5

Народу в храме было всего ничего. Несколько обременённых свободным временем старушек, пара-тройка закутанных до глаз в тёмные платки женщин, стайка молоденьких девчонок на клиросе. Ясное дело, понедельник, да и никакого особого праздника. Но литургия служится по уставу, ровно в семь утра отворяются Царские Врата, раздаётся зычный голос священника: "Слава святей, единосущной и нераздельной Троице".

Только вот сегодня голос был другой — негромкий тенорок. Отец Николай, по словам тётки у свечного ящика, опять заболел, и вместо него служит отец Георгий.

Дмитрий расстроился. Он-то рассчитывал исповедаться духовнику. И вот на тебе — ухмылка судьбы. Или наоборот, Господня воля? В конце концов, самое главное сейчас — это исповедаться, а значит, годится любой батюшка. Он же только свидетель… Но вот поймёт ли его отец Георгий, священник хоть и давно здесь служащий, но малознакомый? Честно сказать, не производил отец Георгий особого впечатления.

Дмитрию повезло — в понедельник у него были только четвёртый и пятый уроки, времени хватало. Аня, конечно, удивилась, чего он вскочил в такую рань. Пришлось ответить честно — в храм надо, очень тянет. К счастью, кроткая Аня не стала устраивать ему допроса. Недостатков у неё, вообще-то, немало, но достоинства всё-таки перевешивают. К числу достоинств относилась и деликатность. Единственное, чем она поинтересовалась — это готовить ли завтрак?

— Ни в коем случае, солнышко, — воспротивился Дмитрий. — Причаститься хочу. Понимаешь, надо.

— Ты почти всю ночь не спал, — глядя в сторону, заметила Аня. — Сопел мне в ухо, брыкался… Не заболел ли?

Он действительно ворочался всю ночь с бока на бок. После вечернего разговора уснуть было просто невозможно. Взбаламученные мысли не удавалось успокоить ни молитвой, ни переучётом слонов. Казалось, так легко внушить себе: всё это лишь бесовское наваждение! Всё это лишь привиделось в "тонком сне". Но грызли сомнения. Выползали из тёмных закоулков мозга, юркие червячки, и грызли упорно, деловито. Хуже чем зубная боль.

Дмитрий заблаговременно приехал в храм минут за пятнадцать до начала службы. Рассвет уже растекался по улицам, пока ещё пустым. Через час, не раньше, они заполнятся спешащими на работу гражданами. А в этот час — полное ощущение, будто людей на Земле больше нет. Если кто и остался — так это загадочные Иные. Отдельные представители которых спешат исповедаться и причаститься. Он тут же задавил сомнительную шутку молитвой. Не хватало ещё всерьёз поверить в этот бред!

В храме он успел перехватить отца Георгия, когда тот за пять минут до начала литургии вышел из алтаря.

— Батюшка, — взволнованно заговорил Дмитрий, — мне срочно надо исповедаться. Я попал в очень странную историю… а духовник мой, отец Николай, как на грех, болен.

— Только если очень коротко, — перебил его священник. — Мне ж служить надо.

— Я боюсь, что очень коротко не получится, — смутился Дмитрий. — Тут многое надо рассказать. И это будет непростой разговор. Во всяком случае, для меня.

— Тогда только после службы, — заявил отец Георгий. — Сами же видите, без диакона служу. Причащаться-то собирались?

— Ну, это если вы сочтёте возможным, — Дмитрий уставился в серовато-зелёный линолеум. — Хотелось бы, и очень. Я в тяжёлой ситуации, вы уж поверьте.

— К причастию готовились? — не дослушав, спросил священник. — Тяжёлых грехов на совести нет? Впрочем, вы прихожанин давний, сами всё знаете. Так что с Божией помощью… Вас, кажется, Димитрием звать?

Он опустил епитрахиль на голову Дмитрия и скороговоркой пробормотал разрешительную молитву. Тот, не привыкший к подобным авансам, стеснительно вздохнул.

— Ну вот, а после расскажете, что там у вас стряслось, — отец Георгий дал ему поцеловать крест с Евангелием и немедленно скрылся в алтаре.

И потекла служба.

— В общем, так, батюшка, — начал Дмитрий.

Они остались в храме одни. Пожилая тётка, погасив догоравшие у образов свечи и лампады, ушла — и теперь здесь царил полумрак. Солнце ещё не добралось до южных окон, и, хотя всё было видно, краски затушёвывались, серели. Чем-то это напоминало Сумрак — тот самый, невозможный, искусительный.

— У меня примерно полчаса, — сразу предупредил отец Георгий. — Вы уж постарайтесь покороче. Самую суть.

— Самая суть, — вздохнул Дмитрий, — это что я стал жертвой явного, недвусмысленного бесовского наваждения. Со мной стали происходить странные вещи. Всё началось в прошлую среду…

Конечно, ни о какой ясности и лаконичности и речи не шло — от волнения Дмитрий путался, сбивался, перескакивал с одного на другое. И, однако, не прошло и десяти минут, как он закончил.

