Пожаловавшись на головную боль, Прокеш взобрался на свое место и, кряхтя, лег. У меня тоже побаливала голова. Один из двигателей был в десинхроне. Сбивчивый, слабый гул проникал к пассажирским гирляндам и очень раздражал. В пультовой меня сочувственно выслушали, посетовали на старость корабля – еще несколько рейсов, и их переведут на грузопотоки, а пока, сами понимаете, сколько народу надо переправить на Марс, строительство идет полным ходом…

Я вернулся пешком – лифты гоняли между багажными секциями, пытались сместить центровку и немного сбить десинхрон.

Мои слова Прокеш воспринял равнодушно.

Он сильно сдал за последние дни. Постарел. Прорезались морщины, ранее незаметные, глаза потускнели, а живот опал.

Скоро выйдем на орбиту Фобоса. Начнется толчея на местных «лайбах». Обычно я последние часы провожу спокойно, зуда нетерпения нет, стараюсь больше спать и ни о чем не думать. Но сейчас это не удавалось. Наоборот, снова и снова вспоминались слова и дела последних дней на Земле…

После того как Прокеш обвинил во всем ОС-12, произошел маленький взрыв. На миг стало тихо, Глеб странно сжал губы, но щеки его все раздувались, набухали, и вдруг он грохнул оглушительным хохотом. Он смеялся взахлеб, утирал слезы и снова ржал. Глядя на него, засмеялся и я, но тут же замолчал, испугавшись злого смеха.

Я злился на Прокеша, на Валентину, на весь мир, меня распирало от злости, словно кто-то сидел, запертый во мне, и пытался выбраться, но ему удавалось лишь изойти смехом.

Злился на себя – уже четвертый десяток, а я все еще никто, и если бы не странное событие много лет назад, то так бы и остался никем. Интерес ко мне экспертов, мотиваторов и прочих – это интерес холодных экспериментаторов. Следующая мысль – ну и что? Кем я был и чем становился, какие у меня были планы, замыслы? Да никаких! Работал, жил, гулял и веселился, и так с большим удовольствием провеселился бы всю жизнь, если бы не Происшествие, внесшее в эту самую жизнь затравку необычного, закваску тайны. Но тайна прокисла, необычное оказалось досужими вымыслами писателя-фантаста.

Я собрался вывалить ворох злых мыслей на Прокеша, но Глеб неожиданно утих и, отдуваясь, еле произнес:

– В-в-вы меня убьете… В-вашу носительницу матрицы собирал и налаживал мой друг Йорг Лаутербах, а транспьютерные блоки один за другим испытывал и коммутировал я своими руками. Йорг сейчас в Москве, а руки могу предъявить, вот они, ручки… – Он повертел растопыренными пальцами перед лицом Прокеша.

– Обучающая система двенадцатой модели – самая заурядная, – медленно произнес я и позволил себе поднять вверх палец – жест Валентины, – и для перемещений во времени она так же приспособлена, как, скажем… – я огляделся, – вот этот стол для полета на Марс. Причем у стола шансов больше.

– Что мы знаем о перемещениях во времени? – еле слышно пробормотал Прокеш и с опасливым интересом глянул на стол.

– Кроме того, – продолжал я, – именно вы очень убедительно высмеяли домыслы кого-то из группы Покровского о том, что ОС-12 – машина времени. Помните, «вечер воспоминаний» на Марсе?

– Мало ли что я высмеивал тогда? К тому же разве я назвал ОС-12 машиной времени? Ну, ладно! Молодежь имеет право немного поиздеваться над старым глупым Прокешем. Но старый Прокеш не так глуп, как вы надеетесь. И глупый Прокеш не так стар, как вам кажется. Кто из вас скажет, была ли подключена ОС-12 к Сети во время тестового прогона?

Глеб выпятил нижнюю губу и посмотрел орлом.

– Зачем это ей? Вводится оперативный массив, в крайнем случае подключается модульная база.

– А был ли подключен дислокативный блок?

– М-да, возможно. Сложная программа, исторические массивы, мегареалии… – Глеб все еще глядел орлом, но я насторожился.

– Послушайте, – спохватился Глеб, – вы-то откуда все это знаете, вы же не сетевик!

