1
Понижающий трансформатор и выравниватель Заремный собрал. Из материалов, предоставленных ему Сочновым, используя «лишние» запчасти от разбитой аппаратуры. Переносной генератор, как его называли местные — «движок», установили в «сенях», там же поставили трансформатор. Теперь лейтенант мог не волноваться относительно сроков действия аккумуляторов и следить за группой противника и за перемещениями Глемм и Титова, сидя в кровати.
Впрочем, сидеть долго он и не думал, на четвертый день после ранения уже потихоньку выходил из комнаты, опираясь на костыль и стену. Раны заживали быстро, хотя не с той скоростью, как раньше. Но дома были условия стационара, процедуры, регенерационные ванны, облучения… А здесь свежего бинта днем с огнем не найти!
Лейтенанта особенно поражало дикое несоответствие относительно высокого уровня развития техники и бедственного положения с предметами обихода и простейшими вещами. Такое поистине фантастическое самоотречение от благ цивилизации во имя неких великих целей вызывало изумление и непонимание.
Особенно когда Заремный прочитал несколько местных публичных изданий, принесенных полковником. Сплошь лозунги, призывы, патетические воззвания. И постоянное упоминание имен государственных руководителей высшего звена.
Впрочем, подобная практика ведения идеологической войны была и по ту сторону фронта. Моральный фактор и те, и другие использовали на все сто. Это понятно. Но отсутствие бинтов!..
Самому Заремному бинты не были нужны, его аптечка содержала коллоиды и блокирующие повязки, способные фильтровать вредоносные бактерии и вырабатывать защитные компоненты.
Но вот его помощнику, охраннику и по совместительству надзирателю эти самые бинты пригодились бы…
Помощником и охранником был Николай Парфенов, переведенный сюда вчера днем. За несколько часов до его прибытия приехавший подполковник Самохин рассказал об успешном переходе линии фронта Титовым и Глемм, а потом спросил:
— Ты можешь с помощью своих препаратов и этих… способностей быстро поднять на ноги одного человека?
— Если рана не очень тяжелая и не задеты кости и основные сосуды — да.
— Не задеты. У него два ранения — бедро и плечо. Это лейтенант Парфенов. Которого ранила твоя девчонка. Он будет помогать тебе и присматривать.
Подполковник не сказал, за чем именно должен присматривать еще не отошедший толком после операции офицер, но Заремный и так понял.
— Сделаю что могу.
— Ну и отлично, — довольно произнес Самохин. — Кроме него, доступ сюда имеют только четыре человека. Троих ты знаешь, четвертый — сержант, он будет привозить продукты, дрова и все необходимое. За ворота не выходить, гулять во дворе. Связь мы организуем, установим телефон. В случае чего Парфенов вызовет нас.
Вид у подполковника был довольно мрачный, но Заремный не обращал на это внимания. Война, канун некоего грандиозного сражения, контрразведка не дремлет, это и так понятно. Заботы…
— Все понятно, — ответил он. — В сохранении инкогнито я заинтересован не меньше вас.
Самохин только кивнул.
* * *
А днем грузовая машина привезла лейтенанта Парфенова. Его внесли на носилках лично Самохин и тот самый сержант по имени Степан. Переложили на кровать, укрыли одеялом, потом поставили рядом железный шест с прикрепленной к нему небольшой банкой. В банке красная жидкость.
«Кровь, — догадался Заремный. — Подпитка ослабленного организма прямым переливанием. Слышал об этом на лекции по оказанию помощи в сложных условиях. Примитив…»
Парфенов был в сознании, судя по виду, умирать не собирался, но еще слаб, неработоспособен. Подождав, пока все уйдут, Заремный провел первый сеанс экстрапомощи.
