Глава 4
На Грозном
Апрель, 2622 г.
Субмарина противокосмической обороны «Иван Калита»
Планета Грозный, система Секунды
«День Ормазд месяца Ардибехешт, то есть 19 апреля.
Я все о себе да о себе…
Скажу кое-что о Полине.
Позавчера вечером мой дорогой ксеноботаник совершил открытие. Насколько оно важно для земной науки, я судить не берусь, но, уверен, полковник Святцев им заинтересуется.
Все то время, которое заняло наше путешествие на субмарине, Полина занималась останками вольтурнианского всеяда. Того самого, которого подстрелил сержант Николаевский в день нашего прилета на Грозный.
Путем скрупулезнейшего исследования тканей всеяда ей удалось обнаружить нечто в высшей степени неожиданное: перед нами не обычное существо, а, если можно так выразиться, биологический бот. Внутри всеяда находятся два миниатюрных электронных контура управления, которые связаны с мозгами и органами чувств этой омерзительной твари. Неизвестно, как именно все это работает, но Полина резонно предположила, что всеяда можно неким образом программировать. Нет никаких сомнений, что перед нами — биологическое оружие, которое завезли на Грозный клоны.
Теперь Полина и два специалиста-электронщика субмарины «Иван Калита» разбираются, как устроены связи между электронной начинкой и мозгами всеяда. Это нужно для того, чтобы понять, есть ли возможность дистанционно управлять многоногой мерзостью. Или, быть может, им удастся сконфигурировать импульс, который выжжет контуры управления или хотя бы внесет помехи в их работу?
Мы тем временем достигли устья фиорда Крузенштерна и ненадолго всплыли. Впервые за неделю стоял под открытым небом и дышал свежим морским воздухом.
Боюсь, когда мы достигнем пункта назначения, времени писать у меня почти не будет. А ведь я так и не дошел до главного.
Я должен поторапливаться!
Вот что рассказал инженер-капитан Оберучев.
В январе на Грозном еще шли серьезные бои, причем с русской стороны в них тоже принимали участие флуггеры. Сам Оберучев был начальником инженерно-технической службы одного из истребительно-штурмовых полков. Его люди обеспечивали полеты «Горынычей» и «Белых воронов» с временных площадок, оборудованных в джунглях.
Потом клоны все-таки добили все крылатые машины до последней. Уцелевший персонал военфлота влился в ряды танковой дивизии.
В феврале бои продолжались, хотя и с меньшей силой. Причем инициатива в них принадлежала русским танкистам, которые, пользуясь отвратительной погодой, пытались захватить хотя бы немного топлива. Клоны же удовольствовались тем, что обустраивали вокруг Новогеоргиевска противопартизанскую зону и восстанавливали инфраструктуру космодрома, разрушенную в первую неделю войны.
Затем у клонов было, как выразился Оберучев, «мартовское обострение». Две усиленные бригады, которые вошли в джунгли несколькими колоннами еще в феврале, дождались наконец-то ракетно-артиллерийских дивизионов особой мощности, переброшенных из клонский метрополии, и пришли в движение. Они стремились расчленить русскую дивизию на несколько изолированных «мешков». В этом им помогали десанты спецназа «Скорпион».
Клоны несли большие потери на минных полях и в засадах. И все-таки за три недели мучительных боев, бомбежек и обстрелов сквозь полог леса они «дожали» русских. «Мы уже собирались, — признался Оберучев, — дать последний бой, бросить всю технику и небольшими группами просачиваться на северо-запад, за озеро».
Но тут у клонов что-то сломалось.
В канун Ноуруза, то есть Нового года, который в Конкордии празднуют, как известно, в районе 21 марта, один из клонских полков исчез со своих позиций. Позже его обнаружили уходящим в направлении Новогеоргиевска. Потом на космодром сели десантные корабли, приняли полк и улетели.
Под ленивую перестрелку клоны вскоре убрали еще один полк.
К этому времени танкисты перехватили свежие клонские газеты и распечатали их на трофейной машине. «Хосровская заря» от 20 марта содержала боевитый, трескучий и глубоко бессодержательный материал про некое «сражение за Восемьсот Первый парсек» (это очень большая база русского флота, как мне пояснил Оберучев).
