Глава 19
Действительно, подходы к Центральному райотделу милиции были перекрыты. Но, даже и не приближаясь к ребристому бетонному зданию, Алексей мог еще с перекрестка заметить суматоху и суету у настежь распахнутых железных ворот. Эх, не позавчера бы, а сегодня вести москвичам съемку (кстати, оператор их, судя по ракурсу угрюмого строения, тоже снимал откуда-то отсюда). Вне всякого сомнения, райотдел в спешке эвакуировали: из железных ворот люди в милицейской форме и в штатском выносили и складывали в кузова и фургоны грузовиков всевозможные столы и ящики – с документами, надо понимать. Вполне возможно, в одном из этих ящиков находилась папка с делом об инвестиционном фонде «Россиянин», а следовательно и трудовая книжка бывшего специалиста по компьютерному дизайну Алексея Колодникова.
Собственно говоря, можно было поворачиваться и идти себе домой. Пока перевезут (кстати, куда?), пока распакуют, разберут документы – это, считай, недели две пройдет… Если, конечно, не потеряют по дороге… С них станется…
Колодников хотел уже было возвратиться к трамвайной остановке, но тут со стороны бетонного ребристого здания подкатила светло-бежевая легковушка, сбросила скорость и притерлась к бровке, оборвав череду скорбных Колодниковских мыслей. Задняя дверца приоткрылась, и Алексей узрел округлую хмурую физиономию опера. Выглядел Геннадий Степанович неважно: под непроспавшимися глазами – угольно-черные тени, принятые поначалу Колодниковым за синяки. В первую секунду у него даже мелькнула догадка, что опер уже огреб все ему по справедливости причитающееся – и, слава Богу, выжил…
– К нам?..
– Д-да… – сказал Колодников, подходя. – То есть не к вам, а… Ну, за трудовой, словом… Фонд ликвидировали…
– Садись, подбросим… – ворчливо то ли предложил, то ли приказал Геннадий Степанович, отодвигаясь в глубь салона.
Алексей был удивлен и встревожен внезапным предложением, однако отказаться не посмел.
– Ну что, Эраст Петрович?.. – все так же ворчливо, но уже с хорошей дозой яда в голосе осведомился опер, когда Алексей захлопнул дверцу и машина тронулась. – В хулиганы, говоришь, подался?..
– Эразм… – машинально поправил его Алексей, потом вник в сказанное – и ослабел. – А как же вы… узнали?.. – беспомощно спросил он.
– А чего там было узнавать! – натужно усмехнулся опер. – Я из командировки вернулся, а мне подарочек: прямо в самом райотделе побоище… Просмотрел на всякий случай протоколы… Гляжу: подпись знакомая… Ты ж фамилию-то чужую поставил, а подпись – свою… За что замели-то?
– Да вот как раз в связи со всем этим… – затосковав, начал Алексей. Скрывать что-либо уже не имело смысла. – Понял, что к чему, ну и напился на радостях…
– Ну, и что же ты понял?..
Легковушка выбралась на магистраль, дома кончились, по обе стороны полотна летели зазеленевшие посадки, латунные плети ив. Шофер гнал, насколько мог судить Колодников, куда-то к северной окраине города. Над спинкой переднего сиденья маячил крепкий затылок рукастого детины, знакомого Алексею еще по первому разговору в райотделе. Детина, как всегда, молчал и катал желваки.
– Сам придумал или в листовке прочел? – со скукой полюбопытствовал опер, когда Алексей изложил ему вкратце кое-что из недавних своих приключений. Чувствовалось, однако, что усомнился Геннадий Степанович – так, по привычке. Проверить, насколько искренне человек говорит.
– Да никаких листовок тогда еще в помине не было!.. – запальчиво напомнил Колодников. – Они только на второй день появились, когда меня уже выпустили…
Тут же сообразил, что ничего это не доказывает, – и примолк. Действительно, выдумать свою историю он с тем же успехом мог и позавчера, и вчера, и сегодня. Да хоть сию минуту… И попробуй проверь!
