Глава 20

В незапамятные времена императору Священной Римской империи вдруг среди ночи понадобилось кольцо святого Маврикия. Самые дотошные историки не могут сказать, отчего вдруг у него возникла такая надобность. Может, собирался монарх похвастаться драгоценной святыней перед соседом, а может, планировал излечить неведомую хворь. Поскольку реликвия хранилась в спальне императрицы, государь отослал за ней племянника, Бертольда. Тихо, чтобы не разбудить государыню, юноша прокрался в ее покои и начал шарить в темноте в поисках святыни. Перстень все никак не находился, и тут вдруг пальцы юноши нащупали чьи-то всклокоченные волосы. В первый миг Бертольд испугался: уж не согрешил ли он, неосторожно прикоснувшись к императрице, но быстро сообразил, что волосы ее величества не могут быть столь жесткими и расти из подбородка. Он вцепился в бороду и из всей своей немалой силушки поволок чужака на свет божий. Имени незадачливого посетителя опочивальни ее величества история не сохранила. Известно лишь, что с головой он расстался как вор и злодей.

В награду за подобную находчивость император даровал племяннику Нижнюю Бургундию — ныне княжество Савойя и графство Пьемонт.

Название Савойя происходит от латинского наименования ели. Но местные летописцы, не удовлетворившись столь прозаичным объяснением, подыскали другое, более звучное: Salva Via — путь спасения. Учитывая тот факт, что во владении хозяев Нижней Бургундии и впрямь находились важнейшие альпийские перевалы, подобное объяснение вполне имело право на существование.

Князь Амадей VIII, женатый на младшей сестре Жана Бесстрашного, весьма любезно встретил кортеж, а увидев Анну Венгерскую, немедля вызвался сопроводить гостей до южной границы своих владений.

Летнею порой горные перевалы поражали нереальной живописностью, которая вдохновляла очаровательную принцессу любоваться пейзажами, Кристофа — делать наброски, посланцев далекого пресвитера Иоанна заодно с римским понтификом — внушать потомку находчивого Бертольда мысль о необходимости примкнуть к крестовому походу. Впрочем, сделать это оказалось довольно просто.

Дед нынешнего правителя, прозванный Зеленым графом за пристрастие к этому цвету, числился среди первейших и отважнейших крестоносцев. Отец — Красный граф, получил свое прозвание за пятна крови, неизменно украшавшие его доспехи. Его ратная слава гремела по всей империи, по итальянским княжествам и, вероятно, могла бы распространиться гораздо дальше, когда бы не внезапная смерть во время охоты. Юному Амадею не терпелось приобщить свое имя к героическому списку и увенчать чело лаврами воинской славы.

Анна Венгерская, прекрасная, молчаливая и величественная, явила собой для графа превосходный объект для куртуазной рыцарской любви, не предполагающей взаимности, с полным набором причитающихся знаков внимания: балладами, воздыханием под окном в ночном саду и непременными подвигами. А чем не подвиг — выступить против нехристей-мусульман и, к чести доблестных предков, вернуться с победой.

Остановившись в итальянских предгорьях в Пьемонте, Амадей заикнулся было о том, чтобы устроить рыцарский турнир в честь Дамы возвышенных грез, но та отвергла его начинание, недвусмысленно заявив, что для доблестных воителей сейчас есть куда более разумное применение своих умений и сил, нежели схватки друг с другом. Амадей со вздохом был вынужден согласиться.

И все же, как ни спешили посланцы его святейшего величества, кортежу пришлось сделать двухдневный привал на границе с владениями герцогов Мантуанских.

Дорога через горы сама по себе оказалась непростой. Для громоздкого дома на колесах путь стал тяжким испытанием. Лишенная рессор неуклюжая постройка так заунывно скрипела при движении, что пришлось менять все оси, колеса и делать полный техосмотр этого необычного транспортного средства.

