Глава 2
Дневник генерального конструктора
Апрель, 2622 г.
Субмарина противокосмической обораны «Иван Калита»
Планета Грозный, система Секунды
«День Дин месяца Фарвардин, то есть 12 апреля.
Этот роскошный бумажный ежедневник заслуживает того, чтобы рассказать о нем отдельно. Когда я открыл стыковочный шлюз клонского буксира, поток воздуха вынес из недр корабля и швырнул мне прямо в физиономию пухлую книженцию с золотым обрезом. Я и в обычной жизни не особо ловок, а уж в вакуум-скафандре так и вовсе неуклюж. Но ежедневник сам впорхнул мне прямо в руки, так что ловить его не пришлось.
Принадлежал он капитану судна, старшему лейтенанту Нуману Эреди, и был позабыт на борту «Мула» во время поспешного бегства. Пожалуй, можно сказать, что я, как новый, хотя и непрошеный капитан буксира, имею на этот ежедневник некие богоданные права.
Все даты здесь проставлены, само собой, на фарси. Поэтому мне пришлось прибегнуть к услугам «Сигурда», чтобы привести их к родному григорианскому календарю. Этим процессом я так увлекся, что разметил блоки страниц с 1 апреля до 15 июня. А теперь вот сижу и думаю, не поспешил ли я: до 15 июня еще надо дожить…
Сегодня День космонавтики. Русские напомнили.
Для них это большой праздник. Для меня, если вдуматься, тоже. Но в Европе и Южной Америке его так широко не празднуют. И, конечно, никогда не объявляют выходным днем.
Писать я совсем разучился. Но раз уж пообещал — значит, придется.
Полина наделена даром удивительно ясного мышления.
«Ты должен вести дневник. Мы не знаем, что будет завтра. Но сегодня ты должен написать обо всем, что с нами уже случилось», — сказала она.
Выходит, к истории Полина относится куда серьезнее, чем…»
«День Ард месяца Фарвардин, то есть 13 апреля.
Много ты напишешь в День космонавтики, как же.
Вчера к нам в каюту вломилась веселая компания под предводительством самого капитана Бариева и утащила нас на общее застолье.
Пили за Гагарина, за победу, за жен и подруг, за ракеты «Зенит» и за «большие звезды» (русская идиома, означает быстрый карьерный рост офицера). В качестве выпивки выступала, разумеется, самодельная водка из разбавленного спирта, но для Полины нашлась бутылка красного вина без этикетки. В качестве праздничных блюд предлагались: полбанки свиной тушенки, маленький черный хлебец и по апельсину на человека.
Вполне представительное меню для субмарины, которая с 9 января действует в отрыве от своих баз. Как объяснил мне один из пилотов, некто Гандурин, русским транспортным флуггерам за зиму удалось дважды прорвать конкордианскую блокаду Грозного и доставить для субмарин провиант и ракеты. Без этого они полностью утратили бы боевую ценность еще в феврале.
Ну так вот. Коль уж волею Полины на меня возложена роль летописца, честь имею сообщить тебе, мой неведомый читатель, следующее.
Меня зовут Роланд Эстерсон, мне 43 года. Я родился, рос и учился в Швеции. Выучился на аэрокосмического инженера. Заключил контракт с концерном «Дитерхази и Родригес» (Южноамериканская Директория). Работал в Патагонии. Затем — на научно-производственной базе «Боливар» (Церера, Солнечная система).
Дело моей жизни — «Дюрандаль», первый в мире истребитель с генератором защитного поля.
Если будет время, я напишу о мотивах своего бегства из концерна «Дитерхази и Родригес» подробнее. Пока что лишь голые факты.
В октябре 2621 года я угнал экспериментальный образец истребителя «Дюрандаль» и совершил вооруженный захват магистрального контейнеровоза «Фрэнсис Бэкон». Со мной был один немолодой поляк, тоже инженер, некто Станислав Пес. Силой оружия мы принудили экипаж «Бэкона» доставить нас на орбиту планеты Фелиция (система Львиный Зев).
«Дюрандаль» я утопил при посадке на Фелицию. Станислав Пес погиб вместе с флуггером, а я некоторое время вел жизнь Робинзона.
Все самое интересное в моей жизни случилось после встречи с госпожой Полиной Пушкиной… Но, я чувствую, такими темпами я никогда не перейду к главному, а именно к нашему отлету с Фелиции. Черт знает что такое! Что в начале писать, что потом?! У меня одна-единственная, самая что ни на есть частная история — и то не ясно, как ее изложить.
Как только эти античные римляне писали свои «Анналы» и «Всеобщие истории»?»
«День Асман месяца Фарвардин, то есть 15 апреля.
Мы продолжаем движение на юг.
Сорок узлов — впечатляющая скорость, если учитывать, что «Иван Калита» держит ее на глубине девятьсот метров.
Это значит, что уже через пять дней мы прибудем к берегам Южного полярного континента Грозного. Его здесь называют без затей: Антарктида.
Надо спешить!
Итак, мы с Полиной оказались на борту конкордианского эскадренного буксира «Мул».
Буксир имел повреждения, местами довольно серьезные.
