1011.1
"Зеркала"
(Синий финал)
Кто я?
Самой бы хотелось понять. Все мы, предпочитающие жить в глубине,
странные. У всех свои причуды. Но когда причуд становится слишком много,
разница между ними стирается.
Ну что с того, что моя подруга занимается в глубине прыжками с
парашютом, а в жизни боится высоты? Что с того, что мой первый
виртуальный муж в конце концов оказался десятилетним украинским
шалопаем? Что с того, что я иногда люблю зайти в лес, который раскинулся
вокруг Диптауна — бесконечный и довольно-таки унылый лес, он просто
"заполняет фон" — зайти, и бродить часами в клочьях серого утреннего
тумана… там всегда утро, всегда полумрак, и конца этому лесу нет…
Все мы настолько странные, что становимся обыкновенными…
— Я самая обыкновенная, — говорю я Томилину. — Ну… я больше других
брожу в глубине, вот и все… Может быть потому и поняла.
— Денис, выйди, — глядя на меня командует Томилин. — Знаешь… что
делать.
Программист выходит. А Томилин делает шаг ко мне, крепко берет за
локти, заглядывает в глаза, говорит, переходя на "ты":
— Ты откуда, девочка?
Пытаюсь вырваться, но он держит крепко. Без грубости, но и не
вырваться…
— Вы же видели мои документы…
— Твои документы не стоят клавиатуры, на которой их набирали! В
Управлении по Надзору нет сотрудницы Карины Опекиной!
Может быть, у него дип-психоз?
— Что же вы тогда меня не арестуете… — бормочу я, пытаясь
высвободить руки. Когда человек "заблудился", с ним лучше не спорить.
Надо переубеждать, надо быть логичным.
— Я сообщил… наверх… велели ничего не предпринимать. Сказали, что
ты осуществляешь инспекцию… от другой инстанции, — Томилин вдруг
отпускает меня, садится за свой стол. — Так откуда ты? ФСБ? Сетевая
полиция? СБП?
Что за бред!
Но я не спорю. С больными не спорят.
— Какая разница? — дерзко спрашиваю я. — Вам же велели ничего не
предпринимать?
— Откуда ты знала, что эксперимент не удастся? — вопросом отвечает
Томилин.
— Я же сказала — догадалась! Я часто бываю в глубине. Я…
— Еще скажи, что это твой настоящий облик, — саркастически улыбается
Томилин.
Молчу. Зачем спорить, если мне не верят заранее.
— Ну и каков результат инспекции? — спрашивает Томилин. — Что
сообщите, Карина Петровна?
В имя он вкладывает столько иронии, что я поневоле чувствую себя
виноватой.
— Чистую правду, — отвечаю я. — Что за исключением мелких нарушений
трудовой дисциплины в первой виртуальной тюрьме не обнаружено ничего
необычного. У меня, правда, были сомнения. Показалось, что в тюрьму
ухитряются проникать посторонние. Но вы меня убедили, это часть
программы перевоспитания осужденных.
— Все равно проект не закроют, — говорит Томилин, будто себя убеждая.
— Определенные результаты есть…
— Какие результаты? — невинно спрашиваю я. — Сверхвозможностями в
глубине обладают лишь бунтари. Одиночки, индивидуалисты. А это в
тюремной камере не привьешь.
За моей спиной хлопает дверь, появляется Денис.
— Говори, — командует Томилин. — Нечего стесняться.
Я не вижу — чувствую, что Денис разводит руками. Зато слышу, как он
виновато бормочет:
— Это не с нашей аппаратурой… канал скручен кольцом на шестнадцати
серверах, и где он на сторону уходит — не понять…
— Эфэсбэ, — уверенно говорит Томилин, глядя на меня. — Так ведь?
Знали, что мы порожняки гоняем, но молчали?
— Я не стану ничего отвечать, — быстро говорю я, пятясь к двери. -
Всего доброго.
Денис быстро отстраняется, освобождая мне дорогу. И едва слышно
произносит:
— У вас великолепная защита!
Почему-то мне вспоминаются осужденные, которые глядя на меня
рассуждали о тактовой частоте процессора.
Но я не вступаю в дискуссию. Выскакиваю в коридор, быстро иду — мимо
комнат персонала, куда подпускала "жучков", мимо охраны, мимо решетчатых
дверей в тюремный блок.
Надо же! Меня приняли за проверяющего от ФСБ. От наших официальных
союзников, и негласных конкурентов… впору рассмеяться.
И что за чушь насчет свернутого кольцом канала? У меня самый обычный
канал входа, ну, может быть чуть более профессионально поставлена
защита, но не настолько, чтобы ее не вскрыли программисты Томилина…
Расслабляюсь я лишь на улице, в чахлом скверике перед тюрьмой. Вся
ирония происходящего начинает доходить до меня. Томилин спятил. Или
где-то ошибся. Или начальство, решив меня прикрыть, осадило не в меру
ретивого подполковника.
