Книга: Деревянные облака
Назад: Глава седьмая
Дальше: Глава девятая

Глава восьмая

Рассказ мой приближается к концу. Если когда-нибудь я сведу воедино мои сумбурные воспоминания, то лучшее название для этой части – «Слепой полет».
Расстыковались с орпеком. «Лайба» шла по инерции.
Алан держал руки над сенсорами. Он беззвучно пошевелил губами, потом тронул несколько полос – фрр – зашумели двигатели, невесомость исчезла. Леденящий восторг тряс меня – вот оно, началось! Что именно началось, я не понимал, но твердо знал одно – это Событие, и я не в стороне. Может, сейчас и развяжутся узлы, туго накрученные последними годами. Вот я лечу туда, в пекло, сражаться и умирать, спасать и геройствовать. Так начался наш бросок на Красную.

 

А тогда, в шлюзовой, после слов Лыкова о мятеже воцарилось молчание. Даже Татьяна перестала всхлипывать. В первую минуту я не понял, о чем говорит Кузьма. Взрывы, заложники… Опять временной сдвиг, как тогда, со мной?
Алан действовал мгновенно. Он подошел к Лыкову, негромко сказал: «Бегом за мной, на связь!» – и, крикнув Сергею «Карантин!», с места рванул по коридору. За ним сорвался Кузьма.
Романенко, не оборачиваясь, попятился к стене, сунул руку за спину, и вторая диафрагма быстро сошлась, отрезав нас от внутренних помещений.
– Что это значит? – вскинулся мужчина со шрамом на щеке.
– Карантин, – развел руками Сергей.
– Вздор! – крикнул мужчина со шрамом. – Мне срочно нужно связаться с женой! Где у вас транспорт на Литий-Юг?
Романенко успокаивающе поднял ладонь:
– Подождите немного, – сказал он виновато. – Станция забита пассажирами. Если начнется паника… Вы понимаете?
Снова тишина, только прерывистое шумное дыхание Татьяны нарушало ее. Я подошел к ней, поздоровался. Она подняла покрасневшие глаза, непонимающе взглянула. Я сказал, что был в ее краях, спросил, как Никифор. Она пробормотала: «Не знаю», – и заплакала.
– Там на стройке был взрыв, – мрачно сказал мужчина со шрамом, – говорят, есть жертвы. Ей надо бы подождать, когда все вернутся, а она сразу на стартовую площадку кинулась.
– Я не могу ждать! – закричала Татьяна. – Я боюсь ждать! Если с ним что-то случилось, я… я…
– Не волнуйтесь, Таня, – попытался я успокоить ее, но она вырвала руку, вспыхнула и резко спросила:
– Что вы меня Таней называете? Вам Никифор сказал, что меня Таней зовут? Я вас в первый раз вижу!
– Успокойтесь, Лена, – вмешался мужчина со шрамом.
Я даже не удивился тому, что Таня оказалась Леной. Во мне судорожным комком трепыхалось ожидание Событий. Такая перемена действующих лиц вполне соответствовала обстановке.
Романенко неслышно тронул за рукав. Кивнул в сторону внешней диафрагмы. На терминале рядом с ней было видно, как тянутся к «лайбе» сервисные штанги; выполз, извиваясь, толстый красный силовой кабель и впился в разъем.
– Готовят к выходу, – шепнул Сергей. – Станция заработала!
Через несколько минут внутренняя диафрагма раскрылась, в проеме возникли Алан и Кузьма.
– Извинения всем! – сказал Алан. – Просьба немного отдохнуть в медотсеке. Эта просьба не моя, а Совета Управителей.
Мужчина со шрамом, небрежно привалившийся к стене, выпрямился.
– Сергей, проводи в медотсек, – обратился Алан к Романенко. Пожилой мужчина в домашнем костюме подошел к Алану.
– Я знаю, где медотсек. Могу провести.
– Спасибо! Только никому… Понимаете?
– Что вы волнуетесь, молодой человек! – спокойно ответил мужчина в домашнем костюме. – Мы же не дети.
– А вы? – спросил Алан мужчину со шрамом.
– Мне срочно нужно к жене, на Литий-Юг.
– Чем помочь вам? – поднял брови Алан.
– А вот этим, – ткнул мужчина пальцем в сторону терминала. – Вы же собираетесь лететь на Красную!
Лыков крякнул, но ничего не сказал, укоризненно взглянув на Алана. Алан пошевелил губами и спросил:
– Вы кто?
– Кристофер Барток. Южная шапка, исследователь фирна.
– Но… – замялся Алан, поглядывая на Лыкова.
Кузьма подошел к Бартоку, оглядел его с ног до головы, буркнул «ладно» и обратился ко мне:
– Будем прорываться на станцию наведения.
– Заработала? – спросил Романенко.
– Нет, – ответил Алан.
– А как же… – начал Романенко, осекся, подскочил к Алану и негромко проговорил: – С ума сошли, разобьетесь в прах!
– Отставить! – вдруг гаркнул Лыков.
Романенко вздрогнул от неожиданности и выпустил рукав Алана.
– Совет Управителей поручил… То есть попросил меня уточнить обстановку, – внушительно сказал Кузьма. – Неограниченные полномочия, хм, – он закашлялся. – В общем, разведгруппа из двух…
– Трех! – перебил я Кузьму.
– Я с вами! – немедленно вмешался Барток.
