3
В Дилоне Трикс бывал дважды, но оба раза в детстве — лет десять назад (с тех времен запомнился только вкус разноцветной сахарной ваты и смуглый огнеглотатель, потешающий народ на какой-то площади) и четыре года назад (как ни странно, но опять запомнилось изобилие сладостей, а также капризная Тиана, которая от каждого заезжего мальчишки знатного рода требовала ее развлекать).
Но теперь-то Трикс был взрослым и серьезным человеком, со-герцогом в изгнании, который многое слышал и читал о главном городе княжества! Позволив течению медленно нести лодку вдоль обложенных шоколадными каменными плитами набережных, Трикс с достойным его положения интересом изучал раскинувшийся по обоим берегам город.
Устье реки, плавно расширяясь, текло среди меловых холмов, застывшей патокой спускавшихся к воде.
Правый берег был очень наряден. Купола храмов белыми сахарными головами поднимались среди яркой леденцовой россыпи крыш. Кое-где вонзались в небо башни магов, украшенные причудливыми барельефами, будто пирожное — кремовыми завитушками. Но больше всего взгляд приковывал княжеский замок на вершине холма: могучие стены и пузатые оборонительные башни цвета жженого сахара, грозный могучий донжон из зеленовато-серого, будто фисташковая халва, камня…
Левый берег населяла беднота, и взгляду было почти не за что зацепиться — сплошная мешанина мелких коричневых домишек, будто великан раскрошил в ладонях козинаки и высыпал на склон…
Но удивительнее всего были мосты, под которыми проплывала лодка: на вид невесомые, полупрозрачные, будто мармелад, они были созданы великими магами сотни лет назад из упругого разноцветного стекла. Когда восходящее солнце просвечивало сквозь мосты, на мутные воды реки ложились огромные цветные блики — красные, синие, зеленые, лимонные…
Трикс почувствовал, что у него почему-то урчит желудок, хотя, отчалив от камышей, он успел слопать почти полкурицы. Хотелось чего-то сладкого. Интересно, с чем это могло быть связано? Неужели с тем, что великий князь Дилон, основатель города и могущественный маг, был по преданиям невероятный сладкоежка? Говорят, что умирая, он вселил свою душу в построенный им город…
Уже проплывая под последним, двенадцатым, мостом, Трикс сообразил, что так можно и миновать столицу — еще немного, и вольно разлившаяся река вынесет его в эстуарий. Хорошо, если там подберут рыбаки, а то и не выгребешь против течения.
Он схватился за весла, и через четверть часа непривычной работы, наградившей его первыми в жизни мозолями (благородные потертости от рукояти меча и вульгарные потертости от тесных ботинок вряд ли стоит брать в расчет), нос лодки глухо стукнул об увешанный тростниковыми матами дебаркадер. Старая баржа, поставленная на прикол на самой окраине Дилона, была облюбована рыбаками. В ветхих постройках, где когда-то хранили товары, перекупщики скупали и сортировали рыбу.
— Чего привез? — звонко выкрикнул мальчонка лет семи-восьми, подбежав к лодке Трикса и приплясывая на месте от избытка энергии. Босые пятки отбивали сумасшедший столичный ритм. — Ага? Чего привез, чего привез?
— Себя, — буркнул Трикс, выбираясь на дебаркадер и захлестывая веревку о деревянный кнехт, выглядевший понадежнее прочих. Утратив к новоприбывшему всякий интерес, мальчишка кинулся обратно к перекупщикам.
— Эй! — Трикса внезапно осенило. — Стой!
— Ага? — мальчишка немедленно вернулся. Был он темноволосый, загорелый дочерна, с облупившимися плечами, полуголый, в одних лишь штанах до колен: рваных, но зато выкрашенных в ярко-оранжевый цвет. Дилон славился дешевизной красок.
— Лодку хочу продать, — сказал Трикс.
— Ага, — мальчишка бросил на лодку быстрый взгляд и кинулся вдоль дебаркадера, звонко выкрикивая: — Продается ялик, целый, сработан в со-герцогстве года два назад, сосна горная, просмолен хорошо, весла имеются, один золотой и две серебряные!
Трикс только почесал в затылке, с удивлением поглядывая на свой ялик. Вытащил мешок и стал ждать.
Сильно воняло рыбой. Мимо протащили щелястый деревянный ящик на жердях, в котором мокрой грудой лежало что-то шевелящееся, с широкими шипастыми щупальцами и шероховатой щетинистой шкурой. Из складок на Трикса смотрел свирепый сиреневый глаз.
Не прошло и пяти минут, как к Триксу подошел бородатый невысокий рыбак в грубой холщовой робе и светлой широкополой шляпе. Посмотрел на ялик. Присел, потрогал дерево. Спрыгнул и переступил по дну лодки, что-то проверяя. Спросил:
— Далеко украл?
Трикс подумал секунду и решил не спорить:
— Хозяева не явятся.
Рыбак сплюнул за борт и сказал:
— Золотой.
Но Трикс, преисполнившись внезапным доверием к оценке, данной мальчуганом, помотал головой:
— Золотой и две серебряные!
Рыбак выбрался на дебаркадер. С сомнением посмотрел на Трикса. Потом опустил руку в карман робы и достал пригоршню монет.
— Ладно, договорились… Серебром возьмешь?
— Возьму, — согласился Трикс.
