Глава 4

Над ратушной площадью гремел зычный голос глашатая:

— Слушайте, жители вольного города Гамбурга! Сегодня по приговору магистратского суда на этой площади предаются справедливой и заслуженной казни через усекновение главы семьдесят три злодея, именующих себя братьями витальерами, кои пиратством, грабежами и прочим насилием притесняли жителей славного города Гамбурга и всех прочих городов Ганзейского союза. Вина их ужасна, преступления бесчисленны. Казнь состоится сейчас же по объявлении приговора, и да свершится сие по воле Господа и решению магистратского суда. Сегодня будут казнены Клаус Штертбеккер, Гедике Михельс, Вичман, магистр Хайнц Вигбольд…

Фамилии прочих «джентльменов удачи» утонули в шуме приветственных голосов. Совсем недавно эскадре Ганзейского союза, несколько лет пытавшейся поймать неуловимых приватиров, вдруг посчастливилось застать врасплох несколько кораблей этих бесстрашных пленителей моря. После короткой жестокой схватки шесть сотен пиратов оказались в плену, причем имена некоторых из них в балтийском приморье нагоняли ужас не только на купцов, но и на местных баронов.

Окрыленный такой удачей, мэр Гамбурга отказался отпустить пленников за выкуп, хотя предводитель витальеров обещал за свободу доставить в Гамбург золотую цепь такой длины, что ею можно будет окружить город по периметру стен. О заманчивом предложении горожане шушукались уже несколько дней. Подумать только, ведь где-то ж цепь лежит, и если Клаусу и его пиратам отрубят головы, этакая уйма золота останется припрятанной. Кто знает, может, и до Страшного суда! Участь сокровищ внушала определенную жалость к морским разбойникам и даже к их предводителю. Сейчас тот стоял на эшафоте, с презрением глядя на гомонящую толпу, на палача в неизменном алом колпаке с прорезями для глаз, и, слушая приговор, покусывал рыжий ус. Наконец глашатай умолк, и на эшафот, стуча по ступеням резным посохом, взошел бургомистр:

— Есть ли у тебя последнее желание? — поглаживая массивный знак бургомистерской власти на груди, надменно поинтересовался городской голова.

— Есть, — осклабился Клаус. И от этой свирепой ухмылки по толпе зевак прокатился сдавленный вздох ужаса. — Построй моих людей цепочкой, одного за другим. После того, как этот боров отрубит мне голову, я встану и пробегу мимо них. Тех, кого мне удастся миновать, ты помилуешь.

Бургомистр удивленно развел пухлыми ручками.

— Не вижу причины для отказа. Тем более ничего не изменится, если выполнят твою просьбу.

Из толпы раздались заинтересованные крики:

— Вот это да!

— Пусть! Экий выискался!

Заинтригованный не менее прочих, бургомистр милостиво кивнул:

— Хорошо. Раз такова последняя воля — будь по-твоему.

Охочая до зрелищ толпа взорвалась рукоплесканиями и криками одобрения. Спустя несколько минут все приговоренные, цвет братьев-витальеров, стояли цепочкой чуть поодаль от деревянной плахи, хранившей следы множества ударов, пресекших чьи-то дни. С насмешливой ухмылкой обведя взглядом толпу, пират опустился на колени, примостил голову в углубление и схватился руками за деревянные поручни по обе стороны широкой колоды. Палач не спеша подошел к жертве, с видом художника оценил ее расположение, принял из рук ассистента меч правосудия, взмахнул, опустил, ухнув, и окровавленная голова с жутким оскалом скатилась в подставленную корзину. Но не успел палач обтереть тряпицей орудие казни, как обезглавленный Клаус оттолкнулся руками от сжимаемых мертвой хваткой деревянных штырей и пошел, нет, побежал вдоль строя. Толпа взвыла от ужаса и бросилась бы наутек с ратушной площади, но тут палач, раздосадованный столь резвым поведением трупа, устремился вслед убегавшему пирату с криком: «Стой! Чертово семя!»

Он уже почти догнал Клауса и даже выставил ногу, чтобы подсечь мертвого бегуна, но вдруг кто-то с силой ударил палача в коленный сгиб, отчего тот, крича, завалился на спину.

— Куда? — послышался над головой в колпаке жесткий голос, похожий на рык. — Пусть бежит.