– И я! – сказал Романенко. – Иначе не выпущу. Четырнадцатый параграф. В случае отказа станции наведения диспетчер имеет право…
Алан посмотрел на часы, подошел к терминалу.
– Марченко, начинай вывод.
Диафрагма раскрылась. Алан, не оборачиваясь, вошел в рукав, за ним быстро последовали Барток и Кузьма.
Романенко шепнул мне: «Ох и шмякнемся мы вдрызг!» – и мы пошли за ними. Оболочка рукава мягко проседала под ногами. Алан сел в водительское кресло, оглядел управление, пошевелил пальцами и со словами «все позабыл» осторожно тронул несколько полос.
«Лайба» медленно отплыла от причала и вышла в створ.
– Неужели аварии не предусмотрены? – спросил Барток.
– Предусмотрены, – ответил Сергей. – Только уже лет десять не было случая, чтобы станция отказала. Где-то на орпеке лежат вкладыши с автонаведением, но кто их сейчас найдет? На «Зустриче» бедлам, склады уплотнены, людей некуда размещать.
– Как же мы сядем?
– Задницей, – сказал Алан. – Не задавайте глупых вопросов, исследователь фирна. Вы хорошо знаете местность у Южной шапки?
– Н-не знаю…
– Слушай, Алан, – сказал я, – месяца полтора назад в трех километрах от Леонова выжигали полосой степь. Километров десять – идеальная площадка. С воздуха должна хорошо просматриваться.
Алан нагнулся над планшетом. Тонкие зеленые линии рельефа и координатная розовая сетка слегка подрагивали.
– Здесь! – сказал Алан, уперев палец в планшет. – Ну, пошли помаленьку.
Сели благополучно. Но не у Леонова, а в ста километрах от него. Виноват был я. Заметив длинную темную полосу, вскричал: «Вот она!» – схватил Алана за плечо. Алан послушно кинул машину с пятикилометровой высоты вниз. Сели на подушке. Это была недавно выжженная полоса, только не у Леонова, а в джунглях, почти в самом центре Парфюмерного леса.
Алан сообщил на орпек координаты. Открыл люк, вылез на выжженную рыхлую почву, понюхал воздух.
– Отвык! Ну, вперед!
– Кто знает дорогу? – спросил Кузьма.
– Полоса выведет к стройплощадке, – ответил я. – Если к сорок девятому квадрату, то недалеко. Если к пятьдесят второму – дальше. За день в любом случае дойдем, если не съедят.
– Не должны, – сказал Лыков.
Идти было легко – вес поменьше, и сезон ветров позади. Но дыхание джунглей чувствуется. Я-то выдержу одуряющий воздух, а вот как Лыков?
Кузьма шел молча. Разговор начал я.
– Быстро ты с Советом договорился.
– Да. Молодцы! Я боялся, начнут мусолить, но нет, раз-два, назначили меня, то есть попросили разобраться на месте, почему нет связи со станцией. Я им про мятеж, а они просят не спешить с выводами. Действительно, ввалились в слезах, одни говорят одно, другие – другое…
– Что говорят? – не понял я.
– Ну, седой рассказал про заложников, девчонка про своего жениха, кто-то про взрывы на стройках… В общем, когда у меня картинка сложилась, я рванул на «лайбу». А они за мной!
– Ох, Кузьма… – только и сказал я.
Плохо дело. Все кончится мыльным пузырем, похлеще, чем у Прокеша. Тот хоть Совет Управителей своими идеями не пугал. Удивил меня Кузьма – из-за слухов поднял такой шум! На стройке могла случиться авария. Одновременно вышли из строя линии связи. Неразбериха, слухи – а ему показалось!.. Но почему Совет Управителей разрешил рискованную высадку?
Я словно искупался в ледяной воде. Приподнятое настроение и ожидание Событий мигом слетели. Устал я от разочарований. Прокеш, а теперь вот Кузьма… От Вацлава заразился, что ли?
– И все-таки они не удивились, – проговорил Кузьма.
– Кто? – равнодушно спросил я.
– Ну, в Совете. Один был на Миронова похож, мне даже показалось, что он обрадовался. Он мне насчет полномочий и сказал. Хотя, сам понимаешь, Алан лучше разбирается в местных делах.
Я пожал плечами.
– Учли твое военное прошлое…
Кузьма коротко хохотнул, потом задумался.
– Ладно, разберемся на месте.
Через два часа мы вышли к краю полосы. Недалеко, за чащей, виднелись сегменты большого купола.
– Вроде он цел, – сказал Алан, вглядываясь в купол, – а вовсе не взорван.
– Если я ошибся, это тоже хорошо.
Я шумно вздохнул. Полоса сужалась, джунгли подступали ближе и ближе. Последнюю сотню метров пришлось продираться сквозь стену растений, перелезая через лианы, карабкаясь по огромным вздутиям стволов, исколов руки об остроконечные жесткие листья.
Кое-где свисали гроздья лимонных ягод, еще с прошлого сезона. Чуть сморщенные, потемневшие, они не так вкусны, как свежие, но жажду утоляют. Сорвал несколько ягод и сунул в карман. Через несколько шагов попалась еще одна гроздь, которую не успели склевать воробьи. Я дернул ее, на меня посыпались синие муравьи, крупные, каждый с ноготь. Здешние муравьи не кусаются. Симпатичные синие работяги. Аккуратно стряхнул их на лиану. Они сбежались в кучу и замерли, шевеля антеннами. Я подмигнул им и полез дальше, в проход между стволами, туда, где мелькала оранжевая куртка Романенко. За моей спиной раздалось оживленное щелканье. Оглянувшись, я увидел пару воробьев, деловито расправлявшихся с муравьями. Один воробей, размером с земного голубя, поднял голову, дружелюбно посмотрел на меня и пару раз лихо свистнул. Благодарил за обед, что ли?
