Глава 10. Осознавшие необходимость
Лагерь отхватил у города немалый и не худший кусок, одной своей стороной примыкая к морю и протянувшись «до самых до окраин». От прочих улиц Лагерь отделили забором, словно военную часть или, того пуще, тюрьму. Черт знает, что тут было скрывать, но на границу опять навесили здоровенный замок. Охрану составляли крепкие ребята, ряженные в камуфляж. Свою принадлежность они не афишировали, но я-то знал, что Лагерь стережется Двором. Еще бы, почти даровая рабочая сила!..
Перед самой проходной я затормозил, вкатывая «болид» на тротуар, вплотную к высоченной стене, поверх которой протянули колючую проволоку. Смотрелся забор солидно, но при желании одолеть его не составляло труда. Впрочем, еще проще было договориться со сторожевиками.
На проходной дежурили двое, кряжистые, мордатые, — типичные образчики своей породы. Меня они встретили хмуро, но ломаться не стали и пропустили сразу, содрав обычную мзду. Странно: мне показалось, будто эту денежку, немалую по их заработкам, они приняли без удовольствия. Что за новые мотивы в охранной службе?
Как бы то ни было, главный заслон я миновал и теперь находился на территории Лагеря. Общественный транспорт тут давно не курсировал, а ведь сколько было ликования, когда его сделали бесплатным. По пустым дорогам дребезжали редкие машины Слуг — бог знает, каких лет выпуска — да иногда проплывали двуколесы сторожевиков, равнодушно поглядывающих по сторонам.
Вообще Лагерь странное образование — я не слышал, чтоб еще где-то устроили такое. Сам я давно желал, чтобы человечий мусор: неумехи, лодыри, завистники, — обособился и жил, как считает правильным, не принуждая к этому остальных. Вот и сбылось, хотя бы в масштабе губернии. Конечно, здесь обитали не все, кто прежде ратовал за коммунизм. Но агитацию тогда провели мощную, на некоторых даже пришлось надавить. Изначально-то в Лагерь попали лузеры, доверчивые простаки, обиженные старики… Кое-кто вскоре сбежал, убоявшись «временных трудностей», другие попытались на личном примере доказать преимущества избранного пути, но, как и всегда, без успеха. И пришлось им свои потребности опускать до уровня возможностей — не слишком больших, прямо скажем.
Когда я посещал эту богадельню последний раз, тут было все ясно. Но с тех пор в Лагере что-то изменилось. Нет, коммунары гляделись столь же убого, одетые едва не в униформу, изрядно поношенную. Сытыми они тоже не казались, и достатка не прибавилось — но прежнего уныния не ощущалось. И откуда взялось? Я ведь полагал: былой энтузиазм не возродить. (Собственно, и в былой я не шибко верил. Мало ли что могли напеть штатные романтики первых пятилеток?) Словно бы в здешнюю воду стали добавлять эйфории и теперь коммунары жили в предвкушении скорого счастья. Не жизнь, а вечный праздник — при общей нищете. И вправду, счастье-то не в богатстве!.. Главное, убедить всех в этой истине.
Впрочем, здешняя нищета не вызывала гадливости, в ней ощущалось достоинство. Ну скудненько, да… Зато у всех крыша над головой и в распределителях что-то есть. Конечно, не ананасы с рябчиками и не миноги с анчоусами, но самое насущное: макароны, картошка, маргарин в брикетах, колбаса «Отдельная». (Кстати, почему «отдельная»? Совершенно неуместное тут название.) А из консервов… Оглядев полки, я ухмыльнулся: «Бычки в томате» и «Завтрак туриста». Вот не думал, что еще выпускают! И как туристы не вымерли от такой кормежки?
Через низкие, доверчиво распахнутые окна я наблюдал холодильники допотопных моделей и телевизоры полувековой давности — по-моему, еще черно-белые. А мебель, судя по всему, собирали по брошенным домам. Но особенно умиляли коляски с газ-водой, увенчанные сиропными колбами, — из каких запасников их достали? Где-то пиликала скрипка, перемежаемая сочными тонами аккордеона, явно наигрывающим другое. С другого бока доносился сладкий тенор Ободзинского, верно, извлекаемый каким-нибудь граммофоном. Из-за окна кто-то писклявым голоском, зато старательно, выводил «Одинокую гармонь», аккомпанируя себе на гитаре. Слова, если вдуматься, ерундовые — но разве нынешние дебилки лучше?
А на лагерном пляже резвились, ныряя с заржавелых понтонов и звонко перекликаясь, загорелые пацаны в матерчатых плавках, видно, «сорвавшиеся» с уроков. И никто не пальнет по ним за лишний шум, и маньяки не бродят тут, подманивая мальцов. В худшем случае нарвутся на сварливого старика, или ретивый сторожевик шуганет. Накупавшись, побегут домой за очередной порцией родительских затрещин и дымящегося супа, в котором, возможно, будет плавать и мясо.
Я будто вернулся в детство, только вместо вязов и акаций на берегу росли пальмы с кипарисами. Черт, даже ощутил ностальгическое томление!.. по юности ли, безвозвратно сгинувшей, по человечьему ли теплу, пусть и даровому, по светлой ли вере в людей, с каждым годом якобы делающихся лучше. Разумеется, ни за какие коврижки (и откуда они здесь?) я не соглашусь на такую жизнь — но понять этих людей могу. Им нечего делить и некому завидовать, а друг от друга они мало зависят; поэтому им легко дружить и быть добрыми. Что ни говори, а идея всемирного братства греет душу.
В здешний Храм меня не тянуло: почему-то я был уверен, что сейчас там смотреть не на что. Помещался он на покатом холме, видом напоминая то ли планетарий, то ли обсерваторию. (Наблюдают, стало быть, коммунары небо, высматривают: а не летят ли к ним посланцы дружественных цивилизаций?) Пройдя Лагерь из конца в конец и нагулявшись до оскомины, я подгадал поглядеть на коммунаров, возвращающихся из Компании. Через раскрытые ворота картинка просматривалась далеко. Люди текли по шоссе, точно колонна муравьев, мигрирующая через джунгли. По бокам вышагивали сторожевики — в лучших традициях, не хватало разве овчарок. Но настрой у конвоируемых, как выяснилось, был не лагерный: «усталые, но довольные» они шли домой после ударной вахты, а сторожевиков воспринимали как охрану, обязательную на таком пути. Мне будто кино показывали — древнее, еще советское, времен расцвета общего оптимизма. Вот так изображали работяг новой формации, тогдашний наш авангард. Но ведь тут не актеры? Играть им вроде бы ни к чему, да и не сумеют они войти в роль настолько, чтобы поверил даже я, с моим нюхом на фальшь. Эти ребята не лицедеи, нет, — тогда что же их вдохновляет?
Однако досмотреть сюжет мне не дали.
