Глава 15
Хейд к Норту пришел сам. Хранителю было не нужно расспрашивать, чтобы понять: за то время, которое Хейд не был в лагере, что-то случилось с ним.
— Бронвис с тобой? — спросил Норт, не желая насильно вторгаться в чужой разум.
— Да, она здесь, — сказал Хейд.
— С нею что-то случилось?
— Не знаю. Они повстречались, когда меня не было, и я не видел, как все получилось… Теперь ее брат уже мертв, а она… Бронвис, кажется, лучше.
— А ты? Что с тобой, Хейд?
— Со мной? Ничего…
Норт почувствовал, что Хейд колеблется. Он шел к Хранителю, чтобы о чем-то узнать, но не мог сам начать разговор.
— Бронвис вспомнила, что было с ней в Гальдорхейме? — спросил Норт, считая, что прав, — И не может смириться с обманом?
— Не думаю.
Хейд замолчал, но Хранитель не слишком спешил сменить тему, сказав Человеку Двора о негаданном перте.
— Лонгрофт… — вдруг сказал Хейд, хотя он не мог знать, что думает Норт. — Я считал, что я видел достаточно, чтобы никого не пытаться судить! Верил, что я могу понять многое и не терзаться от разных догадок. Я знал, что ее жизнь в столице совсем не была безупречной, но чтобы ее брат… Скажи, Норт, ты можешь поверить, что Вальгерд был любовником Бронвис?
Хейд ждал, что Норт лишь посмеется над глупой догадкой, однако Хранитель молчал.
— Ты боишься сказать, что призвавший сюда Черный Дух был способен на все? — спросил Хейд.
— Я не знаю, — ответил Норт. — Но, чтобы вызвать Эногаранэ из ядра Магмы, нужно сделать что-то особое. Думаю, именно Бронвис стала орудием Вальгерда.
— Так…
— И еще мне придется сказать тебе, Хейд: если эта догадка верна, то у Бронвис не будет детей. Никогда. Та, что пусть и помимо желания, принадлежала Эногаранэ, не родит. Ни одна человечья душа не позволит себе войти в мир через тело, однажды познавшее Черный Дух.
— Так… — повторил Хейд.
— Ты должен решить, как жить дальше. Когда ты солгал ей, сказав, что вы с Бронвис женаты, ты не знал ничего. И она тоже. После гибели Вальгерда Бронвис должна вспомнить, что с ней случилось в Гальдоре, и это твой шанс, Хейд. Ты вовсе не должен мириться со всем, что узнал, — продолжал Норт. — И ты не обязан по-прежнему быть с ней. Ты можешь помочь Бронвис снова устроиться в жизни, а сам идти дальше. Бронвис нравится Лонгрофт, а жизнь Гальдорхейма совсем не подходит ей. Если Властитель вернет ее снова в столицу, она будет счастлива. Думаю, там есть немало мужчин, что охотно возьмут ее в жены, хотя она и не родит им наследника.
— Норт, ты серьезно? — спросил Хейд.
— Вполне. Здесь недавно был гость из Лонгрофта…
Разговор с Нортом потряс. Хейд с трудом мог поверить тому, что услышал, но знал, что Норт прав. В Гальдорхейме они с Бронвис, двое людей из столицы, легко понимали друг друга, в Лонгрофте их пути расходились.
— Наверное, так будет лучше для всех, — думал Хейд, возвращаясь в домик-землянку, где им приходилось жить в лагере. — Бронвис знает, что с ней случилось в Гальдоре, а мне будет трудно смириться с тем, что я услышал от Норта… Отъезд — это выход!
Когда Хейд вошел, Бронвис не шелохнулась. Ее сон на миг испугал. Хейду вдруг показалось, что Бронвис мертва. Лишь склонившись к ней, он ощутил, что она тихо дышит. При свете лучины он явственно видел тень длинных, чуть влажных ресниц на слегка побледневшей щеке, поток черных блестящих волос, приоткрытые алые губы… И, глядя на Бронвис, Хейд вновь ощутил восхищение.
— Бронвис прекрасна! — пронеслось в голове. — Кто из женщин Гальдора сравнится с ней? Кто сможет так, как она, привлекать к себе? Так безоглядно смеяться, капризничать и веселиться, боясь упустить даже миг неожиданной радости? Даже ревнуя, сердясь, негодуя, заставить восхищаться собой? Быть такой беззащитной, надменной, загадочной?