Там имела место (цитирую перлы из газеты) «грандиозная победа духа»; «пылали армады русских гегемонистов и их всесветных приспешников»; «летучие отряды всенародно любимых войск специального назначения «Скоргшон» полностью вывели из строя вражескую базу»; «враг умылся кровью»; «сотни хваленых «Дюрандалей» усеяли горящими обломками планету»…
И так далее. Но — никакой конкретики! Чего достигла операция — не сказано. И потери сторон указаны не были, что нетипично даже для лживой клонской прессы. Конкордианцы обычно в несколько раз завышают потери противника, затем занижают свои и публикуют получившиеся красивые цифры. Но чтобы совсем без цифр…
Даже я, человек гражданский, заключил бы из такой статьи, что на этом Восемьсот Первом парсеке ничего хорошего для клонов не произошло. Ну а русские командиры это раскусили моментально.
Итак: клоны потерпели поражение. Причем настолько серьезное, что им пришлось срочно сворачивать операцию на Грозном и перебрасывать силы в другие районы.
Русские сразу же воспользовались ситуацией и устроили клонам lesnoj Stalingrad.
Умелыми контрударами танкисты отсекли два вражеских батальона, отбили атаки извне «котла», а потом вынудили несчастных клонов улепетывать прямо по минным полям. Кое-то из окружения, конечно, вышел, но практически всю технику клоны бросили.
— Но это было только начало. — Оберучев со значением поднял указательный палец. — Самые странные веши начались 29 марта. В эфире появилось вот это бормотание. — Он похлопал рукой по «Сигурду». — Затем наши субмарины ПКО сообщили, что на орбите Грозного наблюдаются десятки крупных объектов. Чересчур крупных, чтобы принадлежать Великорасе, вы понимаете? Они были различимы и невооруженным глазом — ночью, в редких окнах облачности, проплывали крупные голубые звезды. Над Новогеоргиевском грохотало такое сражение, что зарницы были видны с берегов озера. Из тех немногих клонских сообщений, которые поддавались перехвату и расшифровке, стало ясно, что это вторжение по сценарию «фактор К». Да-да, господин Эстерсон и товарищ Пушкина, классическое вторжение! Классический «фактор К»!
Незадолго до того, как Оберучев перешел к «фактору К», Полина с Уляничем вернулись. Оба заговорщически посмеивались, как напроказившие школьники.
«Чего это они, — я ощутил укол ревности, — так развеселились?.. Впрочем, нашли общий язык— и слава Богу. Еще не хватало, чтобы русские, один раз заподозрив в нас подосланных клонских шпионов, носились с этими подозрениями до последнего… А ведь с них станется».
Улянич сказал, что не станет мешать «знатному лектору Алексею свет Алексеевичу», и ушел, а Полина присоединилась к нам. Это сразу же оживило общение — я довольно застенчив и редко задаю вопросы, а вот Полина не стесняется спрашивать обо всем, ей непонятном. И правильно делает.
Вот она и спросила:
— А что такое «фактор К»?
— Инопланетная и притом неопределенная угроза техногенного характера. Для примера: чоругов мы знаем сравнительно хорошо, поэтому степень исходящей от них опасности нам известна. Если рассматривать чоругов как вероятного противника, это никакой не «фактор К», а просто военная угроза. Хотя они нам и не угрожают. А «фактор К» — то, чего мы еще не знаем, но уже опасаемся.
— Да ваша военная наука — это философия целая, — усмехнулась Полина. — То есть можно сказать, что «фактор К» — это разновидность трансцендентального объекта познания? Ведь пока инопланетян нет, есть одно только абстрактное понятие и никаких экспериментальных данных. А как только они появляются, это уже вовсе не «фактор К», потому что экспериментальных данных становится выше крыши и угроза из неопределенной превращается во вполне определенную? И тогда — смотри пункт предыдущий, «чоруги и им подобные»?
— Вот-вот! — с энтузиазмом подхватил Оберучев. — Но пока что мы все еще имеем «фактор К», потому как раса, которая вторглась в систему Секунды, может с полным правом считаться неизученной.
— А что, — осведомился я, — Конкордия? Куда смотрит ее флот?
