Итак, имеем следующий расклад. С одной стороны — ноющая челюсть и ноющая, несчастная, растрепанная девушка, а также несколько десятков термосов с жидким азотом. Со второй — разрушенный город, разрушенные люди и непонятное сумасшествие стихии.

Кроме того, в кармане имеется бумажка с тщательно нарисованным планом одного из помещений полигона, на котором в разных местах разбросаны какие-то крестики. Все они начерчены синей пастой самой обыкновенной шариковой ручки. Лишь на месте слесарного шкафа, возле которого недавно возился Дмитрий, цвет пасты менялся на красный.

Все это я рассмотрел через некоторое время, после того как пришел в сознание на резиновом полу микроавтобуса. И после того как высказал Пригоже все, что о нем думаю. А потом — долго пытался успокоить Лианну, навзрыд плачущую у меня на груди.

Впрочем, последнее происходило уже не в машине, а под защитой «КрАЗа», возле которого мы сидели прямо на жесткой земле. Земле, ежесекундно могущей взорваться протуберанцами ослепительного огня и черного ужаса. Земле, которой надоело быть надежной опорой этого мира. Земле, которая выворачивалась наизнанку, засасывая нас, еще живых, в свои смрадные и угарные внутренности.

— Айк собирал вокруг себя молодежь, — еле разбирал я сквозь всхлипы слова Лианны, — говорил, что идет светосиятельный, потому что пламя глубин и неугасимый день указывают на это. Говорил, что он уже рядом и смотрит на нас, определяя, кто покоряется ему, а кто — нет. И непокорившихся, говорил, ждет страшное наказание, а тех, кто хоть и видел непокорных, но не указал на них, ждет наказание еще страшнее… А Михай спрашивал: для чего они грабят дома?.. Тогда Айк хохотал и говорил, что все вокруг принадлежит светосиятельному. А поскольку мы — слуги его, то и нам… Ведь самое главное, что он дарует нам, это — свобода… А один парень, в таких огромных очках, сказал, что это — обыкновенное мародерство, и они бросили его живьем в лавовое озеро, а сами скакали и пели вокруг. А он кричал, кричал, кричал!..

Лианну затрясло, и я, насколько мог ласково, прижал ее к себе, поглаживая ободранной в кровь рукой ее дрожащую спину. Она несколько раз схватила ртом воздух и лихорадочно зашептала дальше:

— И еще они всю выпивку, которую нашли на Юнаках, к себе постягивали. А кто еще выпить хотел или уколоться, должен был какими-нибудь вещами расплатиться или рассказать про того, кто на их компанию косо смотрит. Я им говорила, что так нельзя, а Михай мне рот рукой закрывал и подсмеивался как-то нехорошо. Говорил, что я его разлюбила и в другого втюрилась… А когда Айк, кобель проклятый, на какую-то десятилетку полез, то я ему чуть глаза не выцарапала. И тогда он сказал, что я — недоделанная противница светосиятельного, что меня нужно ему отдать и тогда все будет зер гут. Только Михай почему-то не захотел этого. А потом меня дергали, били, разрывали на кусочки… Бо-о-оже, мамочка моя дорогая, и за что мне все э-э-э-то! — вдруг тоненько-тоненько заскулила она, задрав лицо вверх, словно собака на привязи.

— Тише, тише, Анютка, — заскрипел я зубами — разберемся с тем Айком. Ох разберемся, дай только время! Да и твоего Михая вытащим оттуда, ничего с ним не случится.

— Ой, вытащите его, вытащите его, пожалуйста! Он же хороший, только глупенький. А сейчас такой глупенький, такой глупенький, что я боюсь. Всех боюсь. И его, и Айка, и Гемоновича того проклятого…

Я насторожился:

— А этот здесь к чему?..

Но ответить Лианне не дали.

— Я понимаю, что вам тяжело. Однако сейчас тяжело всем, — послышалось сверху. — И чем скорее мы найдем пути к облегчению нашего положения, чем скорее мы сможем бороться со всей этой пакостью, тем…

Я поднял голову. Над нами, неодобрительно скривившись и засунув руки в карманы, стоял Пригожа.

