Книга: Фантастика 2003. Выпуск 1
Назад: ==нет== Валентин Леженда. Дело кота Баюна, стр. 505–517
Дальше: Екатерина Некрасова. Соло белой вороны

Ирина Маракуева. Похождения стажера Подареного

Предисловие автора

Ах, этот вечерний чай в лаборатории кафедры физиологии высшей нервной деятельности МГУ, этот трёп за мытьём посуды в дальневосточной экспедиции лаборатории физики живых систем! Такие разные… биологи и физики, такие одинаковые в своём радостном восприятии мира. Сколько тем! И проблемы пола, и расы, и механизмы деления, и языки, и наследование признаков, эволюция, Творец… Мне повезло: большую часть своей научной жизни я провела в «мужских» коллективах. Дамы если и наличествовали, то с мужским складом ума, а то и телесной конституции. Позже, учителем в обычной школе, я видела таких необычных мальчиков и девочек… И к концу урока, словно призыв к тому, лабораторному чаю, слышала: «Расскажите что-нибудь, И.В.!». Им, недорослям, обязательно нужны были. Вам, повзрослевшим, любимым, ищущим — побасёнки, в память о тех чаепитиях неважно где, но в лабораториях человеческого разума.

Опус № 1
О Великом Научном Открытии

На планете ХО-1077 мы малость попали впросак. Ну, как обычно, разбрелись кто куда по материкам, и каждый занялся своим делом: гуманоиды этого мира роились, казалось, везде. Все результаты, как в любой первый визит, были прикидочными, так что многого от нас не требовалось.
Мы с Всученым облюбовали компактный материчок, чтобы не путаться под ногами остальной честной компании. Я погрузился в выкраденную книжку про животных, а он занялся растениями — как всегда, практически. Поэтому врач Верный бегал за ним по пятам, запрещая употреблять в пищу незнакомые плоды, а вечерами мы с Всученым поверяли друг другу результаты своих трудов. И — сделали Открытие за оборот до старта к следующей планете! Представляю, какие будут выражения морд у наших, признанных и заслуженных!
Мы устремились на вечерние посиделки в кают-компании.
* * *
Там, как всегда, царил музыковед Липа, поскольку у здешних гуманоидов оказалась прямо-таки страсть к его обожаемой музыке.
— Нет, вы не представляете, что они тут ещё придумали! Они двигаются под музыку на цыпочках, называется балет! Сейчас я Вам покажу. — Он с натугой растро; лся и исполнил танец всех трех маленьких лебедей под бульканье тум-та, тум-та, тум-тарарам-па.
— Прекрати сейчас же, Липа! — завопил Верный, — ты же беременный, тебе растр; ивание противопоказано!
— А мне та средняя штучка понравилась, — мечтательно сказал Всученый, — такая субтильненькая, глазками машет, ножками эдак как-то… В следующем сезоне размножения ты, Липа, такую вот изобрази!
— Ничего подобного, ему для этого худеть надо, а он у нас совершенно правильной комплекции, — возразил Верный.
— Можно даже и прибавить, — благодушно пробулькал капитан Орёл.
Липа восхитился, трансформировался в грудастую пышную аборигенку, воздел пухлые ручки и запищал: «О, С;ле м;а».
Орёл покраснел и отвернулся, пробурчав:
— А вот такую в следующий раз можно…
— Ну, конечно, начальство располагает, — сердито сказал геолог Рубик, — да только на что дети потом похожи будут? На героев раскопок нашего эксгуматора древностей Бяды?
— А что Бяда? Мои Матери Земли в тысячу раз прекраснее ваших стрекозлиных лебедей! — возмутился тот.
— А я говорю, — вмешался Верный, — что растр; ивание противопоказано. Липа, сколько детей ты хочешь рожать?
— Как — сколько? Одного, себе, чтобы было с кем поговорить, или по щупальцам треснуть, ежели настроение будет плохое. А что?
— Да ты, Липа, ещё пару раз нам сбалетишь, и родишь тройню — почти всем хватит.
— Как тройню? — всполошился Орёл, — У меня грузоподъемность судна не на семьи, а на экспонаты рассчитана!
— Да рожу я его после рейса, серьёзно, вы его и не увидите!
— Ещё как увидим, — Верный осуждающе посмотрел на Липу. — Сколько раз я тебе говорил? Смотри. Симфонический оркестр изображал? Это — раз. Частушки пел? Это — два. А теперь ещё лебедями балетовал. Родишь троих, да ещё преждевременно, в рейсе, мне на голову!
— Одно славно, — задумчиво сказал Всученый, — ведь тогда он нам в рейсе во второй сезон размножения перейдёт? Я-то ничего, но ведь Орёл у нас ещё не рожал? Вот что, Липа. Делай что хочешь, а Орла нам не порть! Изволь рожать в срок.
— И вообще, коли разговор о размножении в нашей мужской компании приключился, то мы с Всученым вам тут открытьице сделали, — как бы невзначай обронил я. — У них здесь животный и растительный мир соприкасаются в размножении! Так что в виде лебедя наш Липа лиану родить может! Или кактус.
— Ну-ка, ну-ка! — заинтересовался Орёл, — что там о соприкосновении?
— Да вот, лиана у них тут такая, киви называется. Так она производит волосатые яйца. Люди их потом собирают, складывают в приборы, похожие на наши термостаты, чтобы увеличить поголовье вымирающих птиц киви — таких клювастых, унылых, волосатых и нелетающих. Всученый говорит, это трудно, наверное, поэтому из термостатов многие яйца куда-то увозят, — и я раскрыл свою не сильно могучую длань, где лежало симпатичное волосатое яйцо.
— Ой, как трогательно! — подбежал полный материнских инстинктов Липа, — можно его подержать?
— На, держи, только не растр; ивайся, — я ласково погладил его по голове. — Вдруг ещё киви нам родишь! У нас целый ящик этих яиц, уже в термостатах: будем в полёте птиц киви выводить, чтобы из них лианы получить и совершить Великое Научное Открытие!
— Ой, — защебетал Липа, — может, нам и премию Нобля дадут? Я тогда своей тройне велосипеды закуплю — отличные у них тут велосипеды.
Все подержали в руках тёплое волосатое яйцо, посмотрели на картинке птицу и лиану, и с великими предосторожностями отнесли яйцо в термостат, настроенный на среднелетнюю температуру материка.
До окончания эксперимента решили не покидать орбиты и продлить изучение планеты. У термостата теперь дежурили втроём: Липа, из-за категорического запрета Верного, берегущего его от стресса растро; ния, на планету допущен не был — и, следовательно, кудахтал, пел и танцевал «Умирающего лебедя» (одиночный танец не опасен) около любимых волосатых яиц.
Прошли все мыслимые сроки. Одно яйцо лопнуло, из него потекла зелёная жижа. Другие стали мягкими и тоже расползались в руках.
— Ну вот, говорил я тебе, что ящика мало! — воскликнул я обескураженно. — Ты сам говорил, что вывозили из термостата ящиками! Значит, случаи выклева единичные!
— Ой, я сейчас в обморок упаду! — прошептал, синея, Липа, — Эти яйца так пахнут… Я их съесть хочу!
— Отравишься! — забеспокоился Всученый.
Верный, учуявший состояние Липы, был уже тут как тут. Он сунул щупальце в зелёную массу и сказал:
— Мне тут великий наш языковед, который два слова связать толком не может, Мяфа то есть, рассказал местную сказку про беременную с колокольчиками. Они, беременные, вечно неизвестно чего сожрать хотят. Хотя, правда, эта каша из яиц пахнет аппетитно и никаких опасений во мне не вызывает. Только в одиночку Липа её есть не будет. Есть будем все: если что, ваши антитела пойдут на его лечение.
— Ладно, — героически согласились мы с Всученым, принюхиваясь к вкусному запаху невылупившихся яиц, — едим все.
* * *
Разведчики новой планеты во главе с Орлом помогали Бяде выкопать и умыкнуть доисторическую Венеру. Капитан любовно тащил наиболее массивную часть скульптуры…
Корабль был пуст, их не встречали. Но в лаборатории пели. Заводил тяжёлым басом, со слезой, музыковед Липа; тоненько вторил, ойкая, Верный, и в терцию пели биологи.
— Ну, еще разок, от души её, народную! — попросил Верный. И вновь зазвучало:
— «Шумел камыш. Деревья гнулись. И ночка тёмная была…».

Опус № 2
О Лианах Киви

Нас поубавилось. Мы отправили на материк Всученого — для выяснения условий инкубации яиц киви. Всученый долго выбирал образ, вертелся перед зеркалом, взбивал кудри и закручивал усы. Совершенно вжившийся в беременность Липа ревниво топал и истерически взвизгивал:
— Ну кого ты там совращать собираешься? У них же только два пола!
— У них два, а ещё есть звери всякие симпатичные — собаки там, кошки, попугаи… Я вот в прошлый раз неудачно пол выбрал, так едва от целой кучи собачьих мужчин отбился.
— Ага! — сказал я. — Вот откуда дезинформация про процент проклёвывания яиц! Ты там не ботаникой занимался, а исследовал проблемы пола у собак.
Тут Липа разрыдался и был немедленно уведён бдительным Верным. Через пару минут Верный потребовал аудиенции у Орла. В результате оной Липу с превеликими предосторожностями отправили домой в сопровождении многострадального нашего врача.
Одуревший от скуки Орёл таскался за Бядой, выкапывал статуи и склонялся к краже некоторых ещё не закопанных, а вполне на виду стоящих Матерей Земли. С горя он стал коллекционировать живопись. Лучшее, что Орёл достал, называлось «Венера и Адонис». Он даже щупальца стал складывать, как Адонис, с чем никак не желал согласиться, говоря, что это — его природная осанка. Его! Да его природная осанка — раскорячиться на все конечности и надуть щёки! Адонис!
Так вот, остались мы с Мяфой на корабле. Я — от нечего делать, Мяфа — от устатку. Он, хоть и лингвист, никак не мог освоить язык, причём утверждал, что их не один, а десятки, а может, сотни! И пока он не управится с одним, другие ему не подсовывать!
Вот, забрался опять на сиденье всеми щупальцами, глаза закатил. Бороду по моде изучаемого народа надвое расчесал, волосики ровненько так, по кругу подстриг — ну, Мяфа и Мяфа!
— Ага! — сказал Мяфа. — Идея! Сейчас расскажу. — Он сорвался с сиденья и убежал в другой отсек. Вскоре оттуда раздалось мощное журчание.
— Ты обратил внимание, когда я мою щупальца? — назидательно сказал Мяфа, вваливаясь в кают-компанию. — Вы все моете их после, а я — перед! Это свидетельствует о моей чистоплотности и уважении к процессу. Да! О чём я? Вот! Я думаю, что аборигены назвали что-то в честь чего-то.
— А? — изумился я.
— Ну, лиану в честь птицы, или же наоборот.
— Ты шутишь, Мяфа? Неужели это честь — называться одним именем с кем то ещё?
— Неисповедимы мне пути их мышления. Они, например, называют отвратительного червяка именем любимого друга, и тот радуется! Вот я, открываю новый вид ядовитых… как их там, длинных? — А! Змей! — и называю его «Подарения».
— Чтоб тебе борода штопором, Мяфа! Сидишь тут, оскорбляешь, и п; ходя хочешь уничтожить моё открытие?
— Да подумаешь! Ещё открытие сделаешь, тут масса всего стрекочет и кусается! Ты сам подумай, ну как может лиана родить птицу?
В кают-компанию с грохотом ввалился Рубик.
— Щупальца узлом, борода на заднице! — заорал он. — А то сообщение читать не буду!
Мы лихорадочно скрутились в блаженном ожидании.
— Ну, читай, Рубик, не тяни!
— Не буду! У Мяфы борода не там! Она где хочешь, но не там!
Мяфа быстро соединил лопасти бороды и, задыхаясь от натуги, просипел:
— Читай!
— «Поздравляю рождением всё-таки тройни. Верный. Они пушистые и щекочутся. Липа».
— Ура! — завопили мы, раскручиваясь. — Кто-нибудь, может, и нам достанется!
В проём вступил Адонис, деловито приказывая начальственным басом:
— Рубик! Запроси, на кого похожи. Тем и раздадим.
— Уже запросил. Ответ читаю: «Похожи на лианы киви! Липа требует три велосипеда. Зачем лианам велосипеды? Верный».
Все с гомоном понеслись в рубку. Передали срочное сообщение: «Возвращайтесь на корабль с потомством. Готовлю оранжерею. Орёл Третий».
Вскоре пришёл ответ: «Вернёмся после стойкого укоренения саженцев. Верный».
Рассевшись в кают-компании, мы стали переваривать новости.
— Непонятно всё же, кто отец? — мыслил Орёл.
— А ты, Мяфа, глубоко неправый! — радовался я.
— Вот хитрая морда Липа, всё же растро; лся, да ещё не знаю, с чем! — восхищался Рубик.
— Неправый я или правый — внуки рассудят. Ежели они птицей киви забегают, я согласен: ты прав, — недоверчиво отвечал мне Мяфа.
— Капитан, а зачем тебе тут детский сад? — вдруг ревниво вопросил подозрительный Бяда.
— Хи! Не сад, а оранжерея, — поправил Мяфа.
— Оранжерея, сад, кошмар! Мелочь по кораблю! — сухо сказал вернувшийся из странствий по планете инженер Полыба.
— Любишь кататься, люби и саночки возить, — ответствовал аборигенным афоризмом начитанный Мяфа. — Саночки — это средство передвижения, для непосвященных поясняю!
— Вот и повезёшь саночки в рейсе, если эти лианы нас всех тут запутают! — проскрипел Полыба.
— Так. Разговорчики. Я сказал — обсуждению не подлежит. — Орёл мечтательно улыбнулся. — Ну кто ещё сможет изобразить Венеру, как может наш Липа?
— «Да, — подумал я, — Позабыли все, кроме соискателя. Он-то свою выгоду не забудет! Слава Великому Объединителю, этот сезон размножения последний. Пару Этапов проведём в чистой невинности!».

