8
Курортный Балчик еще не осаждали отдыхающие, поэтому Корсаков ехал с тайным предвкушением покоя и счастья – так было всегда, если удавалось вырваться на несколько дней, и еще в аэропорту Варны он перевоплощался в охотника, высматривающего «дичь», спутниц на время отдыха, которых здесь было достаточно. Они тоже высматривали себе добычу, очень легко откликались на зов, а то и сами проявляли инициативу, особенно жадные до русской загульной и широкой души немки и француженки. Однако на сей раз Корсаков путешествовал со своим тяжелым и всю дорогу кипевшим «самоваром»: после пережитых событий, состояний и чувств у агентессы началось что-то вроде наркотической ломки: часто и резко менялось настроение, сиюминутные всплески радости заканчивались слезами. Иногда казалось – всё, кризис миновал, вернулось полное осознание реальности. Но через некоторое время Роксана вдруг становилась задумчивой, пугающе грезила, сама, без всяких вопросов и намеков, вспоминала Алхимика и порывалась немедля вернуться в Москву. И пожалуй, выбрала бы момент и сбежала еще в Шереметьеве, но ее удавалось отвлечь пустяковыми детскими игрушками: сначала Марат по требованию «жены» купил забавную пластиковую обезьянку, затем красный шарик-нос на резинке, и наконец, она увидела ножницы.
– Хочу! Купи! – закапризничала. – Это очень хорошие ножницы! Ты обещал исполнить все мои мечты!
Ничего в них хорошего не было – обыкновенные китайские, разовые, и Корсаков исполнил бы каприз не задумываясь, но опасался давать ей в руки острые предметы, тем паче знал, что на контроле отнимут. Отговорить не получилось, агентесса уже срывалась в истерику, привлекая к себе внимание пассажиров, – пришлось купить. Роксана тут же отстригла ему полгалстука, засмеялась и спрятала ножницы в сумочку.
Чем бы дитя ни тешилось!..
Рейс на Варну задерживали, и, болтаясь по аэропорту, таким же образом он купил дурацкую пляжную шляпу, резиновые перчатки и флакон шампуня. Наконец агентесса притомилась совать нос в киоски и запросилась в туалет. На всякий случай Марат встал рядом с дверью, ловя на себе недоуменные взгляды женщин, и простоял так первые пять минут – Роксана не выходила. И хотя сбежать из туалета она не могла, не было окон, все равно он начинал нервничать и уже собрался войти, начхав на правила приличия, но тут спутница вышла сама. На голове ее оказалась крикливая, пестрая пляжная шляпа, на носу – красный шарик, а на руках – резиновые перчатки.
– Ну и как я выгляжу? – засмеялась совсем не весело, будто со слезами. – Только не говори, что похожа на клоуна!
За этим нарядом он не сразу заметил главное: волосы были обрезаны! До затылка и висков, причем неаккуратно, грубо, ступеньками, и теперь торчали из-под шляпы как у сказочного Иванушки, стриженного под горшок.
– Ты зачем это сделала? – не удержался Корсаков, когда разглядел. – Что ты с собой натворила?
– Это для конспирации, – шепотом сообщила Роксана. – За нами следят…
Он уже с трудом различал стадии ее состояния, и казалось, что сам сходит с ума. Однако в тот миг он наконец-то разгадал загадку, отчего ее волосы раньше трепетали, как птичьи крылья: когда Роксана говорила что-то важное, она подавалась вперед и непроизвольно подергивала локотками, пуская волны.
В зоне досмотра на агентессу напал приступ ярости – неожиданно стала бить кулачком в спину:
– Зачем ты меня похитил? Что ты хочешь сделать со мной?! Я с тобой не поеду! Я все равно убегу!
Крик на всю галерею! Пассажиры оглядывались на них, и хорошо, поблизости не оказалось оперативных ушей Интерпола или просто стукача. В самолете же, наглядевшись на проплывающую внизу землю, Роксана вцепилась ему в руку.
– Вижу! – зашептала, как заклинание. – Алеша попал в беду. Корсаков, ему надо помочь. Его надо выручать!
– Да с удовольствием помогу, – с готовностью заявил он, нарушая инструкцию не касаться имени гения в беседах с Роксаной. – Хоть сейчас. Но где Алхимик? Он же скрылся.
– Я знаю, где… Но ты ведь его опять схватишь? Станешь пытать, потом выдашь, чтобы сожгли на костре. Алхимиков во все времена сажали в огонь. Ты ведь сам инквизитор, Корсаков, на тебе тоже черный крест…
И несла такое, что озноб прохватывал. Марат с тоской думал, что ни отдыха, ни покоя на сей раз не будет, тихо сатанел и прикидывал, где удобнее всего получится случайно «потерять» Роксану – в аэропорту Варны или по дороге на Балчик.
Решил по дороге: когда ее обнаружат в таком наряде, примут за туристку, сошедшую с ума, оставшуюся без документов на территории чужого государства. Пока обленившаяся в благодатном климате местная полиция разберется, можно не то что до Канады добраться – Земной шар околесить. Отставной капитан Симаченко должен встречать в аэропорту, так что будет свидетель. Можно остановиться где-нибудь в виноградниках, чтобы пописать, и Роксана непременно сбежит, поскольку думает о побеге всю дорогу, и сто́ит только ослабить бдительность…
Она же словно услышала его мысли, еще в салоне самолета сбросила дурацкую шляпу, перчатки, туго завязала голову шарфиком-палантином, а на трапе вцепилась в руку и больше не отпускала. Симаченко не был посвящен в их отношения, принял агентессу за девушку для отдыха, и, то ли оттого, что капитан с первой минуты вел себя развязно, то ли ей опять что-то в голову взбрело, но уже в машине Роксана прижалась к плечу Марата и зашептала:
– Берегись его, Корсаков! Он подлый, он отравит тебя и уже яд приготовил. Ничего не бери из его рук.