Машина тем временем ворвалась в жилой массив и, попетляв по улочкам, остановилась, немного не доехав до желтоватого казенного здания, также оказавшегося райотделом милиции. У входа, с двух сторон обложенного солидными темно-красными златолитерными табличками, тоже наблюдалась суматоха, как и там, откуда Колодников прибыл, с той только разницей, что здесь не выносили ящики, а заносили. Один райотдел уплотняли другим.
– Так, – нахмурившись, бросил опер. – Пойдем сейчас попробуем твою трудовую выручить…
«…а потом уж поговорим», – мысленно закончил фразу Колодников и снова затосковал. И черт его дернул задержаться на перекрестке! Видел же, видел: переезжает райотдел… Ну и шел бы себе домой, придурок! Нет, нужно было опять нарваться…
* * *
Трудовую книжку выручили на удивление легко. Большеротый меланхоличный следователь, чем-то напоминающий морщинистого эксперта – того самого, что когда-то разобидел Колодникова, принял их в обстановке, максимально приближенной к боевой – среди полураспакованных ящиков и в страшной тесноте. Тем не менее, он задал Алексею несколько вопросов, касавшихся фонда и его руководителей, причем чувствовалось, что, окажись этот следователь в жерле вулкана или на крыше небоскреба, вести он себя будет так же невозмутимо и неторопливо. На вопросы его Колодников внятно ответить не смог, ибо касались они, в основном, финансовых операций. Так и не добившись толку, следователь почесал острую, как у Дуремара, лысину, вздохнул с привычным разочарованием и, найдя среди многих трудовых книжек принадлежащую специалисту по компьютерному дизайну Алексею Колодникову, ткнул пальцем в какую-то ведомость, где надлежало расписаться в получении.
Поскольку суеты и толкотни хватало на всех этажах, Геннадий Степанович предложил выйти на воздух и перекурить. Надо полагать, затевалась очередная задушевная беседа – без протокола, естественно… Я, дескать, помог тебе трудовую отбить, а ты давай в порядке благодарности рассказывай… Интересно, о чем? Вроде уже и не о чем…
– Ну теперь-то вы хоть верите, что я не врал тогда?.. – жалобно спросил Алексей, поднося оперу зажигалку.
– Теперь это неважно… – сердито помолчав, ответил тот и затянулся несколько раз подряд.
– Нет, но… – несколько растерялся Колодников. – Как это неважно? Дело-то, как я понимаю, не закрыто…
– Ты телевизор смотришь? – спросил опер.
– М-м… Иногда.
– Чаще смотри, – ворчливо посоветовал опер. – Хотя бы новости знать будешь… – Помолчал, посопел. – Заварухой этой теперь занимается ФСБ, – сообщил он сквозь зубы. – А мы – так, по мелочи, на подхвате. Вот пускай у них голова и болит… Понял, какие дела, Алексей Петрович? Если и будут тебя таскать, то уже не к нам…
– Та-ак… – холодея, вымолвил Алексей. Вот только еще контрразведки ему не хватало для полного счастья… Хотя… По сравнению с ментовкой… Тогда к чему весь этот разговор, да еще с таким дальним подходцем? Притормозил, подвез, помог трудовую вызволить… Только ради удовольствия перекурить с Колодниковым на пороге райотдела?
Опер поглядел на озабоченное лицо Алексея и усмехнулся.
– Сам-то еще бежать не надумал?
– Мне-то чего бежать? – хмуро ответил тот, почти дословно повторив вчерашние слова сына. – Димка тоже свое сполна получил… Да и жена тоже… А вот вам… Вам, по-моему, прямой смысл бежать.
– А мне бежать незачем… – выговорил опер с каким-то мрачным удовлетворением. – Самое дело начинается. Еще пара недель – и будет у нас, как в Чернобыле… Все прелести сразу. И мародеры, и прочее…
Вне себя Колодников с силой метнул едва до половины докуренную сигарету в бетонную урну.
– Да пойми же ты!.. – шепотом завопил он, потрясая в бессилии кулаками перед грудью. – Нельзя тебе тут оставаться! Это же самоубийство самое настоящее!.. Неужели не понимаешь? Ты же оперативный работник! Значит и руки крутил, и бил, и стрелял…
Прищурившись и словно что-то высматривая в конце улицы, опер Геннадий Степанович чуть нагнулся и раздавил окурок о край урны.