Я вылез на маленькую поляну и уперся в спину Романенко. Рядом настороженно замер Алан. Кузьма и Барток влезли на ствол.
– Чего испугались? – спросил Романенко.
Алан показал на медленно вздувавшийся перед нами бугор. Из-под опавших листьев и кусков коры показалась почва.
– Дальше пойдем как по дороге, – весело сказал Романенко.
Алан хлопнул себя по лбу и рассмеялся.
– Совсем забыл!
Бугор лопнул, из развороченной почвы блеснул немигающий глаз, потом появилась голова, и вот метр за метром начал выползать уж. Романенко подскочил к голове, пару раз пнул, направляя к площадке. Уж послушно пополз в ту сторону, раздвигая мощным, двухметровой толщины телом ветки и лианы, подминая кусты. Мы быстро пошли за ним, пока не распрямились кусты.
Кузьма вытер вспотевший лоб и негромко сказал мне:
– Ты бы хоть предупредил…
– Это уж, – пояснил я. – Змея такая.
– А я думал – это смерть наша! – сердито отозвался Кузьма.
– Они не опасны, – сказал Алан. – На них дети катаются.
– А гадюки такие есть? – спросил Кузьма.
– Они все неопасные, – ответил Алан. – Все.
На строительной площадке уж поднял голову, потом испуганно дернулся и ввинтился в почву. Через минуту это чудовище скрылось, оставив после себя осыпающуюся дыру.
На квадрате было тихо и непривычно.
– Сегодня что, пятница? – спросил я у Бартока.
– Среда. – Он понимающе взглянул на меня.
Рабочий день, а на площадке никого нет. Если на шахте большой прорыв, то могли снять всех. Вдруг захотелось, чтобы Кузьма ошибался, и черт с ними, с событиями, с какой буквы они бы ни начинались. Не нравилась мне тишина на стройплощадке.
Потом настроение совсем ухудшилось. Беспорядочно разбросанные манипуляторы, ни одной тяжелой платформы, нет колесников, оснастка валяется… Словно все побросали в спешке и ушли.
Рядом с пластиковыми времянками лежала опрокинутая малая платформа с синими четверкой и девяткой на корме.
– Это сорок девятый квадрат, – сказал я. Алан стоял, задрав голову.
– Что там? – спросил, подходя, Кузьма.
Наверху, там, где шел первый ярус, на светлом фоне эмалита черным провалом зияло большое отверстие с изломанными краями, как будто несколько плит обвалилось.
– Вон еще одна, – тихо сказал Алан.
Вторая дыра была еще безобразнее. Неопрятно торчали перекрученные лапы крепежа, одна плита висела на монтажных болтах.
– Девушка говорила, что монтажников предупредили, – сказал Кузьма. – Дали им несколько минут, а потом начались взрывы.
– Я себе иначе представлял взорванную станцию, – отозвался Алан. – Думал, здесь все разрушено.
Романенко кругами ходил по площадке, заглянул в окна времянок, обошел платформу, вернулся к нам и сказал:
– Никого нет. Бросили все и ушли.
– Так! – Кузьма почесал щеку. – Давайте и мы двинемся.
– Подожди, Кузьма, – вмешался я, – на платформе доберемся.
– У нее кабина разворочена, – возразил Романенко.
Да что здесь в самом деле произошло? Я подошел к ближайшему головному модулю, откинул колпак. Манипулятор в порядке, только почему-то брошен посреди площадки, а рядом, сложив конечности, сиротливо и беспомощно валяются ведомые. Прямо кладбище вымерших ящеров. В кабине двоим можно, тесновато будет, но ничего.
– Сергей! – позвал я.
Романенко ушел к рухнувшим плитам и не услышал меня. Я захлопнул колпак и пошел к нему, считая по дороге головные модули – желтый, синий, красный… Три головных – неплохо, по двое влезем и доберемся быстро. Не за час, конечно, но и не за день. Сергей был спасателем, значит, сможет вести, а вот как Алан – не знаю. Ну, провести манипулятор по дороге – дело нехитрое.
Я подошел к Сергею.
– Слушай, ты «гекконы» водил… – Увидел остановившийся взгляд, посмотрел в ту же сторону и вздрогнул.
Он лежал, уткнувшись лицом в пыль и строительную труху. Руки со сжатыми в кулак пальцами прижаты к голове. Рядом валялась смятая каска. И тут же – обломок плиты. Кровь на волосах и одежде запеклась, почернела. Я присел, перевернул его на спину. Крови на лице нет. Открыты неживые глаза. Никифор.
– Сюда, – тихо сказал Сергей, потом закричал: – Сюда, скорей!..
* * *
Машины шли ровно, плавно покачивая стабилизаторами. Сбоку от меня, прижавшись к колпаку, неудобно расположился Кузьма. Я, как мог, сдвинулся в сторону, но голова его все равно упиралась в поручень.
За нами шла машина Сергея, к нему впихнулся Барток. Алан вел машину сам.
