Судя по тому, как много придумано песен, воспевающих дорогу, нет ничего скучнее и утомительнее путешествия.

Тяжела и уныла судьба путешественника зимой. Дуют холодные ветра, свинцовое небо посыпает промерзлую землю снегом. Стоит только удалиться от жилья, как начинается метель или буран. Усталые лошади сбивают копыта и безрадостно жуют холодное сено, озябший путешественник тщетно пытается согреться крепкой настойкой или согреться у жалкого костерка. Хлеб замерзает и становится твердым как кирпич, колбасой можно оглушить голодного медведя – только даже медведей нет на дороге, они давно спят в берлогах. Чуть устанешь, чуть заплутаешь – и все, конец, лежать тебе среди сугробов оледенелой мумией!

Не радует в дороге и весна. Освободившаяся от ледяной корки земля превращается в мокрую кашу, выползают на свет бесчисленные множества мелких кусачих насекомых, одуревшие от любовных игр волки воют ночами вокруг привала, всплыла из вод и вытаяла из земли вся дрянь, что накопилась там за зиму, – только выпей некипяченой воды, будешь путешествовать от кустика к кустику! Ярко светит в небе солнце, голубеет небо, но все это сплошной обман, стоит скинуть с вспотевших плеч теплый плащ – и здравствуй, верная весенняя спутница – простуда!

Ничуть не приспособлено для странствий и лето. Изнуряющий зной наваливается на плечи, но едва разденешься – налетят сменившие мелкую мошку слепни и мухи, от каждого шага дорога пылит, вынуждая путешественника чихать и сморкаться, трава пожухла, в горах растаяли ледники и реки вышли из берегов. Именно летом разбойникам чаще приходит в голову мысль подстеречь путника и всадить ему в спину стрелу, именно летом суслики разносят чуму, комары – малярию, а птички – грипп.

Но хуже всего – осень! Рыдает небо, поливая дождями мир, превратившийся в сплошное болото. При взгляде на свинцовую мерзость над головой, на голые облетевшие деревья вокруг и вонючую грязь под ногами – хочется немедленно удавиться. Развести костер – подвиг, просушить у него одежду – чудо. Даже у молодых вечерами ноют усталые члены, ломит суставы и крючит спину. В самой надежной торбе еда превратилась в мокрую кашу из хлеба, мяса и давленых овощей, сапоги хлюпают при каждом шаге, поскользнуться и потянуть или сломать ногу – проще простого.

Есть только одно время года, когда путешествие не столь отвратительно. Именно его и выбирают для дальних дорог опытные и умные странники.

Это – бабье лето. Краткая неделя (две, если повезет), между летом и осенью. Еще светит солнце – но уже не обжигает, ветер приносит прохладу и отгоняет комаров – но не пробирает до костей, деревья оделись в королевский багрянец и золото – но листья еще не облетели. Созрели, но не успели испортиться плоды, сытые звери путешественниками не интересуются, разбойники готовят к зимовке свои лесные логова, встречные пейзане слегка пьяны и гостеприимны.

Так что нет ничего удивительного, что именно бабьим летом великий волшебник Радион Щавель вместе со своим учеником Триксом Солье, оруженосцем ученика Иеном и формально не входящим в отряд маленьким Халанбери по прозвищу Ага отправился из княжества Дилон в столицу королевства.

В отличие от всех прочих городов столицу никто не называл иначе, чем Столицей. Нет, если хорошенько порыться в летописях, то можно было обнаружить, что много веков назад на месте столицы было село Гнилопустое. Потом, после набега самаршанских завоевателей, там лет пятьдесят стояла порубежная крепость Баш-Небаш. Когда прапрапрапрадед нынешнего короля Маркеля, Маркель Разумный, отправился в большой освободительный поход, который успешно завершил, увеличив размеры государства в три (некоторые даже считают, что в четыре) раза, на месте крепости вновь возникло село, которое называли попросту Вонючее Пепелище. Прапрадед нынешнего Маркеля, король Маркель Неожиданный, на заре своего правления решил начать новую эру в истории государства. Он повелел сжечь старую столицу как источник скверны, заразы и разврата (даже самые недоброжелательные летописцы признают, что к этому были некоторые основания), а сам, собрав весь двор и встав с закрытыми глазами на расстоянии тридцати шагов от карты королевства, принялся стрелять в карту из лука. Первым выстрелом король поразил в глаз своего военного министра, вторым – казначея, а третьим пробил карту как раз в том месте, где располагалось Вонючее Пепелище. (Кстати, многие летописцы на основании результата первых двух выстрелов отвергают всякие разговоры о «случайном выборе» или «персте Божьем», склоняясь к версии о твердых руках, зорких глазах и случайно приоткрывшихся веках короля Маркеля. В пользу этой версии говорит и то, что главный турнир лучников королевства с тех пор проходит под патронатом королевской фамилии и называется Перст Маркеля.) Под мудрым руководством Маркеля Неожиданного Вонючее Пепелище было снесено, а на его месте построена новая столица королевства – не сразу, конечно, но перед смертью король все-таки успел полюбоваться и огромным дворцом, и разбитым вокруг него садом, и чистенькими аккуратными кварталами для торгового и мастерового люда (даже сточные канавы для нечистот были упрятаны под землю). Единственное, чего не успел Маркель Неожиданный, – так это назвать столицу, а сын его, Маркель Нерешительный, в полном соответствии со своим именем, так и процарствовал почти полвека, не решившись вписать хоть какое-то слово в заготовленный еще для отца пергамент «О наименовании столицы королевства…»

Сын Маркеля Нерешительного (как нетрудно догадаться, он был единственным ребенком в семье), король Маркель Бережливый, велел подсчитать, во сколько обойдется наименование столицы, которую уже давно все называли просто Столицей, после чего велел отскоблить пергамент и отдать его обратно в канцелярию.

