ГЛАВА V

Замок спящей красавицы

Еще немного. Еще совсем-совсем немножечко… пожалуйста!

Конечно, умолять было бесполезно, да и некого. Она поняла это уже давно, в детстве. Когда извне врываются посторонние звуки и прикосновения, еще можно повернуться на другой бок, спрятать голову под подушку и не просыпаться до конца — но, даже если получится, СОН все равно становится просто сном. Живой мир с настоящими людьми — обычной цветной картинкой. Какой смысл?

Громко орали над головой птицы, а щекотка выше локтя стала невыносимой. Лили распахнула глаза, села и сощелкнула с левой руки нахального рыжего муравья.

Солнца еще не было. На траве и на ворсинках одеяла поблескивали капельки росы. Над ровным, как черное зеркало, прудом поднимался белесый туман. Раннее-раннее утро… Ну почему она проСНУлась так рано?!

Лили поднялась, завернувшись в Джеррино одеяло — было еще довольно зябко. Может, именно утренний холод ее и разбудил, а вовсе не птицы и муравьи… хотя какая разница? Теперь точно не заСНУть до самого вечера. Она уже пробовала.

Длинные-длинные пустые, никчемные дни. Сначала Лили бродила по парку и дворцу — где-то здесь мог отыскаться Эжан, спал же в беседке его маг-учитель! — но когда Джерри, бледный и кусающий губы, очень-очень серьезно попросил ее не уходить далеко одной, она согласилась. Великая Сталла, погруженная в беспробудный сон и запустение, наводила тоску, страх и гулкую пустоту. Как такое могло случиться с красивой, живой, чудесной страной? Страной, которая на самом Деле… то есть во СНЕ… Но ведь СОН — это и есть единственная правдивая реальность! Или?.. Лучше не думать. Лучше не подходить близко, не присматриваться к этим жутким спящим…

Если честно, Лили не очень-то и хотела, больше того — боялась найти среди них Эжана. Нет. Эжан не может, никак не может быть таким — серолицым, запыленным, беспробудным… Не может, и все! Она так решила, и не нужно никаких доказательств. Сосредоточилась на другом и целые дни отчаянно билась над задачей: как бы поскорее увидеть его снова?.. Бодрствующего, настоящего…

Не раньше ночи.

ЗаСНУть днем никак не получалось, несмотря на жару и безделье. Она лежала у самой кромки пруда и следила за скользящими водомерками; веки тяжелели. Наваливалась смутная дремота, которая не имела ничего общего со СНОМ. Пожалуй, эта сиеста даже причиняла вред: к вечеру — а Лили пыталась ложиться рано, еще до захода солнца, — она чувствовала себя такой бодрой и отдохнувшей, что хотелось плакать…

…Дымка над прудом потихоньку рассеивалась, по воде побежали серебристые блики. Рассветное солнце, еще прячась за Деревьями, отразилось и вспыхнуло в каждой росинке, усевшейся на стебельке травы. Летнее тепло стремительно наполняло воздух; Лили отпустила край одеяла, и оно мягкими складками осело на землю. Птицы заходились в щебете я трелях, как сумасшедшие.

А Джерри и Фрэнк, конечно, еще спят. Сладко похрапывают, не обращая внимания на птиц, муравьев и утреннюю прохладу. Проснутся они не раньше, чем солнечные лучи, уже горячие и острые, как иглы, прошьют ковер, плюща на стенах их беседки… Джерри проснется. Фрэнк способен дрыхнуть чуть ли не до полудня… а что?

Им нечего терять с пробуждением.

Прямо перед глазами, взявшись неизвестно откуда, замельтешили две ярко-желтые бабочки. Лили с размаху сложила в воздухе горсти и — надо же — поймала одну; бабочка выскользнула между пальцев, оставив на ладони чуть-чуть сверкающей пыльцы. Как ни в чем не бывало полетела дальше, встретилась со второй, и они закружились вместе над поверхностью пруда. И у самой воды соединились в одну четырех-крылую бабочку…

Лили улыбнулась.

Ну и пусть. Пусть впереди целый день разлуки — гнетущим и пустым он не будет. Если СОН не приходит раньше времени — она каждую минуту, каждую секунду этого дня заполнит мгновениями только что минувшей ночи. Тысячу раз повторит, заново переживет в мечтах и воспоминаниях то, что случилось сегодня… когда они с Эжаном…

Желтый цветок, порхающий над водой.

— Лили!.. Ты уже проснулась? Ну, зачем?!.

Она вздохнула и обернулась.

Заспанный и взъерошенный Джерри был похож на телеграфный столб с птичьим гнездом на верхушке. В маленьких стеклах очков отражалось солнце. Смешной.

Смешной и ненужный.

— Да, — коротко ответила она.

Последние дни Лили старалась держаться подальше и от него, и от Фрэнка. Говорить с ними было не о чем; они все равно ничего не понимали и не могли понять. Молчание же тяготило — не только ее, но и ребят, и скоро они почти перестали приставать к ней, навязывая свое общество. Правда, кто-то из них постоянно держал ее в поле зрения… но этого можно было и не замечать. Все втроем собирались только для того, чтобы поесть. Лили присоединялась к общим трапезам со все нараставшей неохотой и поскорее уходила, забрав свою долю консервов.

Джерри и Фрэнк были совершенно лишними тут. Им давно пора вернуться в Порт-Селин! Но ни тот, ни другой почему-то никак не хотели признавать очевидного.

— А Фрэнк еще спит.

Тупой деревянный голос. Впрочем, так всегда бывает, когда на самом деле нечего сказать.

Она кивнула и отвернулась. Желтые бабочки уже разъединились и замелькали вдали, в стороне полуразрушенной беседки, где спал старый маг. С первого дня Лили так ни разу и не подходила туда… наяву. А во СНЕ…

Щеки вспыхнули изнутри — как будто кипящая волна подплеснула к самой коже.

…они с Эжаном…

— Я хочу поговорить с тобой, Лили, — сказал Джерри. Она поморщилась, присела на. траву и бросила, не оборачиваясь:

— Говори.

Но он молчал — чуть ли не целую минуту: это выводило из себя. Было отчетливо слышно, как его пальцы ломали, какую-то щепку: надвое, потом еще, и еще раз…

— Ну?

Тяжеленный, как гиря, вздох. Ну сколько можно?!

— Лили… Я сейчас занимался завтраком… Знаешь, у нас осталось две банки консервов.

— Я не хочу. Ешьте сами.

— Мы все-таки мужчины! — Глупое «мы», глупое возмущение в голосе. — И потом, это все равно на один раз.

— Ну и что?

Джерри громко сглотнул.

— Ты ведь сама понимаешь… пора уходить.

— Уходите.

Высокие, сочные травинки переплетались причудливым узором. Уже совсем сухие — ни капельки росы. По узкой зеленой дуге ползла черная божья коровка с двумя оранжевыми пятнышками. Она предусмотрительно прикинулась мертвой, когда сверху свалилась длинная Джеррина тень.

Лили продолжала смотреть вниз — но он, присев на корточки, коснулся ее подбородка, заставил взглянуть в свои умоляющие глазищи.

— Лили, пожалуйста… Так ведь нельзя! Тебе тут абсолютно нечего делать. Ты сама не знаешь, чем себя занять. Думаешь, я не вижу? Даже Фрэнк и тот заметил. Убиваешь время от ночи до ночи — и ради чего?..

Она громко, уничижительно усмехнулась.

Джерри сорвал травинку и принялся вязать из нее узелки.

— Допустим. Конечно, мотивация у тебя есть, не спорю. Наверное, СОН — это очень красиво и здорово… Там все именно так, как тебе хочется, как ты представляешь себе счастье… правда? Правда, скажи?

Лили кивнула.

— Вот видишь. И это доказывает, что СНЫ — порождение твого же подсознания, как и все обычные сны. Если честно, я раньше думал, что твоего королевства вообще не существует… Но оно есть. — Его худая рука, похожая на ножку циркуля, описала длинную дугу. — И ты сама видишь, какое оно — на самом деле.

На самом деле… Губы Лили повторили эту фразу — без единого звука.

— Я не знаю, что случилось с этими людьми, — продолжал Джерри, — не знаю, кто они такие, откуда взялись, когда и почему укоре… то есть заснули. Но я бы не хотел, чтобы что-то подобное произошло и с тобой! Может быть, тут само место оказывает такое влияние на организм… я имею в виду на психику… вроде гипноза или наркотика. Все-таки объект не зря засекретили. Во времена ЭВС вообще ничего не делалось зря… — Он вдруг осекся.

Странно. До сих пор она терпеливо ждала, чтобы он закончил говорить и ушел. Но внезапное молчание Джерри повисло чем-то неуместным, неправильным — и Лили машинально переспросила:

— Что?

— Я вспомнил, — проговорил он. — Вспомнил, откуда это — королевство Великая Стаяла.

— Откуда? — Лили подняла взгляд.

Джерри встал, и на уровне ее глаз оказались острые колени, одно из которых выглядывало в свежую прореху на штанах.

— Пойдем завтракать, — с запинкой произнес он тоном начинающего шантажиста. — Я по дороге расскажу.

— В Эпоху Великих Свершений, — Джерри придержал над головой колючую ветку, — жил гениальный писатель по имени Исаак Лейсберг. Его называли Ловцом мысли, потому что его книги… вернее, это была одна книга в тысяче томах. «Хроники Великой Сталлы»…

— Почему ты не давал мне почитать?

— Я и сам не читал. Ее ни у кого нет во всем Порт-Селине… и даже в городе, я и там искал. Так обидно: огромные тиражи во времена ЭВС, тысяча томов… и ни одного невозможно найти.

— Тогда откуда ты знаешь, что он гений?

Она отвечала отрывисто и зло. Джерри снова болтал лишнее, неправильное, ненужное. Отождествлять СНЫ с какой-то там книгой — все равно что сомневаться в их существовании вообще. Все равно что снисходительная улыбка отца. Все равно что «врушка-лягушка».

— Это общее мнение уважаемых людей того времени. И плюс факты — ведь «Хроники» издавались миллионными тиражами и мгновенно расходились. Эта книга завладела умами, ее читали, перечитывали, она формировала мировоззрение молодежи, она…

Как скучно, когда он говорит словно по бумажке. И почему она, Лили, не замечала раньше этого невыносимого Джерриного занудства? Кажется, ей даже нравились его серьезность и начитанность…

— Если бы ты знала, как я хотел сам прочесть и убедиться! Но…

…до того, как Эжан…

До Эжана.

Внезапно Джерри затормозил.

— Книга Лейсберга и Замок как-то взаимосвязаны, точно. Ты ведь уверена, что это развалины Великой Стаялы?

Она промолчала, и он медленно пошел дальше, размышляя вслух:

— Есть одна гипотеза… Может быть, Исаак Лейсберг был здесь. Во времена ЭВС писатели ездили по всему миру в поисках новых впечатлений. Он мог заинтересоваться засекреченным объектом, пробрался сюда, увидел… и решил написать об этих… спящих. Придумать им жизнь. А потом… — Он заговорил быстрее. — Я уверен, что твоя мама или даже бабушка читали его книгу, может быть, еще до твоего рождения. Так бывает. Это тоже аномальное явление, и оно нало-жилось на соседство Порт-Селина с Замком спящей краса…

Он запнулся и добавил:

— Я бы на месте властей после выхода «Хроник Великой Сталлы» переименовал объект — хоть он и секретный, но все-таки… Из уважения.

Лили вздохнула.

— Ты дурак, — спокойно сказала она. — А твой Лейсберг… он просто тоже видел СНЫ.

Лили и Джерри выбрались из непролазных джунглей на поляну, где в беседке, сплошь увитой плющом, ребята организовали ночлег. Эта беседка — в отличие от той, где спал учитель принца, — сохранилась полностью: ажурные стены, изогнутые лавочки и сплошной купол, способный защитить от дождя. Фрэнк по-детски радовался, открыв это место, и яростно возмущался, когда Лили наотрез отказалась здесь ночевать.

Наотрез. Потому что они с Эжаном каждое утро договаривались вечером снова встретиться у пруда… У пруда! И она не собиралась тратить драгоценное время на бег по ночному парку — хоть и по прямой ухоженной аллее.

Они почти пришли, когда нога попала в выбоину, невидимую из-за буйной травы, и Лили — Джерри, разумеется, не успел ее подхватить — упала, больно ушибив коленку. Не удержалась от пронзительного тонкого вскрика; но Фрэнк все равно не проснулся.

Он зачем-то устроил себе постель в полуметре над землей, притащив неизвестно откуда три длинные доски и соорудив настил, края которого опирались на лавочки. Больше всего конструкция напоминала шаткий птичий шесток. Сейчас Фрэнк дрыхнул без задних ног, растянувшись на животе и подложив под голову согнутую руку; солнечные лучи, пробиваясь сквозь плющ, выкладывали на белой футболке пятнистую мозаику. Другая рука свесилась вниз, касаясь пыльной земли.

Ну, неужели так удобнее, чем на ровном, поросшем мягкой травой берегу пруда, завернувшись в теплое одеяло?!.

Он безмятежно, младенчески посапывал.

— Фрэнк! — Джерри привычно, без особой деликатности потряс его за плечо. — Просыпайся. Мы уже завтракаем!

Невнятное мычание и поворот головы. На открывшейся щеке краснел рубец от края доски.

— Фрэнк!

В щель между разлепившимися белыми ресницами выглянул синий глаз. Лениво описал круг, пару раз хлопнул веком, скосился вниз.

И вдруг парень резко отдернул руку от пола и, едва не развалив свое спальное сооружение, взметнулся на ноги. От неожиданности Лили отпрянула, да и Джерри вздрогнул всем телом, задев макушкой арочный проем входа. Не обращая на них внимания, Фрэнк пристально разглядывал кончики собственных пальцев. Выглядели они вполне нормально, разве что слегка измазались в пыли.