Показалось, и в самом деле капитан был слегка напряжен, много и неестественно смеялся, будто радовался приезду хозяина, однако глаза оставались профессионально холодными и стригущими.
– Он тебя предал, – нашептывала между тем Роксана. – Вступил в тайный сговор… А убьет ритуально. Сначала даст яд, потом всадит нож в спину. И еще живого утопит в море… Три смерти ждут тебя от его руки!
Все это можно было бы посчитать бредом, однако когда выпутались из пригорода на трассу, Симаченко перестал смеяться и неожиданно сообщил:
– Марат, тут проблемка возникла… Сейчас отвезу вас в Трявну, в горы, пока, недели на две. А сам рвану в Варну, к адвокату… Рвану в Варну! Неплохое созвучие для каламбура, а, мадемуазель?
Корсаков ничего спрашивать не стал, но насторожился. Агентесса опять защекотала ухо:
– Не отпускай его! Лучше посади под надежный замок! А ключ выбрось!
– Понимаешь, и тут идет передел! – через некоторое время заявил капитан, взирая на дорогу. – Имущественный… Твоя недвижимость оказалась не совсем чистой юридически. Оказывается, Белый домик реквизировали у одного крупного партийного деятеля. При социализме еще проворовался… А теперь предъявил права как пострадавший от коммунистического режима. И требует возврата. Наложили арест, сейчас сам живу в сторожке, как сторож… Я нанял адвоката, Марат. Хорошего, дорогого… Но ты не обращай внимания, отдыхай. В горах сейчас тоже неплохо, воздух… Вопросы с Балчиком сам порешаю. Правда, доверенность у меня заканчивается… Я за это время как раз и катер подготовлю, акваланги… Сударыня, вы дайвингом занимались? Прошу не путать с петтингом… – Он на мгновение оглянулся и подмигнул Роксане.
– Не пошли, – буркнул Корсаков. – Веди себя прилично.
А сам как-то заторможенно, с трудом пытался осмыслить, что же здесь произошло и отчего уверенный в себе, даже обретший респектабельность Симаченко сейчас вертится, как виноватый молодой лейтенант.
Дважды Марата срочно вызывали на службу, и тогда управляющему доставались «надкусанные яблоки» – снятые в аэропорту или на пляже девицы не хотели так скоро покидать уютный домик на берегу моря. Сложенный из дикого белого камня, с красной черепичной крышей, он более напоминал небольшой дворец с башенками, порталом и примыкающей крытой колоннадой в древнегреческом стиле. Еще при покупке Корсаков слышал о его прежнем хозяине, который будто бы не стал дожидаться ареста, скрылся в какой-то капстране, но уйти от судьбы не сумел и там вроде бы бесследно сгинул – говорили, пропал без вести во время наводнения.
– Почему сразу не сказал? – наконец спросил Марат, испытывая внезапное чувство раздражения и беспокойства.
– Вот, говорю. – Капитан подхихикнул. – Не хотел грузить – с тобой барышня… Я сам все утрясу. Как только подадим апелляцию, арест снимут. И тогда милости прошу на море… Мне бы доверенность! Адвокат ждет, а я, получается, не уполномочен…
Он что-то явно скрывал, хитрил, однако Корсаков молча достал из сумки заранее приготовленную доверенность. И тут Роксана ловко выхватила ее и стала комкать.
– Ну что ты делаешь? – Он с трудом отнял бумагу.
Роксана замолчала и отвернулась. Вновь будоражить ее больное воображение Марат не стал, вспомнив инструкции руководства. И пытать Симаченко было неуместно.
– Поехали в горы. – согласился он. – На лыжах покатаемся…
– Там снег растаял, – пряча доверенность, сообщил капитан. – Потепление климата, говорят, парниковый эффект… Зато цветут подснежники и эдельвейсы.
За горной саклей в Трявне присматривал местный житель-грек, который, кроме болгарского, не знал ни одного языка, поэтому с ним объяснялись знаками, как глухонемые. И это раньше устраивало – чем меньше суетилась обслуга, тем спокойнее было на душе. Тут же, буквально на следующий день, Корсаков услышал абсолютную тишину – стук крови в ушах – и почувствовал себя неуютно. Агентесса по-прежнему хранила молчание и вообще перестала замечать Марата, причем делала это демонстративно, как если бы и в самом деле была глубоко обиженной, оскорбленной женой. Единственным собеседником оказался телефон, да и то с одним абонентом – со Сторчаком. Шеф выслушал доклад, как всегда, без лишних вопросов, и у Корсакова возникло подозрение, что он в курсе всего происходящего, в том числе знает и о неожиданно измененном месте пребывания.
– В горах Княгине сейчас будет лучше, – заботливо, однако торопливо заключил он. – За пару недель отойдет. Тебе задача поставлена – исполняй.
И еще сложилось впечатление, что, пока он торчит на растаявшем горнолыжном курорте, где в начале лета не встретить живого человека, вокруг меж тем происходит что-то важное, в том числе и здесь, в Болгарии. Симаченко хоть и отвечал на звонки, однако все время или был за рулем, или вел какие-то переговоры и обещал связаться позже. Апелляцию он будто бы подал, но все еще не мог снять арест с имущества, сетуя на нерасторопность местной судебно-правовой системы.