— Эй, товарищ! — по переулку ко мне спешил, спотыкаясь от усердия, неряшливый типчик в панаме и сандалиях на босую ногу. — Товарищ, послушайте!.. Вы ведь снаружи, да? Тут нельзя находиться посторонним.
Лицо у него было морщинистым и вспотелым, в глазах сиял восторг первых комсомольцев. Или первых христиан, всегда готовых ратовать за веру. Лучше бы они мылись чаще. По крайней мере, от этого попахивало сильней здешней нормы.
— Шел бы ты, — пробурчал я. — Тамбовский волк…
— Вы не правы, товарищ, — возразил он, согласный, если надо, и пострадать за свои убеждения. — Я ведь только предупредить. А меры, в случае чего, будут принимать они, — типчик указал на сторожевиков, скапливающихся у ворот и в самом деле поглядывающих на меня с подозрением.
Кажется, он искренне стремился мне помочь — будто рассчитывал получить за это премию. Но скорей его корысть состояла в ином: наставить грешника на праведный путь. Это же так возвышает!..
Действительно, когда я двинулся прочь от зрелища, оказавшегося почему-то запретным, абориген засеменил следом, торопясь вывалить на меня доводы, затертые от долгого применения, явственно отдающие плесенью. Сейчас он смахивал на заевший пулемет. Возраст, возраст — его бы пожалеть.
— Может, заткнешься? — спросил я без особой надежды.
— Но вы признаете, что коммунизм — наше будущее? — не сдавался он.
— Предлагаешь устроить диспут прямо тут?
— Правда уместна везде, — заявил типчик. — Наше учение всемогуще, поскольку верно.
— Или наоборот, — фыркнул я. — Ты что, агитаторов наслушался?
— Я и есть агитатор, — поведал он со скромной гордостью.
— Эй, поп, — не выдержал я, — хочешь в лоб?
Но типчик не внял — видно, давно не получал хорошей плюхи. Да и кто ж тут наделит его, болезного?
— А вы, товарищ, приходите в Храм, — вдруг позвал он. — Послушаете, приглядитесь. Не хлебом же единым…
— С маслом, — перебил я. — И с девками. А вы обобществите!.. На хрена мне такой кукиш?
Ну достал он меня!
— Приходите, приходите, — повторил он, радушно улыбаясь. — У нас для каждого найдется дело по душе.
Ну да, и для убийц? Что-то в этой фразе было… для сердца русского.
— Ждем вас, товарищ! — прибавил типчик ободряюще, только что по плечу не похлопал. И чем я так глянулся ему?
А меня он не заинтересовал — отработанный материал. Эти, прежние, попросту доживали в Лагере. Их терпели, к ним снисходили, но погоды они не делали. С одной стороны хорошо: хотя бы здесь не правят старики. Однако неясно, кто взрастил эту молодежь — энергичную, просветленную… несмотря ни на что. Откуда такой поворот? Это и надо выяснить.
Вот теперь, ближе к вечеру, я ощутил вокруг странное: по Лагерю будто незримые нити веяли, сплетаясь в тугую сеть, постепенно сгущавшуюся к центру. Мой Зверь посчитал бы их сродни запахам, но скорее тут замешаны мысли — ориентир не самый плохой. Обострившееся в последнее время чутье не подвело и на сей раз, вывело к цели быстро и кратчайшим путем. Ну, здравствуй, племя младое, незнакомое. Что же ты представляешь из себя?
Она была симпатичной, по меньшей мере. Открытое улыбчивое лицо, ладная фигура, движения легкие и точные — видимо, физкультурница. Или даже спортсменка: легкоатлетка либо гимнастка-художница. (Теннис тут вряд ли культивируют.) И пахла свежестью, несмотря на жару. Ее волосы выгорели добела, зато кожа побронзовела в йодистых испарениях моря. Одета в стандартное платьице, выцветшее и застиранное, на ногах сандалии.
Со школьных лет храню светлый образ комсомолки, внушенный тогдашней пропагандой. Но среди реальных партийцев встречал лишь карьеристок, помешанных на власти, или фанатичных дурищ с единственной извилиной, замусоренной демагогами. Или дурнушек, с отчаяния заделавшихся общественницами. Или смазливых девиц, планирующих выгодное замужество. Эта малышка не походила ни на один из помянутых типажей. Ее глаза были ясными, улыбка — озорной. Может, ее растили на тех же фильмах, что и меня?
— Не жарко ль тебе, красавица? — спросил я, заступая девушке путь. — И не вмазать ли нам по кружечке кваса, как думаешь? Или мама не велит?
— Мама не может мне ничего запретить, — ответила она серьезно.
— А кто может?
— Вожатый. Или комиссар. Но вряд ли они станут запрещать квас.
— А как насчет подозрительных знакомств?
— А что это такое? — удивилась девушка.
— Ну, или нежелательных.
— Разве бывают такие?
Уже интересно. Я-то считал: невинность коммунаров блюдут строго, как у монахов. Или для этого хватает забора?
— Как зовут тебя, чудо?
— Зоя, — ответила она, не ломаясь.
— А меня — Родион.
Улыбнувшись, девочка доверчиво взяла меня под руку. Может, она из тех, кто чист, пока не ушибется о жизнь? Я и таких знавал. И куда девается их доверчивость после первого встреченного мерзавца!..
— Ты тоже росла в интернате? Чуть не ляпнул: в инкубаторе.
— Конечно. Правда, только с восьми лет, — прибавила она с сожалением.
— А как же родители?
— Мы встречаемся. Иногда.
— Ну, ни фига себе!..
Тут нас прервали. Вдруг позвонил Гувер и, не вдаваясь в детали, предложил срочно заехать в их контору — якобы для важного дела. Удивившись, я дал согласие, хотя федерал звучал странно. Пока общался с ним, Зоя глядела на меня с любопытством, верно, не очень понимая, что происходит. Коснувшись выступа на шлеме, я отключил рацию.
— Нужно вернуться, — сообщил новой знакомой. — Хочешь со мной?
Эксперимент в самом деле занятный: выдернуть девчушку из нищей идиллии в сытое, но опасное будущее, — из одной общественной формации в другую, без пересадки.
— Меня не выпустят, — нерешительно сказала Зоя.
— «Границе на замке»? — хмыкнул я. — А вот сейчас проверим.
На проходной вправду возникли сложности. Но разрешились они просто: я сунул сторожевику пару мэнчиков, и он отвернулся, заинтересовавшись чем-то в глубине будки. Я вывел притихшую коммунарку наружу, усадил в мерцающий «болид» и рванул машину с места. Сразу включилась музыка, обволакивающая, вкрадчивая, а на дисплее возникла карта, указывая наше местонахождение. Сбоку панели открылось оконце бара.
— Хочешь пить? — спросил я. — Что выбираешь?