Бронвис чуть вздрогнула, но не проснулась. На нежной щеке вдруг блеснула слеза. Скользнув светлой росинкой, скатилась, оставив почти незаметный след.
— Но почему? Почему Судьба так обошлась с Бронвис? Что же она совершила такого, за что теперь будет платить до конца своей жизни? — невольно спросил себя Хейд. — Что ее погубило? Ее красота? Обаяние? Страстность? Разве за это карают?
Минуту назад Хейд поверил, что сможет расстаться с ней, но все советы Хранителя просто померкли, когда он увидел ее.
— Ту, которая, пусть и невольно, коснулась энергии Черного Духа, легко подчинить чужой магии. Бронвис открыта воздействию “Службы”, открыта для опытных магов… В Лонгрофте, найдя себе мужа, который далек от всего, что волнует Истребителей Скерлинга, Бронвис будет им не нужна и сумеет прожить свою жизнь так, как хочет. Оставшись с тобой, она станет игрушкой в руках Мастеров, что хотят подобраться к негаданной тайне Гальдора, изгнавшего Дух без их помощи!
— Что она сможет рассказать Истребителям и Мастерам? Ничего! — пронеслось в голове Хейда. — Бронвис совсем не волнуют дела Гальдорхейма и Агенора.
— Теперь ты узнал о ней больше, чем нужно. Никто не решится тебя осудить, если ты пожелаешь расстаться с ней. Мало кто сможет жить с женщиной, в прошлом которой такая страница. Мучительно трудно смириться с подобным открытием, это не просто измена или случайная связь… То, что она сестра Вальгерда, многих уже оттолкнуло от Бронвис, а ведь в Гальдорхейме не знали о том, как он вызвал к себе Черный Дух…
На поляне Хейд, слушая Норта, считал, что Хранитель, наверное, прав, но сейчас он почувствовал гнев. Он отчетливо помнил, как ровно и холодно Норт говорил ему это. Обычно Хранитель был мягок и искренен, но в этот миг он напомнил молодого десятника лучников, что был в военном походе под началом у Хейда. Во время сражений о нормах морали не думают, женщины — просто добыча для воинов. Это — закон войны, и попытаться его изменить безнадежно.
— Не хочешь — не лезь, а другим не мешай!
Но намного страшнее, чем этот звериный оскал, лицемерное ханжество. Юный десятник, впервые попавший в поход, никогда не участвовал в массовых оргиях. Но как-то раз, натолкнувшись на жертву разгула, брезгливо извлек самострел и спокойно, без тени сомнений, спустил тетиву.
— А зачем ей жить? Чтобы потом кто-нибудь, кто не знает о ней ничего, опоганился? Разве возможно быть рядом с такой? — удивленно спросил он, не в силах понять, почему так взбесился начальник.
Десятник искренне верил, что прав. Совет Норта, который Хранитель дал Хейду, вдруг чем-то напомнил поступок десятника. В нем была та же надменность, та же уверенность, что пострадавшая в чем-то ущербна и не достойна любви.
— Норт не может так думать! Хранитель всегда знал, что Бронвис была только жертвой Вальгерда, а не сообщницей. Знал с того дня, когда Свен принес Бронвис из леса! И он не пытался меня оттолкнуть от нее, — пронеслось в голове. — А потом, когда люди хотели изгнать Бронвис, чтобы она не смогла притянуть Черный Дух в лагерь? Разве Хранитель за нее не вступился? Тогда почему же сейчас Норт вдруг так изменился? Ужели посольство в Лонгрофт так важно для него?
— Изменился не Норт, а ты сам! Норт не учит, как жить и что делать, он лишь помогает понять, что творится в твоем сердце. Раньше ты знал, чего хочешь. Ты просто любил Бронвис, так любил, что тебе было без разницы, что в ее прошлом. Ты был готов сделать все, чтобы Бронвис смогла быть счастливой. Услышав о Вальгерде, ты в первый раз усомнился в разумности этого чувства. Хранитель лишь высказал вслух твои тайные мысли, в которых бы ты не решился признаться себе…
Вздрогнув, Хейд обернулся, как будто желая увидеть того, кто ответил ему, хотя знал, что в землянке лишь Бронвис.
— Есть два пути: или, забыв обо всем, жить, как мы жили до этого, или принять совет Норта, — подумал Хейд. — И сомневаться нельзя! Выбрав раз, а потом передумав, я сделаю хуже, чем было.
