1. Дневной приём
Вадима разбудил будильник. Как и всегда, минуты две он боролся со сном (нет бы заснуть раньше!) и, как обычно, победил. Через полчаса уже трясся в переполненной электричке, досыпая ненабранное за ночь. Сейчас, после недолгого одиночества, Вадима уже не так раздражал обычный для масс-транспортов букет несвежих ароматов и чей-нибудь надсадный кашель, почти обязательный в любой толпе, и сладострастные серийные чихи. В конце концов он не истерик, не канарейка и может потерпеть некоторое время – духоту, вонь, гомон. Правда, лучше бы не перегибать. Ибо до святого ему тоже далеко, а постоянное отстранение выматывает слишком быстро.
Окружавшая его публика уже претерпела основательный отбор. Кто покрепче, давно подался в крутари, блюстители, гардейцы. Кто энергичней, заделался управителем или частником или же вовсе убрался из губернии. Последние, видимо, были и самыми прозорливыми, ибо как тяжко ни пришлось на новом месте, здесь им досталось бы куда сильней. В крепостных задержались не лучшие представители вида, а последняя дюжина лет не прибавила им достоинств.
Несмотря на призывы властей, население города неуклонно сокращалось – даже быстрей, чем старели дома и техника. И слава богу, иначе ко всем сложностям добавился бы дефицит транспорта и жилья. А так закрыли подземку (а сколько ещё можно над ней измываться?) – и ничего, обходимся. Теперь под землёй, на станциях и в заброшенных тоннелях, говорят, поселились изгои (бедняги, чем они там дышат – с отключённой-то вентиляцией) и расплодились гигантские крысы: каждая – величиной с хорошего пса. Ещё ходили слухи о некоем подводном озере, раскинувшемся глубоко под городом, – в котором якобы обитали чудища, сродни лох-несскому. Но те, кто имел несчастье на озеро натолкнуться, и те, кому они успели о нём рассказать, не жили долго – во всяком случае, ни с одним из таких Вадим не встречался, хотя разыскать пробовал: любопытно же! А вдруг тут и вправду что-то кроется?
На этот раз обошлось без поломок, аварий, дорожных пробок (снежных заносов, смерчей, цунами), и транспорт достиг КБ вовремя – к немалому разочарованию здешних придверных. Лишившись на проходной паспорта, Вадим поднялся тремя этажами выше, ткнулся в знакомую дверь. И притормозил, озираясь.
Служителей лаборатории: пару десятков спецов и нескольких трудяг, – поместили в одну просторную комнату, заставленную столами и стендами. Все уже были в сборе, и в воздухе стоял неумолчный гул: сотрудники обменивались свежими впечатлениями, приходили в себя после утренней гонки на службу, готовились к чаепитию под домашние заготовки. О работе пока не помышляли, только Оросьев, неопрятный костлявый человечек средних лет, оправдывая статус народного бдителя, с увлечением обзванивал подшефных, чтобы затем потребовать у опоздавших объяснения. А между звонками собирал подписи под очередной кляузой, обличающей фривольности вчерашней Программы: контролировать – так уж всех!..
Негромко поздоровавшись, Вадим пробрался в свой укромный угол, отгороженный от прочего объёма фанерными щитами, согнал с кресла молоденькую лаборантку, уже пристроившуюся там с вязанием, и облегчённо расселся, вытянув под столом ноги. В общих чаепитиях он участия не принимал, а своё утреннее яблоко уже слопал. Вообще, от дружного лабораторского коллектива Вадим держался на удалении, и к этому успели привыкнуть. К сожалению, приглушить громкость некоторых голосов было не так просто, как выключить тивишник.
– Слыхали? – зычно вопрошала Нонна. – Нынешней ночью ещё одну шлюшку кончили! – Морщась, Вадим потянулся к наушникам. Сия габаритная, немолодая уже дама создавала половину шумового фона лаборатории, обладая лексиконом и резкостью суждений кормушечной раздатчицы, – хотя на сей раз тема оказалась занятной: – Опять, говорят, разорвали в мелкие клоки, а по всем кускам – следы страшенных когтей. Во как, сограждане: нашлась наконец на них управа! Ходят, понимаешь, чуть не голыми, титьками трясут, задами вертят…
– А вам и завидно? – задорно вступила юная Асенька, всегдашняя оппонентка Нонны. – Для вас же любая молоденькая кралечка – шлюха!
– Это селёдка вроде тебя – кралечка? – с пренебрежением фыркнула Нонна, выпячивая пышный бюст. – Сначала хотя бы замуж выберись, фифа!.. Я что скажу, – продолжала она, обращаясь к остальным, – давно пора за них взяться. Распустились, дальше некуда: на мужиках виснут, не успели познакомиться – в койку. Теперь у них гонору поубавится!..