Опус № 3
О Лисичках и Шурине, а также о гибели моих надежд

По сообщениям Верного, лианы никак не хотели укореняться и постоянно висели на Липе, который хихикал, загорал с ними на солнышке и даже ухитрялся их как-то различать. Липа также требовал от нас родительской заботы в виде велосипедов, начисто отвергая идею укоренения. Прибытие всего сумасшедшего дома несколько задерживалось по медицинским показаниям, а хитрый Орёл закупил трёхколёсные велосипеды, но оставил их на корабле, как приманку для Липы. Оживлённые переговоры с Верным прерывались скупыми сообщениями вросшего в образ Всученого, который отирался на планете возле ящиков с яйцами киви.
От ужасающей скуки меня спас Мяфа.
— Вот что, Подарёный, — сказал он. — Я считаю, что тебе следует заняться практическими изысканиями. Я тут у себя на материке присмотрел зоологический паноптикум: экспонатов уйма, и почти все живые. Язык я уже немного знаю, так что сойду за иностранца и что-нибудь смогу узнать для тебя. Ну, хоть таблички почитаем, да посмотрим зверям в глаза, а не на картинку! А то ты врос щупальцами в сиденье, толстеешь, из формы выходишь, да и Стажёра тебе давно пора менять на Спеца. Засиделся! А какой ты Спец — по краденым книжкам?
Ну, экипировались мы. Мяфа — со своей бородой раздвоенной, я в красный окрас перелился, глазки выпучил, пузо благоприобретённое убирать не стал: и так хорош, солиден и серьёзен.
Прибыли мы в этот «Зоопарк». Ну, скажу вам, до чего аборигены разные! Я бы мог и щупальца оставить — не заметят. А среди них — звери. Причём так зверей затоптать пытаются, что служители их, бедных, сеткой окружили. Вот это агрессивные гуманоиды! Одних только зверюшек покрупнее за ров с водой спрятали, так юные аборигены прямо в этот ров рвутся! Кидают туда что попало, причём сначала надкусят, заразят пищу своими паразитами, а потом зверю в ров бросают: мол, привет от моих паразитов твоему желудку!
Ох, ну, сюда Орла вывезти! Тут такие запахи, какие Орел сильно обожает, особенно возле тех, которых зовут зубробизонами. Он бы тут своих Венер разом позабыл и поселился бы навсегда.
В общем, веселился я с крупными зверушками, а Мяфа отыскал свою любовь: он, оказывается, любит красных, ну и, тоже, активно благоухающих. Стоим возле клетки, а там такая красная, с ушами и хвостом, глазками косит. «Лисица» написано. Рядом ребёнок орёт:
— Мама! Лисичка! А где петух?
— «Лисичка», — блаженно шепчет Мяфа, — это ласкательное от «Лисица». Как красиво! Скажите, — и этот идиот начинает наше приключение, — а где живут лисички?
Дитя сурово смотрит на него и говорит:
— В лесу. И она таскает из деревни куриц и петухов, а потом их ест!
— Так! — Мяфа тащит меня по зоопарку. — Ищем кур и петухов!
Нашли. Курицы — наглые толстые разноцветные птицы. Петухов не нашли. Мяфа, прикидываясь иностранцем, стал спрашивать про петухов.
— Ну, дядечка, это же самцы кур, — ответил длинный подросток.
— А что такое самец? — продолжал выяснять Мяфа. Подросток покраснел.
— Самец — мужчина кур. Да вот он, с длинным хвостом!
— А, ясно, — поспешил я успокоить сердитого подростка, — у них, Мяфа, два пола: самец — петух, а… — я срочно вспоминал язык моего континента — простите, э… сэр, а кто — кура?
— Не кура, а курица. Она — самка, как и я! — грубым голосом ответил подросток и удалился, колыхаясь от злости.
— Вот кого ест моя лисичка! У неё прекрасный художественный вкус, — умилился Мяфа. — Хочу такую!
— Мяфа! Здесь выкрасть не удастся, народу много. Идём-ка домой, со щупальцами на скамеечку. Повеселились — и будет!
— Хочу такую! Хочу в деревню, в лес!
— Вы, гражданин, случаем, не старовер? — подозрительно спросила старая аборигенка, отиравшаяся поблизости.
— Ну… — замялся Мяфа, — старым я верю. В основном. За редкими исключениями.
— Так что же вы Бога-то гневите? Зрелища, одежда несуразная! Ну взгляните, где вы такую бороду и волосы увидите? Только у себя в деревне. Не грешите, старый, ступайте-ка домой!
— Да я хочу, но не знаю, куда. Иностранец я. Ищу деревню, где староверы живут, — заблеял Мяфа с надеждой.
— Так. Я тут всякой мерзости нагляделась и еду домой. Могу подвезти до нашей деревни, а уж там ты сам объясняйся. Ты куда? И этого хлюста с собой повезёшь? Он тоже старовер?
* * *
В машине мы долго знакомились, выясняя, что такое «Зять», который вёл машину, и «Шурин», к которому нас везли. Мяфа совсем обалдел от языковых изысканий, а я спал, выключив рецепторы — очень уж вонючая и громкая у них машина.
У Шурина Мяфа сразу стал выяснять, как ему достать лисичку. — Лисичек? — поправила его самка Шурина. — Да я вам их хоть сейчас покажу!
И Мяфа поволок меня в лес, как он выразился, на практические занятия. В лесу были лисички. Много. Такие же красные, но — грибы!!!
— Это — лисички? — удивился Мяфа. Они с самкой Шурина понимали друг друга с трудом, и он мог бормотать что угодно — всё одно, непонятливый иностранец.
— Лисички, это точно. Так будете собирать?
— Ой, будем! — И Мяфа шепотом сказал мне: — Ясно, это зародыши моих лисичек.
— Мяфа! Это грибы! — возмутился я.
— А Великое Научное Открытие?
У меня не нашлось слов. Возвращались с «ведром», наполненным зародышами лисичек. А навстречу — старая аборигенка, с пустым «ведром» (ведро — коническая ёмкость с ручкой). И эта аборигенка всплёскивает руками и кричит:
— Ой, зайчушк; уже пошли!
— Как — зайчушк;? — волнуется Мяфа. — Это лисички. И куда пошли? По-моему, они тихо лежат!
— Ну да, лисички, а ещё их у нас зайчушк; называют, а то ещё — петушки.
— Мяфа! — говорю я очумело. — Это зародыши и тех, кто ест, и тех, кого едят — всех разом, чтобы лисички, когда родятся, не голодали!
— Ох ты! — веселится самка Шурина. — А ты юморной, рыжий! А «пошли» значит: «появились».
За выяснением значения слова «юморной» проходит оставшаяся дорога. Рыжий — это цвет моих волос, то есть красный. Тут ясно всё.
* * *
С ведром пошедших зародышей возвращаемся на корабль. Там ждёт сообщение Всученого: «Нужна температура кристаллизации воды». Я больше не могу! Какие зародыши могут развиваться в таких условиях? Но грибы мы кладём в термостат, установленный на эту температуру.
Мяфа готовит обиталище для зайчушек, кур и любимых лисичек. Я тупо жду. Всученый невнятно сообщает: «Линзы на глазах — не деталь строения, а предмет одежды. Девушки просят снимать. Вышел конфуз». Мяфа выяснил: девушки — это молодые самки.
Спустя пару дней Всученый является на борт в возвышенном состоянии духа и с книгой «Актинидия китайская. Культура и промышленная переработка плодов». Оказывается, яйца киви — это просто плоды, киви — торговое название плодов, и при температуре замерзания воды их хранят, чтобы не бродили! При брожении образуется спирт, и его пьют, когда хотят «отрубиться». Всученый провёл практические изыскания в месте «отрубания», называемом «бар». А птица киви к лиане никакого отношения не имеет. Зато Всученый теперь имеет связи в научной среде (разумеется, через самок, то есть девушек).
Конец мечте. Я подавлен. Всученый полон планов переработки киви. Мяфа составляет словарь названий одного и того же предмета. Например: лицо, рожа, ряха, будка, циферблат, харя, морда. А также предметов с одинаковыми названиями вроде лисичек — зверей и лисичек-грибов. Я добавил ему «бар»: место отрубания и единица измерения давления. Мяфа издевается над нами по вечерам со своими загадками.
— Вот, например, объясни мне, Подарёный, что такое «Пожарник разматывает кишку»?
— Ну, значит, клоп… Эй, разве у них такие длинные кишки? И зачем им их разматывать?
— Нет, это значит: «Тушащий огонь разматывает гибкую трубу для воды»!
— Ой.
— Вот тебе и ой! А ты, Полыба, объясни, что такое: «Ступай на все четыре стороны».
— Это неприлично! — сердится Полыба. — Чётное тиражирование — патология, генетика путается!
— Ну, у них генетика путается давно, у них два пола, — вмешиваюсь я. Мяфа продолжает:
— Полыба, имеются в виду стороны света.
— Слушай! Физик я или нет? Четыре стороны у света — что-то новое!
— Ага! — торжествует Мяфа, — а у них стороны света определяются по полюсам и экватору и определяют координаты. Сторона Света Восток — это где звезда всходит. И так далее. Понимаешь, звезда! А они — свет! Какие могут быть ко мне претензии, когда я перевожу? И отстаньте от меня со своими заданиями.
Мяфа носится с идеей развести на корабле грибы лисички, и уже завёз целый отсек лесной земли с деревьями, закопал лисички и теперь ждёт. Он решил стать биологом.
Я, честно говоря, увлёкся языком. Вот, например: червяк — это животное, а также, Полыба сказал, специальная металлическая штука, обеспечивающая передачу в механизме. А рожа — это лицо, и болезнь красной ноги. А ложе — там лежат, а в ложе — сидят; ложный — неправильный, а изложить — пересказать! Как их, аборигенный, мудрец говорил: «Главное, чтобы всё было зыбко, непредсказуемо». Зыбко мне!
Орёл всё понял и уводит корабль к следующей планете. Пусть здесь ломаются посторонние девятки. Увозим лисички, контейнер замороженных яиц киви и ящик с продуктом их переработки в прозрачных сосудах. Мяфа говорит, что Шурин призывал его «раздавить бутылочку» и долго смеялся, когда Мяфа выяснял, как её давить. Вторую, нераздавленную бутылочку (прозрачный сосуд с продуктами переработки киви) мы оставили Шурину на прощанье, перед отлётом. Последний привет тебе, Х0-1077!

