Книга: Танцы на снегу
Назад: Глава 3
Дальше: Глава 5

Глава 4

Я очень не люблю чувствовать себя беспомощным. Особенно беспомощным физически. Ну, например, когда именно тебя поймает старшеклассник, которого мелюзга с верхних этажей школы забросала резиновыми шариками с водой, сунет головой в полный умывальник и подержит так, приговаривая: «Не за то, что рубашку испачкал, а за то, что чистую воду зря тратите, дурни мелкие!» И попробуй доказать, что вовсе не шалил, а только стоял рядом и смотрел, когда рот у тебя под водой, а старшеклассник в два раза выше и сильнее… Или когда болеешь, причем так сильно, что даже встать сил нет и голова кружится, а температура такая высокая, что мама не дает посмотреть на градусник, только все время меняет тебе на бедрах салфетки, смоченные водой с водкой, да еще тихонько уговаривает отца активировать медицинский пай и вызвать неотложку… а отец молчит, потому что они как раз собирались завести тебе братика или сестренку, а если истратить медицинский пай, то… А самое страшное в этой беспомощности, что ты знаешь: все усилия зря и что ни делай – к лучшему ничего не повернется. И когда, сдерживая рыдания, объяснишь обидчику, что вовсе не бросал в него шарики с водой, а только смотрел, – тебя снова сунут головой в умывальник. Как раз за то, что стоял и смотрел, а не остановил младших. И когда приедет неотложка, то температура уже упадет, будешь лежать в холодном поту слабый и со звенящей головой, а мама станет жалобно уговаривать врачей не засчитывать вызов, «Все и так обошлось, а мы напугались», пока отец не велит ей прекратить унижаться. Пусть даже родители не попрекнут тебя купанием в холодной воде и простудой, все равно будешь знать – это твоя вина, что ни брата, ни сестренки не будет.
Сейчас то же самое. Чемодан, в котором я сижу, – это словно Шредингеровский ящик. Пока я ничего не сделал – непонятно, как именно надо поступать. Может быть, закричать, чтобы спасти Наташку? Может быть, промолчать, и тогда Стась вовремя все выяснит и сам все уладит?
Но стоит мне только крикнуть, и Шредингеровский чемодан раскроется. И тут же выяснится, что я сделал как раз то, что не нужно, все испортил и всех подставил.
А если я не стану кричать, то меня тоже найдут через какое-то время. Откроют чемодан, и я узнаю, что надо было кричать, что тогда Наташку бы спасли, а Стась как-то ухитрился бы все проблемы решить…
Конечно, можно сказать и так, что я просто боюсь взять на себя ответственность и хоть на что-нибудь решиться. Но я и впрямь давно убедился, что когда ты совсем беспомощен и не знаешь, как поступить, то лучше ничего не делать. Тогда вреда будет меньше. Вот если хоть какая-то уверенность есть, тогда лучше действовать…
Но никакой уверенности у меня не было. Никакой. Только слова Стася: «Ничего не предпринимайте! Положитесь на меня!»
И я положился. Скрючился в чемодане, глотал слезы, чувствовал на себе унизительный мокрый подгузник и молчал. Чемодан уже полчаса как стоял где-то, вокруг было тихо, про него будто забыли. Когда Стась обкладывал меня одеждой, я удачно положил руку, часы оказались прямо перед глазами, и я мог видеть время, едва-едва шевельнувшись и надавив носом кнопку подсветки.
Потом послышался шорох, стук открывшейся и захлопнувшейся двери, шаркающие шаги. И тихий бормочущий голос, будто человек говорил сам с собой.
– Нет уж, господа хорошие, так дело не пойдет… так дела не делаются… Как же без описи на передержку вещи ставить? Заявит ваш мистер Смит, что у него бриллиант полпуда весом в чемодане лежал, и что тогда? А если у него в чемодане клетка с любимым хомячком и подохнет животина?
Голос был женский и старый, мне сразу представилась бабушка лет ста от роду, подрабатывающая к пенсии в камере хранения космопорта. И я едва не рассмеялся. Вот она, неприкосновенность багажа во всей красе! Карго-мастер не рискнул посмотреть, начальник смены тоже, грузчики и те побоялись ставить чемодан под сканер!
Зато старушка, которой уже ничего не страшно, собирается вскрыть недосматриваемый багаж!
То-то она удивится найденному «хомячку»!
Я немного надеялся, что она ничего не сумеет сделать с замками. Все-таки там сложный электронный код, нужна специальная ключ-карта… Надеялся – но одновременно желал того, чтобы чемодан открыли. Все лучше, чем неизвестность.