— Брось паниковать, — негромко бросил Джерри.

— Никто не паникует, — огрызнулся Фрэнк. — Привет, Лили.

Вытер пальцы о штаны, огляделся и спросил вдвое тише — но не настолько, чтобы она не расслышала:

— А ты что, так ей и не сказал?

Джерри беззвучно шикнул на него, кинув в сторону Лили испуганный вороватый взгляд. Она равнодушно пожала плечами. Можно подумать, кому-то интересны ваши нелепые мальчишеские секреты…

— А вообще по фиг, — заговорил Фрэнк подчеркнуто громко и бодро, складывая доски на землю вдоль стены. — Сейчас заправимся напоследок — и домой. Лично меня эти спящие красавицы уже достали. Хорошенького понемножку.

— Да, конечно, — с энтузиазмом подхватил Джерри. — Я вещи еще с вечера уложил… Черт! Одеяло осталось у пруда. надо будет сбегать за ним после завтрака.

Лили закусила губу. Так противно и бессмысленно… но придется. Сказать им. Побыстрее покончить с этим.

— Я принесу вам одеяло, — проговорила она. — Ешьте.

Фрэнк обернулся от лавочки с двумя консервными банками в руках, похожий на странное копытное животное, встав-шеенадыбы.

— А ты?

Перевела дыхание. Сейчас. Так надо…

— Я не буду. Я уже поела. Во СНЕ.

Конечно, это была неправда. Почти. Да, Эжан заранее принес в беседку целую гору экзотических фруктов и сладостей — но они так и остались лежать на серебряном подносе совершенно нетронутыми…

Горячая волна изнутри щек. Эжан…

Джерри и Фрэнк смотрели на нее в две пары отчаянных глаз, не пробуя опровергнуть очевидную, по их мнению, нелепицу и ложь. Они оба точно знали, что она, Лили, скажет дальше, — и ждали ее слов, как вызова на бой.

Не все ли равно?

— И я никуда отсюда не уйду.

Они стояли бок о бок — два плоских силуэта в ярком проеме выхода. Худой длиннющий Джерри и коренастый Фрэнк, едва доросший ему до плеча. Гротескная парочка вечных соперников, объединившихся против общего, куда более сильного врага.

Против нее? Против Эжана? Против СНОВ?

— Это ведь элементарнейшая логика, Лили. — Негромкий голос Джерри ненавязчивым шумом колебал воздух, — Мы не можем тут больше оставаться, потому что кончилась еда Мы с Фрэнком не можем вернуться без тебя, потому что… ты понимаешь. Значит, надо уходить. Всем вместе. Сейчас, Лили молчала.

— Скажи ей, — зло бросил Фрэнк.

— Я говорю! Существуют объективно реальные вещи, которые нельзя игнорировать — даже если реальность, созданная твоей психикой… ты знаешь, о чем я… на вид значительно привлекательнее. И поэтому…

— Кончай грузить. Скажи ей!

— Не надо, — сквозь зубы пробормотал Джерри. — Мы и так уже уходим. Лили не… правда, Лили?!

Плотно сжатые губы, Краткое отрицательное движение головой.

Ни за что.

Лили отступила в глубь беседки. Тут валялся на полукруглой скамье тощий Джеррин рюкзак, стояли две так и не откупоренные консервные банки да еще ружье, косо прислоненное к стене. Заложив левую руку за спину, нащупала приклад — шершавый, весь в мелких продольных трещинках.

Наставить ружье на этих двоих, и пускай убираются! Если не желают понимать по-хорошему. Им не уговорить ее уйти. И не заставить!..

— Хорошо. — Фрэнк шагнул вперед. — Я ей сам скажу. Я ей покажу, чтобы сама увидела! Пошли.

Лили попятилась до упора — край лавки едва не подсек колени. Не подходи! Она судорожно вцепилась в приклад, ружье потеряло равновесие и начало заваливаться наперед, слишком тяжелое, чтобы удержать его одной рукой. За другую ее схватил Фрэнк и больно, с силой рванул на себя; падающий приклад проехался по костяшкам пальцев, сдирая их в кровь; неуверенно возмутился Джерри; Фрэнк отвлекся на него, и Лили вывернула запястье из захвата горячей руки. Метнулась назад — и, прежде чем зажмуриться, успела увидеть черную восьмерку двух дул, наставленных на нее в упор, услышать собственный крик и негромкий хлопок…

…— Идиоты, — прошептал бледно-серый, словно здешние спящие, Джерри. — А если бы не осечка?..

Оно застряло наискосок в щели между скамейкой и ажурной решеткой, увитой плющом. Явно противоестественное положение — и вот ствол медленно перевесил и без единого звука клюнул носом в землю. Джерри двумя шагами пересек беседку и, переломившись пополам, наклонился за ним, сам похожий на заряжаемое ружье.

В плечо Лили впились пальцы Фрэнка.

— Извини, — хрипло выговорил он. — Но я все равно должен показать тебе… одну вещь. Идем.

Старый маг спал, облокотившись о единственную решетку, которая непонятно каким чудом до сих пор выдерживала его тяжесть. Он сидел на той самой скамейке, куда Эжан сегодня ночью поставил поднос с фруктами… а та, другая лавочка вообще не сохранилась…

И опять Лили покраснела: в присутствии спящего учителя принца незаметно подкрались неловкость и смущение. Этой ночью она не видела мага, и прошлой тоже. Он все знал о них с Эжаном и деликатно оставлял их вдвоем — во СНЕ, — но сам все время был тут!..

Раньше Лили как-то не думала об этом. А ведь именно он, Агатальфеус Отмеченный — она несколько раз проговорила про себя и запомнила имя, — рассказал ей, куда нужно идти, чтобы и дальше встречаться с Эжаном в СНАХ. Он, маг, знал о существовании мира, где соседствуют поселок Порт-Селин и королевство Великая Сталла…

Спящая Великая Сталла.

— Смотри, — сказал Фрэнк, и Лили чуть не вздрогнула. — Смотри внимательно.

Он показывал на левую руку учителя, распластанную на стене; сквозь пальцы прорастали плети плюща. На удивление осторожными движениями Фрэнк отвел в стороны несколько треугольных листьев. Узкая костистая рука лежала на решетке почти вертикально — но почему-то не соскальзывала вниз.

— Видишь?

— Что?

За ее спиной судорожно вздохнул Джерри.

— Кончики пальцев, — скороговоркой пояснил он. — Самые кончики, почти из-под ногтей…

И тогда она увидела. Пять тонких светлых нитей, продолжавших пальцы мага и причудливо вплетавшихся в узор плюща. Лили попробовала проследить за одной из них: вот она нырнула на ту сторону решетки, вот снова показалась из-под листьев, запетляла… исчезла. И все-таки появилась опять — у самой травы. Теперь Лили заметила, что в зелени сновали и другие белесые нити: их было довольно много, все они заканчивались у подножия решетки, а начинались…

Ветхая, столетняя рубашка, когда-то бывшая белой. И маленькие дырочки на рукавах, по бокам, на спине… пробитые тонкими упрямыми корешками. Впрочем, корни деревьев, бывает, крушат и асфальт.

— Они все здесь такие, — хмуро проговорил Фрэнк. — Эти спящие… у них у всех корни, понимаешь?! — Он так резко отдернул руку от решетки, что она заходила ходуном. — Они вообще уже не люди!.. И ты тоже хочешь, да?

Лили вскинула недоуменный взгляд. Его щеки пылали, а глаза блестели чем-то похожим на самые настоящие слезы. Джерри шагнул ближе.

— Фрэнк думает, что здесь такое может произойти с каждым. «Хищная земля», которая притягивает людей во сне и перерождает их организмы. Человек просто засыпает, и… — Он запнулся. — Эта гипотеза имеет право на существование, согласись.

Так вот почему Фрэнк устроил себе дощатый настил, усмехнулась Лили. Боится пустить тут корни… в самом прямом смысле слова.

Джерри перехватил ее улыбку и обескураженно потупился.

— Мы не хотели тебе говорить, — тихо сказал он. — Я боялся… что для тебя будет слишком тяжело… узнать.

Лили пожала плечами.

Может быть. То, что она только что увидела собственными глазами, — наверное, страшно. Жутко, необъяснимо — она понимает; но ведь просто понимать мало, надо прочувствовать, пропустить сквозь себя… а как раз это у нее вряд ли получится. Ведь всего несколько часов назад… здесь, в беседке… Эжан…

То, что произошло, — важнее всего на свете. А на все остальное нет больше места в душе — будь то даже конец света… или тонкие корни мага Агатальфеуса.

— Я не знаю, прав ли Фрэнк, — заговорил после паузы Джерри. — Не знаю, насколько нам тут угрожает опасность. Я знаю одно: как бы ни выглядела Великая Сталла в книге, в воображении, в СНАХ — на самом деле здесь развалины, среди которых существуют — назвать это жизнью и даже сном нельзя — полулюди-полурастения. Такова реальность, Лили.

Она медленно обернулась к нему. Снова «на самом деле».

— Ничего ты не знаешь. Ни-че-го. Почему ты решил, что реальность, — она очертила вытянутой рукой полукруг, — вот? Может быть, настоящая реальность — мои СНЫ. А вы оба… конечно, вы-то ничего подобного не видите… Но кто вам сказал, что вы вообще есть?., на самом деле?!

— Перестань, Лили. — Голос Джерри дрогнул. — Не надо.

— До нее не доходит, — вклинился Фрэнк. — Не доходит, хоть ты тресни. Три метра над землей!.. Ну, ничего. Есть еще кое-что… кое-кто… Думаю, Лили, ты спустишься-таки на землю, когда увидишь!

Он схватил ее за руку и потянул прочь от беседки. Лили едва успевала переставлять ноги — но не пыталась высвободиться. Пускай показывает все, что хочет. Пусть выложит все свои аргументы до последнего, убедится в их бессильности и, может, тогда сообразит: она все равно останется здесь — что бы там ни было.

Фрэнк тащил Лили напрямик через заросли, и семенивший рядом Джерри лихорадочно перехватывал в воздухе ветви кустарника, которые норовили хлестнуть ее по лицу. Несколько раз он подал было голос, что лучше бы воспользоваться аллеей — запоздалый совет. Лили зацепилась рукавом за ветку; конечно, стоило приостановиться и отцепить его, но Фрэнк фанатично ломился вперед, и трикотаж, натянувшись до предела, все-таки надорвался лохматым прямоугольным лоскутом. Жалко.

Впереди забелела распростертая фигура спящего. Джерри обогнал их и придержал последнюю ветку.

— Вот он, — задыхаясь, выкрикнул Фрэнк. — Твой красавчик. Твой пр-р-рынц!

Лили замерла, уткнувшись взглядом в худую Джеррину спину.

Эжан?!.

Они нашли Эжана. Они не сказали ей. Потому что — Эжана с корнями. Эжана-растение. Но ведь он… совсем-совсем недавно… в беседке у пруда…

Во СНЕ.

СОН — реальнее реальности, как ты им только что говорила? Ты сама веришь в это?!

Посмотри на него — «на самом деле».

Она отстранила Джерри и сделала шаг вперед. Еще шаг… В глазах вдруг защипало, и лицо спящего неудержимо поплыло, размазалось желтовато-серым пятном. Лили отчаянно, до рези под веками, растерла кулачками слезы и широко раскрыла глаза.

— Ты видишь?! — надорванно кричал Фрэнк. — Ложись рядом с ним! Отращивай и себе корни — ты ведь этого хочешь?!.

Крепкий шнур корня из дырявого сапога. Темные штаны. Смуглая рука в разорванном рукаве. Распахнутый воротник ветхой рубахи. Жилистая шея. Острый подбородок, ястребиный нос, худые дырчатые щеки и выпуклые веки почти без ресниц… Боже мой. И как они могли подумать… дурачки.

Лили обернулась, глотая слезы, перемешанные с улыбкой.

— Это не Эжан.

Фрэнк умолк на полуслове — словно оборвали магнитофонную ленту — и даже забыл закрыть рот. Его лицо с отвисшей челюстью и круглыми синими глазами выглядело растерянным, опустошенным и по-детски обиженным. Лили пожалела бы его… если бы он вообще имел хоть какое-то значение.

— Лили, — подал голос Джерри. — Это ведь ничего не меняет. Мы можем облазить весь дворец… весь город… и найти твоего принца — но зачем? Нам все равно нужно уходить. Признаешь ты это или нет — ты живешь не во СНЕ, а в этой, нашей реальности. Тебе нужно есть и пить… а иначе остается только пустить корни, как предлагает Фрэнк.

— Я ничего не предлагаю! — Фрэнк вышел наконец из ступора. — Сколько можно трепаться?! Я просто заберу тебя отсюда! Я ж не слабак какой-нибудь. Очень даже просто! — Он рванулся к ней.

Лили уже знала этот его прием: взлетаешь в воздух, чувствуешь под ребрами твердое плечо и ничего не можешь поделать! — как тогда, еще в Порт-Селине, возле большой лужи поперек дороги. Метнулась за спину Джерри; тот, конечно, не успел среагировать и определиться, помогать ли Фрэнку. Закрыла лицо локтем и кинулась напролом сквозь колючие кусты.

Парк большой. Забраться подальше, скрыться, спрятаться от них! Ребята будут искать ее максимум до вечера; потом основательно проголодаются и потопают-таки домой. Возможно, рассчитывая вскоре вернуться — но это будет не так-то просто. Скорее всего в Порт-Селине уже знают, что трое подростков пробрались на засекреченный объект. На Кордоне объявлено чрезвычайное положение, алкоголик Сэм наказан, выставлены посты настоящих, подготовленных и опытных охранников. Джерри и Фрэнку вряд ли удастся возвратиться в поселок незамеченными. Им, конечно, ничего не сделают… но и обратно уже не пустят.