Опус № 4
О горе и радости

Всё! Тоска закончилась. Прибыли! Впереди Липа, позеленевший от удовольствия, в патронташе для горшков, весь увитый мохнатым потомством и сияющий. Сзади — голубой от злости Верный. И чего злится? Погулял на родине, погрелся на солнышке, даже загорел, а сам — сплошное недовольство.
Пока устраивали потомство в оранжерее под верещание Липы, я отвёл Верного в уголок.
— Ты чего голубой? — прошептал я с интересом.
— Нет! Ты подумай сам! Родил — и живи дальше — так нет. Этот идиот Липа сохранил материнский инстинкт. Всё у нас не так. Ведь Липа начал размножение! Что, если мы все такие ненормальные будем? Вот другие, знакомый мой, Ляпа, тоже музыковед, родил себе, подрастил слегка, и бросил деду — не таскать же дитя с собой в рейс! Да и молод ещё. А Липа вцепился в эти лианы всеми щупальцами, носится вокруг них… Нет, ты представляешь, я их в горшки высажу, только спать уйду — он уже у них: выкапывает и таскается, весь опутанный, по гостям — хвалится! Как же их можно укоренить? Липа, говорю, лианы должны расти. А он твердит, что они очень живые, поэтому укорениться не могут, но вот на велосипеде научиться наверняка сумеют! А? Не пойму, на чём он тронулся — на велосипедах или на детях, но Липа явно не в себе. Едва уговорил его укоренить бедняжек, но только когда патронташ придумал. Теперь, вот посмотришь, будет сидеть в оранжерее и квохтать. Глаза бы мои его не видели! Я, конечно, семейный врач, но семья — это не только Липа с потомством. Ты не представляешь, как я там извёлся, волнуясь за вас!
Я вдохновил Верного на подвиг: настучал ему на Мяфу с Всученым, которые осваивали передовые технологии: Мяфа солил выращенные лисички, а Всученый гнал «самогон» (аборигенный термин для грязного спирта с запахом тухлых плодов) из запасов киви. Потом они вдвоём занимались дегустацией в химической лаборатории, поочерёдно давя бутылочку и поедая лисичек. Их песенный репертуар оставался неизменным, каждый день деревья гнулись и шумел камыш. Это могло повредить нашим деревянистым потомкам, а уж если Липа услышит, как они поют без его руководства, у него может случиться нервное заболевание: ведь он ещё такой возбудимый после родов! Верный отправился ограничивать, запрещать, останавливать и переориентировать, то есть заниматься своим делом. Зато теперь он не синий.
А я, дождавшись истощения первых эмоций, выждав время, когда одуревшие папаши расползлись по каютам, отправился навестить Липу. Липа радостно бросился в мои объятия. Горшки с лианами стояли под живительным потоком лучей специально устроенного Рубиком искусственного солнышка; патронташ висел на специальном крючке — Верный прав, Липа угнездился.
— Подарёный! — всхлипнул Липа от избытка чувств. — Ты на своего-то посмотри, он тебя заждался!
— Как — своего? — изумился я.
— Ну посмотри, видишь, как он листики складывает? Совсем как ты.
— Я? Листики?
— Нет! Ты — щупальца, а он — листики.
— Ну да… — с сомнением сказал я. — А другие не так складывают?
— Да ты взгляни: этот — Орла, видишь, ствол какой разлапистый, и листья торчком. А этот — мой, сразу растро; лся и теперь тремя головами растёт.
Вообще-то я не видел такой уж большой разницы в лианах, но мой, вроде бы, и посимпатичней, и как-то родней, что ли. Я погладил его рукой. И впрямь, мохнатый и щекочется. Вот! Обвился вокруг руки!
— Не пускает! — объявил Липа. — Чует родную кровь. Ты его полей — отвлечётся, тогда и удерёшь, а то так и будет держать. — Он подал мне сосудик с водой. Ну, полил я. Точно! Развязался и стал пить.
— Ты, Подарёный, его теперь поливать должен, — озабоченным басом сказал Липа. — А то он зачахнет без любви родителя. Трижды в день изволь сюда, на кормление! И мне полегче будет. Я своего кормить буду, а Орёл — своего.
— И как Орёл? Согласен?
— Ну! Он-то горд! Поливать будет, а не то мы с малышом мигом в патронташ — и в рубку!
— Нет, Липа, ты этого не сделаешь?! Полыба удавится.
— Ещё бы. Ему-то не досталось. Идём, сделаем семейную фотографию на память. Какие-то ещё они вырастут?
* * *
Какие вырастут? — Это уже видно. Ну, пополивал я своего всего-то несколько периодов, так он бутоны выбросил!
— Липа! Гляди, бутоны!
— Ой! Подарёный, неужели они выросли? — заверещал Липа. — Вот это да! А я ведь только через неделю бы родил, если бы не растро; лся! А теперь у меня и детишек трое, и отцов сразу два! Ты посмотри, и у этих бутоны: вот, у тебя два, у Орла — два, а у меня — целых три бутончика! Скоро волосатые яйца будем собирать.
Я расстроился.
— Знаешь, Липа, а ведь из яиц птицы киви не выводятся. Это просто плоды. Всученый теперь из таких самогон делает. Ну, ту жидкость, для веселья, помнишь, мы тогда плодов наелись? А в термостатах яйца хранят только для того, чтобы не бродили и не портились.
— Что? Это из ваших яиц птицы киви не выводятся, а мне внуки нужны! Из наших яиц — выведутся! Не дам их в термостат, пусть сами лианы разбираются, плоды у них там, или внуки! А Всученого я теперь и на порог не пущу. Как он смеет наших родственников превращать в самогон?
* * *
Оказывается, Всученый мечтал. Его запасы были арестованы бдительным Верным, и Всученый очень рвался в оранжерею: посмотреть на урожай. А урожай уже образовался: маленькие коричневые мохнатые пупырышки. Лианы стали поспокойнее, не цеплялись за руки и задумчиво пили воду. А я поражался. Ведь актинидия — растение двудомное! А у нас на всех трёх — плоды! Кто же теперь отец?
Мы с Липой стерегли лианы постоянно: Всученый, похоже, не мыслил жизни без наших внуков.
Верный гонялся за ним, давал бесконечные лекарства и загружал общественно-полезным трудом. Это было нетрудно: мы, наконец, добрались до планеты. Она оказалась не для нас с Всученым — какая-то из геологических. Рубик с Орлом сидели там без отрыва, и Орёл забросил своего. Пришлось нам с Липой его поливать, но он не обиделся, принял меня в отчимы и даже погладил листиками.
Всученый метался с корабля на планету с инструментами: Орёл увлёкся, решил приспособить планету для колонизации нашими потомками, и производил необходимые изменения: почву строил, водоснабжение и прочее, а брюзжащий Полыба пыхтел над изменением звёздной температуры, чтобы излучение соответствовало звезде ХО-1077 и не вредило деткам. Гуманитарии, оказавшиеся без работы, использовались как чернорабочие: Мяфа наращивал биомассу почвенных организмов (всунул туда своих лисичек), а Бяда строил монументальные колонны для лиан — чтобы было, что обвить.
Плоды созрели. Семь волосатых больших яиц. Сплю, значит, я, снится мне Великое Научное Открытие, и тут влетает Липа.
— Подарёный! — кричит. — Они шевелятся! Птицы киви вылупляться начали!
Бежим в оранжерею по коридору — дверь открыта.
— Ой! Подарёный! — шепчет в ужасе Липа. — Я, честное слово, её закрывал!
Ну конечно! Всученый залез в оранжерею и сорвал одно яйцо. Морда виноватая, борода торчком… Держит. А яйцо ходуном ходит — то ли это Всученый нервничает, то ли птица киви. И голос такой, нахальный до ужаса:
— Ты, предок! Знаю я твои штучки. Не лезь раньше срока. Я из-за тебя на целый грамм меньше весить буду! — И лезет через дыру внучок: морда нахальная, борода торчком, щупальцами Всученого хватает — ну, копия!
— Ох, Липа, ты даёшь! — говорю, — Мало нам одного Всученого, так ты вместо киви второго сделал!
Тут и другие из яиц полезли: из Орлова сынка — двое, Всученый с Орлом; у меня — мой, паршивец, и маленький Мяфочка; а у Липы аж три — Липочка, Бяда и Рубик. Полыба донылся! Один сиротой у нас — пусть дальше злится.
Нас-то трое. А этих, микроскопических, много! Носятся кругом, верещат, как Липа, за щупальца хватают… Всученый про перегонку забыл, на нём потомок прыгает. Понёсся счастливый дед остальных созывать. Я — к сыночку: как он там, после плодоношения? А он затих что-то, воду не пьёт, листиками не дрожит, вянет даже. У меня кровь по сердцу!
— Липа! — говорю. — Что с детками?
Липа как оглянулся — и давай рыдать:
— Бедные вы мои, ласковые, мохнатые, не умирайте!
Мелочь вокруг веселится, а лианы на глазах увядают. Верный прибежал, воду льёт, плачет. — Я ли вас не сажал? — говорит. Две лианы откачали — мою и Орла. Лиана Липы завяла. Тут и Орёл заявился. Что, говорит, за гам? Его внучок сразу на него залез, сынок в горшке закачался — рад, прибыл блудный папаша! Как внуки по дедам расселись, сразу видно стало: двух не хватает — Полыбе и Верному. Ну ладно Полыба. Он на них ругался. А Верного-то за что обделили? Он белый стал, потом посинел и вопит:
— Ты, Липа, не знаю чего наворотил! Ты сегодня родить должен был. Себе. Чтобы по щупальцам трескать. А ты доугождался: семерых произвёл! Мог бы и девять — так нет! Не приглянулся тебе Верный!
Орёл про внука забыл, сыночка разглядывает.
— Вот! — говорит. — Есть ещё бутон. Переношенный. Ждите. Может, ещё кто родится.
Полыба с Верным толкаются — бутон разглядывают, спорят, чей внук. А я в уголочке со своими уединился и посмеиваюсь: мой-то сынок тоже бутон утаил, так что поживёт ещё лиан мой мохнатый! А Полыбе с Верным не скажем — пусть дерутся вокруг Орлиной лианы. Я-то знаю, чей у нас внук — Полыбу я терпеть не могу, значит, Верный. Пусть пока покипятится, ещё успеет нарадоваться.
Жаль Липова сынка. Он всех сразу родил. Наверное, всё: отплодоносил и умер. Как агава.
* * *
Перевезли горшки на планету. Маленькие Верный и Полыба сидят на дедах. А сыночков, бедных, хороним. Сидим ночь у костра, как положено. Горшки вечером закопали. Вспоминаем. А наутро из горшков лианы киви полезли. Лианы, как лианы, только не ласкаются. Растут — и всё. Вот оно! Это — детишки киви, ведь лиана теперь в наш генотип встроилась.
Всученый улетать не хочет — ждёт урожая. Верный разрешил небольшую задержку для наблюдения за лианами. Ага! Мой и Орлов — мужчины, и Липин — женщина. Всё нормально. Планету им приготовили. Растите, внучк;!
Улетаем. В корабле сумасшедший дом. По трое на велосипедах по всем отсекам носятся внучки. Ой, Липа!

