— Знаешь, я собираюсь поехать осенними каникулами в Ригу, к родственникам отца. На целую неделю и… без предков, — сообщил Гера, когда они с Алексом вышли на воздух из длинного вагончика с громко играющей музыкой, — такие строения всегда узнаются с первого взгляда, даже если не заметить больших ярких букв, складывающихся в простое и короткое слово ТИР.

— Клево! — удивился Алекс.

К лету 84-го «Алекс» окончательно стал его вторым именем. Ему это даже льстило, позволяло чувствовать себя парнем из-за границы, например, американцем, изъездившем половину мира, может быть, даже побывавшего на живых концертах «ROLLING STONES», «KISS», «SMOKIE»; парнем, оставившим где-то там, за океаном, на время очередного путешествия (как всегда, это было поездкой в Советский Союз) сногсшибательную блондинку, влюбленную в него по уши, шикарную машину с откидным верхом, какие бывают только в иностранных фильмах, и, конечно, массу чертовски важных дел. На худой конец это помогало вообразить себя просто крутым парнем. К лету 84-го «Алекс» стал неким кодом, магическим заклинанием, позволяющим надеть никому не видимые волшебные очки, изменявшие мир по твоему желанию.

— Это действительно клево! — повторил Алекс. Друзья остановились, чтобы раскурить по сигарете. — Просто класс! И как собираешься провести там это время? — прожив почти шестнадцать лет, он еще ни разу не пускался в одиночное плаванье.

Гера неопределенно пожал плечами:

— Еще не знаю. Но думаю, неплохо, — он проводил взглядом двух молодых женщин, похоже, слегка выпивших по какому-то секретному женскому поводу, и поэтому разговаривавших чуть-чуть громче естественного.

— …когда он так делает, то прямо-таки похож на чудовище! — доверительно поведала подруге высокая крашеная блондинка. — На гадкое, отвратительное чудовищеее!.. Но мне это даже очень…

Та хихикнула и мельком глянула на заухмылявшихся Геру с Алексом.

— Кстати… о чудовищах: эта помада тебе не идет, — сказала блондинка; ее спутница споткнулась и икнула.

Парни рассмеялись, а когда парочка разминулась с ними, повернули головы вслед, продолжая хохотать, как люди, внезапно открывшие у себя такую способность. Подруга блондинки оглянулась и игриво вильнула задом. Алекса это настолько потрясло, что тот выронил сигарету. Гера был готов лопнуть от смеха.

Через пару минут они вышли на Главную Улицу Развлечений, где начинались аттракционы городского Парка культуры, — она тянулась метров на восемьсот; по обеим сторонам широкой дорожки рассыпались увеселительные точки.

Здесь было многолюдно и так, как это бывает только в хороший летний день, весело! Но не дай вам Бог увидеть местные окрестности поздней осенью или ранней весной — нет в мире ничего более унылого. Из нескольких мест одновременно неслась музыка; от касс аттракционов тянулись пухлые очереди, напоминающие столпотворение на остановках транспорта в час пик. По левую сторону тянулись различные карусели, переходя в более «серьезные» аттракционы — «авторалли», «орбита», «цепочки», «сюрприз»… По правую — на сотню метров раскинулся покрытый зеленой ряской пруд, от которого в любую жару веяло прохладой и спокойствием. Дальше шли комнаты смеха, многочисленные кассы, между которыми крутился старый фотограф с настоящей живой обезьянкой на поводке. Неподалеку находились другие атрибуты его профессии, неизменно вызывавшие детский восторг: миниатюрный старинный автомобиль без крыши, картонный дракон в человеческий рост, ярко раскрашенный пластиковый мотороллер — они терпеливо жарились под солнцем, ожидая своего ребенка, как хитрые гоблины. Дальше высилось двухэтажное здание клуба «Романтик» с рестораном и площадкой для дискотек. Затем Улица Развлечений постепенно забиралась вверх, где заканчивалась большим Чертовым колесом. Вдоль всего «пути по аттракционам» выстроились передвижные лотки с газированной водой, сладкой ватой и мороженым. В теплом солнечном воздухе витала легкая прохлада от проплакавшего минуту назад слепого дождя.