Разъяренный палач вскочил на ноги, отпрянул к плахе, схватил меч и с ревом бросился на обидчика. Богато одетый бородач гигантского роста даже не подумал скрываться или хвататься за оружие.

Заплечных дел мастер с выдохом обрушил меч на глумливого невежу, но тот, не изменяясь в лице, чуть уклонился в сторону, перехватил запястье противника, чуть повернул его и основанием ладони второй руки ударил по плоскости клинка с такой силой, что та прилетела аккурат в лоб поставщика адской кухни. Череп палача отозвался колокольным звоном, и бедолага растянулся на земле без чувств. Теряя интерес к нему, гигант перевел взгляд на лежащее в нескольких шагах впереди обезглавленное тело.

— Один, два, три, десять, восемнадцать! — во всеуслышание объявил неизвестный. — Впрочем, роли это не играет. Все они помилованы.

— Стража! — возмущенно заголосил бургомистр.

Горожане свистели и улюлюкали, понимая, что наступил истинный праздник, и невесть когда еще удастся посмотреть на такую замечательную казнь. Да и удастся ли? Будет о чем рассказать детям и внукам.

Стражники, лучше бургомистра оценившие воинские навыки громадины-бородача, вяло подчинились команде, опасливо поглядывая на меч у бедра черт знает откуда взявшегося чужестранца.

— Стойте где стоите, — командным голосом рявкнул тот, и стражи порядка не замедлили воспользоваться случаем выполнить четко изложенный приказ.

— Я — Мишель Дюнуар, барон де Катенвиль, — произнес бородач с таким видом, будто это имя должно было открывать ворота в Европе так же легко, как мифический «Сезам» — скальную твердь под Багдадом. — Я привез в Гамбург папское помилование для всех этих господ.

— Какое еще помилование? — должно быть, не совсем придя в себя от возмущения, завопил бургомистр.

— Да какое угодно. Вот от Папы Бонифация IX из Рима, — жестом фокусника Мишель Дюнуар извлек из рукава пергамент с красной печатью. — Вот — от его святейшества Бенедикта XIII из Авиньона. Потрудитесь снять оковы.

— Но этого не может быть! — возмутился городской голова.

— Многого на свете быть не может. И все же есть. Однако этот концептуальный вопрос теологии мы оставим на рассмотрение кафедры философии богословского факультета Сорбонны. Я же здесь с простой и понятной целью: эти люди помилованы, и я их забираю.

— Как бы не так!!! — вне себя от негодования воскликнул бургомистр. — Не для того мы ловили их столько лет, чтобы отпустить!

Мишель Дюнуар покачал головой, хлопнул в ладоши и произнес судьбоносное:

— М-да.

На всех крытых галереях ближних домов, на крышах, даже на окнах магистратуры, стали появляться лучники, ожидавшие сигнала. Волчьи шапки и недобрые взгляды раскосых глаз производили на ошарашенных горожан отнюдь не меньшее впечатление, чем грозные луки с наложенными на тетивы стрелами.

— Я так понимаю, — продолжал гигант, — что налицо мятеж против власти наместника Святого Петра… Полагаю, что дело кончится интердиктом.

— Да, но… — меняя тон, заскулил бургомистр.

— Да, — подтвердил Мишель Дюнуар. — Без «но». Я готов забыть об этом прискорбном инциденте, если славный город Гамбург, или, уж как вы там договоритесь, весь Ганзейский союз, оплатит десять вооруженных быстроходных кораблей для этих господ. В свою очередь, могу обещать, что вы никогда не увидите их на берегах Балтийского моря. Я внятно излагаю свою мысль?

— Как скажете, монсеньор, как скажете, — понурил голову бургомистр. — Снять оковы.

Ночь была туманной. Одна из тех сырых ночей, когда в небе не видать луны и даже волкам становится тоскливо. Вот и сейчас их разноголосый вой, разрывая души, плыл над округой, и туман за пределами освещенного пламенем круга то и дело вспыхивал желтыми огоньками голодных глаз.

— Не нравится мне этот барон, — помешивая уголья в костре сломанной веткой, пробормотал угрюмый детина, видом не слишком похожий на доброго прихожанина. — Какой-то он…

Мужчина замолчал, подыскивая слова:

— Не такой.

— Что ты имеешь в виду, друг мой, — ответил ему второй, разительно отличающийся от мрачного верзилы-собеседника. К обличью его больше пошла бы академическая мантия, нежели подложенная стальными пластинами бригандина.