А Марат уже не верил ни единому его слову, с каждым днем все больше убеждаясь, что в безумных «ясновидческих» речах Роксаны не так уж много безумства. Однако разговорить ее по-прежнему не удавалось, впрочем как и подкупить или прельстить прогулками по горам, эдельвейсами и подснежниками. Она запиралась у себя в маленькой светелке на втором этаже и выходила лишь к завтраку, обеду и ужину, которые подавал молчаливый, безъязыкий грек, и если ела, то неохотно, не поднимая глаз, скромно, однако не по-сиротски – скорее, со скрытым вызовом. Первую неделю Корсаков дежурил в сакле либо поблизости от нее, бесцельно слоняясь из угла в угол маленького дворика, огороженного каменным дувалом, изнывал от одиночества и более от полного бездействия. Сторчак ничего не требовал, как-то невыразительно интересовался состоянием подопечной и, кажется, забыл, с какой целью послал их в Болгарию – о гребне ни разу не вспомнил.
С началом второй недели затворничества Роксана начала выходить во двор, однако вела себя странно – как-то старательно пряталась за дувалы, если передвигалась, или просто сидела в шезлонге, подставив лицо солнцу. Наконец Марат уловил ее интерес: взгляд все время был прикован к неподвижному, законсервированному на лето подъемнику.
– Хочешь прокатиться? – спросил он будто бы невзначай.
Голос от долгого молчания у нее был надреснутый, хрипловатый:
– Хочу…
Он едва разыскал управляющего с лыжной трассы и за деньги договорился с ним, чтобы включили подъемник. Агентесса забралась в открытую люльку, боязливо поджав ноги, а когда поднялись довольно высоко, огляделась и заговорила тоном старой, ворчливой и обиженной на весь свет жены:
– Корсаков, ты толстокожий бегемот. Неужели не чувствуешь? За нами следят! И прослушивают даже ночью! У меня в спальне кругом микрофоны. Зачем мы сюда приехали?
– Это тебе кажется, – осторожно начал Марат и чуть не вывалился из люльки от внезапного и какого-то низкого, как инфразвук, крика в самое ухо:
– Мне не кажется! Ничего не кажется! Нас снимают! И слушают! Вот! – Она достала из карманчика скатанный, бесформенный комок.
Это и в самом деле оказались радиомикрофоны и портативные, с ноготь, видеокамеры на липучках.
– Откуда это? – Марат даже изумления скрыть не смог.
Роксана сердито отвернулась.
– Вся твоя сакля обставлена… Все, хочу на море. Ты обещал мне море! – Потом резко обернулась, отняла у него свои находки и зашвырнула в каменную россыпь, проплывавшую внизу. – Мне надоели эти горы! – возмутилась при этом. – Из-за каждого камня выглядывают! Ночью смотрят в окна! И лица мерзкие!
– Хорошо, мы завтра же уедем в Балчик, – наугад пообещал Марат.
– Почему не сегодня? Не сейчас?
Объяснять, что Белый домик находится под арестом, он не решился, опасаясь усугубить ее взвинченное состояние, однако про себя решил следующим же утром, не дожидаясь Симаченко, вызвать такси и отправиться к морю.
– Там шторм, – дипломатично уклонился он. – Вода ледяная, низовка пошла, и медузы у берега. А завтра обещают погоду…
На следующий день Марат знаками попросил грека вызвать такси, и тот вроде бы все понял, отрицательно помотал головой – дескать, вызвал, – однако к назначенному часу во дворик зарулил Симаченко. На другой машине, и это, видимо, сначала сбило с толку Роксану. Она села в автомобиль и, лишь когда тронулись, обнаружила за рулем капитана.
– Я же предупредила тебя, Корсаков! – В тесной кабине ее инфразвук давил на барабанные перепонки. – Этот человек тебя предал!..
И внезапно озвучила все, что раньше нашептывала по секрету, – про страшную смерть от яда, удара ножом и утопления.
Симаченко на миг потерял управление, чуть не шаркнул по разделителю полос, потом резко затормозил, ушел на обочину и остановил машину.
– Что-то с рулевым! – попытался он отвлечь внимание и полез было из кабины.
– Сидеть, – велел Корсаков.
Капитан обернулся и уставился на Роксану – в простоватых глазах теперь стоял откровенный страх.
– Ну, признавайся, капитан, – устало предложил Марат, обняв спинку переднего сиденья. – Что ты тут мне приготовил?
– Это кто? – спросил тот.
– Моя жена. Врать при ней не смей.
– Я так и подумал… А то с какой стати везешь из Москвы, когда их здесь…
– Еще что подумал?
На службе Симаченко считался незаменимым сотрудником, если надо было исполнить что-нибудь дипломатическое – как-то подействовать на шефа, чтоб замолвил слово или потребовал, и кому-то дали квартиру, назначили хорошую пенсию, повысили должностные оклады либо закрыли глаза на чей-нибудь залет. Действовал он обычно через семью Сторчака, чаще через его жену, тещу и позже дочку, поэтому лет десять кряду капитана при них и держали. Он не гнушался исполнять их любые, в том числе и тайные желания, например свозить на свидание в Питер безнадежно влюбленную дочь, обернувшись за ночь; вел какие-то секретные имущественные дела с тещей, потрафлял всяческим, иногда и вздорным капризам жены шефа и при этом умел держать язык за зубами. И надо сказать, сам оставался бессребреником, по крайней мере ничего особенного себе не требовал и находил удовольствие в своем положении быть нужным. К концу нелегкой службы он стал настолько влиятельным и так много знал, что раздраженный шеф однажды потребовал убрать его с глаз долой, а потом и вовсе выпроводить на пенсию. Никто толком не ведал, за что, а позже выяснилось, что сорокалетнему пенсионеру удавалось все время увиливать от полиграфа, и когда Сторчак что-то заподозрил и обязал его пройти эту процедуру, обмануть умную машину у капитана не получилось. Однако сути так никто и не узнал. Да и отношение шефа к нему осталось странным: когда Корсаков приобрел недвижимость в Болгарии, Сторчак неожиданно вздумал трудоустроить Симаченко и предложил взять его управляющим…
Капитан покусал бескровные жесткие губы.