Опус № 5
О том, как я обнаружил, что мы — изгои, и с горя развлекался напропалую на планете предков

Сегодня Орёл на летучке весомо сообщил:
— Подходим к последней звезде запрещённого сектора. Планета, похоже, населена. Прошу особой осторожности.
И эти все задумчиво так кивают. Мы с Всученым переглянулись. Населена! Значит, у нас снова есть работа. Какая тут осторожность? Вперёд!
Ну, добрались до планеты. Это же надо! Прямо как у нас — и звери, и растения все знакомые. Но аборигены!
Вечером докладываю в кают-компании:
— У аборигенов всего три пола.
— Как три? — спрашивает Верный.
— Так. У них всего два щупальца.
Тут Орёл совсем посинел.
— Доигрался я с границей, — говорит, — влезли всё-таки на материнскую планету. Предков обнаружили, Бету.
— Да каких предков? — спрашиваю. — У них сразу трое рождаются, а не один, как у нас.
— У нас? — ехидно улыбается Верный. — У нас тоже трое, преобразующиеся в девятку: гляди, вон, под сиденьем прячутся.
— Что прячутся, знаю — они мне всё щупальце оттоптали, но нужно же им квалификацию получать?
— Погоди, Подарёный, — озабоченно влезает Всученый. — Так что там про предков?
Верный трясёт бородой на капитана, Липа синеет и волнуется.
— Ну, ладно, — отвечает на их безмолвные призывы Орёл. — Расскажу. Это, знаете ли, секретная информация командного состава, вам её знать не положено, но мы уже столько запретов нарушили… что одним больше, одним меньше — наказание мне одно. У наших предков было только три пола. Они рождали сразу троих, часто неоднократно, так что заполонили свою планету и стали сильно тормозиться в развитии. Тогда самые интеллектуальные тройки соединились и покинули материнскую планету. Они обосновались на Окте и стали разрабатывать новую особь: так, чтобы развитие ускорилось, интеллект возрос, а численность — нет. Они заблокировали ген многополюсного деления в наших половых клетках, и в яйце остаётся только набор генов вынашивающего яйцо родителя, а остальные гены уничтожаются.
— Постой! — возбудился я. — Значит, у Мяфы разблокировался ген мультиполярного деления? И он родил троих: Липубядурубика; Орлаполыбувсученого и Подарёноговерногомяфу?
— Тут хуже, — вступил Верный. — Липа растраивался, вот и ухитрился сохранить трижды три генома, и родить нам этих безалаберных, на каждого по штуке.
— Я не штука! — завопил Орлёнок и ущипнул Верного за обширный зад, свисающий со скамейки. Верненький выскочил из-под сиденья, защищая честь прародителя, и клубок снова укатился под меня, шипя и дерясь. Все растрогались.
— Важно другое, — прервал идиллию Орёл, — чтобы не разрушить систему ценностей Окты, сектор, где находится материнская планета, запрещён. Населению Окты не следует знать о возможности деблокады гена — иначе начнутся психические срывы и появится мечта о множественном тиражировании.
— А чего это нас сюда запустили? — удивился Всученный.
— Вот это — не твоей должности дело, — веско ответствовал Орёл и удалился.
Посиделки расползлись. У всех появились дела, даже клубок потомков куда-то делся. Остались мы с Мяфой, как во времена вынужденного простоя. Мяфа поблёскивал глазами, угнеждаясь поудобнее.
— Ну, хитрый, давай продолжение! Наверняка уже всё вынюхал, — потребовал я.
— Ты, Подарёный, уже почти Спец. Да и потомством, благодаря глупости Липы, обзавёлся. А вводить в курс дела у нас положено отцу. Так что, тебе должен рассказывать либо дед, либо…я. Всё, что знаю, расскажу.
— Вот тянет резину! Неужели не можешь без патетических вступлений? Я уже привык к сиротству, оно меня не печалит уж так-то. Не бойся.
— Ты знаешь состав экипажа корабля твоего отца, Подарёный?
— Ну откуда? Он же погиб на планете, один! Так что других имён в посмертном сообщении нет!
— Так вот. Наши родители составляли девятку.
— Как, Мяфа? Это же запрещено! Каждое поколение меняет состав экипажа, чтобы усилить интеллектуальный поток! Твой отец и мой попали в одну девятку?
— И твой, и мой, и Орла, и Всученого, и других. И деды наши были в той же девятке.
— Но это же торможение развития. Зачем?
— Мы — опальная девятка. Нас нельзя вводить в состав других девяток — гены подпорчены.
— Какие? Ты имеешь в виду Липу?
— Липа — наш апофеоз. А начали деды.
Умеет Верный появляться: едва я поголубел, а он меня уже за щупальце хватает.
— Достаточно, — говорит, — он и от этого синий. Эй, Подарёный, тебе что, с нами плохо?
— Нет, — пищу я, — хорошо, но…
— А вот «Но» оставим, — решительно рубит Верный. — Всё и всегда имеет «Но», но… зачем о нём страдать?
Пробегающий мимо Всученый советует отрубона из киви, Верный с ним ругается, Мяфа хихикает.
А ведь я их люблю!
* * *
Да, планета — загляденье. Правда, мне делать почти нечего — разве что изучать метод их Объединения и тиражирования, тряхнуть знаниями, полученными от деда: вот и они пригодились. Зато все другие мои приятели в восторге. Липа весь почернел: тут есть расы, окрашенные по-разному. Так Липа теперь поёт и пляшет зажигательные танцы в кругу угольно-чёрных предков. Сетует только, что меняться почти не надо — только щупальцев убавить да ручные придатки отрастить. Тройки у них непостоянные, сходятся — расходятся, всегда можно изобразить одиночку в поиске. Липа цветёт — у него нет отбоя от предложений, вскружил там чёрные головы предков, кокетник. Или кокетун? Мяфа никак не найдёт подходящего слова в богатом языке Шурина. Всученый же окрасился в красный, будто всё время стесняется, носит умопомрачительные одежды — весь в бахроме, стекляшках и цветочках. И — перья в бороде! Как не чихает — ума не приложу. Орёл занят шпионской работой — копирует важных лиц и посещает странные места, где много машин для уничтожения троек. Это уму непостижимо. Орёл говорит, когда перепроизводство троек, всегда возникают военные (термин засекречен правительством Окты).
Ну, Бяда носится везде с разбегающимися глазами. Нашёл место для Орла: целый храм со скабрезными изображениями троек. Совершенно неприличная картина. Бяда счастлив — первобытное искусство.
Рубик что-то там мудрит — измеряет параметры атмосферы. Зачем? А вот Мяфа и Полыба скучают — Мяфа имел доступ к древнему языку ещё на Окте, и ему делать нечего, а Полыба сказал, что их механизмы — объект не для него, а для Бяды — пусть тот этой археологией занимается. Так что мы втроём пустились в развлечения. Всученый тоже стал присоединяться, и Липа, когда уставал от танцев или прятался от нескромных предложений. Вот развлечения — это то, что нам совсем неизвестно. Какой, скажем, прок сидеть в кабине, которая крутится вокруг своей оси, и визжать? При этом надо обязательно есть что-нибудь очень ядовитое, яркое, липкое, сладкое или горькое, и трещащее. Ещё можно напялить что-нибудь безобразно разноцветное, принять отрубительного (!!!Предки-то знали, гнали самогон из кукурузы — только мы такие невинные на Окте выросли), и плясать всю ночь с такими же недоделанными. А то — сидеть в тёмном большом гнезде и смотреть на помост, где одна двойка страдает от любви, а третий им изменил! Потом все плачут, обнимаются и дарят друг другу цветы, которые специально выращивают, чтобы срезать и подарить. Ну, масса нелепых бесцельных действий!
Нашли. Это нам нравится. Называется тотализатор. Это значит так: бегут, к примеру, тройки наперегонки. А ещё лучше — один, остальные «болеют». И, «болея», обещают деньги за то, что он выиграет. Если он выиграет, ему дают деньги, им отдают их деньги и деньги тех, кто считал, что выиграет другой. Или что-то в этом роде. В общем, навар, как говорит Мяфа на языке нашей любимой смутной и непредсказуемой планеты, где это развлечение, оказывается, тоже есть. Мы решили сделать всё: и выиграть забег, и получить навар. А на полученные деньги купить Орлу подарок: набор неприличных статуэток из храма, найденного Бядой. Там, в храме, их тиражируют и продают желающим. Бяда в курсе, Орлу не говорит — денег ждёт.
Собрались мы, бездельные, в кают-компании, план составлять. Под щупальцами, куда ни вытяни — велосипеды, а ещё мячи им Липа раздобыл цветные — здоровенные. Внучки на них катаются. Ну, и мы, если под щупальца не смотреть. Зато мелочь вроде бы запропастилась — небось где-нибудь на задворках готовит какую-нибудь пакость. Тихо. Благодать.
— Здесь главное — выглядеть натуральнее, — замечаю я. — Одно дело в толпе толкаться, а другое — когда все на тебя смотрят. Липа, только ты у нас такой мастер.
— Ой, — смущается Липа, — значит, меня все поздравлять будут, цветы дарить…
— Ага! — выскакивает Липочка. — И я пойду смотреть, а потом цветы понесу!
— И мы! — сообщают остальные, появившись, можно сказать, из воздуха: это они на Верном приехали. И он решительно говорит:
— Нет! Детям выход запрещён, и трансформация — тоже!
Липочка рыдает, что дедушка побежит без него. Приходится пообещать, что побежит не его дед, и зарёванного Липочку уносит Верный.
— Ну вот, видите, я не могу, — с облегчением вздыхает Липа. — Так кто же…
— Нет, Липа, погоди, — грозно говорю я, — что у Липочки с волосами?
— Ох, ну это…
— Почему его волосы заплетены в косички с бантиками? Ты уже совсем спятил, дедуля? Зачем уродуешь потомка?
И тут в моё щупальце впиваются зубы Орлёнка. Приходится его отшвырнуть и он страдает в уголочке. Остальные внучк;, насупившись, изучают меня с вызывающим видом.
— Ну, что за восстание? — вынужден спросить я.
— Наша Липочка не урод! — сердится Полбочка. — Она — красивая девочка!
— Кто? — потрясённо спрашивают все деды хором.
— Девочка — это дитя-самка, Мяфа сказал. Так их называют на ХО-1077, - объясняет Мяфочка.
— Но откуда самка, когда мы все — мужчины? — изумляюсь я.
— Ты, дед, сам не видишь, что ли? Она слабее, и нежная, и восторженная, и мы все о ней заботимся. Как вы о Липе. А кто наших отцов родил? — философствует мой.
У меня нет ответа. Ничего себе! Мало мы наизобретали, так и разделение полов сюда приплелось? Значит, Липа — самка? А вообще, я не прочь. Самому рожать — морока. Пусть уж лучше Липа.