Так странно думать о вещах, давно потерявших реальность и смысл. Эжан не понял бы ни слова, если б она попыталась ему обо всем этом рассказать. А что? Может быть, когда-нибудь… когда они уже поженятся, будут растить детей и править Великой Сталлой…

Она выбежала на небольшую поляну и остановилась перевести дыхание. Сердце, казалось, стучало оглушительно — но больше не было слышно ни звука. Если Фрэнк и Джерри и бросились ее преследовать, они безнадежно отстали. Разумеется, долго оставаться здесь нельзя: они запросто найдут ее по следу, проломанному в кустарнике. Нужно отдышаться и пойти дальше — медленно и аккуратно, не повредив ни единой веточки, не примяв травинки. А можно залезть на дерево, и тогда уж точно…

Только бы они ушли до вечера! Чтобы заСНУть не где-нибудь, а там, у пруда…

У края поляны возвышался огромный, чуть ли не с нее ростом, муравейник. Лили засмотрелась на муравьев — крупных, рыжих, деловитых. Интересно: тот, что разбудил ее сегодня утром, — тоже отсюда? Она проследила взглядом за муравьиной трассой — и вдруг напоролась на нечто странное и абсолютно неуместное здесь.

Под деревом стоял широкий многостворчатый шкаф с прозрачной передней стенкой, разбитой на ячейки. В каждой из них выстроились рядами какие-то яркие коробки, банки, бутылки, пакеты… еще что-то непонятное, но, кажется, съестное. Лили зачарованно подошла поближе и остро почувствовала не столько изумление, сколько здоровый волчий голод.

Конструкция казалась монолитной и накрепко запертой. Но когда Лили поднесла руку к ближайшей ячейке, закрывавший ее прозрачный прямоугольник сам собой отъехал в сторону; на срезе он был не толще бумажного листа. Она сунула руку внутрь и судорожно — вдруг закроется и придавит запястье?! — выхватила первое, на что наткнулись пальцы.

Длинная золотистая булочка, разрезанная вдоль и чем-то нашпигованная — однако затянутая пленкой, по которой и ногти, и зубы скользили без всякого успеха. Лили чуть не расплакалась от досады, прежде чем догадалась потянуть за красную ниточку, свисавшую сбоку. Пленка скрутилась прозрачным серпантином, и на волю вырвались тепло свежеиспеченного хлеба и потрясающий, безумно вкусный запах…

Лили жевала жадно и самозабвенно. Она понятия не имела, как называются продукты, начинявшие сандвич, — в Порт-Селине не достать ничего подобного, даже у торговцев дефицитами из города. Она забыла о поломанных кустах, о погоне, обо всем на свете… почти обо всем…

Эжан. Кормят ли чем-то столь же вкусным во дворце Великой Сталлы?..

…и не искала объяснений удивительной находке.

— Лили!

Она обернулась, глотая последние крошки — еще! — и увидела, как из кустов выкатился Фрэнк в драной футболке, с листьями и веточками в буйных волосах. Через несколько секунд показался и Джерри — он едва держался на ногах и дышал с хриплым свистом, словно умирающий марафонец.

Лили улыбнулась. Теперь ей вовсе не нужно прятаться от них.

— Вы боялись, что кончились продукты, — облизнувшись, сказала она. — Вот.

Фрэнк подошел поближе.

— Ни фига себе! — протянул он. — Ну и кладовочка, супер! Сейчас отомкнем. — Он полез в карман и выудил длинную изогнутую железку.

— Не надо, — сообщила Лили. — Оно само открывается.

Она подошла к шкафу, придирчиво осмотрела содержимое нескольких ячеек и, выбрав точно такой же сандвич, уже спокойно, неторопливо вынула его. Подумав, прихватила булькнувший пакет с изображением яблока.

— Супер! — восхищенно повторил Фрэнк и полез следом.

— Тех… ноло… гии… ЭВС… — задыхаясь, выговорил Джерри. — Я читал. Но откуда… оно… тут?..

Фрэнк уже набил полные щеки сандвичем и, присев на корточки, откупоривал яркую высокую банку, которая даже внешне имела мало общего со стандартными порт-селинскими полумясными консервами.

— Наверное, склад для охранников Кордона, — невнятно предположил он.

— Вряд ли. Кордон сейчас прак… тически не финансируется. — Джерри взял пакет сока, отхлебнул и заговорил свободнее. — Да и кто бы стал устраивать пункт снабжения прямо на территории секретного объекта?

— Думаешь, это спящих так кормят? — Фрэнк захохотал.

— Нет, конечно. Но смотри: и упаковка продуктов, и сама сборная конструкция на элементах… В наше время ни одна структура не может позволить себе такие технологии…

— Гонишь! Кто-то, значит, может… Гляди, сгущенка!!!

Им уже не было до нее никакого дела.

Лили распечатала сандвич и, пережевывая теплое воздушное тесто с хрустящей корочкой, направилась прочь с поляны.

И вовсе не обязательно продираться напролом через кусты. В парке много аллей… правда, и они сплошь позарастали травой и кустарником, но идти по этим бывшим дорожкам все-таки гораздо легче. А их расположение Лили представляла себе прекрасно — это раньше она не могла сориентироваться в трех порт-селинских улочках. Но, гуляя с ней здесь позавчера, Эжан специально обращал внимание принцессы на дорогу, чтобы она в случае чего не заблудилась в парке… И разве можно было не запомнить? Все, до самой узкой тропинки…

Эжан… Наконец-то можно думать только об Эжане.

Этой ночью они не стали бродить по парку. Просто сидели у пруда, черного и гладкого, усыпанного колеблющимися звездами… На том самом месте, где лежит сейчас клетчатое одеяло, — когда она вернется к пруду, сразу сядет там и до самого вечера будет вспоминать и проговаривать каждое слово…

О чем они только не болтали! О звездах и о повадках золотых рыбок; об истории Великой Сталлы, которую будущей королеве не мешало бы выучить назубок, и о завтрашнем, еще не написанном периоде этой истории; о магии и науке; о фехтовании и дамской моде; о любимых книгах Эжана, которых она не читала, и о фильме про Веронику, которого он не видел; а больше всего о детстве, о его днях, ночах и мгновениях, общих для них обоих… о СНАХ.

А потом Эжан спохватился: фрукты и сладости, ждущие в беседке! Не так-то просто было принести их сюда — самому, чтоб не прознали пажи и слуги!.. Ильмийские апельсины и аталоррская пастила… ты никогда такой не ела… представляешь, а я ведь раньше думал, что ты из Аталорра!

Принцесса Лилиан…

И они вошли в беседку, где пели в темной зелени сверчки и тускло поблескивали серебряные ручки подноса… И Лили хотела взять апельсин — но как его чистить, руки ведь станут липкими, а Эжан…

Эжан сел, и его голова оказалась на уровне ее груди; дремучие волосы, которые наконец-то можно погладить, взлохматить, накрутить на палец… Она попросту дурачилась — смешной, ненаглядный, мой! — а он вдруг запрокинул голову… Огромные глаза с маленькими искорками в бездонной черноте… длинные-длинные ресницы…

Его теплые ладони на ее щеках. Совсем близко — округленные губы…

Она не знала раньше, что так бывает. Что это настолько чудеснее, настолько прекраснее и больше, чем она ожидала. Что вся Вселенная растворяется, улетает, кружится вокруг тебя… или это ты сама, кружась, летишь неизвестно куда… Но не одна. Вместе с ним. И знаешь, что так будет вечно: ведь даже когда все будто бы кончилось, на самом деле оно только начинается — светлое, невообразимое, необъятное!..

А в романах это называлось так просто и пресно…

Первый поцелуй.

«Атлант-1». Лагерь

— Каре, — гордо объявил Брэд Кертис.

И выложил аккуратным рядочком четыре карты — всего лишь шестерки. Впрочем, Феликсу было от этого не легче: ему-то едва удалось наскрести жалких две пары.

— Не переживай, малый. — Брэд привстал и, чуть не смяв импровизированный столик — коробку из-под лабораторного оборудования, — дотянулся до Ли и похлопал его по плечу. — Мы ж на интерес, а не на деньги. Жалко, Косту запрягли с этим жмуриком… и сколько можно его там резать, я тебя спрашиваю?

Феликс непроизвольно передернул плечами. Мертвого человека-растение он так и не видел… Зато видел лицо командира Нортона в тот день — и ему хватило. Разговаривать с? Брэдом на эту тему он был настроен меньше всего. — Тебе сдавать. — Механик протянул ему колоду. Ли поднялся.

— Знаешь, мне что-то больше не хочется.

— Ты чего? — Кертис аж подскочил и все-таки опрокинул хлипкую коробку. — А отыграться?

— Как-нибудь потом.

— Ну, тебя…

Брэд обиделся — это проступило крупными буквами на его круглой добродушной физиономии. Конечно, он уже несколько дней не знает, чем себя занять… С тех самых пор, как после трагедии с разбуженным спящим начальник экспедиции Селестен Брюни свернул все полевые исследования в Замке спящей красавицы и запретил кому бы то ни было покидать пределы лагеря. Очень скоро оказалось, что лабораторной работы с трудом хватает научному составу, и технари снова остались не у дел — точь-в-точь как на борту «Атланта».

Феликс отошел к самой границе купола оптической невидимости. Протянул руку; на пальцах словно образовались дополнительные фаланги, а на кончиках заплясали мерцающие искорки. Вокруг простирались выжженные солнцем желто-охристые поля. Абсолютный простор; даже крепостной стены Замка отсюда не видно — она скрывалась за пологой возвышенностью, не искажающей линию горизонта. Идеально ровную, гостеприимно приглашающую в любую сторону… Сорваться с места и бежать не разбирая дороги, вприпрыжку, словно семилетний мальчуган…

А биолог Брюни запер их всех под куполом, будто каких-нибудь насекомых. Какой, спрашивается, смысл? Ведь на планете только один цивилизационный очаг! Объявить запретной зоной территорию Замка — с этим Феликс мог согласиться. После того, что случилось по вине Габриэла Караджани…

Неоантропсихофизиолог держался тогда спокойно, с легким философским недоумением. Да, эксперимент потерпел неудачу. Да, он, Караджани, весьма сожалеет. Но трудно представить себе развитие науки без определенного числа ошибок, порой довольно неприятных, не так ли? Невозможно предусмотреть абсолютно все; иногда приходится рисковать…

…и командира Нортона.

Инженер Ли осмотрелся по сторонам — и сразу же увидел его. Там же, где всегда на протяжении последних дней: на утоптанной траве в тени «Атланта», там, где эта тень обрывалась полукругом, упираясь в купол. И все в той же позе — ссутуленные плечи, руки на согнутых коленях, подбородок на переплетенных пальцах, взгляд, пришпиленный к горизонту.

Он никого не хотел видеть. Феликс знал об этом.

Но сколько можно, в конце концов?!

Сухие стебли под ногами трещали, словно негромкая перестрелка, но Александр Нортон не шелохнулся. Помедлив, Ли коснулся его плеча; почему-то казалось, что командир вздрогнет всем телом. Ничего подобного не произошло.

— Командир Нортон!

Никакой реакции. И только потом, с опозданием секунд на пять, приглушенно и равнодушно:

— Я тебе не командир.

— Навигатор Нортон, — не стал спорить Феликс, присаживаясь рядом. — Как вы думаете, долго мы еще… вот так?

Теперь он видел собеседника в профиль: жесткая линия, упирающаяся в сине-оранжевый воротник до самого подбородка. Нортон единственный из всех так и не перешел на облегченный комбинезон, комплект которых обнаружился на складах «Атланта». Жарко, наверное… впрочем, на коже командира не блестело ни капли пота.

Молчание. Жара. Тень сдвинулась, уступая инженера Ли солнцу; он пересел чуть дальше.

— Нам стоило бы вообще улетать отсюда, — вдруг заговорил Нортон. — Контакт с иной цивилизацией… красиво звучит, но мы не доросли до такой красоты. Мы неплохо начали — с убийства. Когда командир Брюни даст добро на дальнейшие исследования, продолжим в том же духе… на другое мы просто не способны.

— Вы не виноваты, — сказал Феликс. — А некропси… тьфу, заговариваюсь… Караджани отстранили от работ на весь период экспедиции. Даже от подсобных.

Нортон пожал плечами.

— Это ничего не даст. Мы все точно такие же, как он… во всяком случае, рассуждаем точно так же. Видим непонятное — и желаем понять: сегодня, сейчас, на месте. Цена не имеет значения. Просто всеобщая познавальческая истерия… еще на Земле. Я слышал, какие-то идиоты предлагали ввести новое летосчисление — то ли от нашего старта, то ли от доклада Ричмонда и назвать все это Эпохой Великих Свершений.

— ЭВС, — кивнул Феликс. — Я тоже слышал.

— Мне казалось, нам удалось уйти, улететь от этого идиотизма… Надеялся, что наша экспедиция… Стен ведь никогда не был фанатиком. Но это сидит гораздо глубже… в каждом из нас: и в нем, и во мне… и в тебе тоже. Страдаешь от бездеятельности, да? А потом получишь свободу действий — и такого натворишь… великих свершении. Солнце добралось до его лица, и он отвернулся. Феликс вздохнул. Наверное, это гораздо тяжелее, чем он, Ли, может себе представить: когда прямо у тебя на руках, и совсем, говорят, молодой… хотя абсолютный возраст каждого из них, кажется, больше ста лет…

Мы совсем ничего о них не знаем.