Несмотря на окружающее веселье и праздничный пейзаж, к Гере внезапно вернулось мрачное настроение, которое одолевало его в последние дни. Казалось, сегодня утром, смилостивившись, оно решило наконец отпустить, но…

И все из-за того случая четыре дня назад.

Они дошли до середины Улицы Развлечений, оказавшись между «орбитой» и комнатами смеха, когда ЭТО снова нахлынуло на него, отчетливо до самых незначительных деталей, услужливо подсунутых памятью, некстати проявившей свои возможности. И он будто снова очутился в автобусе, едущем в три часа дня по маршруту № 11.

Пассажиров в автобусе было ровно столько, чтобы занять почти все сидячие места. Гера сидел у окна, глядя на залитые солнцем улицы и проплывающие мимо дома, и думал о предстоящей через несколько месяцев поездке в Ригу. На второе сидение опустилась пожилая женщина. Он не обратил на нее внимания, только подумал, что бабушка, к которой он ехал «на блины с вареньем», скорее всего, попросит его сбегать в магазин — как всегда. Затем его думы вернулись к поездке в Ригу — иногда он даже начинал жалеть, что планы ее организовать стали известны ему заранее… слишком заранее. До этого самым длинным самостоятельным путешествием в его жизни была лишь возможность проехаться самому на междугороднем автобусе изо Львова в Тернополь, где его встретили родители. Некоторые его ровесники уже успели объехать полстраны в одиночку или в компании таких же сверстников.

Он в очередной раз представлял, как будет здорово ощутить себя по-настоящему взрослым, когда поезд, вагон и перрон вокзала сдвинутся с места, оставляя машущих руками мать с отцом где-то там, в прошлом, за той границей, откуда начинается новый этап. Да, верно, новый этап жизни — тогда ему уже исполнится шестнадцать, и он получит паспорт. Эта картина прощания повторялась в его воображении столько раз, что Гера стал относиться к ней словно к реальному воспоминанию. А когда через двенадцать минут его поезд, огибая город по плавной окружности, минует темную гору Высокого Замка, он отправится в тамбур, чтобы выкурить первую в этом долгожданном путешествии…

И вдруг он испытал внезапный приступ ужаса: что-то завопило внутри о необходимости выйти из неторопливо едущего по залитым солнцем улицам автобуса, заполненного чуть больше половины… выйти немедленно!

Через три с половиной квартала находилась ближайшая остановка, и Гера, подчиняясь этому внезапному импульсу, решил заранее добраться до дверей, чтобы сразу выскочить на улицу.

Он повернулся к сидящей рядом женщине, собираясь выйти, но, едва приподнявшись с кресла, тут же опустился назад — женщина с ужасом рассматривала свои руки, словно в них копошились черви. Он заметил, что кожа на руках побледнела и сморщилась, как если бы они какое-то время находились в горячей воде.

«Что это?.. — бормотала женщина. — О, Бог мой! Что с ними? — она обернулась к Гере с мольбой в глазах. — Что-то с моими руками? Мальчик, помоги мне… Мальчик!..»

Гере казалось, что его тело погрузилось выше головы в какую-то прозрачную вязкую субстанцию. Он не мог пошевелиться, не мог выдавить из себя ни единого звука.

«Помоги мне, мальчик!.. — завопила женщина. — ПОМОГИ! МОИ РУКИ!»

Однако краем глаза Гера отметил с еще большим удивлением, что никто из пассажиров, даже те, кто находился рядом, не смотрит в их сторону. Они словно очутились в ином измерении. Вот молодая мамаша поддерживает маленькую девочку, чтобы та могла дотянуться до окна и оторвать от стекла кем-то прилепленный на жвачку проездной билет… Двое мужчин в военной форме, читающие одну газету и обсуждающие что-то между собой… Парень лет двадцати, пытающийся проникнуть взглядом в загадочную глубину декольтированного выреза сидящей рядом девушки… Кондуктор, устало бредущий по проходу между кресел…

Всем им было абсолютно безразлично, они ничего не замечали, они казались запрограммированными зомби, сосредоточенными только на себе.