Вот так и получилось, что Щавель с тремя несовершеннолетними спутниками держал путь в безымянный город. Впрочем, он не был бы волшебником, если бы не посмотрел на эту ситуацию со своей колокольни… точнее, со своей башни.

– Имя – это очень важно, – рассуждал Щавель, восседая на коне благородных кровей, которого не устыдился бы и знатный аристократ. Трикс, Иен и Халанбери тряслись рядом на повозке, в которую была запряжена старая серая кобыла. – Имя несет в себе наименование, символ, открывает дорогу к искомому объекту… Ты понял?

Трикс неуверенно покачал головой.

– Допустим, я решил превратить тебя в жабу, – сказал Щавель. Трикс, которому пример не очень понравился, поморщился. Зато Халанбери сразу стал внимательно слушать. – Если я не знаю твоего имени, мне придется долго и нудно описывать тебя: высокий худощавый мальчик, черноволосый, с полуоткрытым ртом, наивными глазами… Ну и так далее. А если я знаю имя, то могу просто сказать: «Мальчик по имени Трикс, стоящий рядом со мной, внезапно позеленел и превратился в жабу!»

Трикс испуганно посмотрел на свои руки, ощупал лицо и сказал:

– Не сработало.

– Конечно, не сработало! – воскликнул Щавель. – Такое простое заклинание уже давно стерлось. Разок кто-то кого-то во что-то превратил. Второй раз. На третий раз объект приложения волшебства только позеленел. На четвертый раз квакнул. А на пятый вообще ничего не случилось. И это прекрасно, что заклинания стираются от использования, иначе каждый человек мог бы творить волшебство!

– А это плохо? – поинтересовался Иен.

– Конечно! – возмутился Щавель. – Магию можно доверять только умным и выдержанным людям. А не то… Поссорилась жена с мужем, бац – и превратила его в вонючего козла. Или муж ее превратил в глупую курицу. Сосед наорал на соседа – тот стал куском навоза. Весь род человеческий извел бы сам себя! Так вот, имя – это большое подспорье для мага, оно позволяет лучше нацеливать заклинание. И вот представь себе, что началась война. И враг решил уничтожить нашу столицу, применить магию массового поражения. Собрал лучших волшебников, те придумали могучее заклинание… А как его нацелить? Если нельзя сказать «Огненный дождь выпал из сумрачных небес на город такой-то?»

– Можно сказать «Огненный дождь выпал с сумрачных небес на столицу», – предположил Трикс.

– На какую? На твою собственную? Магия – она как вода. Всегда ищет ближние пути. Если сказано «на столицу», так ударит по твоей собственной.

– Можно сказать «Огненный дождь выпал с сумрачных небес на столицу проклятого королевства, где правил злобный тиран Маркель Веселый, сжигая пышные дворцы и жалкие лачуги, руша каменные стены…»

– Эй! Эй, замолчи! – Щавель тревожно посмотрел на Трикса. – Ты поосторожнее, Трикс… ты же все-таки волшебник. Нам еще не хватало пожечь собственную столицу!

– Так, значит, работает? – спросил Трикс. – Можно и без имени?

– Ну… можно… – неохотно признал Щавель. – Но труднее и дольше. Чем более громоздкое получается заклинание, тем хуже оно воспринимается и труднее работает. Настоящее заклинание должно быть кратким! Четким! Ярким! Неожиданным! Оно должно ошеломлять и восхищать!

– Так я не сжег столицу? – на всякий случай уточнил Трикс.

– Нет, конечно. На что, по-твоему, нужны мы, волшебники? Над всеми крупными городами королевства висят заклятия ПВО – Противоволшебной обороны. Например, такое: «Едва насланный колдуном огненный дождь пролился с небес, как над городом сгустился магический туман – он легко гасил огненные струи и те не долетали до земли». Понимаешь?

– Ничего себе, – пробормотал Трикс. – Так это сколько всего нужно предусмотреть! Огонь, воду, камни, чудовищ…

– Да, – подтвердил Щавель. – Волшебники ПВО день и ночь придумывают новые опасности и методы борьбы с ними. Это вечное соревнование меча и щита, нападения и обороны.

– Все равно невозможно предусмотреть все опасности, – сказал Трикс встревоженно. – Почему же враги до сих пор нас не уничтожили?

– Потому что и у нас есть волшебники массового поражения, – ответил Щавель. – Служба их трудна и ответственна. В тайных укрытиях, про которые не знает враг, они день и ночь придумывают атакующие заклинания. И если враг пустит в ход свою магию массового поражения – они нанесут сокрушительный ответный удар. Это так называемая доктрина взаимного магического сдерживания.

– А помаленьку воевать магией можно, ага? – спросил заинтересовавшийся разговором Халанбери.

– Помаленьку можно, – снисходительно ответил Щавель.

– Огненный шар во врага запустить, или дождик из камней на вражеское войско?

– Да.

– А как решить, что еще можно делать, а что уже нельзя?

– Это все решается в рабочем порядке, – уклончиво ответил Щавель. – Скажем, против какого-нибудь мелкого государства, где своих магов раз-два и обчелся, можно почти все. А вот против Самаршана или Хрустальных островов – тут надо поаккуратнее.

– Ага. То есть если могут сдачи дать, то надо быть вежливым? – продолжал допытываться Халанбери.

– Ну… в общем-то да. – Радион почему-то смутился.

– Все как в жизни, – вздохнул Халанбери. – Скажите, господин волшебник, а Столица – она красивая?

– О да! – Радион закивал. – Белоснежные башни вздымаются к облакам, дворцы из красного мрамора и зеленого малахита привольно раскинулись среди холмов. Маленькие озера с чистейшей водой окружают город, и по связующим их каналам снуют быстрые лодки. А на горных кручах высится королевская крепость Вечный Оплот – самое красивое, безопасное и роскошное сооружение в мире!