Старуха погремела чем-то, потом я услышал щелчок – словно прижали металл к пластинке замка. Ну правильно, в камере хранения должна быть электронная отмычка. Забытые чемоданы положено вскрывать.
– Сложный какой, – осуждающе сказала старушка. – Эх, напридумывали…
Минута шла за минутой. Я подумал, что бич справился бы куда быстрее. Стоило подумать о нем, как бич тут же шевельнулся, соскользнул с пояса и удобно улегся в рукаве. Только чем он мог мне помочь? Не стану же я воевать с бабкой? Или у меня нет выхода и я обязан стрелять?
Додумать я не успел. Над головой щелкнул замок, и сквозь сложенные на мне тряпки ударил свет.
– Кто ж так вещи складывает! – продолжала возмущаться в пустоту бабушка. – Все помяли…
Я почувствовал, как ворошат, поднимают тряпки, и повернул голову. Как раз вовремя, чтобы с моего лица сняли рубашку и я увидел старушку.
Ну, она была не столь старой, как я подумал, но очень и очень немолодой. Вид у нее был самый мирный, какой только можно представить: голова повязана клетчатым платком, на носу – старомодные очки, прозрачные – от плохого зрения, а не от яркого света.
Очки едва не упали с носа, когда бабка вздрогнула.
– Боже правый! – еле слышно произнесла она, хватаясь за горло, будто ей перехватило дыхание. – Боже пресвятой…
«Не шевелись!» – гаркнул я. Хотел гаркнуть… получилось почему-то вежливо и просительно: «не шевелитесь…», да еще к тому же совсем тихо.
– Что? – с интересом спросила старушка.
– Не шевелитесь, пожалуйста, – сказал я уже громче.
Старушка перекрестилась. И запричитала:
– Кто ж тебя сюда засунул, малец? Что ж за изверг… сейчас я полицию позову, врача…
– Не надо! – крикнул я. – Стойте! Не надо никого звать!
Будь бабулька отмороженной, она бы нипочем мою просьбу не исполнила. Но она явно была нормальной. И голосить перестала. Наоборот, нахмурилась и спросила:
– А уж не сам ли ты… а?
– Сам, – хватаясь за соломинку, сказал я. Заерзал, пытаясь распрямиться и выбраться из чемодана, но получалось это плохо. – Хотел… на Иней попасть хотел.
– Пороть тебя некому! – С этими словами старуха схватила меня за плечи. Руки у нее оказались неожиданно сильные, она легко вытащила меня из чемодана, и я наконец-то смог осмотреться. Не сразу, правда. Вначале подергался, распрямляясь, – ноги никак не хотели двигаться, а живот сводило судорогой.
Чемодан стоял на длинном, навевающем уныние металлическом столе, занимавшем угол огромной комнаты. Все остальное пространство было занято стеллажами, а на них, до самого потолка, громоздились чемоданы, сумки, пакеты, свертки, контейнеры, ящики, тубусы, рулоны, бесформенные узлы. Я увидел даже пару спортивных велосипедов (со сложенными внутрь рулями и педалями), двухметровый кусок мраморной колонны (обмотанный упругими амортизирующими лентами), игрушечный детский автомобильчик (если поднапрячься, даже я бы смог в него сесть… особенно сейчас), спортивную лодку (внутри – еще какие-то свертки и весла), статую, изображающую голого мальчика с луком и стрелами (это какой-то мифологический бог, только я забыл какой, наверное – покровитель охоты).
Чего только люди не тащат с собой между звездами!
– Встать можешь? – сурово спросила старушка, подбоченясь. Она и впрямь была старой, но крепкой, и от старушечьего у нее был только платок на голове – а так она носила джинсовый комбинезон и ботинки-докеры на высокой подошве. Я попытался спрыгнуть со стола – и едва не упал. Стоять можно было лишь скособочившись, словно дряхлому старику с приступом ревматизма. – Как такое можно учудить? – продолжала возмущаться бабка. – Голова у тебя работает? Приключений захотелось? А попал бы в грузовой трюм, что дальше? А поймали бы тебя? Думаешь, поругали бы и отпустили? Знаешь, что теперь твоим родителям будет?
– Ничего не будет, – пробормотал я. Ужасно хотелось в туалет… да что со мной сегодня? – Они умерли.
Гнев старушки мигом сменился жалостью.
– Господи спаси… Да что с тобой, малец?
– Туалет тут есть? – пробормотал я.