Не тратя времени попусту, Кристоф взялся за кисть. Вальдару с Лисом не без труда удавалось заставить юношу заниматься тем, чем подобает заниматься достойному оруженосцу славного рыцаря. Улучая всякий удобный момент, де Буасьер спешил к венгерской красавице, силясь как можно более впечатляюще передать на холсте ее прекрасный образ.

Тяготясь вынужденной передышкой, Камдил рассказывал о далеком царстве за морями и горами, о грозном и безжалостном Тимуре, строящем на берегах кровавых рек башни из человеческих голов.

— …Думаю, мне удастся внушить его святейшеству, что столь обширные и богатые земли давно уже заслуживают герцогского статуса, — внушал Балтасар Косса сидящему рядом Амадею Пьемонтскому, — если ваша преданность Христову делу и матери нашей церкви останутся неизменными, мы с вами легко докажем, что вы заслуживаете большего, чем графский титул.

— Забавно, если вдуматься, — прокомментировал Вальдар. — Мы сейчас сидим между двумя будущими римскими папами.

— Шо, и этот тоже? — восхитился Лис. — А если между ними сидеть, желания загадывать можно?

Он хотел еще что-то добавить, но почтительный слуга графа Амадея доложил:

— К его высокопреосвященству синьор де Медичи.

— О, прекрасно! Давно жду его! — Балтасар Косса вскочил с резного кресла. — Где он, почему до сих пор не идет сюда?

— Он в саду, ваше высокопреосвященство. Сказал, что не смеет отвлекать вас от важной беседы.

Кардинал посмотрел на собеседников.

— Вы не возражаете, господа? Я с удовольствием познакомлю вас. Это известный флорентийский банкир. Я уже рассказывал про него, но, как видите, забыл упомянуть о его скромности.

— Скромный банкир? Это что-то новенькое, — пробормотал властитель Савойи и Пьемонта. — Буду рад увидеть своими глазами.

Сад цвел и благоухал, несравненный итальянский сад, любовно разбитый для услады дам и вдохновения живописцев. И то и другое сейчас было оценено по достоинству.

Кристоф де Буасьер в перемазанном краской поддоспешнике любовно накладывал мазки на холст, то и дело отходя в сторону и сравнивая дело рук своих с прекрасным оригиналом. Рядом, не скрывая восхищения красавицей и, не менее того, ее изображением, топтался юнец одних лет с Кристофом, может быть, даже чуть моложе. Черты лица его были несколько грубоваты, но в больших темных глазах светился недюжинный ум.

— Прекрасно, синьор Балтасар, до чего же прекрасно! — хлопая в ладоши, воскликнул гость, увидев приближающихся хозяина замка и его спутников. — В жизни не видел ничего красивее! Я готов хоть сейчас заплатить сотню флоринов за этот холст…

— Козимо? Что ты здесь делаешь? Где твой отец? — воскликнул кардинал.

— О, простите, монсеньор. — Наследник Джованни де Биччи галантно поклонился. — Я как раз прибыл с известием от него, но увидев, — он прищелкнул пальцами, — какое возвышенное спокойствие, сколько понимания и мудрости во взгляде… Когда б не довелось мне лицезреть вас, прекрасная синьора, я бы счел, что предо мною дева Мария во славе. Грандиозно! Восхитительно!

— Козимо, мальчик мой, — перебил его кардинал, — оставь восхищение до лучших дней. Почему не прибыл твой отец? Я же настоятельно просил его встретиться со мной как можно раньше.

— Монсеньор, вы же знаете, с каким почтением относится к вам мой дорогой батюшка. Он лил слезы и молил меня передать вам его искреннейшие слова извинения. Но дела Флоренции лишили его возможности лично поспешить навстречу вам. Все дело в том, что Флоренция ныне воюет с Луккой. Синьория нашего славного города поставила отца руководить земляными работами.

— Никогда бы не подумал, что Джованни разбирается в земляных работах и фортификации.