— Они пытались… Несколько дней назад другой наш батальон подобрал клонского лейтенанта, который катапультировался из горящего штурмовика «Кара». Он был совершенно безнадежен: ожоги, переломы, отравление угарным газом… Но лошадиная доза обезболивающего некоторое время продержала его в сознании. В обмен на клятвенное обещание похоронить его с соблюдением всех зороастрийских традиций лейтенант оказал нам любезность и поделился доступной ему информацией…
Пилот, служивший на легком авианосце «Хордад», сам знал немного. Как только их эскадра прибыла в район Грозного, ее сразу же атаковало множество летательных аппаратов. Аппараты были внешне похожи на «четверные рыболовные крючки» (слова пилота) и функционально примерно отвечали истребителям Великорасы.
Истребители неприятеля как таковые не произвели на клонского лейтенанта особого впечатления. Куда более неприятным оказалось их оружие, которое по описанию больше всего походит на позитронную пушку. Одного попадания вражеского заряда хватало, чтобы изувечить любой флуггер.
Впрочем, защитное поле звездолетов инопланетными пушками не пробивалось, что клонов поначалу обнадежило. Они выдвинули вперед свои фрегаты, которые, как уверял пилот, смогли сбить некоторые количество противников при помощи зенитных ракет.
Но тут на сцене появились исполинские звездолеты…
Дойдя до звездолетов, пилот потерял сознание и вскоре умер.
— Вот так-то, — заключил Оберучев. — И больше мы ничего определенного не знаем. А, как говорили древние греки, о чем не знаю — о том молчу.
— Это уже кое-что, — заметил я. — Интересно, эти существа высадились на Грозном?
— В контролируемом нами районе — нет. В зонах, которые просматриваются субмаринами ПКО, вроде бы тоже нет.
— Кстати, а что такое субмарины ПКО? Вы их уже упоминали, но я не осмелился вас перебивать.
— Атомные подводные лодки противокосмической обороны. Сейчас их на боевом патрулировании две — «Юрий Долгорукий» и «Иван Калита».
— Они могут вести огонь из-под воды?
— Именно для этого они и придуманы. Субмарины вооружены отличными ракетами «Зенит». За время войны они доставили клонским звездолетам на орбите массу хлопот. Честно говоря, мы смогли продержаться в январе-феврале только благодаря мастерству подводников. Фактически им удалось блокировать Новогеоргиевский космодром. В самые критические дни боев субмпримы сбили в атмосфере три клонских транспорта с войсками, а остальные заставили убраться.
— А почему клоны их не потопили? Нечем?
— Совершенно справедливо — нечем. Клоны не готовились к борьбе с подводным противником. Они вообще не подозревали, что у России есть подобные «архаические» системы вооружений.
— России есть чем гордиться.
— Бесспорно… Но вы тоже молодцы: «Дюрандаль» — это ведь, если верить документации, прорыв в области воздушно-космических вооружений?
— Господа-товарищи, разговор приобретает излишне профессиональный характер, — пожаловалась Полина. — Если я вам не нужна, я лучше пойду погуляю, а?
Мне сделалось неловко. В самом деле, если мне вчерашний перелет с Фелиции дался нелегко, то насколько же он измотал Полину?! Да и вообше, сколько можно сушить мозги над здешними проблемами!
— Я составлю тебе компанию, — сказал я. — Если вы не возражаете, товарищ Оберучев.
— Можно просто Алексей. Я не возражаю, конечно. Лучше всего гулять под тентами, благо, они тут над половиной лагеря повешены.
— Мне майор уже все объяснил, — сказала Полина.
— Ну вот и отлично! Скажите, господин Эстерсон… Могу я называть вас Роландом?
— Почту за честь.
— В таком случае, Роланд, ответьте мне на последний вопрос… Представьте себе, что имеются «Дюрандали» в контейнерной заводской поставке…
— Представил.
— Положим, полсотни… Как вы считаете, за сколько времени их можно собрать и привести в боеготовое состояние?
— Ну и вопросы у вас, Алексей…
— Так, я пошла, — решительно сказала Полина.
— Подожди меня у выхода, я тебя догоню!.. А где производится сборка? И сколько людей?
— Считайте, что условия полевые.
— Полевые?!
— Да. А людей — скажем, сто. Из них квалифицированных авиатехников человек тридцать.