Банку с кровью оставил — не помешает. Вколол лейтенанту стимуляторы и смесь «каргэ», содержащую высококонцентрированный состав стволовых клеток и катализатор. Повязки снял, обработал раны коллоидом. Вновь стянул повязкой. Настроив себя на ритм сердцебиения лейтенанта, провел вибромассаж руки и ноги. Процесс сложный, требующий концентрации и большой энергозатраты, зато дающий прекрасный результат. Рана затягивается очень быстро.
Парфенов следил за манипуляциями чужака молча, но широко раскрытыми глазами. Он знал, кто такой этот парень (Самохин просветил). Но поверить до сих пор не мог. А вот теперь осознал, поверил…
Результат полевого лечения сказался уже на следующий день. Парфенов сам встал с кровати, прошел десяток шагов… а потом еще полсотни. Вернулся со двора, подошел к кровати Заремного и слегка хриплым голосом сказал:
— А что вы еще умеете?
— Кое-что. Но это здесь не пригодится.
— Ясно…
— Сомневаюсь. Но это и не важно. Ходить тебе много пока нельзя. Только после второго сеанса. Но для этого мне надо набраться сил.
Парфенов понял верно, вытащил из-за кровати вещмешок, набитый продуктами. Достал оттуда кусок сала, три банки тушенки, банку американских сосисок, буханку хлеба, с десяток вареных картофелин, несколько яиц, кулек с солью, свежие огурцы, помидоры, лук. И две фляги. Одну с водой, другую с вином. Это домашнее вино присылали Сочнову из Тбилиси, где он жил несколько лет. Полковник расщедрился, выделил пол-литра для поправки здоровья…
— Давай за успех дела! — сказал Парфенов, разливая вино по кружкам. — И за них, чтобы добрались…
Обычай пить за что-то был для Заремного в новинку, но он молча выпил. Потом решительно оставил кружку и встал.
— Надо проверить аппаратуру. Посмотреть, где они…
Парфенов кивнул.
— Давай.
Через десять минут Парфенов зашел в комнату. Заремный сидел за столом и следил за экраном сканера. Лицо напряженное, глаза чуть прищурены.
— Что там? — спроси Парфенов. — Видишь их?
— Да.
— Где они?
— Километров тридцать восточнее Локтя.
— Значит, миновали тылы передовых соединений немцев.
Заремный смог переснять предоставленные ему карты и разместить их в памяти своей аппаратуры. И сейчас следил за перемещениями в реальном времени.
Парфенов подошел к столу, заглянул через плечо Заремного и увидел координатную сетку, фрагмент карты и темно-синюю точку в самом центре. Заремный что-то нажал, и масштаб стал увеличиваться. Точка выросла, начала движение.
— Судя по скорости перемещения, они… едут. И быстро.
— Куда?
Парфенов перевел взгляд на Заремного. Лицо разведчика выражало тревогу.
— Важнее другое — почему? Или от кого?
…Вопреки опасениям Титова армейские тылы они миновали сравнительно легко. Только дважды у них проверяли документы, причем оба раза во время общей проверки на постах.
Так же легко они добрались до Кром. И даже нашли попутную машину до Локтя. «Опель-кадет» принадлежал какому-то типу из министерства пропаганды. Типа звали Гельмут Брокман, и он вроде бы работал корреспондентом столичного радио. Этот жизнерадостный, еще довольно молодой, но уже заматеревший здоровяк выглядел именинником.
— Я готовлю грандиозный репортаж о днях великого сражения с русскими варварами и днях триумфа войск фюрера! Мы пойдем с передовыми отрядами и станем свидетелями падения этой курской крепости! Мы покажем Германии мощь ее войск и всесокрушающую поступь танковых армад! Русские не выдержат этот удар и побегут. И мы заснимем их драп, как когда-то в сорок первом!!
Титов вежливо улыбался, кивал в такт заливистому смеху этого «триумфатора» и вставлял короткие фразы, если промолчать было невозможно.