– Ух ты… – прошептал Халанбери и от волнения засунул в рот палец.

– А нельзя сразу перенестись туда? – спросил Трикс. – Ну, телепортироваться… вот как вы из башни в свой дилонский дом…

– Есть два серьезных препятствия, – любезно сообщил Щавель. – Первое – система ПВО очень затрудняет телепортацию в город. Понятно почему?

– Чтобы враги не высадили магическим образом десант! – догадался Трикс.

– Верно. Второе – маг может телепортироваться только в то место, которое хорошо знает. А я в Столице никогда не бывал.

Халанбери вытащил палец изо рта и задумался. Потом спросил:

– Господин волшебник… Скажите, а можно научиться магии маленькому мальчику? Ну, вроде меня…

– Все можно, – великодушно сказал Халанбери. – Великий маг Эльнор Быстрый начал колдовать в пять с половиной лет. В шесть он превратил свою злую мачеху в добрую няню, в десять стал помощником Маркеля Разумного, а в семнадцать возглавил капитул магов. Правда, в двадцать два ему надоела магия и он ушел в монастырь.

– Ага. А если мальчик еще не очень хорошо читает и пишет? – продолжал Халанбери. – Ну… некоторые слова хорошо читает, некоторые хорошо пишет. Но не все.

– И такое возможно, – явно развеселившись, ответил Щавель. – Древний маг Хельмер вообще был слеп, но придумал ряд полезных заклинаний для путешественников, для супружеской верности и для осады города. В старые времена вообще было плохо с грамотностью. Некоторые умели читать и писать, некоторые колдовать. А то и другое вместе – очень редко.

– Ага… – задумчиво сказал Халанбери. – Ага…

Щавель наклонился к Триксу и доверительно сказала:

– Такова притягательная сила магии, что даже самые бесталанные и неспособные, никогда не помышлявшие заняться волшебством, в обществе великих волшебников проникаются любовью к чародейству и пытаются сложить свои немудреные заклинания. Конечно, я не вижу в малыше никакой склонности к волшебству… но пусть старается. Это очень трогательно.

– Вы настоящий учитель, – сказал Трикс, тронутый добротой Щавеля. – Вам надо преподавать в академии чародейства.

– Нет, нет, нет! – возмутился Щавель. – Я против этих новомодных штучек. Массовое обучение – как можно? Это не чеканка монет и не изготовление кирпичей. Волшебник должен постигать магию самостоятельно, под руководством наставника, но никак не в классе, заполненном толпой олухов. Вот ты слыхал хоть про одного знаменитого волшебника, который учился бы в академии?

– Нет.

– И я нет! А их полно! Ходят потом по королевству, размахивают грамотами об окончании академии, требуют себе должности при дворах глупых баронов и герцогов… а сами только позорят магию! Настоящих талантливых волшебников они к себе не принимают, о нет! Как можно – ведь сразу станет ясна их бесталанность! Обязательно найдут, к чему прицепиться – пишет с ошибками, простонародные выражения в заклинании употребляет… А идут к ним купеческие сынки, младшие отпрыски аристократов, экзальтированные ведьмочки…

Щавель так разгорячился, что еще с полчаса бурчал по поводу академии и негодных методик массового обучения магии. У Трикса зародилось легкое подозрение, что давным-давно сам Радион был отвергнут приемной комиссией академии, но вслух он этого говорить не стал.

Первые три дня путешественники двигались по княжеству Дилон, которое, как всем известно, славится своими дорогами. Есть мощеные каменные, есть хорошо утоптанные проселочные, через реки и ущелья обязательно наведены мосты или поставлены паромные переправы, даже в самых глухих местах нет-нет да и встретится у дороги трактир (особым указом придорожным трактирам в глухомани снижали налоги), иногда попадались конные разъезды стражи, бдительно озирающие окрестности. Уже на второй день пути (и похоже, что именно из-за стражников) Щавель свернул с главного тракта, соединявшего столицу княжества со столицей королевства на старую дорогу – чуть более длинную и чуть более запущенную. Но и старая королевская дорога была неплоха.

Даже ночевали путники большей частью под крышей – в первую ночь в трактире, во вторую ночь – на сеновале у гостеприимных крестьян (Щавель в благодарность соорудил пустяковое заклинание, повышающее надои), на третью ночь – в заброшенной, но чистенькой сторожке на скошенных лугах.

У Трикса постоянно вертелся на языке вопрос – зачем же все-таки Радион Щавель решил отправиться в Столицу. Судя по всему, его наставник не был склонен к дальним дорогам – иначе он побывал бы в центре королевства, да и в рассказах его мелькало лишь княжество Дилон, да сражение на Черной Переправе. Трикс все больше и больше укреплялся в мысли, что по натуре Щавель был типичным провинциальным волшебником, домоседом, который свил себе уютное гнездышко в глуши, но недалеко от крупного города, обслуживает своей магией местное население, дружит и пьянствует с соседями-волшебниками, а в большую политику и серьезную магию предпочитает не лезть. Не из-за недостатка сил, разумеется! Трикс немедленно дал бы в глаз любому, кто посмеет усомниться в мудрости его учителя. А просто из скромности и свойств характера…

Но Щавель своих планов не раскрывал, сомнений не высказывал, тяготы дороги переносил стойко и вроде как даже полюбил свою разношерстную команду: Триксу непрерывно давал советы и наставления из своего богатого опыта, Иена шпынял, но только по делу, а над Халанбери, который после разговора о волшебстве ходил задумчивый и что-то бормотал себе под нос, дружелюбно подтрунивал.