— Фантазия отказывает… Вам ответ требуется срочно? И зачем вам, кстати? По-прежнему не верите, что я своими руками два года перекомпоновывал летную модель этого чертова «Дюрандаля»?!
— Все-все, идите. Не смею задерживать. — Оберучев дружелюбно помахал рукой. — Извините за дурацкий вопрос. Так просто, игра ума».
«День Бахман месяца Ардибехешт, то есть 20 апреля.
Здесь полно пингвинов! Настоящие, земные пингвины, только они вырастают почти в человеческий рост! Может, потому что здесь теплее, чем в нашей Антарктиде? Хотя как это связано?..
Мы уже приступили к работе.
Что ж, надежда есть. Только бы успеть…
Ох, обо всем этом придется писать отдельно!
Возвращаюсь пока что к истории.
Когда я вышел из землянки, то обнаружил, что у входа топчется только часовой, а Полины и след простыл. На мой вопрос, куда пошла Полина, он только пожал плечами.
Я нашел ее минут через десять возле того самого плавающего танка, который вез нас с озера. Полина о чем-то разговаривала с экипажем.
— Слушай, Роло, — сказала она, когда я подошел. — Я забыла свою косметичку в кабине «Сэнмурва»… Мелочь, конечно…
— Да-да, помню. Полный саквояж мелочей. Килограммов на десять.
— Ну не злись. Там же фен, эпилятор, массажер, всякие штучки… Понимаешь, разведчики сегодня утром перегрузили на свои танки из транспортного отсека «Сэнмурва» почти всё, что мы прихватили с клонской базы на Фелиции. Галеты, консервы…
— Пусть едят на здоровье, не жалко.
— Конечно, не жалко! Косметичку жалко. Всё взяли, а ее забыли.
— И что теперь?
— Надо за ней съездить. Слушай, я с Геннадием уже договорилась, он распорядился, так что ребята сейчас меня свозят. Им все равно на озеро, рыбы наловить надо, пока погода есть. Это быстро! А ты, если хочешь, иди говори дальше с этим нетопырем.
— С кем?
— С офицером… У него фамилия, как у нетопыря. И сам он на нетопыря похож. Уши такие у него…
— Оберучев. Нормальная фамилия… И ни на кого он не похож…
— Как тебе угодно. Говорят, тут в лагере еще пилотов человек пятнадцать. Пообщайся с ними на общие темы.
— Да какие у нас общие темы! Я что, пилот?!
— Ты лучше, чем любой пилот.
— Так, Полина. Льсти сколько хочешь, но я тебя одну никуда не отпущу.
— Роло… Ну пойми… Мне искупаться надо.
— У них тут что — воды в лагере нет?
— Есть, но она течет из душа. А он противный.
Прения завершились традиционным компромиссом: поехали вместе.
Кроме нас, в машине находились механик-водитель и командир. Башня танка по проекту была двухместная, но довольно просторная, так что мы отлично поместились в ней втроем с командиром — тем самым сержантом Николаевским, который вчера подстрелил вольтурнианского всеяда.
До озера было семь километров по прямой, десять — с учетом рыскания. Маршрут был проложен в объезд рассыпанных по лесу островков жесткого, звонкого, как сталь, кустарника, который бойцы майора Улянича называли jorshick (то есть «маленький ёрш»).
Можно было бы и пешком пройтись, но перспектива встретить плюющихся всеядов не благоприятствовала прогулочному настроению.
— А кроме этих тварей, есть тут еще опасные животные? — спросил я у сержанта.
— Насекомые есть неприятные, вроде пауков. Но они, конечно, на людей сами не нападают, как и вся нормальная мелюзга. Говорят, змеи водятся большие, но мне не попадались.
— А в озере?
— В озере всякая рыба. В кавычках то есть рыба. Здоровенные такие штуки, похожие на скатов, только у них костей нет. Вообще.
— Если костей нет — значит, моллюски, — меланхолично заметила Полина.
— Как это — моллюски?
(«Эге… А еще рассказывают, что в России самый высокий уровень образования во всей Галактике».)
— Моллюски — ну… Обширный биологический тип такой. Улитки, например. Или кальмары. Слизни вот тоже моллюски.
— Так что же мы, по-вашему, слизняков едим? — судя по физиономии Николаевского, это биологическое откровение его в восторг не привело.