– Я любопытен. И недавно листал распечатку режима дислокативного блока. Не отключали!

– Ну и что? – Глеб отвел глаза.

– Значит, ОС-12 могла иметь выход в Сеть.

– И что дальше?

– А дальше… – Прокеш подошел к окну. – Что-то пить захотелось, – сообщил он мне, – пересохло в горле от разговоров.

Пить он явно не хотел, но я понял, что он дразнит Глеба. Пока он пил, Глеб извертелся на месте.

– Что, интересно? – спросил Прокеш.

– Не тяните! При чем здесь Сеть?

– А это вы мне объясните! Что есть Сеть? В первую очередь – всеобщая система коммуникаций, во вторую – эффекторы, транспьютеры, терминалы, комплексы, большие и малые. Но самое главное – это, так сказать, негенетическая память человечества. Чудовищный массив информации о прошлом, и единицы этого массива в достаточно обширный промежуток времени комбинируются в разнообразнейших сочетаниях. Не знаю, в Сети или в модульной базе ОС-12 возникла необходимость моделирования некой ситуации, в которой ингредиентом, компонентом, участником… ну, не знаю, было смоделировано некое зло. Разумеется, модель зла. Но кто мне докажет, что модель зла не есть зло? – Засопев, Глеб почесал нос.

– Дальше!

– А дальше выдумывайте сами – все, что угодно! Начинайте с резонанса модели и матрицы, вызвавшего темпоральный кунштюк. Можете предположить, что Сеть и репрезентировала нашу троицу. Кстати, вдруг действительно не было никакого переноса, а? Представляете – ничего не было! Наша троица – фантом!

Красиво, подумал я. Если он сумеет обосновать свое мыслеизвержение, то поверю, что меня тоже не было.

– Вы меня извините, Вацлав, – начал я и сообразил, что впервые назвал его по имени, – но что же получается: я несколько лет был женат на фантоме? И расстаюсь сейчас с фантомом?

– Нет, Миронов тебя напрасно хвалит, – рассердился Прокеш, – раньше ты хоть молчал, но выслушивал до конца. Заговорил… Да, фантомы! Фантомы в том смысле, что не было таких людей в действительности. Исторически не было. Они созданы программой на одном из уровней ее реализации, а на каком-то этапе ее прогона через Сеть могло возникнуть… – Он на миг задумался, замялся. – Ну, как бы это сказать, материализация, что ли, дубликация в предметном мире. В конце концов, достаточно сложная информация может самоорганизовываться!

– Точно! Я про это слышал, – сказал Глеб. – У меня дед был забавный старик. Частенько говорил: в начале было слово. Присказка у него такая была…

– У вас действительно любопытный дед, – со странной интонацией произнес Прокеш.

– Значит, вам нравится такая версия?

– Не нравится.

– Мне тоже, – сказал я. – Хотелось бы посмотреть на того, кто скажет Валентине, что она фантом.

Прокеш улыбнулся.

– Я не рискнул бы. Пока я о другом. Не забудьте, что Коробов работал с ОС-12. Я надеюсь, что его смерть и гибель Коновалова – действительно несчастные случаи. Человек не мог пойти на такое, да и никто не мог рассчитать, где нужно поскользнуться, а где возможен сейсм. Человек не мог!

– Вот вы что имеете в виду… – протянул Глеб.

– Это только предположение. И цепь моих неприятностей после того, как я заинтересовался ОС-12, возможно, тоже совпадение. Но почему член комиссии вошел в комнату тогда, когда я находился там?

– Ну не система же его привела? – поднял брови Глеб.

– Нет! Но мы с Семеном почти час возились с блокировками мембран, а иногда приходилось идти в обход. Это можно было рассчитать и привести нас к нужному месту в нужное время!

Последние слова он как бы впечатал кулаком в стол.

Глеб на минуту задумался. Вид у него был растерянный.

– Постойте, – вдруг вскричал он, – что это я уши развесил! В Сети ни один байт не пропадет. За пять минут я прозвоню любой массив на автостопе! Ни одна матрица-спора не уйдет! Вместо того чтобы строить тут гипотезы, надо пойти и проверить!