— Ты уж извини, меди нет, — пробормотал рыбак, отсчитывая ему двенадцать полновесных монет. — Мальцу, понятно, серебром где попало сверкать не стоит…
Не успевший удивиться тому, что простой рыбак в столице может запросто достать из кармана двенадцать серебряных монет, Трикс даже не сразу осознал, что его назвали мальцом. Забросил на плечи мешок с остатками провианта, сгреб деньги и побрел к сходням.
— Ага! — мальчишка в оранжевых штанах подбежал к нему и требовательно схватил за руку. — А мне?
Трикс не стал спорить и молча вручил ему серебряную монету.
— Ага… — с восторгом глядя на деньги, выдохнул тот. — Спасибо!
— Ты где попало серебром не сверкай, — сказал Трикс. — Живо голову свинтят.
— Ага, — кивнул мальчишка и мгновенно спрятал руку в карман. — Не буду сверкать. А ты в город? Ага?
— Ага-ага, — поднимаясь на берег, сказал Трикс. Тут набережная была не столь помпезна, как в центре, но тоже вымощена — жаль лишь, что плиты раскололись и частью утонули в грязи.
— Я с тобой могу чуточку пройти? — неожиданно спросил мальчишка, идя по сходням следом.
Трикс огляделся. И заметил — ибо наблюдательность входит в достоинства рыцаря и ей учатся с детства — что на его юного спутника косятся несколько ребят постарше, снующих по дебаркадеру. На берегу тоже толкалась компания парней, помладше Трикса, но явно способных вытрясти у малыша серебряную монету.
— Можешь, — разрешил Трикс.
Некоторое время они шли молча. Справа тянулся плохо ухоженный берег, слева — унылые нежилые строения, откуда несло рыбными очистками.
— Следом идут, — уныло сказал мальчик, ускоряя шаги и стараясь идти впереди Трикса.
Трикс обернулся — и впрямь, отиравшаяся на берегу шпана двинулась за ними. Трикс насчитал шестерых.
— Иди спокойно, — решил Трикс. — Сейчас кто-нибудь появится, струсят.
— Ага. Уже появились, — грустно сказал мальчишка. — Сейчас грабить будут.
Впереди действительно возникли двое подростков, ровесников Трикса. Судя по всему — предводители идущей сзади компании.
Трикс поискал взглядом хоть кого-нибудь, кто мог бы прийти на помощь. Но рыбаки и перекупщики остались далеко позади.
Зато под ногами обнаружилась длинная крепкая жердь. Почти с такой же Трикс занимался под руководством капитана стражи, прежде чем ему впервые дали учебный меч. Трикс подобрал жердь, отер грязь о штаны, чтобы руки не скользили, и взял ее боевым хватом, который в учебниках носил красивое название «молодецкая забава»: двумя руками, сжимая кулаки один над другим на вертикально поставленной палке.
Один из подростков, ширококостный и крепкий (сразу видно — высоким не будет, но плечи разнесет о-го-го!), сплюнул себе под ноги и, сделав шаг навстречу, спросил:
— Что, мастер на палках драться?
— Да, — ответил Трикс как можно увереннее. На самом деле никаким мастером он не был, да и с шестом дрался последний раз года три назад. Эх, если бы меч! А еще лучше — меч и кольчугу!
— Грак, тащи мою палку, — велел подросток, приглаживая курчавые волосы. Его спутник живо метнулся к сараям. Трикс обернулся: идущие следом мальчишки остановились, выжидая. Похоже, ему предстояло драться один на один с главарем. Что ж, рыцарское благородство проникает даже в самые низкие души…
— Ага. Он на палках лучше всех в Рыбачьем, — шепнул Триксу его маленький спутник. — А ты умеешь, да?
Трикс мрачно смотрел, как Грак тащит своему дружку палку. Шикарная палка — длиной метра полтора, как и та, что Трикс подобрал в грязи, но явно из хорошего, прочного дерева, отполированная руками, с вмятинами по краям — на палке дрались часто и в охотку, но она так и не сломалась. А у Трикса была обычная буковая жердь…
— Умею, — сказал Трикс, чтобы подбодрить то ли мальчишку, то ли себя.
И вдруг на него накатило вдохновение. Учитель относился к палке с рыцарским презрением, но если ничего другого нет…
— Боевой шест — оружие простое и безыскусное, будто слово воина, — сказал Трикс. — Удары шеста — прямы и честны, нет в них подлости арбалетных болтов и коварства стального клинка. Дерево растет из земли и тянется к небу — так и шест выбивает у врага почву из-под ног и отправляет к небесам! Не дерево крепко — несгибаема воля! Шест — продолжение рук воина, удар — продолжение взгляда воина, победа — продолжение пути воина. Движения боя знакомы мне, как птице взмахи крыльев, а рыбе изгибы плавников!
— Ух ты! — выпалил мальчишка. — Ага! Всыпь ему! Он вечно у всех монеты отбирает! Ага!
Трикс с грустью подумал, что его пламенная речь, достойная хроник и учебников, пропала даром: надо было громче, громче говорить, может, и противник бы испугался! А так — только сопливый мальчишка в восторг пришел…
Но делать нечего — кудлатый предводитель шпаны с городских окраин уже взял шест и шел ему навстречу. Свою палку он держал иначе — параллельно земле, разведя руки довольно широко. Этот хват Трикс тоже помнил, назывался он «душа нараспашку», и применяли его только опытные бойцы…
В следующий миг кудлатый крутанул руки, будто выкручивая корабельный штурвал, его шест описал круг — и стремительно клюнул Трикса одним концом.