– Марат, давай выйдем и поговорим?
– Ты же понимаешь, скрывать что-либо от ясновидящих бесполезно.
– Я не предавал тебя, Марат Петрович! Я сам собирался все рассказать. Но с тобой дама! Искал удобного случая…
– Чтоб дать яду?
– Да ты что, Марат Петрович?!..
– Давай-давай, и по порядку.
Капитан уткнулся лбом в руль – собирался с мыслями.
– Они вышли на меня еще в марте, восьмого числа…
– Кто – они?
– Сын бывшего хозяина Белого домика и его адвокат… Но это прикрытие, я сразу понял. Началось все как обыкновенный шантаж. Торговля, в общем. Показали решение суда о возврате собственности, дали срок. У них тут тоже есть служба судебных приставов…
Корсаков с ненавистью уставился в его затылок, стриженый и вспотевший, как у боксера на ринге. Но спросил лениво:
– Почему не доложил?
– Думал, сам разберусь. А что? Доверенность на управление есть… была…
– Восьмого марта Международный женский день, – зачем-то напомнила Роксана. – Мы с тобой отмечали его уже вдвоем. Ты в первый раз подарил мне букет черных роз. И я впервые почувствовала – ты меня любишь. Или влюблен… Только думала – почему черные?
Симаченко обернулся и опять уставился на Роксану как на бездушный коварный полиграф.
– Не надо гипнотизировать мою жену, – подтолкнул его Марат. – Продолжай.
Должно быть, у капитана пересохло горло – заперхал.
– Я оспорил решение в суде. Заявил, что мы – добросовестные приобретатели, купили у государства, представил документы. И в первой инстанции проиграл… Но этого следовало ожидать, Марат! Они же подготовились… Сейчас подал новую апелляцию, на стадии рассмотрения…
– Кто – они?
– Разведка, Марат. Чьи интересы представляют, сказать трудно. Говорят, международной корпорации. Но я сразу почуял – работают на правительство. Скорее, на Европу, но может быть, и на США. Или на то и другое. Тут я не спец…
– Что предложили?
– Сотрудничество…
– Взамен?
– Гражданство, деньги…
– Ты, конечно, с гневом и презрением отверг.
– Что мне было делать, Марат Петрович? – взмолился капитан. – Раз такая игра началась. А ты три месяца был недоступен! Я же набирал тебя по десять раз на дню! Доверенность заканчивается, не знал, что и делать… Потом гляжу по телевизору, а шефа в какую-то контору назначили. Думал, ты уйдешь, ждал, готовился…
– И предал.
– Не предавал, Марат! Игра затеялась! Хотели использовать меня только как посредника. Я сразу понял: ты им нужен… От них и узнал, где сейчас служишь, что за контора… А как было иначе их контролировать? Ты же сам учил…
– Какое задание получил? Конкретно?
Симаченко развернулся всем корпусом, встав на колени – голова уперлась в крышу.
– Их интересует объект, с которым ты работал. Оперативная кличка – Алхимик.
Крыша у технопарка Осколково, вернее, личной спецслужбы Церковера, была дырявая насквозь, текло как из ведра…
– То есть все-таки поручили разрабатывать меня?
Капитан покосился на Роксану и соврать не посмел:
– Говорю же, в качестве посредника. Сначала я должен был напрячь тебя по поводу собственности в Балчике и Трявне. Им известно, что ты купил недвижимость на подставное лицо, знают, кто настоящий хозяин. Это они так рассчитывали на встречу с тобой. Ну, чтоб сговорчивый был… Если ты наотрез откажешься… тогда собирать информацию о твоей новой конторе. Особенно про работу с этим Алхимиком…
– А я возьму и все тебе расскажу?
Капитан стрельнул взглядом в сторону агентессы.
– Нет, на это не рассчитывали…
– Зачем меня завез в этот отстойник? Чтоб послушать и посмотреть?
– Н-ну, в общем, да. – Капитан стал заикаться. – Н-но я так предполагал…
– Что еще предполагал?
– Дали препарат психотропного действия. Я должен был подмешивать его в вино, пищу… и разговаривать на скрытую камеру…
Теперь Корсаков уставился на Роксану, которая вроде бы даже не прислушивалась к разговору и с безмятежной мечтательностью смотрела на шумящую рядом дорогу.
– Яд подтвердился…
– Да это не яд вовсе! – вскинулся Симаченко. – Хотя, конечно, отравление разума, сознания…
– В самом деле, ритуальное убийство, – встряхнувшись проговорил Марат. – А нож в спину?
– Это же в переносном смысле! – с жаром объяснил капитан. – Показать видеозапись нашей беседы, вынудить тебя на встречу… с молодым хозяином и его адвокатом.
– Где планировалась такая встреча?
– В море. Когда выйдешь на катере…
– Чтоб там утопить…
– Ты им живой нужен, Марат! – чего-то устрашился Симаченко. – Они не замышляли ничего такого!
– А что замышляли?
– Найти общий язык… И еще, Марат, они знают, что у тебя с шефом, как у меня… короче, напряженные отношения…
– Это они ошиблись, я его обожаю.
– …и уверены, что ты устроил покушение, пытался взорвать его. Говорят, у них факты есть, доказательства.
Корсаков на мгновение вспомнил холодный ливень на дороге, то свое состояние и сверил с ним теперешнее чувство – случись подобное еще раз, не раздумывая надавил бы на кнопку…
– То есть все-таки подбираются к Сторчаку?