Снова наплыла горячая, вязкая тишина. Преодолевая глупую робость, Феликс переспросил:

— Так вы думаете, командир Брюни скоро… позволит возобновить?..

— Почему ты спрашиваешь меня?! — оборвал Нортон. — Спроси командира Брюни!

И глянув через плечо, пробормотал:

— Вот и он, кстати.

Надо же! Перестрелки чужих шагов по сухой траве уже за пару метров практически не слышно.

Подошли двое: начальник экспедиции Селестен Брюни и физик Йожеф Корн. Феликс поднялся им навстречу. Александр Нортон небрежно кивнул в сторону и остался сидеть. Брюни театрально кашлянул, и он вопросительно поднял голову: какого черта? Во всяком случае, трактовать этот взгляд иначе у Феликса не получилось.

— Навигатор Нортон, — начал биолог. Закашлялся уже по-настоящему и продолжил через минуту, подавив вместе с кашлем начальственный тон: — Тут такое… нужно посоветоваться, Алекс.

Наверное, надо уйти, думал Феликс, переминаясь с ноги на ногу. А впрочем, с чего это вдруг? Он полноправный член экспедиции, пускай технического состава. Он имеет право знать, наконец… кстати, самое время «спросить командира Брюни», в точности следуя совету командира Нортона!

— Йожеф предлагает направить в Замок исследовательскую группу. По результатам замеров, которые они с Растелли" проводили… тогда… В общем, вырисовываются любопытные закономерности. Похоже, мы на пороге крупного открытия.

Нортон хмыкнул, не разжимая губ.

— Попытаюсь пояснить подробнее, — сказал физик Корн.

Университетский курс физики позволил инженеру Ли понять чуть ли не две трети того, что подробно — еще как подробно! — пояснял Корн, артистичный в своем педантизме. Селестен Брюни изредка кивал, фиксируя наиболее значимые моменты, — правда, Нортон вряд ли мог это видеть. По его сгорбленной, как и раньше, спине было трудно определить, слушает ли он физика вообще. Задул легкий ветерок, и стебли злаков пошли волнами, подкладывая под размеренный голос фон спокойного шелеста.

…На момент, когда начальник экспедиции приказал срочно свернуть работы, физик Корн и планетолог Растелли успели немного. В сущности, им пришлось демонтировать установку минут через пятнадцать после того, как она была окончательно собрана. О заборе лабораторных образцов речь, понятно, даже не зашла. Удалось получить только самые грубые и приближенные результаты — но уже интересные хотя бы тем, что ставят массу новых вопросов.

Автохтонность материалов строений не опровергнута, но и не доказана, причем способ их обработки по многим параметрам неадекватен условному архитектурному направлению. Абсолютный возраст неожиданно юный, не более ста пятидесяти лет — а что, сопоставимо с возрастом спящих! — успел сообразить Феликс чуть раньше, чем Корн высказал ту же мысль, но с помощью гораздо большего количества слов.

Но черт с ними, со строениями, — биолог Брюни махнул рукой: подвигнуть физика опустить хоть какие-нибудь детали рассказа было нереально. Однако суть в конце концов таки обозначилась.

Обрабатывая в лаборатории скудные результаты исследований, Йожеф Корн обратил внимание на повторяющийся момент искажения данных. Такую погрешность, утверждал он, теоретически могло дать некое силовое поле, улавливаемое установкой лишь частично. Скорее всего это поле биологического происхождения. Возможно, оно несет закодированную информацию…

— Если нам удастся ее дешифровать, это будет равнозначно контакту. — В голосе Селестена Брюни, вклинившегося в обстоятельную речь ученого, звучало возбуждение. — Я собираюсь направить в Замок группу в составе физика Корна, контактолога Шюна и, на всякий случай, медика Димича… — Он запнулся.

Повисла неловкая пауза.

— На всякий случай, — повторил Брюни. Не оборачиваясь, Нортон пожал плечами.

— Направляйте, если считаете нужным, командир Брюни. При чем тут я?

Биолог вздохнул и прикусил губу — видел это один Феликс, и ему тут же стало неудобно: словно случайно подглядел что-то очень личное. Потом Брюни сорвался с места, в четыре шага обошел сидящего Нортона, вспыхнув искорками на границе невидимости, и встал прямо перед ним, загородив горизонт.

— Вы тоже полетите с группой, навигатор Нортон. Это приказ.

Правильно, мысленно согласился Феликс. Его надо сорвать с места во что бы то ни стало. Забросить в Замок, заставить снова взглянуть на спящих. Выдернуть наконец из этой нелепой депрессии, унизительной для сильного человека. В порядке приказа — если нельзя иначе.

— Нет, — сказал навигатор.

Просто и устало, без тени бравады или вызова. Поставил точку на дальнейших уговорах или властных санкциях — не более того.

И тоже был прав.

Тень от корпуса «Атланта» окончательно сползла в сторону. Раскаленное зенитное солнце плавило макушки. Йожеф Корн вынул из кармашка комбинезона сверхлегкую складную кепку, и Феликс принялся ощупывать бока: у него тожз была такая, но вспомнить бы, в каком кармане! Нортон не шевельнулся.

— Алекс, — негромко заговорил Брюни, — ты думаешь, мы… не имеем права? Я и сам не уверен, потому и пришел. Биополе — тонкая вещь, даже тоньше, наверное, чем… Кстати, ты так и не спрашивал… о результатах экспертизы тела.

И тут Александр Нортон поднялся на ноги — легко и стремительно, словно с низкого старта пошел на разбег перед прыжком.

— Чепуха, — раздельно выговорил он. — С такими настроениями ты сорвешь экспедицию, Стен. Вы на все имеете право, вы ученые Первой Дальней. Тем более на пороге открытия. — Он нагнулся и обломил у корня сухую травинку. — Единственное, пожалуйста, без меня. Возьмите ассистентом инженера Ли.

— Так от чего он все-таки умер? — наконец решился спросить Феликс.

Катер летел на средней высоте, чуть обгоняя бегущее внизу по траве овальное пятно собственной тени. Йожеф Корн сидел на корме и бережно обнимал узкий ящик с деталями будущей установки. Ляо Шюн стоял у пульта управления и бесстрастно смотрел вперед, щуря узкие глаза до черных черточек. И только Коста Димич выглядел праздным миллионером на борту прогулочной яхты.

Изобрази он хоть малейшую занятость или озабоченность — Феликс не рискнул бы к нему обратиться, хотя и понимал, насколько это глупо. У медика Димича — теперь полноправного члена научного состава экспедиции — потрясающе получалось держать дистанцию между собой и простыми технарями. Разве что наивный, как ребенок, Брэд Кертис мог до сих пор видеть в нем карточного партнера…

Коста скосил взгляд и картинно пожал плечами.

— Резолюция по вскрытию на пятнадцать страниц. Если популярно — от кровоизлияния в мозг. Возможно, в результате стресса. Довольно-таки изношенный организм… при отсутствии внешних признаков старения.

— А корни? Что они собой представляют?

— Какие, к черту, корни, — Димич зевнул. — Не было у него никаких корней. Нормальная человеческая анатомия. Рубец на локте и еще несколько мелких ссадин по телу он мог получить где угодно. Мне сказали, что именно в этих местах у него крепились корни, — и пришлось поверить. Таким людям!..

Насмешка в адрес командира Нортона покоробила Феликса сильнее, чем он мог ожидать. Почему-то вспомнилась стайка черноглазых сыновей Косты на экране монитора… впрочем, это было чересчур давно — до посадки, до спящих. Сейчас все по-другому.

— Так, может, это… кровоизлияние произошло из-за того, что он утратил связь с землей?

Теперь снисходительная ухмылка медика Димича адресовалась лично ему.

— Все может быть. Но знаете, инженер Ли, мне приходилось констатировать немало таких вот смертей. Результат сильного нервного потрясения — и только. Человеческому организму много не надо…

— Но они ведь не люди! Черные брови домиком.

— Кто вам сказал?

Внизу замелькали крыши и узкие улочки: сверху все это напоминало детскую игрушку-лабиринт — не хватало только серебристого шарика. Ляо Шюн замедлил полет катера и плавно повел его на снижение; теперь Феликс мог различить отдельные фигурки спящих — словно небрежно разбросанные забытые куклы.

— Где вы в прошлый раз собирали установку, физик Корн? — полуобернувшись через плечо, спросил контактолог.

Катер покачнулся, и Йожеф Корн еще крепче прижал к сердцу запакованное оборудование. Ответил через минуту, когда полет выровнялся:

— Малый квадрат Е-тринадцать. Но если мое предположение верно, нам нет смысла привязываться к конкретному месту. Даже наоборот: для чистоты эксперимента я бы выбрал сейчас произвольную точку.

— Если так, — вклинился Коста Димич, — возьмите чуть правее, контактолог Шюн. Вон туда, где граница парка, видите?

Контактолог кивнул, не спрашивая у врача пояснений. Снижаясь, катер совершил широкий разворот; ветка дерева черкнула по лицу Феликса теплыми листьями. Затем аккуратно опустился на брусчатку у самой парковой ограды, и Ляо Шюн довольно улыбнулся: похоже, он по-настоящему гордился своими умениями пилота.

Чугунные пики решетки смотрели в небо, запятнанное сочной листвой. Спереди и сзади катера их симметрично подпирали музейными экспонатами спящие стражники в ржавых доспехах.

— Надо было садиться по ту сторону, — запоздало проворчал Коста, — там, где навигатор Нортон оставил продукты. А теперь за обедом что — через забор?

Йожеф Корн отрывисто называл номера деталей установки; Феликс разыскивал соответствующие бирочки на миниатюрных полиэтиленовых свертках — разворачивать их самостоятельно ему не доверили — и подавал физику. Под сухими длинными пальцами Корна серебристая стрекоза медленно отращивала второе крыло.

Свободные пока Ляо Шюн и Коста Димич отошли к ближайшему стражнику. Врач присел на корточки и ощупывал землю у его ног. Ищет корни, понял Феликс. Которых не было у того, мертвого.

Они негромко беседовали — разговор долетал обрывками, чередуясь с порывами ветра в древесных кронах.

— …собирался просканировать на метр в глубину. И уже приступал, когда этот ненормальный Чакра угнал катер с аккумулятором.

— Кстати, химику Чакре тоже так и не удалось взять пробы на анализ. Хотя, как он говорил, перекопал там почти…

— …вот. Стержневой, как я и думал…

— …что-то мистическое в этих корнях. Строго говоря, у нас даже нет объективных доказательств их существования. Только на уровне субъективного восприятия… —

— …и не говорите. Чувствую себя средневековым хирургом, разыскивающим в трупе душу. И, заметьте, Ляо, под эту проблему наш дорогой командир Брюни не выделил исследовательской группы. Как будто… летальный… нашли патологоанатома…

В голосе медика Димича зазвучали знакомые скандальные нотки, и Феликсу стало неинтересно. И надо же! — как раз в этот момент, когда он вроде бы полностью сосредоточился на деталях установки, очередной сверточек выскользнул из рук и, подпрыгивая, прокатился с полметра по брусчатке.

Физик Корн поднял глаза: взгляд убежденного убийцы, не нажимающего на спуск только ради удовольствия высказать жертве напоследок все, что накипело на сердце. Но тем не менее промолчал; съежившись, Феликс нагнулся за деталью.

— …что меня там не было. И по-человечески, и как ученому. Просто невыносимо жаль, — долетел удаляющийся голос Ляо Шюна.

Они с Костой уже оставили в покое спящего и прогуливались вдоль ограды; их фигуры дробились в пятнистой древесной тени. Налетел порыв ветра, и кроны зашумели, будто море. Совсем как на Земле…

— Не спите, инженер Ли. Номер двести восемь-ж. Установка уже была почти готова — во всяком случае, запчастей в коробке оставалось всего ничего. Она перестала напоминать стрекозу: теперь перепончатые «крылья», изгибаясь по краям, образовывали параболическую «тарелку» с шипом антенны посередине. На собранный из мелких зеркальных пятиугольников «фасеточный глаз» рецептора Корн надел непрозрачный пластиковый чехол. Толстые перекрученные провода, проходя сквозь черную коробку стандартного дешифратора, ныряли под монитор — лабораторный, довольно массивный. Ли протянул последний сверток; деталь встала на свое место. Физик пробежался пальцами по клавиатуре — проверка готовности, антенна тоненько загудела, — и тут же отменил команду.

— Можно начинать? — отрывисто спросил Ляо Шюн.

Феликс и не заметил, как они с доктором вернулись. Невысокий Коста чуть ли не полностью прятался за наклонной серебристой тарелкой — только смоляно-черный скальп наружу.

— Да, начинаем, — отозвался Йожеф Корн.

— Одну минуту. — Коста Димич шагнул вперед, задев при этом за край антенны. На лице физика снова вспыхнуло кил-лерское выражение, улегшееся только вместе с вибрацией тарелки. Но медик Димич, не обратив на это ни малейшего внимания, продолжал как ни в чем не бывало: — Исследования займут немало времени. Чтобы нам не прерываться на обед, предлагаю уже сейчас направить ассистента за сухим пайком. Вы ведь не нуждаетесь больше в услугах инженера Ли, физик Корн?

Тому было явно и не до обеда, и не до ассистента: опустившись на одно колено перед монитором, Йожеф Корн скрупулезно проверял, не нанесено ли установке непоправимого ущерба.

— Думаю, вы правы, — ответил вместо него контактолог Шюн.

Которого вообще никто не спрашивал!