Крики женщины перешли в пронзительный визг.

Гера видел, как ее руки меняются, разбухают, покрываются темными лилово-красными пятнами…

словно под натянутой, как поверхность надутых резиновых перчаток, кожей лопаются…

Сидящая впереди средних лет брюнетка развернулась вполоборота к мальчишке третьего или четвертого класса, засунувшего в рот пальцы, и звонко шлепнула по руке: «Не грызи ногти, Алик!» Его уши густо покраснели; сзади хихикнула какая-то девчонка. Уши Алика запылали еще ярче.

Гера продолжал наблюдать за меняющейся картиной: теперь это были уже не «пятерни тролля» с почерневшими ногтями — руки женщины резко уменьшились в объеме, казалось, кожа на них сначала одрябла, затем, желтея, подобралась, сморщилась и затвердела, обтягивая кости… Это были уже не руки, а какие-то скрюченные птичьи лапы с узловатыми пальцами-когтями. Женщины, впрочем, тоже больше не было. На ее месте сидело ухмыляющееся высохшее как мумия существо, чем-то напоминающее гигантского паука, и хрипло смеялось режущим слух голосом.

Гера понял, что еще немного — и он закричит. Его рот уже открылся, воздух до предела наполнил легкие, но… ничего не произошло, он не издал ни звука.

«Ххррхс-с!..» — издало существо, ухмыляясь и обнажая темно-коричневые зубы, похожие на сучки обгорелого в пожарище дерева. И потянулось к шее десятилетнего Алика, страдающего привычкой грызть ногти, который сидел впереди вместе с мамой. Тот как раз снова машинально заглотил палец. Лапы монстра обхватили сзади его голову и потянули вверх. Голова мальчика отделилась, будто у сломанной куклы; только между плеч остался торчать белый штырь позвоночника, да кровь из огромной рваной раны вокруг заливала воротник ярко-голубой рубашки. Его, с обгрызенными ногтями, пальцы продолжали искать несуществующий рот…

Голова мальчика, которую монстр теперь держал одной рукой за волосы, повернулась как волчок вокруг своей оси и остановилась, указывая заострившимся восковым носом на Геру, словно стрелка компаса — на север. Гера совершенно реалистично ощущал, как кровь из разорванной шеи мальчишки теплым бульоном льется ему на колени.

«Я же сказала: не грызи ногти!» — мама Алика строго оглянулась на безголового сына, чьи руки упорно продолжали искать рот, и опять залепила по ним ладонью. Откуда-то сзади раздался смешок все той же девочки. Безголовое тело Алика дернулось как от электрического удара, руки опустились и смущенно нырнули в щель между сведенными вместе коленями. Его голова, обращенная лицом к Гере, безжизненно болталась в лапе чудовища, которое, казалось, окаменело совсем и выполняло функцию гротескной вешалки.

Вдруг бледные веки мальчика дрогнули, глаза широко открылись и встретились взглядом с глазами Геры. В них корчились беспредельный ужас и мольба.

«Это он! — закричала голова Алика голосом Геры. — Это он! Он приближается! Он придетза тобой! Часть тебя уже знает… ЗНАЕТ, когда это случится!»

И тогда Гера закричал сам.

Салон автобуса дрогнул перед его глазами… и он обнаружил, что стоит, застряв между коленями пожилой женщины и спинкой переднего сидения, где Алик в очередной раз совершал очередную стыковку Палец — Большая Точилка (Гера успел заметить, что на обслюнявленном указательном пальце практически уже не осталось даже понятия «ноготь»).

На самом деле он не кричал, а только выпускал широкий поток воздуха через открытый рот, словно астматик, пытающийся вызвать у себя приступ.