– Наверное… Подробно расспрашивали о бытовых привычках, вкусах, увлечениях. С кем спит, что ест, семья… И о вашей конторе кое-что знают. Например, про пожар. У вас там в конторе пожар был?
– Слишком любопытных друзей ты себе завел, капитан.
– Марат, тебя обставили со всех сторон! Обложили…
– Дом-то еще не отняли?
– Пока не рассмотрят апелляцию в суде, не отнимут. Арест хоть и сняли… но подозреваю, решение будет не в твою пользу.
– Жить там пока можно?
– Можно…
– Поехали! Моя жена хочет на море!
Симаченко не сказал еще что-то важное для своего оправдания и остался в замешательстве. Однако он привык исполнять команды начальника – неуверенно развернулся к рулю, показывая потный, стриженый и ненавистный затылок, вывел машину на дорогу. Пожалуй, около получаса ехали молча по горным дорогам и серпантинам.
– Корсаков, я хочу, чтоб ты подарил мне белые розы, – вдруг капризно заявила Роксана, когда спустились с гор. – Сейчас же! Ты мне обещал!
Он не помнил, когда и что обещал, тем паче сейчас было не до этого.
– Где их взять?
– Мы же в Болгарии! – восхищенно заговорила она. – В стране роз, Корсаков! Моря и роз. Здесь их должны быть целые плантации! А ты сказал – исполнишь все мои мечты…
– Как увижу, продают – подарю.
– Да вон же, вон! Тут кругом цветы! Из них добывают розовое масло.
Как раз проезжали мимо придорожного поселка, и Марат хоть и не увидел роз, но велел остановиться. Роксана тотчас устремилась к каменному заборчику, увлекая за собой Корсакова, и он только сейчас сообразил – агентесса хочет что-то ему сказать.
Они миновали забор, завернули за угол, оказавшись на сельской ухоженной улице, и тут Роксана сорвала косынку, растрепала остатки волос.
– За нами следят! – выпалила она возбужденно. – И слушают разговоры!
Марат уже привыкал к резкой смене ее настроений и состояния.
– С чего ты взяла?
– Машина преследует, темно-синяя такая… У Трявны пристроилась в хвост. На крыше – две антенны… Неужели ты не заметил? Неужели подумал, нас с тобой отпустят в другую страну просто так, без присмотра?!
Оскол обещал разыграть преследование до Шереметьева и разыграл – там было все явно и убедительно. Здесь же, в Болгарии, тем паче после признаний Симаченко, Марату и в голову не пришло, что игрушечная слежка может перевоплотиться в настоящую. И в самом деле, Смотрящий с Церковером слишком легко отпустили его за кордон, на прогулку и отдых с агентессой. Можно сказать, даже обязали, вытолкнули! Чтобы расслабился, потерял бдительность. И конечно же приставили наблюдение – проконтролируют каждый шаг, каждое слово…
Они сами ведут двойную игру и подозревают в этом всех остальных.
– Ты молодец, Роксана, – искренне похвалил Марат. – Умница глазастая…
– Я больше не Роксана!
– Хорошо, Юлия…
– И не Юлия!
– Ну и ладно, – миролюбиво согласился Корсаков. – Главное, вовремя заметила «хвост».
– Не это главное! – дерзко оборвала она. – Корсаков, не делай того, что задумал! Алеша погибнет! Вы его погубите! И ничего не добьетесь.
– А что я задумал? – обескураженно спросил он.
– Предательство! Ты решил встретиться с этими шпионами и пойти на сделку. Ты очень хочешь быть нужным. Но им нужен не ты, а Сторчак. Ты укажешь к нему дорогу. И они тебя убьют, Корсаков. И тебя не спасет даже побег в Канаду. Думаешь, там спрячешься и тебя не найдут? Найдут, свои или чужие. А труп бросят в море.
Все это она говорила на ходу и тащила его куда-то по улочке в глубь поселка. От последних фраз Марат ощутил пугающую оторопь, застывшую под ложечкой болезненным комком слабости. Ни о каком побеге она не должна была знать, а название страны – Канада – он и вслух-то никогда не произносил…
– Ты что, и в самом деле ясновидящая? – пугаясь своего состояния, язвительно спросил Корсаков.
Роксана оборвала свой монолог и остановилась:
– Нет… Тебе кажется, я несу вздор?
– Откуда ты все это берешь?
– Но ведь твой управляющий – предатель? Я его разоблачила?
– Предатель. Но откуда?..
– Какой ты глупый, Корсаков! Я так чувствую! А мои чувства – самый верный инструмент. Не знаю, как называется. Он такой плоский, со струнами. Я их трогаю лезвием меча и слышу звучание…
– Чем трогаешь? – Он непроизвольно и как-то по-собачьи встряхнулся, сгоняя оторопь.
– Мечом. У меня в деснице длинный двуручный меч. Смотри!
Марат посмотрел на ее вскинутую руку.
– С тобой с ума сойдешь, – признался обреченно. – Ты опять бредишь…
– Без меня сойдешь! – мгновенно отозвалась Роксана голосом, неожиданно дерзким и властным. – Пока со мной, ты в безопасности! Отныне будешь повиноваться мне и моим чувствам. Беспрекословно, истово, всем сердцем. Если хочешь жить. А сейчас поклянись!
До сорока лет он ни разу не женился по одной причине: как только ощущал малейший диктат избранницы (а они позволяли себе это непременно и поголовно), так его сразу же отворачивало, уязвленное мужское самолюбие противилось, как звереныш. Причиной могло стать все что угодно – жестко выраженный каприз, какое-нибудь предвзятое требование, например сменить стиль одежды, или даже грубоватый окрик. Позже он иногда жалел о внезапном разрыве отношений, но в тот миг ничего поделать с собой не мог, в душе поднималась мутная от цинизма гневная волна. Знакомые женщины пророчили ему неотвратимое и скорое женоненавистничество.