Парковая ограда все продолжалась и продолжалась — без намека на дыру или выломанный прут. Ясно, что придется попросту перелезать через нее, как мальчишке, — но Феликс ни за что не стал бы делать это на глазах у них, «членов научного состава»! Хотя, с другой стороны, очень хотелось поскорее вернуться, разделавшись с дурацким заданием. Хорошо; сейчас выберем участок, где погуще кустарник и поветвистее деревья с той стороны…

Коста Димич отомстил ему, и никак иначе. За карты на столе, за внеочередную вахту и опоздание на сеанс связи с семьей. Когда все это было!.. Ничего, медик Димич не злопамятен: просто злой и память у него хорошая.

Дурацкая поговорочка; Феликс всегда сердился, когда ее — или прочие банальности подобного толка — со смехом выдавала в его адрес Ланни…

Ланни. Ему вдруг пришло в голову, что он очень мало и редко думает о ней. С тех самых пор — то есть после оборванного сеанса — вообще ни разу по-настоящему не думал. Так, отрывистые стихийные всплески памяти, которые сам же и затаптывал прежде, чем они превращались в полноценные воспоминания. Разве это честно? Ведь она ждет его… правда ждет! — иначе не пришла бы тогда…

Ограда взяла немного вбок: он больше не видел ни установки, ни копошащихся вокруг троих ученых — по логике вещей, они тоже не могли теперь видеть его. Вздохнул, взялся за теплые чугунные палки и начал карабкаться вверх.

Значит, Ланни. Прямо сейчас вспомнить ее, помечтать о ней — живо, в подробностях, по-настоящему.

Она отказалась идти на прощальный банкет, хотя он, Феликс, заказал ей именной пригласительный. А что, у нее скоро начинались сборы перед парусной регатой на кубок Штайна — разве не серьезная причина? — а перед отъездом к морю надо было уладить массу дел: сходить в театр с будущим доктором наук, она уже месяц ему обещала; вернуть богатенькому сынку магната его автомобиль; ну и кроме того…

Острая пика проехалась прямо по животу Феликса: если бы не сверхпрочный материал облегченного комбинезона… все равно надо поосторожнее. Перебравшись на ту сторону решетки, он оперся о ветку дерева, шагнул на удобную развилку ствола и уже оттуда спружинил вниз.

…и вообще.

Последний раз они виделись за две недели до старта экспедиции. Виделись — не значит, что гуляли вдвоем целый день. Просто, когда он позвонил сказать о пригласительном и Ланни выложила свои аргументы насчет регаты и поклонников… В его голосе появилось то, что он сам принял за холод и железо, а на самом деле, наверное, смахивало на слезы… и она сжалилась над ним. Сейчас я ухожу, сообщили Ланни, в одно… в общем, по делам. Можем встретиться на перекрестке, у меня будет пять минут.

Все получилось быстро, легковесно, между делом. Ланни так и не прониклась мыслью, что не увидит его очень долго — может быть, никогда. Она смеялась. Ей всегда было легко найти, над чем посмеяться… но что же рассмешило ее в тот, последний раз?! Надо вспомнить, твердил себе Феликс, продираясь сквозь парковые джунгли. Надо припомнить все-все, до слова, до взгляда, до мельчайшего штриха… Вот например: во что она была одета? Как-то необычно; он ведь обратил тогда внимание… а теперь начисто забыл. Дурак.

Он отстегнул от пояса электронный блокнот и сверился с картой Замка спящей красавицы: до пункта питания, все же оборудованного в тот раз — не везти же все обратно — командиром Нортоном, оставалось буквально пару шагов. Это если по прямой. Но прямая являла собой нагромождение колючего валежника, заплетенного плющом, и Феликс, вздохнув, двинулся в обход.

Все-таки как подло и несправедливо! К тому времени, как, нагруженный сандвичами и пакетами сока, он вернется к научной группе, момент великого открытия — если, конечно, таковое состоится — будет безвозвратно упущен. Давно отзвучат вопли «эврика», и ему, инженеру Ли, техническому ассистенту группы, в лучшем случае популярно объяснят, в чем оно, открытие, заключалось. А может, и не соизволят: тогда он узнает обо всем на общем экспедиционном собрании", ни. на секунду не раньше, чем другие — не прилетевшие I сюда, не собиравшие эту чертову установку…

Идиот, снова обругал он себя. Ты, кажется, думал о Ланни.

Выбираясь из кустов на поляну, он чуть было не наступил на муравейник; рыжие насекомые, сорвавшись с нахоженных трактов, брызнули в разные стороны — и некоторые выбрали ноги инженера Ли. Облегающий комбинезон не предусматривал для наглого муравья ни единой лазейки к телу, но все равно пришлось порядочно повертеться, отряхивая с себя цепких шестиногих. Последний раз Феликс подвергался подобной атаке года в четыре, когда родители, еще молодые и счастливые вместе, взяли его с собой на пикник в окрестности Порт-Селина…

А Ланни смеялась, когда он рассказывал ей об этом. Почему она все время смеялась?

Контейнер с продуктами торчал под деревом на другом конце поляны, вписываясь в пейзаж ничуть не лучше, чем установка физика Корна. Феликс подошел к нему и, опустившись на корточки, выдернул из нижнего отделения пластиковый пакет четвертого размера. Можно бы, конечно, и пятого… ничего, перебьются. По сандвичу и соку каждому, и точка. Научный состав экспедиции должен питаться, а не чревоугодничать.

В траве поблескивала прозрачной змейкой лента использованной пищевой упаковки. Получается, командир Нортон все-таки перекусывал тут… в тот раз. Странно, конечно, что он выбросил пленку прямо себе под ноги… хотя почему? В таком состоянии, как он был тогда…

Феликс Ли еще во времена нападения муравьев считался примерным и аккуратным мальчиком. Разумеется, он поднял с земли пленочный серпантин и засунул его в аннигилятор на торце контейнера.

Наполняя пакет, инженер Ли с легким удивлением обнаружил, что пять-шесть продуктовых ячеек уже пусты. Ерунда какая-то. Неужели сразу же после смерти спящего Александр Нортон, Габриэл Караджани — кто там был еще? — да, и Сингх Чакра вернулись к новопривезенной мобильной кухне, чтобы мирно пообедать? В их объяснительных докладах не прозвучало ничего подобного, да и это было бы слишком… Не говоря уже о том, что троим не умять столько за один присест. Может, контейнер был недоукомплектован с самого начала? Тоже вряд ли. Никого постороннего здесь не могло быть в принципе — на планете один очаг цивилизации, и тот беспробудно спит. Выходит…

Он прикусил губу. Выходит довольно некрасивая вещь, а именно: все это время в Замке продолжались работы. В то время как техническому составу было запрещено даже высовываться за пределы купола, кто-то из ученых регулярно наведывался сюда. Скорее всего сам биолог Брюни… и наверняка не один. Вот химик Чакра, например, — когда это он перекапывал землю изпод разбуженного спящего в поисках корней, а? Или, скажем, планетолог Растелли — он уже дня три не попадался Феликсу на глаза. Да кто угодно!.. Тот же Коста Димич, якобы проторчавший все это время в лаборатории…

А наивный технарь Брэд Кертис не знает, куда себя деть. А придавленный грузом вины командир Нортон изводится, безуспешно пытаясь найти решение чересчур сложных этических вопросов… А между тем полевые исследования знай себе продолжаются — только в режиме секретности, втихую, из-под полы. Допустим, установку не собрать без помощи технаря; но его ведь всегда можно послать подальше в самый ответственный момент — хотя бы за продуктами. И личная месть медика Димича тут вовсе ни при чем.

Какого черта, спрашивается?!.

В космосе все было гораздо проще и честнее.

Феликс перекинул пакет через плечо и порывисто, зло зашагал прочь. У кромки кустарника ярким пятном желтела в траве упаковка от сока. Вот свиньи! Для них что, не существует аннигилятора?

В сторону, перпендикулярную той, откуда он пришел, ныряла вполне приличная тропа, и Феликс решил попробовать вернуться этой дорогой. Действительно, чего ради ломиться сквозь кусты? Он никуда не торопится; пусть научный состав немного поголодает. Если есть указание не дать инженеру Ли присутствовать при работах — оно все равно будет выполнено тем или иным способом. Нечего самому нарываться на очередное унижение мальчика на побегушках. Лучше спокойно и без резких движений прогуляться по парку… Подождут.

И он шел, помахивая пакетом с сандвичами, и задевал макушкой за ветки, и сочинял уничижительные реплики, призванные дать понять Шюну, Корну и Димичу, что он обо всем прекрасно осведомлен, и даже насвистывал. И мог пройти мимо, очень даже просто мог. С чего бы это вдруг он присматривался к каждому спящему… каждой?..

Так бывает, когда пытаешься вспомнить что-то — к примеру, чью-нибудь дату рождения, — и вдруг случайно видишь на стене дома то самое забытое число: да, точно! Память любит такие подсказки и вылавливает их сама, без помощи сознания…

Как была одета Ланни в тот последний день? Может быть, в старинное платье с пышной юбкой-кринолином винно-виш-невого цвета?!

Ветки хлестали по лицу, листья рвались о застежки комбинезона, сучья трещали под ногами, и снова ветки по лицу… Он бежал. Ему казалось, что, если он остановится или даже замедлит бег, произойдет что-то страшное…

Хотя все страшное уже произошло.

Блекло-бордовый бархат, с которого дожди, снега и солнце смыли и выжгли почти всю краску. И подхваченные тусклой золотой сеточкой яркие, живые волосы медно-каштанового цвета…

Их, волос, было уже вполне достаточно.

Но он все же подошел вплотную, кусая губы, машинально считая неровное стаккато пульса. Обманывал себя до последней секунды… Даже тогда, когда узнал на ощупь ее пушистые волосы, отводя их с лица — бледного, отрешенного, прильнувшего щекой к земле…

Приросшего?!

Тонкие белесые корешки — в щели между тонким профилем и землей. Много, густо — как зубчики расчески. Из ямочки на подбородке. Из крыла носа. Из плавного изгиба переносицы. И, наверное, из выпуклого, спокойного, как у статуи, опущенного века…

И он сорвался с места, и побежал, и тут же вернулся, потому что вспомнил — этого не может быть. Никак не может. Чужая планета… иная цивилизация… тысячи парсеков… Вселенная не терпит идентичности…

Тем более!

Возвращаться не было смысла. Он ни на десятую секунды не сомневался: она. Не похожая, не двойник, не генетическая копия, не… Она.

Ланни.

Девушка, которая четырнадцать месяцев назад смеялась над робким поклонником, не желая видеть в нем героя-покорителя космоса, и так и не дала себя поцеловать… Которая совсем недавно вместе с его матерью пришла в диспетчерскую «Земля-1» и хотела сказать что-то очень важное, но…

Она уже, наверное, больше сотни лет спит под открытым небом в парке инопланетного города, и ее лицо…

Ее лицо!!!

Длинный шип колючего кустарника ринулся прямо в глаз; Феликс едва успел затормозить и отпрянуть — и остановился. Перевел дыхание. Медленно, словно двигаясь под водой… какой смысл?., какой смысл в чем бы то ни было?! отстегнул электронный блокнот и сориентировался, в какой стороне осталась ограда. Странно: не так уж и далеко… Вешая блокнот на пояс, с мутным удивлением обнаружил, что обе руки свободны: черт его знает, куда подевался пакет с продуктами… впрочем, зачем?

Развернулся и побрел к решетке, раздвигая ветви, скользкие и податливые, почему-то переставшие оказывать особое сопротивление. Попробовал ни о чем не думать. Но все равно навязчиво думалось — не о Ланни, слава Богу, не о спящей жутким сном Ланни… а почему-то о муравьях. Муравьях, которые тогда, в четыре года, неудержимо лезли в ноздри и в уши, и он даже закричать боялся, чтобы не открыть им доступ в рот… А родители не видели. Им было хорошо вдвоем… было.

В живописных окрестностях его родного, процветающего индустриального поселка под названием Порт-Селин. Целых девятнадцать — не ошибся? — лет прошло.

Остался ли там тот муравейник?..

— Отойди, — не оборачиваясь, отрывисто бросил Коста Димич. — Ради Бога, отойди. На два шага.

Ляо Шюн и Йожеф Корн вообще, казалось, не заметили возвращения Феликса. Сгорбленные спины, за которыми почти не видно монитора. Стук клавиатуры — аритмичными, нервными очередями. Осязаемое напряжение, колеблющееся в воздухе.

Феликс отошел на два шага.

Сначала — еще про ту сторону ограды — ему казалось, что он никогда и ни за что не сможет рассказать кому-то, что видел Ланни. Потом вдруг остро почувствовал, что обязан сделать это, иначе запросто сойдет с ума. Хотя ему ведь так или иначе припишут нервное расстройство, вспомнив об инциденте во время сеанса связи. Вряд ли кто-то ему поверит… Тем более: Ланни, спящую Ланни необходимо показать другим людям — незаинтересованным, посторонним, однако видевшим ее тогда на мониторе. Значит, надо сказать; прямо сейчас. Пусть они придут, пусть посмотрят на нее.

Кто? Равнодушный контактолог Шюн, узколобый физик Корн, вздорный медик Димич… встанут кружком над ней и… Нет!!! Или все-таки да?..

А теперь оказалось, что ни его сомнения, ни он сам ровным счетом ничего не значат.

Коста Димич тоже отступил назад, встав за плечом Феликса.

— Йожефу удалось засечь информационное биополе, — по собственной инициативе вполголоса принялся объяснять он. — Только что закончил выставлять настройки для максимальной силы сигнала. Сейчас Ляо адаптирует режим дешифратора, и начнем. — Он усмехнулся. — То есть они начнут. Я надеюсь остаться наблюдателем, вроде тебя.

Я — наблюдатель, отрешенно отметил Феликс. Наблюдаю за эпохальным открытием. Ну и что?