— Липа, — задушевно спрашивает Всученый. — А ты почему без косичек с бантиками?
Бедный Липа злобно синеет.
— Перестаньте издеваться! Я — мужчина, а кто там Липочка, пусть решают они. Попозже, когда подрастут. Просто ему идут косички, вот я и заплёл! Вон, и Всученый — тоже с косичками!
— Я в образе! — вопит Всученый. — Я — натуральный самец!
Тут вернулся Верный за остальными потомками. Только подмигнул — и все покорно поплелись к выходу. Педагог! Да я ему не скажу: наш самый маленький, Всучок, за моим щупальцем усидел, не сдался. Пусть посидит — умный больно, нужна для ума и пища.
Решили послать на забег Всученого: он у нас тоже талант. Поменьше, чем Липа, но всё же. Тренером при нём поручили быть мне. Тренер — это такой предок, который свистит и гоняет своего подопечного целый год перед соревнованием, чтобы тот бегать научился. Ну скажите, зачем целый год на два щупальца? Они что, и двумя ещё владеть не научились? Действительно, отсталые у нас предки!
Полыба сказал, что ещё надо ставить, то есть, дать денег в гнездо, где потом навар дадут. Ставить будет он сам — денег он наделал в нарушение закона, и никому их доверить не может. Одно дело — экспедиционные расходы, а другое — развлечения. Ну и ладно. Как будто мы уже не заначили из его экспедиционных. Бюрократ! Зато свои целее будут, может, купим малышам игрушки с двумя щупальцами, ванночкой, домиком и комплектом одежды и мебели — пусть развлекаются.
Договорились и разошлись. Мы с Мяфой, как всегда, там остались — привыкли вроде в кают-компании до ночи болтаться. Тут из-под моего щупальца Всучок и вылез. Глаза горят, трясётся весь.
— Дедушки! — говорит. — Вы должны нам помочь!
Здравствуйте! Мы мало с ними маемся, а теперь ещё и должны? Мы с Мяфой сделали суровые морды, бороды веером, глаза выпучили — строгие, значит. А он — хоть бы хны. Мяфу дёргает, скачет, и лопочет, как Полыбины машины:
— Мы, — говорит, — тоже бежать хотим. И навар.
— Да ты что? — возмущаюсь я. — Вам трансформироваться рано. А то что вам там Липочка родит? И где вы массу возьмёте?
— Вот потому я и прошу! — вопит Всучок. — Нам всем на массу соединяться придётся — а у нас нет тренера и кто ставит!
— Как? — поражается Мяфа. — Вы Объединение в юном возрасте ради тотализатора собираетесь делать? Через мой труп! — цитирует он любимого Шурина.
— Нет! — прыгает Всучок. — Какое Объединение без самки? Липочку мы тут оставим — Орлу на проверку. А сами только на трансформацию силу направим. Идёт?
— Кошмар какой! — синеет Мяфа. — Вот так, просто, без смысла, будете сливаться?
— Как без смысла? Для дела, — влезает появившийся откуда-то Орлёнок. — Вот, погляди!
И эти паршивцы, схватившись за щупальца, изображают мячик! Покатались туда-сюда, расцепились… Вроде целы, дышат нормально. На извращение не похоже.
— Ну, Мяфа! — говорю. — Ничего не знаю, пока сам не проверю!
Мяфа смотрит так, подозрительно.
— Ты не извращенец, Подарёный?
— Я — экспериментатор! Давай щупальца!
Мяфа весь издёргался, но щупальца дал.
— Кого делать будем? — спрашиваю.
— По массе? Гм! Орла!
Ну, сделали. Внучки по нам лазают, веселятся. Полыба заглянул.
— Эй! — говорит. — Ты же на инспекции?
Вляпались. Я взял инициативу в свои щупальца.
— Кое-что захватить забыл. На минутку, — хрипло сказали мы с Мяфой. И Полыба съел!
— Ну-ну, — сказал Полыба, и ушёл.
Вот это да!
В общем, Мяфа тренером будет, а ставлю я. Свои, кровные, что мы с Мяфой от экспедиций скопили. Ладно уж. Всё равно на внучков думали потратить. Велели внучкам спать перед испытанием, а сами волнуемся. Как получится?
* * *
А получилось так.
Мы совершенно упустили из вида, что бегунов взвешивают. Просто не знали: все манипуляции с тренерами велись в гнезде, а не на публике. Взвесив, как положено, Всученого, и получив его номер, я поспешил к Мяфе: наши внучки, хоть и вместе, нужного веса не потянут. Всучок сначала расстроился, а потом придумал гениальный план. Мне пришлось убежать, то есть, стыдно сказать, ушагать, к Всученому, поэтому процедуру взвешивания я упустил. Слышал только, что начались крики. Дальнейшее знаю по рассказам Мяфы.
— Вы что привели на состязание подростка? Здесь взрослые, — возмущенно заорал жирный предок, приставленный к весам.
— Где подросток? Где вы видите подростка? — возмутился Мяфа. — Я его уже два года тренирую. Мелковат, не спорю, но бегает.
— У него веса не хватает.
— Не может быть! Только что взвешивал. Ну-ка, дайте я.
Мяфа взвешивает — вес гораздо меньше, чем тот, что только что записал толстый: Всучок сидит у Мяфы под щупальцем.
— Да у вас весы не в порядке! Они каждый раз разное показывают!
Они взвешивали внучков вместе раз десять. Все показания были разными: то один, то другой внучок, а то и вместе, скрывались за Мяфой. Совсем одуревший толстый махнул рукой и дал им последний номер. Отлично! Теперь я успевал сделать ставку.
А у нас уже начинался забег. Всученый имел вид расслабленный и истощенный. Ставили на него плохо. Старт!
Ой, супермен! Ой, любимец публики! Он с ходу вырвался вперёд и понёсся к финишу. Судьи привстали и зашушукались. Ну, принёсся он. Ну, первый. И его сразу отправили на гормональную проверку: оказывается, они, чтобы лучше бегать, что-то там лекарственное себе вкалывают. За это их снимают с забега — выиграл, не выиграл — и гонят в шею. Но они-то вкалывают эту дрянь — слабаки! — а Всученый сам такой. Гормональный. Они, эти гормоны, из него везде сочатся. А как докажешь? Отобрали у нас нашу ставку — и вышвырнули. Вот тебе и побегал. И выиграл. Полыба синий, злой, аж жуть. Всученый домой ушёл, спать с горя.
— Полыба! — говорю. — Успокойся. Не всё учли. Многое не знали. Посиди, поболей, отдохни душой. Липу утешь.
А сам — вниз, в гнездо, ставку делать на внучков. Морду только скривил, чтобы не узнали. Внучки с Мяфой всю эпопею видели. Мяфа расстроился. Внучки подпрыгивают: готовятся. Всучок с Орлёнком что-то замыслили. Ну, старт. И наши… ползут позади всех. У меня дрожь в щупальцах — что за день такой? Всё не так. Но они так, потихоньку, одного обошли, другого… Уже финиш виден, а они всё ползут.
Первые пришли. На полщупальца. Все нервы мои измотали. А на них и вовсе никто не ставил — всё мы загребли. Обнялись втроём — ну, вроде, любящая тройка, и к Полыбе с Липой под бочок. Липа разозлился, от чужого отодвигается, обиделся, взревновал… А мы этого чужака с собой тащим. Липа и вовсе дар речи потерял. А Полыба даже остановился.
— У вас, — говорит, — всё в порядке с головой?
Тут Полбочка из-под его щупальца лезет, деньги протягивает.
— Вот, — говорит, — наш выигрыш. Нам по игрушке, и вам останется.
Пришли. Орёл встречает, довольный.
— Я, — вещает, — с детьми в прятки играл. И так хорошо прячутся — только Липочку и Всучка разок нашёл.
— Меня? — вопит Всучок. — Меня?!
— Тебя, тебя, — успокаивает его Липочка. — Ты у нас прятаться не умеешь. Надо же — под стол залез! Никакой фантазии!
— И как ты с ними управлялся? — интересуюсь я. — Не очень донимали?
— Ой. Устал. И как Верный с ними целый день? Не зря спит сейчас, как расслабленный. Главное, выскакивают из-за угла и сразу забираются на шею. Особенно твой, Подарочек.
Подарочек посинел, но смолчал. Липочка невинно дергал себя щупальцем за косичку. Ну всё! Теперь нам из этой тайны не выкарабкаться. Они нас теперь во все свои делишки засовывать будут.
А Полыба хмыкает так, и спрашивает:
— А Полбочка не хулиганил?
— Ну да! В рубку полез. Я его оттуда за шкирку выбрасывал.
Да. Липочка — девочка. Тут не возразишь. Одна заменила восьмерых мужиков — и даже дышит нормально. Правы внучки. Девочка он. Липочка, то есть.
Орёл ушёл спать. Внучки покатились за ним. Полыба посмотрел на нас с Мяфой, хихикнул и говорит:
— Так что вы там в кают-компании для инспекции забыли? Скамейку?
И что я его раньше не любил? Ума не приложу.
* * *
Ну вот! Мечты, мечты… Только Всученый с Бядой за коллекцией для Орла собрались, входят внучк; с букетом.
— Вы с ума сошли! — кричит Бяда. — Сколько денег ухлопали! Зачем? Откуда деньги?
Мяфа быстро нашёлся:
— Наши деньги. С Подарёным. Им на игрушки.
— А кто за цветами ходил? — визгливым фальцетом вопит отоспавшийся Верный. — Вам запрещено!
— Я ходил, — сухо шелестит Полыба. — Дети хотят цветы вместо игрушек. Это их право.
— Зачем? Они же завянут!
— Нет! — сердится Орлёнок. — Мы их в корзинке купили. Они потом ещё поживут. Зачем, зачем! — Липочке. В подарок.
— Липочке? — сникает Верный. — А нам?
— Ну что — нам? — сердится Бяда. — Зачем мужикам цветы?
— Смотреть! — поёт торжествующим голосом Липочка. — Нюхать. Радоваться.
— Это у них растительное происхождение прорезывается. Никак отца-лиану не забудут, — решает Всученый.
Из-за его плеча высовывается любопытная морда забежавшего Липы.
— Ой! Цветочки! — ахает он. — Чьи?
— Мои, — гордо говорит Липочка.
— Дай понюхаю, — Липа закрывает глаза и погружается в букет. — Ты их поставь в прохладе, чтобы дольше цвели. И поливать не забудь. А этот, красненький! Ой, а жёлтенький!
Когда воркующий Липа увёл торжествующих внучков в оранжерею, опустевшую после сыночков, Полыба вздохнул.
— И нам придётся. А с Орлом-то как?
Орёл обошёлся одной статуэткой. Зато самой неприличной. Пришлось хранить её в рубке, подальше от внучков. Хорошо, что не целую коллекцию — её-то куда мы дели бы?
И наш Липа получил букет — в пику внучкам, в нём было много-много меленьких цветочков. Зато как пахнет! Тоже, в корзинке, так что теперь в оранжерее весело: везде цветы, и пахнут. Может, и мне девочкой стать?
Орёл зашёл, понюхал — и расчихался.
— Я, — говорит, — микросматик. Верю вам: они пахнут. Но мне надо чего-нибудь покрепче.
Не статуэтку ему надо было дарить, а того зубробизона из зоопарка.
Вредно общаться с предками. Всученый теперь без бус из каюты не выходит. Весь гремит, бренчит и светится. Говорит, любовные амулеты. Ему его гормонов мало?! Пора улетать. Врастаем корнями. Скоро щупальца путать начнём.