Когда я заправлял маневровые двигатели «Мула» топливом, с нами внезапно вышел на связь какой-то конкордианский офицер.
Полина, которую я оставил в рубке, так испугалась, что мгновенно выключила все тумблеры на пультах, до которых смогла дотянуться.
Разумно: ну о чем нам было говорить с клонами?
Я своими глазами видел аккуратно выведенный из строя узел связи на космодроме Вары-8. Значит, нас могли вызвать только с борта некоего военного звездолета Конкордии. И еще не хватало, чтобы его командир, осознав, что буксир оприходован неприятелем, решил смыть позор со славного знамени конкордианского флота, уничтожив «Мул», а вместе с ним — и нас.
Определить, где находится вызывающий нас конкордианский звездолет, мы не могли. Но легко было представить себе, как он скользит вслед за «Мулом» по орбите, впившись в буксир лучами радаров.
Стало ясно, что судьба не оставила нам выбора. Нам нужно было срочно уходить в Х-матрицу. Но астропарсер буксира позволял переместиться лишь к двум планетам: Грозному и Тэрте. Причем Тэрта отпадала сама собой — до нее не хватало люксогена.
Полине пришлось в одиночку отправиться в святая святых буксира: отсек маршевых двигателей. Там, как я и предрекал, ее ожидали четыре больших желтых рубильника.
К счастью, не нужно было опускать их все одновременно. Достаточно было переключить рубильники последовательно, один за другим, после получения команды из ходовой рубки.
Я кое-как захватил «Сэнмурв» носовыми буксирными манипуляторами «Мула».
Затем дал тягу на разгонные двигатели — запустились только три из пяти.
Учитывая, что буксир имел серьезные повреждения кормовой части, просто чудо, что разгонными двигателями можно было в принципе управлять с ходового мостика.
Мы сошли с орбиты и продолжили набирать скорость, двигаясь в направлении одного из спутников Фелиции со смешным названием Ухо-2.
Невидимый конкордианский звездолет никак себя не проявлял, за что ему огромное спасибо. Как знать, может, это было транспортное или вспомогательное судно?
Когда приборы показали, что пороговая скорость набрана, я передал Полине по трансляции: «Включай!» И добавил: «Я люблю тебя».
Она ничего не ответила, и через несколько секунд мы исчезли в…»
«День Замьяд месяца Фарвардин, то есть 16 апреля.
В Х-матрице мы исчезли.
Вчера мне снова пришлось прерваться — по подлодке была объявлена боевая тревога. Гидролокаторы обнаружили впереди по курсу неопознанный крупный объект. Все мы догадываемся, что это был за «крупный объект», но не то что говорить, даже думать об этом жутковато.
Бариеву пришлось провести энергичный маневр уклонения, после которого я начал догадываться, что значит «мертвая петля на подводной лодке». Потом меня пригласили в кают-компанию смотреть самодельный видеожурнал «Океанская стража небес», гордость пресс-офицера подлодки Семипятова. Вскоре накрыли ужин.
После ужина я взялся было за дневник… К сожалению, я совершенно забыл, что у меня назначена очередная лекция для русских пилотов! Но вестовой напомнил. Так и вышло, что остаток вечера я объяснял пилотам особенности применения подвесного вооружения «Дюрандаля» при включенном защитном поле. Засиделись до трех ночи. И вот я наконец выспался и теперь с чувством исполненного долга возвращаюсь к истории нашего перелета на «Муле». Когда буксир вышел из Х-матрицы, я ахнул. Едва ли нас отделяла от поверхности Грозного тысяча километров!
Подумать только: одна тысяча! С точки зрения теории межзвездных перелетов, «Мул» вышел из Х-матрицы не просто «близко от Грозного» — можно сказать, логически мы разбились о поверхность планеты. К счастью, истины умосозерцания и истины опыта — не одно и то же.
Полина, которая находилась в двигательном отсеке, должна была сообщить мне, что у нее все в порядке. Но она хранила молчание и на мои запросы не отвечала.
«Отправился за ней. Оказалось, Полина с трудом перенесла Х-переход. Она в прямом смысле слова утратила ощущение реальности! Вертела головой из стороны в сторону и пыталась снять шлем скафандра.
Я поспел очень вовремя! Еще минута-две, и ей это удалось бы. А ведь атмосфера на борту «Мула» была не самая подходящая: высокое содержание токсичных цианидов при температуре минус семьдесят по Цельсию и давлении в одну треть от нормального. Недаром экипаж «Мула» предпочел ретироваться на Фелицию, ой недаром!
Я кое-как привел Полину в чувство и привел ее в ходовую рубку.
Включил приемник. Цифровые каналы молчали.
Переключился на аналоговые…
Сердце дрогнуло. Эфир полнился мерзкими многоголосыми пришепетываниями и щелчками.
В первую секунду показалось, что слышу искаженную человеческую речь на неизвестном языке: «Шшшап… Шапанат… Ас-ссу… Жицт… Цт… Цт… Шшапанапат».
— Выключи немедленно, — жалобно попросила Полина.
— Что это, как ты думаешь?
— Не знаю, выключи! Я щелкнул тумблером.
— Здесь кто-то есть, — сказала Полина.
— Здесь — это где?