— Начали, — чужим голосом, со внезапно прорезавшимся акцентом, выговорил Ляо Шюн.

Йожеф Корн слегка сдвинулся в сторону; теперь инженер Ли видел край монитора — спокойного, чуть мерцающего. Контактолог ввел программу, и коробка дешифратора негромко загудела.

— Сейчас выдаст предварительный результат, — возбужденно прошептал врач.

И вот монитор, мигнув несколько раз, начал сверху вниз покрываться густыми рядами черных значков. Будто муравьи, подумал Феликс. Нашествие вездесущих цепких муравьев… Он не сразу заметил, что они, эти ползучие значки-муравьи, представляют собой полнейшую абракадабру.

— Еще раз, — бросил контактолог. — Меняем кодировку. …Они поверили в свою неудачу только после десятой-двадцатой-сотой — Феликсу не приходило в голову вести подсчет — безуспешной попытки. Контактолог Шюн, стиснув пальцами виски, вьщал длинное восточное ругательство и резко, как солдат, повернулся кругом, спиной к установке. Физик Корн вздохнул и, склонившись над клавиатурой, методично отключил антенну, рецепторы и дешифратор, зачем-то оставив светящимся монитор со строками и столбцами бессмысленных значков.

— Дело в дешифраторе, — хмуро резюмировал, он. — За установку я ручаюсь, мы уловили сигнал в полном объеме. Но эта коробка… ее ведь испытывали на людях, и только. Получается, за пределами Земли она не тянет.

Ляо Шюн молчал.

— А, по-моему, у нас просто глюк в компьютерной системе, — раздраженно выдал Коста Димич. — Нам давали технаря на выбор, и надо было брать программиста Олсена. Я говорил. С самого начала. А теперь из-за какой-то неполадки в компью…

— Я понял, — перебил контактолог Шюн.

Врач осекся, удивленный неожиданной грубостью ученого. Который медленно, уже без всякого акцента, повторил:

— Я понял.

И Феликс внезапно поймал себя на жгучем, неудержимом, неуместном любопытстве. Шагнул вперед, остановился перед замершими муравьями на мониторе. Перевел глаза на лицо Ляо Шюна, тоже застывшее под тремя нетерпеливыми взглядами.

Зависла пауза — момент, торжественный до оскомины в зубах.

Контактолог усмехнулся:

— Дешифратор работает с вербальной информацией: наша классическая наука признает как основу для контакта разумных рас только таковую. Мы с биологом Брюни были уверены что данное биополе непременно должно содержать вербальный пласт. Приходится признать, что мы ошибались. — Он кивнул в сторону монитора. — Объясняю популярно: представьте себе, что вы пытаетесь открыть картинку в текстовом редакторе… получится точно такая же абракадабра. Только и всего. Физик Корн ритмично кивал в такт его словам.

— Ты хочешь сказать, Ляо, что эта раса мыслит чистыми образами?

— Эта раса спит, Йожеф.

Он немного помолчал. Монитор за его спиной мигнул и погас. По кронам деревьев прокатился порыв ветра; случайный сухой листок покружил над установкой и лег в серебристую тарелку антенны.

— Мы исходили из того, что биополе несет информацию, накопленную поколениями, — снова заговорил Ляо Шюн. — Вряд ли. Скорее всего оно просто аккумилирует их сны. А поскольку оно цельное, общее для всего цивилизационного очага… логично предположить, что и сон они видят — один на всех.

Он тяжело вздохнул, прежде чем закончить:

— И, наверное, считают его жизнью.

Королевство Великая Сталла

Она смеялась.

Эжан не заметил, чтобы сказал или сделал что-нибудь смешное, а потому разозлился, умолк и отвернулся от нее. Но, разумеется, продолжал ее видеть: в огромном, во всю стену, безукоризненном ильмийском зеркале танцевального зала.

Скрестив руки над головой, Аннелис дес Краунт привстала на цыпочки и сровнялась в росте с принцем. Здоровая, как лошадь, мрачно позлорадствовал Эжан, и ржет точно так же. Ему тут же стало стыдно, даром что слова не были произнесены вслух, — и зеркало издевательски отразило красные пятна, выступившие на щеках.

Девица Аннелис была в узком черном платье простого закрытого фасона, и спущенный на плечо локон казался на этом фоне прям-таки огненным. Всю массу пышных волос удерживала золотая сетка, а больше на учительнице танцев не имелось ни единого украшения. И, кажется, корсета под платьем тоже не было… вот уж на эту тему Эжан точно не собирался размышлять! Уши догнали по цвету щеки, и пришлось отвернуться от зеркала, неизбежно напарываясь на ее нахальный взгляд, полный непогасших смешинок.

— Повторим еще раз, мой принц, — как ни в чем не бывало сказала она.

Вообще-то Эжан танцевал неплохо. Полный курс обучения классическим танцам он завершил, как все нормальные люди, в пятнадцать лет — и был счастлив иногда вспоминать, что хотя бы одна каторга навсегда осталась в прошлом. И надо же было какому-то иноземному посланнику ввести в моду этот… название опять вылетело из головы. И к дьяволу!

Вприпрыжку, словно девчонка, Аннелис отбежала в дальний угол и встала в исходную позицию, сплетя пальцы на животе и скромно потупив глаза. Вид у нее был самый что ни на есть дурацкий — впрочем, не более, чем у партнера, которому еще до приглашения дамы предстояли три пируэта и два невысоких прыжка. Неужели все придворные разучивают сейчас этот танцевальный бред? И даже советник по геральдике с его животом в два с половиной обхвата?.. Эжан прыснул, и улыбка с готовностью отразилась на пухлых губах учительницы, вполголоса отсчитывающих такт.

Раз-два-три-четыре. Шаг, пируэт, три шага, пируэт в два оборота, шаг, еще шаг, остановка, прыжок, шаг, прыжок, два шага, остановка, пируэт, поклон. Дама протягивает руку; цепочка парных шагов: раз-два-три-четыре; реверанс. Дальше начинались довольно сложные фигуры — впрочем, Эжан их уже освоил. Ну, почти.

— Хорошо, мой принц! Теперь дальше: раз-два…

Со второй частью распроклятого танца дело обстояло гораздо хуже, потому что… И вовсе нет, ни капельки! — оборвал себя Эжан. Ничего особенного. Запросто! Хотя и придумают же они, эти иностранцы…

Он сделал очередной пируэт, шагнул вперед и отважно возложил руку на округлый бок Аннелис, обтянутый черным велюром.

— Ниже, — скомандовала она, ухитряясь не сбиваться со счета, — три-четыре. Еще ниже. И мягче, мягче, мой принц! Раз-два…

От нее пахло одуряюще-сладко, как от аталоррской пастилы. Изрядно вспотевшей пастилы, надо признать… Эжан подумал, что такое сравнение должно смешить, но ничего похожего на веселье он не ощущал и близко. Только нечеловеческое напряжение и мрачную тоску… Левая рука, которой он прижимал к себе Аннелис, была совершенно мокрой. Волосы девицы дес Краунт, выбиваясь из-под сетки, щекотали ему подбородок и кончик носа. Не хватало только чихнуть прямо ей в лицо…

— Мягче! Представьте себе, что вы гладите кошку. Раз-два-три-четыре…

Кошку!!! Эжан задохнулся от неслыханного оскорбления. Она считает его мальчишкой, ребенком. Она думает, что он… никого, никогда… Да если б она только знала, эта рыжая приторная лошадь!..

— Раз-два-три…

И тут случилось то, что непременно должно было случиться, когда двое людей топчутся несколько минут подряд чуть ли не в страстном объятии.

Он наступил ей на ногу.

Если бы Аннелис опять рассмеялась, Эжан обязательно сотворил бы какую-нибудь отчаянную глупость. Например, разбил бы вдребезги это проклятое зеркало, в которое боялся глянуть даже искоса. Он и без того чувствовал, что лицо просто пылает; к вискам прилипли совершенно мокрые пряди волос.

Но она — это ж надо! — вообще ничего не заметила. Не вскрикнула, не скривилась, ничуть не изменилась в лице. Эжан торопливо перевел дыхание, не веря своему счастью. И во что, интересно, она обута? Он видел сверху только подол черного платья с удлиненным шлейфом. Ничего, в конце еще несколько фигур, при которых она непременно приподнимет юбку до щиколоток… Тьфу, да что тут интересного? Аннелис остановилась.

— Мне кажется, пора отдохнуть. Уже гораздо лучше, мой принц, вы делаете успехи.

— А долго еще?.. — Он осекся.

Это вместо благодарности. Вместо изысканного комплимента, требуемого этикетом. Неотесанный провинциал с Юга не ляпнул бы подобного. Дурак. Если б видела и слышала принцесса Лилиан!..

Лилиан.

До ее прихода оставалось еще часов пять — при самом лучшем раскладе. Если разобраться, уроки танцев неплохо помогают убивать время. Хотя бы за это надо выразить благодарность благородной девице дес Краунт, прекраснейшей из потомственных фрейлин королевского дома, которая была столь любезна…

На бесформенном, как льющаяся вода, словосочетании «столь любезна» его внутреннее красноречие завязло и сдалось. Напряжение вроде бы спало, но вместо него накатила непобедимая сонливость; соображалось медленно и туго, словно мыслям приходилось пробиваться сквозь ватный туман.

Эжан зевнул.

— Два-три занятия, не больше. Вы что-то бледны, Ваше Высочество, — донесся участливый голос Аннелис.

Он повернул голову и с удивлением обнаружил в зеркале, что действительно бледен, а ему казалось, что щеки горят до сих пор. Волосы выглядели как птичье гнездо после дождя; Эжан провел по ним ладонью, и Аннелис, заметив его движение, протянула принцу дамский костяной гребень, инкрустированный перламутром.

Она тоже начала приводить себя в порядок — и довольно решительно. Сдернула с прически золотую сетку, ощетинила рот десятком роговых шпилек и выпустила на волю свою дремучую гриву. Стоя сзади, Эжан теперь только и видел, что беспорядочно переплетенную массу медных, золотых, каштановых и просто рыжих прядей — громадной пушистой трапецией. Небольшой кусок черной юбки внизу казался чем-то дополнительным, не важным. В зеркале же отражение Аннелис обзавелось яркой рамкой: это было красиво, и Эжан сонно подивился тому, что дамы не носят волосы вот так, распущенными, без всяких сеток.

Никогда раньше в его присутствии не причесывалась ни одна женщина. Даже мама.

А принцесса Лилиан?! Он прикусил губу: жгуче-стыдно забыть, даже на мгновение. Ее светлые, летящие, как облачко, волосы… Самое прекрасное, что ему приходилось когда-либо видеть. Правда, они спускались только чуть ниже плеч, и Лилиан, перехватив его взгляд, сбивчиво рассказала, что всегда хотела длинные косы, но в десять лет ее, как и всех девочек из класса, подстригли наголо… Эжан так и не понял: ни что такое «класс», ни зачем было это делать.

Лилиан. Она не такая, чтобы понимать ее всю, сразу и до конца…

Он снова зевнул — совсем уж невежливо по отношению к девице дес Краунт. Откуда ей знать, что он не спит уже которую ночь. Отражение Аннелис ближе к ногам чуть-чуть колебалось: не такое уж оно и безукоризненное, это ильмийское зеркало… или это просто плывет в глазах?

— Не выспались, мой принц?

Удивительно, как она ухитрялась внятно говорить со шпильками во рту. Вяло поразмыслив об этом пару секунд, Эжан вспомнил о ее гребне, несколько раз черкнул им по голове и вернул хозяйке. Аннелис изогнулась, склонив голову набок; гребешок бесследно утонул в ее волосах. Неужели она и вправду надеется одолеть их с помощью этой фитюльки? Принц наблюдал за процессом с любопытством, слегка притупленным усталостью.

Да, кажется, его о чем-то спросили.

— Я… Нет. То есть да, немного… Читал один роман… почти до утра.

И зачем понадобилось врать? — с опозданием одернул он себя. То есть, конечно, сказать ей правду никак невозможно — но с чего это вдруг он вообще принялся оправдываться? Да кто она такая, чтобы интересоваться его сном?..

— Я тоже люблю романы. — Аннелис перебросила за плечо расчесанную прядь. — Как-то две ночи подряд просидела над «Рыцарем синей звезды». Читали, Ваше Высочество?

— Читал, — равнодушно откликнулся Эжан.

И только через полминуты до него дошло: она говорит о «Рыцаре». Надо же! Эта хохочущая красотка из потомственных фрейлин, интересы которых обычно крутятся между вышиванием и турнирами… Никогда б не подумал.

О его любимейшей книге, читанной-перечитанной, в том числе и в постели, при тусклом свете трехсвечного ночного канделябра. Нечаянная ложь чудесным образом вильнула на дорожку правды; да и поговорить с кем бы то ни было о приключениях Рыцаря синей звезды было по-настоящему здорово. Эжан приободрился, стряхнув добрых три четверти ватного груза сна. Сморгнул, перед глазами прояснилось; кажется, и зеркало перестало искажать изображение…

— Замечательный роман! Я читала и представляла себя его героиней. Но на месте Бланки я бы никогда не вышла замуж за аталоррца. Хотя, по-моему, Рыцарь сам виноват: почему он не дал ей знать из восточного замка, что жив?

— Как он мог? — возразил Эжан. — Ведь Черноокая дева не хотела этого, а ее стабильер был стар и тяжко болен, и если бы Рыцарь…

— Вряд ли замок бы разрушился. Ну, обвалилось бы пару башен… кстати, почему бы Деве не вызвать народного стаби-льера? А Бланка дождалась бы своего возлюбленного…

…Когда, впервые прочитав «Рыцаря синей звезды», принц заговорил о книге с учителем — а с кем еще? — брат Агаталь-феус посоветовал обратить внимание на изящный слог и композицию романа. Эжан, конечно, обратил, но…

Аннелис дес Краунт обсуждала героев и их поступки, словно речь шла о живых людях. Болтать с ней об этом можно было бесконечно: как с приятелем, как с сестрой — которых у него никогда не было… И они болтали, перебивая друг друга, запальчиво и увлеченно.

