30

За исключением оборотней с неполным превращением, все дети полнолуния выглядели нормальными людьми. Никто из них не выказал удивления, а Эннансина даже поулыбалась волосатой клыкастой мордой, когда Эл вновь появился на ферме. Вообще Эла принимали приветливо, за исключением разве что Чаниты, которая сразу начала фыркать; уже отойдя на порядочное расстояние, Эл услышал, как она возмущалась:

— Только этого нам не хватало! Нас и так слишком много…

— Не обращай на нее внимания, — посоветовала Селена. — Ей недавно была выволочка за шутки с Григсом. Собственно, это ведь из-за нее вы выпали из круга тех людей, хотя…

— Рано или поздно это все равно произошло бы — вы это хотели сказать? — угадал вдруг Эл окончание фразы.

Селена кивнула.

— Мы все рано или поздно попадаемся. Мы слишком другие — и именно поэтому я так хочу найти путь примирения. Прятаться сложно… Одни из наших попадают в больницы, другие раскрываются после первой смерти, обычно насильственной, третьи выдают себя тем, что не стареют. В лучшем случае это описывается как курьез… Один из ночных людей прикоснулся к оголенному проводу, напряжение которого в несколько раз превышало используемое в электрическом стуле, — и выжил; об этом писали во всем мире. К счастью, мы все слишком разные, чтобы "солнечные" люди смогли по отдельным странным фактам вычислить наше существование. А были среди нас (тоже в основном случайных, затерявшихся) и те, кто пробовал зарабатывать на своих способностях…

— Догадываюсь, — усмехнулся Эл, — что остальные в большинстве случаев ни во что не верили и считали их жуликами.

— Да, — улыбнулась Селена. — Пожалуй, в последнее время неверие в чудеса спасает нас сильнее всех мер предосторожности. Дневные люди предпочитают скорее не верить своим глазам, чем отказаться от собственных выдумок о мире. Они идеализируют свои науки почти так же, как наши интуитивные знания, данные от природы.

— А вы?

— Я хочу, чтобы и у нас была своя наука. Пусть это тоже комплекс неполноценности — но мне обидно, что из всех искусств и знаний дети полнолуния освоили только одно — умение выживать. Да и то не до конца… Понимаете, Эл, — Селена указала ему на диван и села сама, — я ничего не могу изменить одна. Я научилась не только петь — этим талантом наделены многие наши — но и сочинять музыку, которую можно записать на ноты. Но и только. Почти никто из нас даже не учился, а те, кто приходят, как ты, из мира дневных людей, чаще всего настолько озлоблены на него, что отрицают и то лучшее, что в нем есть. Там, в городе, я видела бывших дневных людей, которые радовались, что могут спать на голом полу в пещере, пить затхлую воду из луж, не носить одежду. Даже это — включая необходимые правила гигиены — они отрицали. "Или свобода — или цивилизация" — вопрос почти всегда ставился так. Но разве не может быть свободы и цивилизации вместе? Может, это и смешно, но я не могла бы обойтись без горячей ванны, и так приучила своих детей. Да и наши "волки" тоже любят настоящую чистоту…

— Селена, простите… А сколько вам лет? Вы говорите о детях, но я даже не знаю, кто из всех… детей полнолуния подошел бы вам по возрасту.

— Эл, я же говорила, что многие из нас вообще не стареют, — Селена рассмеялась, как самая обычная женщина. — Это бестактный вопрос!

— Простите…

— Да нет… Мне так много, что я могу уже этого не стесняться. Я родилась в год восьмого крестового похода.

— Что? — Эл уставился на нее и вдруг тоже рассмеялся. В самом деле разве возраст хоть что-то значит?

— Знаешь… — Селена опустила голову, — я очень жалею, что не могу начать жизнь сначала. И дело здесь не в количестве лет. Просто страшно подумать, сколько я потеряла. Большую часть своей жизни я прожила, как все наши: таясь, убегая, какое-то время вместе со всеми мстила людскому роду… Настоящим праздником для нас послужило открытие Америки — особенно для тех, кто жил… выживал в Европе. Здесь, конечно, были и свои — но совсем немного, по несколько другим причинам: они просто не всегда могли найти себе пары. Но к нашим индейцы всегда относились неплохо… И в Африке — тоже. Только все это относительно — наш народ истреблялся повсюду, а хорошо было только единицам… Ладно, это я говорю к тому, что когда началось переселение в Новый Свет, мы этим удачно воспользовались. Стали возникать настоящие большие города, как мы мечтали… И снова я, вместо того чтобы учиться настоящей жизни, просто существовала, как существуют растения и звери. Я научилась думать и рассуждать уже потом, относительно недавно, когда города одним за другим начали исчезать. И всегда это происходило будто бы естественно: сперва поселения разгоняли, обвиняя жителей в "нарушении законности", устраивали "облавы на убийц", в которых гибли все подряд. Затем города уходили под землю: привыкнув жить большими группами, многие уже боялись вновь оказаться одиночками. И вот тогда, когда вроде бы в мирное время наши стали гибнуть, как прежде, я задумалась — почему… И пришла к выводу, что мы во многом виноваты сами. Сейчас Эгон пишет нашу историю — в основном по воспоминаниям. Он единственный может пользоваться библиотеками и искать документальные подтверждения. Я хочу, чтобы мы влились в общий мир не дикарями-анахронизмами. Но мне просто иногда тяжело заставить себя элементарно что-то читать. Мне уже поздно переучиваться… Теперь я надеюсь и на вас, Эл.

— Если бы вы больше доверяли людям — у вас было бы больше и помощников… Во всяком случае, я могу назвать одного человека, который мог бы хранить тайну, — он и так догадывается почти обо всем. Почему бы вам не сделать первый шаг?

— Кто это?

— Мой коллега… интересный старик. Он может быть полезным — раз я действительно не могу показаться в городе. Кстати, кто мне объяснит, почему?

Селена задумалась.

— Эгон может написать все письменно, но… это слишком сложно — не буду объяснять, почему. Эннансина и Ульфнон плохо говорят, хотя Эгона они понимают и даже сами могут читать чувства — но у зверей. Остается Изабелла… Кстати, вас я как раз еще и не представила… Пойдем на чердак.

Они поднялись по узкой лестнице, и Селена приоткрыла дверь в комнату, которая могла принадлежать любому подростку: в углу громоздилась аппаратура, на стенах были налеплены портреты киноактеров, на смятой постели валялся пульт дистанционного управления телевизора…

На смятой ПУСТОЙ постели.

Эл не сразу придал этому значение, и лишь увидев, что лицо Селены вытянулось и приобрело озабоченное выражение, он понял, что происходит что-то не то.

— Селена… Что случилось?

— Ее нет, — огромные глаза расширились. — Она исчезла!

— Но, может, она внизу?

— Нет… Мы бы видели… Боже! — Селена развернулась и бегом кинулась по лестнице вниз. — Труди! Иди сюда!!!

На крик основательницы колонии сбежались почти все — только сам фермер с сыновьями работали где-то в поле, но бледная Флоренсия с девочкой на руках прибежала вместе со всеми.

— Кто-нибудь из вас видел Изабеллу?

Никто не ответил — все только растерянно переглядывались.

— Может быть, она в клубе? — предположил Горилла.

— В таком случае… Труди, Эгон, вы можете туда съездить?

— Спрашиваешь, ма! — Гертруда подхватила с полки свою шляпку с вуалью.

— Ну что ж… Будем надеяться, что она там и все обойдется, — Селена бессильно опустилась на стул, и Эл заметил, что она дрожит от волнения и страха.