– Идем…
Старушка помогла мне дойти до неприметной дверцы в стене. Перед тем как нырнуть туда, я попросил как можно жалобнее:
– Не говорите никому, что нашли меня! Пожалуйста! Я сейчас все вам объясню!
Поколебавшись, старушка все-таки кивнула. Почему-то я ей верил и, не колеблясь больше, нырнул в туалет.
Каким же удовольствием было избавиться от проклятого памперса!
Я не помню, как носил подгузники в младенчестве, но тоже, наверное, мечтал отделаться от них.
Когда через минуту я вышел, старушка уже поставила возле стола два стула. На одном уселась сама, на другой повелительно указала мне.
– Вы никому не сказали про меня? – спросил я на всякий случай.
– Нет. Садись и объясняй. И… как тебя звать, мальчик?
– Тиккирей.
– И запомни, Тиккирей, будешь врать – я тут же отволоку тебя в полицию!
Пожалуй, она могла… Я кивнул:
– Я не буду врать. Только поверьте… это все очень запутанно.
– Садись и говори, – строго сказала старушка.
Я сел и стал рассказывать. Вначале – чистую правду. Про Карьер, про родителей, про то, как я завербовался работать в потоке и удрал с планеты… Я рассказывал, старушка ойкала и причитала, а я все пытался решить – когда начать врать?
Рассказать, что мы улетели на Авалон? Про фагов? Да нет, нельзя… хотя почему-то очень не хотелось врать.
И я начал рассказывать нашу легенду. Про то, как мы с Лионом прятались в лесу, как вернулись, как родители направили Лиона и меня вместе с ним в колледж для одаренных детей, но нас там обижали, били, смеялись – и мы ушли, стали учиться в приюте вместе с трудновоспитуемыми детьми, но там тоже было плохо, и мы решили вообще улететь с планеты… конечно же – на Иней, самую передовую и великую планету, родину госпожи президента…
Тут я немного сбился, потому что не знал, говорить про Лиона или не надо, а уж что делать с Наташкой – вообще было непонятно. Поэтому у меня получилось так, что мы втроем пробрались на космопорт, нашли оставленный без присмотра багаж, я забрался в чемодан и меня закрыли, а удалось ли друзьям где-то спрятаться – я не знаю.
Старушка молчала. Терла дряблую щеку рукой, будто старалась разгладить морщины. Потом сказала:
– Вот что, мальчик Тиккирей. Сдается мне, что вначале ты говорил правду, а потом начал врать. Ну, не все было вранье, но половина – точно.
– Почему? – возмутился я и поправился: – Почему вы так думаете?
– Я мальчишек знаю. Сама четверых вырастила, о внуках-правнуках и говорить не стану… Не бывает такого, чтобы мальчишки в двенадцать лет удрали в лес из дома и целый месяц в дикарей играли.
– Мне почти четырнадцать! – заспорил я.
– Все равно. Врешь ты, и врешь очень неумело. Будто затвердил наизусть, что станешь говорить.
У меня от страха вспотела спина. Ну и бабка! Что ж ты, дура старая, делаешь! Не хочу я в тебя стрелять!
– Так что решай, Тиккирей, – продолжала старушка. – Или ты честно рассказываешь, кто такой и почему забрался в багаж, или я зову полицию. Вещи-то ты из чемодана повыбрасывал? Где они? А может, ты малолетний воришка и не зря тебя держали в этом «Ростке»?
– Откуда вы знаете, как он назывался? – спросил я. – Я вам про это не говорил!
Старушка покачала головой:
– А чего тут не знать? Он один на всю планету, про него и по телевидению говорят, и в газетах пишут.
Но у меня отбило всякую охоту говорить правду. Я замотал головой, встал, отошел на шаг:
– Ничего я вам не стану говорить!
– Тогда я вызываю полицию, – сказала старушка. И достала из кармана комбинезона простенький одноразовый мобильник.
Я даже подумать ничего не успел, только захотел ей помешать – и бич дернулся в рукаве. Нет, он не стал стрелять – со свистом вытянулся длинной тонкой лентой и пробил насквозь хрупкий телефон, сделанный из прессованного картона.
– Не шевелитесь, а то и с вами то же самое будет! – пригрозил я.
Но старушка не думала шевелиться. Только сняла очки и часто заморгала. А потом дрогнувшим голосом спросила:
– Мальчик, так ты… джедай?
Мне ничего не оставалось, кроме как ответить:
– Фаг. Джедаи – это сказочные персонажи из средневековой мифологии.
Старушка как-то вся просветлела, расслабилась. И прошептала:
– Господи… неужто дождались?