Больше всех путешествию радовалась Аннет. По обе стороны дороги тянулись поля и луга, повсюду доцветали астры и хризантемы. С самого утра маленькая фея улетала в поля завтракать, иногда возвращаясь вполне нормальной, а иногда, увы, хихикая и невпопад рассказывая какие-то запутанные истории. Щавель по этому поводу сказал, что беспокоиться не надо, «вегетативный период скоро закончится». Трикс толком его не понял, но уверенному тону мага поверил. Как ни странно, но фея действительно сшила для Тианы мешочек – не из шелка, которого не нашлось, но из очень симпатичного оранжевого бархата. Теперь книжка все время висела у Трикса на шее, под рубашкой – и ему было как-то спокойнее за судьбу княгини.

На четвертый день путники подошли к межевому знаку – здесь начинались земли королевского рыцаря. С давних пор за особые заслуги перед короной род Маркелей награждал отставных рыцарей наделами земли, как правило, из числа той, что была присоединена к королевству за время рыцарской службы. Наделы были достаточно большими, чтобы рыцарь мог безбедно доживать свой век, собирая подати с крестьян, плату за проезд по мостам и дорогам, сдавая в аренду пашни и рудники. После смерти рыцаря земля отходила королю – или, чаще, передавалась другому состарившемуся рыцарю. Трикс помнил, что на границах со-герцогства тоже было три владения королевских рыцарей – старых напыщенных болтунов, которые не пропускали ни одного праздника и очень любили посокрушаться нынешним падением нравов.

Судя по выцветшей надписи на межевом знаке, впереди были земли королевского рыцаря Арадана. Под именем был изображен герб – на бледно-зеленом фоне справа налево простерто копье, на конце которого болтался, нет, не пронзенный, а вцепившийся в древко лапами, дикий кот.

– Арадан, Арадан… – задумчиво произнес Щавель. – Ну надо же! Старик Гиран Арадан еще жив!

Маг явно обрадовался. Потирая руки, он повернулся к Триксу и пояснил:

– Мы вместе сражались с витамантами. Ну, я-то тогда был молод, мы больше общались с Паклусом. А вот сэр Арадан командовал отрядом по защите магов, они стояли кольцом вокруг нас и отражали набеги зомби… Отважный рыцарь! Сколько ж ему было… лет семьдесят, пожалуй… Седой был, как лунь, зубы мы ему с Руфусом Чернобровом вместе магией вставляли… ну и еще кое-что, по мелочи, старикан попросил подлечить… Н-да.

Щавель задумался, потом покачал головой:

– Видать, мы его подлечили лучше, чем собирались. Или в роду у него были нелюди. Потому что сейчас Арадану должно быть за сто лет. Ну и ну… не знал, что старый товарищ так близко обитает. Что ж, сегодня нас ждет славный ужин и сон на мягких перинах!

Воодушевившийся Щавель заразил своей радостью и ребят. Даже то, что сразу за межевым знаком дорога испортилась, стала узкой и разбитой, никого не смутило.

– Королевские рыцари – они ж небогатые, – будто извиняясь за приятеля, объяснял Щавель. – Если есть шахта какая во владении, или мост удачно стоит, или какой-нибудь поселок с мастерами-ремесленниками, то еще ничего. А тут… холмы да перелески.

– Вон деревенька впереди, – заметил Трикс.

– Много ли с крестьян податей соберешь? – пожал плечами Щавель. – Владения небольшие, земля тощая, дорога не главная. Боюсь, старый рыцарь не купается в роскоши.

Да, похоже было на то. Проезжая через деревню, Трикс с сочувствием смотрел на покосившиеся домишки, зачуханных крестьян, провожающих их опасливыми взглядами, зачуханных крестьянок, провожающих их задумчивыми взглядами, грязных босоногих ребятишек (те, что помладше, вообще бегали в одних рубашонках), провожающих их глупыми возгласами и просьбами дать монетку, и дворовых собак, как положено провожающих путников лаем. При всем том село оказалось неожиданно большим, в пару сотен дворов, да и возвращающееся с пастбища стадо выглядело совсем немаленьким.

Щавель, выбрав крестьянина с лицом поумнее, подъехал к нему и осведомился, где живет старый рыцарь Арадан. Крестьянин почему-то сильно смутился, но все-таки указал узкий проселок, уходящий в лес.

– Там, за лесочком, на холме господский дом стоит, – пряча глаза, сказал крестьянин. – Недалеко совсем, вам полчасика-то и ехать всего. А у нас в деревне даже места нет для таких благородных господ, ни ночлега, ни пропитания подобающего… Это я вам точно говорю, я староста деревенский, Шушок меня звать…

Волшебник задумчиво посмотрел на проселок. Выглядел тот так, будто по нему пару недель никто не ездил.

– Скажи-ка, добрый селянин, – не удостаивая крестьянина обращением по имени, сказал Щавель. – А давно ли вы отправляли вашему господину подобающие подати?

Староста засуетился еще больше, признал, что подати отправляли давно, после чего наорал на односельчан – и уже через пять минут в телегу накидали возбужденно кудахчущих кур со связанными лапами, вручили большую корзину яиц, мешок со свежим хлебом и домашней колбасой, маленький кошелек с медяками и пару крынок молока. Щавель потребовал еще творога и мяса – все было без спора принесено.

– Странно, – пробормотал Щавель и направил коня на проселок.

– Что странно? – робко спросил Трикс. Уже смеркалось, и ехать в темный лес, пусть даже дороги до рыцаря было всего «полчасика», не хотелось.

– Во-первых, почему крестьяне сами не отвозят подати своему господину, – сказал Щавель. – Во-вторых, почему селеньице такое неказистое, а люди такие грязнули и кулемы. Ты же видишь, еду притащили сразу, без споров. В каждом дворе – коровы, куры, свиньи… Значит, не бедствуют. Так почему порядка нет? Дорога почти заброшена, дома никто не правит, за собой люди не следят. Если Арадану достался такой ленивый народец – так чего же он не наведет на своих землях порядок? Высечь старосту, на крестьян страху нагнать…

Некоторое время Щавель молчал, потом остановил коня и стал распаковывать дорожную сумку.