Улыбка на лице Прокеша стала благостной, как у статуэтки Будды.

– Именно поэтому, – мягко, осторожно начал он, – я необычайно рад, просто счастлив, что среди нас такой великолепный сетевик, как вы, Глеб Николаевич.

Поймал! Я испытал искреннее восхищение! Бабочка сама прилетела к паутине, сама завернулась в клейкие нити, а теперь ждет, что еще придумает паук. Красивая работа.

Собственно, чему я удивлялся? Меня он держал в напряжении столько лет. Ждал я продолжения событий, приключений и подвигов. А дождался нескольких фантастических сюжетов. Неплохо закрученных, но, кажется, что-то подобное я видел. Обижаться глупо, но тогда откуда злость?

– Где у вас ближайшая РТУ? – спросил Глеб.

– Недалеко, – ответил я.

– А как мы попадем в Региональный транспьютерный узел? – озабоченно спросил Прокеш.

Глеб глянул на него орлом.

– Замечательно, – сказал Прокеш. – Но как вы собираетесь прозванивать? У вас есть с собой щуп?

Глеб длинно свистнул и уважительно посмотрел на Прокеша.

– А про щуп вы откуда знаете?

– Говорил я вам, что любопытен.

Я ничего не понял. После расспросов Глеб неохотно пояснил, что сетевики часто упрощают поисковые задачи, используя универсальный шинный трансцессор. После небольшой перекоммутации валентностей он позволяет выходить на любой массив и подмассив в абсолютном приоритете без ограничения по сертификату. Сетевики называют щуп отмычкой, это, добавил Глеб, устаревшее название дубликата размыкающего блока.

Прокеш хмыкнул, но ничего не сказал. Он деловито поинтересовался, не следует ли подождать темноты, на что Глеб наконец выпятил нижнюю губу и спросил, с чего это он должен идти в РТУ ночью. Днем, и немедленно!

– Отлично! – согласился Прокеш и вышел из комнаты.

Дело близилось к вечеру, но еще было светло. Прокеш бодро шагал, весело поглядывая по сторонам, Глеб шел рядом и что-то объяснял, размахивая руками. Я немного отстал и догнал их у перекрестка, они остановились, не зная, куда сворачивать. Пошли вместе.

– Ты улетаешь завтра? – спросил Глеб.

Я кивнул.

– Жаль! Ничего не успели посмотреть.

– Почему? – удивился я. – Кто вас торопит? Поживите здесь, а можете в моей ереванской квартире. Куда спешить?

– И то верно, – согласился Глеб, помялся, взял меня за локоть: – Слушай, у тебя с женой неприятности?

– Расстаемся, – коротко ответил я.

– Ага, ну, тогда прими мои… по обстоятельствам. Если надо, я тебе на брачном сертификате отмечусь.

– А разве ты не…

– Куда там! – махнул рукой Глеб. – Моя за кадык держит крепко. Вздохнуть не дает, понимаешь!

Я вспомнил, что скандальная история с Глебом действительно была из-за его жены. Она прислала в Институт какую-то декларацию, координаторы растерялись, не зная, что делать, а Глеб принялся много и неэтично кричать. Впрочем, как человек семейный, Глеб может отметиться на моем сертификате.

Здание РТУ недалеко от ущелья – невысокий, метров десять, корпус из голубых эмалитовых блоков без окон. Поверху его опоясывали темные ромбы вентиляционных выводов. На крыше торчала мачта с конусом орбитальной связи. Одна дверь. Не мембрана, а дверь. Металлическая. Рядом в стене выступ с сенсорами.

Прокеш подергал ручку.

– Как мы сюда войдем? – спросил он Глеба.

– Ногами, – невежливо отозвался тот и несколько раз мазнул пальцем по контактам сенсора. Дверь ушла в сторону.

– Прошу, – сделал широкий жест Глеб и шагнул вперед.

За ним Прокеш. Я осмотрелся: на площадке перед РТУ никого не было, из-за ограды поблизости доносилось кудахтанье, детский голос обещал повыдергать кому-то перья… Войдя, я потянул за собой дверь.

Длинный коридор еле освещала люксполоска.