Руки у Трикса будто заработали сами по себе. Его шест взмыл навстречу вражескому, отбил отполированное ударами навершие, целящее в лицо Триксу — и заходил короткими злыми выпадами, слева и справа, сверху и снизу…
В глазах у кудлатого появился испуг. Он начал отступать, отбивая удары Трикса и больше не пытаясь атаковать. Но в Трикса вселился демон поединка. Шест в его руках порхал, и даже отбитые удары заставляли врага вскрикивать от боли в руках. А через несколько мгновений противник уже не успевал защищаться — один удар пришелся ему по колену, второй под дых, третий шел в горло, и не останови перепуганный Трикс в последнее мгновение руку, то легко сломал бы противнику шею или размолотил на кусочки челюсть.
— Сдаюсь! — завопил кудлатый, падая задницей в грязь и отбрасывая шест. — Сдаюсь, нельзя лежачего бить!
Трикс остановился. Настоящий рыцарь обязан проявлять благородство даже к врагам низкого происхождения.
— Чтоб никогда больше не смел заступать мне дорогу! — грозно сказал Трикс. — И если обидите этого… — он покосился на малыша, радостно подхватившего шест поверженного противника, — этого невинного ребенка, то я вернусь и переломаю тебе руки и ноги.
— Какой он невинный ребенок! — возмутился кудлатый, одной рукой растирая колено, а другой держась за живот. — Он здесь не живет, а на пристань бегает! А рыбаки его бить не дают, говорят — совсем малёк. Так пусть идет к храмам, милостыню просит!
Трикс поднял шест.
— Хорошо, не будем трогать! — выкрикнул предводитель, быстро отползая и пытаясь встать. — Так бы и сказал, что смертельный бой знаешь!
Трикс с гордостью посмотрел на свою палку, забросил ее на плечо. Сказал наставительно:
— Меня учили драться лучшие мастера в северных горных монастырях.
— Я так и подумал, — кудлатый поднялся, мрачно посмотрел на своих товарищей. — Нельзя так… при всех… Мне теперь придется каждому морду бить, чтобы не рыпались…
Не снисходя больше до разговора, Трикс и его сияющий от счастья спутник миновали незадачливых грабителей. На Трикса смотрели с уважением и страхом, видимо, поверженный предводитель и впрямь славился своим умением битвы на палках.
— Что ж ты сюда ходишь, если нельзя? — спросил Трикс. Мальчишка засопел и не ответил. Впрочем, даже далекому ранее от житейских проблем Триксу было понятно — такие места, как рыбный рынок, где ловкий парень может чего-нибудь заработать благодаря острому глазу и ловко подвешенному языку, даже в Дилоне встречаются нечасто.
— Как тебя зовут? — спросил Трикс. Спутник молчал.
Трикс повторил вопрос, чуть повысив голос. Мальчишка вздохнул и сказал:
— Халанбери.
— Это в честь древнего героя, который сразил дракона в Серых горах? — вспомнил Трикс. — Ты что, из благородного рода?
— Ага, щас, — мальчишка шмыгнул носом. — Папаша мой — менестрель, вот и назвал спьяну…
— А почему спьяну? Славное имя! Как там пелось… — Трикс наморщил лоб. — «И взмахнул мечом своим Халанбери, завыли в ущельях дикие звери, закричала женщина голосом человечьим, покатилась голова с белых плеч ее…». Слог архаичный, но герой-то настоящий!
— Ага… Знаешь, как с таким именем дразнят? — грустно сказал мальчик. Противным голоском воскликнул: — Ты уже сразил дракона, Халанбери? Или только тридцать его дочерей?
— Понятно, — пробормотал Трикс, впервые задумавшись о нелегкой судьбе людей, названных в честь героя. — А как же тебя зовут здесь?
— Ага.
— И почему я не удивился? — Триксу первый раз встретился человек, который предпочел насмешливое прозвище настоящему имени, не из-за неблагозвучности, а из-за героичности. — Не переживай. Если станешь рыцарем, тебе громкое имя пригодится.
— Зато если не стану, то всю жизнь будут смеяться, — мальчик вздохнул. — Спасибо, что не смеялся… А дерешься ты ужас как сильно! Вот из тебя точно бы рыцарь получился!
Трикс с сомнением посмотрел на мальчишку. Спора нет, сражение вышло славное. Даже капитан бы его похвалил. Но, наверное, так получилось исключительно с перепугу…
Они тем временем миновали рыбные пристани и кварталы, где располагались сплошь одни склады. Потянулись кварталы алхимиков, издалека узнаваемые по запаху горелого и едкой вони эликсиров. Впрочем, и дома мастеров, выпытывающих у природы ее тайны, было нетрудно узнать. Все они строились на один, видимо, утвержденный в магистрате, манер: круглый дом венчала конусовидная крыша из толстых тяжелых бревен, выкрашенная в тревожный красный цвет и козырьком нависающая над стенами. Это делало дома похожими на исполинские ядовитые грибы, всем своим видом предупреждающие: не приближайтесь, опасно! Впечатление усиливал густой кустарник, растущий между домами и оставляющий лишь узкие тропки для прохода. Изгородей алхимики будто не признавали.