– Тоже достань парадную мантию и посох, – велел он Триксу. – Даже если старый рыцарь впал в маразм и нищету, мы должны явиться к нему как подобает. При всем параде.

У Трикса возникло нехорошее предчувствие, что дело не только в подобающем обличье, но он ничего говорить не стал, а послушно надел облачение волшебника. Аннет, до того ехавшая на его плече, тихонько забралась в карман мантии. Дальше они ехали через лес молча.

Староста почти не соврал – меньше чем через час они выехали из леса и увидели обиталище Гирана Арадана. Назвать его домом было бы преуменьшением, замком – преувеличением. Просто большая усадьба, опоясанная рвом – неглубоким, вряд ли способным помочь при осаде, с двумя невысокими башенками во флигелях. Только в двух окнах горели слабые огни. Парк перед усадьбой был запущен, ворота распахнуты. Пруд, где когда-то, наверное, водились цветные карпы, зарос тиной, из него доносилась лягушачья разноголосица.

– Развал и запустение… – мрачно сказал Щавель.

– А может, он помер давно? – робко подал голос Иен.

– Нет, – отрезал Щавель. – Король дважды в год посылает всем отставным рыцарям доверенного курьера с подарочками. Ну, чтобы убедиться, жив рыцарь или нет.

Они въехали в парк, волшебник огляделся и указал Иену на отдельно стоящее здание.

– Вон конюшня. Устрой лошадей на ночлег.

– А ежели нас не примут? – спросил Иен. – Может, не спешить?

Щавель оглянулся на темный, ночной лес, посмотрел в небо, где уже пробивались первые звезды. И твердо сказал:

– Примут. Не нравятся мне эти места, не дело ночевать тут на воздухе.

Дверной молоток был оторван и валялся на пороге. Щавель, не говоря ни слова, поднял его и постучал в дверь.

Долгое время было тихо. Иен с Халанбери успели дойти до конюшни и завести туда лошадей. Наконец послышались шаркающие шаги и дверь немного приоткрылась – толстая цепь не позволяла протиснуться в образовавшуюся щель. На Щавеля молча уставился пожилой обрюзгший мужчина с мечом в одной руке и фонарем в другой. Бородатое лицо мужчины было суровым и недружелюбным.

Волшебник молчал.

– Ну? – неприветливо спросил мужчина.

– Подковы гну, – ответил Щавель. – Здесь ли проживает доблестный королевский рыцарь Гиран Арадан?

– Здесь, – ответил мужчина, и не подумав снять цепочку.

– Передай Гирану, что его приехал навестить старый боевой друг.

Мужчина нахмурился и поднял фонарь повыше, изучая лицо Щавеля. Внезапно его брови поползли вверх, челюсть отвисла.

– Го… господин Радион… Радион Клевер?

– Радион Щавель! – с легкой обидой поправил его волшебник. А мужчина уже снимал лязгающую цепь и широко открывал дверь.

– Господин волшебник! Господин Кле… Щавель! Вы меня не помните? Как же так! Черная Переправа, витаманты зомбаков на нас погнали, я от троих отбивался, думал, конец уж мне… А тут вы… обратили внимание, снизошли, огненным кольцом меня окружили…

– Постой-постой… – Щавель нахмурился. – Тамин?

– Тимин, господин волшебник. Хазар Тимин, оруженосец Арадана.

– Ха! – Щавель заключил мужчину в объятия. – Тимин! Да ты же был совсем юнец!

– Время, господин волшебник, – вздохнул мужчина. – Время никого не щадит… У меня нынче внук в оруженосцах, ему восемнадцать, как и мне в ту пору было… А вы совсем не изменились!

– Это магия, – смутился волшебник. – Сам понимаешь… мы медленно стареем…

– Понимаю, господин волшебник. Как уж не понять. – Хазар Тимин утер проступившие слезы. – Сорок лет прошло, а вы как встарь… все такой же культурный, умный, обходительный… Эх… как я рад вас видеть. Да вы проходите, проходите! – засуетился он. – И мальчик пусть проходит. Сынок ваш?

– Ученик.

– Тоже хорошее дело. Как же вас занесло в нашу-то глухомань?

Щавель и Трикс вошли в большую темную залу. Огромная люстра под потолком обросла паутиной и пылью, пол нуждался не только в мокрой тряпке, но и в метле, мебель была большей частью накрыта серыми ветхими чехлами.

– Мы тут по-простому совсем, – говорил, не умолкая, Тимин. – Я с женой – вот и вся прислуга. Сын с дочкой давно уже в Дилон уехали, там живут… внучков редко когда вижу…

– Живете тут втроем? – уточнил Щавель.

– Вчетвером. Мы с женой, господин Арадан и сын его, Кодар.

– У Арадана был сын? – удивился Щавель. – Помнится, он жаловался… хм.

– Раньше-то не было, – охотно сообщил Тимин. – А после того как вы его на Черной Переправе подлечили – он весь будто помолодел. Женился второй раз, он же вдовый был… И пятнадцать лет назад обзавелся наследником…

– Ой ли? – Щавель с сомнением посмотрел на Тимина.

– Клянусь! – пылко воскликнул бывший оруженосец. – Здесь мы жили, чужих мужчин не водилось, только господин Арадан и я. Ну и сын мой, только он тогда совсем малец был. Арадана сын, не сомневайтесь… да они и похожи как две капли воды. Жаль, жена господина Арадана в родах померла, бедняжка… ох, как он ее любил, а как она его любила!

– А я-то думал, что справился только с зубами, – задумчиво сказал Щавель. – Надо будет найти те заклинания и поработать с ними… это же золотое дно… Хорошо, Тимин! Веди нас к Арадану.

Тимин неожиданно замялся.

– Господин рыцарь уже лег почивать… быть может, завтра с утра? Возраст…

Щавель поморщился.