— Синьория надеялась захватить Лукку внезапным ударом. Но не тут-то было. Прежде чем наши войска прошли несчастные двадцать четыре с половиной флорентийских мили, туда подоспел миланский кондотьер Муцино Аттендоло по прозвищу Сфорца…

— Сфорца в Лукке? — переспросил Вальдар.

— Да, — удивленно глядя на незнакомца, подтвердил Медичи.

— А Джованни де Биччи осаждает город?

— Я так и сказал.

— Они строят плотину, чтобы повернуть течение реки и затопить крепость? — нахмурился Вальдар.

— Откуда вы знаете? — насторожился флорентиец.

— Это не важно. Давно начали?

— Четыре дня назад. У жителей Лукки есть три дня, чтобы сдаться.

— Проклятие, это у нас есть три дня, чтобы успеть. Даже меньше. Рейнар, мы выезжаем немедленно!

— А… — начал было Балтасар Косса.

— Надеюсь, мы скоро с вами свидимся, ваше высокопреосвященство.

— Надеюсь, вам будет с кем видеться, — со вздохом добавил Лис. — Шо-то давно мы не устраивали поскакушки меж жерновами.

Десятитысячное войско с нашитыми алыми крестами напоминало бесконечные колонны санитаров, идущих оказывать первую, самую неотложную помощь. Судя по лесу пик и подлеску алебард, клиент ожидался буйный.

Ян Жижка разослал впереди колонн свои немногочисленные кавалерийские отряды, дабы заблаговременно освободить дороги от крестьянских телег, купеческих возов и, по возможности, кортежей знати. Крестоносное воинство шагало по Европе, высылая перед собой гонцов с сообщением о скором прибытии, просьбами заготовить провиант и вино на продажу и любезными предложениями примкнуть к походу супротив врага христианской веры, демона в человеческом облике, Тамерлана, и его прихлебалы, Баязида.

Разрешение на проход не испрашивалось. Никому из князей и герцогов, по чьим землям лежал путь армии Яна Жижки, не приходила в голову светлая идея попытаться остановить войско или сразиться с ним. Слава о железной дисциплине этой армии летела далеко впереди авангардных разъездов. Некоторые владетели, по достоинству оценив твердый шаг новых легионеров, спешили примкнуть к армии со своими отрядами.

Кое-кто из графов и баронов, принявших крест, пытались было чваниться своей знатностью и богатством, но очень быстро заметили, что вчерашние разбойники с большой дороги разглядывают горделивых рыцарей, гарцующих вдоль колонны, с полным равнодушием, а иногда и с презрением.

В кои-то веки европейское отребье, приговоренное в родных краях к смерти или галерам, почувствовало себя частью грозной силы, заставляющей королей и принцев считаться с ними. Как ни пытались найти примеры в прошлом наиболее сведущие рыцари, в памяти их не сыскалось ничего подобного такому крестовому походу. Очень скоро, смирившись с фатальным непониманием их вельможного статуса, рыцари под командованием Мишеля Дюнуара стали принимать участие в ежеутренних маневрах, привыкая (о ужас!) действовать сообща.

Наконец присланный из передового дозора нарочный доложил, что вдали уже виднеются башни пограничного замка, принадлежащего королю Сербии. Ян Жижка остановил войско. Мишель Дюнуар во главе нескольких собратьев из благородного общества святого Марка отправился по узкому мосту через реку в обветшалый замок. Там по условию договора его должен был ожидать Стефан Лазоревич, совсем недавно один из военачальников Баязида, а нынче — его смертельный враг и надежда всей Сербии.

Замок был пуст. И пуст не первый день. За приоткрытыми, обвисшими на одной петле воротами по двору гуляли козы, на боевой галерее, свешивая ветки за стену, цвел куст шиповника.