– Слышал уже, наверное, скольких у нас на пенсию разом выгнали? – неожиданно спросил он, выпрямляясь. – Хотя да, ты ж телевизор не смотришь… Всех поснимали. Генерала вон в отставку отправили… А нашу группу не тронули… Знаешь, почему? – Он искоса взглянул на Колодникова. – Потому что больше работать некому будет, если нас выгнать… А насчет самоубийства… – Опер приостановился, прикинул. – Прямой на мне смерти ничьей нет, мужик я крепкий… Да выживу, если что!..
* * *
Добираться в центр пришлось своим ходом. Поколебавшись, Колодников покинул автобус четырьмя остановками раньше той, что располагалась рядом с домом, и сразу же пожалел об этом своем поступке. За то время, пока он трясся в транспорте, черт его знает с чего, поднялся ветер, да такой, что чуть очки с лица не сковырнуло. На крышах гремела жесть, по улицам несло жесткую, как стеклянная крошка, пыль. Алексей поспешил извлечь из кармана лыжную шапочку. Стоило ее напялить, как ветер, атакуя с флангов, тут же предпринял попытку закатать край шапочки выше уха. Пришлось временами придерживать ее, словно шляпу.
Одолевая напор полного всякой дряни воздуха, Колодников все же планов не переменил и двинулся в сторону двухэтажного особнячка. Миновав кирпичный теремок, тяжелые двери которого по-прежнему были опечатаны, он перешел трамвайные пути и далее двинулся дворами, где, оказавшись в относительном затишье, вновь обрел способность размышлять.
«Ну, допустим… – сосредоточенно соображал Алексей. – Допустим, ударил ты (легонько, невзначай!) этакого заморыша, а сам мужик здоровый… Ну и вернется тебе потом твой же собственный шлепок. Ты от него и не покачнешься даже, а он-то, заморыш, с сотрясением мозга в больницу угодил… Или наоборот… В молодости ты был бугай, а под старость тебя щелчком пришибешь… И вот твои молодые затрещины падают на тебя старенького! Сразу можно гроб заказывать… И где же тут справедливость?.. Нет, если кто и прав, то, наверное, Кирюша Чернолептов. Бог все-таки хоть иногда, но милует… А тут какая-то слепая беспощадность… Как будто в шестеренки людей заматывает…»
Конечно, на рассуждения эти Колодникова навел разговор с Геннадием Степановичем на крыльце уплотняемого райотдела. Честно сказать, своим намерением остаться опер просто потряс Алексея. И ладно бы не понимал всей грозящей опасности, а то ведь понимает!.. С некоторых пор до самозабвения ненавидя ментовку, Колодников тем не менее уже смирился с мыслью, что и впрямь неплохой он мужик, этот самый Геннадий Степанович. В семье, как водится, не без урода… Но допустить еще и моральное его превосходство Колодников просто не мог – и судорожно доискивался теперь тайных причин столь редкого самопожертвования – редкого даже среди людей (что уж там о ментах-то говорить!). Предположим, обещало начальство повышение по службе, звездочку (или там звезду) очередную накинуть, если останется… Вознаграждение особое…
Так и не разрешив этой загадки, Колодников вышел к неприметному жилому зданию в хрущевском стиле и остановился озадаченный. У подъезда, к которому он, собственно, и направлялся, творилась та же суматоха, что и возле райотдела милиции или, скажем, во дворе дома номер двадцать один по проспекту Н. К. Крупской. А паника-то, стало быть, растет, ширится…
Однако уже в следующий миг паника охватила самого Алексея – выносимые из парадного вещи были ему знакомы. Вон тот разъятый на отдельные квадраты составной диван – в особенности… Вскоре из зияющего проема послышался голос Милы, а вскоре показалась и она сама – повелевающе указывая грузчикам, что на что ставить.
– Привет… – дрогнувшим голосом молвил Колодников, подойдя поближе.
Мила повернулась к Алексею, но тут ворвавшийся во двор ветер закружился широким смерчем, взвивая обрывки газет, целлофановые кульки, перетертые в труху прошлогодние листья, раскидывая содержимое мусорных баков.