– Ну… как скажешь. Не поможешь моим слугам устроить коней на ночь?

– Коней? – неожиданно напрягся Тимин.

– Да, да! Коней. Животные на четырех ногах, с хвостом и большими зубами, используются для верховой езды и перевозки грузов! – Щавель раздраженно пристукнул посохом, от чего по полу пробежал сноп искр. – И помоги им занести продукты в дом. Мы тут по пути устыдили ваших крестьян, собрали налог… Что ж вы их так распустили-то?

– Не стучали бы вы палкой, господин маг, – опасливо посмотрев на пол, сказал Тимин. – Тут всюду пыль, вспыхнет ненароком… Сейчас помогу, конечно. А вы наверх поднимайтесь, по лестнице, жена в гостиной ужин накрывает…

Когда слуга вышел, Щавель мрачно посмотрел на Трикса и покачал головой:

– Что-то здесь не то, ученик. Что-то здесь нечисто.

Трикс был с ним совершенно согласен.

Второй этаж усадьбы оказался почище и поухоженнее, чем первый. Хлопотливая пожилая дама накрыла на стол (Триксу показалось, что половина продуктов была из тех, что привезли они), Тимин обошел всю гостиную, зажигая свечи в люстрах и расставляя в темных уголках канделябры, потом разжег огромный камин. Сразу стало уютно. Иен и Халанбери пристроились в углу, на устилавших пол старых коврах и старались не показываться.

Тимин привел наследника рыцаря Арадана – бледного тихого юношу, ровесника Трикса. Тот, пряча глаза, пожал руки Щавелю и Триксу, предложил быть в усадьбе как дома и произнес заученные, идущие скорее от ума, чем от сердца фразы – о боевом братстве, о том, что «много наслышан о вас от папеньки» и о скудости приема, вызванной бедностью, а не жадностью.

Щавель похлопал юношу по плечу, изрек столь же дежурные слова о скрепленной в сражениях дружбе, о схожести Кодара с отцом – «узнаю, узнаю этот дерзкий взгляд, эти волевые губы!» и о том, что дорог не роскошный прием, а искреннее гостеприимство.

По мнению Трикса, не отрывающийся от пола взгляд юноши никак нельзя было назвать дерзким, ну а губы у него были не более волевыми, чем два раскисших вареника. Да и можно ли было ожидать иного от парня, прожившего всю жизнь в глухой провинции, с престарелым отцом и немолодыми слугами? Трикс даже попытался завязать с ним разговор, но Кодар отвечал односложно, шуткам улыбался невпопад, иногда просто не слышал вопросов – словно думал о чем-то своем.

Так что ужин прошел без особого веселья – даже бутылка старого и, похоже, хорошего вина из рыцарского подвала никого не развеселила. После еды Тимин принялся хлопотать, устраивая гостей на ночлег. Щавелю и Триксу отвели комнату для гостей – там была и огромная кровать под балдахином, и узенькая койка в алькове – явно предназначавшаяся для ребенка. Иена и Халанбери Тимин отвел в комнату для слуг, пустующую, похоже, уже много лет.

Заперев на засов дверь, Щавель молча обошел комнату, особое внимания уделив шпингалетам на окнах, а также проверив шкафы и заглянув под кровать. Ничего опаснее старого ночного горшка он не обнаружил, но это его не успокоило.

– Ложись не раздеваясь, – велел он Триксу. – И постарайся не уснуть.

– Что-то случится? – робко спросил Трикс.

– Конечно, – набивая трубку, ответил Щавель. Он уселся на кровати и загасил свечи в канделябре. Легкий красный отсвет тлеющего табака совсем не разгонял темноту. – Понимаешь ли, ученик, все в мире подчиняется законам логики и красоты. После того как мы наткнулись на деревню со странными крестьянами, проехали по темному лесу в вечерний час, встретили старого оруженосца, который увиливает от ответов, – все уже предрешено.

– Тут скрыта какая-то жуткая тайна, – сказал Трикс.

Щавель вздохнул:

– Тайна? Да, конечно. Жуткая? Отчасти. Скорее, грустная тайна, мой маленький друг. Слышал ли ты когда-нибудь историю о рыцаре Огусто?

– Нет, – признался Трикс.

– Это случилось давно, во времена моего деда, – сказал Щавель. – В те времена в королевстве свирепствовала Красная Чума. Заболевший ею вначале покрывался синими пятнами, потом истекал зловонным зеленым потом… а потом умирал.

– Почему же она Красная? – спросил Трикс.

– Потому что было одно-единственное лекарство от чумы. Три дня подряд пить человеческую кровь. Иногда в больших семьях так спасали заболевших детей – все давали ребенку часть своей крови, и болезнь отступала… Но для людей, которые очень хотели вылечиться, но не имели целой кучи любящих родственников, существовал и другой путь раздобыть много крови…

– Угу, – прошептал Трикс, чувствуя, как покрывается холодным потом.

– Рыцарь Огусто был одним из тех, кто не щадя своих сил боролся с чумой. Вместе с другими рыцарями он стоял в карантине, не давая чуме распространиться. Преследовал бандитов, которые ради спасения от чумы готовы были убивать невинных людей. Он был славным рыцарем, но чума не обошла и его.

– Я понял, – сказал Трикс.

– Нет, ты не понял. Все рыцари из отряда Огусто пришли к нему и предложили дать свою кровь. Никто бы не погиб скорее всего! Но Огусто отказался. Он сказал, что должен дать пример того, как надо стойко принимать свою судьбу. Не вводить в искушение других людей своим чудесным спасением. И что он не вправе спасаться таким способом, за который раньше преследовал других…

– Он умер? – спросил Трикс.

– Конечно. Но ты же понимаешь, ученик, что баллады и предания складывают не про тех, кто вел обычную жизнь, а про тех, кто совершил что-то удивительное. Редкое. Человек может быть сколько угодно праведным, пока беда не коснется его самого. А вот тогда… тогда он способен стать тем злом, с которым сам и боролся.