— Ну вот ты, магистр Вигбольд, хоть и образованный, но сразу видать — наш. А этот… Вот он вроде и барон, и все у него как у барона. Вот только чует мое сердце, не барон он.

— А кто же?

— А бес его знает. Я таких людей прежде не встречал. Но чтоб вот так прийти на ратушную площадь Гамбурга и толпу во главе с бургомистром об колено сломать… Не вяжется это у меня.

— Чего не вяжется, Гедике Михельс? Считай, второй раз на свет божий родился.

— Оно, конечно, так. Но вот ведь как все неладно получается. И приговоры этому барону не указ, и помилование у него на всех нас имеется. Причем слыханное ли дело — от обоих Пап! Вот ты, человек, выросший в монастыре, скажи — возможно ли такое?

— Раз есть, стало быть, возможно.

— Э-хе-хех, — поежился брат-витальер. — Чудно у вас, образованных, голова устроена. Вот ты, магистр семи вольных искусств, а на такой простой вопрос путно ответить не можешь. Мало ли что есть. Коли не может быть, значит, не может.

Гляди. Если бы один Папа указ подписал, другой бы наверняка против него выступил. Да и то сказать, к чему мы этим святошам?

— Вот с этого, друг мой Гедике, и следовало начинать, — чуть свысока менторским тоном произнес магистр Вигбольд. — Зачем мы понадобились обоим святейшествам? Уж точно не в крестном ходе дарохранительницы нести. Хоть вези меня обратно в Гамбург и руби там руки-ноги вместе с головой, а я не поверю, чтобы этот барон настоящие указы привез. Нас всего несколько дней назад у Готланда прихватили. Судьи торопились, будто их черти в задницу вилами тыкали. Так что будь у барона хоть четыре ноги, как у коня, а все равно не поспеть от нашего моря в Рим, затем в Авиньон. А потом снова в Гамбург.

— Вот и я о том, — хлопнул себя по колену Михельс.

— Стало быть, избавитель-то наш, по всему получается, мошенник. Причем такой мошенник, что не приведи господь. Шутка ли — папские ордонансы подделать?!

— И то верно.

— Да уж не сомневайся. Теперь давай прибегнем к высокому искусству, именуемому логикой, и попытаемся для себя уяснить, с кем это нам довелось знакомство свести.

— Да как же тут поймешь?

— Ну не скажи. Известно нам об этом Мишеле Дюнуаре довольно много. Вот, скажем, кому наплевать на святость папских указов?

— Нехристям всяким, — чуть подумав, ответил пират. — Сарацинам. А еще, ну, ясное дело, народу этих торгашей богопротивных.

— Этот, пожалуй, ни на сарацина, ни на иудея не похож, — покачал головой магистр Вигбольд. — На груди у него крест святой. Вчера, когда он умывался, сам видел. Но ты, друг мой Гедике, еще упустил одних неверных, причем тех, кто вот под носом. Как твои усы.

— А ведь точно, — морской волк хлопнул себя по лбу, — схизматики!

— Они именуют себя православными.

— Так что же выходит? Какой-то схизматик нас от казни спас?

— Выходит, — подтвердил магистр. — Я думаю вот что. Этот барон и впрямь из франков. Но тут не так давно ромейский император Мануил и в Италии был, и во Франции, и в Британии — везде себе подмогу искал против османов. Вот этот барон, как пить дать, к нему на службу и подался.

— Ишь ты! Да, лихой парень. — Михельс подбросил веток в огонь. — А эти в лохматых шапках откуда?

— Оттуда же! Император к себе на службу всех берет. Лишь бы умели держать оружие в руках да против него не умышляли.

— Эти оружие держать умеют, — почтительно вздохнул пират. — Значит, он нас в Константинополь везет. Небось на галеры.

В голосе Гедике Михельса послышалась неизбывная тоска.

— Вот это вряд ли, — покачал головой магистр. — Стал бы он из такой дали галерников везти. Но для чего-то мы императору понадобились.

— Слушай, — Михельс вдруг приподнялся с места, — а помнишь, три года назад мы прямо у самого Любека неф захватили? Там для этого императора меха везли. Может, он нас самолично казнить решил?

— А вот это может быть. Очень даже может быть. — Магистр на миг прекратил бросать и ловить на лету еловую шишку. — Эти ромеи, они жуть какие мстительные.