– Вы за Императора? – спросил я на всякий случай.
– Служу Империи! – грозно отрапортовала старушка. – Я в твоем полном распоряжении, молодой человек!
Слышать про «молодого человека» было приятно, особенно после того, как она говорила обо мне словно о двенадцатилетнем.
– Сюда никто не зайдет? – спросил я. – Мне… в общем, не стоит показываться…
– Пойдем, – засуетилась старушка. Привстала, боязливо спросила: – Можно шевелиться?
– Конечно. – Я как-то сразу ей поверил. – Это я так… боялся, что вы поднимете тревогу… да я и не смог бы выстрелить, наверное.
– Идем, – засуетилась старушка, проворно захлопывая чемодан и ловко водружая его на ближайшую полку. – Идем-идем…
За стеллажами, в глубине комнаты, была еще дверь. А за ней – маленькая комнатка без окон, но очень уютная. Там была узкая койка, стол с простеньким компьютерным терминалом, коврик на стене, два стула. На столе, рядом со старомодной пленочной клавиатурой, стоял оранжевый пластиковый чайник, я потрогал его рукой – еще горячий, чашка с остатками заварки, тарелка с печеньем…
– Хочешь чаю? – Старушка заглянула мне в глаза. – Поесть? Или отдохнуть? Ты не стесняйся, Тиккирей, говори. Кроме меня, в бытовке никого не бывает, это я порой тут и ночую, и чаи гоняю.
Я и впрямь устал, но мне было, конечно же, не до сна.
– Да нет, спасибо… Извините, вас как зовут?
– Ада. Нарекли Аделаидой, да не люблю я длинные имена… Ада – оно лучше. И ты так зови, не надо всех этих фамилий-отчеств…
Я смутился. Как-то неудобно было звать старую женщину по имени. И она поняла мои колебания, улыбнулась:
– Или зови бабой Адой. Внуки-правнуки меня так зовут, а ты мне как раз в правнуки годишься.
Своих бабушек и дедушек я не помнил. Папины погибли на рудниках или умерли от болезни, я точно не знал. А мамины воспользовались правом на смерть в тот год, когда я родился. Иногда я думал, что они могли сделать это для меня, чтобы отдать моим родителям остатки своих социальных паев. Такое случалось, многие ребята в моем классе благодаря этому и появились на свет. Но родители не хотели об этом говорить, а я боялся допытываться.
Так что назвать старушку «бабой Адой» тоже было трудно. На первый раз трудно…
– Баба Ада… мне надо посоветоваться с вами…
Она закивала, усаживаясь на койку. Я сел на стул, перевел дыхание:
– Я соврал, да. Я не один забрался в багаж. Мои друзья тоже там.
– Фаги? – спросила старушка, часто кивая.
– Нет, они не фаги… Лион и Наташа… они обычные подростки. Да и я, если честно, не совсем фаг, я временно привлеченный помощник.
Возмущаться моим первоначальным преувеличением баба Ада не стала, и я, ободренный, продолжил:
– Настоящий фаг – это наш друг, который помогает нам бежать с планеты. Нас забросили на Новый Кувейт для разведки, но мы так ничего толком и не узнали, а нас уже раскрыли. Мы пытаемся убежать…
– В багаже? – Старушка всплеснула руками. – И девочка в багаже? А как же она в гиперканале?
– В том-то и дело! – сказал я. – Ста… наш друг должен был нас вытащить в каюте из чемоданов, и Наташка бы легла в анабиоз. Но эти кретины грузчики не нашли в корабле места и решили весь багаж поместить в грузовом трюме! А туда нет доступа из пассажирских отсеков! Если… если наш друг вовремя этого не узнает, то Наташка погибнет!
– А для тебя вообще места не хватило? – уточнила баба Ада. – И тебя оставили до следующего рейса?
– Ага. Такое часто бывает?
– Случается. – Старушка задумалась.
– Хорошо, что я вас встретил, – горячо сказал я. – А то и не знаю, как поступить. Я боюсь выдать фага. Но его надо как-то предупредить!
– Я попробую, – просто сказала старушка. Вот это настоящая смелость. – Кто он, ваш друг?
Я заколебался, хотя это было глупо. И баба Ада следующими словами сняла мои сомнения:
– Тот самый мистер Смит, которому принадлежат чемоданы?
– Да, – пробормотал я. – Только он не мистер Смит, конечно. Это уже маскировка в маскировке, понимаете? Он себя выдает за… одного человека, а правительство Инея называет этого человека фальшивым именем, чтобы не раскрыть случайно, кто к ним прилетел. Тут все очень запутанно.