— У Бронвис не будет детей. Никогда! И она не смирится с наложницей. Значит, оставшись с ней, ты не получишь наследника. Думай о будущем, Хейд!
Бронвис вдруг, повернувшись, открыла глаза.
— Я не думала, что ты здесь, Хейд, — равнодушно сказала она, словно он был чужим человеком, случайно зашедшим в землянку.
“Она никогда не любила меня! Наша жизнь была сном! Сном забавным и даже приятным для Бронвис… Но этот мираж растворился, осталась реальность, в которой нет места для снов,” — пронеслось в голове Хейда.
— Что тебе нужно? — спросила она, поднимаясь с подушки.
— Я совсем не хотел разбудить тебя. Просто зашел сообщить: Норт считает, что духа Эногаранэ больше нет, и мы можем вернуться домой, — сказал Хейд, как будто бы шел сюда только за этим.
— Домой? Где мой дом? — вдруг спросила она. — В этих гадких развалинах? Там, где живут мыши?
Хейд видел, что Бронвис хотела казаться язвительной, даже надменной, однако она не могла. За насмешкой скрывалось отчаянье. Все, пережитое Бронвис за несколько суток, разрушило прежний мирок, где она была все-таки счастлива.
— Что ты молчишь? — голос Бронвис звенел, как струна. — Где мой дом? В твоем замке, где я жила, веря, что мы женаты?
— Наверно, — ответил Хейд, чувствуя, что говорит не о том.
Он не знал, почему она вдруг замолчала.
— Никто не решится тебя упрекнуть в том, что делал Вальгерд, — сказал Хейд.
— Может быть. Как мы будем жить дальше? Как прежде? — спросила его Бронвис.
Хейд понимал, что сейчас должен или сказать ей, что он ее любит и хочет жениться на Бронвис по закону Гальдора еще до того, как поедет в Лонгрофт, или честно признать, что пути их расходятся.
— Мы поедем в Лонгрофт, — начал Хейд, — потому что в Гальдор…
Говоря о посланце из перта, о воле Властителя и о решении вирдов, Хейд знал, что он лишь отдаляет момент объяснения. Он хотел видеть, как Бронвис воспримет нежданную новость. Хейд ждал, что она будет рада, но Бронвис лишь усмехнулась:
— Раньше я все отдала бы за эту поездку, теперь же не знаю, хочу ли в Лонгрофт или нет… У меня сейчас странное чувство: как будто, лишившись всего, я должна начать жить снова. Я не жалею о прежних потерях. И я ничего не хочу… А чего хочешь ты?
“Быть с тобой!” — должен был сказать Хейд, потому что при мысли, что он потеряет ее, он почувствовал холод.
— У Бронвис не будет детей! И она никогда не полюбит тебя! Если после того, что вы с ней пережили, сердце Бронвис молчит, значит, это конец! — прозвучал опять внутренний голос. — Решай!
— Я не знаю, — ответил ей Хейд. — Я хочу, чтобы мы с тобой вместе поехали в Лонгрофт. Хочу, чтобы ты помогла мне добиться намеченной цели. Хочу, чтобы мы были вместе, пока можно… Но если ты пожелаешь остаться в Лонгрофте, я не стану мешать тебе.
— Да, ты всегда говорил, что наш брак — это сделка, попытка устроиться в жизни, — опять усмехнулась она.
— Может быть, — точно так же ответил ей Хейд, хотя сердце мучительно сжалось.
Почувствуй он в Бронвис хоть искру тепла, сожаления о том, что было, пойми, что он нужен ей, Хейд позабыл бы про все. Он хотел вновь обнять ее, снова прижать к себе это прекрасное тело, почувствовать страстную дрожь, жар ее поцелуев, вкус слез, что еще не просохли на нежных щеках… И опять, и опять повторять, что он любит ее, что ему безразлично все, что было раньше и что еще будет… Ему безразличен Властитель, ему безразличны дела вирдов…
Но холод Бронвис, ее равнодушие не позволяли предаться бесплодным мечтам.
— Я поеду в Лонгрофт. Я тебе помогу заключить договор. Я сыграю роль верной жены, — очень тихо сказала ему Бронвис, но ее мягкость не обманула.
Хейд явственно видел, как вдруг потемнел золотой взгляд. Глаза Бронвис стали как темный янтарь, редкий камень, который считали магическим.
— А ведь Хранитель был прав, полагая, что Бронвис не сможет простить мне обман! — вдруг подумал Хейд. — Но почему? Ведь иначе ей было бы просто не выжить, она не смогла бы одна, без поддержки войти в новый мир!