– Вы что же, кодовые номера всех РТУ знаете? – донесся до меня голос Прокеша.

Они стояли за выступом стены, сразу я их не разглядел.

– Нет, – ответил Глеб, – я не знаю. Нет у них кодовых номеров. Надо день и номер месяца набрать и последнюю цифру года. Это чтобы дети не лезли, ну и мало ли еще зачем…

– Остроумно! – восхитился Прокеш.

– Послушайте, – сказал я, подходя, – а если нас здесь застанут?

Глеб разглядывал отверстия в металлической шторке.

– Застанут, застанут, – рассеянно забормотал он, потом вскинул глаза: – Кто это нас застанет? Здесь никого нет, и не бывает! Разве что ежемесячная профилактика, да и то – знаю я, как идет профилактика. Одним глазом посмотришь, и назад. Трансы либо работают, либо сразу летят со всеми потрохами, а тогда никакая профилактика не поможет. Ага! – С этими словами он сунул палец в отверстие. Раздался щелчок. Он выдернул палец и, присев, взялся за ручки на шторке.

Сказав: «Р-раз!» – поднял ее.

Открылся вход в темное помещение. Ничего не видно. Я принюхался – знакомый специфический запах элорганики – пахло корицей и рыбой одновременно. Глеб провел рукой по стене изнутри – на потолке затлели люксполоски.

Небольшой зал и транспьютерные кубы в шахматном порядке. Сверху прохладный ветерок – в нашу жару без кондиционера элорганика быстро скиснет. И ни звука. Тишина, словно в этих ящиках песок, а не кошмарное количество информации, связей с такими же ящиками рядом, с такими же ящиками в других РТУ, региональных службах, центральных и периферийных архивах и прочих хранилищах и перерабатывающих устройствах, составляющих неимоверно сложную структуру Панинформа, или попросту – Сети.

Глеб прошелся между транспьютерными кубами – они были ему по пояс, – подошел к противоположной стене… И пропал.

В стене был проход в соседний зал. Мы вошли. Та же картина: Глеб идет, глядя себе под ноги, доходит до стены, исчезает. Теперь я уже разглядел в полумраке темный прямоугольник.

– Что он ищет? – почему-то шепотом спросил я у Прокеша.

– Не знаю, – ответил Прокеш. – Во времена моего детства было проще, любой имел неограниченный доступ, но тогда и сети были другие.

В третьем зале Глеб наконец остановился, нагнулся к кубу и, подняв небольшой ящик, негромко сказал: «Вот оно!»

Пластиковая коробка, заклеенная липучкой. Глеб вскрыл ее.

Прокеш нагнулся, чуть не касаясь носом, и внимательно оглядел содержимое коробки. Пожал плечами и отошел. Два твердотелых инфора с гребенкой разъема и две гибкие ленты с полупрозрачными пластинами на них. Такие инфоры, насколько мне известно, применялись для наладки видеоформов. Я пригляделся: некоторые зубья контактной гребенки были аккуратно спилены. Пластины на ленте показались знакомыми. Я взял ленту, повертел в руках.

– Да, – сказал Глеб, – раньше шлемы использовали. Говорят, неудобно было прятать. Эти ничего. Ну, тебе они знакомы, в Институте такие же активаторы были.

– Ну-ка, ну-ка! – Прокеш схватил другую ленту. – Да, действительно! Как же я сразу не понял?

– Это и есть щуп! – гордо сказал Глеб. – Прозвоним любой массив в любом режиме.

– Прекрасно! Нет слов! – довольно потер руки Прокеш. Он трогал себя за нос, уши – одним словом, нервничал.

– Ну, давай! – чуть не закричал он, увидев, что Глеб складывает щуп в коробку.

– Не спешите, – сказал Глеб. – Сначала надо найти отвод, а это потруднее, чем щуп искать. Где-то здесь… – С этими словами он принялся один за другим осматривать кубы.

Прокеш нетерпеливо постукивал кончиками пальцев по животу. Посмотрел на меня и рассмеялся.

– Старею, – сказал он. – Тороплюсь. Завтра улетаешь?

– Улетаю.

– Валентине Максимовне приветы и извинения. Ее я тоже подозревал, так сказать. Впрочем, и к Кузьме присматривался.