— Вот такие дела, батюшка. Я просто не знаю, как быть дальше. Ведь на него ни молитва, ни крест не действуют…

— Значит, слаба ваша молитва, — сейчас же предположил отец Георгий. Взывать ко Господу надо со смирением, не ждать от Него немедленного ответа. И ни в коем случае не оставлять молитвы. Вы утреннее и вечернее правила полностью вычитываете? Вот постарайтесь отныне ничего не упускать. И ещё стоило бы канон ангелу-хранителю ежедневно. Вообще, приглядитесь к себе — не слишком ли рассеянную жизнь ведёте? Во всём ли уповаете на Господа? Не одной только мыслью, но и сердцем? Возможно, стоит построже попоститься. Вспомните: "род сей изгоняется только молитвой и постом".

— Батюшка, — рискнул перебить его Дмитрий, — но всё-таки что же, по-вашему, со мной происходит? Что мне делать, если, несмотря на сугубую молитву, это будет продолжаться?

— Вы же сами сказали — искушение. — Священник задумчиво уставился на него. — И бесполезно гадать, были то сонные видения или колдовство какое. Главное, вы же понимаете, что всё это происходит от врага. Значит, и держаться надо соответственно. Не вступайте в беседу, молчите, умом творя Иисусову молитву. Господь даст — и пройдёт. А ещё… — Он замялся, подбирая слова. — Вы же знаете, насколько плотское связано с духовным, как одно влияет на другое. Может, стоит обратить внимание на своё здоровье? Не пренебрегайте врачом, он от Господа, как сказано в книге Сираховой. Возможно, вы очень утомились за последнее время. Я ж понимаю, что такое учительская работа. У самого четверо. Сплошные нервы. Вам бы хорошо в монастырь какой-нибудь съездить, пожить там, потрудиться во славу Божию. На природе, в размеренном молитвенном ритме…

— Хорошо бы, — вздохнул Дмитрий, — только кто ж меня из гимназии отпустит? Учебный год только начался, а на мне две параллели, шестые и девятые классы. Заменить некем…

— Ну, вы уж как-нибудь постарайтесь, — понимающе кивнул священник. — Молите Господа, и Он так устроит ваши обстоятельства, что откроется возможность. Речь-то о самом драгоценном, о душе человеческой.

Он замолчал, опустив глаза. Дмитрий понял правильно — его время вышло. Батюшке пора бежать, неотложные дела.

— Спасибо, отец Георгий, вы мне очень помогли советом. Помолитесь обо мне, грешном.

И получив благословение, Дмитрий направился к выходу.

Легче не стало. Всё те же червячки ползали в душе. Конечно, исповедаться и причаститься было необходимо. Но вот разговор… Ничего такого не сказал отец Георгий, чего он не знал и сам. Банальности. Верные, отточенные временем и совокупным опытом Церкви — но всё же банальности. А чего он, собственно, ждал? Отец Николай разве бы сказал что-то иное? Ну, может, не стал бы столь откровенно намекать на психическое расстройство. Ведь ясное дело, отец Георгий считает, будто он свихнулся. И батюшку можно понять. Проще поверить в болезнь прихожанина, чем в прямое действие адских сил. Вероятность во много раз выше.

А в монастырь действительно хорошо бы. Дмитрий даже знал, куда. Позапрошлым летом они с Аней отправились в паломническую поездку. Преображенский монастырь, Тверская область. Место благодатное, и старцы опытные есть. Особенно иеромонах Сергий. Много о нём рассказывали. Только вот нереально. Никто ему никакого отпуска не даст. Шестые ещё как-нибудь, Елизавета Юрьевна могла бы недельку-другую подменить, а девятые отдать некому. Выпускные экзамены же…

Что же касается намёков отца Георгия… Как ни крути, а в чём-то он прав. Провериться стоит. В конце концов, нет никаких по-настоящему объективных доказательств, что всё это было на самом деле — и оборотень, и Антон. Галлюцинации — дело такое… Собственное воображение способно выдать картинку безупречной ясности, он читал. И что же? Бежать сдаваться психиатрам в районный диспансер? Это ведь чревато. А ну как перестрахуются и запретят преподавать? Чем жить тогда?

Он вспомнил свой один-единственный визит в районный ПНД — когда после института оформлялся по распределению в школу. Надо было взять справку о своей нормальности. Времени это заняло немного — десять минут очереди в регистратуру, и ещё пять минут дамочка с лошадиными зубами рылась в картотеке, прежде чем выдать справку, что такой-то у них на учёте не состоит. Но впечатление сложилось мрачное. Грязные стены, тусклые, засиженные мухами плафоны. Стенды какие-то идиотские… и нечто неуловимое, разлитое в воздухе. То ли запах чего-то медицинского, то ли наслоения чужих страданий. Выйдя на улицу, в серенький дождик, он вздохнул с облегчением и твёрдой мыслью — больше сюда ни ногой.

Выходит, ошибался? Нет. Сейчас ведь не справка нужна, а правда. Значит, что? Значит, Лёшка Серебряков, бывший одноклассник. Давно они не виделись… Лет пять, не меньше. Кажется, Лёшка успел за это время защититься… кто-то рассказывал. Кандидат медицинских наук, консультирует в частной неврологической клинике.

Что ж, хоть и неприятно расстраивать старого знакомого, а придётся. По крайней мере, уж Лёшка-то ему врать не станет.

Но это — потом, на днях. Если вообще глюки будут продолжаться. Может, и само пройдёт. Должно же подействовать причастие! Непременно должно!