— Наши новые танки, это чудо-оружие рейха, как назвал их доктор Геббельс, с легкостью пройдут оборонительные порядки русских! Теперь их знаменитые «дридцатшчетвэрка», — с трудом и по складам выговорил Брокман на русском, — не смогут противостоять бронированному кулаку Клюге и Манштейна! Мы превратим их в железный хлам! Мне обещали устроить прогулку на борту «панцерз-шесть»…
Титов мысленно хмыкнул. Максимум, что могли обещать этому надутому индюку, — это посмотреть в стереотрубу с командного пункта за ходом боя. Впрочем… прощелыга из конторы Геббельса мог добиться особого разрешения.
О новых немецких танках майор слышал, но не более того. Неплохо бы было получить дополнительные сведения, однако у него другая задача, и отвлекаться не имело смысла.
Вместо этого Титов стал осторожно вызнавать планы Брокмана на этот день, куда тот должен заехать, кого увидеть и где его ждут. Корреспондент охотно отвечал, подробно рассказывая, кого именно он хотел увидеть и чего ему стоило устроить интервью у самого фельдмаршала фон Клюге.
— Наш прославленный военачальник не любит много говорить, — игриво подмигивал Брокман. — Но отказать самому доктору Геббельсу командующий не посмел. Завтра я буду в его штабе. А сегодня еще есть время для отдыха.
Брокман поерзал в кресле и бросил на Глемм выразительный взгляд.
— Госпожа унтер-офицер танцует? В Конотопе неплохой офицерский клуб…
В тесном салоне «опеля» приходилось сидеть впритык друг к другу, и Титов ощутил, как подрагивает нога Мариты. Девушка испытывала вполне понятное волнение. Однако вида не подавала, вела себя естественно.
— Я уже забыла, когда последний раз была на танцах, — сказала она, опуская глаза. — Служба отнимает все время.
— Каждая немецкая девушка в трудные годы должна отдавать фатерланду все силы и время! — одобрительно кивнул Брокман. — Однако не стоит забывать и об отдыхе. Тем более вам, фройляйн! Вы станете истинным украшением вечера! Даже в вашем мундире!..
— У нас мало времени, дружище! — растянул губы в улыбке Титов. — Завтра надо возвращаться обратно. Вы ведь знаете, самая большая суета и неразбериха как раз перед наступлением. Командир с трудом выделил сутки…
— Жаль, — не сводя глаз с Мариты, покачал головой Брокман. — Я познакомил бы вас с хорошими парнями. Теми, кто зарабатывает награды, не выходя из казино, клубов ресторанов, и знает, как покорить Россию одной танковой дивизией!
Шутка вышла едкая. И Брокман довольно засмеялся! Себя, видимо, он к тыловым крысам не причислял…
— Мы тоже не каждый день бываем на передовой! — заметил Титов. — Так что…
— Да, служба снабжения — не пехотный полк, — ухмыльнулся Брокман. — Но Кресты за хорошо написанные справки не дают, не так ли?
Его обтянутый кожей перчатки палец ткнул в Железный крест на груди Титова.
— Это память о сорок первом! Бои под Ельней, — скромно ответил Титов. — Тогда я был лейтенантом и командовал взводом как раз в пехотном полку. И уже после ранения был переведен сюда.
— Достойная биография, друг мой! — патетически воскликнул Брокман. — О вас можно делать репортаж! Заслуженный фронтовик после тяжелого ранения не оставил службу, а приносит пользу отечеству в строю! Пусть даже и не водит солдат в атаку! Это хорошая идея!!
— Благодарю, Гельмут. Но я не подхожу на роль героя передовиц «Фелькишер беобахтер»…
— Как знать, Карл, как знать!..
Карлом Брокман называл Титова, имевшего документы обер-лейтенанта Карла Грассе.
Не желая обсуждать этот вопрос, майор свернул разговор на другую тему. Его интересовали ближайшие намерения корреспондента. И знал ли об этих намерениях кто-нибудь еще…
Как оказалось, никто! Брокман и не думал никому докладывать о своих делах, тем более в его намерения входил отдых в клубе.
