Глава 14
– Заходи… – сказал Борька и, чуть подавшись через порог, прислушался к гулкой ночной тишине подъезда. Потом окинул настороженным глазом оба лестничных пролета. – Кошелка моя к матери на два дня уехала… – вроде бы слегка осипнув, сообщил он. – Так что в кухне потолкуем… Только ты, слышь, прямо у порога разуйся… Где ж ты столько грязи-то во дворе нашел?..
Дрожащий по-овечьи Колодников покорно освободился от изгвазданной обуви и, оставшись в носках, двинулся за Борькой, оттискивая на чистом линолеуме влажные, с индейской косолапинкой следы. Сел на предложенный табурет и, стянув с бедной своей головы мокрую лыжную шапочку, бессмысленно уставился на обшарпанный допотопный чемоданчик с окованными углами, извлекаемый электриком из-за газовой плиты.
Сосредоточенно сопя, Борька с видом вызванного на дом врача «скорой помощи» приоткинул крышку и, поклацав железом, вынул из чемоданчика пассатижи, отвертку и, наконец, высокую банку темно-коричневого стекла с наклейкой «Осторожно! Ядохимикаты!» Отвертку и пассатижи он отправил обратно, а банку поставил на стол. Снова спрятал чемоданчик за плиту, добыл откуда-то две стопки и, отвинтив пластмассовую крышку банки, наполнил их всклень прозрачной жидкостью, на поверку оказавшейся обыкновенной водкой.
– Куртку-то скинь, – хмуро сказал Борька, захлопнув дверцу холодильника и выставляя на стол эмалированную миску с квашеной капустой. – Да прямо сюда брось…
Выпили, обойдясь без тоста. Не зная, с чего начать, Алексей с остановившимся взглядом долго жевал капустную прядь, показавшуюся ему совершенно безвкусной.
– Значит, огреб, говоришь, сдачи?.. – задумчиво молвил Борька, и Колодников отважился наконец поднять глаза.
– Почему?.. – спросил он испуганно.
Электрик диковато усмехнулся и, подавшись к Алексею поближе, зашептал, хотя во всей квартире, кроме них, не было ни души:
– А то не видно, что ли?.. Хочешь, расскажу, как у тебя сейчас дело вышло?.. Отвесил ты своей бабе плюху. Так?.. Ну, чего башкой трясешь?.. Что ж я, не слышал, как ты там с ней внизу разбирался? Отвесил-отвесил… Потом выскочил во двор, пока она ментовку не вызвала… Добежал до арки. И там тебе твоя же плюха и вернулась… Верно?
Колодников с ужасом уставился на электрика. Втайне он и сам обо всем уже догадался, но одно дело – знать про себя и помалкивать… А вот услышать то же самое со стороны…
– Моя? – беспомощно повторил он.
– Ну а чья? Моя, что ли? – Электрик нахмурился и снова наполнил стопки.
Майка на Борьке была полосатая, как тельняшка, с глубоким вырезом. На бледной молодцевато выкаченной груди путались в негустых седеющих волосах нанизанные на одну цепочку православный крестик, оловянный католический образок с Божьей матерью, буддийский мягкий амулет из красной шерсти и еще что-то, чуть ли не клык Магомета. Предусмотрителен…
– За тех, кому повезло, – глуховато сказал Борька. – За нас, Петрович…
Алексей с отчаянием смотрел на свою стопку и почему-то все никак не мог заставить себя протянуть к ней руку. Зря он приперся к Борьке. Проще уж было забыть то, что стряслось с ним сейчас во дворе, списать все на расстроенные нервы, на мгновенное помутнение рассудка, на алкоголь наконец… А от всего остального – и вовсе отмахнуться: дескать, не мое это дело, милиция есть – вот пусть она во всем и разбирается…
– Почему?.. – еле слышно повторил он.
Электрик молчал и с хрустом закусывал капустой.
– Во!.. – сказал он, дожевав, и ткнул себя пальцем в бледную ляжку.
Алексей не понял. Тогда Борька заголил ногу повыше и предъявил старый рубец.