За поворотом на машину прыгнул большой кольценог. Манипулятор слегка присел, выпрямился, я, не прерывая движения, стряхнул вцепившегося зверя второй правой лапой. В заднем обзоре я увидел, как кольценог приседает для прыжка, но тут подошедшая машина Сергея наподдала ему колпаком и отбросила в сторону. Кольценог вспрыгнул на ствол, беззвучно оскалился и исчез в зарослях.
Кузьма от неожиданности замер с поднятой рукой, медленно опустил ее и, переводя дыхание, сказал:
– Заик у вас на Марсе много? Вот ведь тварь жуткая!
Я улыбнулся. Но если бы он выскочил на нас в джунглях…
– Как там Прокеш? – спросил Кузьма, успокоившись.
– Плохо. У него, знаешь…
– Знаю. Я недавно с Виктором Тимофеевичем говорил, он рассказал.
– Разве Миронов в курсе?
– А как же! Прокеш с ним говорил перед вашим налетом на Сеть. Потом старик хотел с ним связаться, но не успел, вы уже улетели. Он отыскал Карамышева, тот ему все и рассказал.
– Откуда он узнал о Глебе?
– Прокеш сказал, что ты нашел сетевика, ну а ему много не надо. Он его вычислил.
– Глеб очень сердит на меня?
– За что? – поднял брови Кузьма.
Я вздохнул. Не рассказывать же ему, как Глеб вышел ночью в наш сад подышать воздухом и обнаружил меня с Дуней на скамейке. Мы просто разговаривали, но для Глеба это оказалось достаточно. Он тихо сказал «извините», вернулся к себе, а утром выяснилось, что ночью он уехал. Бабушка с подозрением смотрела на меня, а я растерялся. Обидел гостя! Впрочем, и гость хорош! Вместо того чтобы подключиться к безобидному разговору, он решил обидеться – и обиделся! Подумаешь, слегка обнимались…
Утром Дуня узнала, что Глеб уехал, пожала плечами и сказала, что это его дело, а сама она побудет у нас еще несколько дней. Если бы не заказанные места и не Прокеш!.. Словом, мы договорились встретиться после моего возвращения.
– Миронов считает, что Прокеш действительно нащупал что-то. Но перемудрил, зафантазировал. Слишком изощренно!
– Может быть, – вяло согласился я. – Как говаривали в старину: стрелять из пушки по воробьям.
– Верно, – согласился Кузьма. – Хотя почему бы не пострелять, если снаряды казенные!
Лес кончился, машины вышли в степь. Из-за горизонта выдвинулись пирамиды терриконов Леонова.
– Слушай, а ты в нас не разочаровался? – спросил я. – Ты же мечтал, наверное, о будущем, нас какими-то представлял…
– Нет.
– Что – нет?
– Не до вас было мне, – отозвался Кузьма и заерзал.
– Осторожно, ты меня пинаешь!
– Извини! Мечтать, понимаешь, времени не было! Жили трудно, дома помогать надо, а я учиться хотел, рисовал неплохо… Ну а в колхозе не очень-то порисуешь! Потом война началась, стрелять надо было, а не мечтать. Мечтатели все больше стрелки на картах рисовали…
Кузьма говорил возбужденно, воздух действовал на него.
– Слушай, Миронов что-то хотел Прокешу передать, – вдруг перебил он себя. – У меня на бумажке записано, боялся забыть.
Он изогнулся и вытащил из кармана смятый листок.
– Так, что я написал?.. Ага, не обязательно, чтобы носителем зла была фиксированная информация. Можно модулировать традиционные нефиксированные структуры. Не только миф, но и любой передаваемый изустно текст может быть носителем черного логоса.
– Что это значит?
– А черт его… Постой, ну-ка останови!
Мы выбрались из кабины. Я с облегчением потянулся. Подошли манипуляторы Алана и Сергея.
– Почему стоим? – спросил Алан.
– Не спеши! Где станция наведения?
Алан пожал плечами. Романенко осмотрелся и уверенно ткнул пальцем в сторону еле видных отсюда невысоких строений.
– Значит, так, – продолжал Кузьма, – я и Арам идем прямо. Сергей через несколько минут обходит справа или слева, а ты, Алан, подберись поближе, заляг где-нибудь и жди.
– А я? – спросил Барток.
– Вы к жене собирались… – начал было Кузьма, но тут увидел лицо Бартока: – Извини, друг, глупость сказал. Ты давай с Сергеем, только у станции вылезешь и пешочком к ней, не торопясь.
– Дальше что? – хмуро спросил Алан.
Сергей тоже был мрачен, да и все мы чувствовали себя скверно. Вначале все было интересно, я бы даже сказал – весело. Мы вслепую садились, рискуя вдребезги расшибиться, и потом с шутками и прибаутками продирались сквозь джунгли, которые в любой миг могли обрушиться на нас клыками и когтями многочисленных ее кровожадных хозяев, – какое-то легкомыслие овладело нами. Постепенно запал первых минут иссяк, а потом, когда выяснилось, что Кузьма да и все прибывшие в спешке на орпек пассажиры «лайбы» ничего толком не видели, пришли сомнения.
Еще у строительной площадки Алан высказал мне свои сомнения. Любое выступление должно иметь конкретные цели, а какие здесь могут быть цели, несовместимые с общечеловеческими? Я предвкушал большой конфуз. Сомнения Алана мне казались оправданными. Ну, какие-то трения между Красной и Зеленой всегда были, но они упирались в экономические дисбалансы, в мелкие споры по поводу ресурсов и кадров.