— Знаешь, Бронвис, я лгал, утверждая, что я не люблю тебя. С первой встречи, когда я увидел тебя в Гальдорхейме, я знал, что ты станешь единственной женщиной, ради которой я буду готов на любое безумство. Но ты не любила меня, мое чувство тебя раздражало. Когда ты лишилась всего, даже памяти, я думал, что ты сумеешь ко мне привязаться, однако ошибся. Прости и будь счастлива!
Хейд сам не думал, что скажет ей это, однако не смог промолчать.
— Все, конец! — повторил он себе, выходя из землянки. — А жаль!
Хейд не видел, как Бронвис смотрела ему вслед, не знал, что они еще только в начале того непростого пути, по которому им нужно будет пройти.
Если Хейд бы на миг смог представить, что ждет их в Лонгрофте, он вряд ли решился бы ехать туда вместе с Бронвис. Однако разумные Боги скрывают завесой от глаз человека Дальнейшее, чтобы не пробудить малодушия. Только столкнувшись с реальностью, он совершает тот выбор, который решает, что ждет его дальше: распад, возрождение, жизнь или смерть…
Мистический бой с Черным Духом, как видно, разрушил привычную замкнутость вирдов, заставив поверить: на свете есть не только Гальдор. Объяснить по-другому согласие части из них ехать с Хейдом в Лонгрофт Орм не мог, как и то, что они очень быстро составили тот договор, о котором сказал им посланец.
“Не думал, что вирды на это пойдут,” — думал Орм, отдавая Хранителю свиток, составленный ими.
— Скажи, где я должен искать свою дочь? — спросил он, полагая, что Норт ему может помочь.
— Я не знаю, — ответил Хранитель. — Подумай сам.
Орм понимал: кроме домика, Свельд идти некуда, но он не верил, что Бьерн там. Дом бы не помог против Верных, искавших свои жертвы.
— Может, Горад сможет что-нибудь выяснить? — сразу подумал Орм, вспомнив, как Руни “искала” Хранителя странным лучом. — В нем ведь тоже есть Сила!
Идти к Эрлу Орм не хотел.
Горад не отказал. Он долго пытался найти след исчезнувших, но не сумел.
— Лес хранит свою тайну, — сказал Горад к вечеру. — Или он просто не хочет открыть мне, где девочка, или Бьерн в лесу нет.
И он тоже, как Норт, посоветовал Орму подумать над тем, где искать их. Спросив у охотников, знающих лес, о далеких лесных деревеньках, Орм все же отправился в чащу. Однако они мало чем отличались от тех, что стояли неподалеку от замков. Все люди в них или погибли, или куда-то ушли.
Орм не думал, что хижина, где жили сестры, так близко. Он был здесь только однажды, однако узнал домик. Глядя на кучу сухого хвороста, на бельевые веревки с пеленками, на дымок старой трубы, Орм не верил глазам.
— Слишком трудно представить, что Дух не добрался сюда! — пронеслось в голове. — Неужели чудовища, что проходили сквозь стены и распыляли людей, не смогли разыскать домик?! Как и Горад… Как и Норт! Что за Сила хранит эту старую хижину?
Белый зверек со свалявшейся шерстью, усевшись на пень, с аппетитом грыз хвост от большой рыбы. Орм поначалу его не признал. От изнеженной кошечки, жившей недавно в его замке, в этой дикарке осталась только строптивость, ее нежелание знаться с бывшим хозяином. То, как она зашипела, когда Орм приблизился к ней, неожиданно вызвало в сердце прилив позабытой им радости. С ней, с этой кошечкой, вновь возвращалась привычная жизнь.
— Да, шипи, дикий зверь! — рассмеялся Орм.
Он не смеялся давно, с того дня, как велел убить Эрла и надругался над Руни. Потом Орм не раз впадал в гнев, ненавидел, жалел себя и проклинал, неся груз совершенного. Были минуты, когда он был горд, рад и даже по-своему счастлив, однако смеяться, как прежде, не мог. А теперь смех вернулся.
То, что этот белый звереныш все время был рядом с его Бьерн, наполнило сердце теплом. Орм впервые почувствовал, что не жалеет о появлении кошечки, долгое время казавшейся Орму уж если не духом зла, то гадкой дрянью, мешающей жить.
