Выждать. Подручное средство – шарф, торопливо сдернутый с шеи. Скудно. Не суетиться, пусть противник ударит первым, а если заупрямится, нужно выманить удар на себя. Наверняка не заупрямится: противнику по правилам игры полагается быть нахрапистым и полным уверенности в себе… Дрянь у меня, а не шарф, мягкий, даже по глазам как следует не хлестнешь. Ладно, урок понял. Впредь буду таскать на себе ошейник с шипами.

Есть! Удар снизу. Нож легко протыкает шарф, и, пока рука с ножом продолжает движение, я, уходя от удара, успеваю сделать оборот шарфом вокруг этой руки, затем захлестываю петлей шею. Бросок – и полузадушенный противник на полу, а если особенно повезет, то либо с повреждением шейных позвонков, либо с раной, нанесенной себе собственным холодным оружием. Так сказано в теории. Практически же только теперь противника нужно обезвредить по-настоящему, и для этой задачи практика не нашла лучшего подручного средства, чем каблук. Можно пожалеть гада и ударить по пальцам, нужно только быть внимательным, чтобы не напороться лодыжкой на нож. Можно врезать по ребрам, поближе к сердцу. Можно ударить в лицо.

Никто, впрочем, не бьет. Пятеро валятся на маты, хрипя и наглядно показывая, какие глаза бывают у глубоководной рыбы. И – ничего. Дядя Коля бурчит в усы, усмешка у него нехорошая. Он прекрасно понимает, чего хочется нашим мышцам в эту минуту. Он даже понимает, что мы знаем, что он это понимает. Пятеро удавленников встают с матов, и вид у них такой, что «пропади все пропадом, лучше пойду заниматься в дзюдо». Точно такой же вид был у меня всего лишь пять минут назад. Крутить головой все еще больно.

– На сегодня хватит. Завтра можете не приходить, кроме Струкова и Колесникова. Послезавтра у всех коллоквиум. Трое противников, одна минута. Обязательно проведение приемов номер четырнадцать, тридцать семь и сорок один – сорок три. Подручные средства: портфель, шарф, пустая пластмассовая бутылка. Все. Можете идти.

Пар – клубами. Недавно дядя Коля придумал заниматься в верхней одежде, с тех пор в подвале холодно и промороженные стены обросли инеем в два пальца толщиной. Отопление отключено и, кажется, надолго. Во всяком случае, до тех пор, пока дядя Коля не решит, что каждый из нас способен ходить по улице без сопровождения взвода автоматчиков. Всего неприятнее, когда по ходу спарринга приходится бросаться ничком на хрусткий, задубевший от холода мат, – правда, зябко только поначалу. В этом подвале еще никто не замерзал.

– Какое оружие у нападающих? – спросил кто-то из новеньких, возясь с завязками набрюшника. Я разглядел пару ухмылок, тотчас погасших. Новичкам простительно задавать дурацкие вопросы. Противник может быть вооружен чем угодно, вплоть до ручного пулемета. Он может быть не вооружен ничем. Это личное дело дяди Коли.

– Любое. Проваливайте.

Набрюшники, нагрудники и набедренники были сняты и заперты дядей Колей в шкаф. На коллоквиуме шкаф останется запертым, коллоквиум – это серьезно. Только у нападающих жизненно важные органы могут быть прикрыты кевларовыми пластинами. Свистать наверх медицину. Недавно на институтской конференции проректор по кадрам погнал волну, крича, что в секции самообороны при помощи подручных средств институт теряет больше людей, чем во всех других, вместе взятых. «Все верно, – ответил дядя Коля. – Но институт теряет их ранеными, а не убитыми. Это обратимо. Зато, когда они остаются с жизнью один на один, их гибнет намного меньше, чем ребят из других секций, разве нет?» (Он нас всех называет ребятами, вне зависимости от чинов и ученых степеней.) Больше он ничего не сказал, а начальство для сохранения лица еще немножко прошлось насчет необходимости всячески беречь, приумножая, и заткнулось.