Так неожиданно встретить родную душу — кто бы мог подумать?

Жалко, что Лилиан не читала «Рыцаря»… Но Лилиан — это совсем другое.

— …А может, она и не любила его по-настоящему? Вы верите в истинную любовь, мой принц?

— Верю, — искренне признался Эжан.

И смущенно замер, ожидая взрыва низкого грудного смеха. Впрочем, нет: с чего это вдруг? Девушка, не спавшая ночи над «Рыцарем», представлявшая себя Бланкой, не станет смеяться над такими вещами. И вообще с его стороны было непростительно ни с того ни с сего обзывать ее лошадью… пускай лишь про себя.

— Я тоже верю.

Аннелис улыбнулась: шпильки, до сих пор торчавшие у нее изо рта, сделали улыбку жутковатой — и за эту нечаянную мысль Эжан тоже как следует себя отругал. Начала вынимать их одну за другой, закрепляя только что возложенную на голову высокую прическу. Но рук у девицы дес Краунт было только две, а волос и шпилек — куда больше.

— Помогите мне, мойг принц. Придержите вот здесь…

Он с готовностью подошел к ней. Без тени смущения провел ладонью по округлой шее, поднимая наверх выбившиеся пряди. Аннелис поежилась и хихикнула — щекотно, наверное… Эжан поднял руки — все-таки какая она высокая! — придерживая воздушную пружинистую башню у нее на голове. Для удобства шагнул еще ближе: теперь он прижимался к Аннелис почти так же тесно, как в танце, и в этом не было ничего противоестественного. И духи у нее довольно приятные…

— Спасибо. Вы держите, а я сейчас надену сетку… Отпускайте.

Эжан убрал рута и отступил было назад — но не успел. Прическа, в которую Аннелис на его глазах добросовестно вонзала шпильки, в тот же момент покосилась, поехала вниз и обрушилась прямо на принца всей своей огромной, мягкой, одуряющей массой.

Он зажмурился.

Надо было делать что-то еще, что-то другое, хоть что-то — выпутаться из ее волос, отойти в сторону, извиниться, — но он стоял столбом, боясь пошевельнуться, боясь причинить ей боль неловким движением, а больше всего боясь взглянуть в зеркало на собственные уши. От душного сладкого запаха кружилась голова. — Приоткрыл глаза: слабые проблески света сквозь огненную завесу…

А она, девица Аннелис дес Краунт… разумеется, она смеялась.

— Из вас не выйдет горничной, Ваше Высочество, — донеслось до него в перерыве между звонкими раскатами. — Что ж, я вынуждена удалиться к себе. Увидимся завтра. Буду с нетерпением ждать встречи, мой принц!

Когда он окончательно проморгался, ее уже не было. Только легкая сладость в воздухе и ощущение прохлады на странно голом, незащищенном лице. Наваждение какое-то… Он передернул плечами.

И наверняка она нарочно.

Он вышел в вестибюль, до сих пор залитый ярким — преступно ярким! — солнечным светом. Боже мой, до чего же еще долго… И, как назло, никакого дипломатического приема или торжественного обеда, убивающих время медленно, как изощренный палач, — но таки убивающих. А больше всего жаль, что убежала Аннелис: вот с ней и вправду можно было бы с легкостью разменять пару часов. Особенно если она читала и «Орден Ильмийской розы»… не успел спросить.

А если позвать учителя? Идея возникла внезапно и показалась Эжану удачной. Учитель — единственный, кто знает о Лилиан. Единственный, с кем можно о ней поговорить. А ведь говорить о ней — это все равно как если бы она сама присоединилась к ожиданию…

Эжан остановился, прямо посреди вестибюля развязал ворот и осторожно вытянул за серебряную цепочку алую каплю амулета. Зацепил за палец, выждал, пока улеглись волны колебания.

— Учитель!..

— Да, Эжан, — негромкий голос за спиной.

Принц оторопело обернулся. Маг стоял перед ним — как если бы уже с полчаса тенью следовал за учеником. И вполне возможно, так оно и было — Эжан прикинул расстояние до ближайшей стены. Сквозь нее, вероятно, и прошел только что учитель… но что, спрашивается, было ему делать там, сразу за стеной?

Амулет нырнул обратно под рубаху. Эжан затянул тесемки воротника.

— Можно было и просто тебя позвать, правда?

— Можно было, — не стал спорить маг. — Ну что, как твои танцевальные успехи?

Эжан пожал плечами; мимолетный образ духов-пастилы и занавеса из медных волос почему-то пригнал к щекам волну жара. Ореховые глаза учителя сузились — то ли насмешка, то ли озабоченность. Под этим взглядом принц совсем смешался и пробормотал:

— Я хотел поговорить с тобой… о ней. Маг вздохнул.

— Уже?

Эжан недоуменно вскинул глаза.

— Что ж, давай поговорим, — сказал учитель. — Прежде всего я хотел бы, чтобы ты понял… Она красивая и умная девушка. Очень красивая и очень умная. Она умеет казаться искренней и достаточно осведомлена, чтобы нащупать точки соприкосновения с тобой. — Он тронул Эжана за плечо, и они вместе неторопливо пошли наискось по вестибюлю. — Конечно, ты взрослый и разберешься сам. Я знаю, что ты способен отличить единственное и настоящее от подложной подделки. Но… она старше и гораздо опытнее тебя, и поэтому я…

— Подожди, учитель. — Принц остановился. — Как это — старше?

Они уже подошли к широкой лестнице, и Эжан, сделав шаг назад, потерял равновесие и чуть было не покатился вниз; маг удержал его, охватив запястье кольцом сухих пальцев. Принц перевел дыхание и огляделся по сторонам. Солнечный свет ложился на мрамор косыми полосами: но еще не вечер, далеко не вечер…

— Неужели ты и этого не заметил? — усмехнулся учитель. — Не хочу показаться старым сплетником, но девице дес Краунт давно не семнадцать…

Безнадежно покраснев, Эжан пробормотал:

— При чем тут девица дес Краунт? И совсем тихо:

— Я хотел с тобой… о принцессе Лилиан.

Лицо мага осталось почти невозмутимым. Только неуловимое движение лохматых бровей: чуть-чуть вверх. Эжан прикусил губу. Учитель словно бы решил скрыть что-то, мгновение назад ставшее для него очевидным, — нелепое подозрение, но что прикажете с ним делать?.. Если бы он попросту рассмеялся недоразумению, было бы намного легче.

Что ж, зато ему, Эжану, скрывать нечего.

— Я не знаю, куда себя деть до вечера, — признался он. — До ночи… пока она придет. Послушай, учитель, неужели так будет всегда? И после того, как мы поженимся?.. Как сделать, чтобы она перестала… исчезать по утрам? Ты должен знать: ты ведь маг, ты стабильер…

Тот спустился на ступеньку вниз и теперь смотрел на принца прямо, глаза в глаза. Бесстрастный, немного усталый и снисходительный взгляд.

— Я думал над этим. И продолжаю думать. Все будет хорошо, можешь мне поверить… если ты не перестанешь любить ее. — Он улыбнулся в ответ на протестующее движение принца. — Да, я стабильер, и мне тоже тяжело: ты ведь каждое утро жаждешь, чтобы она осталась, а она все равно уходит… Знаешь, это противоречие куда сильнее, чем может показаться даже тебе самому. Но истинная любовь несет в мир стабильность, и это самое главное.

— Прости, — проговорил Эжан. — Я стараюсь отвлечься, не думать о невозможном… но не очень получается. И почему — невозможно? Я спрашивал у Лилиан: она не знает. Но ты все равно должен поговорить с ней! Вдруг она скажет тебе что-то такое, чему сама не придает значения, а на самом деле… Сегодня, когда она придет… я разрешаю тебе побыть с ней наедине столько, сколько нужно. — Он смутился и скороговоркой добавил: — И постараюсь не создавать противоречий своим нетерпением.

Учитель ничего не ответил. Спустился еще на несколько ступенек и полуобернулся, снизу вверх взглянув на принца.

Теперь солнце, проходя сквозь анфиладу, подсвечивало сзади его фигуру; лицо против света казалось темным и загадочным, как отверстие потайного хода.

— Иди спать, Эжан, — вдруг посоветовал он. — Тебе обязательно нужно выспаться.

— Я не…

Принц зевнул. Потом еще раз и еще — проклятая зевота набросилась на него, как стая докучливых насекомых. Беспомощно прикрыв рот рукой, Эжан посмотрел вслед магу: тот преспокойно спускался по лестнице, словно только что простился с учеником, доведя разговор до логического конца. Но ведь ничего подобного!.. Эжан бросился было следом; оказалось, что к зевоте прибавилась и непобедимая слабость во всем теле.

Стабильер Агатальфеус Отмеченный скрылся за поворотом… Лестница совершенно прямая! — одернул себя Эжан. Впрочем, какая разница… на ней больше никого не было. А веки тяжелели с каждой секундой. Мысли крошились и расползались, и принц никак не мог сосредоточиться и припомнить, применял ли когда-либо учитель против него, Эжана, свои магические способности… вроде бы нет… все бывает в первый раз… глупости… он действительно не спал три… пять… кто знает сколько… ночей…

Низкая ворсистая кушетка у стены.

Он проснулся на широченной мягкой постели, лежа наискось, раскинув руки. Под одеялом, в длинной ночной рубахе, неудобно перекрутившейся на ногах.

В кромешной темноте.

Эжан зевнул, сел и потянулся; в голове слегка гудело, но в целом он чувствовал себя выспавшимся и умиротворенным. Осмотрелся по сторонам: лунный свет пробивался в три знакомых ромбовидных отверстия в ставнях на окнах спальни. Эжан протянул руку и нащупал драконью голову на кроватной спинке — да, это его собственная кровать. Но что в этом удивительного?..

Воспоминания приходили тяжело, неповоротливо, как если бы он проспал целую неделю. Мать… он видел ее сегодня лишь мельком, после занятий с учителем. В фехтовальном классе мастер, кажется, не был им доволен: помнится, ворчал себе под нос что-то о сонных мухах и одноногих противниках. А потом еще эти никому не нужные танцы с какой-то потомственной фрейлиной… Одеяло вдруг стало душным и жарким; принц отбросил его, оставшись сидеть посреди смятой простыни.

Да, точно! — ведь заснул он вовсе не здесь. Мимолетно припомнились вестибюль, магический амулет, фигура учителя в арочном проеме, лестница, кушетка. И как это слугам удалось перенести его в спальню и раздеть, не разбудив?.. Странно. Но не может же быть, чтобы учитель и в самом деле применил против него, Эжана, магию!

Последнее воспоминание перед черной ямой сна без снов — их разговор. О чем-то важном. Очень важном…

Эжан вскочил, путаясь в ночной рубахе, сорвал ее с себя через голову… где же одежда?!

…о Лилиан!!!

Он лихорадочно шарил по комнате, стиснув зубы и все время натыкаясь на острые углы. Нащупал светильник; свечи догорели до плоских пеньков с причудливыми потеками — значит уже далеко за полночь. Проспал!!! Проспал, как последний…

А она пришла. Как всегда, возникла у пруда тоненькой светлой былинкой — из ничего, будто сон, будто мечта. Огляделась, никого не увидела и, пока еще не слишком беспокоясь, взбежала в беседку. Мимо геометрических песчаных дорожек; легко, почти не приминая травы. Присела на лавочку — так, чтобы сквозь арку входа видеть главную аллею. Посидела там… ну, может, минут пять: он, Эжан, нипочем не вытерпел бы дольше. Потом снова спустилась к пруду, попыталась занять себя выглядыванием в глубине сонных рыбок… надолго? Потом подумала, что могла пропустить его; вернулась к беседке. Потом…

Как бы ты повел себя дальше на ее месте?

Ждал бы, уверенно ответил сам себе принц. Ждал бы столько, сколько понадобится, хоть целую ночь. Но ему легко так утверждать, он у себя дома, а она приходит неизвестно откуда, но очень, очень издалека. И что ей делать, если окажется, что ее никто не встречает?!.

Слава Богу, на кресле обнаружились штаны, рубаха и камзол — влезать в тесные рукава последнего Эжан не стал. Нагнулся, а затем и встал на четвереньки, разыскивая сапоги.

Сначала она просто почувствовала себя одиноко и неуютно. Может быть, слегка обиделась на него… да, обиделась, и была права. НО где-то через полчаса — а возможно, и раньше, — принцесса Лилиан начала думать о тревожном, о страшном. Сочинять причины его отсутствия — одна жутче другой. Сжалась в комочек в углу беседки и, наверное, заплакала… она такая. Нежная, впечатлительная, хрупкая, как аталоррский хрусталь…

А ты — просто равнодушный самовлюбленный дурак. Как ты мог проспать, зная, что она тебя ждет?! Как?!!

А вдруг она пошла тебя искать?

Эжан замер, пораженный этой мыслью, а затем, бросив попытки найти обувь, кинулся прочь из спальни.

Гладкие плиты полутемного коридора, кое-где запятнанные цветными витражными отблесками, холодом отдавались в ступни. Стражники в потайных нишах, наверное, с удивлением наблюдали за босым принцем, несущимся сломя голову, — но ни один из них не покинул поста. Поравнявшись с комнатой королевы, Эжан замедлил шаги, стараясь ступать как можно бесшумнее и одновременно прислушиваясь: тихо. Спит — или еще не пришла сюда?