– Понимаю, – серьезно ответила старушка. – Настоящая шпионская история… Ты посиди тут, Тиккирей. А я пойду попробую связаться с твоим мистером Смитом. Что сказать, чтобы он поверил, что я от тебя?
Я подумал.
– Скажите, что теперь я пью иммуномодулятор перед новой планетой… и не боюсь язвенной чумы.
Баба Ада улыбнулась.
– Хорошо. Никуда не выходи, Тиккирей! Сюда не зайдут, я дверь заблокирую, а вот на склад заглянуть могут… тебе не надо больше в туалет?
– Нет, – сказал я, покраснев.
– Тогда жди. Попей чай, печеньку съешь… это домашние, я сама пекла. Эх, что ж вы такое удумали, фаги? Малых детишек в свои войны втягивать, в чемоданы прятать, оружие в руки давать… Не по-людски это… не по-людски…
Качая головой, она вышла, и замок в двери коротко щелкнул.
Как только баба Ада исчезла, я вскочил и заметался по комнатке.
Прав ли я был, раскрывшись ей? И главное, выдав Стася? Но что еще я мог поделать, чтобы спасти Наташку? Да и какая разница, признался я, что под именем «мистер Смит» скрывается фаг, или нет? Все равно ясно, кто помог нам упаковаться в чемоданы…
Ладно, с этим понятно. Но вдруг все-таки старушка меня выдаст? Может быть, надо бежать? Бич откроет замок в два счета.
А куда бежать? Старушка не отмороженная, с этим мне повезло, но большинство народа вокруг – верные слуги Инны Сноу. Если баба Ада поднимет тревогу – все равно меня поймают. Если не поднимет – то и бежать не надо!
Я даже засмеялся, когда понял, что от меня ничего не зависит. Ничегошеньки! Какие все-таки дураки фаги! Да с какой стати они решили, будто мы с Лионом будем им полезны? Ценной информации не получили, засветились, да еще и Стась из-за нас рискует…
Вернувшись к столу, я поболтал чайник – он был почти полный, сполоснул единственную чашку в крошечном рукомойнике в углу бытовки, налил себе чаю. Попробовал печенье – и впрямь вкусное…
Последние слова бабы Ады не выходили из головы. «Что ж вы такое удумали, фаги?»
Фаги не дураки.
Фаги кто угодно – только не дураки.
Если они отправили нас с Лионом на Новый Кувейт, значит – это было нужно.
Вот только для чего?
И в моей душе вдруг зашевелилась глухая противная тоска. Я гнал ее, пытался думать о чем-то хорошем, но в голове вертелась одна и та же мысль.
Фаги не дураки. Нас послали для того, чтобы контрразведка Инея нас обнаружила.
Я допил чай, не чувствуя вкуса. Налил еще. Ну сколько можно возиться, где же баба Ада? Ей надо всего-то подойти к служебному терминалу, связаться с бортом яхты, стартующей к Инею, и попросить разговор с мистером Смитом…
Но зачем фагам нас подставлять? Ведь незачем же, незачем! Пользы от этого никакой, зато хлопот сколько – высадку организовать, ценное оборудование использовать… одна лишь ледяная капсула стоила немаленькие деньги!
Ничего не понимаю. Я и впрямь еще маленький и глупый ребенок. Это взрослые люди – Империя и Иней, фаги и контрразведчики – играют в свои взрослые игры. А я ввязался в них, потому что Стась – хороший человек, вот и все.
И сразу же тоненький противный голосок в душе прошептал: «Ты уверен, что Стась – хороший?»
Ведь он сам мне объяснял, что наша цивилизация – очень прагматичная и жесткая. Конечно, он говорил, что это неправильно… но вдруг на самом деле он тоже так считает? Вдруг я был прав и с Нового Кувейта он меня вывез только для изучения?
Вот что может получиться из-за пары неосторожно сказанных слов! Я стал сомневаться в своем единственном друге… единственном взрослом друге!
Со злости я так трахнул кулаком по столу, что чуть не разлил чай. Чтобы успокоиться, включил компьютер и попытался влезть в Сеть. Но доступ был открыт только к портовой локалке, да и то лишь в разделе сортировки багажа. Игрушек, кроме «сапера» и пасьянса «косынка», которые почему-то ставят на все компьютеры, в нем тоже не было. Тогда я начал рыться в поисковой системе, решив найти багаж «мистера Смита», но система поиска была очень навороченной и оттого непонятной. С грехом пополам я смог найти списки загруженного за сегодня багажа, но тут замок в двери щелкнул. Почему-то я застеснялся своей возни с компьютером и выключил его.
