58
— Вы должны ее простить — она была не в себе… А теперь — уходите.
Джоунс закончил перевязку. Рядом, как обычно, возилась со своими снадобьями Эннансина.
— Куда он теперь уйдет?.. — негромко, будто сама себе, сказала Селена. — Теперь он наш… И все равно — пусть уходит.
— Не понимаю, — Ремблер вздохнул, глядя на перебинтованные руки. Почему все так?
— А кто понимает? — усмехнулся Джоунс, глотая травяной настой из кружки Энн. — Мы все здесь… такие. Судьба свела, судьба превратила… Если бы люди чаще задумывались над тем, что такое вообще человек, может, все было бы легче… А так — у одних только тело, у других — душа, или, если вам приятней, психика, — все имеет отклонения от общей нормы. И чем эти отклонения заметней, тем больше ненависть к тому, кто не похож. Даже если его вины в том и нет…
"О чем это я?.. Наш разговор был совсем не на эту тему, — спохватился он, но остановить поток мыслей было уже сложно: Элу показалось, что здесь, рядом, и отгадка, ответ на вопрос "Как быть?". — Если бы люди — неважно, дневные или ночные — лучше бы знали себя, умели видеть правду, они бы поняли, насколько условны все эти деления. Среди дневных есть "жаворонки" и "совы" — что, тоже пережиток разделения на две субрасы? А остальные различия? Если присмотреться, то невозможно сказать, что такое человек. Человек средний… Что это — среднеарифметическая сумма статистических показателей? Можно поспорить, что такого человека вовсе не существует. И это — только по внешним критериям, без особенностей психологии. Это что, норма — хотеть завоевать мир? Или травить наркотиками детей ради собственной выгоды? Но, с другой стороны, таким же, если не более ненормальным, может оказаться и рафинированный гуманист — как особь, неспособная попросту выжить в мире, живущем по закону джунглей. Где середина? Где — человек? Если мы — другие, то знают ли остальные, какие они? Или нас отличает от остальных только необъяснимая терпимость к другим отверженным и непохожим? Тогда сразу два вопроса: является ли дневным человеком Дуглас и почему бы не привести сюда всех моих пациентов, страдающих аутизмом или просто не вписавшихся в общую массу?"
— И все же вам будет лучше уйти, — Селена подошла к Ремблеру и положила руку ему на плечо. — Здесь сейчас просто опасно. Возможно, уйдем и мы…
— Где Труди? — устало спросил Ремблер.
— Она останется с нами… Уходите, так вам будет лучше. Если все обойдется, она сама вас найдет — это я вам обещаю.
Элу показалось, что голос Селены изменился — словно постарел. Но каким же молодцом она оказалась, сказав ему, что он поступил правильно! Да, власть над миром — это то, что люди никому не прощают… Скорее маньяк-насильник найдет защитников, чем тот, кто заявит свои права на мировое господство — если он сделает это единолично или при поддержке неизвестной группы. Его возненавидят хотя бы потому, что не захотят признать себя менее совершенными, чем он. Убийца похищает только жизни, а добившийся успеха диктатор — веру человека в себя. Само его существование у очень многих вызывает свои комплексы, заставляя одних превращаться в злобных тварей, мечтающих занять его место любой ценой, а других поверить в собственную ничтожность и опуститься на брюхо — лизать чужие сапоги… Но и те, и другие будут его ненавидеть, ненавидеть так, как никого другого.
Так ли это представляла себе основательница колонии? Вряд ли. Но она поняла главное — и одобрила отказ.
Теперь предстоял бой. Или бегство — в никуда…
— Уходите, — присоединился к Селене Эл. — Потом вы поймете, что мы имели основания вас отсюда прогонять.
— Я останусь, я должен быть с Труди, — покачал головой Ремблер. На его лице была написана решимость.
— Вы погибнете, — возразила Эннансина. — Бегите. Жалко…
— Это угроза? — не понял Ремблер.
— Нет. Скоро здесь будет жарко… Ку-Клукс-Клан, мафия, полиция… Все они едут сюда расправляться с нами. — Эл решил не тратить времени на пустые разговоры. — У нас всех мало шансов уцелеть. Вас же могут пропустить через цепь… Дороги уже все отрезаны.
— Что? — Ремблер нахмурился. — А поли… Постойте, я не ослышался?
— И полиция вместе с ними, — жестко подтвердил Эл. — Люди, работающие там, ничем не отличаются от всех остальных и так же умеют ненавидеть все чужое… Сомневаюсь, конечно, что воевать с нами будет вся полиция — но ее отдельные представители уже идут сюда вместе со всей толпой.
— Но закон…
— Закон — для таких людей, как вы.
— Каким были вы, — поправила Селена. Эл бросил в ее сторону быстрый взгляд: неужели, как в легендах о вампирах и оборотнях, ЭТО может передаваться через укус? Или она имела в виду нечто большее, например способность самому прийти сюда?
— Они все равно обязаны нас защищать. Всех. Пока на нашей совести нет преступлений… — Ремблер осекся: он вспомнил о том, что Труди назвала убийцей его собственную дочь.
— Быть не человеком — уже преступление… — все вздрогнули и обернулись в сторону Труди. Бледная и растрепанная, она стояла на пороге, глядя прямо на Ремблера. — Прости… Я была не в себе, — обратилась она к нему.
Ремблер встал и подошел к ней.
— Я знаю, Труди… И сам прошу прощения, — он поднял было руку, чтобы обнять ее, но оглянулся на присутствующих и подавил в себе это желание. Ну что ж, друзья… Спасибо вам за то, что вы хотите избавить меня от риска, но… Пожалуй, я останусь с вами. Нет, я просто непременно останусь с вами. И с тобой…
— Не надо, Герберт!
— Надо, Труди. Или после этого я не смогу больше считать себя настоящим человеком. Кстати, — повернулся он уже к Селене и Элу, сидящим удивительно близко на маленьком диванчике — как король и королева на троне, — я не буду вам обузой. Мало того, не исключено, что вам понадобится моя помощь. Как-никак, я воевал…
Все замолчали, с удивлением разглядывая человека, который совсем недавно был незнакомым и чужим. Который оказался НАСТОЯЩИМ человеком.