Титова это устроило как нельзя больше. Он изначально планировал захватить какую-нибудь машину — или две, если потребуется. А сейчас случай привел в его руки этого восторженного болтуна. Его исчезновение не вызовет подозрений и даст фору как минимум в сутки. А суток должно хватить, чтобы добраться до Нежина.
И теперь майор прикидывал, в каком месте устроить нападение. Нужно выбрать тихий укромный уголок, желательно неподалеку от леса, рощи или реки. Чтобы получше спрятать трупы.
Титов поглядывал в окошко, оценивая обстановку и вспоминая карту. Скоро Локоть, за ним поворот на юг, а там… надо предупредить Глемм…
Захват прошел быстро, без проблем. Выгадав момент, Титов попросил остановить машину, мол, укачало — последствие старой контузии. Брокман вышел вместе с ним. Встал на обочине, глядя по сторонам и любуясь природой (он еще и натуралист вдобавок).
Когда корреспондент повернулся спиной к Титову, тот оглушил его ударом кулака по затылку. А Глемм в машине припечатала рукоятку ножа к виску водителя.
Через пять минут машина вновь ехала по проселочной дороге, только за рулем теперь сидел обер-лейтенант, а рядом с ним девушка унтер-офицер.
Трупы Брокмана и водителя лежали в небольшом овражке, заросшем кустарником и травой. С дороги их не видно, найти можно, только если целенаправленно искать. Во всяком случае, день-два в запасе имелись…
— Доедем до Шостки, а там сядем на поезд, — прикидывал майор. — Если все пойдет нормально, завтра будем в Чернигове.
— Нас не остановят по дороге?
— Только если на постах. Документы в порядке, подозрений мы с тобой не вызываем. Проскочим, — уверенно заявил Титов.
И как оказалось, ошибся…
…Они влипли при первой же проверке. При первом требовании фельдфебеля на дорожном пропускном пункте показать документы. Что показалось подозрительным этому не в меру ретивому служаке, сказать сложно. Обер-лейтенант и унтер-офицер армейского управления снабжения. Представители, инспектирующие тыловые службы передовых частей и соединений. Форма, документы, поведение — все безупречное, не вызывающее подозрений. Машина в порядке, номера настоящие, пропуск на проезд имеется.
И все же вызвали! Фельдфебель, бегло просмотрев документы, козырнул и извиняющимся голосом предложил проехать в комендатуру. Мол, там должны проверить. Приказ такой…
Титов мысленно поставил бдительному фельдфебелю пятерку и про себя обреченно вздохнул. Поездка в комендатуру, проверка, при которой почти наверняка выяснится, что никто от армейского управления никого не посылал, а обер-лейтенанта Грассе не существует, не входила в его планы.
А это значит только одно — пробиваться с боем. Придя к такому выводу, майор прикинул расклад сил. Дело проходило на проселочной дороге неподалеку от какого-то поселка. Судя по всему, комендатура там, а значит, и комендантский взвод местной полиции и немецкая рота охраны, а то и представители службы безопасности из СД.
Дорога к вечеру опустела, пост из селения не виден, неподалеку большая роща, река (если не изменяет память — Летча), за ней тракт. Уйти можно. Если все сделать быстро и тихо. Правда, устраивать бойню, да еще в оперативных тылах армии, крайне нежелательно. Но альтернативой будет визит в комендатуру и последующий допрос в гестапо. То бишь провал…
На посту было всего три человека. Фельдфебель, ефрейтор и рядовой. Двое последних стоят в стороне, бдительно следят за проверяемыми. А фельдфебель в трех шагах, теребит в руке удостоверения. И действовать придется самому, Глемм предупреждать некогда, если только сама сообразит… Эх, была не была!
Приняв решение, Титов быстро проиграл порядок действий, состроил свирепое лицо, шагнул вперед, требовательно протянул руку к фельдфебелю и жестко сказал:
— Отдайте документы, фельдфебель! Если вам скучно здесь, поищите другие способы развлечься. Я никуда не поеду, можете вызывать начальство сюда. Пусть приедут и сами смотрят, что надо! А заодно объяснят вам, кого можно пугать, а кого не стоит. И поторопитесь! Мне некогда!