— Так, может, — Гедике наклонился к товарищу и зашептал на ухо, — может, мы того… Ребят поднимем? Охраны же сейчас почти нет. Тартары к реке ускакали. Мы как раз тихонько этого барона по голове тюкнем, чтоб он до полудня не проснулся, и по лесам в обратный путь. А то, ишь! Наобещал с три короба: не появимся мы боле на балтийских берегах! Как же, не появимся, очень даже появимся.

— Это верно. На убой идти неохота. Но и голову барону проламывать тоже нехорошо. Все ж человеку мы жизнью обязаны.

— Если мозгами пораскинуть — мы Клаусу жизнью обязаны. А с бароном: пока едем — обязаны жизнью, а как приедем — смертью обязаны будем. А тут еще, сам подумай: у него бочонок, а в нем — пять тысяч цехинов. Отменные золотые кругляши на десять боевых кораблей. Бургомистр, когда их отсчитал, небось собственным языком подавился.

— Да. Куш изрядный. — Глаза магистра семи искусств азартно блеснули. — К тому же этот самый Дюнуар говорил, что корабли для нас, стало быть, и деньги, по сути, наши… Но только ж ты не переусердствуй.

— Да ладно, — оскалился Гедике Михельс, — это ж не, как там ее, логика. Тут меня учить не надо. — Он стянул с головы колпак и начал горстями засыпать его землей.

— Сделаем так, что и не пискнет.

— Хорошо, давай. Я людей покуда разбужу.

— Заметано. Только пусть лежат и до сигнала не ворочаются. Там, в шатре, мы и вдвоем управимся.

Две тени скользнули в тумане мимо часового к большой палатке, разбитой посреди лагеря. Песок соснового леса глушил шаги, но, кажется, почувствовав неведомых гостей, охранник бдительно повернулся на другой бок и трубно захрапел, отгоняя голодных волков.

— Надо бы меч взять, — прошептал один из заговорщиков.

— Потом, — в лад ему ответил второй. — Не ровен час проснется. Главное — барона оглушить. С прочими управимся.

Они неслышно прокрались в шатер. На лежанке, укрывшись длинным походным плащом, лежал двухметровый гигант. В изголовье торчала рукоять меча. Михельс потянулся за ней, но тут же отдернул руку, получив увесистый тумак от приятеля.

— Нет, договорились же!

Пират со вздохом оставил оружие, размахнулся и обрушил набитый песком колпак на голову спящего.

— Вот так. И не дернулся.

— Где тут золото? — сразу же засуетился Гедике. — Здесь несколько бочонков. Вот этот.

Михельс поддел крышку черешком ложки. Вспышка! Оглушительный грохот потряс шатер. Вернее, сам шатер сдуло как ветром. Контуженные пираты трясли головами, пытаясь восстановить целостность восприятия окружающего мира.

— Зажгите факелы, — раздался чуть в стороне насмешливый голос Мишеля Дюнуара. — С добрым утром, господа!

В тумане вспыхнули огни, и к месту, где только что стояла палатка, в сопровождении дюжины свирепых воинов в волчьих шапках вышел сам хозяин «апартаментов».

— Я вижу, джентльмены, у нас есть повод серьезно поговорить. Гедике Михельс, ваш дурной нрав известен всякому на сотню миль от берегов Северного и Балтийского морей. Но вы, магистр! Вы же учились в Оксфорде!

Вигбольд опустил голову.

— Вы что же, решили, что кто-то из ваших, с позволения сказать, клиентов заказал привезти вас для расправы?

— Император Мануил, — хмуро ответил выпускник Оксфорда.

— Ну, хоть не тибетский далай-лама. И на том спасибо, — насмешливо хмыкнул Мишель. — Успокойтесь. У меня на вас другие планы. В ближайшее время вы будете переправлены в крымскую Готию. Этот край заселяют выходцы из знакомого вам Готланда. Так что язык похож, разберетесь. Для вас генуэзские мастера строят десять превосходных каракк. Экипажи уже набираются. Ближайшая задача — сделать так, чтобы ни один османский корабль не осмеливался покинуть порт. Вся добыча ваша, я не претендую ни на что.

— Здесь какой-то подвох? — настороженно спросил магистр.