– А меня не подозревали?

– Тебя? – весело переспросил он. – О тебе разговор особый!

– Здесь нет, – сказал подошедший Глеб. – Пошли дальше.

В соседнем зале он принялся так же методично осматривать транспьютерные кубы. Я и Прокеш остановились у прохода.

– У Валентины Максимовны было плохое настроение.

– Почему вы так решили?

– Разве она не рассказала? – Я помотал головой.

– У нее были неприятности в Саппоро. Скандал! После ее выступления поднялся большой шум.

– А вы откуда знаете?

– Там был племянник Миронова, он рассказал Виктору Тимофеевичу, тот при встрече – мне. Ну а я запросил материалы. Действительно, конференция проходила бурно. Старик Гильом кричал дурным голосом, что он обленился и мышей не ловит, что пора его гнать на бережок рыбку ловить и что его вина – давно надо было присмотреться, что за авантюры затеяли на Марсе с детьми. И так далее… Кое-кто поддержал некоторые пункты доклада Громовой, но ту часть, в которой говорилось о «естественном воспитании», просто высмеяли. Когда же она рассказала об использовании фантоматов для закрепления навыков, тут и самые спокойные взвыли. Создали комиссию. Ну, это, я думаю, долгая история. Пока раскачаются, пока прилетят…

– Да нет, – сказал я, – Валентина как раз жаловалась, что комиссия уже там и мешает работать.

– Идите сюда! – громко позвал Глеб.

К основанию куба прилепился еле заметный небольшой выступ.

Глеб достал ленты с активаторами, инфоры, вытянул из разъема тонкую соединительную нить с несколькими отводами, аккуратно подключил и протянул ленту Прокешу.

Прокеш вопросительно посмотрел на Глеба.

– Значит, так, – сказал Глеб. – Наденьте на голову и ждите, когда я подключусь. Увидите белое поле – я вышел на массив адресов. Четко назовите про себя индекс связи Базмашена. – Тут он повернулся ко мне и спросил: – Какой у вас индекс?

– Я знаю, – ответил за меня Прокеш.

– Ладно. Назовите индекс, он возникнет на белом поле. Старайтесь удержать его несколько секунд, а я подойду от центрального ствола. Теперь пароль… Как только индекс сменится… Ну, назовите любое число!

– Шестьсот шестьдесят шесть, – сказал Прокеш, криво улыбаясь.

– Хорошо. Как только появятся три шестерки, значит, я вышел на вас, тогда думайте о чем угодно, будет прямой контакт, и вы меня услышите. Выйдем на РТУ Кедровска и прощупаем ОС-12, если она еще в Сети. Можем в принципе пройтись и по всей Сети, если голова не лопнет. Тут уже вы постарайтесь ограничить ваши реперы.

– Давайте Кедровск… и Сеть, если можно.

– Можно. Правда, голова болеть потом будет, да и в Сети застрянем на час, а час сетевого времени… Ох и умный я буду, если все не забуду!

– Что?

– Это поговорка такая у сетевиков. Поехали?

– А как насчет меня? – спросил я.

– Извини, Арам, – сокрушенно сказал Глеб, – но всего две ленты, без меня он потеряется, а без него я не знаю, что искать.

– Ладно, – успокоил я Глеба, – как-нибудь потом. Вы мне расскажете. Я вас снаружи подожду.

– Верно, – обрадовался Глеб, а Прокеш старался на меня не смотреть. – Выходя, защелкни дверь.

Я кивнул и пошел к проходу.

– Не туда, – сказал Глеб. – Налево.

В темноте я с трудом нашел выход в коридор. Люксполосы едва тлели. Я пошел не в ту сторону и уперся в стену. Рядом лестница на второй этаж. Развернулся и вскоре подошел к двери. Потянул за скобу и зажмурился от света.

Теперь буду ждать. Привычная роль. Даже сейчас, когда вроде бы решается загадка, я опять тупо жду. Неужели судьба определила мне только слепое шествие за поводырем? Впрочем, еще неизвестно, зряч ли сам поводырь!

– А что это вы здесь делаете? – Я услышал знакомый голос.

– Действительно, а где Вацлав и Глеб? – Это уже Римма.