Вошла баба Ада.
– Не смогла я связаться, – с порога сказала она. – Яхта на этапе предстартовой подготовки, никакой связи с пассажирами. Велели через час подойти, как выйдет на промежуточную орбиту.
– Через час будет поздно, – прошептал я. – Вы понимаете? Поздно!
Она покачала головой:
– Ты не суетись, внучок. Твой «мистер Смит» – большая шишка, видать? Раз уж правительство так с ним секретничает?
– Большая, – признался я.
– Ну и потребует посадки. Скажет, к примеру, что у него приступ почечной колики, что ему к врачу срочно надо… еще что-то.
– И посадят? – удивился я.
– Это же маленький корабль, он ради таких вот господ-самодуров и летает. Сядет… однажды рейсовый пассажирский сажали, из-за того что у жены сенатора собачка помирать стала.
– Спасли собачку? – зачем-то спросил я.
– Околела. Но корабль посадили… Ты чаек-то попил?
– Да, спасибо.
Баба Ада села на кровать, подперла подбородок рукой. Печально посмотрела на меня:
– Эх… что в порту делается. Всюду военные, и кадровые, и мобилизованные… совсем еще детишки. Война скоро, помяни мое слово.
– Правда? – воскликнул я. – Значит, начинается?
Она горько улыбнулась:
– Начинается? Война… война никогда не кончается. Не было Инея – с Чужими грызлись. С Чужими замирились – планеты стали между собой…
– Войны же давно не было, – попытался возразить я.
– Это большой войны не было. А понемногу… исподтишка… она всегда идет. Флоты, конечно, друг на дружку не кидали, тут уж Император воспротивится, это его святое право – межпланетные войны устраивать. Зато по мелочам – сколько угодно. Спецслужбы грызутся, магнаты интригуют, войны торговые, войны психологические, войны бактериологические… Про язвенную чуму слышал? Тоже ведь наша выдумка, человеческая. Разработали на одной доброй планете, да и применили против другой, которая цены на продовольствие сбивала. А вирус-то мутировал, коров с овцами истребил – и взялся за людей. Чем не война?
– Не может быть! – воскликнул я. – Язвенная чума – это мутированный вирус ящура!
– Верно, внучок, верно. Только он не сам по себе мутировал. Повышали контагиозность, вирулентность, нацеливали на людей, как на переносчиков заразы… вот и доигрались.
– Я не знал, что спецслужбы такое делают, – признался я. – Это же очень опасно!
Баба Ада кивнула:
– Постоянно война идет, уж поверь. Я здесь на всякое насмотрелась, космопорт – место такое, слухами полнится. А вот ваши, фаги… Спасаете человечество, защищаете Империю, кто же против? А вы любому богатею угождать готовы…
Я заморгал, ничего не понимая. Баба Ада удивленно уставилась на меня:
– Ох, малыш, да ты и не знал ничего?
– О чем вы?
– Так фаги – они же не на службе Императора, знаешь? Они с самого начала решили, что будут служить только высшим идеалам, Империи и Человечеству, а не Императору и человеку. Ну, дело доброе… только Империя и Человечество – они денег-то не платят в отличие от Императора.
– И что? – прошептал я.
– А флот содержать надо? Надо! Воспитывать фагов надо? Надо! Раненых и больных лечить надо? Надо! Технику создавать, все эти бичи плазменные, надо? Надо! А знаешь, сколько среди фагов самых обычных бюрократов? Бухгалтеров, которые расходы считают и акты о списании техники подписывают? Сколько координаторов, планировщиков, аудиторов, пресс-атташе, врачей, техников, массажистов, психологов, сантехников, связистов? Это же не группа одиночек, это государство в государстве, это десятки тысяч, если не сотни! Сотни фагов-боевиков – это самая верхушечка айсберга. А все должны вкусно есть и пить, иметь хороший дом, содержать семьи. Чтобы, не дай Господь, никто не сумел подкупить фага! А на одну тайную высадку на вражескую планету, в капсуле из гиперстабильного льда, сколько денег уходит, как ты думаешь? Хватило бы маленькую школу построить! Теперь раскинь умом, откуда брать на это деньги? Ну, какой-то доход заводы и фабрики приносят, что-то богачи жертвуют, лотереи проходят, благотворительные подписки… Но это все капля в море. А от Императора зависеть фаги не хотят! Это нарушение принципов, это срастание с властью, это коррупция и превращение в репрессивный аппарат. Что тогда происходит?