— Здесь. Возле Грозного.
— Думаешь… чужаки? Может, еще послушаем?
— Ни в коем случае! Полетели отсюда, скорее!
— Не получится. Посмотри вот на это. — Я показал ей на группу топливных индикаторов. — «Мул» сжег слишком много люксогена, его теперь осталось меньше пороговой массы. Мы вообще не можем войти в Х-матрицу.
— Хорошо. Тогда ты решай. Как скажешь — так и будет.
— Что уж теперь решать? Полетели на Грозный. Даром, что ли, флуггер с собой волокли?
Чтобы перейти на «Сэнмурв», провозились еще минут сорок. Тяжелые минуты, если учитывать, что любые страхи не казались нам преувеличенными. Все было возможно. И обстрел конкордианскими зенитными ракетами, и появление «неопознанного противника», и даже встреча с одиноким рейдером Объединенных Наций, который имел все основания расстрелять беззащитный клонский буксир.
Наконец, отправив Полину в воздушный шлюз гидрофлуггера, я задержался у внешнего люка на несколько секунд и огляделся по сторонам.
Космический горизонт был совершенно чист. Не полз по освещенной стороне Грозного черный клоп орбитальной крепости, не перемигивались маневровыми дюзами корабли вражеской эскадры, не роились звездочки флуггеров.
Конечно, если ты вглядываешься в черноту над голубым диском планеты и видишь одни только звезды, это ни о чем не свидетельствует. Как мне рассказывали знакомые пилоты концерна «Дитерхази и Родригес», уже на расстоянии в сто километров авианосец, покрытый космическим камуфляжем, превращается в точку. Догадаться о его присутствии можно лишь в том случае, если он любезно подставит наблюдателю корму и включит маневровые двигатели.
Я не показывал своего страха Полине, но меня изрядно напугало потустороннее бормотание, услышанное по рации. После него я ожидал увидеть в космосе… нечто.
И вдруг… «Шшшап… Шапанат… Асссу… Жицт… Цт… Цт… Шшапанапат».
Бормотание теперь звучало прямо в моих наушниках! На волне нашей связи!
Я мгновенно нырнул вниз и принялся лихорадочно задраивать за собой люк.
— Ты слышал это?! Ты слышал?! — закричала Полина.
— Да… Да. Ничего страшного… Это какая-то наводка… Электромагнитная наводка… — («Только не молчать! — приказал я себе. — Говори любую ерунду, болтай без умолку!») — Не волнуйся… Чего только в космосе не услышишь… Мало ли какие здесь радиоисточники… Я когда-то читал книгу про сигналы-фантомы…
При этих моих словах наконец загорелся зеленый глазок: люк задраен, полная герметичность шлюза!
Я нажал на кнопку вентиляции. В шлюз хлынул воздух. Столбик индикатора давления начал расти, споро карабкаясь наверх по логарифмической шкале килопаскалей.
— Роло, — ровным голосом сказала Полина. — Роло, пообещай мне одну вещь.
— Какую?
— Если будет опасность, что мы окажемся в лапах… в лапах… этих… Ты сделаешь так, чтобы я… умерла.
— Да что за глупости! Каких этих?
— Ты понимаешь прекрасно, что я имею в виду. Не клонов. Тех, кто бормочет в наших наушниках.
— Забудь. Уже никто ничего не бормочет.
— Это потому что люк закрыт и корпус не пропускает радиосигналы… Ты же мне сам объяснял. Но они там, вокруг Грозного. От того, что ты закрыл люк, они ведь не исчезли.
Я не знал, что ответить… Но вот и долгожданные 100 кило-паскалей, нормальное атмосферное давление!
Внутренний люк шлюза распахнулся. «Сэнмурв» к тому времени начал казаться мне таким уютным, таким родным, будто я появился на свет и вырос на борту гидрофлуггера. Хорош фатерлянд, только подумать…
Как бы там ни было, я ликовал: мы снова дома! Правда, этот «дом» предстояло теперь не спалить в атмосфере, не разбить при посадке и не уронить на голову клонским зенитчикам.
Не буду описывать, как я гасил скорость, как входил в атмосферу, успокаивал Полину и спорил сам с собой относительно того, стоит ли включать приемник.
Скажу лишь, что за этот полет считаю себя достойным Королевского ордена Полярной звезды командорской степени первого класса. Поскольку русские таких не выдают, готов удовольствоваться скромной Звездой Героя России.
Когда «Сэнмурв» шел уже на дозвуковой скорости на высоте в полтора километра, я все-таки включил приемник.
Я полагал, что нас в процессе снижения засекла клонская система противокосмической обороны. «Сэнмурв» должен был автоматически и притом вполне вменяемо отвечать на запрос «свой-чужой» — поэтому клоны вряд ли стали бы сбивать нас сразу. Но связаться с нами по рации их командиры были просто обязаны. Я понятия не имел, что мы станем им отвечать, но послушать их запросы не мешало.
В эфире, однако, царило молчание, а переключаться на аналоговый тракт я не отваживался. Охота мне было лишний раз слушать царапающее нервы «шап-шапанат»!