– Четырнадцать лет мне было… – сообщил он, как бы сам тому удивляясь. – Подловили мы с пацанами Толяна Колобка – к девчонке он к одной с нашего двора клеился… Видишь, даже кликуху его до сих пор помню… А я только-только ножик себе сделал из напильника, рукоятка – наборная, в три цвета… На нем и опробовал тогда – на Колобке… Ребята меня потом сильно уважали…
– А почему в ногу?.. – туповато спросил Алексей, не сводя глаз с белого твердого шрама.
– Ну как… – несколько замялся электрик. – Я ж говорю: пацан, четырнадцать лет… В живот сажать испугался, в ляжку засадил… И слава те Господи, что испугался. А если бы зарезал, представляешь?.. – Борька одернул левую трусину и с болезненной гримасой взялся за ребра с обеих сторон. – И шпангоуты – тоже пацаном, только уже малость постарше был… – пожаловался он. – Тогда у нас что ни день драки шли – район на район. Цепями дрались, шкворнями, трубками – чем попало… Ну и потоптали мы одного с новостройки… А теперь вот второй год уже: чуть дождик – скрипят шпангоуты, спасу нет… Ты думаешь, я почему пью-то? Болят, стервы… Ну, про колотые раны на заднице я тебе вроде рассказывал…
– Рассказывал… – сдавленно подтвердил Алексей.
– Ну вот… А полтора года назад понесло меня, дурака, среди ночи на улицу… Тогда еще, помнишь, водку прямо в киосках продавали… И как меня, Петрович, в этой арке накроет!.. – Борька уронил стриженую башку и горестно ею потряс. На маковке нежно розовела круглая плешинка величиной с бывшую пятикопеечную монету, тоже пересеченная шрамиком. – Ну, думаю, все! Полундра, сам лечу… Не дай Бог! Все равно что в бетономешалку кинули, понял?.. Очнулся – в травматологии. Места живого нет, врачи диву даются, мент пришел – тоже глазами хлопает… Это еще нашли меня быстро, а то бы кровью запросто истек… Или замерз бы, как тот алкаш… А так – в самое времечко угодил: начало сентября, ночи теплые, народ то и дело в арку отлить забегает…
Борька недовольно покосился на неопорожненную стопку Алексея, но замечания на этот раз не сделал. Просто плеснул себе на донышко из коричневой стеклянной банки со зловещей предостерегающей надписью и чокнулся, намекая. Алексей Колодников сделал над собой усилие и выпил. Дождь за кухонным окном уже не шуршал, а вовсю шумел, по черному стеклу бежали водяные наплывы. Словно из ведерка окатили…
– И вот лежу это я в травматологии, – продолжал шептать Борька, то и дело облизывая вывороченные губы и оглядываясь, отчего Алексею было особенно жутко его слушать. – А сам дырки считаю. И все сходится, прикинь!.. С синяками только не разобрался… А поди разберись! Сколько я их кому по молодости лет понавешал… Упомнишь разве? И все они мне в этой арке одночасьем и вернулись. Попросил сестричку зеркало поднести – веришь? – сам себя не узнал! Один фингал вместо морды…
– И ты… никому ничего?.. – недоверчиво, со страхом вымолвил Алексей, глядя во все глаза на Борьку. – Ни врачу, ни ментам?..
– Да вот сообразил как-то… – Борька запнулся, подумал секунду. – Не, сообразил я уже потом!.. – с сожалением поправился он. – А тогда – так… забоялся… Тут самому-то поверить страшно, а уж кому другому сказать…
Борька покряхтел, насупился.
– Я ведь еще почему за тебя тревожился-то?.. – доверительно молвил он. – Вижу: крыша у тебя от всего от этого чуток поехала… Не дай Бог, думаю, ментам лишнее ляпнет, а то еще в газету сдуру побежит… Такое, знаешь, тоже однажды было…
Алексей взялся за переносицу, потом беспомощно оглянулся по сторонам, обыскал лежащую на свободном табурете куртку и, найдя мокрые очки, принялся протирать стекла краем свитера. Долго протирал. Дольше, чем нужно.
– Погоди… – хрипловато сказал он и зачем-то оседлал физиономию очками. – Погоди, дай припомнить…
Борька понимающе кивнул и умолк, с сочувствием глядя на взъерошенного пришибленного Колодникова. В окно плеснуло светом, потом грохнуло.