Но когда мы нашли Никифора и перенесли его тело во времянку, завернув в большой кусок раппера, стало ясно, что шутки кончились, на планете дело нечисто. А я вообще мучился раскаянием. Вот они, События! Но зачем мне события, начавшиеся смертью юноши? Возможно, случайной смертью. Но слишком много случайных смертей за этот год!
Между тем Кузьма держал военный совет.
– Мы пойдем напрямик. Одновременно Сергей прорывается на станцию с противоположной стороны. Кристофер высаживается и ведет наблюдение. Если мы не проходим, то Алан подбирает Кристофера и отходит сюда, в степь, а потом назад, к «лайбе».
– А вы? – спросил Барток.
– Видно будет. Слушай, – обратился Кузьма к Алану, – на ту же полосу нельзя еще раз сесть?
– Такая посадка удается раз в жизни одному из тысячи, – кривя губы, сказал Алан. – Ни один водитель садиться без станции наведения в таких атмосферных потоках не имеет права.
– А на черта тогда водитель? – рассердился Лыков.
– На всякий случай. Если не сработает система ввода или срочно необходимо снять «лайбу» с орбиты. С орпека на орпек тоже вручную ведут.
Кузьма махнул рукой и полез в кабину. Я за ним. Непонятно, зачем Совету понадобилась станция наведения. Не проще ли связаться с местным управительством и выяснить, в чем дело? Если здесь беспорядки, то чем поможет станция связи? Ну, посадят еще пару-тройку «лайб», а что дальше?
Машину я вел медленно, а когда до станции оставалось километра полтора, Кузьма попросил остановиться.
Сергей сообщил, что станцию обошел, ничего подозрительного не заметил. Кузьма спросил, что он считает подозрительным. Сергей хмыкнул в ответ. Алан сказал, что он вообще ничего не видит.
– Тогда вперед на полной скорости! – скомандовал Кузьма. Территория станции огорожена невысоким сетчатым барьером, ворота раскрыты, на площадке три «лайбы». Рядом стоянка колесников местных линий, там всегда толпился народ – встречали, провожали, улетали… Никого!
Перед диспетчерской башней я круто развернул машину на задней лапе и выключил питание.
Кузьма выскочил и зигзагами побежал к входу. Я сказал Алану и Сергею, что мы уже на месте, вышел и спокойно пошел к Лыкову, прижавшемуся к стене у входа.
Кузьма делал мне рукой странные жесты, то ли предлагал ползти, то ли бежать. Я подошел к нему.
– А если бы тебя сверху? – грозно прошептал он.
– Кто? Чем? Никого здесь нет. Пошли. – И я двинулся внутрь.
Кузьма сплюнул и пошел за мной.
Лифт работал. Мы поднялись наверх, в застекленный ярус диспетчерских пультов. Вход в центральную пультовую открыт.
Кузьма заглянул туда и поманил меня пальцем. В помещении перед раскрытым кубом транспьютера сидел крупный мужчина и ковырялся в нем мигающим пробником. Кузьма вошел, пропустил меня и кашлянул.
Мужчина поднял голову и расплылся в улыбке:
– Привет, Арам! Рад тебя видеть! О, и Кузьма здесь? Здорово, ребята! Какими ветрами?
Миша Танеев…
* * *
Просыпаюсь от звуков непонятной речи…
Мне снилось тяжелое, низкое небо и деревянные облака. К облакам гвоздями прибиты веревки, длинные, донизу. На концах большие куски ваты. Бреду по наклонному дощатому полу, вата удушливо тычется в лицо, липнет, раскисает, превращается в холодную слизь. Сон повторяется, но теперь белые хлопья подвешены высоко, и с каждого комка вниз падают буквы, складываясь в имена: Валентина, Прокеш, Кузьма, Коробов, Римма… «Что это?» – хочу спросить я, но выдавливаю из горла лишь тихое сипение. «Это память!» – отвечает знакомый голос. Я оборачиваюсь, но за моей спиной никого нет, только трещины в полу растут, змеясь, расползаясь. Я кричу, бегу, спотыкаюсь, падаю.
Просыпаюсь от звуков непонятой речи.
События закружились вихрем, понеслись бешеным ветром, и воспоминания свились в клубок со многими концами. За какой ни потяну – вытягиваю одно и то же. Все прошло, и все вернулось.
Я стараюсь упорядочить происшедшее, но детали выпадают из памяти. Иногда вся картина высвечивается до последней черты, словно озаренная вспышкой. Но в основном это черно-белая графика. Канва. Контур. Линия. Вспышка – картина, вспышка – рисунок…
После встречи с Мишей у меня внутри все словно сжалось. И тогда же необъяснимая уверенность в разлуке, потере затопила меня. Как в ушедшие времена – промзона, детство, мы вцепились друг в друга, и родители не могут нас оторвать, машины гудят, отец торопит, но не вмешивается, мать и Кнарик оттаскивают меня, а Мишу увещевает его дед…
Танеев так вразумительно и не объяснил, что он делал у транспьютера. Он рассказывал, что сгорел куб, а запасной куда-то сгинул, на складах хаос, после начала строительства не успевают ставить новые хранилища, а техника и материалы идут потоком, и надо бы сначала спросить здесь, что требуется в первую очередь, а что вообще никому не нужно. А потом он немного помолчал и добавил, что оказался здесь случайно, его попросили побыть на станции, пока ищут транспьютеры.