— Да нет, рыбу, — поспешил заверить его я. — Бывает рыба без костей, правда же, Полина?
— Не бывает. По определению.
Никакого снисхождения к предрассудкам бедного парня! Танк резко остановился.
— Э, Карась, чего встали? — осведомился сержант у водителя.
— А ты, чем трепаться, вперед поглядел бы.
Внезапно я услышал в наушниках танкового шлема то самое «шшшап-шапанат»…
И Полина услышала. И сержант Николаевский.
— Что за… — начал он, когда по корпусу танка разлились волны мощных вибраций, будто бы рядом с нами били по земле гигантским пневматическим молотком.
Николаевский прильнул к командирскому перископу.
Все имевшиеся обзорные мониторы были мертвы — оснастку видеонаблюдения на танке разбили еще в январе. Если к чему-то и мог пристроиться любопытствующий глаз наводчика (место которого я занимал), так это к панораме обычного оптического прицела.
Навстречу танку неслись густые клубы серой земляной пыли, ошметки сухих листьев, водяная взвесь. Если бы не бесконтактный «дворник», включившийся автоматически, прицел сразу потерял бы всякую функциональность.
Силуэты ближайших деревьев были размыты всепроникающими вибрациями. Будто ударили по струнам, натянутым между землей и небом.
Полина, деликатно отстранив меня, тоже заглянула в прицел.
— Давайте, наверное, назад, — сказала Полина особым, притворно ровным голосом.
— А что такое? — спросил сержант. Я обратил внимание, что он быстрыми, но экономными, до совершенства отточенными движениями готовит танковые пушки к стрельбе.
— Назад, говорю, давайте. Ехать, — пояснила Полина.
— Точно, Вадим, хорошо бы поворачивать, — поддакнул водитель.
— Разведка, Карась, — процедил сержант, упрямо покусывая нижнюю губу, — это когда наблюдение за противником ведется в любых, самых паршивых погодных условиях. Не прогулка разведка, понял?
— Это не погодные условия! — Полина сорвалась на крик.
— Доложить надо бате. — Водитель решил искать другой подход к упрямцу. — Обо всей этой… Как он скажет— так и будет.
— О чем докладывать?! — взъярился сержант. — Что ты видишь, кроме грязи?!
Исчерпывающий ответ был дан ему незамедлительно самим ходом событий.
Громыхнуло.
Пылевые тучи озарились изнутри малиновыми зарницами.
Я увидел страшное: клубящийся серый морок прогорел изнутри, распался на лоскуты, исчез…
Видимость улучшилась. А в паре сотен метров перед нами все вмиг исчезло в ослепительном огне.
«Атомный взрыв?!»
Деревья, которые отделяли наш танк от огненного бурана, загорелись — целиком, от корней до кроны. Ближайший к нам зеленый исполин лопнул, разорванный испаряющимися соками. Его пылающая крона, вращаясь, как отстреленный вертолетный винт, приземлилась рядом с нашей бронированной машиной.
Не дожидаясь приказа, водитель резко сдал назад. Я больно ударился о резиновое обрамление визира наводчика.
Температура в танке, как мне показалось, сразу зашкалила за пятьдесят градусов. Завыли кондиционеры.
К сожалению, вместо того чтобы просто включить возврат по заданному маршруту, водитель вел танк вручную и мы влетели кормой в пылающий кустарник, в jorshick. В панораме возникла груда горящих ветвей, свесившихся сзади на лобовую часть башни.
Надо отдать должное самообладанию Николаевского. Он хладнокровно приказал:
— Карась, внимательнее. Вперед десять…
Против того, чтобы продвинуться хоть на сантиметр вперед, в направлении огненной стены, восставали все чувства во главе с инстинктом самосохранения. Но водитель безропотно повиновался.
— Так, хорошо… Теперь переводишь на автомат, скорость «макс» — и домой.
Вдруг столбы и полотнища пламени, испепелившие огромный участок леса, исчезли. Горели только обрамляющие эпицентр деревья, кустарники, земля.
То, что спускалось с небес, самым варварским образом подготавливая себе посадочную площадку, достигло поверхности.
Импакт!
Там, где прежде бушевал огонь, промелькнули идеально гладкие зеркала бортов, изящно выгнутые исполинские колонны, громадная центральная конструкция, окаймленная малиновым сиянием. Все это пронеслось отвесно вниз и… ушло в землю!