— Что за пакость вы имеете в виду? — не вставая, спросил я. — Двуногую?

Ванюша неожиданно улыбнулся, но как-то лишь одной стороной лица:

— Эту — в последнюю очередь, поскольку, чтобы добраться до нее, надо пройти через раскаленную лаву.

Он помолчат и добавил:

— Имеем еще два выброса. Погибло десять человек. Из них одна девочка… Ну что, так и будем сидеть да слюни пускать или попробуем все-таки делом заняться?.. Что у меня за команда подобралась! Вот у Мельниченка… В конце концов, ты же сам меня в эту авантюру впутал!

Как не крути, а Пригожа был-таки прав. Это подтвердили и двое оранжевожилетчиков, которые трусцой пробежали мимо нас, таща на импровизированных носилках чье-то обожженное и окровавленное тело. Не поймешь: женщина или мужчина. Мне показалось, что на нас повеяло смрадом горелого мяса.

Я осторожно отстранил от себя Лианну, взяв ее за худые плечи:

— Идем, Лианна. Идем, девочка. Вместе. К Михаю. Только одно дельце попробуем провернуть. Тоже вместе. А потом и Михай нам поможет.

Я поймал себя на том, что последнее прозвучало как «потом Бог нам поможет», и, испуганно моргнув, посмотрел на Лианну. Но та не обратила внимания на мои слова, а еще раз всхлипнула и, неуверенна покачнувшись, встала, вплетая свою ладошку в мою ладонищу.

— Что ж, Иван Валентинович, — облегченно обратился я к Пригоже, — командуй. Кстати, из города ничего не слышно?

— Нет, — мрачно ответил тот. — Будто повымирали там все. Может, Мельниченко и знает что-нибудь, но он со мной контакта не поддерживает. Наверное, считает, что уровень не тот… Что ж, если гора не идет к Магомету…

— То Магомет вылетит — не поймаешь, — бодро закончил я за него.

Пригожа слабо улыбнулся:

— Как волка ни корми… Но командовать я вами не буду. Снова-таки уровень не тот. Да и не торопитесь вы, Роман Ефимович, идти на сотрудничество. Итак, берите Бабия — вон он, возле озерца болтается и… Семен. — Позвал он «оранжевого», который некоторое время назад засандалил меня по физиономии, а сейчас жадно курил, сидя на груде битого кирпича. — Семен, возьми двух ребят и помоги Роману Ефимовичу. Он объяснит, что делать надо. А я поеду посмотрю, что к чему. Скоро буду. Надеюсь, что к моему возвращению вы уже извлечете хоть какую-то практику из своей теории.

И, как-то жалко сгорбившись, Пригожа побрел к автобусу. Я вспомнил, с какой горечью он говорил про разные уровни, и подумал: «Куда же нашего Магомета понесло? Или просто боится, что с нашими дурацкими экспериментами окончательно авторитет потеряет?»

Наверное, в этом предположении был какой-то смысл, потому что микроавтобус так резко рванул с места, что только пылища следом закрутилась. Мол, от греха подальше…

— Ну что, террорист, — обратился я к Семену, — ищи ребят да снимай штук пять термосов с кузова.

И, не выпуская ладонь Лианны из своей, я вместе с девушкой поковылял к Бабию. Тот, пристроив видеокамеру на плече, что-то снимал на берегу лавового озерца с видневшейся посреди него отвратительной глыбой. Но вдруг Лианна остановилась, широко распахнув глазищи:

— Где-то здесь, — прошептала она.

— Что «здесь»? — неожиданно для самого себя тоже шепотом спросил я.

— Здесь, здесь, — мелко задрожала девушка. — Он плавит землю. Плавит. Скоро вынырнет. Неужели ты не чувствуешь?

Я не чувствовал ничего, кроме легкого пульсирующего беспокойства. Впрочем… Впрочем, постоянное беспокойство уже стало составной частью характера любого гременчанина. Поэтому я осторожно потянул девушку за собой.