— Похоже, нас тут не ждут, — осматривая руину, констатировал Мишель. Он активировал связь:

Прерывая молчаливый разговор оперативников, к воротам подошел мальчишка-козопас. Почтительно оглядев незнакомцев, он поклонился, вытащил из-за пояса свирель, позвал коз и пошел с ними вниз с холма, насвистывая на дудочке что-то веселое.

— Надо бы возвращаться, — обратился к предводителям один из лейтенантов братства святого Марка.

— Тише. — Дюнуар насторожился. — Там вдали какой-то звук, кажется, ему ответили.

— Небось еще какой-то пастушок.

— Вряд ли. — Барон замолчал, вслушиваясь в шелест листвы и пение далеких птиц.

— Наш-то парнишка смолк. Подождем еще немного.

Не прошло и пятнадцати минут, как вдали послышался лошадиный топот, и очень скоро перед замком показался небольшой отряд, возглавляемый смуглым коренастым бородачом в запыленном плаще.

— Вы Мишель Дюнуар? — оглядывая заметную фигуру барона, спросил он.

— Истинно так, — склонил голову рыцарь.

— Я королевич Стефан, прошу извинить, что не встретил в замке, как уговаривались. Сами понимаете, не до приемов. Старый замок — слишком легкая добыча, если бы османы вдруг прознали, что я намерен в нем остановиться.

— Я так и подумал. Осмотрительность делает вам честь.

— Рад, что мы понимаем друг друга.

— Надеюсь, и в остальном поладим. Если бы ваше высочество спешились, я бы хотел немного прогуляться, а заодно и кое-что предложить.

Стефан Лазоревич бросил поводья одному из своих юнаков и ловко спрыгнул наземь.

— Слушаю вас, почтеннейший барон.

— Я говорил вашему посланцу, что у меня есть план действий.

— Да, он передал мне. Но, признаться, эти слова повергли меня в недоумение. Находясь за тысячу миль, вы полагаете, что можете командовать войском лучше, чем я, сражающийся на родине, знающий здесь каждый замок, каждый лес, каждое ущелье?

— Ни в малейшей степени. Более того: армией командую не я, а коронный маршал великого князя Витовта. Я лишь иногда помогаю ему советом и собственным военным опытом.

Королевич смерил гиганта долгим изучающим взглядом:

— Хорошо. Что вы хотите мне сказать?

— То, что поможет вам победить.

— Какова же тут ваша, — королевич замялся, — выгода? Я знаю, что и король Англии, и король Франции предлагали вам больше, чем я мог бы дать даже и в счастливые годы. Однако войско стоит здесь, а не во Франции.

— Очень верно подмечено. Считайте, что для вас моя выгода не представляет интереса.

— Я этого не понимаю. А я опасаюсь людей, которых не понимаю.

— Однажды в некой деревне долго не было дождя. Жители пришли к священнику и стали просить его совета. Он сказал: «Идите в поле и молитесь Господу. Но молитесь с истинной верой». Крестьяне ушли, затем вернулись со словами: «Ты обманул нас, святой отец. Мы истово молились, но на землю не упало ни одной капли».

— И что же? — заинтересованно спросил королевич.

— Святой отец так ответил им: «Вы истово кланялись и надрывали себе глотки, прося о дожде, но ни в ком из вас не было настоящей веры, ибо никто из вас не позаботился, чем станет укрываться, когда, по слову божьему, ливень обрушится на землю». Для истинно верующего, мой принц, чудо — настолько будничное дело, что не стоит забивать себе голову причинами и следствиями.

— Пусть так, — усмехнулся наследник сербского престола, — что же вы хотели предложить?

— Мне доподлинно известно, что Баязид получил из Константинополя рескрипт от Тамерлана, в котором Железный Хромец требует от султана отвести свое войско к морю, чтобы послать его против Венеции.

— То есть Баязид уйдет? — Лицо королевича просияло.

— Непременно уйдет. Однако ненадолго. Если план Тимура осуществится, Венеция падет, как перезрелый плод, и Баязид вернется через земли кроатов. Понимая это, он не станет полностью снимать блокаду горных перевалов и непременно оставит в крепостях на кручах свои гарнизоны.