Над поверхностью возвышались лишь четыре заостренные, похожие на клыки саблезубого тигра башни, каждая высотой с двадцатиэтажный дом.
Но что поразительно — ни удара, ни звука!
Звездолет-чужак воздействовал на материю самым таинственным образом. Он как бы «разжижал» ее. Его конструкции вошли в грунт на сотни метров, не встретив сколько-нибудь заметного сопротивления! И судя по тому, что высота оставшихся над поверхностью кривостенных башен продолжала уменьшаться, звездолет был намерен уйти под землю целиком.
— Вот это да-а, — зачарованно сказал водитель.
— Назад, назад, к чертовой матери отсюда, — слабым голосом потребовал я.
— Да, Карась, двигай, чего ждешь, — согласился сержант. — Автомат, «макс», домой.
Я так полагаю, что наружная температура брони танка была никак не ниже 200 градусов. Волей-неволей должна была повыситься температура двигательного отсека, масляной системы, узлов подвески. То, что танк в таких условиях не потерял ход, делает честь его создателям.
Машина резво крутнулась на месте. Одновременно с этим Николаевский развернул башню пушками на корму. Я испугался, что он собирается открыть огонь, но быстро сообразил, что так сержант уменьшает обшую длину танка. Учитывая предстоящее бегство на максимальной скорости, это было вполне разумно.
Танк взревел и, едва не прыгнув, понесся прочь, закладывая немыслимые виражи среди горяших деревьев. Никогда бы не подумал, что двадцать тонн металла могут выказать такую прыть и ловкость!
Зона пожара сменилась полосой густого дыма, которая закончилась только неподалеку от лагеря.
В батальоне, разумеется, уже суетились вовсю. Хотя непосредственно из лагеря виновника торжества увидеть было невозможно, свидетелями его величественного низвержения стали «кукушки» — стрелки-наблюдатели в специально оборудованных цитаделях на вершинах деревьев.
Мы поспели как раз к экстренному совещанию. Улянич, Оберучев и несколько других, незнакомых мне тогда офицеров обсуждали ситуацию, сгрудившись возле огромного фургона, утыканного лесом антенн.
Мы наперебой принялись рассказывать Уляничу о том, что видели. При этом Николаевский оперировал терминами «цель», «противник», «скорость вертикального движения», ну а мы с Полиной — «кошмар», «ужас», «невероятная громадина».
Улянич доложил обо всем случившемся командованию дивизии. Чтобы избежать радиоперехвата, танкисты пользовались какой-то самодельной системой лазерных передатчиков и ретрансляторов — можно сказать, усовершенствованным старинным гелиографом. Пока семафорили туда, ждали ответа, семафорили обратно — прошло четверть часа.
— Вот, Роло, это я называю настоящей жизнью, — сказала Полина. — Сейчас я счастлива.
Я кивнул.
— Удивительно, но я тоже. Пока мы сидели на «Лазурном берегу», ни за что не поверил бы, что мне такое понравится. Но быть сейчас, здесь, с вашими военными… нашими военными… это правильно.
— Жаль только, искупаться не удалось.
— А представляешь, какое купание получилось бы, приедь мы к озеру на полчаса раньше? Остались бы от нас с тобой вареные тушки.
— Или жареные.
Мы с Полиной расхохотались брутальным невротическим смехом.
Все еще похихикивая и похохатывая, мы выслушали приказ, пришедший из штаба дивизии: батальону прибыть в район дислокации основных сил.
Батальон Улянича, расположенный дальше всех, стал той первой костью домино, которая, падая набок, увлекает за собой длиннейшую цепочку остальных.
События следовали одно за другим. Под их давлением принимались все новые вынужденные решения. И части дивизии, одна за другой, покатились обратно на юго-восток, к границе лесов, к Новогеоргиевску.
Мы двигались через места боев. Звездообразные лесные гари, затянутые поверх золы и угольев ковром жизнерадостных желтых цветов, обозначали зоны клонских бомбардировок и ракетных обстрелов. К счастью, местные влажные леса обладали столь великолепными «противопожарными» свойствами, что самая современная техника разрушения Великорасы пасовала перед ними — выгорало лишь то, что удавалось буквально насквозь пропитать зажигательной смесью. Как мы видели, эффективно выжигать такой лес может только инопланетный звездолет при посадке…
Попадались затянутые молодыми лианами остовы танков. Видели мы и братскую могилу русских солдат, увенчанную основательным деревянным крестом.