И сейчас накатило. Роксана стояла в горделивой позе, вздергивала локотками, словно курица ощипанными крыльями, сама того не ведая, что выглядит смешно. Торчащие во все стороны, безжалостно отсеченные волосы и весь ее нелепый вид вызывали отвращение. Ко всему прочему, на них уже обращали внимание: женщина в рогожном фартуке остановилась в десяти шагах и теперь разглядывала незнакомую парочку с местечковой непосредственностью. К ней подошел мужик, что-то громко сказал на болгарском и засмеялся. А еще подтягивались две старухи с детской коляской и питбультерьером.
– Ты кем себя возомнила? – спросил Марат, как-то разом избавившись от холодящей оторопи. – Королевой? Звездой? Тебе что такое внушили?
– Я воинственная дева-богиня! А ты заблудший, несмысленный отрок!
Надо было наступить себе на горло и уводить ее в машину, пока не выкинула еще что-нибудь. Марат хотел взять под трепетный локоток и получил неожиданно хлесткий удар по руке – словно плетью стеганула.
– Встань на колени, изгой! Присягни и положи к моим ногам белые розы! Я за этим тебя позвала!
Прокричала на всю улицу – скандалить она умела, в этом Марат убедился. А любопытных прирастало. И утешить ее взбудораженное сознание было нечем, в палисадниках цветы были, но красные, желтые и еще какие-то – ничего белого. Хоть и впрямь вались ей в ноги, чтоб удовлетворить фантазию…
– Хорошо, я встану. – Он резко сменил тактику. – И положу розы, буду повиноваться и клясться. Только не здесь. У меня в Балчике много всяких цветов… Давай уйдем? Нам ехать пора. К морю! Ты же хотела, ты же мечтала? Помнишь?
– Мне очень жаль тебя, Корсаков, – вдруг надломленно и как-то устало проговорила Роксана. – Напрасно ты сейчас не повинился мне, не присягнул и не принес белых роз.
– Где ты видишь белые?!
Марат огляделся, промелькнула отчаянная мысль – спросить у местной любопытствующей жительницы в фартуке, мол, жена хочет цветов. Но Роксана неожиданно упредила:
– Ты опоздал, Корсаков! Белые розы в этом поселке растут только у одного человека, да и то не так много. Но теперь уже поздно…
Смех ее показался надменным, зудящим, неприятным, как будто пальцем провели по стеклу.
– Почему поздно?
– Их вырвали с корнем и уже несут мне.
– Кто?..
– Мальчик, юноша. Когда он вырастет – станет воином. И погибнет в битве. А я подниму его и уведу с собой, в подземные чертоги света…
В который раз за дорогу он слышал подобный бред и, помня инструкции Оскола, хотел и сейчас погасить его уговорами и ласковыми словами, однако в следующий миг увидел в конце пустынной улочки расплывчатое белое пятно – отчего-то вдруг заслезились глаза и ознобило припаленный солнцем затылок. Сначала он вытер слезы пальцами, потом выжал их, зажмурившись, и, когда проморгался, увидел лохматого веснушчатого подростка с цветами. Физиономия была вороватая, шкодная, дыра вместо передних зубов, а сам какой-то озорно-восхищенный, бежал с оглядкой, разинув рот, – явно удирал от погони. Шпана из Румынии чаще всего промышляла на болгарских пляжах, заправках, кемпингах, но не брезговала чужими дачами и садами, тащила все, что плохо лежит, дабы потом тут же продать туристам и отдыхающим. Этот походил на румына – чернявый от долгой туретчины, однако с веснушками, синеглазый и дерзкий. Он норовил сквозануть мимо людей на улице, мимо Корсакова и Роксаны, хотя она чуть запоздало вскинула руку и призывно окликнула:
– Я здесь!
Он не услышал, даже не глянул в ее сторону, и Марат это отметил с неожиданным злорадством – не получилось пророчество у полоумной провидицы!
И тут откуда-то сбоку вынесло мужика с хворостиной. Воришка порскнул в сторону, запнулся на ровном месте и, падая, бросил цветы, чтоб не шмякнуться на них грудью. Розы подкатились к ногам Роксаны и рассыпались белым, колючим веером. Она помедлила, взирая свысока, после чего присела, чтобы собрать цветы, и тут мальчишка привстал на одно колено, оказавшись лицом к лицу с ней, замер на мгновение – и вдруг припал лбом к ее руке, что-то залепетал. И Марата охватила непроизвольная дрожь – это в самом деле напоминало ритуал, клятву, преклонение!
Все это длилось, может, секунд десять, но показалось, время замерло. Пацан вдруг радостно засмеялся и стреканул, сорвавшись с места, как с низкого старта.
Корсаков успел заметить – грязные, исколотые руки у него кровоточили…
Стебли роз напоминали колючую проволоку с листьями, однако невзирая на это, Роксана всю дорогу держала их на голых коленях и иногда подносила к лицу, вдыхая аромат и впадая в блаженное полудремотное состояние. Похоже, цветы действовали на нее успокаивающе, по крайней мере до Балчика она не издала ни звука и настроение ее ни разу не изменилось.
В Белом домике Роксана по-хозяйски взяла самую большую вазу, налила воды и поставила цветы в спальне, которую сама выбрала.
– А теперь хочу на море! – заявила она торжественно и совсем не капризно.