Он не возразил против проверки, но потребовал разбирательства на месте. Такое бывало, и фельдфебель не нашел ни в поведении, ни в просьбе обер-лейтенанта ничего особенного. Документы, правда, возвращать не хотел, однако на движение офицера не отреагировал. А когда понял, что ошибся, было уже поздно…
Титов прихватил его за рукав мундира, рванул на себя, правой рукой нанес удар в подбородок (он всегда славился как нокаутер). Фельдфебель вздрогнул и начал заваливаться на него, но Титов не дал ему упасть. Подставил плечо, правой рукой достал из открытой кобуры «вальтер», вогнал две пули в грудь и голову ефрейтора, стоявшего справа, а потом еще две в рядового, успевшего вскинуть карабин, но не стрелявшего из-за опасения попасть в фельдфебеля.
Все произошло за неполные пять секунд. Прекратив стрельбу, Титов глянул назад. Глемм успела вылезти из машины, извлечь из кобуры свой «вальтер ППК» и «держала» тыл. Она быстро сообразила что к чему и среагировала молниеносно, майор это оценил.
— Уходим, — бросил он. — Выстрелы в селении могли и не слышать, но вдруг кто по дороге едет…
Подняв выпавший у ефрейтора карабин, он мощнейшим ударом размозжил голову фельдфебеля. Потом проверил тела солдат, штык-ножом, снятым с пояса ефрейтора, проколол оба колеса мотоцикла, стоявшего на обочине за будкой.
Бросил штык в кусты и вновь крикнул:
— Уходим! Быстро.
Они сели в машину, майор завел мотор, и спустя несколько секунд «опель-кадет» понесся со всей возможной скоростью по пыльной дороге.
В Шостку они прибыли поздно вечером, благополучно миновав дорожные посты и бдительных сотрудников фельджандармерии, проверявших документы на въезде в город. Ни у кого не вызывали подозрения обер-лейтенант и унтер-офицер, приехавшие в город по своим делам.
Что же зацепило того фельдфебеля на проселочной дороге? Или ретивость постовых падала пропорционально удалению от линии фронта?…
Впрочем, порядок в немецких тылах и режим охраны мало чем отличались от тех, что были в тылах Красной Армии. Ошибки, просчеты, халатность, самоуспокоенность присутствовали везде. Иначе бы не ловили «Марека» столько времени. Да и другие агентурные группы не смогли бы работать…
…На вокзале Титова «обрадовали» — движение по железной дороге временно прекращено. Где-то у Конотопа партизаны взорвали мост и пустили под откос военный состав. Брошены все силы на восстановление пути, приняты дополнительные меры безопасности, лесных бандитов ищут, привлекли даже авиацию. Но от этого движение раньше не возобновится.
В зале ожидания и в самом городе уже скопилось около трехсот человек, в основном военных, ожидающих отправки. На промежуточных станциях простаивают военные составы.
— Если есть возможность, езжайте на машине, — посоветовал помощник начальника вокзала, немолодой мужчина, фольксдойче, одетый в форменную куртку. — В любом случае сначала пустят военных. График перевозок срывается, начальство кричит!.. Звонили из Киева и Ровно…
Титов молча выслушал и холодно кивнул. Немецкому офицеру не к лицу много говорить с местными, даже если у тех кто-то из родителей немец.
— Вас известят о начале движения?
— Да, господин обер-лейтенант. И мы сразу объявим об этом.
— Что ж… — Титов помедлил, посмотрел по сторонам. — Все же я забронирую места. Два места.
— Как вам будет угодно, господин обер-лейтенант.
В голосе железнодорожника не было подобострастия и угодничества. Он говорил ровным, чуть усталым голосом, глядя в глаза офицеру.