На вопрос, что происходит на планете, Миша поднял брови, а когда Кузьма прямо спросил, не слышал ли он о взрывах, диверсиях, заложниках и тому подобном, помотал головой. Миша и в школе был неумеренно правдив, за что его иногда коллективно бивали. Врущего Танеева я не видел никогда, но сейчас был уверен, что он врет. Мир начал медленно переворачиваться с ног на голову. Врущий Танеев – до этого надо было дожить!
Мы спустились вниз, Миша вывел из ангара малый колесник, буркнул: «Давайте подвезу» – и полез в кабину. Тут одна за другой в ворота ввалились машины Алана и Сергея и встали рядышком.
Всю дорогу Танеев молчал.
В кабинете Управителя было человек десять. Алан увидел знакомого и подошел к нему. Романенко сел на диван и закрыл глаза, а Барток ушел на связь поговорить с женой.
Я спросил в пространство, где Управитель. «Его нет, – пояснил чей-то голос. – Он неделю назад улетел на Зеленую отдыхать».
Присев рядом с Сергеем, я вслушался, но в криках ничего не разобрал. Потом все замолчали, и стало слышно, как Кузьма и незнакомый высокий наладчик рычат друг на друга.
– Как так ничего не произошло? – Кузьма почему-то хлопает ладонью по своему боку. – Все станции фазоинвертора взорваны – это, по-вашему, ничего?
– Тысячу раз ерунда! – басом гудит наладчик. – На одной станции в двух местах слетели плиты, и все!
– Нет связи, нет приема транспорта!
– Ну, перебиты силовые кабели, их восстановить – раз кашлянуть, а что до посадочного хаоса, так у них никогда порядка не было. Так что это не наша забота.
– У вас человек погиб на стройке – это чья забота? – тихо спрашивает Кузьма, и все взрываются вопросами: кто, где?..
Выяснили, что погибший из новопоселенцев. Все жалеют, всем стыдно, что не заметили и оставили, а один, пожалев, заметил, что опытного монтажника не понесло бы под плиты, так ведь присылают молодняк зеленый…
Из разговоров я понял, что строителям объявили, что через несколько минут взорвут станцию, и предложили немедленно покинуть ее. Все восприняли это как дурацкий розыгрыш. Но тут грохнул первый взрыв. Естественно, монтажники мгновенно оказались внизу, внутренние работы тут же свернули, а когда грохнул второй взрыв, народ кинулся к платформам и колесникам. И теперь вот ждут, когда выяснится, что все это означает и с кого будут снимать голову.
– С кого? – спросил Кузьма. – Кто объявлял о взрывах?
Тишина.
Танеев переводит взгляд с высокого на Кузьму, поднимается и выходит из помещения.
– Почему вы не схватили… диверсантов? – продолжает Кузьма. Никто не отвечает.
– Понятно, – кивает головой Кузьма. – Значит, ваши дети действительно взяты заложниками?
Снова молчание, а потом негромкий смех.
– Самое страшное – это слухи! – назидательно говорит высокий. – Недавно «лайбу» угнали в панике, так спешили, что из туфель выскочили. Они вам рассказали про детей?
Кузьма краснеет.
– Если пользоваться вашей терминологией, – продолжает высокий, – то скорее всего мы заложники у детей.
Я поднимаюсь с дивана и подхожу к высокому.
– Кузьма Лыков является представителем Совета Управителей. Будьте добры, введите его в курс происходящего.
– Ничего серьезного… – начинает высокий, осекается под тяжелым взглядом Кузьмы, машет рукой и тоже выходит из комнаты.
– У него дочь там, – говорит один из присутствующих. – А сын Танеева транс спалил. Заигрались ребята!
– Они не играют, – возражает другой.
Кузьма пододвигает к себе стул, садится.
Память освещает вспышкой: он сидит, чуть сутулясь, положил руки на стол, на лице рыжая щетина, глаза прищурены, яркое пятно – синяя полоска на комбинезоне, заляпанная желтыми пятнами, – раздавил ягоды в зарослях. И еще немного дергались уголки губ, словно еще миг, и он расхохочется.
Идет странный разговор. Кузьма настойчиво спрашивает, что натворили дети, чьи дети, почему взорваны станции, а ему так же настойчиво в ответ, что станции не взорваны и заделать дыры можно быстро. А дети – они дети и есть, а станции – пустяки, еще надо разобраться, на что они нужны, а вот то, что дети на реактор пробрались, – скверно. Лучше с ними по-хорошему… Я чувствовал, как добела накаляется Кузьма, но не вмешивался. Сидел, словно завяз в смоле и не было сил пошевелиться. Наверно, я заболевал.
Алан подходит к Лыкову и кивает в сторону выхода. Кузьма поднимается и, ничего не говоря, идет к выходу. Стряхиваю с себя оцепенение и выхожу следом.
На узле связи никого нет. И Бартока нет. Пусто.
– По норам спрятались! – говорит Кузьма. – Они тут все с ума посходили!
– Хуже, гораздо хуже, – отвечает Алан. – Я бы предпочел, чтобы с ума сошли мы. Это лучше, чем мятеж детей.
Вот что ему удалось узнать: пару дней назад внезапно и, как уверяют местные жители, совершенно неожиданно несколько десятков детей захватили ближайший атмосферный реактор и заблокировались там. Одновременно по всей планете были совершены попытки вывести из строя станции наведения, причем и удачно! Сейчас по всем складам ищут транспьютеры, кажется, уже нашли. Пока довезут, пока установят – пройдут часы. Никто не понимает, как дети сумели подготовить и провести такую дикую акцию. По крайней мере, уверяют, что не понимают.