— Э-э… на твое усмотрение, — вывернулась Зоя.
— Безалкогольное, да?
Я налил фанты, с интересом ожидая ее реакции. При этом ощущал себя так, будто и сам пробовал впервые. Во всяком случае, маленькие открытия девушки и моему восприятию добавляли свежести.
— А хороший у тебя мобиль, — заметила Зоя с одобрением.
— Эти машинки отживают свое, — вздохнул я. — Еще год-другой, и пересядем в турбореактивы. Дело не только в скорости — но сколько можно цепляться за полоски асфальта, когда над головою такой простор? Лети, куда пожелаешь, и никто не перегородит путь. Мир без границ — как тебе такое?
— Как же без них? Мы ведь пока не при коммунизме.
— Да похоже, границы нужны лишь коммунарам и чинушам.
— Нет, ты не прав. Стоит убрать забор, как в Лагерь хлынут чужаки.
— Что, к вам? — Я хмыкнул с пренебрежением. — Да кому вы сдались? Последний нищий не променяет наши помойки на ваши закрома, а для трудяг у вас и вовсе нет просвета.
— В нашей жизни есть смысл, — сказала девушка. — А для чего живете вы?
— Во всяком случае, не для светлого будущего. И не ради прогрессивного человечества. По-твоему, смысл в этом? А попробуй пожить ради кого-то одного. Думаешь, это легче?
— Я знаю: мы на верном пути, — объявила Зоя твердо. — Наша тропа, может быть, трудней — зато короче.
— Знаешь, да? — спросил я. — Так поделись!
— Я… не могу. Не имею права. Пока еще нельзя.
Вид у нее сделался виноватый — оттого ли, что проговорилась, или что отказывается меня просветить.
— «Верной дорогой идете, товарищи»? — Я снова хмыкнул. — Ну-ну.
Можно было направиться сразу к Гуверу, но я специально покружил по обновленным кварталам, чтобы вкусить от ощущений Зои. Для нее тут была заграница, невиданная, таинственная, — в одних витринах чего только не выставлено! И люди вокруг другие, и машин тьма, и огней уйма. Я сам поглядывал по сторонам не без интереса. Каждую неделю здесь что-то менялось: реставрировались дома, а то и вырастали новые; магазины переезжали либо закрывались (или их взрывали), взамен расцветали другие; а уж кафе и ресторанчики множились на глазах.
Наверно, Зоя высматривала следы разложения, описанные в дозволенных книгах, и ожидала увидеть дебоши, классовую борьбу, чуть ли не трупы на улицах. Но днем тут было пристойно, разборками никто не занимался, попрошайки отсыпались перед работой, и даже «бабочки» не фланировали по тротуарам. Вот через час-другой, когда наступит ночь…
— Слишком сыто живем, да? — спросил я. — Некогда о душе подумать.
— Я атеистка, — заявила девочка с трогательной убежденностью.
— Что ж, — пожал я плечами, — у каждого своя вера.
Мы уже подкатывали к резиденции федералов. Оставив Зою ждать в машине, я поднялся в квартиру. К моим посещениям тут относились без восторга, но на сей раз даже обрадовались — по крайней мере Агей, что настораживало. А Гувер явно был не в своей тарелке.
Кроме них в гостиной обретались двое, похоже, нагрянувшие из столицы и наделенные немалой властью. То есть начальником выглядел один: матерый, хотя рыхловатый тип с замороженным усатым лицом и свинцовым взглядом, — а второй, жилистый верзила, ходил у него в подручных. Оба были выряжены по северному и экипированы не хило, судя по выпуклостям на одежде. Принимали их, точно ревизоров. Обшарпанный, видавший виды стол ломился от яств и напитков — не очень изысканных, зато обильных. А в перспективе могла маячить сауна с девочками — сейчас это даже не дорого.
— Ага, — сказал усатый, завидев меня. — Как говорится, на ловца…
Похоже, мой облик ему нарисовали. Но с «ловцом» он поспешил.
— Садись, — по-хозяйски пригласил гость. — Не тушуйся!.. Чего налить?
— Кваса.
— Да? — хмыкнул он. — А почему не кумыса?
— Вкус гнилостный, — сказал я наудачу. — Как у сушеной селезёнки.
У него это не вызвало ассоциаций.
— Значит, не татарин, — констатировал усатый. — Уже неплохо.
Хотя у самого в чертах проступала явная монголоидная примесь.
— Вдобавок Родион, — продолжал он. — Хорошее имя, патриотичное. А меня можешь звать Ульяном Мироновичем.
А могу и не звать, прибавил я мысленно. На кой ты сдался мне?
Но вслух спросил:
— А фамилия?
— Вот фамилия ни к чему. Хотя, если желаешь… Сидоров подойдет?
Скажите, какие мы загадочные! Все равно ж выловлю в Океане. Но взгляд Ульяна мне не нравился — тяжесть его ощущалась и через очки.
— Да хоть Петров!.. Мне-то что?
Обойдясь без приглашения, я опустился на свободный стул. Все же Ульян налил мне водки, почти полный стакан, — видно, принял за настоящего мужика. Или решил подпоить. Не он первый. Вообще я могу выпить много, не теряя контроля, — только зачем? Отодвинув стакан, я действительно взялся за квас — тем более, об этой моей склонности не знал даже Гувер. Конечно, навряд ли мне что-то подсыплют…
— Ты закусывай! — усмехаясь, предложил Ульян. — Не то и впрямь захмелеешь, не приведи бог.
Похоже, у него сегодня бенефис — остальные помалкивали. Помощник методично работал челюстями, а толстячок Агей, зацепенев с приоткрытым ртом, поглядывал то на меня, то на Ульяна, будто следил за мячом в теннисном матче.
Хлебнув ледяного кваса, я посмотрел на Гувера, но тот сразу отвел взгляд, словно отстраняясь. Счастливым он не выглядел, как и дружелюбным, — похоже, опасался гостей. Но, может, хотя бы не станет вмешиваться, если дойдет до потасовки?
Будто очнувшись, Агей подскочил и, обежав вкруговую стола, установил передо мной тарелку. Рядом положил вилку, сравнительно чистую.
— А компот? — спросил я, но толстячок лишь недоуменно кольнул меня глазками и затрусил обратно, на пригретое место. Уж он точно не на моей стороне — и слава богу.
— Мне говорили: ты много знаешь, — начал Ульян. — И понимаешь в этом бедламе больше других.
— Я много в чем понимаю. И что?
Усач опять уперся в меня тяжелым взглядом, будто стремился подмять. Наверно, в большинстве случаев это удавалось. Он и сам по себе был опасен, а вдобавок в нем ощущалась принадлежность к большой и грозной стае.
— Мне что, нужно напомнить про твой гражданский долг? — спросил он с угрозой.