— Идем, идем. Посмотрим, что там Дмитрий Анатольевич наколдовал.

Но место, на котором остановилась Лианна, я на всякий случай запомнил.

Когда мы подошли к Дмитрию, он уже положил камеру на землю и сосредоточенно смотрел на циферблат своих наручных часов, беззвучно шевеля губами. От озерца горячо несло адом.

— Ну и сколько времени осталось до конца света? — спросил я.

Дмитрий не среагировал, и это немного меня обидело.

— Молодой человек, который час, спрашиваю? И как пройти в библиотеку?

Бабий было отмахнулся, но вдруг напрягся и поднял указательный палец:

— Чувствуешь?

Об этом меня спрашивали во второй раз на протяжении последних десяти минут. Я хотел было разъяснить, что думаю по этому поводу, но вдруг и действительно ощутил легенькую волну довольно немотивированного беспокойства и явного дискомфорта. Нечто вроде того, когда посреди глухой ночи ты спиной ощущаешь чей-то недобрый взгляд. Лианна, ойкнув, метнулась в сторону и замерла метрах в десяти от нас. А я, чувствуя, что непонятное напряжение возрастает, невольно сжал кулаки. Впрочем, применять их в деле мне не пришлось. Ощущение дискомфорта начало исподволь спадать и в конце концов сошло на нет. Лишь внутри еще оставалась какая-то противная дрожь, словно после того как, настроившись на драку, ты так и не влез в нее.

— Ну как? — спросил Дмитрий с удовлетворением и отошел от меня метра на два. — А теперь иди-ка сюда, — позвал он оттуда. — Только медленно, не спеши.

Я оглянулся на Лианну, которая, охватив плечи руками, замерла на месте, и медленно пошел к Бабию. И вновь ощутил то же внутреннее беспокойство, возраставшее по мере того как я приближался к Дмитрию. Не останавливаясь, прошел мимо него. Беспокойство исчезло. Дмитрий Анатольевич все расплывались в улыбке.

— Если ты останешься на месте, — выкрикнул он, не подходя ко мне, — то через несколько минут почувствуешь то же самое. Посмотри внимательно, — он ткнул пальцем в бабешку, темной бородавкой замершую на фоне красной лавы, — оно вертится. Очень медленно, но вертится. Видишь два нароста? А между ними впадину? Я так понимаю, что в ней генерируется инфразвуковой луч, который мы и ощущаем на свой лад, как только он прикасается к нам. Вспомни про инфразвуковые колебания, предваряющие землетрясения и отлично воспринимающиеся животными. Или о «голосе моря», про инфразвуковую природу которого в последнее время писалось очень много… У меня складывается впечатление, — добавил он после коротенькой паузы и снова ткнул пальцем в глыбу, — что, вертясь, оно тем инфразвуком ощупывает окружающее пространство. Осматривается. Чего-то ищет, — внезапным шепотом, как недавно Лианна, закончил Дмитрий Анатольевич.

— То есть, — задумчиво произнес я, — когда это самое «оно» выныривает на поверхность земли, его излучение особо мощное. Словно резкий вдох ныряльщика.

— Вот, вот… Или, может, будто крик ребенка при рождении.

— Нам еще таких только деточек не хватало. Знаете, Дмитрий Анатольевич, хоть я и со скепсисом отношусь к вашей теории, но меня вы почти убедили. Однако намного печальнее то, что и я, со своей стороны, почти убедил в вашей правоте высшее начальство. Поэтому сейчас, пока это самое начальство находится в непродолжительной командировке, мы и испробуем ваши идеи на правильность.

От внезапного и яростного протеста со стороны Бабия относительно моих дальнейших действий меня спасла лишь его непосвященность в эти самые действия. Именно поэтому те полчаса, на протяжении которых Семен с двумя хлопцами сомнительного вида (своих товарищей он к работе привлечь не смог: те озабоченными оранжевыми пятнышками расползлись по всем Юнакам) подтягивал термосы к озерцу, я провел более-менее спокойно. Лишь попытался вытянуть из Лялькиного мужа сведения о том, что он искал — и нашел же таки! — на полигоне.