— Что же вы предлагаете?

— Для начала, — Дюнуар улыбнулся, — дать знать Баязиду, что вы обескровлены, войско разбредается по домам, и вам необходимо отсидеться где-нибудь в глуши, пока в ваши земли вступят наемники, завербованные в германских княжествах. Он станет кусать локти, но времени для того, чтобы искать и ловить вас, у него не будет. Зато он решит, что может отойти к морю спокойно, не опасаясь удара в спину. И вот тогда, — Дюнуар хлопнул в ладоши, на лету сбивая жужжащую у лица муху, — следует сделать вот так…

Обрушившееся здание античного храма возвышалось над островом. Землетрясение, некогда прокатившееся в этих местах, провалило крышу, лишившиеся капителей мраморные колонны тонули в зарослях дикого винограда, лишь кое-где просвечивая сквозь густую листву. Никто уже не мог сказать, куда исчезла огромная статуя Ахилла. Ее постамент выше человеческого роста торчал среди разнотравья грустным напоминанием о былых временах, о преходящей славе богов и героев. Прямо на мраморном возвышении высилась поленница смолистых дров. Хасан Галаади усмехнулся. Вряд ли даже отсюда, с самой высокой точки острова, огонь будет заметен с материка. Впрочем, он уцепился за край постамента, влез и начал чиркать огнивом — с какой-нибудь рыбачьей лодки такой импровизированный маяк скорее всего заметят. Интересно, что придумал магистр Вигбольд: отсидеться в устье Дуная или здесь, в карстовой пещере? А может, что-то более интересное? Он поглядел, как огонь длинным языком устремляется вверх, точно острым кинжалом рассекая быстро опускающиеся сумерки. Видимо, придумал. Дрова выгорят быстро. Если «рыбак, выведший на ночной лов» и заметит пламя, то пока вернется, пока рыбацкое суденышко, вряд ли боевой корабль, подойдет к острову, ситуация может сильно измениться. Стоит вскоре ждать гостей.

Дервиш неспешно огляделся в поисках хвороста. «Если, конечно, Дюнуар не заблуждался относительно предприимчивости и осторожности своего протеже». Хвороста вокруг святилища Ахилла было немного и, чтобы набрать его, нужно было пройти едва ли не половину острова. Когда же Хасан вернулся с охапкой сушняка, из-за каменной глыбы, кутаясь в плащ с капюшоном, вышел худощавый мужчина с мечом в руках.

— Рад встрече, магистр Вигбольд, — бросая наземь ветки, приветствовал Хасан.

На лице пирата отразилась легкая досада:

— Почему вы решили, что это именно я?

— Для духа Ахилла вы слишком телесны и слишком плотно одеты. Ночи здесь теплые. Советую вам снять плащ.

— Обойдусь без советчиков, — буркнул адмирал, расстегивая скреплявшую концы плаща фибулу. — Вы привезли деньги?

— Привез.

— Где же они? Я обшарил все.

— Вы что же, думаете, я прихватил их с собой на остров?

— Это было бы весьма разумно, если ваш король желает видеть своего родича целым и невредимым.

— Это было бы весьма неразумно, поскольку я желаю видеть и вас целым и невредимым.

— О чем это вы толкуете?

— Не знаю, кто посоветовал использовать этот остров для передачи денег, — разводя костерок, усаживаясь на камень и жестом приглашая пирата к огню, сказал Хасан, — но он для этого подходит не более, чем решето для плавания по морю. Сторонитесь этого человека. Он желает вам зла.

— Что за бредни? Где золото? Отвечай, или я заставлю тебя не на решете, а вплавь добираться до Константинополя.

— На все воля Аллаха, — продолжал свою неспешную речь дервиш. — Однако лучше бы тебе не пробовать осуществить свою угрозу. Как не стоило пробовать стащить монеты у доблестного барона Дюнуара, спасшего вас и всех шкиперов эскадры от бесславной гибели на плахе.