Ну, насмешил!
— Напомнить? — хмыкнул я. — Это как в анекдоте про студента, которому профессор кричит: «Вспомни, несчастный, этого еще никто не знает!..»
— Не понял, — медленно выцедил Ульян.
— …сказал бывалый кот, загремев вместе с водосточной трубой.
— Хохмач! — сказал он. — Еще не расчухал, на кого нарвался? Ты должен очень стараться, чтобы понравиться мне. Потому что, если тебя не полюблю…
— Как родного?
— Как патриота. Объясняю популярно и коротко: не станешь сотрудничать, вообще не будешь… работать. Ну, еще раз: кто я, по-твоему?
Прыщ на ровном месте! — едва не брякнул я. Подобных субчиков, упивающихся властью над слабыми, полно среди крутарей. Но еще больше их среди шушеры — вот там это едва не норма. Теперь я понял, что проступало сквозь благодушную маску Ульяна, как пятно через краску, — жестокость. И даже не обычная безжалостность, а именно желание приносить боль и смерть. Бог знает, когда он вошел во вкус, но на такой работе трудно не сломаться. Да и кого волнуют там высшие цели? От этой глупости быстро излечиваешься.
— Ты из федеральных спецслужб, — объявил я небрежно. — Если не босс, то очень, очень полномочный агент — «с правом на убийство». И как, многих уже порешил, авансом получая отпущение грехов?
Ухмылка не слиняла с усатой физиономии, зато глаза превратились в прицелы. Наверно, Ульян был умелый практик — но это не значит, что лучше меня разбирался в теории. Нынче кто не ленив, тот подготовлен, и для этого не обязательно идти в ученики к асу. А кто подготовлен, тот вооружен. И когда Ульян будто невзначай сдвинул руку, направив ее на меня, я сразу и в точности повторил жест, осклабясь ему в лицо. А второй рукав нацелил на подручного, слишком близко поднесшего ладонь к борту расстегнутого пиджака.
— Будем и дальше друг друга пугать? — спросил я. — Или поговорим о деле?
Видимо, Ульян плохо понимал людей — слишком привык, что его боятся. Легко общаться с людьми через амбразуру, сидя, к примеру, в танке. Конечно, будь я экипирован хуже, тоже бы не пер на рожон, но пытать себя вряд ли бы позволил. Нынче госмашина не та: в открытую не наедет, — да и я пока не в капкане, отмашусь с божьей помощью. Не так их много: двое прожженных убийц, не привыкших к честной драке, и неумеха-подтявкатель. Да еще — невольник служебного долга, вряд ли бы ставший усердствовать.
— Ладно, давай о деле, — сдал назад Ульян. — Дошел до нас слух, будто в городе обосновалась подозрительная братия. Будто вытворяют оные люди странное и владеют, чем не положено. И нет для них ни законов, ни укорота — живут, как хотят.
— Разве они одни?..
— Остальные не уходят за рамки — стало быть, управляемы. А вот чего хотят эти? И чего могут?
И это все, что его волнует? Тут губерния на грани взрыва, жители с ума посходили… не говоря о нечисти, заполонившей темные глубины, водные и подземные.
— Собственно, ты о ком? — спросил я. — Последнее время в нашей деревне развелось столько экзотики — можно экскурсии водить.
— О тех, за кем и ты приглядываешь, — с ехидцей ответил Ульян. — В оконца пялишься, за машинами гоняешь, а подойти не решаешься. Что ж ты такой боязливый? Пора, брат, пора!
Невольно я поморщился. Это называется: утечка информации. И откуда она утекла? Слежки за мной не было — я бы заметил… Господи, уж не снюхался ли Аскольд еще и с этими?
— Вообще я «приглядываю» за одной, — уточнил я. — С каких пор моя личная жизнь стала интересовать спецслужбы?
— Не финти, — прикрикнул Ульян. — Видали мы таких умников!..
— Правда? — не поверил я. — Только не говори, что в зеркале.
Кажется, Ульяну стала изменять выдержка, даже щека задергалась. Очень он не любил, когда отказывают, — ему такие поперек горла. С ними он и воевал не за страх, а… н-да, вот о совести не будем. И отстреливал, сколько дозволяли, и ломал, если удавалось, и с дерьмом смешивал, доказывая, кто тут прав. А всех несогласных записывал во враги.
— Дурень, — сказал Ульян. — Да что ты стоишь против организации!..
Последнее слово он произнес с таким нажимом, что прямо слышалась прописная буква.
— Ну да, такая здоровенная стая!..
Мне совсем не нравилось, что творится в губернии, и пока я не видел сил, которые могли это остановить, — кроме федералов. Маленькому человеку, чтобы не угодить под каток, лучше заручиться поддержкой гиганта… А как насчет тех, кто желает звучать гордо?
— Значит, не хочешь сотрудничать?
— С убийцей плечом к плечу, ради высоких целей? За кого ты меня держишь?
Надолго повисла пауза, зловещая или растерянная — кому что нравится. Как ни старался Гувер хранить безразличие, по его лицу скользнуло злорадство. Все ж приятно, когда макают тех, кого не решаешься умыть сам.
— Хочешь совет? — спросил я. — Бесплатный, в счет моего гипотетического «долга». Затеешь устранять Клопа, близко к нему не подходи, тем более не вступай в переговоры… Впрочем, дуракам советы не впрок — они и так знают все.
— А ты, значит, умный?
Как мне надоел этот вопрос!.. Ну, есть такой грех — что дальше?
— Если б я поверил, что тебя заботит дело, меж нами, может, и завязалось что, — прибавил я. — Но ты же больной son of a bitch — тебе просто нравится убивать.
Затем я поднялся, ногой убрав в сторону стул, и попятился к выходу, не выпуская из-под прицела обоих варягов. Агея в расчет не принимал: он труслив и высовываться не станет. А у Гувера, даже если захочет влезть, хватает ума понять, что я не блефую и что любой неверный ход может привести к трупам. За последние дни я насмотрелся достаточно, чтобы не церемониться. А самому на тот свет не хотелось категорически.
Вернувшись в «болид», к терпеливо ожидающей Зое, я больше не стал кружить по городу, а сразу поехал к себе, заодно показав на магистрали, что такое настоящая скорость. По-моему, девушка с трудом сдерживалась, чтобы не завизжать от восторга, — наш человек!..
На пороге она сбросила сандалии и все равно ступила на стерильный ковер с опаской, будто заодно не отказалась бы ополоснуть ступни. Конечно, про пресиптрон она не слыхала: в Лагере и пылесос — редкость. Взяв под локоток, я провел гостью на второй этаж. В гостиной всё уже приготовили к приему: музыка, фрукты, цветы, напитки. В нишах красовались статуи на темы греческих мифов — конечно, уменьшенные копии, зато детальные. По стенам просторные экраны, будто окна в дальние миры, — это не считая настоящих окон, от пола до потолка. Кстати, сегодня по морю гуляли внушительные валы, впервые за много дней. «Неспокойно синее море!..» К чему бы это?