Щавель вздохнул и поднялся. Отложил трубку. Легонько стукнул посохом – и на рукояти загорелся бледный голубой огонек.

– Идем, Трикс. Я полагаю, что самое время.

Трикс шел вслед за Щавелем по темным коридорам усадьбы. Они прошли из главного здания в левый флигель. Стали медленно, осторожно, подниматься по винтовой лестнице – пока не остановились перед прочной дубовой дверью. Сквозь щель в двери пробивался слабый свет.

Здесь Щавель остановился. Тронул Трикса за плечо и указал ему на обитый железом засов, закрывающий двери снаружи. Впрочем, сейчас засов был отодвинут.

– …придет, – донесся до них слабый, незнакомый голос. – Даже не сомневайся.

– Позвольте увезти вас отсюда, сэр Гиран! – это говорил Тимин. – В лесу есть одна сторожка, вы поживете там день-другой…

– Мой верный слуга… – печально ответил сэр Гиран. – Я столько раз просил: не говори про меня слово «жил», «поживет», «проживает»…

– Сэр Гиран…

– Не надо. Я помню молодого мага по имени Радион Щавель. Я видел его глаза, когда мы сражались с витамантами. Он все понял, и он придет. Я даже полагаю, что он стоит сейчас за дверью. Входите, господин волшебник!

Щавель откашлялся и распахнул дверь. Вслед за волшебником Трикс опасливо вошел в круглую комнату на вершине башенки.

Окна комнаты были забраны толстыми железными решетками. Обстановка была аскетичной, суровой – прочная кровать, маленький столик, один стул. На столе лежала обглоданная курица. Сырая курица. На кровати, под усеянным темными пятнами одеялом, лежал старик с зеленоватым, неподвижным лицом, на котором лихорадочно блестели глаза. Рядом на стуле сидел грустный, подавленный Тимин.

– Не спится, господин волшебник? – печально спросил он.

– Как и тебе, верный слуга, – ответил Щавель. – Как и тебе, отважный рыцарь Гиран Арадан. Спасибо за приглашение войти. Я вижу, твой ум столь же проницателен, как и раньше… когда ты был живым.

– Спасибо на добром слове, – ответил зеленоватый старик. – Но если честно, я приглашаю тебя войти вот уже второй час, каждые десять—пятнадцать минут. Я был уверен, что ты придешь, но не знал, когда именно.

– Как же это случилось, Гиран? – спросил Щавель.

– Как или почему?

– Вначале – как. Потом – почему.

– Я умирал, – просто ответил рыцарь. – От старости. Это было пятнадцать лет назад. И надо же было такому случиться, что в ту ночь, когда я готовился покинуть этот мир, в усадьбу постучался витамант.

– Витамант? На королевских землях? Пятнадцать лет назад? – Щавель был не просто удивлен, он был растерян и возмущен.

– С ним была королевская стража, мой друг. – Гиран вздохнул. – Это была тайная миссия с Хрустальных островов, витамант ехал к королю Маркелю для секретных переговоров. Обычное дело, ты же понимаешь, война уже давно закончилась, надо было налаживать какие-то контакты, искать точки соприкосновения…

– Да ты стал настоящим политиком, – пробормотал Щавель. – Ну, допустим…

– Витамант и стражники попросили пристанища на день. Они путешествовали тайно, ночами. Я счел, что не будет большой беды, если перед смертью я поговорю со старым врагом… что пристало королю, то не зазорно и его слугам. И тогда Гавар…

– Гавар? – воскликнул Щавель. – Гавар Вилорой? Рыцарь-маг?

– Он самый, – кивнул старик. – Да, я помнил, что когда-то мы скрестили с ним мечи… но все это было не важно в последний час. Гавар выслушал мою историю и предложил мне… свои услуги.

– Предложил тебе стать зомби?

– Нет-нет, не зомби! – возмутился старик. – Я же еще не умер к тому моменту. Он предложил мне стать личем, живым покойником, обманувшим смерть и обратившимся в ходячий труп, сохранить и разум, и чувства…

– Я полагал, что личем может стать только волшебник, – задумчиво сказал Щавель.

– Нет, не обязательно. Витаманты таких, как я, называют полуличами… магией мы не владеем, как и при жизни, но остаемся не-мертвыми.

– И что в тебе изменилось после преображения? – спросил Щавель. – Ты уж извини, старый боевой соратник, что я тебя допрашиваю. Но обычно поговорить с нежитью не удается.

– Ничего-ничего, я понимаю, – успокоил его Гиран. – Ты знаешь, изменилось многое. Перестали болеть старые раны. Дышать не обязательно… ну, когда не занят разговором, конечно. Я стал сильным и быстрым как в молодости…

Щавель перехватил посох поудобнее и кивнул:

– Спасибо, я учту. А какие изменения в психологии?

– Хочется есть сырое мясо, – вздохнул Гиран. – Если честно, то даже не сырое, а живое.

– Человеческое? – уточнил Щавель.

– Да нет, это не принципиально, – подумав, ответил старый рыцарь. – Я как-то теперь разницы особой не чувствую. Но я людей не ел, ты не подумай!

– Ни одного раза! – горячо подтвердил Тимин. – Даже когда к нам разбойники забрались, и господин Арадан им всем головы поотрывал – даже тогда никого не съел. «Убери, говорит, их с глаз моих. И принеси живую курицу побыстрее…»

– То есть ты можешь сдерживаться, – кивнул Щавель. – Это хорошо. Все-таки рыцарское воспитание дает о себе знать.