Ну не могу же я не понимать, где на самом деле работаю?
Я присаживаюсь на ограждение высохшего фонтана. Закуриваю, мотаю
головой, и хохочу грубым смехом Ксении.
Надо же. Теперь будут во всем винить неповинных эфэсбэшников. Ну и
пусть, мне с Томилиным детей не крестить. А штамповка дайверов
сорвалась. И это правильно. Нет ничего страшнее, чем не вовремя
поставленное на поток производство чудес. Не пришло еще это время — как
не пришло время для термостойких сверхпроводников, для средства,
продлевающего человеческую жизнь до трехсот лет, для раскрытия правды о
разуме дельфинов и сбитых НЛО, для всех этих тайн — погребенных в самых
секретных архивах сети…
И откуда я сама о них знаю?
Пытаюсь вспомнить, но воспоминания путаются, исчезают — оставляя
томительное беспокойство.
Не надо об этом думать. Все это неважно.
Выбегаю на улицу, вскидываю руку и ловлю машину. Водитель терпеливо
ждет, пока я размышляю.
Куда теперь?
К одной из точек выхода?
Или поискать незадачливых борцов во главе с Чингизом? Успокоить?
Вот только где их искать? Где они станут искать меня?
— Пожалуйста, к… — я опять замираю на миг, размышляя. Может быть, к
памятнику Последнему Спамеру? У памятников принято встречаться… я
знаю… Или к виртуальному аналогу Пасечной улицы, где мы встречались
по-настоящему? — На улицу Пасечную, Москва.
Водитель кивает — значит, адрес существует. Ничего удивительного.
Одним из самых грандиозных и амбициозных проектов мэрии Москвы было
создание в глубине копии Москвы, нашумевший рекламно-туристический
проект. Злые языки утверждают, будто на проект затратили столько денег,
что можно было заново отстроить половину города…
Но это они преувеличивают. На два порядка.
Такси кружит по Диптауну. Выезжает на стык русского и американского
сектора, к исполинской сверкающей арке, чей размах не оставляет сомнения
в авторстве. Говорят, склонный к гигантомании скульптор последнее время
создает свои творения исключительно в глубине…
Мы ныряем в арку, и оказываемся на московских улицах.
Не все они прорисованы достаточно хорошо. Это уж как водится. Но
иногда сходство с реальностью просто поразительное. Когда мы подъезжаем
к Пасечной, я замечаю гаишника, стоящего на том же месте, где он был и в
реальности — прошлой ночью. И вздрагиваю.
Нет, так и до дип-психоза недалеко…
У дома номер пять я расплачиваюсь с водителем, выбираюсь из машины.
Никого, конечно же, нет. Не ждет меня здесь Чингиз, да и людей почти не
видно. Улица выглядит как настоящая, ну и на том спасибо. Может быть
здесь жил один из программистов, работавших над проектом, вот и
постарался…
Я подхожу к тому месту, где парковалась ночью. И замираю.
Ночью, наверное, был дождь. Виртуальный, конечно.
А здесь стояла машина. Прямоугольник асфальта более светлый, основной
напор ливня пришелся на машину.
Нагибаюсь, поднимаю с тротуара размокший окурок. "Милд Севен". Что
там курил Чингиз? Нет… не помню…
Бросаю окурок, и брезгливо вытираю пальцы платочком.
Ничего необычного! Абсолютно ничего! Погода в виртуальной Москве
меняется так же, как и в настоящей. Это обычная поддержка сервера,
никаких сложностей. Ну и машины здесь ездят, создают фон. Простое
совпадение.
Я же встречалась с Чингизом в реальности!
Ведь так?
Я сказала ему, что войду в глубину. Чингиз предложил встретиться в
реальности. Я ответила… как же именно я ответила? Какой-то странной
фразой… "на нейтральной территории"… Чингиз согласился, предложил
этот адрес и проверил, существует ли он вообще.
Диптаун часто называют "нейтральной территорией"…
У меня вдруг начинает кружиться голова. Будто я смертельно устала.
Или думаю не о том, о чем стоит думать…
— Карина?
Оборачиваюсь, и смотрю на Чингиза.
На этот раз он приехал один. А машина та же самая. Теперь я могу ее
разглядеть получше — "Ягуар".
— Почему-то так и подумал, что найду тебя здесь, — Чингиз неловко
разводит руками. — Вначале поехал к памятнику Спамеру. Не нашел,
двинулся сюда… вот.
— Вас отключили? — спрашиваю я. Хочется спросить другое. Я говорю не
о том! Я делаю не то! Но зато я делаю то, что… разрешено?
Кем разрешено?