Продуманный уют моей берлоги обычно действует на гостей расслабляюще, но в Зое я ощутил напряженность.
— Тебя что-то смущает?
Она обратила глазища на меня и грустно сообщила:
— Тут могло бы жить несколько семей.
— Ага, по семье на комнату, — подтвердил я. — А обитаю я один. У меня и прислуга есть — правда-правда!.. Типичный буржуин.
Из всего обилия фруктов Зоя рискнула попробовать бананы, о которых, наверное, была наслышана (или видела, как их потребляют мультяшные обезьяны). Пришлось мне самому разрезать киви да очищать ананасы.
— А финики я ела, — похвалилась она. — Как-то завезли в распределитель. Хотя давно, — прибавила честно, — еще в детстве.
Действительно, сколько воды утекло!.. Хмыкнув, я разлил по фужерам прозрачный нектар маракуйи. Не самый вкусный из напитков, зато из наиболее экзотичных — насколько помню свои первые впечатления.
— Откуда у тебя всё? — Зоя обвела рукой вокруг: — Ну, вот это.
Я пожал плечами:
— Заработал.
— Как?
— Знания продаю.
— Да разве они стоят что-то?
— Еще бы. Всё держится на них: власть, богатство, прогресс…
— Но ведь не ты это придумал?
— Я спекулянт, — признал с готовностью. — Достаю в одном месте, сбываю в другом. Более того, грабитель, — поскольку беру без спроса. Теперь понимаешь, в какой притон угодила?
— А где берешь их? — спросила Зоя. — То есть я про знания.
— В Океане. Это такое…
— Ну да, мне рассказывали. И что, грабишь прямо там?
— В каждом океане водятся пираты, — сказал я, берясь за пультик. — Странно, если бы тут было иначе. Вот, гляди.
На экране возник некий аналог сказочного принца из восточных сказок.
— Кто это?
— Один из моих партнеров. Когда не удается друг друга одурачить, мы обмениваемся.
— Он такой красивый! — сказала Зоя восхищенно. — Как нарисованный.
— Это и есть рисунок, — подтвердил я. — Тут у каждого своя маска.
— И у тебя?
Я кивнул и вывел на экран облик тщедушного очкарика, озабоченного, будто у него непроходящий понос. Не удержавшись, Зоя хихикнула.
— Зато доверия больше, — пояснил я. — Кто подумает, что это ширма? Настоящий шулер должен тасовать карты неловко.
«Испытание собачкой», столь популярное в фильмах, девушка выдержала, хотя Хан больше смахивает на молодого медведя. То ли она не ждала от меня подвоха, то ли была непуганой, словно годовалое дитя, но псину приняла с восторгом. А тот ответил взаимностью, как ни странно. И котяра отнесся к Зое с расположением, непонятно как распознав в ней женскую особь, — и тотчас принялся клеиться, молокосос.
Зато как у гостьи округлились глаза, когда на пороге возникла Инесса — с полным подносом и в своем обычном виде, то есть нагишом. С непроницаемым лицом женщина сгрузила блюда на столик и удалилась, покачивая бедрами точно одалиска. А Зоя едва сдержалась, чтобы не вскочить, — настолько смутил бедняжку такой сервис.
— По-моему, ее надо пригласить, — сказала она, ерзая как на иголках.
— Еще чего! — фыркнул я. — Сесть за один стол с рабыней?
— Мерзость какая, — пробормотала Зоя, сразу потеряв аппетит. — Фу!
— Хочешь с ней на равных? Конечно, могу ее позвать, только…
— Что?
— Так ведь на равных, — повторил я с ухмылкой. — Готова ты уравняться?
Девушка поглядела на меня, озадаченно сдвинув брови.
— Ты выдумал всё, — заявила вдруг. — По-твоему, я совсем не разбираюсь в людях? Она ж не рабыня, правда?
— Правда, — пришлось согласиться. — Скорее мы соседи. Но, раз уж зашла речь, я тут полный хозяин и что бы ни сотворил — с ней ли, с тобой… По-твоему, тебя станут искать?
— Ладно, поняла, — кивнула Зоя. — В следующий раз буду думать, прежде чем связываться с чужаком. К этому ты ведешь?
— В общем, да. И закроем тему… Ну-ка, что тут у нас?
«Тут у нас» было много разного, даже мне с ходу не разобраться. Сегодня Инесса превзошла себя. Вот так кормятся люди, если не умеют держать себя в рамках. А ублажить всех — когда еще сможем!..
И Зоя взирала на угощение с сомнением.
— Не выбрасывать же? — заметил я. — Ну да, помню: на Земле многие голодают. Но мы потом им расскажем, ладно?
Против воли она хихикнула. «Подумала — и стала кушать».
— У меня вопрос, — заговорил я чуть погодя. — Возможно, некорректный.
— А у нас нет секретов от друзей, — сказала Зоя с такой искренностью, что я усомнился, доверяют ли секреты ей самой.
— Где уж претендовать!.. Я вам скорее антагонист.
— По-моему, ты хороший человек, — неожиданно заявила она. — И умный.
— А все люди доброй воли и здравого смысла, конечно, с вами?
— Как же иначе? Ведь доброму стоит лишь хорошо подумать…
— …чтобы послать лагерников подальше. Впрочем, не о том речь. Я хотел спросить: знаешь ли ты, как выстроена коммуна?
— Ну, примерно.
— По-твоему, вся власть у лагерного Совета?
— А как иначе?
— И сторожевиками они ведают? — едко осведомился я. — Ладно, оставим… Насколько знаю, коммуна составляет едва не десятую часть от населения края, то есть около ста тысяч, — и соразмерно вы представлены в Соборе, делегируя туда представителей. А в ваш Совет входит полторы сотни комиссаров… сакраментальное число, н-да… Кстати, как вы их зовете?
— Слуги народа, — с готовностью ответила девушка. — Старшие Слуги. А кто в Президиуме — главные.
— Железная логика, — согласился я. — Ведь есть и младшие — так называемые вожатые. И этих больше на порядок. А кто под ними?
— Что значит — «под»?
— Ну, кем они командуют напрямую?
— У каждого вожатого есть помощники.
— Числом?
Она пожала плечами:
— По разному. Обычно от трех до десяти. Бывает и чуть больше.
— Двенадцать? — И подражая «товарищу Сталину», произнес: — Будэм считать это крайнэй цифрой.
Кстати, в президиуме столько же. И что они так возлюбили это число?
— Итого набирается дружинка тысяч в десять-пятнадцать — прежде это звалось авангардом. А остальные, стало быть, ведомые, пассивно верующие… или просто напуганные миром. Нехилая секта, а?