— Зачем такие крыши? — спросил Трикс. — Для красоты?
— Ага, — с удовлетворением сказал мальчишка. — Для красоты… Чтобы от взрывов по всему городу зараза не разлеталась. Крыша тяжелая, если алхимик взрывается, то она сверху — бух! И придавливает весь дом. Только не всегда помогает. В прошлом году одна крыша улетела и плюхнулась посередине реки. Рыба кверху брюхом всплыла до самого моря. В городе все ругались, грозили алхимиков выселить, ага! А те в ответ сказали, что перестанут делать краски, отраву и все такое прочее. С них штраф собрали да и оставили в покое…
Трикс опасливо глянул на здания-грибы и ускорил шаг. Квартал алхимиков был небольшой, он узкой полоской отделял рыбацкий и складской район от остального города. Видимо, хоть торговцы рыбой и закрепились на правом, аристократическом, берегу, но соседству с ними предпочли даже алхимиков с их опасным производством.
Впрочем, за кварталом алхимиков тянулась полоска зелени — узкий, но глубокий овраг, когда-то русло реки, а нынче — естественная разделительная полоса между чистыми и нечистыми обитателями правобережья. Через овраг был перекинут каменный мостик, а уже вслед за ним начинались жилые кварталы. Там набережная враз становилась многолюдной: спешили куда-то пешие, продирались мимо людей кареты, проскакал, предоставив остальным право разбегаться из-под копыт, конный.
Трикс уже начал понимать четкую систему обустройства Дилона — или, точнее, его правого берега. Узкий склон холмов у эстуария был занят рыбаками-складами-алхимиками, всем тем, что требовалось городу и приносило изрядный доход, но что не хотелось иметь перед своими глазами и носами остальным жителям. Дальше шли кварталы, не оскорбляющие ни взгляда, ни обоняния горожан; кварталы постепенно переходили в сады, парки и загородные усадьбы. Город, зажатый в узкой речной долине, медленно рос вверх по течению, заглатывая пригороды. И пока конца и края не было видно этому неспешному движению одного из самых больших и богатых городов королевства…
Дороги в городе, в его правобережье, тоже выглядели непривычно: широкие, на которых могли легко разъехаться две кареты, шли с холмов вниз, к воде. Их пересекали дороги поуже, тянущиеся параллельно реке. На пересечении дорог частенько имелись небольшие площади, порой с фонтаном или памятником посредине. Трикс, привыкший к тому, что сперва в городе строят дома, а уж потом задумываются, как между ними протиснуть улочку, на это геометрическое великолепие смотрел с подозрением. Насколько же суровым и неподкупным должен быть магистрат, чтобы поддерживать в городе столь суровый порядок! Нет, конечно, это куда удобнее, чем улицы, описывающие две-три петли и возвращающиеся обратно к тому месту, откуда начинались. Но слишком уж бессердечно. Попахивает тиранией.
Впрочем, на левом берегу все было куда привычнее. Даже через реку Трикс видел беспорядочную мешанину улиц, приобретающую хоть какую-то логику только перед мостами.
— Ну, пока! — маленький обладатель слишком большого имени дернул его за рукав. — Пока, говорю! Ага?
Трикс растерянно посмотрел на мальчика. Во всех балладах и хрониках герой, прибывая в чужой город, немедленно выручал из беды какого-нибудь беспомощного местного жителя: голодного ребенка, побиваемую камнями воровку, сумасшедшего прорицателя, дряхлого воина или загадочного чужеземца.
Все это служило залогом большой и крепкой дружбы. Благодарный ребенок знакомил героя с городом; воровка, умывшись, становилась неописуемой красавицей и влюблялась в спасителя; прорицатель выдавал несколько ценных предсказаний и начинал таскаться за героем, засыпая его советами; воин обучал секретным ударам; чужеземец оказывался принцем в изгнании и мастером боя на таких странных предметах, в которых никто в здравом уме не заподозрил бы оружия — к примеру, на кошачьих чучелах или мокрых вениках.
Как-то все шло неправильно…
— И куда ты направишься? — спросил Трикс.
— А? — мальчишка даже чуть удивился. — Домой пойду. Я там вон живу… — он махнул рукой вверх. Каменная дорога петляла между оврагами и домами алхимиков к вершине холма, где среди зеленых садов сверкали белизной и лазурью крыши богатых особняков.
— Ого, — настал черед Трикса удивляться. — Ты там живешь? А я думал — через реку…
Мальчишка переступил босыми ногами, кивнул:
— Нет, я наверху живу. Ага. У меня папа — садовник у магистра гильдии колесников.
— Ты же говорил, он менестрель, — напомнил Трикс.
— Ага. Был, пока голос не пропил, — кивнул мальчик. — Ну, пока! Ты дерешься как настоящий воин. Если будешь сражаться на арене, я на тебя поставлю все, сколько будет!
И он бодро припустил в гору, размахивая руками и не оглядываясь на Трикса.
Трикс вздохнул. То, что он сражается как воин, было приятной неожиданностью. Возникали всякие интересные планы.
А вот то, что вслед за оруженосцем его покинул даже мелкий беспутный мальчишка, огорчало. Получалось, что никого Трикс особо не интересовал.
Он со страхом подумал, что коварный со-герцог Сатор Гриз был в чем-то прав.