Через противоположное окно Гера увидел, что за время его ухода из реальности (но что это было в действительности? галлюцинация? бред?.. и сколько это длилось в его собственном восприятии? три минуты? пять?) автобус успел проехать не больше половины квартала! Несколько человек, в том числе и женщина на соседнем сидении, обеспокоено смотрели на него — особенно женщина, которой он чуть не плюхнулся на колени.

Гера выбрался в проход и с нетерпением ожидал, когда автобус подъедет к остановке. Казалось, водитель нарочно сбавляет скорость, чтобы дольше удержать его в салоне автобуса. Несколько раз он бросил взгляд от дверей на тонкую шею мальчишки по имени Алик, пытаясь убедиться, что на ней действительно не осталось следов, после того как скрюченные лапы монстра…

Наконец он доехал до остановки и выпрыгнул из автобуса раньше, чем скрипучие двери полностью открылись, а сам автобус еще катился по инерции с малой скоростью.

В тот день у бабушки Гера так и не появился, хотя оказался всего в десяти минутах ходьбы от ее дома. Сойдя на долгожданной остановке, он сразу же направился домой. Пешком.

В ближайшую ночь ему снились многосерийные кошмары, от которых невозможно было спастись ни вставанием в туалет, ни попытками покурить в форточку, чего он никогда раньше себе не позволял. Даже пробуждение не играло никакой роли — кошмарные видения из автобуса будто обладали способностью проявляться из темноты, как изображение на фотобумаге, опущенной в ванночку с фотохимикатами.

В итоге он провел вторую половину ночи, сидя с включенным светом. Последний раз ночник исполнял роль его охранника десять или одиннадцать лет назад, когда, наслушавшись от других детей страшных историй — рассказанных Старшими Братьями, — он боялся появления из-под кровати злого волосатого Бабая или мертвого дедушки, который соскучился за три года под землей и пришел поиграть с внуком…

Следующие три дня Гера с облегчением ощущал, как этот страх постепенно уходит… вернее, отступает куда-то на дальний план, чтобы затаиться и дождаться своего времени. Правда, иногда ему мерещилось что-то в людской толпе, или казалось, что в одном из окон дома напротив он видит иссохшую зловещую фигуру, машущую ему рукой.

Особенно Геру донимал его собственный портрет, висевший напротив кровати; словно он ощущал некую тайную связь случившегося в автобусе с тем далеким днем, когда побывал в фотосалоне… и тогда ведь тоже что-то произошло? Что-то…

Он не мог избавиться от странной уверенности, что уже видел это существо (Отрывателя голов… так ведь?) где-то раньше — когда-то давным-давно — быть может, с того момента прошло даже больше времени… чем он живет на свете. Намного больше, чем минуло с того дня, когда он издал свой первый вопль в родильном доме. Но как такое возможно?

На пятый день все вроде бы прекратилось. Через пару часов у него намечалась дружеская встреча с Алексом. Жизнь возвращалась в норму.

Но в парке это вновь попыталось дотянуться до него.

— Нет, ты видел, как она крутанула задницей? — воскликнул Алекс, не в силах успокоиться.

— Попкой… — отстранено уточнил Гера, чувствуя, как гнетущие воспоминания уходят снова.

— Попкой, — повторил он и растянул губы в пошловатой ухмылке заправского волокиты, знающего несомненную разницу между такими понятиями женской анатомии, как «попка» и «задница». И надеялся, что вскоре сможет существенно расширить свой небогатый теоретический кругозор в этой сфере. Благодаря практическому опыту, когда с ним впервые произойдет это. Например, в Риге.

Да, скоро он поедет в Ригу. И уже не вернется назад прежним, — это чувство было слишком сильным, чтобы обмануть. Когда тебе пятнадцать, то кажется, достаточно лишь внешней смены декораций, чтобы с легкостью добиться исполнения самых заветных желаний. Впрочем, наверное, тихая вера в это никогда не умирает до конца.