Бросив рыбий хвост, белая кошка ринулась за угол хижины, Орм пошел следом. У задней стены, под навесом из ткани, стоял небольшой ящик. Он был совсем не похож на привычную всем колыбель, но малышка спокойно спала в нем. Зверек, прыгнув к Бьерн, вздыбил шерсть. Было видно, что он никому не позволит коснуться младенца.
— Она моя дочь, — сказал Орм, будто эти слова что-то значили для белой кошки.
— Ну да, размечтался! — казалось, ответил ее наглый взгляд, и Орм вновь рассмеялся.
Громкий стук ведра, резко упавшего наземь, сказал Орму, что подошла Свельд, и он обернулся к ней. Орм ждал, что Свельд вскрикнет, всхлипнет, уткнется к нему в грудь и громко заплачет, не в силах поверить, что Орм их нашел. А он просто погладит ее, а потом скажет: “Ладно, идем ко мне в замок, у нас ведь есть дочь!”
Но она не зарыдала, не бросилась к Орму в объятия. “Я знала, что ты придешь, — улыбнувшись, сказала ему Свельд. — Мы с дочерью рады тебе.” Орм был должен ответить, однако не мог открыть рот.
— Руни! — чуть не слетело с его языка.
Почему это имя возникло сейчас? Орм не знал. Он отчетливо видел, что внешнее сходство сестер-близнецов стало меньше, чем раньше. Роскошные волосы Свельд опять были как золото спелой пшеницы. В прямых прядях, стянутых в узел, уже не осталось следа ни от блеска сияющей снежной лавины, ни от своенравных волн-локонов. Взгляд карих глаз был спокоен и строг. Орму вдруг показалось, что Свельд стала выше, чем раньше.
— А ты изменилась, — сказал он, как будто бы это сейчас было главным.
— Пожалуй, — ответила Свельд.
— Почему ты ушла? — спросил Орм.
— Ради Бьерн. Нам нельзя было там оставаться. Сначала я очень боялась, не зная, сумею ли жить здесь, потом поняла, что смогу.
— Я боялся за вас! — начал Орм.
— Почему? Я, конечно, отвыкла от леса, но в домике есть все, что нужно для жизни. К тому же со мной был прекрасный охотник, — сказала она, кивнув в сторону кошечки. — Эта зверушка готова на все ради Бьерн! Я не думала, что она сможет прижиться в лесу, но ей в домике лучше, чем в замке.
— Но ведь Черный Дух и его свита Верных…
— Какой Черный Дух? — перебила его Свельд. — Здесь нет никаких Духов Чащи, да нам они и не страшны. Духи Чащи не могут войти в дом, где есть синеглазый Рысенок!
Орм понял, что Свельд ничего не слыхала об Эногаранэ. Ей и в голову не приходило, какая опасность грозила им всем. Рассказав, что случилось в последние месяцы, Орм ждал, что она испугается, но Свельд осталась спокойна.
— Все к лучшему, — тихо сказала она, когда Орм замолчал. — Эрл нашел Руни, а ты вернул себе то, что утратил. И мы с Бьерн смогли пережить этот ужас, не зная о нем ничего. Значит, Боги нас любят, мы все им зачем-то нужны.
Эта речь в устах Свельд была странной, совсем непривычной для Орма. Она не пыталась себя оправдать за побег, не просила прощения, не трепетала и не искала его одобрения. Свельд говорила так, как ей велело ее сердце. “Свельд может жить без меня!” — пронеслось в мозгу Орма. Это открытие так поразило его, что он даже не знал, что сказать.
— Вы вернетесь в мой замок? — спросил он, надеясь, что Свельд согласится, и дальше все будет по-прежнему.
— Нет, — твердо ответила Свельд. — Я люблю тебя, Орм, как и раньше, но мы не вернемся. — Для Бьерн будет лучше остаться в лесу. Ты ведь помнишь, что было с ней в замке? Она не выносит давления, а мы с тобой можем быстро забыть это.
— Ты полагаешь, что я могу ей повредить? — изумленно спросил Орм у Свельд.
— Как и я. Мы с тобой будем делать все, чтобы она была счастлива, но когда Бьерн пожелает что-нибудь сделать по-своему, мы сочтем это обычною блажью. Я всю жизнь хотела жить в замке, любить тебя, Орм, и я верила, что это нужно любой. И я сделала все, чтобы “глупый каприз” Руни не погубил того “счастья”, которое дарит ей жизнь.