Мы летели почти точно вдоль 7-й северной параллели. Океан был разграфлен бесконечными грядами волн. Гидрологическая панель «Сэнмурва» показывала 4,5 балла, автопилот любезно предупреждал, что посадка при таком шторме возможна, но нежелательна.
Я задал автопилоту курс строго на запад, откинул спинку кресла в полулежачее положение и снял шлем.
Я прожил в наглухо запечатанном скафандре всего-то около шести часов. В эту четверть суток уложились все операции по подготовке «Мула» к отлету с орбиты Фелиции, прибытие в окрестности Грозного и последующий полет на «Сэнмурве» во всех фазах: орбитальной, суборбитальной и атмосферной. Но ощущения были такие, будто я таскаю на себе скафандр не меньше недели. Представляю, каково пришлось бедняжке Полине!
— Снимай шлем, — сказал я. — Теперь уже не страшно. На такой высоте даже внезапная разгерметизация кабины нас не убьет, так что подышим полной грудью.
— А скафандр? Скафандр уже можно?
— В принципе да… Но лучше пока не надо.
— А что такое?
— Видишь ли… Сядем — объясню. Хорошо?
— Великий инженер Роланд Эстерсон обзавелся суевериями бывалого пилота?
— Можно и так сказать.
— Куда мы сейчас летим?
— Вот это я и хотел с тобой обсудить. Если мы сейчас не изменим курс, то через полчаса увидим береговую черту здешнего центрального континента. В момент пересечения береговой линии мы будем находиться примерно в четырех сотнях километров к северу от Новогеоргиевска. В городе есть космодром. Но проблема в том, что он наверняка занят клонами.
— А космодром нам нужен? Мы ведь можем приводниться?
— Это было бы безопаснее — при моих талантах. Но на такие волны, как сейчас, лучше не садиться.
— И что же?
— Если верить карте, в ста восьмидесяти километрах к северо-западу от Новогеоргиевска есть большое озеро. Думаю, лучше всего попробовать сесть там.
— А клоны?
— Клоны — это, конечно, неприятно. Но где-то на обозримом расстоянии от клонов должны быть и русские танки, верно? Те самые, против которых геройствуют отважные заотары, если верить «Хосровской заре». Иными словами, если мы не хотим новой робинзонады на безлюдных задворках фронтовой планеты, нам следует выбрать посадочную площадку с таким расчетом, чтобы оказаться к русским поближе.
— Ну положим.
— Но и это еще не все. Дело в том, что к северу и к югу от того коридора сносной погоды, которым мы следуем, сейчас бушуют лютые шторма.
— Откуда тебе это известно?
— Я сужу по облачному рисунку циклонов, который мы видели из космоса.
— Вот это аргумент! — фыркнула Полина.
— Согласен. Но лучше перестраховаться. Так что самое разумное — попробовать сесть на поверхность того озера».
«День Мантра Спанд месяца Фарвардин, то есть 17 апреля.
Я посадил «Сэнмурв» без особых происшествий (хотя поплавки плюхнули очень сильно) и аккуратно повел флуггер к береговой черте.
Озеро резко, без песчаного пляжа переходило в глухой лес. Высота деревьев впечатляла — метров сто, а то и сто двадцать! Будь они еще чуть выше — и навязанная лесом крутизна посадочной глиссады не оставила бы нам шансов уцелеть.
Теперь, глядя на этих исполинов из кабины севшего «Сэнмурва», я с горечью осознал, что собственноручно загнал флуггер в западню. Взлететь вновь скорее всего просто не получится. Не вытяну я сто двадцать метров высоты от точки отрыва до леса… Но делиться этими соображениями с Полиной я не спешил.
— Ну что же, госпожа астроботаник, поздравляю с мягкой посадкой.
— Спасибо, Роло! Ты — настоящий ас!
— Пока только учусь… А теперь рассказывай, какие опасности таит природа Грозного и как с ними бороться?
— Судя по всему, мы находимся в знаменитых многоярусных джунглях с «надлеском». «Надлесок» — это паразитарная растительность, которая самочинно прописалась на огромных мясистых листьях верхнего яруса. Считается, что на Грозном самые красивые орхидеи… и единственные в своем роде птицеядные растительные виды.
— Птицеядные?
— Да. Воздушные корни паразитов, растущих наверху, обладают псевдомускулатурой. Ночью они реагируют на тепло, которое излучают птенцы. Они незаметно пробираются в гнезда и… и убивают птенцов. А потом в них укореняются и получают из их трупиков необходимые органические вещества.
— Бр-р-р… Веселая у тебя наука.
— Это еще цветочки. Вот на Трайтаоне…
— На Трайтаоне ягодки, — поспешно предположил я, — снабженные псевдокрыльями, которые сами заскакивают в рот, чтобы ими подавились?
Но Полина, не оценив моего блистательного остроумия, вдруг указала куда-то вверх.
— Ой, смотри, что это?! — вскрикнула она.
Уже во время нашей посадки над озером начали собираться тучи. Теперь же, когда я подогнал флуггер насколько мог близко к берегу, небо превратилось в монолит серого мрамора, покрытый частой сетью лиловых прожилок.
Да, небо подменили! И более того, пугаюшая твердь, что нависала над нами, похоже, готовилась распасться на куски и рухнуть нам на голову.