На вопрос, кто же именно захватил реактор, отвечали уклончиво. Вроде бы подростки из старших классов, а поскольку исчезло и несколько учителей, то скорее всего их прихватили с собой дети. Но это уже из области слухов. Обстановка на планете спокойная, даже ненормально спокойная. Возможно, большая часть населения и не подозревает о событиях. А здесь, в Леонове, как раз неспокойно – дети, проникшие на реактор, отсюда. Алан уверен, что кое-кто из местных знает, зачем они пошли на это. Возможно, знают все, но это только догадки, к тому же оскорбительные для местных, поэтому Алан воздержится от их развития в версию.
Выяснилось, что связь с детьми есть, но они отказываются говорить с кем-либо, требуют прямой линии с Советом Управителей. Сожгли транспьютеры, а теперь требуют… Дети! Поэтому и спешат заменить трансы. У кое-кого из присутствующих дети там, на реакторе. Но родители почему-то не очень обеспокоены, их больше волнует, как скоро они выйдут на связь с Советом и изложат свои требования.
– Какие требования? – спросил Кузьма.
– Сейчас узнаем! – Алан набрал код.
На терминале возникла девочка с голубыми глазами.
– Вы кто? – спросила она вместо приветствия.
– Послушай, девочка, – начал было Алан, но она его нетерпеливо перебила:
– Вы с Зеленой?
– Можно сказать, что так…
Но тут Алана отодвигает Кузьма и обрушивается на нее:
– Вот что, пигалица, ну-ка позови кого-нибудь из взрослых!
Девочка щурит глаза и поджимает губы.
– Теперь я знаю, что вы оттуда! – говорит она, а я вспоминаю, где ее видел.
Она учится в классе Валентины.
– Вы почему безобразничаете? – спрашивает Кузьма.
– Минутку, – деловито говорит голубоглазая, – сейчас мы все скажем…
Она исчезает, а на ее месте появляется… Арчи Драйден. Я подхожу к терминалу, он узнает меня, улыбается, но тут же становится серьезным, хмурится.
– Здравствуйте, дядя Арам!
– Здравствуй, Арчибальд! – отвечаю. – Во что играете?
Он смотрит поверх головы и торжественно вещает:
– Скажите Управителям, что мы требуем немедленно прекратить строительство фазоинвертора!
Алан чуть со стула не упал.
– Что вам сделал плохого фазоинвертор? – спросил он.
– Человечество не готово на равных встретиться и говорить с… другими, и поэтому…
– Кто тебе сказал такую глупость, мальчик?
Арчи надулся и сердито сказал:
– Вы передайте Управителям, а потом, потом…
– Вы уже остановили строительство, – вмешался Кузьма. – Что еще у вас? Все?
– Нет. Второе, мы требуем, чтобы мы управляли Марсом на равных правах с Зелен… с Землей.
– Кто же вас лишал такого права?
– Мы сами будем решать, что и где строить, кого принимать, вопрос об освоенцах должен решаться здесь, так будет справедливо.
– Кто это «вы» – ты и твои одноклассники?
– Нет, в первую очередь, конечно, взрослые. Но и мы должны принимать участие в обсуждении. Это тоже будет справедливо.
Два раза подряд он повторил – «справедливо». Как часто я слышал это слово в семейной жизни!
Я подсел ближе к терминалу и спросил у Арчи:
– Извини, я отвлеку тебя. Ты в этом году кончаешь школу?
Он настороженно кивнул.
– Как дела у отца?
– Хорошо.
– Слушай, а Митя Танеев у вас? Его отец беспокоится…
– Не беспокоится, – отвечает Арчи. – Митя пять минут назад говорил с отцом.
– Ну, прекрасно. Да, – начал я небрежно, несколько даже лениво, – если тебе не трудно, позови-ка тетю Валю.
И настороженно замираю.
– Зачем ее звать? – удивляется Арчи. – Она… – Осекается, смотрит виновато вбок и сквозь меня.
– Чего там, Валентина, – негромко говорит Кузьма, – стыдно учителю прятаться за спины учеников. Некрасиво!
– Вот ты и ошибаешься, Кузьма, – говорит Валентина, возникая на месте Арчи. – Я не прячусь. Просто не вмешиваюсь. Они достаточно умны, чтобы решать проблемы лучше нас.
– С каких пор захват атмосферного реактора стал предметом школьной программы? – спрашиваю я.
– А, здравствуй, Арам, – спокойно отвечает Валентина. – Может, ты объяснишь Кузьме, что учитель должен быть рядом с учениками всегда, и особенно в такой час?
– Попытаюсь. Но, может быть, ты объяснишь нам, чего добиваются твои подопечные и что означает безобразие с реактором?
Она несколько секунд оценивающе смотрит на меня, а мне хочется выть от обиды и кричать: «Обманули! Обманули-и-и-и!»
Но я подавил свой крик, а в глазах Валентины вспыхнул огонь, и она заговорила. Ее слова неслись все быстрее и быстрее, сливались в гул, вместе с тем я прекрасно различал и понимал все слова.