– Тьфу ты!.. – Мила сморщилась и с досадой отвернула лицо, пытаясь уберечься от колкой пыли. – Ну как нарочно!.. В такую погоду только и переезжать! Мерзость, а не погода!.. Привет…
Алексей глядел то на нее, то на укладываемые в кузов пожитки и все никак не мог поверить. Сначала Борька, теперь вот Мила… Значит и впрямь страшные времена надвигаются. Самому впору чемоданы укладывать…
– Куда хоть едешь-то? – спросил в тоске Алексей.
– Соседями будем… – Мила сделала попытку улыбнуться, но тут же снова сморщилась и заслонила ладонью лицо от ветра.
– Не по-нял…
– Чего ты не понял? – весело спросила она. – Жить теперь будем рядом…
Алексей вникал.
– Т-то есть ты… В наш дом?!
– Нет… – с едва уловимым сожалением сказала Мила. – В ваш – не прорвешься. Но все равно – в двух шагах… Две комнаты, улучшенная планировка…
– Поменялась?.. – ошалело спросил Колодников.
– Купила… И довольно дешево… Хотя все равно подзанять пришлось…
Алексей медленно выходил из столбняка.
– Помочь? – спохватился он наконец.
– Нет, не надо, – бросила она, удаляя мизинцем соринку из уголка глаза. – Грузчиков хватает…
И верно. Не алкаши грузили – бригада. Коренастые парни в камуфле без погон работали привычно и слаженно. Было в них что-то от похоронной команды и еще – от тех спеназовцев, что репетировали днями разгон демонстрации.
– Пашей лучше займись, – посоветовала она. – Не знаю уже, куда его деть! Скулит, под ногами путается…
– Глотовым, что ли?.. А где он?
– Да наверху! – отвечала Мила с досадой. – Пьяненький с утра приперся, никак выставить не могу…
Лицо у Колодникова отвердело и стало суровым, чтобы не сказать беспощадным. Он круто повернулся и, играя желваками, ринулся в жерло подъезда, едва не сшибив с ног выносящего кресло парня. То и дело вжимаясь в стенку, чтобы пропустить грузчиков с ношей, кое-как добрался до распахнутых дверей Милиной квартиры.
Пьяненький Паша сидел на единственном оставшемся в кухне табурете и горестно клевал большим хрящеватым носом. Водка с закуской стояли на подоконнике. Просторные уши заместителя редактора утратили обычную восковую бледность и шли розовыми пятнами. Как, впрочем, и все его узкое лицо.
Услышав зловещее приветствие Колодникова, Паша вскинул голову и уставил на друга исполненные горя глаза.
– Ну хоть ты скажи… – уныло выговорил он. – Мила, она – как? В самом деле или мозги пудрит?..
– Паша, ты дождешься!.. – процедил Алексей, толчком указательного пальца сдвинув повыше дужку очков. – Ты у меня доиграешься, Паша!..
Не похожий сам на себя Паша Глотов (обычно в подпитии он был столь же энергичен и деятелен, как и в трезвом виде), как-то жалко взглянул на Колодникова, словно и впрямь ожидал брани и побоев. Потом засуетился, произвел массу лишних движений, извернулся в талии и, поспешно наполнив рюмку, протянул Алексею. Все это он ухитрился проделать, не отрывая задницы от табуретки.
– Вот… – произнес он виновато и испуганно.
Глядя на него, Колодников тоже малость подрастерялся, но заставил себя насупиться и принял рюмку твердой рукой.
– Короче… – выпив и крякнув, просипел он весьма внушительно. – Еще раз увижу, что к Миле клеишься, Бога не побоюсь – ноги повыдергаю! Имей в виду, я еще в прошлый раз заметил…
Решительно шагнул к подоконнику и с хрустом закусил огурцом.
Несчастный Паша смотрел на свирепого друга, и худое лицо его малость подергивалось.
– Да ни сном, ни духом… – побожился он, и узкие плечи его бессильно опали. – Я ж не поэтому пришел, Леш… – На близко посаженных серых глазах показались слезы. – Ты же ее лучше меня знаешь… Ты скажи: она – как?.. В самом деле медиум или придуряется?..