Место жесткой посадки клонского транспорта, подбитого субмаринами ПКО, обозначали непролазный бурелом и висящие в вышине белые человеческие скелеты, опутанные воздушными корнями плотоядных орхидей. Апофеоз войны!
Все решения принимались, естественно, без нашего с Полиной участия. Мы чувствовали себя никчемными обозниками, исчезновения которых никто не заметит. А если заметит — вряд ли станет печалиться.
Ощущение причастности к великим событиям, которое возникло у нас при встрече со звездолетом неведомой расы, очень быстро потускнело. Мы ощущали себя потерянными среди хмурых, вполголоса сквернословящих солдат.
К исходу второго дня пути батальон Улянича влился в полковую колонну. А на следующий день был встречен и штаб дивизии, охраняемый невероятно свирепыми азиатами на приземистых вездеходах. Буряты с Андобанда — как я узнал позднее.
Даже я (а о моем бедном астроботанике не стоит и говорить) очень не возражал бы принять ванну. Согласился бы и на душ. Только почему-то никто не предлагал!
Вот в таком угнетенном состоянии духа и тела мы с Полиной предстали перед командиром дивизии, который совершенно неожиданно пригласил нас в свой штабной бронефургон.
Фургон был похож на подарочную бутылку коньяка в восьмигранной картонной коробке, которую положили набок и поставили на шесть пар колес. Сходство усугублялось залихватскими округлыми надписями, выполненными серебряной и золотой краской.
К фургону нас доставил вездеход с вооруженными до зубов бурятами. Они широко улыбались Полине, а их водитель, проявив удивительную и, пожалуй, несколько преувеличенную галантность, сказал: «Вы — единственное, что мне хотелось бы запомнить в джунглях Грозного». Прямо рыцарский роман…
Командир дивизии Святцев полностью отвечал моим представлениям о настоящем боевом полковнике. Был он осанист, грозен, имел нечто ястребиное во взоре и хрипотцу в голосе.
— Рад знакомству. Святцев.
— Эстерсон.
— Пушкина. Мы, товарищ генерал…
— Полковник. Мне о вас доложили. Вот карта. Смотрите.
Великолепная карта, которая, судя по характерному химическому аромату, едва успела покинуть принтер могучей штабной машины, отображала самую свежую обстановку.
Но увы — мы с Полиной не понимали тактических обозначений. Поэтому были лишены удовольствия насладиться то ли стратегическим гением полковника, то ли безнадежностью положения дивизии.
Более или менее ясна была только география. Вот озеро, вот Новогеоргиевск, вот океан…
После полутора минут молчания (мы с Полиной прилежно хмурились, изображая работу мысли) Святцев снизошел до объяснений.
— Красные — это мы. Разумеется. Синие — противник, Конкордия. Зеленые — противник неопознанный. «Раса К».
— Эти зеленые кружки обозначают места посадки инопланетных звездолетов?
— Да.
— Судя по карте, несколько из них сели прямо в океан?
— Так доносят наши субмарины. Но вы сюда смотрите.
Указательный палец полковника впился в карту под одинокой стрелкой с кружками-колесами, которая была снабжена подписью РОТ. Стрелка нависала над Новогеоргиевском с севера. Поблизости от нее находился непонятный синий значок, перечеркнутый одной косой зеленой линией. Подпись под значком гласила: «Чарма II».
— Что такое РОТ? — спросила Полина.
— Разведывательный отряд. Сегодня на рассвете достигли города. Все разрушено. Противник не наблюдается.
— А инопланетяне?
— «Раса К» не наблюдается. Главное — вот этот конкордианский танкер. Аварийная посадка, поврежден. Люксогена нет. Есть флуггерное топливо. Оценка: пять тысяч тонн. И четыреста дейтериевых заправок.
Полковник посмотрел на меня с недовольным видом. Дескать, ну что же ты, инженер, я ведь все уже сказал! Шевели мозгами!