Я любила сестру, я готова была умереть за нее, но понять не смогла. Я не верила, что мечта всей моей жизни для Руни лишь тяжкий груз… Я боюсь, что мы так же не сможем понять Бьерн. Ведь все, что так важно для нас, совершенно неважно для них, синеглазых лесянок с особенной Силой… А что нужно им, нам с тобой очень трудно понять! Я боюсь, что история Руни опять повторится, а я не хочу. Не хочу, чтобы Бьерн было плохо!
— Я тоже, — сказал Орм. — Я сделаю все, чтобы Бьерн была счастлива, ведь я люблю ее, Свельд!
Неожиданно Орм замолчал, вспомнив, что он не раз говорил это, веря, что сделает Руни счастливой. Дочь — не жена, но сумеет ли он понять, что нужно Бьерн?
— Мы расстаемся? — спросил он у Свельд. — Скажи, ты разрешишь мне хотя бы помочь вам? Я мог бы прислать сюда слуг, чтобы отремонтировать дом, и припасы. Зимой ведь тебе будет трудно!
— Я знаю, — с улыбкой ответила Свельд. — Если ты пожелаешь помочь, то я буду тебе благодарна. И помни, что я не гоню тебя, Орм. Я люблю тебя так же, как раньше. Ты можешь сюда приходить, когда только захочешь, мы обе тебя будем ждать. Этот домик — дом Бьерн, и ей нужен отец. Если ты пожелаешь жениться, я не стану тебя упрекать. У тебя будут новые дети, но они не лишат Бьерн твоей любви. Правда ведь, Орм?
— Почему мы не встретились только сейчас? — пронеслось в мозгу Орма. — Будь Свельд такой, как теперь, я бы выбрал ее, а не Руни!
Спокойствие, мягкость, тепло, исходившие от Свельд, пленяли. “Я был так слеп, что не видел, не понимал ничего?” — пронеслось в мозгу Орма.
— Видел и понимал! — вдруг почувствовал он. — Но не это влечет тебя к ней!
Не случайно, увидев Свельд после недолгой разлуки, Орм чуть не назвал ее Руни. Не цвет больших глаз и пушистых волос, не блеск Силы, скрытой в одной из сестер, привлек Орма, когда он впервые увидел лесянок, а чувство полной свободы пленило его в Руни.
То, что Руни никогда не нуждалась в том, что Орм мог дать, не пыталась ему угодить, не пускала в свой замкнутый мир, раздражало и жадно влекло, пробуждая его любопытство, суля непонятную тайну.
Женившись на Руни, Орм знал, что она ускользнет в любой миг, а привычная преданность Свельд принималась как должное. После рождения Бьерн Свельд нашла себя, преодолела рабскую страсть, заставлявшую слепо мириться с любой неоправданной прихотью Орма. Она не гнала его, не унижала, но и не цеплялась. Любя, допуская его в свою жизнь, она так же, как раньше сестра, ускользала от Орма. И этот сплав нежности и теплоты с чувством полной свободы, которую Свельд обрела, влек сильнее волшебного блеска ее сестры.
— Я ведь искал в Руни то, чего в ней просто не было! В самых заветных мечтах я ее видел такой, какой стала теперь Свельд! — обожгла непривычная мысль.
— Свельд, я очень хочу, чтобы мы были вместе. Я знаю, что я обижал тебя, но неужели ты не сможешь простить?
— А за что? — улыбнувшись, спросила она. — За то счастье, которое ты подарил мне?
— Скажи, Свельд, пообещай, что придет день, и ты возвратишься ко мне! Навсегда! Я ведь очень люблю тебя, Свельд!
— Я не знаю, — опять улыбнулась она. — Может быть. Когда мы с Бьерн поймем, что мы сможем жить в замке, ничего не боясь, я вернусь.
— Так и будет. Я сделаю все, чтобы ты могла верить мне, Свельд, — сказал Орм. — Я люблю вас так, как не любил никого!
Он провел в лесном домике больше недели. Орм знал, что не раз возвратится туда. Без Свельд с дочерью замок был пуст, его сердце осталось в лесу.
До отъезда в Лонгрофт осталась одна ночь. Все вещи были уложены, кони отобраны, а люди из отряда, который ехал в столицу, готовы отправиться в путь. Хейд не раз удивлялся, как много их набралось. Он не верил, что все они жаждут увидеть Лонгрофт, но Норт смог убедить их на время покинуть Гальдор.
— Нелегко ему было! — не раз думал Хейд.