– Какая тебе разница? – окончательно опешив, спросил Алексей. – Газету раскупают – и ладно…
– Да Бог с ней, с газетой… – с отчаянием произнес Паша. – Плавать я не умею, понимаешь? И никогда не умел…
После этих странных слов Алексей невольно оглянулся – сначала на Глотова, потом – ища, где присесть. Присесть было некуда. Подоконник занят закуской, табуретка – Пашей.
– В седьмом классе… – еле слышно сказал Паша Глотов. – Я, главное, не хотел, говорил им: я же плавать не умею!.. А если лодка перевернется… И так и вышло! Перевернулась… Я же ничего не соображал тогда!.. Мне бы только на днище влезть, мне потом руки разжимали – так вцепился…
Паша всхлипнул и умолк. Потом заговорил снова:
– А Никита… Это я потом уже узнал, что Никита… А тогда – чувствую: за ногу кто-то схватил и тянет… Я его другой ногой… Со всей силы…
Колодников почувствовал, как лицо его само собирается в тугую гримасу.
– Утонул он?.. – тихо спросил Алексей.
Паша вновь вскинул наслезенные съехавшиеся к переносице глаза.
– Утонул… – выдохнул он со страхом. – Но я-то не виноват! Милиция потом разбиралась – сказали: никто не виноват… Несчастный случай… А теперь… – Паша сидел неподвижно. На лбу его и на горбинке хрящеватого носа сияли мелкие капельки пота. – Если все это правда… если накроет меня ночью… За что? За то, что плавать не умею?.. Да! Да! Да!.. Ударил ногой, утопил… Но с перепугу же, не со зла…
– Да может, он и не поэтому утонул-то… – неуверенно сказал Алексей.
– Может, и не поэтому… – обессиленно отозвался Паша Глотов. – А как узнать? Как теперь узнать?..
– А-а… – Колодников скорбно покивал. – Вон ты зачем пришел… Думаешь, Мила тебе поможет?..
– Ну пускай хотя бы скажет!.. – взвыл Паша. – Бояться мне, не бояться?.. Уезжать, не уезжать… Ну ты сам подумай! Это же все бросить! Газету только-только раскрутил!.. С нуля ведь поднял… Такую газету!..
Снаружи стонало и погромыхивало. Потом ветер поднапрягся и с громким хлопком распахнул форточку, заставив вздрогнуть обоих. По кухне загуляли сквозняки. Паша Глотов заматерился шепотом, схватил рюмку и, наполнив, оглушил без закуски.
«Господи… – глядя на него, в смятении думал Алексей. – Бедный Пашка… Как же мне повезло!.. Как же мне повезло, Господи…»
– Уезжай, Паша, – бросил он угрюмо и отрывисто. – Не гневи Бога. Уезжай!..
* * *
За каких-нибудь полтора часа внезапно нагрянувший ветер и впрямь придал городу прифронтовой, а то и блокадный облик. Он вымел из потаенных углов и выволок на улицы такую чертову прорву мусора, что Алексей только диву давался: откуда взялось столько дряни?..
Окончательно распоясавшись, ветер валил рекламные щиты на разножках и толкал на стоянках машины с такой силой, что те с перепугу включали противоугонные устройства и принимались надрывно выть и причитать.
Прохожих и лотошников поубавилось, и тем не менее жизнь продолжалась. Лица идущих навстречу выражали досаду по случаю мерзкой погоды, но не более того. Исхода беженцев также не наблюдалось… Не чувствуют за собой никакой вины или просто надеются на русский «авось»? В Америке бы уже, наверное, была всеобщая паника… Как в тридцать восьмом…
И Алексею невольно вспомнилось, как лет десять-двенадцать назад его угораздило попасть в шторм на Волге. Плоскодонная дюралевая «Москва» содрогалась и скрипела всеми своими хрупкими сочленениями. Двухметровые волны брали кораблик на излом. Пока шли вперевалку вдоль берега, было еще ничего. Приключения начались, когда «Москва» поравнялась с причалом и легла в разворот.
Первая же волна шлепнулась всей своей студенистой тушей прямо в одно из трех огромных окон на носу – крайнее слева. Лист оргстекла вылетел из хлипкой резиновой рамки и упал на передний ряд сидений (слава Богу, пустой), а по салону от носа к корме прокатился мутный полуметровый вал октябрьской ледяной воды.