Алекс о чем-то мечтательно сказал и толкнул Геру, ожидая реакции.

— Что? — отозвался тот, провожая взглядом странного, одетого не по сезону, в длинный плащ, мужчину с таким напряженным выражением лица, которое не могло не привлечь его внимания. На секунду ему показалось, что одна рука мужчины, опущенная в карман плаща, что-то ритмично сжимает — эспандер или…

«Сердце… там его сердце… — пронеслась внезапная мысль. — Там, под плащом, тянутся трубки…»

Что за бред?

Мужчина в плаще смешался с толпой, и Гера потерял его из виду.

— Я говорю, может, стоило познакомиться с ними? — сказал Алекс.

Гера фыркнул:

— Им лет по двадцать пять, идиот, мы дли них просто два сопляка, — он снова усмехнулся, уже с долей высокомерного юношеского презрения: — Может быть, ты собирался это сделать?

— Я… — начал Алекс и осекся, краснея. Проблема Первого шага все еще оставалась для него непреодолимой. Волшебные очки магического «Алекса» — американского парня с тачкой, стройной красоткой где-то там за океаном и прочим — вдруг утратили силу.

Минут через пятнадцать, когда друзья поднялись к Чертовому колесу, и, покинув Парк культуры, оказались в Стрийском парке, — которые разделяла лишь покрытая брусчаткой дорога. — Гера направился к скамейке, где сидели две девчонки, по виду года на два младше их с Алексом. Тот, как обычно остановился неподалеку, предоставив более решительному другу «наладить контакт». Если у Геры получалось, он присоединялся минутой позже; иногда образ застенчивого друга выходило даже удачно обыграть.

До скамейки оставалось еще шагов десять, но Гера уже точно знал, какая из девочек будет его (в случае удачи, разумеется). Он хорошо различал ее красивый профиль. А вот что касалось ее подружки… Он уже давно выявил безоговорочную, как аксиома, тенденцию — у красивых девчонок всегда страшненькие подружки (во всяком случае, в девяти вариантах из десяти). И испытал внутреннее злорадство, рассмотрев, что это правило может сработать и сегодня. Предпочитаешь оставаться в стороне, Алекс, наблюдать из укрытия, когда я все сделаю сам? — получай толстушку, ха-ха!

Девушки обратили на него внимание, лишь когда он близко подошел к их скамейке.

— Привет, — сказал Гера, стараясь придать своей улыбке то самое выражение (приветливое и немного смущенное, какое, по его мнению, может понравиться девушке, с которой знакомятся на улице), что он усердно репетировал последние пару недель перед зеркалом, узнав о предстоящей поездке в Ригу.

— Привет, — ответила симпатичная девочка и с любопытством посмотрела на него. Толстушка не сказала ничего, только прыснула и смущенно отвернулась.

Гера перевел взгляд опять на ее подругу и, отчаянно стараясь не покраснеть, подумал, какие у нее красивые серые глаза. Черт! — да ему вообще никогда не доводилось говорить с такой красивой девчонкой!

Внезапно все заготовленные заранее слова и фразы куда-то улетучились. Гера почувствовал, что готов влюбиться — впервые по-настоящему. И ему было все равно, что безымянной девочке четырнадцать, а может, и всего тринадцать лет. Это ведь не так уж и важно, правда? Особенно, если тебе самому еще нет шестнадцати.

— Мы с другом… — начал он и запнулся, чего с ним не случалось уже года два в подобных ситуациях. — Мы с другом тоже сегодня решили погулять здесь.

«Отличное начало, придурок! Просто неотразимо! Да она сейчас рассмеется над тобой… и даже эта ее жирная подружка. Придумай наконец что-нибудь…»

— В-вот… — закончил Гера, словно подошел только затем, чтобы сообщить эту потрясающую новость. Толстушка хихикнула, глядя куда-то в сторону, а он понял, что уже не может сдержать краску смущения на лице.