Если бы знать, который все-таки час!..

Лилиан могла напороться на стражу, а то и — Эжана передернуло — на людей старшего советника Литовта. На вопрос, кто она такая, ответила бы правду — иначе она не может. Разумеется, ей никто не поверит; ее посчитают воровкой, шпионкой, преступницей… и лучше не думать, что тогда…

А если — поверят?!

Помнишь, какое лицо было у господина старшего советника, когда ты — мальчишка, хвастун, пустозвон! — в его присутствии сообщил матери о своей грядущей женитьбе на принцессе Лилиан? У Литовта, конечно же, свои планы на судьбу королевства. И если в его руках окажется девушка, которая никак не вписывается в эти планы… Девушка, взявшаяся ниоткуда, чужая, беззащитная.

Нет!!!

Запутанный лабиринт коридоров наконец-то уперся в широкий вестибюль, чуть менее темный: сюда запускала бледные щупальца лучей луна, уже некруглая, начинающая стареть. Эжан рванулся к лестнице, поскользнулся на зеркальном паркете, взмахнул руками, удерживая равновесие, — на том самом месте, где вчера… или сегодня?., нет, все-таки вчера учитель скрыл от него что-то такое, чего никак нельзя было скрывать… А потом — сон. Настоящий? Навеянный магией?

Ступеньки. Как их много, проклятых ступенек!.. Он скакал через две, через три. Быстрее. Быстрее же!!!

Песок, которым были посыпаны дорожки парка, всегда казавшийся принцу мягко-пружинистым, острой болью врезался в босые подошвы; да это скорее мелкий гравий или каменная крошка. Невольно вспомнился ильмийский фокусник, ходивший по щетине укрепленных вертикально пик и стилетов. Эжан затормозил и несколько секунд не мог понять, что больнее: стоять, бежать или передвигаться на цыпочках. Смешно, стыдно, недостойно! — он ругал себя последними словами, но несерьезное препятствие и вправду надолго задержало его. В конце концов принц приноровился идти — не бежать, нет! — ставя ноги на колючий песок прямо, сразу на всю стопу. Мелькнула совсем уже трусливая мысль вернуться-таки за сапогами — проклятие! Хотелось плакать.

Но он шел вперед, и ноги становились все менее чувствительными. Уже стало возможным прибавить шагу, что Эжан и сделал. Порывы ночного ветерка черкали по щекам свежей прохладой. Низкие ветви деревьев задевали за голову и цеплялись к волосам.

Еще чуть-чуть — и он увидит беседку.

— Подумай: еще чуть-чуть — и я стану королем! — внезапно донеслось откуда-то сбоку. — И ты пожалеешь.

Эжан остановился.

Их было двое: мужчина и женщина. Обыкновенное полуночное свидание придворных в королевском парке. За последние ночи принц несколько раз напарывался на такие вот парочки, слышал хихиканье, шепотки и другие звуки, от которых его неизменно кидало в краску. Особенно неловко, болезненно было сознавать, что со стороны могут показаться чем-то подобным и их с Лилиан ночные встречи-, их великая, настоящая любовь…

Женщина приглушенно рассмеялась. Что-то знакомое и одновременно пугающее, заставившее Эжана сойти с дорожки и притаиться за древесным стволом. Кстати, стоять босыми ногами в траве оказалось не в пример легче, чем на песке; даже приятно. Как он раньше не додумался?

— Я не обещаю на тебе жениться, — продолжал мужчина, — но, поверь, от звания первой фаворитки тоже так просто не отказываются.

В изумлении, огромном, как ночь, Эжан прикусил губу. Он узнал голос: важному, самодовольному тону не хватало точной, будто удар палаческого кнута, резкой сухости, чтобы принадлежать старшему советнику Литовту. Неотточенный, неоперившийся.

Кавалер Витас.

Женщина что-то ответила: неразборчивая тень низкого грудного голоса. Витас начал возражать — но тоже приглушенно, и до Эжана долетали только бессмысленные обрывки отдельных слогов. Порыв ветра затушевал их могучим шелестом листьев; а когда волна схлынула, под ней обнажились иные звуки. Борьба, жаркий шепот, женский вскрик, а потом то самое, от чего надо бежать, зажав уши, пылающие под пальцами…

— Не смеши меня, — вдруг совершенно трезво и серьезно сказала женщина.

Голос кавалера Витаса прерывался, жалко хватаясь за остатки важности и самодовольства:

— Несчастная… Когда начнется землетрясение… становись в дверной проем… или в оконный… может, останешься жива. Если повезет…

Они говорили еще минуты две, негромко и почти спокойно. Эжан оставался на месте, мелко переступая исколотыми и озябшими ногами. Прислушивался к их разговору — так напряженно, что забурлила трелью кровь в висках. Кружилась голова, а еще было мерзко и стыдно: он чувствовал себя соглядатаем, шпионом.

И еще раз почувствует себя так, если не хуже, — когда придется рассказать обо всем услышанном учителю. Придется: ведь среди рваных слов то и дело мелькало: «орден», «стабильеры», а один раз, кажется, — «заговор»…

— Ты всегда был пешкой, Витас, — отчетливо и устало сказала она. — И будешь ею.

Принц снова подумал, что откуда-то знает эту женщину; вспомнить имени он не мог. Ну и что? Речь совсем о другом, о важном, о судьбе королевства, об угрозе жизни людей Великой Сталлы… Надо слушать, услышать как можно больше, передать каждое слово магу Агатальфеусу Отмеченному, потому что если не он, то кто сумеет помочь?..

— Не пешкой, а королем, — возразил сын господина старшего советника.

И — через несколько секунд:

— Только не говори, что ты увлеклась этим… бастардом. Она засмеялась.

Она смеялась — точь-в-точь как тогда, — и Эжан, не помня себя, шагнул вперед… И увидел их: две плоские черные фигуры на фоне сизого неба вокруг ущербной луны. Худой и высокий кавалер Витас с изогнутым ястребиным носом. И она, тоже высокая, плавная, словно начерченная по лекалу, с тяжелой башней прически на голове. Вот башня покосилась назад, и хищный клюв склонился над запрокинутым женским профилем…

Дальше Эжан не смотрел.

Лилиан, Лилиан, Лилиан, Лилиан… Лили… ан. Ее имя спуталось в петлистый узел и завязло на губах.

Эжан выбежал на поляну. Было тихо; трели сверчков и чье-то шелестящее стрекотание не нарушали тишины. Серебристо поблескивал пруд, смутно белела беседка. Принц опрометью бросился туда — хотя уже понял.

Ее здесь нет.

Он вошел в беседку. Здесь было темно: лунные лучи сдавались перед живой стеной плюща. Здесь всегда темно… только таинственные отблески в глазах Лилиан, в изгибе ее шеи, на прядях летящих волос… И — ничего: лишь ее губы, ее шепот, ее дыхание… только вчера.

Вечность назад.

Эжан опустился на скамейку; да, совсем недавно она, принцесса Лилиан, сидела именно здесь, ожидая своего принца… Он определенно мог поклясться в этом. Затем она встала, спустилась к пруду, обошла кругом воды, опять вернулась сюда. Она готова была ждать сколько угодно… в этом он тоже не сомневался.

А потом что-то случилось.

Его снова передернуло при мысли о людях Литовта. Особенно теперь, когда господин старший советник замышляет что-то мерзкое и страшное… Самодовольство кавалера Вита-са, с каким он говорил о некоем заговоре стабильеров, не оставляло сомнений в том, КТО стоит за этим заговором.

Отстранение, словно речь шла о событиях из книги — нет, гораздо, гораздо отстраненное! — Эжан подумал, что, если бы не подслушанный только что разговор, Литовт обрушил бы свой удар неожиданно и беспощадно: на маму, на него самого, на учителя, на всю Великую Сталлу… И что опасность, угрожающая им, вовсе не стала меньше из-за того, что он, Эжан… еще неизвестно, поверят ли ему, примут ли всерьез его слова.

Не то, не то…

Лилиан!.. Это над ней нависла опасность — над самой первой, потому что самой беззащитной. Где ее искать?! Он беспомощно огляделся по сторонам, стоя в проеме беседки.

Учитель!

Мысль была — как вспышка; она еще не успела догореть, когда Эжан, распахнув ворот, полез за амулетом. Лиловая капля в ночи… лунная ниточка серебряной цепочки. Позвать его, прямо сейчас. Он ведь не только стабильер, он маг, сильный маг! — куда сильнее, чем многие из тех, кто ходит в длинных плащах с капюшонами и торгует правом заглянуть в магическое зеркало. Учитель умеет видеть сквозь ночь и стены… он найдет ее.

Амулет еще колебался на вытянутой руке, когда Эжан внезапно подхватил его в кулак, подбросив на цепочке. Разговор с магом — о ней, о Лилиан! — возник в памяти отчетливо, до единого слова, до каждого прищура скрытных ореховых глаз. Теперь принц вспомнил даже то, чего не уловил, не заметил тогда, на лестнице, перед провалом в сон. И замер, словно придавленный грузом очевидности: учитель знал.

Знал, что она не придет. Знал почему. Знал — и по доброте душевной посоветовал ученику выспаться; такой своевременный совет действует безотказнее магии.

Знал — и молчал. И сейчас он промолчит… даже если явится на зов.

Эжан разжал пальцы; прохладный кулон с размаху ткнулся в грудь.

Получается, принцессе Лилиан ничего не грозит? Она под его, учителя, защитой? Но почему она тогда… к скрытности мага он давно привык; но как она, Лилиан, могла не сказать, не предупредить?!

Как все сложно…

Он вернулся в глубину беседки и опустился на скамью. На ту самую скамью.

Когда в лунный проем метнулась женская фигура, Эжан на мгновение поверил: она. Мгновение закончилось на вдохе приторно-сладкого запаха, от которого хотелось аталоррской пастилы. Аннелис дес Краунт — всплыло в голове, и было приятным облегчением вспомнить наконец ее имя. Имя вечно смеющейся учительницы танцев, потомственной фрейлины, подружки кавалера Витаса.

Она не смеялась.

— Это зашло слишком далеко, — сказала хрипло, на выдохе. — Но сюда он не посмеет…

Села напротив него; в лунном полумраке поблескивали пряди волос, выбившиеся из прически, в глубоком декольте темного платья тяжело вздымалась и опускалась белая-белая, почти светящаяся грудь.

— Простите, мой принц, — отрывисто бросила Аннелис. — Я не хотела тревожить ваше одиночество.

Она убежала от него, от Витаса, сообразил Эжан. Возможно, он преследует ее… Его рука легла туда, где должна была быть рукоять меча; рукояти не оказалось. Конечно, на нем ведь нету даже сапог… Принц покраснел — и от всей души порадовался, что в темноте это незаметно. Ничего. Если этот мерзавец кавалер Витас только попробует… додумывать шаткую мысль Эжан не стал.

Аннелис уже дышала ровнее. Она подняла руки к прическе, подкалывая растрепавшиеся пряди… лучше бы распустила волосы, как тогда… Принц прикусил губу: какие глупости лезут я голову. Вот что: надо проводить девицу дес Краунт во дворец. Да, но как сделать, чтобы она не заметила его босых ног?.

— Вы любите гулять ночью в парке? — заговорила она. — Я тоже люблю. Тишина, сверчки, шелест листьев, плеск воды в пруду… Но одинокая женщина рискует стать жертвой какого-нибудь…

Жертвой? — удивился Эжан. А ему показалось, что… впрочем, нельзя судить о человеческих взаимоотношениях по мимолетному взгляду из-за дерева. Что бы там ни было когда-то раньше — полчаса назад? — между Аннелис и сыном Литовта, сейчас они — враги. А значит…

Идея пришла неожиданно, как наступает летняя ночь. Идея была низкой, недостойной — но в то же время подкупающе расчетливой и целесообразной. Пустозвон Витас разболтал Аннелис все о заговоре; он, Эжан, слышал едва ли двадцатую часть их разговора. А ведь ему исключительно важно знать как можно больше… Надо незаметно, будто бы между делом, как следует расспросить ее. Она расскажет.

— При дворе немало мерзавцев. — Собственный голос показался ему приторным и фальшивым. — Порой опасности подвергается не только женщина в ночном парке, но и завтрашний король — в собственных покоях. Помните, в «Ордене Ильмийской розы» монахи… вы читали этот роман?

— Читала, — улыбнулась Аннелис.

И сразу стала простой и близкой, как тогда, после танцев, с распущенными волосами и шпильками во рту. Эжана охватил жгучий, нестерпимый стыд: как можно что-то выспрашивать у нее хитростью и обманом…

Что ж. Не напрасно же он изучал высокую дипломатию.

— Помните прекрасную Изелину, которая разоблачила их заговор? Я уверен, что и в Великой Сталле женщина… прекрасная женщина, узнав о чем-то подобном, спасла бы своего короля… будущего… — Он совсем смешался.

— Не сомневайтесь, мой принц, — сказала Аннелис тихо и серьезно.

Она встала и, сделав несколько шагов вперед, положила руки на его плечи. Медленно, очень медленно ее пальцы соскользнули ему на грудь, туда, где за распахнутым воротом рубахи мерцал магический амулет. Тряхнула головой, и волосы знакомой душной лавиной упали в лицо. От смешанного запаха женщины и ее духов Эжан задыхался, пьянел, переставал осознавать, где он и ради чего…

— Мой принц, — прошептала она жарко, у самого его лица. Губы у нее были влажные, мягкие…

Что-то другое. Нужно делать, помнить, чувствовать что-то совсем другое!

…и почему-то соленые на вкус.

Назад: ГЛАВА IV

Дальше: ГЛАВА VI