— Если вы исполните все так, как я вам велю, вы или погибнете, или станете богатыми и знатными людьми. Если вы, как сейчас, решите демонстрировать мне свою глупость, погибнете непременно. Как вы только что убедились, все, что вы можете придумать, мне известно на три шага вперед. Не пытайтесь меня обмануть. Это невозможно. Так же, как невозможно обмануть смерть.

Король Владислав II Польский хмуро смотрел в окно. Во двор Вавельского замка на великолепном гнедом жеребце въезжал незнакомый рыцарь. Монарх изучающим взглядом осматривал неведомого гостя. Золотой дракон на алой попоне и щите рыцаря ни о чем не говорил государю. Ни среди поляков, ни среди тевтонцев, ни уж тем паче на родине, в Литве, таким гербом никто не пользовался. За рыцарем следовали три дюжины всадников в характерных одеждах, какие носили только липики-татары, состоявшие на службе его двоюродного брата Витовта.

— Кого это ко мне занесло, — поморщился король.

Точно подслушав его мысли, в зал вошел поручник дворцового подкомория:

— Мой государь! К вам от великого князя Витовта прибыл некий барон де Катенвиль с посланием.

— Что еще нужно моему дорогому братцу? — нахмурился монарх. — Ладно, пусть войдет.

Спустя несколько минут рыцарь появился на пороге. За ним в мантии, какую обычно носят выпускники университетов, шествовал мужчина средних лет с обветренным лицом и опаленными усами. В руках последнего красовался изукрашенный тубус, обтянутый сафьяном.

— Великий князь Литовский Витовт шлет своему венценосному кузену Ягайло поклон, братский привет и пожелание вечного здравия, — с поклоном промолвил барон де Катенвиль.

— Если мой кузен запамятовал, — едва разнимая губы, процедил самодержец, — меня здесь именуют Владислав II, а вовсе не Ягайло. И потому я бы желал впредь принимать здесь посланцев не от Витовта, а от великого князя Литовского Александра.

— Это моя вина, ваше величество, — вновь склонил голову гигант.

«Экого молодца Витовт себе заполучил. Уж верно, такой способен не только письма возить. По всему видать, в схватке ему под меч лучше не попадаться. Перемахнет от плеча до просака и не заметит».

Князь отошел от окна и сел на высокий резной трон.

— Да уж понятно, твоя. Где послание?

Рыцарь кивнул ученому мужу. Тот неспешно с почтительной осторожностью извлек из тубуса перевязанный шелковой лентой свиток. Ягайло принял драгоценный пергамент и развернул его. Пробежав строчку за строчкой, он вновь свернул письмо в трубку и начал медленно постукивать им по золоченому подлокотнику.

— Вы давно видели Александра?

— Несколько дней назад, ваше величество.

— Вам не показалось, что он спятил?

— Он был в добром здравии, прекрасном расположении духа, полон сил и производил впечатление человека весьма трезвомыслящего.

— Значит, временное помутнение рассудка случилось с ним именно в тот миг, когда он диктовал сие послание. Я надеюсь, завтра, от силы послезавтра ко двору прибудет новый гонец с извинением за нелепости, которые он пишет.

— Я бы не стал на это полагаться, ваше величество.

— Вы знаете, о чем тут речь?

— Если мне позволено сказать, знаю. Великий князь, поддержав Тохтамыша и, в свою очередь, поддержанный князьями Смоленской и Галицкой земли, выступил против эмира Тамерлана, захватчика и узурпатора, дабы вернуть трон Орды его законному обладателю.

— Что за чушь? — скривился Владислав. — В Орде добрая сотня чингизидов, и каждый мнит себя законным правителем. Витовту мало разгрома на Ворскле? И четырех лет не прошло после того позора. Я вижу, ему понравилось бегать подраненным зайцем.

— Ваше величество, победы увеличивают славу, но поражения, если подойти к ним с умом, научают побеждать. К тому же Тамерлан сейчас у стен Константинополя. Ему не до волжских круч.

— Если так, к чему дорогому братцу моя помощь? Пусть берет свою дружину, наездников Тохтамыша, союзников-русов и отправляется на легкую прогулку, о которой ты говоришь. А у меня здесь под носом Тевтонский орден. Я не понимаю, с какой стати мне посылать в поддержку Витовту, тьфу ты, Александру, своих воинов. Разве Тамерлан нападает на него? Нет. Он — на Тамерлана.