– Сергей, задержись-ка.

Ну вот… Задерживаться мне не хотелось. Я с надеждой взглянул на часы. Отряхивая на ходу рукава и с любопытством оглядываясь на меня, преподаватели спешили на воздух. Новенького уже за дверью разобрал нервный смех, слышно было, как его толкают, приводя в чувство.

– У меня лекция, – сказал я. – Извини, дядя Коля.

– Задержись, я сказал.

Дверь за последним из выходящих закрылась. Плохо быть любимчиком, подумал я. Дядя Коля пока молчал, держа педагогически выверенную паузу. Ну, ясно. Опять наставление для бойскаутов младшего возраста. Если верно, что зрелость наступает тогда, когда пропадают мечты и начинают формироваться планы, то моей зрелости уже лет пятнадцать. У дяди Коли иное мнение. Для него я ныне и вовеки – разболтанный вьюноша, нуждающийся в патронаже. Он меня любит.

– Что нового? – спросил дядя Коля.

– Ничего… А что ты имеешь в виду?

– Новых попыток не было?

– Каких попы… А, вот ты о чем, – сказал я. – Нет, ничего такого, жив пока. Тишь да гладь, сам удивляюсь. Ну, уличные дела, понятно, не в счет. Это как обычно.

– А где синяк взял? – поинтересовался дядя Коля.

Я потрогал скулу.

– Споткнулся, упал.

– Упал, говоришь? – Дядя Коля понимающе хмыкнул. – Ладно, сколько их было?

– Один.

– Ну, знаешь…

– С пистолетом, – уточнил я. – И не в упор.

Дядя Коля только фыркнул.

– Адаптант?

– Черт его разберет. По-моему, просто какая-то сволочь. Подпустил прямо на улице шагов на тридцать и врезал, как в тире. По движущейся. Я, само собой, на месте не стоял.

– С тридцати шагов по движущейся нетрудно и промазать, – сказал дядя Коля.

– Он и промазал.

– Значит, пронесло? – спросил дядя Коля.

– Похоже на то.

Дядя Коля грянул по письменному столу кулаком. В утробе стола хрустнуло, посыпался иней.

– Я так и думал, – сказал он. – Каким был, таким остался. Мальчишка! Чему я тебя учил, а? Чему я вас всех учу? Я вас учу тому, как выжить, а вовсе не тому, как правильнее махать той дрянью, что попадется под руку, это только средство! В наше время выжить чаще всего значит – обезвредить противника. Твой противник обезврежен?

– Не знаю… Решетов не объявился?

– Жди. Следствие прекращено за отсутствием состава преступления. Полиции нужен труп, тогда они зашевелятся. У них свои дела, у нас свои. Нам-то с тобой труп не нужен, верно?

– Это смотря чей, – мрачно сказал я.

– Ничей. Ладно, об этом хватит. Слушай, а где твой дружок? Вацек… как его? Юшкевич, что ли? Переметнулся?

– Нет.

– Ты ему скажи, чтобы на занятия ходил, – сказал дядя Коля, – и от меня прибавь пару ласковых. Он уже два зачета пропустил, потом не догонит. Скажешь?

– Да, – помялся я. – Обязательно. Если смогу.

– Что значит: если смогу? – насторожился дядя Коля. – Что еще такое?

Так я и знал, что этот разговор когда-нибудь возникнет. Пропади все пропадом. Инструкции инструкциями, а врать дяде Коле я не умею. Не получается.

– Я имею право знать? – спросил он.

– Нет, – сказал я.

Дядя Коля прошелся по комнате тигром, бормоча себе под нос. Давненько я от него такого не слышал.

– Не ругайся, не поможет.

Дядя Коля перестал ходить.

– Давно его забрали?