Подзатыльники… Подзатыльниками Колодников когда-то щедро награждал Димку, учившегося с первого класса из рук вон плохо… Да-да, а один раз даже предпринял попытку выпороть прогульщика ремнем, правда, неумелую и неудачную – от справедливого возмездия оболтуса спасла Александра… («Вас что, по голой… по голому телу пороли? – сердито спросил эксперт. – Штаны, что ли, с вас снимали в этой арке?..»)
Вот и объяснилась та загадочная красноватая припухлость чуть ниже талии – ни дать ни взять оттиск пряжки брючного ремня. Толчки локтями в ребра Колодников, надо полагать, нанес согражданам в набитом битком троллейбусе… А слабенький шлепок по левому глазу, выбивший сноп бенгальских искр? Да подрался, наверное, в раннем детстве – в песочнице там или в садике… Ладошка-то – слабенькая, легкая…
Точно, точно!.. И те три параллельные царапины на щеке Александры… Это ж она его, Колодникова, полоснула… даже еще женаты не были… Чуть ли не при первом знакомстве, когда она из себя черт знает что строила… спичку к заднице не поднеси!..
Тут перед расфокусировавшимися глазами Колодникова возник какой-то смутный предмет, оказавшийся стопкой в корявых Борькиных пальцах.
– Прими, – сурово повелел электрик. – Не нравится мне, слышь, как у тебя морда дергается… И закусывай давай!..
– То есть это что же?.. – сдавленно спросил Алексей, беря стопку дрогнувшей рукой. – Значит, и Костик этот… из второго подъезда… Мне опер сказал, череп в двух местах проломлен, монтировкой по башке били…
Борька мрачно кивнул.
– Сам и проломил кому-то, – ворчливо отозвался он со вздохом. – Да у всех у них, кто за рулем, либо монтировка под сиденьем наготове, либо палка резиновая…
За окном еще раз вспыхнуло и громыхнуло. Колодников тихонько застонал и, морщась, выцедил водку. Лекарство пьют с таким выражением. Честно сказать, беспомощно прозвучавший вопрос насчет Костика Алексей задал по одной-единственной причине – лишь бы протянуть время. Однако способность соображать уже возвращалась, хотя лучше бы она этого не делала.
– Что же это, Борька? – еле слышно выдохнул Алексей. – Как же теперь?..
И опять он спросил не о том. Вернее – о том, но тут же пошел на попятный, в последний момент подменив один вопрос другим.
Борька крякнул и негромко выругался.
– Хреново теперь, Петрович, – сказал он в сердцах. – И не просто хреново… Ты когда из дому сейчас выскакивал – двенадцати не было, так?.. А плюха твоя тебе где вернулась?
– Возле стойки… Ну, где ковры выколачивают…
Борька присвистнул и надолго замолчал, уйдя в тревожное раздумье.
– Чуть ли не у подъезда, короче, – с тоской проговорил он наконец. – Раньше-то – как было?.. С полпервого до часу ночи и только в самой арке… Я ж тебя в тот раз не зря доставал-то! Проверить хотел…
– Это когда ущипнуть просил?.. – с замиранием догадался Алексей.
– Ну! Того, правда, так и не нашел, кто щипал… Поймал потом алкаша одного, ну, и он мне, слышь, за бутылку по уху себя смазать разрешил… Легонько, конечно… Мне ведь тоже, знаешь, уродоваться потом неохота было…
– И согласился… алкаш этот?.. – Алексей тоже понизил голос.
– А то нет? За бутылку-то!.. Выписал я ему плюху, выхожу ночью во двор… И только-только в арку сунуться нацелился – бац мне по уху! А пять минут первого на часах… То есть тогда уже все это дело пошло разрастаться, понял?.. А уж как ворота поснимали… – Борька махнул рукой и безнадежно вздохнул. – Сначала двор перемкнуло, а там, глядишь, и весь район накроет… Ты телевизор-то – как? Смотришь?..
– А что там?