Симаченко предупредил: «судебные приставы», якобы описывая имущество, установили аппаратуру даже в коридорах и крытой колоннаде, выводящей в сад, поэтому сам молчал и делал многозначительные знаки Корсакову. Капитану не терпелось поговорить с глазу на глаз – чувствовалось, кроме шпионской прослушки, ему мешает еще присутствие агентессы, к которой он почему-то резко изменил отношение после того, как она появилась с цветами. Ко всему прочему он спешил в Варну и выманивал Марата в сад, а тот умышленно оттягивал разговор и с дороги принялся за омовение, почти ритуальное: полез сначала в бассейн с морской водой, заклеив рану на шее пластырем, потом в душ, после чего в приготовленную управляющим минеральную ванну – ждал, стервец, без телефонного звонка, из других источников знал, что хозяин приедет. Иначе не успел бы заказать чудодейственную, усмиряющую тело воду, которая лишь свежей имела едва уловимый запах и вкус горных балканских глубин.
Корсаков манежил его попутно, цель преследовал иную – выявить, насколько плотно сели на «хвост» люди Оскола и под каким предлогом попытаются взять его под контроль. Однако пока тешил тело, никто из чужих не заглянул в усадьбу, даже соседи поприветствовать из вежливости. И хотя ничего подозрительного не обнаружилось, уверенность, что в покое его не оставят, лишь возросла.
Наконец Симаченко улучил момент, когда Марат привел «жену» на полупустой Новый пляж неподалеку от летней резиденции румынской королевы Марии Эдинбургской. Роксана смотрела на море точно так же, как на белые розы, – бесстрашно и завороженно, как и многие люди, впервые увидевшие столько воды. Раздеваться она не спешила, сбросила сандалии, забрела по щиколотку и надолго замерла.
– Что ты решил, Марат? – полушепотом спросил капитан.
– Это ты о чем? – не сразу отозвался тот.
– Что делать-то будем? Мне желательно сегодня успеть в Варну…
Корсаков вспомнил предупреждение Роксаны – не отпускать, посадить под замок…
– А не поздно? Или там ждут доклада?
Тон Корсакова ему явно не нравился, капитан чуял подвох.
– Марат, я сказал всё как есть. Тебе принимать решение. Или мы продолжаем диалог, если это выгодно нам, или…
– Или отнимут недвижимость?
– Полагаю, дело этим не ограничится. Они не отстанут…
Роксана продолжала знакомиться с морем – приподняла подол и забрела по колено. Десятка три отдыхающих пенсионного возраста грелись на солнышке, бродили по пляжу и почти не купались. Стареющая девица с обнаженной грудью обратила на мужчин внимание и повернулась к Марату, показывая свои выпирающие, тугие и тоскующие прелести.
Он отвернулся.
– Пойду-ка я искупнусь! А ты иди и приготовь хороший ужин. Хочу свежайшей баранины в соусе. Как называется? Болгары готовят… Только яду не подсыпай.
– Я приготовлю катер, – заявил капитан. – Через час нам выходить в море. Если мы продолжаем…
– В море завтра, капитан! Что-то не укладывается в твои планы?
– Надо сегодня, Марат. Я уже баллоны заправил.
– Погружаться на ночь глядя? Ты что?..
– До ночи пять часов… Нас сегодня ждут.
– На дне, что ли? Оригинально…
– В море, Марат.
– Позвони и скажи, мол, хозяин – самодур, заерепенился. Ты же звонил им, когда мы ходили покупать розы?
– Адвокат позвонил сам…
– И ты доложил, что я приехал с прозорливой женой?
– По поводу прозорливости ничего не говорил!
– Но адвокат все равно заинтересовался? И приказал в ее присутствии помалкивать?
– Ты тоже как ясновидящий, Марат Петрович! – нарочито восхитился Симаченко и глянул в сторону Роксаны. Она все-таки замочила подол платья и стояла в воде уже по пояс…
– С кем поведешься…
– Ну, я готовлю катер?
– Баранину! В винном соусе! Мы их планы несколько скорректируем.
Марат пошел по пляжу, на ходу сдергивая майку. Стареющая девица проводила его заманивающим взглядом.
Море уже прогрелось градусов до двадцати, и все равно входить было знобко. Агентесса забрела по грудь, опущенные в воду локотки вибрировали, неряшливо отрезанные волосы трепал ветерок.
– Ты бы разделась, – предложил Марат, тем самым проверяя ее состояние.
– Зачем? – глядя по-прежнему завороженно, спросила Роксана.
– В море плавают в купальнике…
– Я не собираюсь плавать. Я вошла поговорить с морем.
Корсаков вздохнул, хотел окунуться с головой – напекло затылок, – но вспомнил о ране. Пластырь отстал и не защищал от соленой воды.
– Ну и как?
– Это не моя стихия, – вдруг призналась она. – Здесь все чужое – горькая вода, соль, глубины. И птицы крикливые… Моя стихия – покой земных недр.
– Почему недр? Еще недавно говорила – хочешь на море.
Она перевела на Корсакова устремленный в пространство взор и глянула с достоинством. Ответ был простым и ошеломляющим:
– Я – Карна.
У Марата зажгло швы на шее, и в тот же миг вспомнился профессор из Склифа, назвавший укус поцелуем Карны.
Вряд ли девица из сельской глубинки читала древнеиранских авторов, писавших на темы медицины. Значит, нахваталась от Алхимика, который расчесывал ей волосы и что-то все время бубнил. Отдать бы запись специалистам Оскола – те бы расшифровали… Или от уникального психолога, которая и свела с ума несчастную агентессу, подающую оперативные надежды…
– Кто тебе это сказал? – будто между прочим спросил он.
– А ты разве не видишь? Я сама отсекла себе космы, не дожидаясь суда.
– Какого… суда? – осторожно спросил Марат.
