По земле потянулся туман. Теряющиеся в нем корнями деревья, казалось, плыли в такт шагам. И замирали, когда они останавливались. Жанна чувствовала, что француз хочет что-то сказать, но не решается. Чувствовала, понимала и при этом тоже молчала. Начинать разговор первой не хотелось. Равно как и демонстрировать свою силу. Да и какая сила? Легко быть сильной, когда говорить трудно другому. А если бы говорить было трудно ей самой?

Анри остановился, обернулся резко. На лице сутенера была теперь отчаянная решимость.

– Уходи отсюда, – выпалил он, но не резко, а как-то просительно, что ли.

– Куда? И зачем? – Жанна подивилась собственному спокойствию.

На удивление не было в ней сейчас желания загонять дерзость в глотку наглому мужику. Даже наоборот, возникла мысль, а вдруг он совсем не то хотел сказать? И следом, вместо привычной категоричности, пришло желание разобраться в причинах.

– Не важно, – француз говорил совсем тихо. – Просто уходи, и все. Нас теперь не оставят в покое. Эти американцы… они ведь не случайны. Про нас рано или поздно узнают, а дальше останется только поймать и перестрелять всех до единого. Мы обречены.

– Боишься? – Жанна не нападала, не подкалывала, просто спрашивала. – Паникер? Так беги один. Или тоже страшно?

– Нет, не страшно. И потому я не побегу, я пойду с ним до последнего.

Француз опустился на землю и отложил в сторону автомат. Трава была мокрой от росы и тумана. Анри лег, растянулся во весь рост и принялся смотреть на звезды. Над ним нависло лицо автоматчицы.

– Не поняла.

– Что непонятного?

– Если ты сам не бежишь, зачем мне предлагаешь?

– Потому что я не хочу, чтобы тебя убили. Потому, что ты мне нравишься. Потому что я люблю тебя, дура-баба.

Анри смотрел ей в глаза, а показалось, будто заглянул в самую душу. И Жанна поняла, что он не врет. И от этого понимания стало вдруг до жути больно. Автоматчица дернулась, как от удара. Лицо ее пропало из поля зрения сутенера.

Зашуршала примятая трава. «Не иначе села рядом», – подумалось отстраненно.

– Ты, поди, всем так говоришь, – задала банальный даже для шестнадцатилетней девочки, и уж тем более для женщины с богатым опытом, вопрос Жанна.

– Нет. Обычно я беру то, что мне хочется. А ты первая женщина, которой сказал…

– Первая? – усомнилась та.

– Если честно, то вторая, – поправился Анри. – Только та, которая первой, была не в счет. Ей тогда лет десять было. И мне около того.

Снова зашуршало. Жанна вытянулась рядом.

– Никогда не говори так, – раздался ее глухой, далекий, словно из другой галактики, голос. – Никогда, слышишь? Это неправда. Так не может быть, это неправда…

Он не ответил. Он продолжал молча смотреть на звезды. Далекие, непостижимые. Какое объяснение ни придумай, хоть назови их далекими солнцами, хоть светлячками на небесном своде, хоть шляпками гвоздей, которыми этот свод прибит где-то там наверху, – все равно они останутся далекими и непостижимыми.

– Хочешь, я подарю тебе звезду?

– Это не звезда, – хмуро пробурчала автоматчица. – Это светлячок на листе дерева сидит.

– Да нет, не то. Правее.

– А правее спутник.

– А еще правее?

– А ту, которая еще правее, – ядовитые подначки сыпались у нее, казалось, рефлекторно, – ту уже дарили и передаривали миллион раз.

Анри перевернулся на бок:

– Ты когда-нибудь затыкаешься, язва?

– Сам хам, – тут же откликнулась Жанна.

Анри навалился сверху. Веки опустились сами собой. Ее губы нашел в темноте уже наощупь. Он был готов к любой реакции, но сопротивления не последовало. Поцелуй тянулся и тянулся. Пока она не обхватила его уверенно и крепко и не ответила лаской на ласку.