– Что-что!.. – с досадой сказал электрик. – Москва уже о нас передает. Разгул преступности, то-се… Это, будь уверен, всех ментов на ноги поднимут, по ночам патрулировать начнут. А менты – ну, сам прикинь! У них же каждый, пойми, замаран… Даже если он и не убивал никого до смерти – все равно ведь ногами топтал, дубинкой чистил что ни день!.. Работа у них такая… И вот ты прикинь, Петрович: прослужил ты, скажем, лет десять в ментовке – и как все это разом на тебя вернется!.. Да сдохнешь тут же, кто ж такое выдержит?.. А там, не дай Бог, комендантский час объявят – нос на улицу не высунем… А то и стрелять начнут – с дура ума…
Колодников почувствовал, что задыхается, просунул руку за горловину свитера, рванул вместе с воротом рубашки. Треснула материя, отскочила пуговка…
– Ты погоди… – хрипло выговорил Алексей. – Ты… ты мне вот что скажи… Что это? Конец света, что ли?.. Второе пришествие?..
Сам испугался своих слов и притих. За окном ослепительно полыхнуло, гром выдержал паузу – и оглушил, раскатился.
– А оно тебе интересно? – недовольно спросил Борька, переждав долгий грохот за окном.
Колодников заморгал.
– Т-то есть…
– Конец света, конец света… – передразнил Борька. – Ты гляди, как бы тебе самому конец не пришел! А свет – он, знаешь, сам о себе позаботится…
– Нет, но… – пришибленно пробормотал Алексей. – Ты же два года уже… Ну, чуть меньше там… полтора… И-и… ни разу не задумался: что вообще происходит?..
Борька еще раз вздохнул, потом как бы невзначай огладил болтающиеся на груди крестики, ладанки и прочие амулеты. Покосился сердито.
– Знаешь, что я тебе, Петрович, скажу? Не нашего это ума дело… Нам с тобой главное – что? Что мы с тобой оба… Ну, как это сказать?.. Ну, вроде как очистились. Нет за нами ничего, понял?.. А остальные пускай как хотят…
Алексей, казалось, не слышал. Медленным движением он снял очки и, бросив на стол рядом с банкой, неловко поднялся с табуретки. Выпрямился. Волосы – дыбом, глаза – незрячие.
– Мне отмщение… и Аз воздам… – запинаясь, с тихим сумасшедшим смешком выговорил он.
– Чего?.. – поразился Борька и тоже привстал, глядя на Алексея с откровенной тревогой.
Действительно, физиономия у Алексея Колодникова была в этот миг такая, что поневоле встревожишься. Сначала лицо его выражало ужас и только ужас, а затем вдруг озарилось шальной улыбкой, исполненной изумления и злорадства.
– Вот!.. – ликующе, со всхлипом выпалил Алексей и произвел вдохновенный, хотя и решительно непристойный жест – от локтя, сразу почему-то успокоивший электрика.
– Ты это кому? – с интересом спросил Борька и, все еще помаргивая, снова опустился на табурет.
– Им! – победно прорычал Колодников, стискивая кулаки. – Им, сукам! Что? Допрыгались, твари!.. Кру-тые!.. Ну и где вы теперь все будете?.. С бицепсами вашими, со стволами, с машинами у подъезда… Идешь – взглянуть на него боишься… Сволота, убийцы!.. Вот когда за все ответите! Крышка вам теперь, господа, крышка! Крышка!..
Ощерясь, он торжествующе ляпнул ладонью по кухонному столу, заставив все на нем подпрыгнуть и едва не разбив заодно свои же собственные очки.
– Выпьем! – рявкнул Колодников, хватая банку с надписью «Осторожно! Ядохимикаты!»
Дождь за окном почти стих. Оборвавшаяся напоследок молния расщепилась корнеобразно и ушла, надо полагать, сразу по нескольким грешникам…
* * *
Трудно, ох, трудно дались Алексею эти два в общем-то недлинных лестничных пролета между третьим и вторым этажами. И не в выпивке было дело, хотя коричневую банку со страшной наклейкой они с Борькой почти прикончили. Хмель не то чтобы улетучился – нет, он как бы прижух, затаился до времени, стоило Колодникову вспомнить про Александру. Как же теперь к ней подступиться-то, а?.. Сразу огорошить тем, что стряслось во дворе и вообще на белом свете, или все-таки попросить сначала прощения?..
