Глава 3
Бука
…Родив сдавленный писк, Маркевич начал оседать на пол, пытаясь оглянуться назад и одновременно ужасаясь того, что могли увидеть его вылезшие из орбит глаза. Но так и не решился закончить поворот головы к своему плечу, на которое опустилось нечто тяжелое, издающее жуткий смрад.
У Маркевича возникло ощущение, что мир под ногами опрокидывается, словно его втянуло в цепкий, как клещ, ночной кошмар, из которого невозможно выбраться. Пережитый им в первые секунды ужас был настолько глубок, что, казалось, разом вместил все до единого страхи, испытанные Маркевичем за предыдущую жизнь.
Бука, — как шилом пронзило мозг. — Его Бука!.. Он вернулся… Он все-таки пришел заним…
Маркевич наконец достиг пола и, уткнувшись лицом в согнутые колени, тонко заскулил. В этот момент он был готов расстаться даже со всем содержимым замурованного в кабинете тайника, где хранил все свои сбережения, только бы не поднимать глаз, не видеть, КТО нависал над ним.
— Я ничего не сделал… Это… Ош-шибка!.. — Маркевич был уверен, что Бука пришел его наказать.
Бука только для того и приходит…
К плохим детям, чтобы наказать.
Но…
В памяти неожиданно всплыл образ молодой женщины, находившейся на пятом месяце беременности. Она скончалась через два дня после того, как Маркевич убедил ее, что все обойдется, если провести аборт.
Он до сих пор до мельчайших деталей помнил выражение ее лица во время операции, хотя это происходило настолько давно, что он не смог бы точно ответить, в каком именно году. Однако тонкая струйка крови, бегущая по ее подбородку из прикушенной губы…
Это не Бука из его детства.
Потому что это она.
— Я не виноват!.. — Маркевич сделал попытку отползти в сторону. — Это с-случайность! Этого не должно было…
Гостья многозначительно безмолвствовала.
Мирослава Маркевича часто трясло, будто он ухватился за оголенные провода под высоким напряжением. Он уже совершенно точно знал, что не увидит следующее утро.
— Ч-что… вы собираетесь сделать? Я… — Маркевич скорее почувствовал, чем услышал, как она приблизилась. Оно…
И съежился, когда услышал голос:
— ТЫ ОТКРЫВАЛ АРХИВ…
Маркевич дернулся. Причем здесь архив?!
И вдруг вспомнил молодого человека лет тридцати, который приходил в больничное отделение на днях. В его дежурство. Хотел выяснить кое-какие детали, даже заплатил деньги. И он его впустил.
Это и был тот Грех, за который он сейчас понесет Расплату? Ведь он даже не понял, что именно интересовало визитера.
— Я не виноват! — проблеял Маркевич неожиданно пронзительным голосом. — Он… он заставил меня!
— ТЫ МРАЗЬ, ДОБРЫЙ ДОКТОР! — прохрипело Оно, наклоняясь еще ближе.
— Нет! Не так… не так! — Маркевич смекнул, что ляпнул не то, что следовало.
— МНЕ НУЖНО ИМЯ ВРАЧА, ПРОВОДИВШЕГО ПЕРЕЛИВАНИЕ… ТОГО ВРАЧА!
Переливание? Чего… крови? Да, верно, что-то такое в бумагах было.
Но врач…
— Я не знаю… не помню.
Плохой ответ, очень плохой — он будет наказан.
— ТЫ ОБЯЗАН ЗНАТЬ!
— Сейчас… сейчас… — Маркевич изо всех сил напряг память.
Он обязан знать.
Это правда. Потому что он действительно прочитал фамилию того врача. И он не хотел умереть смертью, которой мог наградить его Гость. В наказание за плохую память.
Маркевич радостно встрепенулся: какая удача!
— Лозинский… Точно — Лозинский! — но по-прежнему не решался посмотреть вверх.
Да, в стационарной карте того человека стояла фамилия Лозинского. Как можно было забыть! Теперь он поквитается с ним… Не взирая на ужас, Маркевич почувствовал дикое злорадство — он вернет долг этому неотесанному солдафону, который не далее, как сегодня днем, назвал его прилюдно «гребаным слизняком от медицины». И за это, и за все остальное.
Вот так, уважаемый коллега…
— АДРЕС! — голос Гостя был как шелест копошащихся в гробу жуков.
К великому облегчению и радости Маркевич смог без труда вспомнить нужный адрес, хотя приходил домой к Лозинскому лишь однажды, несколько лет назад, когда они еще не успели стать заклятыми врагами.
— УЧТИ, ЕСЛИ ТЫ СОЛГАЛ — Я ВЕРНУСЬ!
Маркевич ни на миг не усомнился, что Оно может выполнить свое обещание.
— Клянусь! Правда! — Его захлестнула сумасшедшая радость. Оно собиралось уйти. Оно просто хотело кое-что выяснить, и ничего больше. Оно не собиралось его УБИВАТЬ!
— ТЫ ПОНЯЛ МЕНЯ… ДОБРЫЙ ДОКТОР?
Оно снова опустило свою огромную руку Маркевичу на плечо. И стиснуло с ужасной силой. Врачу показалось, что его рука выдавливается из плечевого сустава. Маркевич издал череду судорожных свистящих звуков, чувствуя, как опорожняется его кишечник, словно в штаны полился горячий пластилин…
— ТЫ ВЕДЬ… ДОБРЫЙ ДОКТОР? — прохрипело Оно ему в самое ухо.
— Н-нет!.. Нет! — заплакал Маркевич. — Я плохой… я очень плохой…
Оно отпустило его плечо.
И Маркевич услышал, как Гость… уходит!
Облегченно вздохнув, он продолжил смотреть в пол медленно стекленеющими глазами.
И только испуганный скрип форточки нарушал тишину…