Разумеется, я подумал, что Полина указывает именно на эту устрашающую картину.
— Сейчас мы с тобой поймем, почему планету назвали Грозным… — пробормотал я. — Надеюсь, град будет не больше арбуза, иначе я за стеклопакеты в кабине не…
— Да я не о том! — перебила Полина. — Вон туда, туда погляди!
Но не успела она договорить, как без всякого предварительного громового воркования (а может, мы его не расслышали в герметично закрытой кабине) по глазам хлестнули слепяшие бичи молний и хлынул ливень.
Лило так, что казалось, если оказаться снаружи, не разглядишь пальцев на вытянутой вперед руке. «Сэнмурв» сразу же заметно просел в воду под давлением огромных дождевых масс.
— Что ты имеешь в виду? — спросил я. — Куда смотреть?
— Вообще-то туда… Но дождь все спрятал.
— И что там было?
— Как тебе объяснить… Я думаю, ты понял бы лучше… Но, похоже, флуггер.
— Он летел?
— Нет. Наверное, обломки… Какая-то кривая штуковина, еле заметная, торчала из крон деревьев. Высоко.
— Ну, кто-то кого-то подбил… Подбитая машина рухнула на джунгли… Все может быть… Я так понимаю, этот твой «надлесок» восстанавливается быстро?
— Думаю, с такими ливнями — очень быстро… А насчет циклонов ты был прав, Роло! Сейчас мы, наверное, приземлиться не смогли бы?
— На это озеро — точно нет.
У ливня не было громовой прелюдии, не было лениво накрапывающей интермедии, громового крещендо и радужного финала. Он шел, шел, шел — и внезапно прекратился. Иссяк!
Вместе с дождем закончилось и наше блистательное одиночество.
По обеим сторонам от «Сэнмурва» из белых клубов пара, который сразу же поднялся над озером, проступили силуэты легких плавающих танков. Их спаренные автоматические пушки были направлены точно на нас.
Вид танки имели, я бы сказал, задорный.
На башне того танка, который был поближе, я разглядел серый тактический номер: 105.
— Роло, клоны?!
Я не знал, что мне делать: плакать, смеяться, скакать по кабине от радости, обнять Полину, расцеловать ее?
— Ну разве что клоны русских танкистов…
— Роло, объясни немедленно!
— Сама посуди, это же наши, ваши, европейские, русские цифры! А у клонов цифры другие! Пятерка у них, как перевернутое сердечко!»
«День Анарам месяца Фарвардин, то есть 18 апреля.
Я разрешил Полине прочитать все, что записал с 12 апреля.
Разумеется, ради этого ей пришлось прибегнуть к «Сигурду», ведь я веду дневник на шведском. (Интересно, на каком языке читаешь меня ты, дорогой читатель? Надеюсь, не на фарси.)
Полина сказала, что я наконец-то расписался.
— А то, — говорит, — все ты комкал поначалу. И ничего не написал о том, как я помогала тебе эти проклятые баллоны по буксиру гонять!
Полина имела в виду топливо для маневровых двигателей «Мула», которое мы перегрузили с «Сэнмурва».
Хорошо, восстанавливаю историческую справедливость: Полина настоящий герой. И тоже заслуживает Королевского ордена Полярной звезды командорской степени первого класса.
Мне осталось не так и много. Мое повествование уже скоро догонит сегодняшний день и мои записки наконец-то превратятся из сбивчивого и торопливого мемуара в нормальный дневник…
…Увидев русские танки, мы выбрались через стыковочный узел на крышу «Сэнмурва». Я на всякий случай сразу же поднял руки, а Полина закричала: «Ребята! Мы свои, свои!»
Один из танков, подрабатывая водометными движителями, подошел поближе. Люк на башне откинулся, из него выглянул невеселый бородач в танковом шлеме с небрежно пристегнутым дыхательным прибором. На шлеме были под трафарет нарисованы в ряд четыре звездочки.
Танкист что-то грозно потребовал на фарси.
— Не понимаю! Мы русские! — заорала Полина что было сил.
— Бросайте, говорю, оружие! И руки за голову!
— Мы русские, товарищ танкист!
— Какие на хер русские?
— Более вежливо, пожалуйста! — потребовал я. — Вы говорите с женщиной!
— О! — Бородач развеселился. — И этот тип с акцентом тоже русский?
— Он швед! А я русская!
— И откуда вас таких русских на клонском ероплане принесло?
— С Фелиции. Флуггер трофейный.
— Ероплан ходит через Х-матрицу?
— Нет. Мы прилетели на клонском буксире и притащили гидрофлуггер с собой. Буксир, кстати, тоже трофейный.
Танкист присвистнул. После чего приложил палец к крохотной кнопке на стоячем «ошейнике» своего бронежилета и сказал: «Гена, ты все слышал?»
После короткой паузы танкист пояснил своему невидимому собеседнику: «Два человека, мужчина и женщина… Нет, вроде нет. Вылезли из странной клонской колымаги… Не знаю такой. Большой флуггер с поплавками, сел на озеро. А прилетели они… Да!.. С Фелиции!.. Да… Так говорят… Я тоже не верю, я что — идиот?!. Понял, хорошо… А этой дрянью сейчас займемся… Обязательно».