Опус № 6
О вопросах воспитания, моём обмороке, и… любимых дедах!

Сидели мы тихо с Полыбой в кают-компании. Устали от развлечений — нужен тихий час. И, разумеется, вваливается Мяфа, распевая громким голосом любимого поэта со «Смутной и Непредсказуемой» в личной обработке.
— Слеталися к ЗАГСу трамваи. Там красная свадьба была… ЗАГС — место регистрации девяток, — назидательно поясняет он свой отвратительный скрип. — А свадьба — первое Объединение.
— А трамвай? — спрашиваю я. Полыба тужится и вспоминает:
— Это древняя машина на рельсах. Очень громко звенит и пускает искры.
— Так кто слетается пускать искры? — Вот я о чём!
— Сейчас Рубик всех приведёт и объявит. Сидите тихо. Ох, искры посыплются! — Мяфа плюхается на скамью и расчёсывает щупальцем бороду надвое — смотри ты, снова образ вспомнил!
— А ты щупальца мыл? — спрашиваю. — Нет в тебе никакого уважения к процессу!
Мяфа обижается.
Борода — наружный признак. Она и так вся грязная. Вон, пыльцы полно, — И он чихает! Тоже микросматик? Ну да, судя по любимой лисичке…
Мяфа смотрит на меня подозрительно.
— Какие подлые мысли зреют в твоём головном конце?
Ах, даже так! Ну, получай!
— Если ты от цветов чихаешь, надо подарить тебе Афродиту. Ну, или Диану. Хочешь Диану?
— Я — это я, — сурово говорит Мяфа. — Я люблю цветочки и стихи.
— Ну да! Про трамваи. А Липа про цветочки поёт. Про соловьёв и про несчастную любовь. И плачет. Вот ты — плачешь?
— Да. Когда Полыба дежурит по кухне. Или если мне по шее дадут.
— Странный ты, Мяфа. И Диану не хочешь, и косички не плетёшь. Ты кто — самка или самец?
— Я, — сердится Мяфа, — мужик. Как и все. Перестань подначивать. Досливался, извращенец! Скоро управу на тебя найду! — И он торжествующе задирает щупальца на скамейку.
Набегают остальные. И Верный приходит с детками. Повернуться негде. Опять щупальца истопчут.
— Ты? — удивляется Орёл, увидев Полыбу в кают-компании. — Ты что тут делаешь?
— Сижу вот. С Подарёным. Мяфу слушаем. Стихи. Про трамваи.
— Всё, — говорит Орёл. — Я уже и не знаю, на каком я свете. Может, Великий Объединитель уже забрал меня к себе? Полыба слушает стихи! Про трамваи! Эй! Полыба! Концентрируйся. Ты сейчас наша надежда. Стихи подождут. Все здесь?
Пересчитываемся и киваем.
— Орёл Первый секретной связью передал: все планеты, с которыми связаны наши исследования, подлежат ликвидации. Мы с вами — тоже. У нас четыре оборота на все дела. Дед предлагает собрать планеты в систему LQ. Оттуда растащим и построим звёзды тремя кораблями. Если решаем так, мы — изгои. Если нет, мы — мертвецы. И Бета, и ХО — 1077, и наши лианы.
— Почему? — удивляется Всученый.
— Потом. Сначала решаем и действуем. Изгои — или мертвецы?
— Откуда три корабля? — спрашивает Полыба.
— Орёл Первый и Орёл Второй.
— Они сохранились?
— Как видишь, отцы и деды не дремали. Ну так?
Тянуть с решением не стали. Изгои всё же лучше. И планеты жалко. Уходим. Полыба рванул в рубку.
— Ты! — Верный тыкает щупальцем в Липу. — Это ты дохвастался лианами на Окте!
— Успокойся. — Орёл задубел от злости. — Я тоже давал сведения в Центр: и где, и что… Как положено. Даже про Бету доложил. Вот они и озверели. Ну, я пошёл. Вест;-то надо три планеты, Полыба один не потянет. Не кисните: теперь нас целых пять поколений, да ещё предки на Бете: живём! Отдыхайте пока, ещё потр; дитесь. Цветочки там понюхайте, стишки почитайте.
— Нахал! — Мяфа аж поголубел. — Будто он один отец наш родной!
— Сейчас они вдвоём отцы, — обнял его Верный. — А потом… Может, и ты отцом станешь. Потерпи, Мяфа, не прыгай.
* * *
Запрещённый сектор покидать не стали. Они сюда теперь не полезут. Хитрый Полыба подставил камуфляж и вместо планет, и вместо корабля. Видели мы, что стало бы с нами, не уйди мы вовремя. Спасибо Орлу Первому.
Обидно. И так ведь откололи нас от Окты — мы и не бывали на ней после детства. Ну, летали бы себе по своему сектору…
Сейчас Орлы растягивают планеты. Решили, что сохранять их возле одной звезды опасно. Полыба делает звезду для ХО-1077. Всё, что называется, сначала. Только навещать их запретил — говорит, опасно.
— Ты, — говорит, — лучше пока детей воспитывай. А то упустим.
Вот, сижу. Читаю «Книгу для родителей» доктора Чпока. Со времён моего детства книга явно потолстела — последний Чпок страдает графоманией и повышенной активностью. Мне книгу приволок Верный, сообщив извиняющимся тоном:
— Тебе, Подарёный, придётся изучать её от корки до корки. Мы ведь внучк;м и за отцов, и за дедов, нам их скинуть не на кого: ближние родственники — прадеды! Поди выпроси у них посидеть с ребятишками… Пошлют. И заняты там все, планеты растягивают. А я один. И время проявления наследственных свойств на носу. Не справляюсь. Изучай.
Вот и изучаю. Даже социальную адаптацию. Теперь-то какой у нас социум? Не виден ещё. Наши отцы… Моего там нет. Да деды. Дедуля мне, конечно, поможет, но когда ещё встретимся? Сейчас они далеко.
Так, биологию размножения я, спасибо деду, изучил, это — его конёк, могу и пропустить… Но сам-то я — не Спец! Из-за гибели отца я не получил квалификацию межпланетного биолога, вот и сижу в стажёрах, пока сам не выучусь. Всё Липа своими родами напутал: мне по должности сын не полагается. Так что отдуваться теперь нам с Подарочком: мне получать Спеца, и ему тоже учить больше — через геном-то он квалификационный минимум не получил! У Всученого и того хуже — его предки никак профессию не выберут, мается бедняга лаборантом. Ничего, глядишь, ранее отцовство его остепенит, и станет он первым Спецом в роду Всученых. А Всучок?! Не должен он быть лаборантом! Умру, Чпока наизусть выучу, но будет Всучок Спецом! Найдём ему профессию. Это же гениальный младенец!
Ладно. Вперёд. «Сравните манеры вашего сына (внука, то есть — он мне не сын) с вашими. Чем больше сходства, тем легче передаётся по наследству приобретённая информация».
Закрыл я Чпока, лёг на пузо и стал смотреть, благо Подарочек с Мяфочкой, Орлёнком и Всучком около меня копошились. Знать бы мне свои манеры! Сам-то себя не больно разглядываешь…
— Э! Э! — кричу я своему. — Ты что это щупальца на скамейку задрал? У Мяфы заразился?
— Так гораздо удобнее, дед, — ответствует мой. — Ну посмотри, как ты сидишь! — Он опустил щупальца, глаза скосил, одно щупальце под задом.
— Так ты всё щупальце задом отдавливаешь. И другие устают. От притока крови.
Оп! Про приток крови — это у него моя квалификация прорезалась. Как там, у Чпока? «Обращайте внимание на высказывания сына (внука, то есть) по вашей профессии. Объём информации, переданной через генотип, определяется по формуле…». Ну, до формулы дойдём в своё время. Считать фразы надо. Это — один. Запишем.
— Да перестань ты, Подарочек! — оказывается, Орлёнок задрал щупальца на скамью и остался недоволен результатом. — Какой такой приток крови? Щупальца должны быть свободны и активны, а на скамье тесно, их переплетать приходится. Где уж тут быстро реагировать?
Ну, вот. И у Орлёнка — один. Профессиональная фраза. Постой, постой… — У меня ёкнуло сердце. А откуда эксперимент? Начальству экспериментировать не положено. Командовать надо, а не доказывать. И мой сидит, как Мяфа…
— Правильно думаешь, дед, — Всучок уже залез на меня, смотрит в Чпока. — Сидит, как Мяфа. Ты на Полбочку бы посмотрел! Вот он сидит, как ты. А начальству экспериментировать положено. Наш Орёл будет экспериментировать! Скажи, Орлёнок!
— Буду, — говорит Орлёнок, — Я сейчас. — И убежал.
— Стоп. Всучок. Я этого не говорил. Я это думал.
— Ну и что? Ты думал, я — слушал. Интересно же! Когда думают.
Значит, так. Первое. Всучок знает, что мы думаем.
— Не всё! Только иногда, когда сильно думаешь!
Я отмахнулся. Второе. Полбочка сидит, как я. Третье. Мой сидит, как Мяфа.
Всучок хихикнул.
— А Орлёнок моет щупальца перед!
— Ну и что? — возмутился вошедший Орлёнок. — Этим я демонстрирую уважение к процессу.
Ох! Четвёртое. Орлёнок экспериментирует… Как я, Всученый, Мяфа… Как все, кроме Орла! Пятое. Орлёнок моет щупальца… Фраза о процессе…Мяфа!
— Что мы родили? — потрясённо говорю я.
— Лианы киви, — нахально отвечает Мяфочка и растопыривается Орлом, грозно глядя в мои глаза.
Поскольку я посинел, возникает Верный. Я машу щупальцем.
— Принимай пополнение. Всучок телепат. — И отключаюсь.
Сознание приходит постепенно. Слова… Крики… Фразы…
— Я сказал! Обсуждению не подлежит! — визжит Липочка, прыгая на Верном. — Я буду за ним ухаживать! Он одинокий, бедненький, брошеный… — Липочка заливается слезами.
— У него папа умер, — всхлипывая, подпевает внуку Липа. — У нас у всех папы есть, а у него нет!
— У нас тоже папы умерли! — сердится Орлёнок.
— Ничего не умерли. Они теперь на Гамме растут. Мы их навещать поедем. — Мой Подарочек пытается поднять дух. Ему два.
— Я ему сейчас искусственное дыхание сделаю. — Верненький плюхается мне на пузо толстым задом и начинает подпрыгивать. — Раз-два! Раз-два!
И ему — один.
Пока Верный усмиряет зарвавшегося внука, входит Орёл.
— Что за гам? Всем по местам согласно церемониалу! Стыкуемся с Орлом Первым, а у вас тут форменный бардак! Подарёный, ты уже не синий. Вставай, дед приехал.
Дед приехал! Ура! Я уже не один! Проблемка-то получилась у нас с ним общая. Я бегу!
* * *
Церемониал. Впервые в истории Окты — церемониал Встречи кораблей одного рода! Ведь по церемониалу положено Спецу встречать Спеца своей профессии. Когда корабли обычные, это нормально. А у нас! Я встречаю деда с внучком на руках. И так — все. Три копии мал — мала — меньше выстраиваются на отведённых для спецов местах. Нас-то я не вижу, но рядом — два Верных с Верненьким и Всученые с Всучком. Это обалдеть можно!
Орлы с Орлёнком маршируют вдоль наших рядов, мы парадно растопыриваемся и вопим каждая тройка свой девиз.
«Здоровье!» — Они прошли Верных. Наша очередь — «Жизнь!», Всученые
— «Помощь!», Мяфы — «Связь!», Рубики — «Материя!», Полыбы — «Сила!», Бяды — «Память!», Липы — «Любовь!». Орлы останавливаются и гаркают, выпучив глаза: «Единство!».
Эх, хорошо! Мы все подходим друг другу. И дед тут, весёлый!
Но поговорить не удаётся. Подарочек повис на прапрадеде и отпускать его явно не собирается. Тот, вроде, не возражает. А я уже отвык, что на мне никто не сидит. Ревную, наверное. И деда, и внука — обоих понемножку. Ничего, Верных теперь два, школу организуют — внучки подолгу пропадать начнут. Дед мне достанется!
Обед и культурная программа. О! Социум. Не то кисли бы в кают-компании. Обедаем в приёмном зале. И — Мяфа, хитрец, тащит солёные лисички, а за ними, за уши, вытягивает и историю нашего Великого Научного Открытия. А Липа было собирался всех развлекать! Но… Обед незаметно перешёл в оперативное совещание. Всучок сбежал от предков и переехал на меня. Я, сказал он, думаю громче.
— То есть как — лианы? — подпрыгнул дед. — Почему я не знал?
— А нас к Липе засунули, в санаторий. Там зато все знали, — оправдывается Верный. — Ну чем было хвастаться? Мало — лиану родили, так ещё три сразу! Я там никого на осмотр не пустил — моё право. Если бы не Липа, и не знал бы никто.
— Так у вас вместо девяти — десять партнёров вышло? — совсем зашёлся дед. — Чётное число?
Вот оно! Молодец дед! Это во мне бродило, но никак не рождалось на поверхность. Чётное число. Генетика путается. Ой, папочки! Что мы наделали!
— Да, — говорю, — и генетика спуталась.
Наши все загалдели.
— Ты что, Подарёный, разве не видишь, вот наши внучки — и Верный, и Рубик, и…и…
— И спутались, — говорю. — Я потому в обморок и упал. У них позы чужие, и фразы тоже. Орлёнок экспериментирует.
— Орлёнок экспе… — растерялся Орёл Первый. — Как?
— Ну, дорогие, — влез дед, — это сейчас полезно. В сложившихся обстоятельствах.
Орлёнок гордо растопырился.
— Зато Всучок — телепат! — победоносно сказал я.
— Ну, это мы знаем. Всученый Первый принял приказ о нашем уничтожении. Хорошо, Орлы поселились в кораблях — нам осталось только собраться, — кивнул дед.
— Всученый… — сердито прорычал я. — Ты что, тоже телепат?
— Растрепался! — Всученый грозно взирает на внучка. — Лаборантом быть не захотел? А как ты обстановку в коллективе изучать будешь?
— А я не буду! — рассвирепел Всучок. — Шпионом для Окты, чтобы они в нас снова стреляли? Я буду Телепат!
Всученый — шпион? Я посинел. Орёл взбесился.
— Ах ты, дрянь ползучая! А я на Полыбу грешил! — вопил он, потрясая щупальцами.
— Стоп! — Орёл Первый растопырился на внука. — Ты что, не слышал, кто нас спас? Кто вас спас? А твой Всученый, Слава Объединителю, девяткой рождён. Он наследник! Был бы он в Штабе — он бы всех спас!
— Ладно. — Липа расстроился. — Но теперь тебе, Всученый, надо всё же профессию выбрать. Теперь шпионы не нужны. Может, тебе Психологом стать?
— Я буду Психологом! — запрыгал Всучок на моей шее. — У меня и девиз уже есть: «Дружба!» И я уже себе правила написал, какие мысли можно слушать, а какие — нельзя. А то мне никто верить не будет. Мы с Орлёнком уже их завизировали!
— Да ну! — восхитился Орёл Первый, доставая какую-то бумагу. — Орлёнок, давай сверим. Посмотрим, что там у вас перепуталось! — И они склонились над бумагами, фырча и переругиваясь. Наш Орёл совсем посинел и беспомощно посмотрел на Всученого. Тот дрогнул и вытащил свою бумагу. Орёл прочитал, быстро подмахнул и полез к деду и внуку — сверять.
— Так ты кем будешь? — спросил я Всученого.
— Психологом — межпланетником. И межвидовиком. То есть планетарная зоопсихология. Можно Зоофитопсихология. Согласен. Ты думаешь, как я тебе информацию добывал? В образ вживался? То-то. И девиз «Помощь!» я не меняю. Всучок не мой, он перепутанный.
— Ах, девушки с очками? Собачьи мужчины? — хихикнул Липа. — Ты не Психолог, ты сексопатолог какой-то, Всученый. Покажи предку свои амулеты, порадуй!
— А ты косички заплети! — рассердился Всученый.
Липочка зарыдал, а Липа совсем сник.
— Вот! — провозгласил я, указывая на них деду. — Ещё одна проблема. Пола. Нас вы родили девяткой, ничего не путали, а с полом что-то не то: Орёл и Всученый — мужики, а Липа всё-таки на самку смахивает. Мы все, остальные, какие-то средние.
— А я — девочка! — твёрдо сказал Липочка. — Обсуждению не подлежит.
— Что там обсуждению не подлежит? — Верный Первый сделал стойку.
— Что я — девочка.
— А откуда командирский голос? — Верный Первый в ужасе. — Перепутался?
— Угу. — Я-то это уже слышал. — Девочка у нас командует. Ну, не всегда. И за восьмерых мужиков отдувается: формой владеет феерически. И интеллект! Общий. Цветочки любит. Нюхает — и радуется. Липа ему косички заплетает. С бантиками. Понятно?
Всученый, наконец, успокоился и начал вживаться в Липочку.
— А что? — говорит. — Хорошая самка. Хозяйка дома. Опора и надёжа. И поговорить есть о чём. Мечта идиота.
Орлёнок отвлёкся от командирских бесед.
— Моя Липочка — самое лучшее и нежное создание. Попрошу не оскорблять. Идиотов тут нет!
Старшие Орлы как-то застеснялись.
— А мы подарили Липе цветы, — шепотом сказал наш Орёл.
— Как мы не додумались? — Орёл Первый загрустил.
Липочка забрался к нему под щупальце и таинственно сказал:
— У нас уже отросточки есть. Скоро зацветут, вот вы и подарите.
— А сейчас, — зашептал Всучок, — попросите у них культурную программу, порадуйте. Они так любят выступать!
О! Они выступали. Втроём — с танцами чёрных предков с Беты. Липа Первый с Церемониальным Придворным Хоралом: рассемерился! Наш Липа — с танцем маленьких лебедей и Первым Концертом Чайковского, для которого пришлось расчистить стол: масса Липы не бесконечна, оркестранты вышли как детали сервировки — с солонку. А Липочка (ей, напомню, запретили тиражирование) спела «Соловья» Алябьева и исполнила собственноручно придуманный танец «Ск; чки», подогрев подозрения Верного в том, что они бывали на Бете вопреки запрету… Дети, дети! Ещё слишком открыты, чтобы серьёзно обманывать. Верный сверлил нас подозрительным и мстительным взглядом — как же, сообщники! Мы невозмутимо, но пристально разглядывали концертирующую Липочку, умилённо улыбаясь и не замечая осуждения Верного. Легко краснеющий Полыба загородился внучком.
После выступления Орлёнок торжественно усадил Липочку рядом и тяжеловесно сообщил:
— Для промывки вашей глотки,
За изящество и негу,
Хвост сельдя и рюмку водки
Преподносим мы Олегу!!!