— Ваше величество, действия великого князя Александра поддержаны римским понтификом. Его святейшество придет в негодование, узнав, что вы отказали в поддержке своему брату в столь богоугодном деле. В свою очередь, мне представляется, что папский эдикт, обращенный к великому магистру Тевтонского ордена, поможет вам более, чем тот отряд, который вы снарядите в помощь кузену.

Ягайло исподлобья глянул на барона. «Этот может не только рубить», — подумал он.

— Моя супруга, — медленно начал государь, — королева Ядвига, перед тем, как преподнести мне корону своего народа, взяла обещание, что я не стану посылать ее поляков воевать за чужие земли.

— Но вы можете послать тех воинов, которые, служа вам, не являются поляками.

— Говоришь складно. И все же твои речи пусты. Пока его святейшество не отправил тевтонцам эдикт, запрещающий поднимать оружие против нас и захватывать польские земли, у меня на счету каждый меч. А потому, — Ягайло сделал знак стоявшему в дверях поручнику, — сейчас мы отобедаем. За это время мой камерарий составит ответное письмо Александру.

Король Владислав замолчал, изучающе глядя на барона.

— А то вот еще. Не желаешь ли перейти ко мне? Если ты служишь за деньги, я заплачу больше. Если тебе нужны земли, можешь не сомневаться, за верность я щедро жалую.

— Ни то, ни другое не интересует меня, ваше величество. Но, если пожелаете, я готов заключить с вами пари.

— Пари? Какое пари?

— Обещаю вам, государь, в любом случае оно будет для вас полезно и не обременительно.

— Что ж, я слушаю твои условия.

— Если вы выиграете, я перехожу на службу к польскому королю. Если же случится по-иному, польский король отпускает со мной одного рыцаря, по моему выбору. Тогда вы сможете сказать, что отправили помощь брату.

— Но это будет не поляк, — уточнил заинтересованный Владислав.

— Ну конечно. Я помню о вашем обещании.

— Хорошо. Я согласен. Каково же пари?

Дюнуар поглядел на разложенный слугами обеденный стол.

— Прикажите им поставить передо мной три кружки пива, а перед вами столько же серебряных стопок с горзалкой. Я берусь выпить пиво быстрее, чем вы свой брантвайн, или как там у вас его называют…

— Что ж, — рассмеялся Ягайло. — Сегодня хороший день. В моем войске появится еще один рыцарь.

— Одно условие, — продолжил Дюнуар.

— Какое же?

— Вы ни пальцем, ни жезлом, ни мечом, ни чем-либо другим не касаетесь моих кружек, я не касаюсь ваших стопок.

— Согласен, — рассмеялся король.

Спустя пару минут объемистые глиняные кружки, доверху наполненные вспененным пивом, стояли напротив небольших стопок в виде ушастых голов серебряных грифонов. Руки короля и Дюнуара прикоснулись к сосудам, наполненным живительной влагой. Поручник ударил об пол жезлом. Ягайло в одно движение опрокинул в рот стопку, крякнул, утер усы рукой, выдохнул, с ухмылкой поглядел, как льется в горло барона тугая пивная струя, пожелал здоровья собравшимся, выпил вторую. Но прежде, чем успел поставить ее на столешницу, пустая кружка барона де Катенвиля накрыла третью стопку, точно шляпой.

— Э-э-э, — попробовал возмутиться король.

— Вы, ваше величество, не касаетесь моих кружек, я — ваших стопок, — напомнил Дюнуар, сдувая пену с новой порции пльзенского. — Не знаю, как вы, государь, но я считаю, что лучшая закуска к пиву — это раки. А потому я бы желал взять у вас рыцаря, у которого в гербе изображен червленый рак в серебряном поле.

— Ян Жижка? — припоминая, спросил Владислав II.

— Он самый.

Король покачал головой.

— Что ж, уговор дороже денег. Он твой.

— Монсеньор, — спросил у барона секретарь с обгорелыми бровями, когда они спускались вниз по лестнице. — С эдакой шуткой вы могли взять у короля половину его армии, а не какого-то рыцаря. Мне кажется, вы продешевили.

— Магистр Вигбольд, — улыбнулся рыцарь, — вы ничего не понимаете. Теперь в моем распоряжении есть лучший адмирал — это ты, и лучший полководец в этой части Европы. С такими картами можно играть. А солдаты найдутся.