Я обернулся. Римма смотрела на меня с подозрением, переводя взгляд с меня на раскрытую дверь. Рядом с ней стояла Дуня, держа на плечах мою племянницу. Я медленно потянул дверь, довел до щелчка и спокойно ответил:

– Да вот, вышел погулять.

– Ах так! – сказала Римма, ухватилась за ручку, подергала, мазнула несколько раз наугад по сенсору, засмеялась и дернула меня за ухо.

Племяшка потянулась с плеч Дуни к моим ушам. Я присел и показал ей язык, она засмеялась.

Римма сняла дочку с Дуни и, не дождавшись от меня объяснений, увела ее домой. Дуня осталась.

Разговор не получился. Я ни с того ни с сего начал описывать достоинства армянской кухни и то, какой роскошный ужин нам предстоит, а завтра, к сожалению, мне надо улетать… Она слушала, а потом скучно сказала, что все очень интересно, помахала рукой и пошла через площадку. Она шла, слегка покачиваясь из стороны в сторону, а не прямо, как ходила в городе или у нас дома. Шла и шла себе, а у меня почему-то пересохло во рту.

Она исчезла за поворотом.

Время тянулось медленно. Наконец я не выдержал и вошел в здание. Отыскал зал.

Прокеш и Глеб сидели на полу, прислонившись к кубам транспьютеров. Глаза закрыты, на лице Прокеша крупный пот, а Глеб дышит сипло и громко. Минут через пять я забеспокоился, но тут Глеб издал громкое «уфф» и содрал с себя ленту. Посмотрел на меня дикими глазами, помотал головой, изобразил руками, как у него распухли мозги, и поднялся с места. Он несколько раз присел, разминая затекшие ноги. Прокеш отключался медленнее. Стянул с себя ленту, вцепился, не открывая глаз, в ребро куба и попытался встать. Я и Глеб помогли ему. Он открыл глаза, посмотрел на меня и торжественно спросил:

– Кто я?

С перепугу я чуть не заорал, у Глеба же отвисла челюсть. «Память смыло!» – первая мысль. «Однако говорит!» – вторая. Тут он снова вопросил: «Кто я?» – и незамедлительно ответил:

– Старый глупый козел, вот кого вы видите перед собой в этом мраке. Тебе, Арам, я еще долго буду приносить извинения, так что здесь их не имеет смысла начинать. А вы, Глеб Николаевич, если в состоянии простить старого болвана за потерянное время, то я буду весьма признателен.

Я вздохнул с облегчением – все нормально, а Глеб растерялся.

– Ну что вы, – забормотал он, – очень интересно было…

– Да, очень, – горько повторил Прокеш, – очень интересно было убедиться, что я вол фиолетовый и мозги куриные.

– Ну не-ет, – протянул Глеб. – Красиво было! Особенно этот корабль с мертвецами. Как его? Хрингхорни! Завтра уже не выговорю! Красиво плыл! А разрушение Асгарда?..

– Да, – закивал Прокеш, – я слышал ваш восторг, особенно когда со страшным ревом воздел над миром свои рога Донн Куальнге…

– Как он с Аписом дрался! – восхищенно произнес Глеб, а Прокеш насторожился.

– Постойте, здесь какая-то путаница. Когда это было?

– Вы шли по массиву заточенных в скале, а я немного расширил створ…

– А-а, это вы захватили литературные и прочие деривации. Не то, все не то… И с ОС-12 такой провал!

– М-м… – развел руками Глеб и вдруг спохватился: – Получается, что ничего не было?!

– Не было.

– И зла, из века в век идущего?

– И зла.

– А что же было?

– Ничего не было! – сердито ответил Прокеш.

– А этот? – упер в меня палец Глеб.

– Что «этот»?

– И с ним ничего не было?

– С ним было.

– Что???

– Не знаю.

– А… а… – Глеб чуть не задохнулся от возмущения, но Прокеш, не отвечая, двинулся к выходу.

– Нет, подождите! – крикнул Глеб и бросился за ним. – Вы что, меня за дурака принимаете?

Он осекся и с беспокойством понюхал воздух. Опустил шторку и пошел по коридору. Было темно и почти ничего не видно.