— Да, — кивает Чингиз. — Все мои способности… они ничего не стоят,
когда провайдер отключает тебя от сети. По одной лишь команде из МВД.
— А как ты вошел? — спрашиваю я.
— По старинке. С телефонной линии, — Чингиз морщится. — Ощущение,
будто пересел на "Жигули".
— Тоже машина, многие и такой не имеют, — машинально отвечаю я. Иметь
машину в глубине — уже роскошь, одно время частный транспорт вообще
запрещали. А уж иметь виртуальный "Ягуар"… налог на него такой же, как
и на настоящий. Так же как на виртуальные "Ролексы" и "Патек Филиппы",
на виски сорокалетней выдержки… человеческое тщеславие живо и в
глубине…
— Извини, не хотел обидеть, — искренне говорит Чингиз. — Ну… и что
там?
— Ничего. У них все сорвалось, — отвечаю я. И начинаю рассказывать -
про водителя, сумевшего вывернуть руль, про убийцу, оживившего
лисичку…
Чингиз улыбается все шире и шире. Мне надо спросить его о другом…
совсем о другом. О том, где же мы встречались на самом деле!
Но я продолжаю рассказ.
— Я надеялся на это, — говорит Чингиз. — Честное слово — надеялся.
— Почему? — спрашиваю я.
— Глубина — это больше, чем принято думать, — убежденно говорит
Чингиз. — Это не только среда обитания. Это что-то еще. Мы — частички
глубины. Она становится такой, какой мы хотим ее видеть. Если бы все
хотели заполнить улицы штампованными дайверами — это бы случилось. Но мы
не хотели — и глубина не позволила.
— Ты говоришь так, будто она живая, — замечаю я.
— А я думаю, что так оно и есть, — Чингиз даже не смущается своих
слов. — Сеть стала слишком велика. Нельзя связать воедино миллионы
компьютеров и ожидать от этого лишь количественных изменений. Мы
оставляем в глубине свои следы. Слепки, отпечатки слов, поступков,
желаний. Мы… учим ее, что ли? Отдаем частицу души… должна же глубина
однажды осознать себя.
— Кем? — спрашиваю я. — Растянутой на весь земной шар паутиной
проводов и миллионами компьютеров? Электронным Франкенштейном? Монстром,
чудовищем, големом, коктейлем из спеси, амбиций, похоти, пустого трепа,
заумного философствования? Ты думаешь, что подобная глубина сможет
понять человека? А человек — понять такую глубину?
— Может быть и не так, — отвечает Чингиз. — Мы ведь не думаем о том,
что наш разум — это искорки на паутине синапсов между кашей нейронов. Мы
осознаем свою личность, а не уровень гормонов в крови и противоборство
древних инстинктов.
Он замолкает, достает сигарету из бело-синей пачки "Милд Севен". И
прежде чем закурить, добавляет:
— Во всяком случае, у нас всегда есть выбор, кем себя осознавать.
Человеком или големом.
— Чингиз, пойдем отсюда, — прошу я. — У тебя есть здесь любимый
кабак?
— Но лучше в настоящей Москве. Есть такой уютный ресторанчик… -
начинает Чингиз.
Я качаю головой. Мне кажется, что стоит сейчас закрыть веки и
посмотреть в темноту — я увижу что-то, чего не хочу видеть. Бесконечную
серую муть, кашу нейронов, помаргивающих огоньками синапсов.
И я не закрываю глаз.
— Начинаю бояться, что на самом деле ты… — Чингиз недоговаривает.
Я беру его за руку. Рука настоящая, живая и теплая. Человек, а не
голем.
— Чингиз, я не мужик, не малолетка, не старуха и не уродина. Я такая,
какой ты меня сейчас видишь. Только такая. Никакой иной Карины не
существует.
— Оки, — произносит он после мимолетной паузы. — Ты извини.
— Да ничего, — садясь в машину, говорю я. — Сегодня такой странный
день… представляешь, Томилин решил, что я — проверяющая из другой
инстанции, из ФСБ…
— Не произноси этого слова вслух, — шутливо отвечает Чингиз. — А с
чего вдруг у подполковника такие тревоги?
— Ну… не смогли пробить мою защиту и проследить канал.
Чингиз кивает. И с уважением признается:
— Я и сам, если честно… попытался отследить тебя. До виртуальной
квартиры дошел — и все. Замечательная закольцовка, я так и не понял, в
чем фокус.
— Это папа, — без колебаний говорю я. — Он хороший программист.
Поставил свою защиту.
— Серьезный папа, — соглашается Чингиз.
"Ягуар" трогается, я откидываю голову. Искоса смотрю на Чингиза.
Как он, все-таки, похож на рыцаря с моего старого паззла…
Этой мозаике никогда не сложиться до конца. Я знаю. Знаю, даже не
закрывая глаз.
Но этого вовсе не нужно знать рыцарю и принцессе.