— При чем тут секта? — обиделась девушка.
— Ну зови ее конфессией, ладно. И ты в этой пирамиде полувожатая, так? То бишь помощница младшего Слуги… Как его зовут-то?
— Феликс.
— Ну! — Я даже развеселился. — Познакомишь?
— В любое время. Уж его тебе не уболтать.
— У меня иная ориентация, — возразил я. — Но, может, твой Феликс и поведает путное. Наверно, он знает побольше помощников?
— Ну, естественно.
— Вот его и попытаю. Конечно, если еще не передумала возвращаться.
— Скажешь тоже!..
Котенок спустился с загривка своего опекуна и отправился исследовать углы. Развалившись по ковру, Хан неотступно следовал за ним глазами, будто маленький бандит даже здесь мог вляпаться в беду. И с чего в псине взыграл отцовский инстинкт? Это наводит на странную мысль: может, и мне кого-то усыновить? «Тигру нужна только тигрица, — невесть откуда всплыла цитата, — да еще, может, тигрята — и никого более».
— А еще мне интересно, — продолжил я, — кто возглавляет ваших жрецов?
— Кого? — изумилась она.
— Да комиссаров же, членов Совета. Кто в президиуме за председателя? Что кличут его Алексеем Куприяновым — я знаю. Но что он за тип?
— И вовсе Куприянов не тип, — посуровела Зоя. — Очень уважаемый и достойный товарищ…
— Тамбовский волк, — пробормотал я непримиримо.
— …очень знающий. И послушать его лекцию…
— Проповедь.
— …тебе не мешало бы. О самых сложных вещах он говорит просто и понятно.
— Потому что низводит до уровня аудитории.
— Ну ты-то откуда знаешь? Будто его слушал!..
— А это общий принцип таких… ораторов.
Нагулявшись, Пират вернулся в исходную точку и принялся набрасываться на Хана, с разгона вцепляясь в него всеми лапами и пытаясь что-нибудь отгрызть. Громадный псина эти наскоки игнорировал, хотя мама-кошка наверняка бы сбежала от буйного отпрыска куда повыше. Затем котейка напал на плюшевого слона, пробуя его на зуб и терзая задними лапами, точно заправский предатор. Ей-богу, слишком он старается оправдать свое имя!
Отхлебнув вина, я произнес:
— Вот если бы ваш говорун предъявил доказательства…
— Там, — указала Зоя вверх, — уже построили коммунизм. Я верю! — прибавила девушка с внезапной страстью.
— Ну, разве на небе, — пожал я плечами. — Где и положено пребывать раю.
— А почем ты знаешь, — спросила она, — может, они уже летят к нам? И не сегодня-завтра приземлятся прямо тут.
— Ага, — хмыкнул я, — и заберут на небо истинно верующих. Или поделятся know-how, наконец окунув в изобилие. Что ты предпочтешь?
Еще одна Ассоль — на свой лад. И прикондыбает за ней принц на серебристом звездолете, наследный коммунар бог знает в каком поколении… Вообще не самая плохая вера. Когда-то и я ждал инопланетян. Правда, тогда даже Запад был для нас иным миром — но мы-то его считали вчерашним днем. А оказалось, сами из позавчерашнего. Такой вот занятный кульбит.
— А вдруг они пожелают захватить Землю?
— Какая ерунда! — вспыхнула девочка. — И не стыдно? Взрослый же!..
— Ну-ка, ну-ка? — подбодрил я.
— Если цивилизация сумела освоить космос, она должна быть гуманной.
— А-а… Так называемые непреложные истины. Прежде и я в это верил.
— Да разве может быть по-иному?
— Запросто. Ну представь, что дикари захватили звездолет и худо-бедно справились с управлением. Вот будет радость, когда они причапают!..
Зверюга Пират вдруг шарахнулся башкой о стекло, пытаясь ухватить пролетавшую мимо чайку, — хотя та была больше него втрое. Да уж, сегодня он в ударе.
— Не обращай внимания, — сказал я. — Это его любимое занятие.
Засмеявшись, девушка вытянула ноги, не знавшие колготок, и пошевелила пальцами, не деформированными тесной обувью. И не нужна та в здешнем климате — а вот ажурные трусики Зое бы пошли. К ним босоножки на шпильках, платье от кутюрье да бриллиантовое колье. И что тогда останется от коммунарки? Разве душа. Ну, это мы как раз стерпим.
— Наверно, вас оберегают от негативных примеров? — спросил я.
— Почему же, мы изучаем историю.
— Ой ли?
— Феликс не скрывает от нас ничего. Он говорит: «Свои сомнения разрешайте лучше со мной».
— И что, разрешаете? Как у вас, например, с «каждому по труду»?
— У нас «каждому по потребностям», — сказала Зоя и, подумав, добавила: — Минимальным.
— Серьезная оговорка, — хмыкнул я. — А если для меня минимум — это?
И показал подбородком вокруг.
— Значит, тебя надо воспитывать.
— Не поздно ли? Ведь и я жил в комнате на четверых — мне есть с чем сравнивать. Знаешь, надоело кормить нахлебников. Дайте, что заслужил, а лишнего не возьму сам.
— Значит, ты уже готов жить при социализме, — обнадежила она.
— Да уж нажился там, больше не тянет. Тем более, известные принципы лучше работают здесь — при всех издержках. И на наставников мне не везло. Если откровенный — как правило, дурак. А умные помалкивали.
Вздохнув, Зоя потянулась к котёнку, уложила себе на колени. Затеяла щекотать его пушистый бочок и допросилась: бандит ее оцарапал. Коготки у него крохотные, зато как иглы. Сейчас же рванул к Хану, спешно зарываясь в его мех, — будто в прежние разы это спасало.
— Пошли, — сказал я. — Лучше сразу обработать. Сейчас и не знаешь, откуда ждать пакости.
Отведя девушку в ванную, продезинфицировал ранки. Указав на мое корыто, Зоя спросила:
— Это бассейн?
— Скорей ванна. Бассейн во дворе.
— А это, значит, ванная комната? — Она скептически поглядела на окна, выходящие на море, на столик с двумя креслами. — Нормальненько!..
— А в ванне подсветка и турбуленция, — усугубил я, пуская воду. — Так и загниваем. Не завидно?
— Удобства — не главное в жизни.
— В самом деле; что значат они рядом с мировой революцией!
— И ничего смешного, — слегка обиделась девушка. — Не так это фантастично, как тебе кажется. Когда люди узнают…
Она умолкла — с явным усилием.
— Опять секреты? — сказал я. — За что не люблю коммунаров: на любой плетень готовы тень навести. Ну, какая у вас Военная Тайна? «Плывут пароходы — привет Мальчишу!..» Бедняга, он бы и рад выдать, да кто ж ему доверит?