— Пять тысяч не так мало, — я не нашел, что еще сказать. Святцев, похоже, моей репликой был вполне удовлетворен.
— Верно. А теперь слушайте. Если вы и правда тот, за кого себя выдаете, вы можете организовать сборку «Дюрандалей». Мы посадим в них пилотов — у нас много пилотов. Заправим истребители топливом, взятым на танкере. И дадим бой инопланетной нечисти. Кем бы они ни были — их можно сбивать. И мы будем их сбивать.
«Полковник не в своем уме? — подумал я. — Какие «Дюрандали»? Какая сборка?!»
— Господин Святцев…
— Товарищ Эстерсон, возражения не принимаются. Если истребители взлетят — получите орден и российское гражданство. Останутся на земле — мы вас расстреляем. Свободны.
— Объясните хотя бы, о каких «Дюрандалях» идет речь!
— Это уже лучше. В соседнем фургоне вас ждет Оберучев и пилоты. Обсудите детали. А вас, товарищ Пушкина, я попрошу остаться.
«Все русские танкисты — павианы. Все хотят одного: сплавить скучного Эстерсона нетопырю Оберучеву и прильнуть к прекрасной Полине. Интересно, за что этот чурбан пообещает расстрелять моего астроботаника?»
Не надо думать, что, когда я был введен инженером-капитаном Оберучевым в курс дела, у меня отлегло от сердца.
Наоборот, если бы он мне намекнул, что полковник слегка не в себе и через полчаса будет отстранен от командования, я бы вздохнул с облегчением. Но оказалось, что к авантюрной затее Святцева, как назло, имеются все предпосылки: топливо, пилоты и «Дюрандали» в контейнерах.
Незадолго до начала войны на Южном полярном континенте Грозного, в одном из заливов, получивших кодовое наименование «фиорд Крузенштерна», было решено построить хорошо замаскированную посадочную полосу. А рядом с ней — развернуть маленькое полевое предприятие для сборки флуггеров, доставляемых с заводов метрополии в контейнерах.
К чему такая спешка и почему бы не заняться всем этим в Новогеоргиевске? Оберучев насмешливо заломил бровь и ответил: «Вы думаете, в Новогеоргиевске на аналогичных предприятиях сидели сложа руки? Работа шла! Большая работа».
Для маскировки взлетно-посадочной полосы был выбран ледник, под которым по прихоти природы образовалась гигантская полость. Там провели серьезные инженерно-саперные работы, загнали под ледник бетонные полутюбинги и получили что-то вроде двухкилометрового туннеля метро. Только туннель имел ширину сто метров при высоте двадцать.
У туннеля, как положено, имелись различные ответвления и расширения — под склады, убежища, сборочные мастерские. Но лишь часть контейнеров с «Дюрандалями» успели вкатить в туннели, многие другие так и остались под открытым небом. При этом «Дюрандали» прибыли в Антарктиду быстрее, чем был сформирован сборочно-инженерный батальон, в который Оберучева собирались перевести заместителем командира.
Начало войны спутало все планы.
Немногочисленные строители и специалисты, находившиеся на ледниковом космодроме, спешно замаскировали контейнеры и были эвакуированы субмариной «Владимир Мономах». Субмарина пропала без вести на восьмой день войны, а вместе с ней — и все люди, вывезенные с космодрома, и техническая документация к новым истребителям.
Сборочно-инженерный батальон, формировавшийся в Новогеоргиевске, частично погиб, частично отступил в леса вместе с танкистами.
После этого на «Дюрандалях», занесенных снегом черт знает где за океаном, можно было окончательно поставить крест. Не было никакой возможности использовать эти машины.
— Но теперь у нас есть вы, — торжественно завершил свою речь инженер-капитан.
— А скажите, — осторожно спросил я, — какая цель преследуется? В чем смысл этой полсотни «Дюрандалей»? Если даже удастся их собрать и отправить в полет?
— Не «если», а «когда», — строго поправил меня Оберучев. — Что же касается цели?.. Ребята, какая цель у нас?
Инженер-капитан обвел взглядом собравшихся пилотов. Те почему-то дружно рассмеялись. Кто-то из них, давясь смехом, ответил:
— Мертвая петля на подводной лодке…
— Простите? — Я нахмурился.
— Старинный русский фольклор».