Чем был ближе отъезд, тем Норт больше тревожился. Хейд полагал, что причина сомнений Хранителя в Бронвис. Вернувшись в свой замок из лагеря беженцев, Хейд верил, что он расстанется с ней, но уже в тот же вечер жена (он всегда называл ее так, хоть они с Бронвис не были в Храме Гальдора) пришла в спальню. Бронвис как будто забыла о самой последней размолвке.
— Я буду с тобой, — повторяла она, прижимаясь к нему. — Повтори, что ты любишь меня!
Ее смех, ее быстрые пальцы, умелые губы, игривость и нежность пьянили сильнее вина и к утру от сомнений, терзавших в последние дни, не осталось следа. “Я люблю тебя, Бронвис, люблю!” — повторял Хейд, лаская прекрасное тело.
— Я с ней не расстанусь, — сказал он Хранителю, встретившись с ним на другой день.
Норт только кивнул, словно бы соглашаясь с решением, но в тот же вечер, зайдя к Хейду в замок, принес ему странный флакон из сухой глины.
— Это напиток прозрения, — сразу сказал Норт, давая флакон Хейду. — Если ты хочешь узнать нечто важное, выпей его перед сном и, уже засыпая, подумай, что ты хочешь знать.
— Норт, во мне нет Силы, я самый простой человек, — отвечал Хейд Хранителю.
— Это неважно. Напиток прозрения — средство обычных людей. Его можно принять только дважды в своей жизни, и я считаю, что он тебе нужен сейчас.
— А не проще ли трем магам, что собрались в Гальдорхейме, узнать, зачем Лонгрофт отправил посланца? — спросил Хейд.
— Не проще. Ты лучше нас знаешь Лонгрофт и сумеешь заметить то, что мы пропустим, — сказал ему Норт.
— Мне не нравится этот флакон, — вздохнул Хейд.
Он не знал, почему предложение Норта так сильно смутило его, но совсем не хотел брать напиток прозрения.
— Если не хочешь — не пей, — сказал Норт. — Я оставлю флакон у тебя. Если все же решишься, то утром расскажешь мне свой сон-ответ. Я тебе помогу разобраться в нем.
Время шло быстро, а Хейд не касался напитка. Вообще-то он сам удивлялся тому, что так медлил.
— Я должен узнать все, что можно, — внушал себе Хейд, но не брал флакон.
Только в последнюю ночь он решил испытать дар Хранителя. Вкус у напитка был кисленьким, с легкой горчинкой. “И что там намешано? Ягоды? Корни? Отвары каких-нибудь трав?” — поневоле спросил себя Хейд, ощущая, как вдруг поплыла голова.
— Я хочу знать, чем нам угрожает поездка в Лонгрофт. В чем опасность? — спросил себя Хейд.
Он хотел повторить это несколько раз, но лицо Бронвис, что вдруг возникло сквозь легкую дымку, на миг притушило рассудок. “Зачем она здесь? — пронеслось в голове, — Как вошла? Я ведь запер дверь в комнату…”
— Бронвис, неужели Норт прав, и ты мне никогда не родишь малыша? — промелькнуло в мозгу. — Неужели у нас с тобой нет ни единого шанса?
Завеса тумана исчезла, Хейд снова увидел свою спальню.
— Что я несу? — опалило мозг. — Я сейчас должен узнать, чем грозит нам поездка в Лонгрофт! В чем опасность, которая нам угрожает?
Поднявшись, Хейд смог добрести до кровати и лечь.
— Гальдорхейм… Лонгрофт… Бронвис… Опасность…
Наутро Хейд сам не мог вспомнить, как задал вопрос и о чем говорил…
Этот темный бурлящий поток нес сквозь время, назад… Хейд не помнил, как он это понял, не знал, где кончается мрачный сырой коридор, обступивший его… Тайный ход? Катакомбы? Пещеры?… Лонгрофт? Гальдор? Агенор?
— Гокстед! — алым огнем полыхнуло в сознании, вырвав из мрака лицо незнакомки.
Ему было трудно сказать, хороша ли она. Черты были немного грубы, но полны благородства и силы. Блестящие черные косы под светлым покровом вуали, и крой ее платья напомнили Хейду картины художников Лонгрофта, живших примерно два века назад.
— Гокстед! — вновь опалило мозг, словно в названии города крылся ответ.
Незнакомка не двигалась, глядя в какую-то точку в пространстве, и Хейд почувствовал страх. Он не верил в бесстрашных героев, считая, что смелость — не дерзко-безумная удаль, а умный расчет, позволяющий быстро понять, в чем опасность, и как одолеть ее. Но этот страх, что нахлынул незваной холодной волной, не был страхом физической гибели.