Большие города очень любят юношей из провинции. Они готовы предложить им массу развлечений: игру в карты и кости; проворных, доброжелательных карманников; продавцов древних карт, любовных эликсиров и редких амулетов; грудастых, обильно припудренных женщин с усталыми взглядами; лошадиные скачки и тараканьи бега; поединки бойцовых василисков и схватки дрессированных крокодилов; замечательные, уютные харчевни, где никто не спросит твой возраст, если ты решил заказать вина двойной или тройной перегонки.
Когда у юношей кончаются деньги (при встрече с карманниками это происходит очень быстро, в других случаях дело растягивается на несколько часов), они редко возвращаются домой. Обычно им хочется остаться в большом городе и взять реванш за неудачное знакомство.
И город щедро предоставляет им такую возможность. Юные искатели приключений начинают играть в карты и кости; тренируют пальцы и лезут в карманы к приезжим; рисуют древние карты и варят любовные эликсиры; оказываются на содержании некрасивых, старых, но богатых женщин; тренируют лошадей и ловят по мусорным ямам самых быстроногих тараканов; убирают навоз за василисками и объедки за крокодилами или выметают полы в харчевнях…
Трикс, не подозревая об уготованной ему судьбе, шел по набережной. Когда четырнадцать лет назад придворный астролог привычно врал Рату Солье, что первенец со-герцога родился под счастливой звездой, он и не предполагал, как его слова близки к истине. Вот и сейчас Трикс, чудом увернувшись от несущегося на полном скаку всадника, успел прижать к каменному парапету суетливую руку обаятельного молодого человека, приехавшего в столицу три месяца назад, тут же прогоревшего на скачках и освоившего новую профессию — совать руку в чужие карманы. Обаятельный молодой человек, которому неуклюжее движение Трикса стало в перелом мизинца, вытаращил глаза, побледнел и быстро двинулся куда подальше. У него не было никаких сомнений, что простоватый с виду паренек специально и очень расчетливо прижал его руку.
А между тем все дело было именно в удаче! Звезды, конечно, на человеческие дела никакого влияния не оказывают. Им, звездам, люди глубоко безразличны. Тем более, что все люди рождаются с совершенно одинаковой удачей, вот только проявляется она в разных ситуациях.
Невезучий торговец, который каждый день клянет судьбу, мог бы стать успешным скульптором. Игрок в кости, которому не идет фарт, преуспел бы в выращивании тюльпанов. Землепашец, чьи посевы сжигает засуха, бьет град и пожирает жучок, легко победил бы в соревновании лучников, что проводятся в славном городе Ангурине в самую дождливую, ветреную и безлунную зимнюю ночь.
Причина, по которой каждому человеку удача способствует лишь в определенных начинаниях, крайне занимательна. Если бы она стала широко известна, жизнь людей, несомненно, обратилась бы к лучшему!
К сожалению, двадцать лет занимавшийся этим вопросом Абуир, ученый из жаркого Самаршана, был феноменально неудачлив. Когда разгадка была уже близка, возбужденный ученый опрокинул масляный светильник, и пожар поглотил его лабораторию вместе с результатами исследований. Разочаровавшийся Абуир навсегда порвал с наукой, ушел в горы, прибился к лихим людям и уже через два года прославился от моря до моря как самый свирепый, везучий и бесшабашный разбойник.
Так что никто, включая самого Трикса, не знал, в чем кроется его удача и в какой миг она от него отвернется. Как ни печально, но неизвестным это останется и для нас…
Трикс шел по набережной, глазея на нарядные особняки. Чем дальше Трикс удалялся от рыбаков и алхимиков, тем роскошнее становились виды. Перед особняками появились уютные палисадники и зеленые лужайки, сами здания обросли балконами и террасами, подперлись колоннами, покрылись разноцветной глазурованной плиткой и резными деревянными панелями. Окна — сплошь застекленные, причем стекла прозрачные, чистые, без пузырьков и трещин. В маленьких парках, выходящих к реке, играли в траве малыши, за ними приглядывали суровые гувернантки в длинных платьях и с бумажными зонтиками от солнца. Повсюду сновали торговцы с лотками, заваленными сладостями, фруктами и закупоренными кувшинчиками с лимонной водой. Трикс, который и без всякого волшебства был сладкоежкой, купил большой комок арахисовой халвы, кувшинчик с водой и присел на парапете. Отщипывая липкую сладость, он задумчиво поглядывал на княжеский замок.
Идти к регенту прямо сейчас?
Или найти постоялый двор, отдохнуть, сходить в баню, купить чистую одежду — чтобы выглядеть достойно со-герцога в изгнании?
Сложный вопрос… Согласно хроникам, некоторые благородные люди в его положении не считали нужным наводить лишний лоск: так и шли — грязные, оборванные и окровавленные, чем подчеркивали серьезность своего положения. Но другие изгнанники предпочитали привести себя в порядок, чтобы показать: дух их не сломлен, а благородство неизменно…
Раздумья Трикса прервало появление двух молодых людей, явно из богемы, похожих друг на друга, будто братья. Юношам было лет по шестнадцать-семнадцать, одеты они были в штаны из зеленого вельвета, кружевные батистовые рубахи и короткие курточки из коричневого бархата. Завитые белокурые локоны выбивались из-под шапочек, из которых торчало по три перышка: красное, синее и зеленое. У обоих в руках были папки, набитые бумажными листами, а из нагрудных карманов разноцветной гребенкой виднелись цветные карандаши. Даже Трикс без труда опознал в них подмастерьев из славной гильдии художников.