Дмитрий краснел, старательно отводил глаза в сторону, но упрямо молчал, как планета перед землетрясением. А после его предложения обсудить этот вопрос немного позже, когда вместе с нами будет Лялька, я решил про утерянную им бумажку пока ничего ему не говорить. Хотя бы потому, что некоторые надписи на плане были сделаны очень знакомым мне почерком. Почерком Беловода.

Однако в конце концов относительный покой вперемешку с вооруженным нейтралитетом все-таки закончился в тот миг, когда все было готово, и я произнес:

— Ладно, давайте попробуем все-таки немного охладить наших детишек. Что-то они сильно разбаловались.

Бабий покосился на Лианну, все это время простоявшую в стороне, перевел взгляд на термосы возле ног перемазанных сажей парней, потом взглянул на глыбу, которая, как мне показалось, прекратила свое вращение и начала приближаться к обожженному берегу, и наконец обозленно уставился на меня.

— Вы что задумали? — гневно зашипел он, и звук его голоса начал сдвигаться в область инфразвука.

Одновременно лицо Дмитрия начало приобретать свекольный оттенок и через секунду не отличалось от цвета лавы, пылавшей позади него.

— Вы что задумали? — повторил он и вдруг завизжал: — Не да-а-ам. Не дам. Это же — живые существа. Их надо изучать, а не эксперименты над ними ставить. Нам, может, один шанс из миллионов выпал, а вы и его потерять хотите?!

— Мне кажется, что из-за вашего поведения у нас самих резко уменьшаются шансы выбраться из этого приключения живыми, — насколько можно спокойно возразил я и вздохнул: — И что же мы за народ такой? Вместо того чтобы спасательные работы организовать и пробиваться к городу, разбазариваем свои силы на какую-то потустороннюю относительно себя чепуховину. Политика, блин, уфология, какие-то разборки детективные! Черт знает что! Да что же такое с нами со всеми творится? Давайте же дело делать! Слышите, Дмитрий Анатольевич, конкретное дело, а не болтовней заниматься. Людей же как-то спасать надо! Вместе спасать, слышите, вместе! Гуртом. Спросите вот Лианну об этом, она вам все объяснит, если у вас совсем крыша поехала.

Я уже кричал и немного кривил душой, потому что в круговороте последних событий и сам болтался, как та инфузория без туфельки в болоте. И меня не извиняли ни подозрения в совершении мной убийства, ни появление на сцене местной истории отпетых командармов и главнокомандующих, ни…

Каждый человек должен отвечать за всех людей на свете. Если он человек, конечно. Всю жизнь я пытался следовать именно этому принципу, но в последние дни что-то во мне сломалось. И мой крик относился скорее именно ко мне самому, а не к Бабию. Но он этого не понял. И что-то вдалбливать ему я уже не имел ни сил, ни желания.

— Ребята, — повернулся я к Семену и его напарникам, — открываем термос и бросаем его в ту мерзость.

«Та мерзость» была уже рядом с берегом. И мне показалось, что она медленно подныривает под него. Будто предчувствует что-то нехорошее. Какое-то мгновение я колебался, но потом резко махнул рукой, и голубой цилиндр, с шипением расплескивая клубы пара от разлитого азота, мелькнул в сизом воздухе, летя по заданной мной траектории сквозь дым и причитания обезумевшего Бабия.

Послышался глухой взрыв. Над местом падения в бесцветное ослепительное небо ввинтился серый смерч пара, и что-то тяжелое так тряхнуло каждую клетку тела, что я, оглохший и ослепший, упал на колени. Повертел моментально ставшими негибкими мышцами шеи, оглядываясь вокруг. У всех членов нашей компании позы были почти одинаковыми. А Дмитрий, встав на колени, тяжело рвал.