— Мы тоже, — ответила сероглазая девочка. И… к облегчению Геры, она не смеялась над ним; ее взгляд был приветливым.

Это помогло Гере почувствовать себя увереннее, он ободрился:

— Да, мы хотели бы познакомиться с вами. Погулять… можно сходить в кино, поесть мороженое. А потом… ну, не знаю… Если хотите, покатаемся на Чертовом колесе. Составите нам компанию?

Девушка улыбнулась (неужели согласна принять его предложение?) и вопросительно оглянулась на подругу.

— А где же твой друг? — спросила она. Гера не мог оторвать глаз от ее улыбки.

— Ну, он… слишком застенчивый, понимаешь? — их взгляды встретились снова, и Гера заметил большое сходство во внешности — большое, но не сразу ощутимое — этой незнакомой сероглазой девочки с Анжелой, подружкой Марины, с которыми он и Алекс десять месяцев назад прогуливали школьные занятия в этом же парке. Но, несмотря на сходство, она была намного симпатичнее Анжелы. Нет, она была потрясающе красивой!

— Вон он стоит. — Гера показал на Алекса, стоявшего метрах в тридцати и усердно делавшего вид, что происходящее здесь, его совершенно не касается.

— Забавный, — улыбнулась сероглазая девочка. — Тебе, наверное, очень весело с таким другом, — и опять посмотрела на него.

Сейчас должен был наступить решающий момент, когда все окончательно прояснится.

— Позвать его? — Гера чувствовал необычайное волнение, у него даже перехватило дыхание. Да что это с ним!

Она, тоже смутившись от понимания ситуации, слегка прикусила нижнюю губу, но уже в следующий миг по ее взгляду Гера с облегчением понял, какой последует ответ. Она колебалась секунду-другую, снова глянула на подругу, сидевшую с безучастным видом (ну чем ни парочка Алексу!), и согласно кивнула.

У него получилось!

— Кстати… меня зовут Гера, — счастливо выпалил он. Алекс теперь мог и подождать. — А тебя? — и, спохватившись, повернулся к подружке-толстушке. — И те…

Та, все время разглядывавшая свои туфли, вдруг вздернула голову и пронзительно засмеялась, так, что Гера отшатнулся от скамейки. Ее глаза почернели и глубоко ввалились, из перекошенного рта выглядывали похожие на обгорелые сучья зубы.

— А ты угадай! — проскрипела пухленькая подружка невыносимо режущим и таким уже знакомым голосом. — Угадай, как меня зовут!

Не в силах с собой совладать, Гера вскрикнул и бросился бежать со всех ног от скамейки.

Ничего не понимающий Алекс беспомощно смотрел ему вслед…

ЩЕЛК!..

Этот случай, в череде остальных, связанных с посещением фотосалона летом 1980-го года, где за дверью с нарисованным олимпийским Мишкой и длинной серебристой трещиной в стекле делал снимки странный фотограф, — стал для Геры последним. Видения больше не преследовали его, и вскоре он о них позабыл. А все, что имело к ним отношение, со временем выцвело как старая одежда, став всего лишь одними из множества смутных воспоминаний детства и его последних месяцев в 84-ом. Все это осталось где-то там, за далеким туманным порогом, который возможно преодолеть только один раз и лишь в одном направлении. А мало ли чего случается в детстве…

Это ушло.

Но не навсегда, потому что являлось частью его будущего, а то, что принадлежит будущему, — всегда возвращается. И оно вернулось, через пятнадцать лет — терпеливо дождавшись его в том времени, которому принадлежало.

И часть его об этом знала…

ЩЕЛК!..

— Я сразу поняла, что он ненормальный, — сказала толстая девчонка своей сероглазой подруге, которая уже минут десять задумчиво смотрела на поворот аллеи, где скрылся тот странный парень.

Гера…

— Нет, я так не думаю, — медленно ответила она. — Что-то случилось.

— А я тебе говорю — он сбежал из психушки, Карина…

ЩЕЛК!..