Мимолетно глянув на Трикса, юноши присели рядом и откупорили кувшинчики — то ли с водой, то ли с легким вином.
— Жаль, времени было мало, — огорченно сказал один из юношей. — Я только-только сумел палача набросать…
— Ничего, я самозванца рисовал, — похвалился второй, делая большой глоток. — Перерисуешь.
Утолив жажду, они раскрыли папки и стали разглядывать рисунки друг друга. Любопытствуя, Трикс вытянул голову, вглядываясь в эскизы. Его движение заметили, но подмастерья оказались славные ребята и ругаться не стали. Напротив, развернули рисунки в его сторону.
— Здорово! — сказал Трикс, чувствуя, что обязан выступить в роли благодарного зрителя, и облизнул липкие от сладостей пальцы.
Впрочем, эскизы и впрямь оказались хороши. На одном листе быстрыми взмахами толстого угольного карандаша был набросан силуэт палача — голого по пояс, широкоплечего, в закрывающем лицо колпаке и с вьющимся змеей кнутом. Колпак и кончик кнута небрежно выделены красными штрихами. Кого лупил палач — непонятно.
На другом эскизе был изображен мальчишка-подросток, лежащий на животе, с исполосованной кнутом спиной. Жертва одновременно орала, ревела и гримасничала.
— Мне тоже нравится, — скромно сказал автор эскиза. — Жаль, пороли недолго, регент сегодня добрый.
— А что с ним сталось? — спросил Трикс, преисполняясь к выпоротому невольным сочувствием.
— Десять ударов кнута — и три года вразумительных работ. То ли на рисовые поля отправили, то ли подпаском на дальние выгоны. Я же говорю: регент добрый был.
— А за что его?
— Самозванец, — подмастерье, нарисовавший палача, сплюнул за парапет. — Приперся сегодня с утра к дворцу и стал кричать, что он, со-герцог Трикс Солье, молит регента о защите и помощи.
— Так ему и надо, самозванцу! — свирепо сказал Трикс. — Регент его сразу раскусил, верно?
— Да регент к нему и не выходил, — подмастерье засмеялся. — Все знают, малолетнего Трикса зарубили, когда он покушался на Дэрика Гриза. Сам Дэрик и зарубил. Так что регент сразу объявил: каждого, кто назовет себя чудом спасшимся Триксом Солье, пороть кнутом и отправлять на вразумительные работы. Говорят, таких хитрецов уже по всему королевству встречают…
Трикс молчал, не в силах произнести ни слова. Уши у него пылали. А подмастерье, не замечая его реакции, мечтательно произнес:
— Эх, жаль меня там не было… Говорят, со-герцогиня госпожа Реми Солье все законы Высокой Смерти соблюла! Облила себя светильным маслом, подожгла, потом кинжал в сердце воткнула, а вдобавок еще из окна башни выпрыгнула! Вот бы такое увидеть и нарисовать: как герцогиня, объятая свирепым пламенем и пронзенная острой сталью, с изменившимся лицом падает из окна! Я бы картину назвал «Пылающая аристократка». Нет, лучше «Смерть со-герцогини Солье, или Кто падает из окна»!
Бац!
Кулак Трикса ударил подмастерье в челюсть. Зубы у парня клацнули, он слетел с парапета и упал спиной на мостовую. Кувшинчик в его руке разлетелся, бледно-розовое, разведенное водой вино брызнуло во все стороны.
— Ты чего?! — закричал второй художник, отступая от Трикса на пару шагов. — Ума лишился?
Как правило, подмастерья рады подраться. Но эти двое оказались натурами слишком артистическими, способными любоваться поркой маленьких самозванцев или падением пронзенных и горящих герцогинь, но никак не опускаться до потасовки.
— Вот бы увидеть?! — кричал Трикс, бесстрашно наступая на двух парней, куда старше и крупнее его самого. — Вот бы увидеть, да?
— Псих… — держась за челюсть, пробормотал юный художник. — Я стражу позову!
— Я тебя вызываю на дуэль! — закричал Трикс, шаря рукой у пояса. Увы, у него не было ни меча, ни кинжала, так что со стороны его движения выглядели так, будто он пытается подтянуть сползающие штаны.
Видимо, эти нелепые движения придали подмастерьям храбрости. Небитый помог битому подняться. Тот сплюнул красным, пошатал пальцем зубы, после чего засучил кружевные обшлага и отважно двинулся к Триксу. Следом сделал шаг и его друг.
Но драки не вышло.
Из густеющей вокруг драчунов толпы вышел и встал между подмастерьями и Триксом седой кряжистый человек в моряцком бушлате. Один его глаз прикрывала аккуратная черная повязка, что делало мужчину похожим на старого пирата из детской книжки. К тому же он прихрамывал, на лице его было несколько давно заживших шрамов, а на поясе висел абордажный тесак, какой на суше позволялось носить лишь офицерам.
— Суши весла, юнги! — мужчина смерил подмастерьев строгим взглядом, а Триксу погрозил пальцем. — Что за птичий базар?
Выглядел мужчина так живописно, что и Трикс, и подмастерья замерли.