– Суда своих сестер. И стала Карной… Не долго я поносила золотой венец Валькирии!
Локотки ее трепетали, то ли от волнения, то ли от холода, и будь сейчас волосы длинными, они бы зашевелились, как живые.
– Зачем отсекла?
– Мой избранник отверг меня… Он развенчал мою голову! Его суд – самый высший и беспощадный. Лучше бы я смирилась и предстала перед сестрами…
Марат уловил момент, когда можно спросить о гребне, но никак не решался, опасаясь спугнуть.
– Но при чем здесь волосы? – стал подкрадываться он. – Впервые слышу о таком обычае… Это тебе Алхимик голову заморочил? Или женщина-психолог?
Запретная тема ее ничуть не смутила и на сей раз – напротив, показалось, на минуту вызвала тихий восторг от воспоминаний, сквозь который источалось безумие.
– Зато он открыл целый мир! Сияющую, непостижимую бездну. Он увенчал меня, расчесал мои космы!
– Кто?
– Мой избранник! Я нарядилась в темно-синий плащ и летала с мечом в руке… И не преодолела земного притяжения, поддалась страсти! Сама не помню, как все получилось. Я изнасиловала его!.. Боже мой, что я натворила?.. От горя он вонзил себе зубья венца в ладонь. Он хотел остановить меня видом крови!.. Я не должна была поддаваться искусу плоти. Если бы я прочитала заклинание страсти! Всего несколько слов!.. И он развенчал. Так мне и надо!
От ее мечтательного восторга до слез промелькнуло одно мгновение.
К собственному изумлению, Марат ощутил искреннее желание ее утешить, однако слова подворачивались неумелые, казенные и грубые:
– Он поступил с тобой несправедливо. В данном случае… Ничего себе – трахнул, а потом переживал…
– Я не достойна косм Валькирии, – уже совершенно трезвым, бесстрастным голосом произнесла Роксана. – Не смей его осуждать!.. Вечная Карна – вот мой заслуженный рок. Я отсекла себе космы, не дожидаясь суда сестер. Зато теперь никто и никогда уже не коснется моей головы…
– Да и гребня нет, – заключил Марат.
Агентесса взглянула на него с надменной усмешкой:
– Не тужься, Корсаков, не вымучивай слова. Ты же хочешь спросить, где мой венец? И никак не можешь…
– Не могу, – признался он.
– Я его уничтожила. – Роксана окунулась с головой и побрела к берегу. – Изломала на мелкие кусочки, по зубчику. И спустила в больничный унитаз. Чтоб никому не достался. Скажи, пусть не ищут…
Он вышел следом, подал полотенце, но она не взяла – стояла на песке и обтекала, сгоняя воду ладонями с прилипшей одежды. Наряды для отдыха покупали еще в московских дорогих бутиках, однако модельное, фирменное платье сейчас превратилось в тряпку и в сочетании с сырыми остатками волос делало ее похожей на мокрую курицу. Стареющая девица с гирями грудей выглядела секс-бомбой по сравнению с Роксаной, а ведь еще недавно Марат восхищался ее совершенными, изящными формами и страдал от страстного притяжения все три месяца «супружеской» жизни…
– Знаю, я разочаровала тебя, – озирая берег, проговорила она как-то отвлеченно. – Впрочем, ты уже избрал путь, отказался повиноваться мне. И сделал это напрасно…
А Марат как раз не испытывал разочарования; напротив, мстительно и в унисон агентессе подумал и чуть только не сказал вслух: «Чтоб никому не достался золотой гребень!»
И сказал бы, но вдруг заметил рядом с тоскующей гологрудой девой двух одетых не для пляжа мужчин, которые с ней переговаривались: один представительный, с плакатно-партийным лицом члена Политбюро, второй сухопарый, гибкий, остроглазый. Неизвестно отчего, но сразу подумалось – это они, хотя внешне эти двое напоминали двух отдыхающих самцов, ищущих самку, что на пляжах происходило ежеминутно.
– Мне жаль тебя, Корсаков, – отвлекла Роксана. – Даже после смерти ты не найдешь покоя. А могла бы и тебя поднять, когда убьют. Но ты не присягнул. Поэтому морские волны не примут жертвы. Труп выбросит на камни, где редко бывают люди. Тело твое погрызут дикие лисы, поклюют птицы и поедят черви…
Корсаков слушал ее навязчивый бред, боковым зрением следил за мужчинами и испытывал желание сейчас же, немедленно избавиться сразу от всего – от шефа с Осколом, от полоумной агентессы и этих двух незнакомцев. Точно такое же паническое желание было, когда он пытался избавиться от радиоуправляемого фугаса, который неизвестно когда рванет.
А может, и вовсе не рванет…
Часть монолога Роксаны провалилась в эти чувства и не тронула напряженного слуха.
– С морем я познакомилась, – заключила она с торжественной радостью. – Омыла свою память и вспомнила имя! У каждой Карны есть земное имя, но я забыла его. А меня звали Белой Ящерицей!
– Поздравляю, – буркнул он, сдерживаясь, чтобы не назвать мокрой курицей – так о ней думал в тот миг.
– Теперь хочу взглянуть на землю! – вдохновенно продолжала она. – А потом и на недра. Потому что я богиня земных недр! Ты запомнил мое имя?
– Запомнил…
– Теперь иди, Корсаков, тебя ждут.
– Кто ждет? – чуть невпопад спросил он.
– Та женщина!
Роксана указала на гологрудую и сама пошла в сторону резиденции румынской королевы.
В этот миг Марат случайно встретился взглядом с плакатно-партийным и убедился, что интуиция не подвела – это были они. Видимо, тоже вздумали подкорректировать свои планы и явились сами…