– Что? – шепотом спросил я.
– А тогда прилетает к фагам посол с какой-нибудь планеты и говорит: «Вы защищаете человечество, вы светлые рыцари-джедаи… спасите нашу планету от религиозных фанатиков, а мы хорошо заплатим… то есть – пожертвуем денежек…» Благое дело! Вот и летит группа фагов убивать духовного вождя мятежников.
Я не мог ничего сказать. Я хватал ртом воздух, задыхаясь.
– Может быть и наоборот, – безжалостно продолжала баба Ада. – Прилетит первым посол религиозных экстремистов и скажет: «Вы защищаете человечество, вы светлые рыцари-джедаи… спасите нашу мирную секту ненасильственной веры в божественную сущность позитрона от злобных светских властей… мы хорошо заплатим… то есть – пожертвуем денежек…»
– А фаги?
– А фаги помогают. Человечество спасать – это благородно, кто спорит… Только где найдешь столько опасностей, от которых его спасать надо? Поневоле приходится чем-то другим заниматься. Так что война – она никогда не кончается. Сейчас она просто яркая стала, всем сразу видная. А додумались бы ученые Императора первые до того, как людям мозги отмораживать, что бы они сделали?
– Не верю, – сказал я. – Не стал бы Император…
– Чего не стал бы? Ну как не сделать всех людей добрее и честнее, если это возможно? Чтобы все друг другу помогали, чтобы не воровали и не убивали. Что же в этом плохого?
– Тогда что плохого в Инее и Инне Сноу? – вопросом ответил я.
Баба Ада вздохнула:
– Не знаю, внучок. Вот и я не знаю, что тут плохого, кроме Императора, что остается не у дел.
– Но ведь Иней захватывает все новые и новые планеты, – сказал я. – Заставляет всех ему подчиняться.
– Человечество и так живет под единой властью, – ответила баба Ада. – Вспомни средние века, когда оно было раздроблено, – война следовала за войной.
– Дело не в единой власти, – сказал я. – Главное – законна она или нет.
– Любая власть вначале бывает незаконной, – ответила баба Ада. – Империя создана на обломках Космической Федерации, а Федерация была бунтом против власти Матриархата.
– Но власть должна выбираться честно, – сказал я. – Люди должны сами захотеть сменить правителя.
– Толпа никогда и ничего не решала сама, – ответила баба Ада. – Толпа выбирает ту власть, которая лучше умеет заморочить мозги.
– Пусть любая власть обманывает и дает обещания, – сказал я. – Но она не отнимает способности мыслить!
– Большинство людей никогда не пользовались этой способностью, – ответила баба Ада. – А те, кто умеет думать… что ж, они были и есть – власть.
– Когда требовалось сменить власть – она менялась, – сказал я. – Вечная власть – это конец человечества.
– Вечной власти не бывает, мальчик, – ответила баба Ада. – Да, Федерация Инея будет править долго, но придет ее черед уступить.
– Президент Инна Сноу никогда и никому не отдаст власти, – сказал я. – Она же клонировала себя, власть будет переходить от клона к клону!
– Ее клоны – самостоятельные личности, – ответила баба Ада. – Пусть разница между ними невелика, но она будет расти – и человечество выберет новый путь.
– Разве честно, когда один-единственный человек станет раз за разом передавать власть самому себе? – сказал я. – А шанс стать новым Императором есть у каждого гражданина, пусть он даже совсем призрачный, но есть!
– Шанс оказаться клоном президента тоже есть у каждого гражданина, – ответила баба Ада. – По всей галактике живут мужчины и женщины, мальчики и девочки с ее генетическим материалом.
С меня будто схлынуло какое-то дурманящее наваждение. Я тихо спросил:
– Это как?
– Дело вовсе не в клонах. Не только в клонах, хотя с них все и началось. Давным-давно жил человек, решивший изменить мир. Сделать его лучше и чище. Он клонировал себя… только не в мужском, а в женском облике. Ты ведь немножко знаешь генетику, мальчик?
Я кивнул. Да, я знал, что мужчины могут сделать себе клона-женщину, а вот наоборот – никак не получится. Все из-за игрек-хромосомы, которой у женщин нет.
– Создать клона – не так уж и сложно, – продолжала баба Ада. – Ускоренно вырастить до взрослого состояния – тоже. Труднее переписать свое сознание в чужой мозг и сохранить здравый рассудок. Но ему удалось. Может быть – повезло. Может быть – человек, решившийся на такое, и так уже немножко не в своем уме.