— Этот… эта свинья… — подмастерье указал на Трикса, — ударил меня по зубам!
— Если свинья, то «ударила», будь последовательным, — одноглазый поморщился. — А что скажешь ты, забияка?
— Он оскорбил ма… — Трикс запнулся. — Оскорбил со-герцогиню Реми Солье!
— Ничего я ее не оскорблял! — возмутился подмастерье. — Храбрая тетка, я бы ее в героическом полотне отобразил!
Трикс опять рванулся вперед и был пойман твердой рукой одноглазого.
— Так! — сурово сказал мужчина. — Я вас выслушал и все понял. Слушайте мое решение!
Голос его был так убедителен, что никто даже не поинтересовался, как можно все понять из сумбурных объяснений и кто вообще дал право одноглазому моряку выносить какие бы то ни было решения.
— Ты, — моряк выхватил свой тесак и свирепо указал им на побитого художника. — Ты неуважительно высказался об аристократке. За это и пострадал!
Молодой художник шмыгнул носом.
— Ты! — теперь тесак указывал на Трикса. — Стремление заступиться за даму благородно, но за драку на улицах нашего славного города полагается наказание плетями! Дабы не утруждать правосудие, плети я тебе выдам лично, на палубе своего славного корабля «Асиопа»! Десять ударов плетью-девятихвосткой!
Толпа вокруг ахнула, и Трикс понял, что наказание его ждет суровое. Он попытался рвануться в сторону, но толпа радостно преградила ему дорогу, а одноглазый моряк крепко схватил его за шиворот и потащил за собой.
— Господин… э… господин моряк! — кричал вслед побитый подмастерье. — Не надо десять! Пять-шесть будет вполне достаточно!
Нельзя было не признать, что юноша проявил определенное благородство. Но Триксу сейчас было не до благостных мыслей о великодушии, чьи ростки есть даже в богемных личностях. Он болтался в руках одноглазого моряка, едва успевая перебирать ногами, чтобы не упасть. Моряк тащил его по ведущей в гору улице, все дальше и дальше от реки. Несколько увязавшихся следом зевак отстали, когда моряк злобно зыркнул на них единственным глазом.
— Господин… — слегка кривя душой, воскликнул Трикс. На господина моряк никак не походил, но надо же было как-то к нему обращаться. — Могу ли я заплатить пеню…
— Три якоря тебе в глотку, бизань-мачту в седалище! — выругался моряк. — Неужели ты вздумал подкупить капитана Бамбуру, грозу Лилового океана и ужас Хрустальных островов? Получишь еще два удара плетью!
Внезапно Трикс почувствовал легкое сомнение. Суровый моряк тащил его в гору, где очень проблематично было обнаружить палубу славного корабля «Асиопа» и грозную плеть-девятихвостку. Да и говорил моряк как-то уж больно… по-моряцки.
— Я сейчас стражу крикну, — негромко, но с угрозой произнес Трикс.
— Молчи, дурак! — понизив голос, ответил капитан Бамбура. — Сейчас…
Он втащил Трикса в переулок, такой узкий, что там не смогли бы разойтись два человека. Высокие, в три-четыре этажа дома заслоняли небо, оставляя лишь узкую полоску, на фоне которой трепетало развешенное на веревках мокрое белье. На окне второго этажа сидел черный кот и орал дурным голосом, требуя, чтобы его впустили.
— Не зевай! — капитан Бамбура отпустил Трикса, подозрительно глянул налево-направо и открыл маленькую дверь в стене. Нырнул туда и позвал: — За мной!
Трикс заколебался.
— Трикс, быстрей… бушприт тебе в подмышку! — рявкнул моряк.
Услышав свое имя, Трикс вздрогнул. Секунду поколебался — а потом нырнул в дверь вслед за моряком.
Несколько секунд пришлось ждать, пока глаза привыкали к темноте. Трикс и капитан Бамбура оказались в крошечной комнатушке, заваленной пыльными тряпками. Свет едва-едва проникал сквозь ведущую в глубины здания дверь. Помимо света в дверь проникал запах жареного мяса и легкий ровный шум, какой издает толпа, пытающаяся не шуметь. Причем в шуме угадывались детские голоса… Богатое воображение Трикса сразу нарисовало ему невольничий рынок, на который пираты заманивают мальчиков и девочек — после чего ставят раскаленным железом клеймо и продают с аукциона.
Трикс снова с подозрением уставился на Бамбуру.
— Быстрее, молодой человек, — моряк устремился к двери. — Я едва не опоздал!
Где-то за стенами грянул выстрел и раздался пронзительный женский визг. Трикс вздрогнул.
— Вот видите, со-герцог, у меня три минуты до выхода! — Бамбура снова ухватил Трикса за плечо, протащил через комнату. Коридор, в котором им навстречу пробежали (Трикс часто заморгал): три голых черных дикаря в набедренных повязках и с копьями, молодой парень, держащий вертел с куском жареного мяса, прелестная юная дева в белоснежном платье, почему-то измазанном на груди красной краской, и рыцарь в давно уже немодных цельных доспехах. Впрочем, для человека, несущего на себе сорок килограммов железа, рыцарь бежал подозрительно легко и бесшумно.