Еще раз встряхнув головой, я посмотрел на озерцо и ощутил, как бешено заколотилось мое сердце. Благодаря резкому перепаду температур, глыба раскололась на три неравные части, замершие на почерневшей корочке застывшей лавы. Эта подгоревшая корка, сквозь которую еще просвечивался красноватый фон, медленно расширялась по всей поверхности озерца. Оно остывало.

Сработало. Сработало, мать твою за ногу! Только надо что-то придумать, чтоб бросать термосы издали. Потому что такой предсмертный вопль удивительного каменного существа не каждый выдержит. А в том, что это все-таки было существо, я уже почти не сомневался.

— Ничего, Дмитрий, — прохрипел я в направлении Бабия, который, кряхтя и вытирая рот, поднимался с колен. — Выдрессируем их немного, а потом и изучать станем.

— Выдрессируем, выдрессируем, — чуть не заплакал тот. — А если это — разумные создания? А как же тогда Меморандум Вальдхайма? Или вам к убийствам не привыкать?

Ах ты гаденыш! Я почувствовал, что сейчас смешаю Бабия с его любимыми бабешками, но замер, увидев Лианну, которая мертвой куклой застыла неподалеку. Подогнутая нога еще больше делала ее похожей на сломанную игрушку.

— Ч-черт! — выдохнул я, бросаясь к девушке.

И черт, как всегда, был рядом. Потому что снова уже знакомая волна ужаса подхватила нас. Дмитрий тоненько завизжал, задрав голову. Семен сбил меня с ног, с выпученными глазами бросившись куда-то в сторону. Его ребята тоже кинулись врассыпную. А меня какая-то жуткая, неподвластная моему сознанию сила, снесла с места. Однако я, обо что-то споткнувшись, упал и уже в падении успел заметить огненный цветок нового лавового выброса.

Вместе с шуршанием падающего камня и душным дыханием раскаленного воздуха пришло успокоение. Но относительное, как и все в этом мире. Потому что в висках пульсировало: «Лианна! Лианна!» И расцарапанную грудь пропекала вина собственной неосмотрительности. Идиот! Ведь если нас, крепких мужиков с железобетонной нервной системой, гибнущее существо поставило на колени, то что же оно сделало с девчонкой!.. Эх ты болван!

К счастью, Лианна только потеряла сознание, и, наверное, именно это спасло ее от последнего инфразвукового удара. Приводя девушку в чувство, я поймал себя на том, что уже полностью воспринял сумасшедшую гипотезу Бабия. И еще отметил, что последний выброс произошел именно в том месте, на котором недавно, что-то почувствовав, останавливалась Лианна. Ах ты умница наша!..

Девушка слабо застонала и раскрыла пустые глаза, которые понемногу наполнялись окружающим миром. Если бы еще этот мир не был таким ужасным!.. Но тут изменить я ничего не мог. Я мог лишь ласково притронуться к щеке Лианны и успокаивающе погладить ее ладонью.

— Все нормально, Анютка. Все нормально. Как говорил Колумб, открыв Америку: «Путь в Индию найден!»

Она прислушалась к чему-то внутри себя и попробовала улыбнуться:

— Да. Я чувствую. Все нормально… И ты живой.

— Все мы живые и еще долго жить будем. Вот отдохнешь немного — пойдем с тобой Михая искать. Мы ему нужны, — бормотал я, немного раздражаясь от того, что совсем не знал, как вести себя с больной семнадцатилетней девушкой. С пьяными злыми мужиками, типа Алексиевского, мне было намного легче. Таким образом, какой-то сдвиг по фазе я тоже имел и этим становился ближе к Лианне. Только вот с какой стороны?

Впрочем, когда я повел ее к людям, суетившимся возле нового адского озерца, то поддерживал девушку за талию с левой стороны. Со стороны сердца. А как только она доверчиво прижалась ко мне, ощутил и его биение под маленькой упругой грудью. Поэтому, еще за мгновение перед тем, как она внезапно остановилась, я уже знал, что это произойдет. Потому что маленький трепетный комочек, пульсирующий в Лианне, слабо вздрогнул и рывками начал биться быстрее.