Зоя нахмурилась — видно, гайдаровская сказка относилась у лагерников к священным текстам.
— И вовсе мы не наводим, — возразила она. — Просто… не время еще.
— Революционная ситуация не назрела? Да как же «люди узнают», если вы прячете? Ну попробуй убедить хотя бы меня. Уж я не хуже среднего человечка, на которого вы делаете ставку. Или лучшие вам ни к чему? Мороки с ними!..
— Вот уж неправда! — не выдержала Зоя.
— Так докажи. Или мешает что-то?
— И докажу, — выпалила она. — Завтра же сведу с Феликсом.
— Ага, нужен я ему! Я для таких классовый враг — забыла? Не потому, что эксплуататор, а просто — живу сытно.
— Неправда, — повторила девушка, хотя без прежней убежденности. — Феликс всегда глядит в суть.
Этого не хватало! — чуть не брякнул. Вот тогда меня точно пошлют.
— В некоторых вещах женщины разбираются лучше, — сказал я. — Например, в мужчинах.
— Тоже мне, «вещь»! — фыркнула Зоя. Однако уши навострила.
Тогда я двинулся напролом:
— Но разве на показ этого наложен запрет?
— Н-нет, — после паузы признала она.
— И лично ты считаешь, что мне полезно на это взглянуть?
— Пожалуй, — снова подтвердила она.
— И разве ты не вправе решать некоторые вопросы сама?
Вот теперь Зоя задумалась надолго.
— Я не тороплю, — сказал великодушно. — Ответишь, когда захочешь. Хоть через минуту.
Она рассмеялась от такой щедрости.
— Или завтра, — прибавил я. — Или после ванны. Кстати, она уже полная. Тебе где стелить: в спальне или в гостиной?
— В гостиной, — ответила девушка, угодив в этот маленький капкан.
— Вообще я имел в виду не свою спальню. Но как хочешь… Прислать сюда Инессу?
— Зачем?
— Чтобы помыть тебя.
— Я что, больная?
— Но это приятно! А если напрягает, можешь отплатить тем же.
— Спасибо, — твердо сказала Зоя. — Обойдусь.
В ванне она не задержалась: одной там и впрямь скучно.
Когда девушка вернулась в гостиную, на ходу вытирая волосы полотенцем, я спросил:
— А почему ты уверена, что ЭТО — правда?
— Ведь я сама видела!
— И щупала?
— Н-нет, — сказала она растерянно. — Зачем?
— Сейчас в голофильмах такое делают!..
— Ты имеешь в виду порнографию?
— И это тоже, — хмыкнул я. — Но вообще речь о голографии, объемном кино… Ну, хотя бы стереофильмы у вас показывают?
— А разве это не фантастика? — осторожно спросила Зоя.
— Милая моя!.. Да ваше «светлое будущее» я хоть сейчас сделаю былью. Засиделись вы в прошлом, будто на забытом острове, и теперь любой жулик волен втирать вам очки, выдавая художественные съемки за натурные. Чуда захотелось? Так это сейчас не проблема.
Отведя гостью в кабинет, я для начала показал на экране комнату, где мы обретались, себя за пультом и ее, сидящую в соседнем кресле, с любопытством поглядывающую по сторонам. После чего зафиксировал картинку и принялся колдовать.
Внезапно обе фигуры лишились покровов, что вызвало у девушки испуганный вздох. Затем мое отражение стало изменяться, превращаясь в чудище с клыкастой пастью и когтистыми лапами. А виртуальный двойник Зои обзавелся радужными крыльями и принялся порхать по комнате, сверкая обольстительной улыбкой, — эдакий чувственный ангел. А комната трансформировалась в небесный сад, насыщенный сочными красками, наполненный щебетом и стрекотаньем, заселенный причудливыми зверьми.
— Ну, как тебе такое? — спросил я. — Убеждает? А если еще добавить запахи, ветер…
Судя по проступившим на ее глазах слезам, у Зои зародились сомнения. Честно сказать, меня это удивило. В таких ситуациях редко помогает, даже если тычешь носом. Молодость, молодость!.. Вообще это свинство: отнимать у девочки мечту. А что могу дать взамен: правду? Да кому она нужна, если нет радости. Зябко жить без светлых личностей, коих вокруг большинство, без яркого и щедрого будущего, приближающегося с каждым годом, без братьев, рассеянных по Вселенной, — надо лишь докричаться, дотянуться до них, а уж они поймут и примут.
Кстати, давненько я не посещал планету Грифон, не парил в заоблачной выси от одного небесного острова к другому, не порхал над фиолетовыми джунглями и буйным океаном, не отстреливал чудищ из супероружия… Почему не восполнить?
— Думаешь, межзвездные перелеты лишь пришельцам по силам? — сказал я, загадочно улыбаясь. — Ну-ка, Орленок, садись под крыло дяди Орла и — полетим! Какую звезду тебе подарить?
Сумрак кабинета сгустился, выстраивая интерьер планетолета. За овальными иллюминаторами клубился рваный туман, сквозь который проступали картины изумительной красоты. И мы помчались.
Иллюзия было полной — даже на мой привычный взгляд. В ушах свистел ветер чужих сфер, кресла кренились на виражах, двигаясь вместе с платформой. Глаза Зои пылали, жадно впитывая виды, открывающиеся вокруг.
— А хочешь порулить? Это просто. И — никакого риска.
— Нет, пожалуйста, не надо больше! — вдруг попросила девушка. — У меня голова кружится.
Тотчас я прервал полет, убирая миражи. Вернувшись в кабинет, Зоя тихо вздохнула.
— Just believe, — сказал я и добавил: — Остается лишь верить. В мудрых вождей, бескорыстных Слуг, верных товарищей. — Она кивала. — В бога.
Зоя вздрогнула, поглядев на меня с испугом.
— Пойдем, — продолжил я. — Покажу еще кое-что.
По темному коридору провел ее в новую комнату, поставил перед стеной. Затем раздвинул шторы, открыв широкую нишу.
— Ой! — отпрянула девушка. — Кто это?
— Всего лишь скульптура, не бойся.
— Ну как живая!..
— Тогда с чего ты шарахнулась? — спросил я. — Приняла за покойницу?
— А она красивая, — заметила Зоя. — Тоже придуманная?
— Вообще это слепок.
— Надо же… Прямо мавзолей.
— Боже упаси! Мертвецов мариновать? Бр-р-р… Вот «спящая царевна» — куда ни шло. Правда, монаршей величавостью тут не пахнет.
— Так ты знаком с ней?
— Я-то знаком. Вот насчет нее — не уверен.
Девушка на постаменте впрямь выглядела живой… во всяком случае, настоящей. Изящные холмики грудей слегка сплющены, будто под своим весом, голова запрокинута, носочки вытянуты — в горизонтали такое уместно.