— Это что? — беспомощно воскликнул Трикс. Но капитан Бамбура уже впихнул его в крошечную, но зато ярко освещенную каморку. Основным предметом интерьера здесь служило большое, пусть и старое зеркало, на столике перед которым горел целый ряд свечей. Также на столике валялись пуховки, коробочки с пудрой и румянами, тени, тушь для ресниц и прочие вещи, которые Триксу доводилось видеть в будуаре у матери, но никак не в руках мужчины.
У столика стояло продавленное кресло, куда немедленно бухнулся капитан Бамбура. Вдоль стены тянулась узкая кушетка, на которой валялся и похрапывал тощий и высокий человек, в данный момент скрючившийся в три погибели.
— Требую объяснений! — не выдержал Трикс. — Кто вы такой?
Капитан Бамбура, бодро прохаживающийся по лицу пуховкой, вымазанной в пудре кирпично-красного цвета, оттянул черную повязку и посмотрел на Трикса обоими глазами. Скрытый повязкой глаз оказался ничуть не хуже своего доступного миру соседа. Другим движением капитан приподнял седую шевелюру, под которой обнаружились черные волосы. Сразу стало ясно, что Бамбуре лет тридцать, ну, может быть, тридцать пять. Уж никак не старше!
— Ты Трикс Солье, так? Трикс вздохнул и кивнул.
— Помнишь, два года назад в зимние праздники заезжие актеры играли в замке со-герцога пьесу? «Заблуждения мудрости, или Многие печали маленького эльфа»?
Трикс смущенно кивнул. Пьесу он помнил, хотя, конечно, не слишком-то достойно почти взрослого человека смотреть детскую пьеску про эльфов и гоблинов. Отец так и вовсе над ним посмеивался. Но Триксу понравился и отважный эльфийский принц, сражающийся с королем гоблинов за свою украденную старшую сестру, и сама старшая сестра, и даже коварный король го…
— Вы! — завопил Трикс. — Вы король гоблинов! Моряк Бамбура откашлялся. Он выглядел польщенным.
— Временами — да, молодой человек. Так вот, я себя чувствую обязанным. Наш театр был, прямо скажем, в бедственном положении. Щедрость вашей светлости… и покойной со-герцогини, конечно же… нас спасла.
Трикс покраснел. Он и впрямь уговорил мать хорошо наградить бродячих актеров.
— Мне очень понра… — начал Трикс.
Но тут в дверь застучали. Кажется, сапогами. Раздался рев:
— Бамбура! Почему не на сцене? Альби уже минуту как ищет тебя в трюме, зрители начинают смеяться!
Бамбура вскочил и с быстротой молнии выскочил в дверь. Трикс успел лишь заметить, что орал на грозного капитана маленький толстенький человечек в одеждах шута… слишком шутовских одеждах, чтобы их носил настоящий шут.
Дверь закрылась. Трикс задумчиво посмотрел в зеркало. Что ж, судьба ему все-таки улыбнулась. Пусть он не встретил положенных герою покровителей, но даже на подмостках театра можно перевести дух и поразмыслить, что делать.
Откуда-то (совсем близко) донеслись аплодисменты. Трикс вздохнул: посмотреть, что происходит на сцене, очень хотелось.
Тело на кушетке пошевелилось и, не поворачиваясь к Триксу, просипело:
— Поверните картинку на стене, молодой человек. За ней будет маленькая дырочка, в нее и смотрите.
Опасливо поглядывая на догадливого незнакомца, Трикс подошел к небольшой картине, висевшей на стене. Трикс, немного интересовавшийся живописью, взглянул на картину повнимательнее и решил, что она не стоит холста, на котором нарисована. Неведомый художник изобразил таинственно улыбающуюся женщину на фоне унылого пейзажа. Улыбка у женщины была такая вымученная, что складывалось ощущение, будто художник несколько часов не давал натурщице отлучиться по естественным надобностям. С чувством пропорции у живописца тоже не все было в порядке, а уж преобладание унылых коричнево-желто-зеленых тонов лишало картину всякой привлекательности.
Зато в дырочку, спрятанную за картиной, открывался замечательный вид. Дырочка была проверчена в противоположной от сцены стене где-то над головами зрителей. Далековато, но зато все видно.
И слышно.
— Киль тебе в фарватер! — закричал на сцене капитан Бамбура. — Как ты мог подумать, Альби, что я брошу тебя на растерзание туземцев?
— Гав, гав, гав! — жизнерадостно залаяла маленькая белая собачка, прыгая вокруг Бамбуры.
— Нет, Альби! — воскликнул Бамбура. — Мы не будем сражаться с туземцами, мы победим их хитростью! Скажите, друзья, куда ушли туземцы?
— Туда! — завопил зал тонкими голосами. Трикс всмотрелся в зрителей, потом вернул картину на место и спросил:
— Скажите, а вы играете только для детей?
— Мы не играем, а даем представления, — кисло отозвался человек с кушетки. — Нет, не только. Еще для их родителей и гувернанток.
— А я-то по этим крикам решил, что тут продают малолетних рабов, — признался Трикс.
— Нет; здесь малолетним рабовладельцам продают старых бедных актеров, — мрачно ответили с кушетки. — Если ты не против, юноша, я посплю еще четверть часа. Мой выход только в финале, и то меня проносят мертвого на носилках…
Трикс вздохнул и сел в кресло перед зеркалом.
Покосился на картинку.
Нет, все-таки в ней что-то есть…