«Тоже мне – воздаяние!.. – желчно мыслил доедаемый совестью Алексей, топчась в нерешительности на промежуточной площадке между этажами. – Да за такие дела в асфальте растереть мало… подонка!.. Жену ударить! Ну не сволочь, а?.. Надо же, пощечину ему вернули… Всего-навсего! Да я бы на их месте…»
А на чьем, собственно?
«Все-таки я неверующий… – уныло подумал он. – Раз такой вопрос задаю…»
Кое-как одолев оставшийся пролет, Колодников горестно взглянул на кривовато прибитый жестяной номер и осознал, что отпереть дверь собственной квартиры он пока не в силах. Потом перевел взгляд на испачканные в дворовой грязи туфли. Хорошо бы выйти из подъезда и помыть где-нибудь в луже… «Да-да, конечно! – обрадовался он. – Все-таки какая-никакая, а отсрочка…»
Дождь кончился, с карнизов и деревьев капало. Светящихся окон осталось совсем немного, во дворе было черным-черно. Алексей сошел с крыльца и двинулся по асфальтовой дорожке к той арке, что выводила на проспект. Глотнуть ночного воздуха и набраться решимости. Заодно и туфли отмоются…
Пока добрался до светлой каменной норы, ноги он промочил окончательно. Интересно, а это… ну, это вот… то, что вернуло ему оплеуху… Оно еще действует или уже нет? Борька говорил: раньше – до часу ночи, но это раньше… А теперь?
Колодников поежился и огляделся. Прямо хоть возвращайся к Борьке и проси, чтобы позволил ущипнуть… («Только больно, учти, до синяка…»)
– Мне ничего не грозит… – недоверчиво прислушиваясь к собственному голосу, с запинкой произнес Алексей. И еще раз, потверже: – Мне ничего не грозит…
Ошарашенно пожал плечами и вдруг тихонько засмеялся. Всю жизнь! Всю жизнь он боялся ударов, драк, крови… Скрывал свою трусость, стыдился ее… А стыдиться-то, оказывается, было нечего! Так-то вот, господа! Бог – не фрайер… Триста раз подумаете теперь, прежде чем кулак занести… или там на курок нажать… А то придумали! Чуть что: «Стрелять!.. Стрелять!..»
Впереди сияли мокрые асфальты проспекта. Алексей миновал арку и, выйдя на свет, оглядел хлюпающие при каждом шаге туфли. А, сойдет! Хотя… Колодников приблизился к луже под фонарем и, ступив в нее, слегка подрыгал левой ногой – ополаскивал каблук.
А ведь надо полагать, что сегодня ночью происшествий не было. А значит и не будет… до утра… Вон какая гроза прошла! И в самое-самое время: все по домам сидели, носа не высовывали. Впрочем… (Колодников тревожно призадумался.) Охранника и бывшего замполита Сергея Григорьевича накрыло ведь прямо в компьютерной… Стало быть, получается, что и стены не спасут?.. Освятить-то – забыли…
– Почему в нетрезвом виде?..
Алексей вздрогнул и обернулся. Приближающихся шагов он не услышал вообще. Да и немудрено: все вокруг капало и хлюпало. Блюстителей порядка было двое. Равнодушный мордоворот-сержант в сверкающей кожаной куртке и лопоухий мальчишечка неизвестного звания в не менее сверкающем мокром плаще с капюшоном. Надо же! Стоило кончиться дождику – тут же и повылезли. Как грибы… Ах да, мы ж ведь теперь – криминогенная зона… Ночной патруль…
Секунду Колодников непонимающе смотрел на подошедших, затем, осененный, стремительно оглянулся в сторону арки. Если менты разгуливают живехонькие и даже небитые – стало быть, и впрямь все уже кончилось… на сегодня…
– Который час?..
Лопоухий мальчишечка, услышав дерзко прозвучавший вопрос, заметно обиделся. Сержант остался равнодушен.
– Поздний… – лениво пропустил он сквозь зубы и, как бы невзначай похлопал Колодникова по животу. В правом кармане куртки брякнули ключи с брелоком, впрочем, особых подозрений не вызвав.
– Документы с собой есть?