Кажется, подобная перебранка и называлась у большинства «общением». Словно у тех склочных, однако прилипчивых шавок, подсовывающих любимую кость «предполагаемому противнику», чтобы возник повод полаяться всласть.
Не слушая больше, Вадим включил музыку и погрузился в работу. Всё-таки он решил взяться за приёмник, нацеленный на то «светлое настоящее», диалоги из которого иногда подслушивал. Конечно, мало шансов, что там его ждут, но вдруг? Если существует общепланетная сеть незаурядов, может, и он достоин в неё войти? А что до пресловутого прерывателя, так это, в общем, баловство – подождём, человечество без него не обеднеет. На крайний случай сойдёт и гипноз.
Итак, попробуем углубиться в себя ещё раз – ведь тут сокрыто столько тайн! Что я ощущал, когда погружался мысле-облаком в тивишник? «Свет мой, зеркальце, скажи…» Именно что зеркало! – вдруг сообразил Вадим. Я сидел перед отсвечивающим экраном и словно наблюдал на нём свои отражения, зажившие в Зазеркалье собственной жизнью. Либо они и вправду плоды моей неуёмной фантазии, либо те парни настолько схожи со мной, что облако без особенной настройки отзывается на их послания – точно естественный резонатор. Столь мощный телепатический посыл, что уже выходит на сознательный уровень. Но даже при полном подобии он возможен, только когда души соприкасаются оболочками… либо когда запускают друг в друга корни. А в чём дело тут: только ли в сходстве или ещё и в усилении сигналов? И каким должно быть усиление, чтобы пробиться сквозь наш мир? Сколько я знаю, здешняя среда не пропускает мысли – только отзвуки эмоций.
Однако там, перед экраном, присутствовало ещё кое-что: стойкое ощущение чужого взгляда – действительно чужого, даже враждебного. Может, пока я играю в свои бирюльки, кто-нибудь наблюдает за мной оттуда, прикидывая: а не пора ли взять сего шустрика в оборот? И с теми ребятами он даже близко не стоял – просто так уж совпало в колдовском Зазеркалье: я вылавливаю одних, а кто-то ловит меня. То есть не одного меня, но всех вольнодумцев, застигнутых у тивишных экранов. Эдакий тысячеглазый страж-демон на службе у режима. Бред!..
Однако с тивишниками явно не всё в порядке. Начать с того, что ими заменили прежние телевизоры, причём повсеместно. Собирали у граждан приёмники, якобы для перенастройки, затем возвращали – уже модернизированными, с фиксированной частотой и без лишних регуляторов. Из новых деталей добавилась единственная – прилепленная к экрану и залитая в такой прочный пластик, что его не брал даже алмаз. Отключить её было нельзя, поскольку тогда летела и трубка, однако реального смысла во вставке не мог обнаружить ни один нормальный спец. Предполагалось, она улучшает качество приёма, – но поди проверь! Зато электричества вставка потребляла несуразно много, оставаясь при этом безмятежно прохладной, – будто преобразовывала его в иную энергию, не теряя ничего на тепло. «Может, в ней всё дело? – думал Вадим. – И без вставки не возникло бы ни видений, ни ощущений? Как же она действует, интересно, – как улавливатель телепатем? Или это и есть та самая дверца – в неведомое? Жаль, что её нельзя вскрыть… и неспроста, видимо. Этот секрет для узкого круга, а значит, готовится очередная пакость».
Увлёкшись, Вадим не сразу заметил, что единственный выход из его замечательной берложки перекрыт грузным телом. Перед ним стоял Толян, душка-лабуправ, и беззвучно шлёпал мягкими губами. Некоторое время Вадим с неудовольствием созерцал его, затем всё-таки снял наушники. Но и тогда смысл слов, слетавших с энергично шевелящихся губ, дошёл до него не сразу: быстро переключаться Вадим не умел. И чем глубже бывало погружение, тем дольше приходилось всплывать. Наконец он разобрал:
– …чего со мной делаешь, а? Сидел бы тихо, как все, – неужто так трудно? Сколько раз тебя прикрывал, помнишь?
– А? – тупо откликнулся Вадим – как бы издалека, ещё не вынырнув толком. – Чего?
– Прикрывал я тебя? – переспросил Толян.
С покаянным вздохом Вадим подтвердил:
– Как же – было.
– И сколько можно? То на песенный фестиваль тебя вызывают, то с домовыми цапаешься… А знаешь, чего сказал про тебя управитель?
– Что? – послушно спросил Вадим.
– Пусть, говорит, ваш самородок на Студии отоваривается, раз такой исключительный, но только я – это он говорит – только я про такого студийца что-то не слыхивал!