— Что? — Хайнц Вигбольд от неожиданности вскочил на ноги.

— Неужели ты запамятовал, что произошло той ночью, когда Гедике Михельс уговорил тебя похитить золото?

— Проклятие, что ты знаешь об этом?

— Практически все. Как и о том, что немногим позднее ты стал верным соратником барона, помог ему отыскать храброго Яна Жижку, затем вместе с Мишелем создавал нерушимое воинство из разбойников без рода и племени.

— Проклятие! — повторил Вигбольд. — Да ты чернокнижник?

— Ни в малейшей степени, — покачал головой дервиш. — Когда Мишель Дюнуар отправлял тебя в эти края, он велел как можно скорее наняться на службу к Тамерлану.

— Оно-то так, но ты-то откуда знаешь? Рядом с нами никого не было.

— От самого Мишеля. Мы с ним старые друзья. Ты прибыл, ожидая от Тамерлана предложения вступить к нему на службу? Я привез это предложение. Наш расчет был верен, Хайнц. Мы делаем одно дело. Не спрашивай, как я поддерживаю связь с бароном де Катенвилем. Тебе не подобает знать о том. Во многом для твоего же блага.

— Стало быть, теперь, — магистр Вигбольд начал рассматривать узор на стали клинка, точно надеялся отыскать в нем ответ на мучивший его вопрос, — ты отдаешь команды?

— Я, — подтвердил дервиш. — И поверь, точно так же, как моему другу Мишелю Дюнуару, мне не свойственно желать гибели тем, кто стоит под моим началом.

— Хорошо, если бы так.

— Только так. Иначе бы я прихватил сюда отвешенное мне Тимуром золото.

— Неужто оно отравлено? — хмыкнул пират. — Никогда прежде от вида этого металла у меня не случался заворот кишок.

— Все, кто попытается вывезти с этого острова хотя бы монету, пойдут на дно, не успев воспользоваться добычей. Местные жители прекрасно знают это, а потому еще раз говорю тебе: остерегайся человека, посоветовавшего устроить встречу именно здесь.

С крепостных стен Лукки слышалось заунывное песнопение.

— Что это они делают? — дивясь столь неурочной репетиции, спросил Лис.

— Поют псалмы.

— Не, ну я знал, шо без бокала нет вокала. Но тут, похоже, некоторые не желают страдать молча от хронических колик.

— Сергей, что ты такое говоришь? Разве не слышишь, люди стараются.

— Слышу, блин, стараются, прямо душу вынимают!

— Если моя догадка верна, это нечто вроде колыбельной.

— Не врубился.

— Осада длится уже около недели. Вероятно, каждую ночь горожане выходят на стены и воют на луну. Поначалу флорентийцы напрягались, полагая, что вслед за священными гимнами зазвенит оружие, но на третий-четвертый день притомились и, оставив противнику спасаться столь нелепыми хоровыми упражнениями, пошли отсыпаться. Вот и сейчас, как сам можешь видеть, в лагере почти все спят без задних ног. А раз так, самое время нашему пока что неизвестному другу выкинуть один из своих излюбленных трюков. — Камдил прищурился, стараясь получше разглядеть округу. — Новолуние. Тьма, хоть глаз выколи. Сергей, ты ночью лучше меня видишь, погляди, вон там плотина. Если я не ошибся в своих расчетах, сегодня ночью из Лукки туда должны сделать вылазку.

— Типа банный день?

— Лис, если бы мы не успели, «банная ночь» наступила бы для всей флорентийской армии. Скорее всего крепостные ворота открывать не будут: воспользуются подземным ходом или веревками.

— Тише, Капитан, вон, гляди: там отсветы. Они перемещаются. Кажется, там движется толпа, закрывая фонари плащами.

— Похоже, это то, что нам нужно. Вперед.