— Деньги можно внести в кассу, можно оплатить потом…
— Лучше сразу. И билеты я хотел бы получить сейчас.
— Прошу за мной, господин обер-лейтенант…
Вокзал и вправду был забит битком. Младшие офицеры, унтер-офицеры, солдаты, гражданские. Они сидели в узких неудобных креслах, прохаживались по зданию вокзала, по перрону, по дороге, разговаривали, курили, пили. Неяркий свет ламп окрасил лица в полутона и создавал какой-то странный, даже неуместный уют.
В буфете свободных мест не было, здесь в основном сидели офицеры. Смех, голоса, чьи-то восклицания раздавались под низким потолком. В воздухе висел смешанный аромат табака, пота, кофе, жареного мяса.
Титову, видевшему немцев не так часто, стоило некоторых усилий вести себя естественно и спокойно. Все же он контрразведчик, а не разведчик. Тем более агентурный. Он и так постоянно сдерживал себя, контролировал каждый шаг, каждое слово, жест, взгляд.
А вот сейчас, увидев довольно мирную, обыденную картину, вдруг понял, что вести себя надо как обычно. Как офицер в привычной обстановке. Чуть больше холодности, отстраненности, напускного спокойствия. И не думать о сидящих здесь как о врагах. Это самое трудное, но необходимое…
Билеты он взял в офицерский вагон. Уточнил время возможного начала движения. Отклонил два предложения выпить. Первое поступило от небольшой компании из трех лейтенантов, сидящих в углу зала. Это были молодые, в новеньких кителях офицерики, видимо, еще не нюхавшие пороху. Почему они ехали от передовой, а не к ней?…
Титов смотрел на них, как смотрел бы на выпускников пехотных училищ, впервые попавших на фронт. Таких он видел много. Молодых, веселых, стремящихся побыстрее в дело, в окопы. Еще не знающих, что такое война, и считающих, что уж они покажут немцам, где раки зимуют.
Он и отказал им с легкой улыбкой на лице и взглядом опытного фронтовика, смотрящего на молокососов. Лейтенанты, видимо, это поняли, уважительно посмотрели на крест и взяли под козырек.
Второе предложение поступило от слегка нетрезвого капитана-артиллериста. Ровесник Титова, с нарукавной нашивкой «Африка», с двумя крестами и знаком «общий штурмовой», еще старым, без цифр.
Это был опытный фронтовик, воевавший в экспедиционном корпусе Роммеля. Отказать такому вроде бы и неприлично. К тому же предложение капитан сделал в учтиво-дружеской манере, свойственной фронтовикам. Признал, выходит, такого же фронтовика.
И вновь Титов поступил так же, как поступал раньше, общаясь с незнакомыми офицерами. Кивнув и чуть нагнув голову, сказал:
— Благодарю за приглашение. Для меня честь выпить с вами, господин капитан. Однако прошу извинить — ждет дама. Я обязан доставить ее, как и обещал. Долг офицера!..
Капитан молча кивнул, отсалютовал фляжкой.
— Начальство и женщины — вот два повода, заставляющие нас бросать все дела и спешить к ним! За женщин, обер-лейтенант! За тех, кто скрашивает наши серые будни!
Он сделал небольшой глоток и бросил руку к голове. Титов повторил жест, отдавая честь, и поспешил к выходу.
Глемм ждала его в машине, в переулке. Когда он подошел, открыла изнутри дверцу.
— Плохо дело, — сказал Титов, заводя мотор. — Поезда не ходят, взорван мост. Партизаны постарались. Молодцы, конечно, но нам это помешает.
— А если ехать на машине?
— Нельзя. Брокмана могли хватиться. Начнут искать. Машину заметят, а мы даже номера не можем сменить.
— Как же быть?
В отличие от Титова девушка выглядела полностью спокойной. Сказывался опыт работы в разведке. Или она просто умело делала вид.