Закончив разговор, он обратился к нам:
— Сейчас к вам подойдет другой танк. Переберетесь на него, станете на корму, за башней. Он отвезет вас в расположение батальона. И запомните: танкисты будут пристально за вами следить. Если ваше поведение покажется подозрительным или вы попробуете сбежать, они незамедлительно применят оружие.
— А внутрь танка нельзя? — взмолилась Полина. — Мы очень устали!
— Внутрь танка вы в таких скафандрах не втиснетесь. А ждать, пока вы их снимете, никто не будет. Не обессудьте.
Мы не стали спорить и перебрались на танк, приткнувшийся к правой скуле «Сэнмурва».
Танк отвалил от флуггера, лихо развернулся и с феноменальной резвостью помчал к берегу.
Из башенного люка показался совеем молодой сержант. Он был чем-то похож на того русского пилота, Николая, «Дюрандаль» которого мы отремонтировали на Фелиции.
Позже выяснилось, что фамилия сержанта-танкиста — Николаевский, так что эти две персоны, вполне возможно, связаны некой мистической связью, о которой сами не подозревают.
— С ветерком катаете, — улыбнулась Полина.
— Так вы правда русские? — Молодой танкист был настроен явно более дружелюбно, чем его командир. Он смотрел на нас во все глаза, почти с восхищением.
— Правда.
— Хотя я швед, — уточнил я.
— Тогда вот что: шлемы свои наденьте, когда в лес въедем.
— Зачем?
— Опасно… Поймете.
— Скажите, а что тут у вас творится?
— Воюем… — Сержант помрачнел. — Если честно, угораздило же вас из всех планет выбрать Грозный! Летели бы хоть куда… Да на ту же Клару! Там бы вас клоны упаковали в лагерь и сидели бы вы спокойно до конца войны, печенье жевали.
— У нас была возможность сидеть спокойно, — надменно сказала Полина. — До самого конца войны, и притом без всякого лагеря. Но в один прекрасный день я решила, что должна быть со своей страной.
Танкист вопросительно посмотрел на меня, будто бы желая спросить: «Ну подруга ваша что-то решила. А вы что же — своего мнения не имеете? Или вы настоящий подкаблучник?»
— А я полетать хотел, — ответил я на его немой вопрос. — И мне, если честно, было почти все равно куда… А что на Грозном — так плохо? Вы ведь вроде отлично держитесь?
Не ответив, сержант оглянулся через плечо на приближающийся берег.
— Так, шлемы, шлемы… Быстро! И защелкнуть их не забудьте, по-настоящему.
Вот и пришлось, не успев вдоволь надышаться вкусного озерного воздуха, снова закупориться в опостылевших скафандрах.
Сержант тем временем предпринял следующие приготовления. Он опустил на глаза массивные очки, приладил дыхательный аппарат и, взявшись за рукоять турельного пулемета, сказал:
— Если что — пригнетесь.
В этой части озера берег был отлогим. Танк легко выбрался из воды на узкий песчаный пляж и, лихо проскочив между двумя деревьями, ворвался в лес.
Там, под непроницаемыми лиственными сводами, царили густые сумерки. Слева и справа мелькали неохватные стволы. Казалось, некоторые из них проносятся мимо на расстоянии вытянутой руки. Дороги или хотя бы просеки не было — пользуясь отсутствием оврагов и мелколесья, танк ехал как придется.
— Держитесь крепче! — посоветовал танкист.
Совет был не лишним. Танк начал часто совершать резкие повороты, следуя маршруту, сохраненному в его бортовой навигационной системе (вряд ли живой водитель смог бы управлять машиной так ловко). Нам, бедным пассажирам, оставались только охи и ахи.
Внезапно сержант перебросил ствол пулемета на девяносто градусов влево и, скрывшись в башне по шею, открыл огонь почти вертикально вверх. Лес наполнился звоном рикошетов.
— Давай-ка на корточки, — предложил я Полине. Очень вовремя — потому что ствол пулемета, промчавшись над нашими головами, задергался слева от моей макушки (спасибо шлему — не оглох!).
— Что же это такое, Роло?! — закричала Полина.
— Не знаю… Война!
Потом танкист отвернулся от нас и застрочил вперед.
Я проследил взглядом за пулеметными трассами. Сверху непрерывно сыпалась труха, перебитые ветки, куски коры. Но цель оставалась невидимой.
Спустя секунду крупный плевок невесть откуда взявшейся желтой дряни залепил стекло моего шлема. Я протер стекло тыльной стороной перчатки скафандра и обнаружил, что густая желтая жидкость курится дымком, как олеум.
«А если бы попало в глаза?»
Сверху свалилось что-то пятнистое, мешковатое — оно шмякнулось на грунт прямо перед танком и исчезло под левой гусеницей. Послышался хруст и громкое неаппетитное чавканье.
Танк почти сразу остановился.
Сержант шустро выбрался на лобовой бронелист и передернул затвор автоматического пистолета с длиннейшим тонким магазином.
— Хотите посмотреть? Только осторожно! Твари очень живучи.