И положил ей ещё лисичек.
Мяфа отпал — и кинулся ощупывать Мяфочку.
— У тебя ничего не пропало? — волновался он. — Чьи стихи он читал?
— Олег Баян от счастья пьян, — утешил его Мяфочка. — Эй, кто там шагает левой? — Правой, правой, правой! Маяковский. Правильно?
Мяфа почти успокоился — перевирает Мяфочка, но не очень — потом пришёл в восхищение.
— Значит, у меня двое?
— Ага. Как же. Мой сидит на скамейке с ногами. Да! А Орлёнок моет щупальца перед. Из уважения к процессу.
Дед начал хохотать.
— Я-то думал… — рыдал он, хихикая, — я Творец! Я-то думал, один Великий Эксперимент… А мы все тут в таком эксперименте увязли по уши!
— Вот! — свирепо сказал Орёл Первый, тыча в него щупальцем. — Вот корень всех бед! Со Своим Великим Научным Открытием! Творец! Убивец! Мы бы сейчас сидели на пенсии, умирали бы со скуки… Так нет! Втравил нас, сделал изгоями… — Орёл тоже зарыдал сквозь хохот. — А мы тут породнились неизвестно с чем, проблем куча, Орлёнок экспе… экспе… опыты ставит. Жизнь бьёт ключом, и мне совсем не скучно! Это грустно. А? Потомки? У кого ещё такие Липы есть? Вот перетасовали бы вас — и никто из вас Липу бы и не увидел. Или Мяфу. С хвостом сельдя. С лисичками. С Шурином. Жуткая жизнь… Изгойная.
— Да, — проскрипел старший Полыба. — Без такого оптимиста в командирах мы бы в эту кашу не залезли.
Мяфа Первый пристально разглядывал Полыбу. Тот сердился.
— А врее…мя, — пропел Мяфа. — А время кто прессовал?
Тут наш Полыба как-то скукожился. Я начал его подозревать.
Вступил дед.
— Точно. Если бы не твои игрища со звездой, на 1077 ещё одноклеточные бы плавали! Ты же сам влез: эволюция времени требует! Изменим спектры! Дадим охрану! А? И никто бы не стал вникать, что я там наделал — клетки и клетки.
— ХО-1077? — с придыханием спросил я.
— Ну. Мы там эксперимент провели, — удивился дед. — А какая разница?
— Лисички оттуда. Шурин оттуда. Маяковский. Чайковский. Алябьев. Лиана киви!!!
— Не было там такой! — сердится дед, — Я там был недавно. Отца твоего искал.
— Зачем? Почему там? — я обалдел.
— Пусть Бяда Первый объясняет. Я не в себе. — Дед забормотал и отключился. Мыслит. Всучок сразу на него запрыгнул — интересуется.
— Да мы вашим родителям обряд инициации там сделали. Устроили Эпоху Богов. Сначала в Индии поиграли. Ну, Липа тогда вытворял! Он там у них женой был, а мы, отцы, то есть, её в карты выиграли. Он обиделся, и уходить не захотел. Его за сари тянут, а он, мерзавец, массу спускать начал в тряпку. Крутится, а всё одетый. Не можем же мы его совсем смотать: убьём. А он хитрит. Пришлось оставить. Не убивать же!
— Постой-постой. — Наш Мяфа, как гончая, дрожит. — Уж не Пандавов ли они изображали?
— Смотри ты. А ведь Окта заблокировала вам все воспоминания о наших нарушениях.
— А зачем воспоминания, если легенды есть? — улыбается Мяфа.
— А Бхимой кто был? Орёл? — волнуется Бяда.
— Естественно.
— А Юдхиштхира? Старший? Кто в карты Липу проиграл?
— Неясно? Ну, кто? Один такой. Всученый. Хотели, чтоб Спеца заработал, назначили старшим.
— Но их там было шестеро! По легенде.
— Угу. Народец считать-то не умеет. Много, но не очень — вот тебе и шестеро. Девятка их была. На девятку нашу. И куча испытаний.
— А мать?
— Да брось! Легенда тебе и мать, и отца, и дядю пришьёт.
— Ну да. Вы-то ведь Кауравы. Отрицательный персонаж. Вас сотня, и поубивали миллионы.
— Обязательно поубивали. В шахматы резались. Фигурки подвижные, в рост. И не Кауравы мы были, а их военачальники.
— Ясно. — У меня забрезжила мысль. — А неприличные статуи? Это вы сотворили? Храмы их?
— Кое-что там Орёл показал народу. Из сокровищниц Беты. Они сразу пришли в восторг и взяли на вооружение.
Наш Орёл вынимает статуэтку из-за пазухи, и прячет в щупальце (от детей).
— Такое?
Бяда Первый удивляется.
— Вы были на Бете?
Тут наш Орёл совсем обалдел.
— Ведь это её вы только что отвезли и солнце ей построили! Что, не полюбопытствовали?
Снова подключился дед.
— Стой! А вы тогда кого устраивали?
— ХО-1077. — Орёл возмущён: как так? Отвезли, устроили, и не узнали?
— Слава Объединителю! Я за неё боялся. Это я их гнал — чтобы эвакуировать семьдесят седьмую. А третья ваша планета?
— Гамма, построенная для лиан — наших сынков.
— Надо слетать, поглядеть.
— Кхе… — мнётся Полыба. — Мы тут с Рубиком спектры звёзд меняли… Как вы на 1077. И для Гаммы, и для Беты. Они, конечно, пробыли там недолго, но я не знаю, что теперь. Эволюция требует времени… А на Бете атмосферу почистили и убрали излишки металлов, а то хлама там много.
— Так что? Сынков уже нет? — возмущаюсь я.
— Ну, поколений пятьсот уже прошло… — Полыба чувствует себя виноватым, поэтому, как всегда, сердится. — Это наш Эксперимент! Спецы мы, или нет?
Все Орлы сидят, открыв рот. Наконец, наш тоже сердится:
— Ты не сказал, что ускоряешь время! Сказал — стабилизируешь звёзды.
— Но звёзды и были нестабильными. Всё живое бы погибло, ничего не успев! Они же наши дети! И наши предки!
Полыба и Рубик Первые встают на защиту.
— Ты бы всё равно разрешил, — говорит Полыба Первый.
— Ты рождён девяткой, — подпевает Рубик Первый. — Зато теперь у них наверняка никакого оружия нет, без металлов-то!
Наш Орёл машет рукой.
— А, дело сделано.
— Так что там с моим отцом? — восстанавливаю я прерванную тему.
— А это… — торжественно говорит дед, — не при детях. Мы с тобой вдвоём ещё долго будем разбираться. Потерпи. Поешь лисичек.
— Хвоста сельдя…
— Эх, раздавить бы бутылочку! — мечтает Всученый.
Все Верные переглядываются и бросаются в бой.