— Выхода два. Ждать поезд. Завтра его должны, по идее, отправить. Либо искать другую машину и своим ходом ехать в Конотоп. Но легковушек в городе не так много. Захват сопряжен с большим риском…
Глемм посмотрела на него и промолчала. Обстановку он знал лучше, в конце концов, это его мир. Пусть и думает.
— Ночевать где будем?
— Помощник начальника вокзала подсказал два адреса. Офицерский отель, но он скорее всего забит до отказа. И небольшой частный пансион. Там могут быть места. Можно еще спросить в комендатуре, но лезть туда нежелательно. Надо вставать на учет. Правда, в Чернигове мы сменим форму и легенду, но все же…
Титов замолчал, прикидывая, как быть. Побарабанил пальцами по рулю. Мимо них проехал грузовик с красным крестом на борту. Затем «крупп» с открытой водительской кабиной. Свет фар скользнул по «опелю», скакнул по домам и пропал.
По идее, ночь в городе не сопряжена со сколько-нибудь серьезным риском. Вряд ли будет повальная проверка документов, тем более у офицеров. Такое происходит лишь во время общегородских облав, когда ищут партизан. Так что…
— …Остаемся! — вынес он вердикт. — Попробуем снять комнату в пансионе. Правда…
Титов посмотрел на девушку, смущенно хмыкнул.
— Комната одна, кровать тоже может быть одна. Я тогда лягу на полу.
Глемм улыбнулась, коротко ответила:
— Посмотрим…
— Тогда поехали…
Пансион они нашли не сразу. Покрутились по улицам, выскочили к центру, откуда Титов постарался побыстрее уехать, не желая попадать на глаза местному армейскому начальству и полиции. И лишь через полчаса отыскали небольшой двухэтажный дом, спрятанный среди фруктовых деревьев.
Вопреки ожиданиям пансион не был заполнен до отказа. Из семи номеров пустовали три. Правда, один забронировали, а второй еще не подготовили для следующих постояльцев. Зато третий, угловой, хозяин — пожилой лысый мужчина (кстати, тоже фольксдойче) — отдал приехавшим.
— Комната не очень большая, зато свой туалет, прихожая… Здесь когда-то до революции была небольшая гостиница, так что все оборудовано как надо.
Хозяин вопросительно переводил взгляд с Титова на Глемм.
— К сожалению, там только одна кровать… Я могу распорядиться, чтобы принесли раскладушку. Второй кровати нет, виноват.
— Несите, — кивнул Титов, осматривая комнату.
Что ж, деньги хозяин берет не зря. Комната буквально сверкает чистотой. Занавески белее снега, накрахмалены. Тяжелые темно-коричневые шторы с затейливым узором отглажены. На небольшом столе накрахмаленная скатерть. Кровать — кстати, двухместная, — накрыта плотным покрывалом одного цвета со шторами. Застелена идеально ровно, ни единой складочки. Стол, два стула, шкаф, тумбочка, небольшой сервант — мебель не новая, но добротная, видимо, недавно перекрашенная. Люстра с двумя лампочками, простым матерчатым абажуром. Ночной светильник у изголовья кровати. Пол вымыт, потолок побелен, обои на стенах как только поклеенные. И санузел блистает чистотой. Унитаз, раковина, душевая… Уютное место для отдыха и проживания.
— Обедать извольте в общей зале, внизу. У меня не бывает много людей, от силы десять — двенадцать человек, так что за столом помещаются все. Кухня простая, немецкая. Моя жена, она немка по матери, прекрасно готовит. Кофе натуральный, пиво свежее. Если пожелаете чего-нибудь еще… спиртное, сигареты, все есть.
— Благодарю. — Титов обошел комнату, тронул скатерть на столе и повернулся к хозяину. — Мы останемся здесь, видимо, до завтра. Как только начнется движение на железной дороге. В любом случае заплатим за полные сутки. И при необходимости продлим пребывание.
— Как будет угодно господину обер-лейтенанту.
— Примите плату.