— А лица не разобрать, — укорила Зоя.
— Все ж это был песок, не гипс. Для фигуры-то — в самый раз…
— Ну, хорошо, — сказала она. — А зачем ее показал?
Я пожал плечами:
— Почему-то мне кажется, что это — истинное. В отличие от того, чем потчуют вас.
И в этом миг нас сорвал с места вой сирены. Вернее, сорвал-то он меня, а я потянул за собой Зою. Влетев в кабинет, мы подскочили к экрану, где уже показывали нарушителей нашего покоя. Итак, опять пришла ночь, а с ней вернулись чужаки и едва не всем кагалом ломанулись ко мне. Надо ж, какая честь!
— Они тоже выдуманные? — спросила девушка с надеждой.
— Сам бы этого хотел, — пробормотал я.
Существа взбирались по отвесу яко по лестнице — с пугающей легкостью, сплошным потоком. Уж не они ли выкрадывают людей из прибрежных вилл? Но распространяться об этом не стал — твари и без того гляделись жутко.
— Что это за мерзость? — с содроганием спросила Зоя.
— Похожи на водных скорпионов — но размеры!..
Да, вот этих я бы есть не стал. Как бы они сами не слопали кого-то… очередной раз. Вообще звери больше смахивали на пауков — гигантских, вдобавок оснащенных устрашающими клешнями. Мой оживший кошмар.
Но меры против них уже принимались. Обе мои «стрекозы» зависли близ стены и поливали тварей свинцом — так, что от них летели клочья. Затем включился охранный пулемет, сшибая самых прытких, и уже изготовились несколько других стволов.
К счастью, атака захлебнулась прежде, чем звери достигли края обрыва. Среди них попросту не осталось живых — отступать они, видимо, не умели.
— Вот и конец вечерней сказки, — объявил я. — Иди-ка ты, малыш, спать.
— А ты?
— А мне еще надо повкалывать. Тяжел, тяжел пиратский труд!.. Думаешь, просто жить по потребностям?
— Ты в кабинете работаешь? — спросила Зоя. — А… можно я лягу тут?
— На здоровье!.. Конечно, если не храпишь.
— Шутишь?
Впрочем, я уложил девушку в гостиной, потушив верхний свет, и здесь же сел за экран, благо терминал в этой комнате был не хуже. Охота предстояла серьезная, хотя ловить было на что. Выбрав из недавней записи кадры поудачней, я забросил их в Океан и, очертив круг поиска, принялся ждать, пока поймается рыбка, большая или хотя бы маленькая. Ждать пришлось не одну минуту — видно, «рыбка» плавала не в верхних слоях. Затем все же клюнуло, и улов проявился.
Недавнего своего оппонента я вычислил верно. На самом-то деле Ульяна Мартыновича звали Евгением Яновичем, и фамилия у него была, конечно, не Сидоров, а Щеглов. Агентурная кличка: Богомол. Засветился он еще в прежние времена, когда воевал с империалистами, а специализировался на покушениях и терроре. Подозревали его во многих подвигах, включая провокации с большим числом жертв, но прямых улик, как я понял, Женюра не оставлял: умел работать чисто. Вот чем он занимался сейчас, не знали даже в Океане — во всяком случае, с поверхности не видно. Тут требовался глубинный трал.
Его подручный отзывался на имя Альбион и кличку Туманный. Судя по всему, соображал он и впрямь тускло, но дело знал назубок и не жаловался ни на память, ни на рассеянность… ни на лишнюю щепетильность, если доходило до крутых мер. Может, не питал к ним такого пристрастия, как Богомол, однако не брезговал.
Затем мои мысли переключились на другое. Что-то брезжило в сознании, не спеша обретать ясные формы. И вдруг сложилось в конструкцию, которую я быстренько набросал на экране. Перебравшись в кабинет, позвонил Гаю, и только он откликнулся, как я заговорил, поглядывая на свою схему:
— Смотри, что выходит… В прямом подчинении Клопа сейчас семеро. Во-первых, Лущ с полутора сотнями «бесов». Во-вторых, Валуев, чья контора тоже поделена на дюжину отделов. В-третьих, Крокин, предводитель сторожевиков, выстроенных по тому же принципу. В-четвертых, Хрунов, главный чинуша, — под ним та же чехарда. В-пятых, казацкий генерал Жданович с Кругом из двенадцати атаманов. В-шестых, Куприянов, Лагерный вождь, с президиумом в дюжину человек и Советом из ста пятидесяти комиссаров. В-седьмых, Филин, директор Компании, — там тоже картинка схожая.
— Забыл про идеологический сектор, — вставил репортер. — Митрополит Ювеналий и его гвардия. Насколько знаю — такая же ситуация.
— Восемь, — кивнул я. — Гай, это ж Структура! Почти такая, как была у Калиды, только масштабней.
— Хорошо, а где еще четверо?
— Что, мало кандидатов? На вскидку: нашисты, каратели, дворяне, торгаши, бандиты. Здешних главарей уже обрабатывают, нашисты только и ждут, чтобы подобрали, а уж карателей подмять… Впишутся, как по заказу!
— Действительно, выбор у Клопа есть, — согласился Гай. — Но если ты прав, то и над ним должен стоять Бог. Имею в виду подземельного.
Вот тут Калида не стерпел.
— Оставьте в покое Бога! — прошипел он со своей полки. — А заглянуть выше не хватает соображения?
Обернувшись, я поглядел на бывшего главаря. После того, как его лишили тела, у Калиды сильно испортился характер. Впрочем, не удивительно.
— Объясни, — велел я.
— По-вашему, над Богом никого нет? Конечно, это могучая животина, но ведь и не более того? Моя Пирамидка — максимум, что он мог выстроить… если не считать еще нескольких.
— Одиннадцать? — предположил Гай.
— Может, и так — откуда мне знать? — огрызнулся Калида. — Но разве я был так уж силен? Да если б не мои детки и не наше с ними подобие…
— То есть ты хочешь сказать, что мощью твой Бог не превосходил Клопа? — спросил я. — И что ты был бы не сильнее любого из Дворовых вельмож, если б не твое потомство.
— Наконец, сообразил, — фыркнула Голова.
— Эх, ничего себе! — произнес Гай. — Выходит, Алмазин уже равен Богу. Тогда и вправду встает вопрос: кто над ними?
— Князь Тьмы, — ответил я. — С богами-то Клоп и рядом не сидел, а вот на черного колдуна смахивает.
— Имеешь в виду Черную Магию? — Репортер хмыкнул. — А кто ж тогда Лущ со товарищи: вампиры?
— А кто был Калида — разве не вампир? Чем он кормился, помнишь?
— Вот и определился жанр, — заметил Гай. — Мистический ужастик. Хотя бы с этим ясность.