Комната, что проступила во мраке, наполнилась красно-багровым сиянием.
— Факелы так не горят! — почему-то подумал Хейд.
Странный сосуд посреди нее ярко светился расплавленным золотом. “Что это? Что в нем такое?” — спросил себя Хейд, слыша мерный стук сердца за стенкой сосуда. Он был слишком мал, чтобы в нем мог быть взрослый, однако младенец вполне поместился бы в колбе. Сердечко стучало все громче, все четче, и каждый удар наполнял душу странным мистическим страхом.
Внезапно от колбы возник коридор гладких медных зеркал, отражающих женские лица. Сначала они отражали лицо незнакомки в старинной одежде, потом черты стали меняться, последний же лик из зеркал показался до боли знакомым…
— Не может быть! Это же…
Хейд не успел назвать имя, поскольку ему это стало неважно. Лицо заслонило другое, живое, совсем не из зеркала. Бронвис, неведомо как попав в комнату, словно сомнабула, шла к золотому сосуду.
— Не трогай! Не трогай его!
Хейд не знал, закричал он сам, или брюнетка из прошлых веков попыталась воззвать к Бронвис. И все смешалось, расплавилось, стерлось, ушло во мрак…
Хейд, пробудившись, не мог еще долго понять, где здесь явь, а где сон.
— Да, увидев такое, не спятить достаточно трудно! Не зря я не хотел пить напиток, — вставая, подумал Хейд.
Сон был нелеп. Пересказ его вряд ли мог что-то дать для поездки в Лонгрофт, а испытанный ужас ничем не оправдан, однако Хейд честно сказал Норту все, что мог вспомнить.
— Похоже, что ты видел Альдис, мою первую дочь, — нежданно сказал ему Норт.
Но рассказ о ее похищении в Гокстеде мало что дал, как и то, что сон про золотой сосуд с маленьким сердцем был главным кошмаром, терзающим Альдис.
— Две сотни лет? Слишком много! Вряд ли последствия давних событий в Гокстеде способны влиять на жизнь Лонгрофта, — с легкой усмешкой сказал Хейд, немного стыдясь пережитого.
— Ты говорил, что узнал лицо в зеркале? — словно не слыша его, спросил Норт.
— Да, узнал, но теперь не могу вспомнить. Я испугался за Бронвис, я знал, что нельзя прикасаться к сосуду.
— Возможно, в столице ты вспомнишь о том, что увидел, и что-то поймешь! — на прощанье сказал Хейду Норт.
“Я не знаю, чем кончится эта поездка в Лонгрофт, но я чувствую: тайна должна разрешиться. Хейд справится, — думал Хранитель. — Я верю в него!”
Через год Норт сумел убедиться, что прав. Небывалый скандал, разразившийся в Лонгрофте вокруг супруги Властителя, и «справедливый суд» над ведьмой, «долгие годы скрывавшей свою связь с запретною магией Ящеров» дошел в Гальдорхейм раньше, чем Хейд вернулся назад.
— Война — это война, — сказал Хейд Норту. — Даже когда она скрыта под маской обычной придворной интриги.
Вейд собиралась использовать этот приезд гальдорхеймских послов как предлог, чтобы столкнуть Мастеров «Службы Магии» и Наделенных, живущих в Кругу Агенора. Она полагала, что гибель отряда вызовет возмущение вирдов, заставит их вновь просить помощи у Ливтрасира. Но Вейд просчиталась.
— Мне жаль эту женщину. Я понимаю, что должен был действовать, не рассуждая об этике. Вейд знала, на что идет, решив нас уничтожить, но… То, в чем ее обвинял тайный суд, что дало мне возможность испортить прекрасно продуманный план… Понимаешь, Норт, это родство с древней расой чудовищ, которое так потрясло всех в столице… Ведь это обычный миф! Сказка, которой пугают детей. Вейд была умной женщиной. И беспринципной. Жестокой. И все же внушала к себе уважение. Вейд не могла быть другой, если бы и хотела. Лонгрофт! Жизнь в столице диктует другие условия. Но все закончилась. Мы живы. Мы победили…
Хейд говорил это просто, почти без эмоций, и Норт понимал, что ему нелегко. Пережитое в Лонгрофте еще не раз отзовется в душе. Только время вернет забытый покой.