«История повторяется, – с усмешкой подумал Вадим, – один в один. Господи, какие же они всё-таки одинаковые!»
– Так пусть и по…
– Слушай, не высовывайся – прошу тебя! – сказал Толян. – Я ж всегда тебя подстрахую, только не нарывайся, живи смирно.
– А кто против?
– Может, тебе заняться нечем? Так давай подброшу работёнку, и даже не очень пыльную. Чего б ты хотел разработать?
– Да что тут можно разработать, Толик? – усмехнулся Вадим. – Мы ведь копировщики, будто не знаешь! Передираем с ворованных образцов.
Действительно, даже такой стимул: изобретать, – у спецов отобрали. Не говоря о материальных. После короткого всплеска энтузиазма, незадолго до Отделения, в действие опять вступил проверенный принцип: минимизации трудовых затрат. Теперь если и делалось новое, то в Институте. Вот где питомник гениев, аж завидки берут, – только где ж их прячут?
– Но ведь существует уйма безобидных, непредосудительных дел, – гнул своё Толян. – Почему, к примеру, тебе не собрать магнифон – с твоими руками это…
– У меня их три.
– Чего? – опешил Толян.
– Ну не рук же?
– Так собери ещё. А то я один за всех бегаю! Видишь, – хмыкнул он, – даже похудел.
– А подарить тебе магни?
– Ну что ты опять, Вадим, – я же серьёзно!..
– Я тоже. Кстати, как бы и магни вскоре не попали под запрет: всё-таки размножение информации, пусть звуковой… А хочешь, смастрячу тебе видачок?
– Этого не хватало! – Толян даже отшатнулся от него. – Между прочим, а чем ты занят сейчас? Вот это что? – с опаской он ткнул пальцем в незавершённый прерыватель. – Можешь мне объяснить?
– Могу продемонстрировать. На тебе – хочешь?
– Иди ты!
Неуклюже извернувшись, Толян подтащил под толстый зад табурет, грузно осел. Удивительно, но в лаборатории было тихо – что ли, время обеда?
– Хочу посоветоваться, – доверительно сообщил Толян. – Строго между нами, ладно?
Вадим хмыкнул: неужто и этому загорелось согнать вес? Да нет, вряд ли, – скорее что-нибудь из сферы морали.
– Выдвигают на повышение, – продолжал толстяк. – Предлагают отдел.
– А Марчика куда?
– В здешние под-управители, похоже. Окончательно переберётся в «отцы».
– Н-да, осуществляются мечты.
– Марчик далеко пойдёт – ты был прав. – Толян повздыхал. – Так что скажешь?
– Ты же знаешь: чего я не люблю, так это советовать. Решай сам.
– Но что б ты сделал на моём месте?
– Эка хватил! На твоём я и лабуправство давно бы послал. Но мне легко быть принципиальным: у меня дети по лавкам не плачут.
– А если бы плакали? Ну представь!
Сегодня Толян был настойчив на удивление – неужто это всерьёз? Или кокетничает?
– Всё равно нет, – твёрдо сказал Вадим. – Лабуправ – это предел. Дальше в Систему погружаться опасно, рискуешь пропитаться ею насквозь… Хотя, может, ты этого хочешь? – вкрадчиво добавил он.
Толян с тоскою вздохнул.
– Я откажусь, – неуверенно предположил он. – А?
– Откуда мне знать.
– С другой стороны – я не пойду, ты не пойдёшь. А кто тогда? Какой-нибудь проныра? И потом он будет решать за нас?
– А сейчас, по-твоему, кто решает? Радость моя, ты что, надеешься развалить Систему изнутри? Не смеши, она не таких ломала! Там же сплошные Марки – хочешь сделаться одним из них? Конечно, твоё право, но не жди тут моего благословения. От дерьма лучше держаться подальше – старая истина!
Повздыхав ещё, словно для заполнения паузы, Толян спросил:
– Кстати, не слыхал? На будущей неделе отдел-управы должны пройти переаттестацию.
– И что?
– Да странно как-то: проводит её лично под-управитель при участии троих представителей главка, посторонние не допускаются. К чему такая секретность?
– Смахивает на посвящение, тебе не кажется? – предположил Вадим. – Только вот в кого: в рыцарей или в особо доверенных слуг?
– В слуг? Скорее господ.
– Зависит от точки зрения. Ежели смотреть на пирамиду со стороны… Интересно всё же, какова процедура?
– Это так важно?
– Может быть, может быть. – Вадим и сам не понял, почему встревожился. – Так ты хотел совета?
– Конечно.
– Даю – в виде исключения, но со всей категоричностью: откажись. Даже если будут настаивать, угрожать, принимать меры вплоть до разжалования в спецы. В противном случае потеряешь больше. Много, много больше!