– Кто его забрал? – изумился я. – Куда его забрали? Ты о чем, дядя Коля? У нас народная демократия все-таки. Это только адаптантов теперь можно, и то не всех, как оказалось, а он даже не адаптант. Проверено.

– Черт его знает, может, и стоило, – задумчиво сказал дядя Коля. – Дыма без огня, знаешь…

– Я на лекцию опаздываю, – сказал я.

Дядя Коля взглянул на меня с усмешечкой:

– Не знал я, что и ты в этом дерьме… И как тебе там? Давно влез?

– Куда?

– Я должен был раньше догадаться, – сказал дядя Коля. – Вижу: неладно с парнем. Или я ошибаюсь? Ты не молчи, ты мне скажи, если я ошибаюсь.

– У меня все в порядке, – сказал я.

– Может, все-таки расскажешь? – предложил он, помедлив. – Вместе бы придумали что-нибудь.

– Извини, мне некогда.

– Весь ты какой-то… – неодобрительно сказал дядя Коля. – Нервный, шипы во все стороны. На прошлой неделе, говорят, какого-то студента в кровь избил. За что?

– А отвечать обязательно? – спросил я.

– Твое дело. Разные, понимаешь, слухи ходят. Большой шум был?

– Не было шума. И не будет.

– Ага, – сказал дядя Коля. – Я так и думал, что студентишка-то этот… того… Верно я думаю?

– Думай как хочешь.

Сейчас бы и уйти, но дядя Коля навис надо мной, как скала. Утес. Мохом порос. Педагог.

– Не нравишься ты мне последнее время, Сергей. Морду себе не добрил, волком смотришь. Не заметишь, как последняя женщина от тебя сбежит. Ты среди людей живешь, с тобой уже и так здоровается не каждый, а почему? Не замечал? Врешь, не верю. Ты бы хоть Карнеги, что ли, перечитал – классика! – или этого… как его… Бундук-Ермилова, недавно книга вышла, хорошо, гад, пишет, как раз для отечественных условий. Принести тебе?

– Сам читай, – сказал я.

– Почему?

– Не хочу. По-моему, нечестно это как-то. Превентивное одностороннее преимущество. Подловато.

– Ага! – каркнул дядя Коля. – Так я и думал. Значит, желаешь быть самим собой? Похвально. И как это у тебя получается, интересно мне знать. Подручные средства выручают?

Я отмолчался.

– А тот приемчик, что ты без меня освоил… – дядя Коля молниеносно сделал захват, и я только и успел, что приготовиться к жуткой боли, но он вдруг отпихнул меня в сторону, – это не подлость?

– Подлых приемов вообще не бывает.

– Вот как?

Нет, голос дяди Коли – это нечто. Этакий боцманский рык, от которого дрожат мачты дредноута и всплывает кверху брюхом мелкая рыба. Доценты разные всплывают.

– Знаешь, дядя Коля, мне смешно, – сказал я. – Если у тебя есть понятие о благородном поединке, то очень хорошо. Держи его при себе. В мои правила не входит напрашиваться на драку, ты знаешь. А если меня кто-то к этому принуждает, с какой стати мне вести себя по его правилам? Почему ты считаешь, что в драке вот это морально, а вот это – нет? Драка вообще вне морали. Я буду защищать себя так, как сочту нужным.

– То есть убьешь?

– Может быть, только искалечу.

– Хорош, – пророкотал дядя Коля. – И откуда такие берутся?

– А какие?

– Да вот такие… чистоплюи. По полочкам все разложит, не придерешься, а сам, если вникнуть, просто шкура без чести, без совести, и озлобленный, как всякий слабак. Чуть копнешь – и вот оно, выползло! Кушайте.

– Мне можно идти? – поинтересовался я.

– Иди. И чтобы я тебя… Стой! – Я обер-нулся. – Скажи-ка лучше: тебе уже приходилось убивать людей?

– Нет.

Дядя Коля невесело усмехнулся. Усы его топорщились.

– Ну, это ненадолго…