— Я лучше тут… — начала было Полина, но внезапно согласилась: — Ладно, погляжу… Интересно.
Прежде чем мы в своих громоздких скафандрах спустились н землю, сержант Николаевский успел разрядить половину магазина в то место, которое у поверженного монстра считалось головой.
Судить о внешности животного после всех его злоключений было нелегко. С одной стороны, по виду оно было как бы «теплокровным» и даже, не исключено, «млекопитающим» — на такие ассоциации наводил густой шерстяной покров, анатомия лап, когти на них. А пятнами своими существо и вовсе напоминало леопарда (или гепарда? — в кошачьих я не силен).
Но с другой стороны — количество этих лап! И отсутствие нормальной головы! И форма тела — широкого, но приземистого, как у краба! А голый крысиный хвост?! А пластины на брюхе? А длиннейшее ороговелое жало того же цвета, что и пластины! И еще какие-то надстроенные над этим всем «лишние» псевдоконечности!
Существо было обильно перемазано не то желтой кровью, не то желтой слизью.
— Постойте-ка… — пробормотала Полина. — Постойте-постойте… На Грозном таких много?
— С середины марта появились, — ответил сержант. — Ломаем голову, откуда их принесло. Очень противные твари. Плюются ядом через вот этот хоботок. Один-два точных плевка — и ты труп. Основательно они нам жизнь портят…
— Дело в том, что это вольтурнианский всеяд, — объяснила Полина. — Который водится, как легко понять из названия, на планете Вольтурн. А на Грозном его быть никак не должно.
— А вы откуда знаете? — Танкист мгновенно насторожился.
— Я биолог. Давайте его с собой возьмем.
— Зачем еще?!
— Давайте-давайте. Если они вам досаждают, надо придумать, как с ними бороться. А чтобы это понять, я должна в нем поковыряться.
— Поковыряетесь — и сразу придумаете?
— Не знаю. Но попробовать имеет смысл.
Остаток пути я провел рядом с дохлым всеядом. К счастью, ехать оказалось не очень далеко и другие твари нас больше не тревожили.
Старшего офицера, с которым нам предстояло познакомиться, звали Геннадий Улянич. Он командовал одним из батальонов 4-й танковой дивизии. Батальон стоял отдельным лагерем, придвинутым к озеру ближе других частей. Забавно, что батальон Улянича выполнял в общей структуре дивизии в основном функции провиантской команды.
Таким образом, мы, можно сказать, попали к русским трапперам от регулярной армии. В их задачи входила ловля гигантских бескостных рыб в ближайшем озере, их разделка, копчение, вяление и отправка в другие части. Также они вели сбор съедобных растений и изготавливали из сока местных орхидей очень вонючий самогон.
Батальон чувствовал себя в полной безопасности под пологом местных лесов — совершенно непроницаемым как для визуального наблюдения, так и для технической разведки. При соблюдении разумных мер маскировки, разумеется.
К сожалению, в батальоне на ходу оставалось лишь пять тяжелых танков и столько же плавающих разведывательных машин, часть из которых была встречена нами на озере. Но связано это было не столько с боевыми потерями (в последние недели батальон Улянича вообще не вел боев), сколько с недостатком запчастей.
Первый наш разговор с Уляничем вышел довольно коротким. Мы ответили на скучные вопросы: кто, что, где, зачем, почему и так далее.
— Робинзоны… Магелланы… — проворчал майор в заключение. — Потеха просто.
— Мы не врем! — в который раз заверила его Полина.
— Ладно, утро вечера мудренее. Отдыхайте.
Потом принесли ужин. Нам досталось по солдатскому котелку восхитительного рыбного супа, в котором плавали вкусные кусочки чего-то вроде мяса кальмара. После ужина нас определили в пустующую землянку и предупредили, что мы находимся под охраной двух часовых. И что тут никто шутить не намерен, а потому часовым надо подчиняться беспрекословно.
Заниматься диверсиями, шпионажем и саботажем мы не собирались. Стоило нам добраться до тюфяков, набитых сеном, как мы сразу же уснули. Благо, после Лавового полуострова к походному быту нам было не привыкать.
На следующее утро с озера вернулись остальные плавающие танки. Они привезли с собой несколько крупных продолговатых предметов, плотно завернутых в халкопоновый брезент.
Как я узнал гораздо позже, то были обломки истребителя ягну, смытые ливнем с кроны одного из деревьев-гигантов. Но тогда я, конечно, не знал, кто такие ягну, да и танкисты этого не знали. И даже самим фактом обнаружения обломков из загадочного материала они со мной тогда не поделились.
Не доверяли, это понятно.
Примерно через час, который мы с Полиной провели, докуривая последние сигареты, нас снова вызвали к Уляничу.
Вместе с майором в штабной землянке находился худой мужчина с ранней сединой на висках. Это был единственный человек из всех, встреченных нами до сего дня на Грозном, который не ленился бриться каждое утро. Все остальные без различия возраста и звания щеголяли кто трехдневной щетиной, кто бородой.
— Знакомьтесь, — представил нас Улянич. — Инженер-капитан второго ранга Оберучев. Это, — майор заглянул в планшет, — Полина Пушкина, биолог… а это Роланд Эстерсон… авиакосмический конструктор. Уверяет, что сконструировал истребитель… «Дю-ран-даль».