Она улыбнулась.
– И сам он, основа – так это зовется у генетиков, и его клон-женщина хотели одного – сделать человечество счастливее. Уничтожить навсегда войны, болезни, бедность, несправедливость. Обезопасить людей от Чужих. А для всего этого требовалась власть… высшая власть. Понимаешь?
– Да.
– Но тут их пути разошлись. Основа… мужчина… он хотел править тихо и незаметно. Влиять на развитие мира, не будучи обременен высшей властью. Его устраивал Император на земном троне. Женщина решила изменить политический строй человечества. И тогда их пути разошлись… они поняли, что иначе им придется вступить в схватку за власть между собой. Они остались друзьями. Попрощались и расстались навсегда. И пообещали друг другу победить. Мужчина продолжил свою тихую и незаметную работу, он исследовал человеческий геном, чтобы изменить мир изнутри, сохранить оболочку-Империю, но наполнить ее новым человечеством. Женщина взялась за работу иначе. Это было давно, больше полувека назад. Человечество все больше и больше распространялось по галактике. Нужны были люди. И женщина стала донором…
Баба Ада замялась.
– Я понимаю, – пришел я ей на помощь. – Я же учил генетику. И знаю, что детей часто покупают в магазине, приходят и выбирают будущего ребенка по картотеке.
– Именно. У женщины появилось две тысячи детей по всей галактике. В разные сроки, последние – буквально десять лет назад. И хотя это не разрешается, она сумела проследить за судьбой каждого из клонов.
– Клонов?
– Да. Девочки были ее точными клонами, мальчики – клонами ее основы. Они росли… и в какой-то момент получали всю память своей предшественницы. Не все, конечно… только те, кто уже делал первые шаги к власти. Те, кто согласился слить сознания, принять весь опыт своей основы. И одна из этих женщин, Инна Сноу, придумала, как влиять на разум через нейрошунты, как исподволь программировать правильное поведение.
– Так Инна Сноу – вовсе не основа, – прошептал я. – Какие мы дураки…
– Нет, не основа. Она действительно правит, но стратегические решения клоны принимают вместе. Если Инна Сноу погибнет – ее место займет кто-то из клонов, близких ей по возрасту, темпераменту, способностям. Так что президент Инна Сноу действительно вечна… почти вечна.
– Понятно, почему она носит вуаль, – сказал я. – У нее бы обнаружилось столько двойников, что люди бы встревожились!
– Конечно. Спецслужбы Императора сразу занялись бы теми клонами, что живут на подвластных Империи планетах. Их осталось не так уж и много, большинство ни о чем не подозревает, но все-таки… зачем сдавать врагу лишние карты?
– Инна Сноу… – сказал я. – Инна Сноу… Алла Нейдже?
Баба Ада улыбнулась:
– Ты умница. Имена всех клонов-девочек построены по общему принципу – четыре буквы, в середине две согласные. Инна, Инга, Анна… Фамилия – так или иначе связаны со снегом. Морозовы, Зимины, Снеговы, Метелицы, Поземкины – на всех языках мира.
– Элли, – сказал я. – Она из самых последних, верно?
– Верно, – кивнула баба Ада. – Элли Хлад.
– А как зовут вас? – спросил я. – Ада Снег?
– Снежинская, – ответила баба Ада. – Когда я родилась и осознала себя… а это очень странно, внезапно ощутить себя в чужом теле… в женском теле… на улице шел сильный снег. Эдуард за руку вывел меня из лаборатории… мы пили водку прямо под снегопадом, крепкую русскую водку, танцевали, взявшись за руки, и хохотали при мысли о своем сумасбродстве.
– Сумасбродстве? – переспросил я. И представил, как мужчина и женщина, которые на самом деле – одно и то же, танцуют на снегу.
Жуть.
– Ну а как еще это назвать? Конечно же – сумасбродство. Я взяла себе имя Ада, созвучное с именем основы. А фамилию – Гарлицкий – решила поменять. Ада Снег – слишком уж агрессивно. Я решила стать Снежинской.
– Я убью вас, – сказал я. Вытянул руку – и почувствовал, что бич в рукаве давно уже готов к атаке. – Я убью вас, Ада Снежинская!
Старушка улыбнулась:
– Мне куда больше нравилось, когда ты называл меня бабой Адой.
– Перебьетесь. Вы мне не бабушка, – прошептал я.
– Конечно, не бабушка. Я – твоя основа, Тиккирей Фрост.
Назад: Глава 3
Дальше: Глава 5