Говорила она о ненужности фазоинвертора, о чудовищной растрате сил и ресурсов, о напрасных жертвах во имя опасных, да, опасных идей контакта. Ничего хорошего контакт не принесет и принести не может, поскольку люди явно отстают в техническом развитии от тех, чей зонд был найден, а если бы не отставали, то нашли бы зонд землян в их мире, а чужой всегда остается чужим, даже если это и разум. И вообще любой контакт между разумами есть экспансия. Культурная, идеологическая, экономическая – не важно какая, но экспансия. Голый энтузиазм не окупит и миллионной затраты на звездную экспедицию, а потому если не ожидаются пряности, рабы, сырье или на худой конец новые территории для освоения, жизненное пространство, то никто не даст и ржавого болта на строительство корабля. А встреча разумов неизбежно кончится доминированием одного над другим, как бы это утешительно ни называли: сотрудничество, дружба и тому подобное.
Я хотел возразить, что она немного спутала эпохи, веков так на пять-шесть, если не больше, но остановить ее было невозможно. От чужого разума она перешла к чужакам на Марсе, и вновь я слышал об однородности здорового организма, о ненужности инородных тел, о необходимости строгого отбора приезжающих, а лучше всего вообще на несколько лет прекратить насыщение планеты плохо обученными людьми без квалификации.
О справедливости она говорила, о том, что Марс должен решать свои дела сам и выбирать Управителей сам по своим критериям. В первую очередь они снимут возрастной ценз, и молодые наконец получат свой голос в управлении. Она рассказала о планетарной программе, разработанной здесь, на Красной. Да, все люди – одна семья, говорила она, но нельзя же вечно жить в коммунальной квартире. И разве не будет лучше, если каждый член семьи будет иметь свой дом и будет хозяином своего дома, разве не возрастет уважение друг к другу…
– Да кто же вас не уважает? – спросил Кузьма.
Она холодно посмотрела на него и заявила, что сейчас они будут не просить, а требовать. Для начала – автономию. Если Земля собирается вступать в сомнительные контакты невесть с кем, на то ее воля. Но здесь, на Красной, будет оплот человека и человеческого. Это план на завтра. Что же касается сегодняшних забот, то они ликвидируют позорную систему стратификации, построенную на более чем сомнительных тестах. Долой расслоение школ, деление учеников на лучших и худших. Равные права и равные возможности для всех без исключения. Слабые только подтянутся среди сильных, а сильные помогут слабым. Но здесь не будет сильных и слабых. Все будут равны, потому что каждый найдет себе дело по душе, и каждый получит естественное воспитание. Он будет сыном, а не пасынком природы…
– Знакомые песни, – прошептал за спиной Алан. – Пусть мне натрут уши песком, если здесь не гуляли экологисты.
Я ничего ему не сказал, а Валентина тем временем, глядя расширенными глазами перед собой, говорила, говорила. Она обращалась к нам, к нашему здравому смыслу, призывала внимательно всмотреться в холодный рациональный быт, ужаснуться ему. Тут словно впервые увидела меня, улыбнулась и продолжала не звенящим от напряжения, а ласковым, мягким голосом:
– Бегите из-под тени деревянных облаков к настоящим деревьям и травам под настоящими облаками.
Она помнила мой сон и мой рассказ о нем. Но вот снова голос ее поднялся высоко, и снова она обличала и клеймила, требовала справедливости, обещала превратить Марс в подлинное братство людей по духу, по крови, по цели. В противном случае, спокойно заключила она, они заявят о себе так, что все содрогнутся! Если мир настолько туп и прожорлив, что не может услышать голос разума, то они принесут себя в жертву, если это единственный способ всколыхнуть тихое болото!
И замолчала.
Алан смотрел на нее с восхищением.
– Послушайте, – сказал он нам, – они, конечно, круто завернули, но решать Совету. Надо срочно передать…
– Ты все сама придумала или кто помогал? – спросил Кузьма. Валентина повернула голову и что-то сказала в сторону. Мы услышали слабые шаги, треск затягивающейся перепонки.
Она говорила не только для нас, догадался я, возможно, что в первую очередь не для нас. А теперь отослала ребят.
– Извини, Кузьма, а почему ты вмешиваешься в дела, не имеющие к тебе отношения?
– Ты же вмешалась!
Лицо Валентины исказилось от гнева. Слова ее стали жестокими. И снова обличения, обвинения и приговоры… Досталось всем – равнодушным, заевшимся, консерваторам, не признающим естественного воспитания, досталось фанатикам контакта, к которым, по ее словам, не мешало бы присмотреться, почему это они с таким рвением идут на все ради сомнительной цели. Они могут быть носителями воли чужих, сознательно или бессознательно. А мы, вместо того чтобы объединяться перед лицом внешней опасности, не можем навести порядок в своем доме.
– Через сутки мы должны получить ответ, – сказала Валентина. – Если наши требования не будут приняты, мы взорвем реактор. И себя.
И отключила связь.
Алан, до сих пор смотревший на нее большими глазами, тихо спросил:
– Как это «взорвем»? Там же дети!
– Вот дети и взорвут! – ответил Кузьма. – Ты видишь, какие у них толковые учителя.
– Она больна! Бредит, – сказал я.
– Возможно, – отозвался Алан. – Но, по-моему, многие здесь сочувствуют этому бреду.
– Но как могут взрослые люди поддерживать эту безумную авантюру?
– Э-э-э, – горько протянул Кузьма, – читай историю. Бывало, и миллионы шли на убой, как агнцы на заклание. Правда, у меня такое ощущение, что наши агнцы сами пастырей ведут под нож!
Назад: Глава седьмая
Дальше: Глава девятая