— Очень приятно. — Оберучев холодно кивнул. Судя по всему, он ни на гран не верил в «авиакосмического конструктора».
— Значит, тут вот какое дело, това… господин Эстерсон, — начал Улянич. — Товарищ Оберучев хочет поговорить с вами о вашей профессии. А я хочу поговорить с вашей спутницей… обо всем на свете. Ревновать не будете?
— Нет. — Я пожал плечами (вот бы не растеряться и ответить что-нибудь остроумное! но так всегда).
— Отлично. В таком случае мы с Полиной прогуляемся — в пределах расположения части, разумеется! — а вам я оставляю землянку… Алеша, чаю захотите — сообразишь сам, да?
— Разберемся.
Я отметил, что Оберучев был столь же нелюбезен с майором, как и с нами. Это меня, как ни странно, приободрило. Наверное, просто не с той ноги встал.
— Роланд, давайте сразу начистоту, — предложил Оберучев после того, как Полина с Уляничем вышли. — Я вам не верю. Согласитесь, это довольно странно: встретить здесь, у черта на куличках, конструктора секретной машины, о которой сам я, офицер военфлота, узнал только за два дня до начала войны. Да и то лишь в силу специфики своей должности. Так что не обессудьте, придется вам представить доказательства своей причастности к программе «Сталь-2».
— Первый раз слышу про такую программу, — честно признался я. — Вероятно, это ваше сугубо флотское обозначение… Но «Дюрандаль» сконструировал действительно я. Послушайте, вы на нем летали?
— Увы, не довелось.
— Плохо… Как же я смогу доказать вам, что его конструировал? Вы же не знаете особенностей этой машины так, как знаю их я!
— Меня бы вполне устроило, если бы мы начали с простых вещей. Например: какая максимальная скорость отвесного пикирования «Дюрандаля» в атмосфере?
— Это параметр не паспортный, как вы понимаете.
— Понимаю. В таком случае, каков удельный импульс двигателей?
— Каких двигателей? И где?
— Маршевых. В вакууме.
Я назвал цифру. Далее, в продолжение разговора, а разговор был долгим, я назвал примерно три сотни различных цифр, а несколько раз был вынужден отделаться позорным: «Не помню точно… Порядок такой-то, но…»
Затем поговорили о флуггерах вообще. Оберучева особенно интересовало мое мнение о «Сэнмурве». Коснулись темы истребителя «Громобой», но быстро выяснилось, что мы оба не имеем об этой полумифической машине ни малейшего представления.
— Да, давненько не говорил я с профессионалом такого уровня, — улыбнулся наконец Оберучев. — Помнить таблицу замерзания всех двенадцати типов «компонента Б» — это… это… я даже не знаю, с чем сравнить!
— А могу я, в свою очередь, задать вам один вопрос?
— Пожалуйста! Сколько угодно!
— Вы-то сами эти цифры откуда знаете? Нет, я слышал, вы инженер-капитан, но все-таки… Если вы на «Дюрандале» не летали… И даже, надо думать, в глаза его не видели…
— Честно? Почти все технические параметры «Дюрандаля», которые вы перечислили, я слышу первый раз в жизни! Чтобы проверить истинность ваших утверждений, мне потребовалось бы попасть в Антарктиду!
— Куда?
— Мы так называем Южный полярный континент Грозного.
— А что там?
— К сожалению, не имею права вам это сообщать. — Оберучев снова замкнулся в броне официальных отношений.
Я, признаться, обиделся.
— «Не имею права», «не имею права»! Это я как раз не имел никакого права сообщать вам секретнейшие ЛТХ «Дюрандаля»! Вы, наверное, подозреваете во мне клонского шпиона? Так вот что я вам скажу, милейший: а почему бы мне не подозревать шпиона в вас?! А?
Не выдержав моего натиска, Оберучев стушевался.
— Господин Эстерсон, я не хотел вас обидеть… Но и вы меня поймите… Дело вовсе не в том, что кто-то подозревает вас в шпионаже. Просто если вы вдруг попадете в руки врага…
— Живым я им не дамся! — изрек я с пафосом. И, поскольку мне самому стало смешно, смягчился: — Ладно, нужны мне ваши тайны… Расскажите хотя бы, что на Грозном творится. В целом.
— А что на Грозном, по-вашему, творится? — спросил Оберучев и внимательно посмотрел на меня. — Вот вы, например, когда из Х-матрицы вышли, что видели? Или, может, что-то слышали?
— Слышали. На аналоговом канале мы поймали весьма гадкие звуки. То ли шепот, то ли пришепетывания…
— Вот такие? — спросил Оберучев. Он сделал неуловимое движение рукой и я услышал: «Шшшап… Шапанат… Цнит… Шшшап… Асссу… Жицт…»
От неожиданности я чуть не подскочил. Оказалось, Оберучев в числе прочего держал в своем «Сигурде» запись таинственных радиосигналов.
— Именно! А вам известна их природа?! Известна? — спросил я.
— Известна. Звуки имеют внеземное искусственное происхождение».