Вскочившие пассажиры, приглушенно матерясь, отряхивали с оскорбленным видом рукава от влаги. Следующая волна все так же аккуратно, не разбив, выдавила следующее окно – и вал прокатился по салону вторично. Судорожно поджавший ноги Колодников видел, как сантиметрах в пяти от его подошв проплыла чья-то серенькая беретка с трогательным хвостиком. И лишь тогда пришла на ум изумленная восторженная мысль: «Братцы! Да ведь мы, кажется, тонем!..»
Тут же вспомнился «Морской волк» Джека Лондона: женский пронзительный визг, давка у шлюпок… Так вот ни черта подобного! Пассажиры «Москвы» с нездоровым, но радостным любопытством наблюдали за собственным караблекрушением. И только когда высадило третье (последнее) окно, а в салоне вовсю гуляли волны, народ (причем далеко не весь) с видимым сожалением потянулся по лесенке на палубу, то и дело оглядываясь и явно боясь прозевать, как будем тонуть…
Да, господа, это вам не Америка…
Хотя лет десять-двенадцать назад мы еще точно знали, что кораблекрушения случаются только за границей, у проклятых капиталистов. Советские были, непуганые… А впрочем, какая разница: советские, несоветские!.. Взять нынешний случай: одни ведь богатенькие бегут, да и то не все, а так – самые робкие… А прочие вон играют в домино да посмеиваются.
Смешное и страшноватое видение посетило Колодникова. Ну, допустим, Апокалипсис… Вот именно так, как он описан Иоанном. Изливаются с неба чаши, восходит звезда Полынь, лезет из моря многорогий тысячеглазый зверь… А кто-то даже на этом будет наваривать бабки. До последнего. «А то, типа, поздно потом, братва!..» Хм… А неплохая, кстати, мысль. Фирма «Двадцать четыре старца».
"БЕРЕМСЯ ОТМАЗАТЬ НА СТРАШНОМ СУДЕ ПО ШЕСТОЙ, СЕДЬМОЙ И ВОСЬМОЙ ЗАПОВЕДЯМ.
ОПЛАТА – ПО ДОГОВОРЕННОСТИ". А что? Звучит вполне солидно… Нисколько не хуже, чем на тех листовках насчет кармы…
Вот ведь времечко, а? Стоит пошутить, как выясняется, что это уже было сказано всерьез. Тебе – шуточки, а люди с этого со всего деньги давно гребут…
* * *
О Пашином несчастье Колодников решил дома не говорить, чтобы не вызвать у Александры неприятных воспоминаний об ознаменованном оплеухой вечере, и ограничился лишь рассказом про суматоху в райотделе да еще про то, как ему с помощью оперуполномоченного удалось выручить трудовую книжку.
– Кстати… – как бы невзначай добавил он. – Встретил на обратном пути Кирюшу Чернолептова. И знаешь, что он мне сказал?.. Приятельница твоя квартиру в соседнем доме покупает… Ну, медиум, ты еще с ней тогда блюдце по столу гоняла… Как ее? Мила, что ли?..
Новость эту Александра восприняла равнодушно, ничего такого не заподозрив, и лишь поморщилась, когда Колодников помянул ее давнее увлечение спиритизмом. Грех, братцы, грех. «Ворожеи в живых не оставляй…» Так, кажется, у Моисея?..
– И где только люди деньги берут?.. – закруглил Алексей, весьма натурально позевывая.
Но тут в разговор внезапно вмешался Димка.
– Это которая сейчас всем гадает? – сердито спросил он. – Тюрморезова?.. Ну, она у меня еще «извини» попросит! Подельника мне спугнула, овца…
– А ты-то ее откуда знаешь? – не поняла Александра.
– Откуда… – Димка фыркнул. – Говорил ведь лоху: не держись за гадалок – за Бога держись!.. Нет, пошел… А она ему, слышь, ма… Забирай, говорит, все бабки, какие есть, и уматывай из города! А то двух дней, говорит, не проживешь…
– Н-ну… так, наверное, карты выпали… – осторожно и вроде бы насмешливо предположил Алексей.
– Ага! – сказал Димка. – Выпали!.. А то я не знаю, кто ее подговорил… и за сколько… А ты еще спрашиваешь, где люди деньги берут! Там и берут…