Грезили ли вы когда-нибудь?

Нет, я не имею в виду, мечтали или видели сны — грезили ли вы? То есть вот так: вы спите и не спите, бодрствуете и не бодрствуете, а точнее — сразу и спите, и бодрствуете… как-то так… И непонятно, происходит ли что что-нибудь из того, что происходит, или вовсе ничего не происходит из этого? Бывало с вами такое?

Вот и Балкончик грезил: висел себе над городом и грезил. Впрочем, нельзя сказать, что он висел себе, поскольку он не сам по себе висел — отдельно от мира, а висел при доме. Дом был старинный, розоватый и назывался «русский ампир». А «ампир» — это такой торт… только из камня! Стало быть, как только вы увидите торт из камня, смело говорите: «Русский ампир!» — и не ошибётесь, даже если слово «ампир» так и останется вам непонятным.

Что же касается самого Балкончика, то он был похож на цветок — этакая розочка из белого крема на торте, которую хочется съесть раньше всего остального. И был он весь в завитушечках — симпатичный Балкончик, прелесть просто! Правда, в том переулочке, где он висел, мало кто мог его видеть… Да и сам он мало чего мог видеть: народу тут почти не ходило. Потому-то и грезил Балкончик — ведь грезить начинают тогда, когда вокруг мало чего видно…

Значит, на этом и остановимся: Балкончик грезил. Разберёмся просто, как он это делал. А делал он это так: забывал, что он балкончик, и думал, что он птичка такая. И говорил себе тихонько: «Я птичка такая». И словно бы начинал лететь над городом.

Конечно, будь он подвешен к современному какому-нибудь дому, представлять себя птичкой такой ему было бы не в пример легче: птицы ведь высоко летают! В его же положении представлять себя птичкой такой было, честно говоря, за-труд-ни-тель-но. Но он всё равно затруднял себя и — представлял. Правда, не очень точно представлял: он ведь оставался на месте, а с птичками это редко бывает, они постоянно перемещаются. Балкончик в принципе тоже очень не прочь был бы переместиться, но переместиться он мог бы только вместе с домом, к которому был прикреплён. Дом же никуда перемещаться не хотел, потому что был тяжёлым и старым. Стало быть, и Балкончику приходилось не перемещаться. А коли так… значит, воображать себя надо было не просто птичкой такой, но неподвижной птичкой такой, что, вне всякого сомнения, гораздо труднее.

— Я неподвижная птичка такая, — внушал он себе совсем тихо, да переулочек, на его беду, был уж слишком узким: любое тихое слово звучало тут как гром среди ясного неба.

И всякий, кто хотел услышать, что говорил Балкончик, мог услышать, что говорил Балкончик. Ну и… у-слы-ши-вал!

— Неподвижных птиц не бывает, — так отвечала ему (хоть никто её и не спрашивал) Крайняя Колонна. — Все птицы, которых я знаю, — а их тут миллионы напролетало! — очень подвижны. Они никогда не сидят на месте. Если птица неподвижна, она мертва. Так что ты, Балкончик, мёртвая птичка такая.

— Птичка может не умереть, а просто замереть… тогда она тоже неподвижная. Я замершая в воздухе, неподвижная птичка такая.

— Где ж тогда твои крылья? — спрашивал Горшок-с-Ге-ранью. — Все птицы имеют крылья. Где твои крылья?

— Вот, — отвечал Балкончик и показывал узенькие карнизи-ки с обеих сторон.

— Тогда помаши ими! — требовал Горшок-с-Геранью.

— Пожалуйста! — говорил Балкончик и начинал пытаться сдвинуть карнизики с места.

— Эй-эй, поосторожнее, я вовсе не хотел бы развалиться! — ворчал Дом.

Балкончик утихомиривался, а Горшок-с-Геранью продолжал:

— Это было во-первых. А во-вторых, все птицы имеют перья. Где твои перья?

— Вот, — отвечал Балкончик и предъявлял завитушечки.

— Тогда почисти их! — распоряжался Горшок-с-Геранью, и Балкончик начинал пытаться дуть на завитушечки, но они от этого чище не становились.

И тогда всякому становилось понятно, что никакая он не замершая в воздухе неподвижная птичка такая, а просто-напросто Балкончик.

— Всё равно я улечу отсюда! — говорил он так тихо, что почти про себя, но его тем не менее тут же у-слы-ши-ва-ли.

— Тогда в стене образуется дырка и людям будет холодно жить, — предупреждал Дом.

Балкончику было жалко людей — и он терпел улетать.

Как-то осенью все люди взяли и выехали из дома, а дом взяли и обнесли лесами. Это означало, что в доме начинается ремонт. Тут-то Балкончик и решился…

— Настала осень! — сказал он во весь голос. — И теперь я улетаю отсюда в жаркие страны.

— Ну-ну! — усмехнулась Крайняя Колонна.

— Давай-давай! — подзадорил Горшок-с-Геранью.

— Эй-эй, поосторожнее! — предостерёг Дом.

— До встречи весной! — крикнул Балкончик.

Но все вокруг только расхохотались, потому что Балкончик так и остался на месте.

— Ужасно глупый Балкончик! — выразил общее мнение Горшок-с-Геранью, и все принялись обсуждать, в какой цвет выкрасить балкончиковы завитушечки после ремонта.

Однако Балкончик в мыслях своих уже размахивал узенькими карнизиками, устремляясь в небо. Там он присоединился к стае журавлей и полетел вместе с ними — последним в стае, за-мы-ка-ю-щим. И легонько трепетали на ветру его завитушечки.

А внизу всё ещё продолжали обсуждать, в какой цвет эти завитушечки красить…

Если вы спросите меня прямо, улетел Балкончик или нет, то я, пожалуй, и не отвечу. Ведь когда мы грезим, то совершенно непонятно, происходит ли что-нибудь из того, что происходит, или вовсе ничего не происходит из этого… кто знает!