30
Тяжело ему дался этот ответ. Очень тяжело. Обманывать не хотелось, а не обмануть было нельзя. Потому что сказать правду он не мог. А правда была в расстрелянной и сожженной дотла деревушке. Даже двух деревушках. Вторую он увидел издалека, но от той осталось одно пожарище, поросшее молодыми березками, и, кроме Анри, ее, похоже, никто не приметил, даже Слава. А француз умолчал о своем наблюдении.
Потом блокпост, который расстрелял их «фольксваген». И американские десантники, которых в отместку расстреляли они. И вертолеты американских ВВС. Если прибавить все это к сгоревшим селам и кучам расстрелянных трупов в сарае, то мысли возникают нерадужные.
Он не верил в то, что они доберутся до мифического бывшего президента живыми. А уж в то, что их потом живыми отпустят, не верил вовсе. Но сказать об этом ей он не мог, а потому продолжал врать. И не врать даже, а мечтать о том, чего никогда не будет, хоть и могло бы быть.
– Я буду работать, – говорил он, стараясь не смотреть в глаза. – А ты родишь мне дочь.
– Почему не сына? – заинтересовалась она.
– Потому что я хочу дочь.
– Я не смогу.
– Почему?
– Я никогда не… – она сбилась.
Он посмотрел на нее ласково.
– Знаешь, чем женщина отличается от мужчины? Я не про анатомию, я ее тоже когда-то учил.
– Мужчина умеет на стенку писать, – все-таки съехидничала Жанна.
– Ерунда, – обиделся Анри. – При желании женщина тоже сумеет. Я серьезно.
– И чем же?
– Мужчина не умеет рожать и плакать. Вспомни, наконец, что ты женщина.
Жанна посмотрела на него серьезно, потом улыбнулась:
– В таком случае, ты замыкающий.