— Что? Что такое? — спросил я, уже зная, что она ответит.

— Снова. Снова… Вот здесь. Оно уже близко. Выходит.

— Та-а-ак. А ну-ка, Анюта, отойти немного и подожди меня. Только никуда не ходи. Хорошо?

— Хорошо. Я подожду. Я… Я уже привыкла ждать.

Наверное, мысль о том, как надо поступать, уже давненько шевелилась во мне, потому что я уже точно знал, что надо делать. Оставив Лианну, я трусцой побежал к людям, среди которых заприметил Бабия, Семена и его товарищей. Выхватив их из водоворота суеты, я подробно объяснил им, что нужно делать, и побежал назад к Лианне, время от времени озираясь и наблюдая за тем, как моя команда под скулеж Бабия тянет к нам термосы с жидким азотом.

— Да прекрати ты хлюпать, — резко оборвал я Дмитрия, когда все они, кашляя, приблизились к нам. — Есть идея. Не будем мы губить твою любимую форму жизни. Просто попугаем немного.

Не знаю, поверил мне Дмитрий Анатольевич или нет, но скулеж прекратил и даже начал снимать на камеру то, как мы выливаем жидкий азот на потрескавшуюся от жары и всепланетной лихорадки землю. Жидкость мгновенно испарялась и белый изящный пар перемешивался с черным дымом, сочащимся вместе с угарным ветерком со стороны нефтеперерабатывающего завода.

И когда Лианна снова прошла по увлажненному, еще прохладному асфальту, на котором быстро исчезали островки инея, то… То через минуту она на мгновение замерла и, вдруг взмахнув руками, будто крыльями, побежала к нам и бросилась мне на грудь. Словно в реку с моста.

— Нету, — с придыханием шептала она, целуя мою перемазанную физиономию, — нету! Оно ушло! Оно испугалось тебя, Роман!..

А я смущенно отворачивал от нее лицо, время от времени встречаясь с насмешливыми глазами Дмитрия и замороченными взглядами Семена с товарищами. Они, хоть и по-разному, но не понимали того, что произошло на их глазах. А мне было наплевать и на иронию Бабия, и на непонятливость оранжевожилетчика.

Потому что моя была сверху. Потому что я ощущал себя сказочным принцем-победителем, которого осыпают цветами и поцелуями самые красивые девчата его королевства. Потому что побежденное чудовище убежало с поля боя, испуганно поджав свой покрытый каменной чешуей хвост. Потому что я — черт меня возьми! — нашел-таки средство борьбы с лавовым нашествием, и теперь можно было не бояться того, что спустя некоторое время на месте Юнаков будет бурлить огненно-вязкий океан магмы, переполненный до краев отголосками человеческой боли и ужаса.

А фиг тебе, природа! Ты сильна. Ты — обесчеловеченная стихия. Но ведь и я — стихийный человек! И мы с тобой еще потолкаемся на бревнышке!..

Ни до этого победного мгновения, ни позже, никогда больше в жизни я не ощущал такого приступа эйфории, не зная того, что почти в это же самое время кто-то другой, добрый и умный, уже изобретал еще одно средство для борьбы с кремняками. Или, вернее, не изобретал, а вспоминал хорошо забытую старину. Однако в то мгновение я физически ощущал справедливость пословицы о крыльях, вырастающих за спиной. И когда меня неожиданно ударили по ним, то у меня даже заныли лопатки.

А сделал это Алексиевский, который, неуверенно пошатываясь, вынырнул из клубов черного дыма, поднимающихся от шин перевернутого горящего «ситроена». С обожженной бородой, с оторванным рукавом рубашки, со своим неразлучным портфелем, зажатым просто под мышкой, и с водочным перегаром изо рта он появиться, словно чертик из шкатулки и, уставясь на нас черными бельмами своих очков, прохрипел:

— Слава богу! Хоть кого-то нашел!.. Роман, Волчара, беги за мной. Там Михая убивают…