Опус № 7
Последний. Об отце, любви, и Творце

— Так как получилось с отцом? — Я поймал деда после ужина, когда все расползлись отдыхать.
— Дело в том, что он был Арджуной. Помнишь миф?
— Ну, стрелок из лука. А ты?
— Я тоже. Карна — тоже стрелок. Не сбивай. Липа был Кришной Драупади. Кого она выбрала в мужья?
— Арджуну? — предположил я, путаясь в этой кошмарно длинной легенде, которую Мяфа долдонил мне несколько оборотов.
— А потом его колесницей управлял Кришна-бог. Голубой от волнения.
— То есть Липа?
— Ты понял? В поколении отцов Липа любил Подарёного. И всё! Больше — никого. Парная любовь. А Подарёный любил Липу.
— То есть… — я засмущался. — Я что-то не сказал бы такого про нас с Липой.
— Твой отец сам внёс изменения в ваш генотип: и твой, и Липы. Потому что там они, в результате, разругались все. Биологом был отец. Он корректировал Липу, но не стал изменять себя — просто после рождения последних детей ушёл на 1077 наблюдателем. Сказал, что это полезно для биологии. А мы дали сведения о его гибели. И даже Всученый прикрыл глаза, тем более, что он сыграл не последнюю роль в склоке. А твой отец исчез на планете, как не было. Мы так и не знаем, жив ли он и скрывается, или всё же погиб. Он поспешил с размножением, чтобы уйти, и не стал сдавать минимум — вот и не досталось тебе Спеца через гены. Потому ты и стажёр. Думаю, надо его разыскать. Тем более, ради тебя. Думаю, я сумею справиться с записью информации в гены. Это, конечно, тайна аттестационной комиссии, но у нас есть Всученый! Наверняка знает, что и как. И Вторым без Подарёного плохо.
— Всплыла проблема Беты? Одинокая восьмёрка?
— Не язви. Девятка существует не только для размножения. У них не осталось девиза «Жизнь!». Разве неясно, что это искажение?
— А каково ему будет снова смотреть на Липу, корректированного, нормального?
— Время прошло. Страсть уходит. Приходит Любовь — Липа. Отец твой сейчас её лишён.
— Как искать будем?
— Очень просто. — Лезет из-под сиденья Всучок. — Я его выслушаю. И мой дед — он ведь наш специалист по парной любви.
— Ну вот, — говорю, — и Телепаты вместо Шпионов стали Детективами.
— А, одна работа! — машет щупальцем Всучок.
— Постой, дед! — До меня, наконец, дошло. — Что значит — страсть уходит?
— А то. Родили детей — и всё.
— Так что, мы уже не Объединяемся? Конец?
— А тебе ещё потомство нужно? Рожать захотел?
— Но нас же теперь так мало…
— Когда решим про будущее, тогда и будем снимать блоки Окты. Сейчас у вас уже работает блок. Вы — деды! Какое Объединение? Не смеши.
— Ладно. Пока забудем. А Великое Научное Открытие?
— Да посеял я там кое-что…
— Нет! — вопит Всучок. — Не ври, пращур! Ты ему квалификацию не порть!
Дед хватает его за тощее щупальце.
— Тебя приглашали? Что ты тут делаешь? Иди в;н. Невоспитанный.
Всучок обиженно удаляется.
— Жизнь на 1077 посеял я, — признаётся дед.
— Как? — поражаюсь я. — Клетку сконструировал?
— Я тебе не бог. Свою родную яйцеклетку засеял. Тиражировал — и засеял. Только мультиполярное деление сменил на деление пополам. Вот у них и два пола, понял?
— И нам твой эксперимент аукнулся появлением полов? Проблемой отца и Липочкой с косичками? — возмутился я. — Ты размножался после?
— После. — Дед кивает. — И ещё, подумай! Яйцеклетка-то оплодотворённая была. Вся 1077 — наша родня. И ваша лиана киви. И Шурин. И лисички.
— Вот наворотил! — Я уже пугаюсь. — Что же с нами теперь будет? Внучк;-то уже без Липочки сливаются для трансформации в одну кучу. Что же мы намешаем?
— Жизнь, внучок. Её и намешаем. Эволюцию. Не из пробирки, а так, на воле. Будет что изучать.
— Экспе… экспе… ставитель опытов! — сержусь я.
— А вы зачем киви Липе скормили? Много думали?
— Вообще не думали, — признаюсь я. — Пахло вкусно.
— Понял теперь, почему мы опальные? Мы сначала делаем, а потом уже думаем. Когда поздно. И каждое наше поколение вносит вклад. Думаешь, идея Игры Богов в качестве инициации наша? Нет, наших сынков, ваших отцов, с подачи Господа Нашего Мяфы Второго. И теперь ваш Мяфа с Бядой изучают результаты этой игры. Ведь религии определяют культуру! А мы там носились, как слоны, играя в солдатиков. Орёл похабщиной хвалился! А у них теперь — Тантра. Эволюция Орловых статуэток. Махабхарата! Я там себя в пяти богах насчитал, а уж Всученый во всех религиях наследить сумел. Ведь они это всё безобразие творчески осмыслили. Выводы великие сделали… Вы почему на 1077 влезли? Кто дал задание?
Из-за открытой двери вдвинулись все Орлы.
— Интересная беседа. Поучительная, — зверским голосом начал наш Орёл. — Мне туда Всученый предложил лететь. Когда я ему в шахматы проиграл.
— Всучок! — воплю я. — Вылезай, зови предка.
Тот независимо лезет из-под моего щупальца и молчит.
— Ну, зови!
— Да идёт уже. — Всучок смущается. Краснеет. Хорошо, совесть есть.
Всученый входит с рассеянным видом.
— Вот он! А я его обыскался. Слышу — зовёт.
— Ты лучше скажи всем, как ты 1077 выбирал, — советует Орёл. — Мне не поверят.
— А! — оживляется Всученый. — Я по карте шарик пустил. Договорились: где остановится, туда летим. А что? Плохо выбрал? Хвост селёдки, а?
— Ладно, — говорю я. — А как мы попали на Бету?
Орёл сияет.
— Полыбу зовите.
А тот на гомон сам вылез.
— Что орёте? — спрашивает. — Дед спать лёг.
— Почему мы пошли на Бету? — спрашивает его Орёл.
— А какая разница? Планета и планета. Нам же не определяли, какие изучать. Она мне понравилась.
— Почему? — пристаёт Орёл.
— Потому, что все остальные планетные системы, что я видел, лежали ближе. А я должен был успеть тебя обыграть. Вот и поставил на цель её, чтобы хоть четыре оборота покоя. А то полезете на планету, и ты потом забудешь, где партия прервалась, и потребуешь начать заново. Знаю, какой ты хитрый! А что? Разве плохую планету выбрал? Предки! Тотализатор! Цветочки!
— Эй! — гаркает Орёл Первый. — А кто у нас 1077 выбрал?
— Верный, — говорит дед. — Он сказал, что яйцеклетку надо брать срочно, и садиться надо на ближайшую планету. Ну и сели.
— А Бету я сам помню, — веселится Орёл Первый. — Бету выбрал Рубик. Там ему не понравилась грязь в атмосфере. Сказал — рука цивилизации, надо смотреть.
— А чего ты веселишься? — поражается наш Орёл.
— Полыб созывай с Рубиками. Они тебе объяснят.
Вынули из койки деда Полыбу, призвали Рубиков. Все сели думать.
— Это называется «в масть» — высказался Полыба Первый.
— И совсем не выглядит случайным, — добавил дед. — Неужели я не Великий Творец?
— Куда тебе. — Рубик-пращур думает. — Всученый, а как ты попал в Штаб?
Всученый Первый, подтянувшийся в ходе беседы на призывы потомков, что-то прикидывает.
— Да ладно! Скажу. Я там сдавал минимум на корабль.
Орлы синеют.
— На наш? — скрипит Орёл Первый.
— Да нет, что ты. На внешнюю разведку. Ещё поразился, зачем меня от вас убирают, разбивают девятку. Они же всегда пожизненные! Ну, и стал слушать.
— Тебе было назначено время? — интересуется наш Полыба.
— Да нет, по выбору. В течение года, как всегда. А я бросил кости — шестёрка. Ну, и пошёл в первый же день.
— Так ты Спец-Командир? — поражается мой дед.
— Шпион сдаёт все профессии. Остальные я уже сдал. А эта явно была лишней. У нас же не разведкорабль.
— Ничего себе! Будешь ценным кадром.
— Только от командирства меня избавьте. Психолог, и ладно.
— Значит, кости, шахматы, шарик, созревшая яйцеклетка и атмосфера… — восхищается дед. — Я знаю, что это!
— Ну? — Все хотят знать.
— Это — Творец! Нашими руками, за нашей спиной. Я уверовал.
— Да перестань, — кипятится Орёл Первый.
— Хочешь эксперимент?
— Не хочу!
— Я хочу! — кричит Орлёнок. — Какой?
— Все чертим на картах будущую трассу. Каждый — сам. Хочешь — кости, хочешь — шарик, хочешь — щупальцем. Трассу можете ломать, менять высотные срезы — что хотите. Потом посмотрим, сверим. Идёт?
Все включили проекторы, заправили карты, и сели играть. Потом… сверили. Все трассы были разными, но пересекались в одной точке.
— Что делаем? — спрашивает дед.
— Заканчиваем дела, ждём Вторых и летим, — хором отвечают Орлы.
Вот, собственно, и всё. Моего отца не нашли. Девиз «Жизнь» остался на ХО-1077. Они — наши потомки. И лианы. И предки тоже, благодаря Полыбам, вообще говоря, наши потомки. Улетаем туда, куда привели нас кости, и щупальца, и экспе… экспе… опыт. Вам, потомки, остаётся запрещённый сектор. И где-то — Окта, боящаяся вас как огня. Я бросаю свои записи в пустоту. Когда их найдут, это и будет — Время. Ну, потомки! Сделайте Опыт. Мы вас ждём.
«Жизнь!»
Подарёный Третий.
P.S. Я, Всучок, всё думаю. Может, Подарёный Второй ушёл во Время?
И придёт к нам с вами! «Дружба!»
Р.Р.S. И тут влез. А может, он-то нас и ждёт в той точке? Подарёный Третий.
Назад: ==нет== Валентин Леженда. Дело кота Баюна, стр. 505–517
Дальше: Екатерина Некрасова. Соло белой вороны

Алексей
Перезвоните мне пожалуйста 8(812)389-60-30 Вячеслав.