Документов с собой у Алексея не случилось. Он виновато развел руками и снова уставился на стражей порядка. Лицо его было распялено диковатой восторженной улыбкой. Во-первых, на улице его еще ни разу не брали, а во-вторых: они что, не понимают, насколько им повезло? Окажись они здесь часом раньше… Да подумать страшно, что бы с ними стало!
– Ребята… – умиляясь своему великодушию, растроганно проговорил Колодников. – Вы не поверите… Но я так счастлив, что вы целы-невредимы…
Менты многозначительно переглянулись и, молча кивнув друг другу, подступили к задержанному с двух сторон.
– Да я сам… – слабо отстраняя от себя их руки, весело говорил он. – Я сам пойду… Куда? Туда?.. Без проблем!..
Втроем они двинулись к ночному перекрестку, где подобно кубику искусственного льда тлела, наполненная изнутри белым холодным светом, недавно, видать, поставленная будка. Ночное приключение казалось Колодникову безумно забавным: нет, ну, в самом деле! Тут, понимаешь, Апокалипсис надвигается, а эти два придурка в форме вместо того, чтобы ноги уносить, пьяных россиян по городу вылавливают…
– Только об одном прошу… – пока шли, со слезой втолковывал им Алексей. – Только об одном… К арке этой – близко больше не подходите!.. Ни завтра, ни послезавтра – никогда!.. Вот вы меня ведете, а сами живые… Это вам повезло сегодня просто… Так что к арке этой – ни-ни… Ну я-то знаю, это ж мой дом! То есть лучше даже и не суйтесь!.. Ну, что я, врать, что ли, буду? Вы его за квартал, этот дом, теперь обходите… если жизнь дорога…
– А хули ты нам грозишь? – со скукой осведомился сержант, открывая дверь и пропуская Колодникова в стеклянный куб.
– Я-а?.. грожу?.. – удивился тот, плюхаясь на какое-то весьма жесткое сиденье. – Я не грожу! Я предупреждаю…
Черт его знает, то ли водка у Борьки была замедленного действия, то ли в коричневой склянке раньше и впрямь хранились какие-то пагубные для мышления химикаты, но в милицейском логове Колодникова разобрало окончательно.
– Хана вам, – вещал он, послушно выворачивая карманы и что-то там подписывая. – Мой вам совет: пока не поздно… мотайте из этого города!.. Точно вам говорю! Мотайте… Иначе – кранты!.. Жалко мне вас, понимаешь? Несмотря ни на что… Нет, ну сам вспомни: скольких ты затоптал, дубинкой забил… И ка-ак это все тебе разом – н-на!.. Не понял… – Колодников тупо уставился на пододвинутые к нему ручку и бланк, слегка напоминающий листок учета кадров. – С-с-зачем?..
– Объяснение пиши, – процедил сержант. Нет, не сержант. Старший лейтенант. Когда это он успел?.. (Алексей хихикнул.) А!.. Сержант – вот он, а это уже другой… Хозяин будки.
«Былъ пьянъ», – печатными буквами вывел Колодников в мелко разграфленной части документа и, обозначив дату, расписался.
Юмора не поняли.
– А почему с твердым знаком?
– В конце слова… после твердой согласной…
А вот дальше память Алексея Колодникова на какое-то время затуманивается. Кажется, лейтенант сказал ему что-то очень обидное, потому что Алексей, помнится, вскочил и вне себя принялся вдруг хрипло выкрикивать в адрес милиции страшные угрозы, мешая ругань с цитатами из Евангелия. Потом еще была какая-то решетка, за которую его втолкнули (надо полагать, прямо там, в будке) – и отдаленный, словно донесшийся из иного мира скрипучий голос лейтенанта: «Вызывай машину…»
В себя он пришел на заднем сиденье, стиснутый с боков двумя огромными равнодушными парнями почему-то в коричневых комбинезонах, перехлестнутых множеством ремней. Должно быть, Алексей и им что-то успел сказать, поскольку шофер (тоже огромный, коричневый и перехлестнутый) покручивал головой и приговаривал, не оборачиваясь:
– Крутой… Ну, крутой… Посмотреть бы, что ты завтра запоешь!..