– Дверь не в той стороне, – тихо сказал я, но он отмахнулся.

Дошел до лестницы, втянул шумно воздух и спросил:

– Чувствуете?

– Пахнет дымом, – сказал Прокеш.

– Что здесь может гореть? – спросил я. Глеб повертел пальцем у виска.

– Нечему гореть! Слаботочная техника. Но действительно, пахнет горелой органикой. На втором этаже, правда, сервисные блоки. Не знаю…

И он осторожно стал подниматься по лестнице, мы за ним.

В конце коридора виднелась узкая линия света.

Запах дыма усилился, он явно шел оттуда.

Подошли вплотную к шторке. Из-за нее доносился шорох, треньканье, прерывистое глухое бормотание. Глеб нагнулся и резко поднял шторку.

В небольшой комнате за низким круглым столом сидели два парня в комбинезонах наладчиков. На полу стояли банки с пивом, у одного в руках дымилась сигарета. Перед ними лежала большая пластина игрового полиэкрана, топорщились щитки вариаторов. Они играли в «Путешествие»! Увидев нас, один из них сдвинул банки в сторону и сделал приглашающий жест к столу.

– Ну что, ребята, – сказал он, – сгоняем два на два синими и зелеными без сквозного хода?

После швартовки по внутренней связи попросили некоторое время не покидать помещений. Как только выключили двигатели, Прокеш длинно сказал «ффуууу».

Лифты были заняты. Я потоптался немного, вернулся в каюту. Меня встретил переливчатый храп. Я стоял и смотрел на Прокеша. Спящий, он выглядел старее. Усох, что ли? Жаль его. Такого ослепительного крушения мне не доводилось видеть.

В РТУ его прорвало. Он скорбел о Коробове, который, по его словам, понял всю тщету объяснения необъяснимого и потому уничтожил следы своих бесполезных трудов; клял себя, не разглядевшего в записях вульгарную версификацию мифов и преданий, надерганных из сети разлаженной ОС-12. Вещал мне, Глебу и ошарашенным наладчикам.

Под конец он заявил, что немедленно вылетает со мной, чтобы лично принести извинения Валентине за то, что подозревал ее во всякой ерунде, а заодно и Кузьме. Кузьма пока еще был на Марсе, мой скоропостижный отлет застал его врасплох, и я упросил его дождаться моего возвращения.

Хотя я и уговаривал Прокеша воспользоваться прямой связью, он был непреклонен и действительно вылетел со мной на Красную. Всю дорогу был тих и спокоен до скучного.

Храп прекратился. Прокеш открыл глаза и тихо спросил:

– Можно выходить?

– Пока нет. Задержали выгрузку на неопределенное время.

Прежний Вацлав Прокеш вскочил бы, умчался выяснять, мгновенно оброс бы знакомствами, в общем, проявил бешеную активность.

Он снова закрыл глаза.

Я вышел к лифтам. Наконец пришла кабина. Поднялся к пультовой. Обычно здесь топчется народ: любопытствующие, скучающие и дети. Сейчас было тихо. Я заглянул в ближайшее пультовое отделение. Диспетчеры корабля вели себя странно – полулежали в креслах, один крутил на терминале музыкальный каскад, а другой, по-моему, спал. Нерабочая обстановка. Лежащий в кресле взглянул на меня:

– Торопитесь? Шлюзы открыты, можно выходить. И закрыл глаза.

– Они три ночи не спали, – раздался голос за моей спиной.

Я обернулся. Мужчина в куртке диспетчера орпека стоял в проеме. Лицо его показалось знакомым. Он посмотрел на меня, наморщил лоб и вдруг коротко хохотнул.

– Вспомнил! Вместе кроликов били!

– Романенко?

– Он.

– Так ты же спасателем был!

– Был. Теперь на «Зустриче» работаю. Слушай, – он взял меня за рукав, – пошли ко мне, здесь все равно делать нечего.

Орбитальный пересадочный комплекс «Зустрич» полон всегда народу – шум, беготня, неразбериха, словом, преддверие Хаоса. То же самое, впрочем, и на других орпеках – «Рисепшн» и «Андипум». Сейчас орпек поразил меня напряженным спокойствием. Очень много людей, контейнеры с вещами не только в грузовых отсеках, но и в коридорах. Некоторые сидят на контейнерах, кое-кто даже лежит.