Титов отсчитал рейхсмарки, положил на стол. Хозяин взял, быстро проверил сумму и с поклоном отступил к двери.
— Ключ на столе. Раскладушку сейчас велю принести. Желаете кофе?
— Нет, благодарю. На ночь не стоит.
Титов перехватил внимательный взгляд хозяина и вдруг подумал, а правильно ли он себя ведет? Осмотр жилья, плата, разговор… Вроде все как надо. Но взгляд у хозяина пансиона какой-то колючий. Что не так?
«Да ничего! Нормальный взгляд, — сам себя успокоил майор. — Это я накручиваю со страху. А хозяин, не исключено, работает на партизан. И вполне понятно, ненавидит немцев… А может, просто не рад постояльцам…»
Перестав ломать голову, он перенес оба чемодана — все их имущество — к шкафу, посмотрел на стоявшую у двери Глемм.
— Проходи, раздевайся. Сейчас раскладушку принесут. Надо выспаться… Завтра день тяжелый…
Глемм молча подошла к окну, отвела штору.
— Уютно…
— Что, у вас все иначе?
— Не все, но многое. — Глемм отпустила штору и повернулась к Титову. — У нас дома строят из специальных составов, буквально за два-три часа. Деревянные дома редкость, лесов и так мало… В комнатах полно техники. Шкафов, кроватей нет, они спрятаны в нишах.
— А как же… — Титов оглянулся на дверь. — Как же без них?
— Достаем когда надо, — пожала плечами Глемм.
Майор задумчиво посмотрел на девушку. Ему было интересно, как живут люди на других планетах, в такой дали от Земли. Но он сдерживал свое любопытство. Сейчас не самое подходящее время для вопросов…
Раскладушку принес работник — средних лет мужчина с мрачным лицом и испуганным взглядом. Почему так смотрит на немецкого офицера? Может, окруженец или подпольщик? В любом случае явно не хочет лишний раз мозолить глаза немецким офицерам.
«Как они живут тут, в оккупации? — мелькнула мысль. — И что их ждет потом, когда наши войска пойдут вперед?»
Возможно, кто-то станет агентом немецкой разведки и ему лично придется выявлять скрытого шпиона. Вполне вероятно… Титов уже достаточно насмотрелся в жизни, чтобы понять, что исключать нельзя никакие варианты…
Вслед за работником вошла горничная — немолодая женщина тоже с усталым мрачноватым лицом. Быстро и ловко застелила раскладушку, взбила небольшую подушку и отступила на шаг.
— Все готово, господин офицер, — произнесла она по-русски.
Хозяин тут же повторил эти слова по-немецки. Титов недовольно оглядел раскладушку, поставленную у окна, потом строго посмотрел на женщину и резко произнес:
— Она не знает немецкого языка?
— Нет, господин обер-лейтенант, — встревоженно ответил хозяин. — Мы не требуем… Они и так хорошо справляются с обязанностями…
Майор высокомерно посмотрел на застывшую у входа женщину, заметил страх в ее глазах, про себя выругался — устроил спектакль! — но добавил уж вовсе сухим голосом:
— Что ж, низшая раса может не знать языка хозяев. Если это не мешает им работать…
Хозяин пожелал приятного отдыха и поспешил вытолкать работницу за дверь, с глаз долой. Когда дверь за ними закрылась, Глемм тихо спросила:
— Зачем ты так?
— Это часть моего образа, — виноватым тоном произнес Титов. — Я же представитель высшей расы. А она недочеловек.
— Это как? — не поняла Глемм.
Титов посмотрел на нее и вздохнул. Видимо, на ее планете вопросы равенства народов и рас были в далеком прошлом. И ей трудно понять, какие страсти бушуют на Земле всего лишь из-за цвета кожи, языка и вероисповедания.
Он хотел было махнуть рукой, но Глемм смотрела требовательно, и майору пришлось вкратце обрисовать ситуацию. Все равно делать было нечего, а сна ни в одном глазу. Ни у него, ни у нее…