– Да, друг мой, – вздохнул Арадан. – Боюсь, не проживи я долгую и праведную жизнь – давно бы уже сожрал этих негодных крестьян…

– Кстати, а что они у тебя так распустились? – удивился Щавель. – Лентяйничают, не уважают господина…

– Так я же из дома не выхожу, – признался Арадан. – По мне же сразу видно – живой труп. А они чего-то чуют, видать. Догадываются. И подати платят редко, и живут так, словно в любой момент убежать готовы…

– Зачем ты это сделал, Арадан? – спросил Щавель. – Неужели пятнадцать лет взаперти грызть сырых куриц – это лучше, чем честно умереть?

– Сын у меня родился, Щавель! На старости лет жена сыном одарила. И сама в родах померла.

– Уже слышал. Мои соболезнования.

– Ну и скажи тогда, мог ли я оставить ребенка без попечения? – спросил Арадан. – Я же ничего за жизнь не нажил, не скопил. Старые доспехи да меч в щербинах – вот и все достояние. Живу на королевское вспомоществование, на то, что с крестьян соберу… Умер бы – остался бы младенец один-одинешенек. Понятно, Тимин бы его не оставил, воспитал… но не мог я! Не мог, Щавель!

– Вот так дела, – растерянно сказал волшебник и даже оглянулся на Трикса. – Понимаю…

– Для того и стал личем. Чтобы у сына крыша над головой была, кусок хлеба…

– Я все понял, – мрачно произнес Щавель. – Я… у меня детей-то своих нет, но я понимаю…

– Осуждаешь? – спросил старик.

– Нет. Но твой сын вырос. Отправь его к любому рыцарю, отпрыска знаменитого Арадана почтут за честь взять в оруженосцы!

– Не могу я, – отводя глаза, признался старик. – Вначале так и собирался поступить. А как стал не-мертвым, так что-то изменилось. Не могу с собой покончить. Я и костер во дворе складывал, сжечь себя хотел… в последнюю минуту кол, к которому был привязан, из земли вырвал и убежал. И в пропасть хотел прыгнуть… не могу. Кто разок от смертной черты убежал, тот уже обратно возвращаться не хочет.

Щавель кивнул.

– Поможешь мне, волшебник? – спросил рыцарь.

– Помогу, – сказал Щавель.

– Только ты учти, я сопротивляться буду, – предупредил старик. – Это выше меня!

– Доблестный рыцарь Гиран Арадан, – торжественно сказал Щавель. – Ты многие годы служил королю и королевству. Ты был примером верности и отваги. Нет твоей вины в том, что ты не захотел умирать – только ради сына, ради будущего рыцаря, принял ты эту тяжкую ношу…

Старик стал дергаться на кровати. Трикс подумал было, что это начало действовать заклинание, но одеяло слетело – и оказалось, что руки и ноги полулича привязаны к кровати толстенными веревками. Тощее стариковское тело выгибалось и тряслось, веревки скрипели, кровать трещала. Тимин прижал ладони к лицу и отвернулся в сторону.

– Пусть примет покой твое измученное тело, пусть избавится от проклятия твоя настрадавшаяся душа, пусть распадется твоя не-живая и не-мертвая плоть… Праху – прах! Миру – мир! Землю – живым! Под землю – мертвым!

– А-а-а-а! – грозно завопил полулич и мощным рывком разорвал обе веревки на руках и одну на ноге. Вскочив, он двинулся к Щавелю, волоча за собой кровать.

– Возобновилось гниение и разложение в мертвом теле! – с некоторой тревогой выкрикнул Щавель. – Процессы распада стали преобладать над процессами синтеза! Закончилась внутренняя активность сущности Гирана Арадана, отныне она нуждается во внешнем источнике движения и эволюции!

Полулич, все зеленея и зеленея, вытянул к Щавелю трясущиеся тощие руки. Из пальцев стремительно росли длинные кривые когти.

Оруженосец Тимин утер слезы, встал, вытащил из ножен меч, сделал шаг – и одним ударом снес своему бывшему господину голову.

– Прекратилась высшая форма существования материи, известной нам как Гиран Арадан… – пробормотал Щавель. Видимо, ему было трудно сразу остановиться.

– Господин Арадан, еще когда живехонький был, всегда говорил: против лича нет ничего лучше острого меча, – сказал Тимин, заученным движением вытирая меч о стариковские кальсоны. – Пока, говорит, маг свои заклинания пробормочет… у нежити-то никакого воображения, устойчива она к заклинаниям…

– Да, несомненно, – покосившись на Трикса, сказал Щавель. – Ты меня… мне подсобил.

Тимин вздохнул и спрятал меч в ножны. Потом искоса поглядел на волшебника:

– Что королю-то писать будем?

– Что-что… – Щавель присел и печально посмотрел на останки полулича, медленно превращающиеся в серый прах. Как ни странно, в этом зрелище не было ничего отвратительного – скорее, печальная, грустная красота… – Так и напишем. Что его доблестный рыцарь Гиран Арадан, прожив очень долгую и достойную жизнь, отошел наконец в мир иной. И в своих последних словах молил не оставить без покровительства и заботы его юного сына, который мечтает пойти по стопам отца.

– Спасибо, господин волшебник, – сдержанно сказал Тимин. – Я очень тревожусь за мальчика.

– Еще бы, – сказал волшебник. – Еще бы ты не тревожился.

Двое мужчин уставились друг на друга. Первым глаза отвел Тимин.

– Я, конечно, здоровье Арадану подправил, было дело, – признал Щавель. – Зубы у него крепкие стали… вон, до сих пор не рассыпались. Но что он в сто лет отцом стал – извини, Тимин, не поверю.

– А вот господин Арадан поверил, – сказал Тимин. – И жена моя так считает…

– Вот и хорошо, – кивнул Щавель. – И славный род не прервался, и твоя жена не в обиде, и покойной жене Арадана веселее было в захолустье-то. Оставим это, Тимин. Нам надо поспать, завтра мы отправимся в путь.

– Идите, – кивнул Тимин. – А я принесу совок, метелку, да и приберусь тут.