Каюта Романенко находилась недалеко от шлюзов. Он налил мне чаю, достал свежих ягод и принялся расспрашивать о земных делах. Я отделался общими фразами и спросил, что здесь происходит?

– Не знаю, – ответил он. – Станция наведения вторые сутки не отвечает, центральная диспетчерская молчит, на других орпеках ситуация хуже, там по три корабля застряло, у нас только ваш и рейс двести пятый.

– Вот оно что!.. – протянул я.

Романенко извинился и подошел к терминалу. Несколько минут искал некоего Алана. Нашел. Алан оказался моим знакомым, мы обменялись приветствиями, но разговора не получилось, он был чем-то озабочен. Впрочем, и с Романенко у него разговор был коротким.

– Ну? – спросил Романенко.

– Пусто, – ответил Алан и отключился.

Романенко вернулся к столу. Беспокойство его возросло.

– Послушай, – начал я, – ведь я не помню, как тебя зовут.

– Сергеем меня папа назвал, – задумчиво проговорил он.

– Что у вас здесь происходит, Сергей? – вкрадчиво спросил я.

– У нас все в порядке, – пробормотал он, – а вот внизу – нет.

– Авария?

– На всех станциях сразу? – вопросом на вопрос ответил он.

– Сгоняйте кого-нибудь на «лайбе», если нет связи.

– Станция наведения не работает, – терпеливо пояснил Сергей, – а без нее посадишь «лайбу» на сто километров в сторону. Или на метр в глубину. Похороны на месте!

Я прошелся по комнате, подошел к окну, потянул шторку и обнаружил, что это действительно окно, а не имитация – из него был виден мозаичный блок комплекса, черный провал со звездами, а внизу выступал мениск Красной.

Картинка звездного неба изрядно надоела во время рейса, я хотел задернуть шторку, но тут заметил искорку над мениском планеты. Искорка быстро превратилась в огонек, идущий к комплексу.

– А с Красной могут прилететь?

– Могли бы, – буркнул Романенко, – но не летят.

– А это кто? – Я упер палец в стекло.

– Где? – Он глянул и в тот же миг оказался у терминала.

– Алан, ты видишь?.. – только начал он, как Алан ответил:

– Вижу. «Лайба», борт сто одиннадцать. Идет на автомате, на связь не отвечает. Готовим прием. Давай к четырнадцатому причалу. Рук не хватает.

Романенко извинился, взял куртку и вышел в коридор. Я последовал за ним. Он посмотрел на меня, но ничего не сказал. В шлюзовой у ирисовой диафрагмы стояли несколько человек. Рядом с диафрагмой на маленьком терминале было видно, как в створ причала вводится «лайба». Корпус «лайбы» заискрился – изморозь. Чмокнули переходные рукава. Диафрагма разошлась.

Первой вышла заплаканная девушка. Меня так поразили ее босые ноги, что я не сразу узнал ее. За ней еще несколько человек, без вещей, в самой различной одежде – домашней и рабочей. Один был очень бледен, на щеке багровел свежий шрам. Девушка всхлипнула, и тут я узнал Татьяну. Но не успел я сказать слово, как из рукава в шлюзовую вышел Кузьма Лыков, оглянулся и спросил:

– Все вышли?

Он увидел меня и слабо улыбнулся. Подошел к Алану.

– Срочно нужен прямой канал с Советом Управителей.

– Хорошо, – сказал Алан. – Прошу в диспетчерскую.

Собравшиеся нестройно заговорили, загудели. Алан поднял руку, все замолчали, только всхлипывающий голос продолжал монотонно перечислять: «…взорваны станции связи, уничтожены сооружения обода фазоинвертора, захвачены атмосферные реакторы, взяты заложниками дети…» – и замолчал.

– Что там у вас, внизу, происходит? – негромко спросил Алан. – Эпидемия?

Кузьма медленно оглядел его с ног до головы, потрогал небритый подбородок и так же тихо ответил:

– Нет, не эпидемия! Мятеж!