Вот это было всерьёз. Даже и не совет – пророчество. А Толян был из тех немногих, кто чувствовал разницу, – потому слегка струхнул. В ошеломлении помолчав, он пробормотал:
– Что-нибудь ещё?
– Ещё? Береги задницу, толстый!
Толян вспыхнул, словно первоклассник:
– Издеваешься?
– Не уверен, – честно ответил Вадим. – Но на всякий случай – береги.
Толстяк снова вздохнул:
– Ещё и эти кошмары, что Ноннка приволакивает на хвосте. По-твоему, за ними что-то кроется?
– Предлагаешь «бояться вместе»?
– Чего? – не понял начлаб.
– Да был такой мультик, про котёнка… Уж очень банален набор в этих сюжетах: насилья, увечья, кровь, – будто специально нацелен щекотать нервы. Либо отвлечь внимание. А вообще, я Марку говорил: посеешь догматиков – пожнёшь маньяков.
– А что думаешь про оторванные конечности? – Не без опаски лабуправ смерил взглядом Вадимовы массивы. – Вот ты бы смог?
– Да уж, эти ребята не «разбрасываются», – засмеялся тот. – Ты и представить, Толян, не можешь, на что способны целенаправленные, однонацеленные, жёстко запрограммированные люди!
– Не так это! – вклинился в разговор надтреснутый голос, и над приборами поплавком выпрыгнула голова Оросьева, редковолосая и сморщенная, словно у мумии. – Всё происходит от нездорового образа жизни. Вот в сельской местности про такое не слыхали, а всё потому, что люди физически работают на свежем воздухе, детей ростят, и некогда им глупостями заниматься. У хороших служителей мысли об одном – о Крепостном благе. О Семье надо радеть, об отцах и братьях наших, и тогда всё наладится!..
– Чувствуешь, куда гнёт? – усмехаясь, спросил Вадим. – Оказывается, людям приличен только мускульный труд, прочее – от лукавого. А все беды из-за интеллектуалов – развелось умников!.. Свежая мысль, да? И каким будет следующий шаг?
Толян неловко и опасливо молчал. Расслабленность слетела с него в один миг, а всё из-за этого пронырливого жилистого человечка, дремучего и невероятно активного, обожавшего встревать в разговоры и по каждому вопросу имевшего собственное суждение, почему-то всегда совпадавшее с официальным. И сейчас, сыто ковыряясь в зубах, Оросьев пустился в пространные рассуждения, из которых явствовало, что духовная продукция его не интересует совершенно, а стало быть, не нужна, и все кто в этой области подвизается, исключая, может, немногих, – паразиты и нахлебники, объедающие народ. И лучше бы отправить их в селькоммуны, чтобы стали приносить настоящую пользу, и уж тогда проднормы точно возрастут, а честным труженикам нужно как раз это, а не всякие там х-химеры!..
– Оросьев, – с любопытством спросил Вадим, – ты и так жрёшь за двоих – куда это в тебе девается? Глистой был, ею остался. Или как в той байке про сыновей, – ворованное не впрок?
– Это кто же тут вор? – заволновался Оросьев. – А сам, а сам!.. Вы посмотрите на него!
– Я не про спирт, – отмахнулся Вадим. – Ты против эксплуатации, верно? Тогда взгляни на себя: все ж знают, что работник ты аховый. На что гробишь день, я выполняю за час, а категория у нас одинакова, как и паёк. Выходит, половину своего времени я вкалываю на тебя, ты – мой эксплуататор, мой персональный паразит, поскольку жрёшь мою пайку! И как это сочетается с твоими лозунгами? По-твоему, это и есть социализм?
Конечно, Вадим передёргивал, поскольку большую часть времени тратил исключительно на себя, на собственные интересы и нужды. Но это было скорее следствием нынешних порядков, и всё равно он делал втрое больше!..
– Начальству виднее, кто чего стоит, – туманно возразил Оросьев. – И уж оно оценит нас по заслугам.
– Взгляните на него, – призвал Вадим. – Налицо все признаки догматика: нового не приемлет, противоречия в упор не видит, начальство чтит, а все беды – от происков врагов. Хоть на выставку отправляй!
– А для тебя вообще нет святого! – огрызнулся Оросьев. – Не пойму я тебя, Смирнов, двуличный ты какой-то. Иногда такое несёшь – у меня просто нет слов!
– У тебя и с мыслями не густо. Готовый кандидат в маньяки.
– Ты больно умный! – выкрикнул человечек, отступая по проходу. – Видал я таких!
– Иди-иди, Отбросьев, – напутствовал его Вадим. – На таком уровне я даже спорить не хочу – квалификацию теряю. Найди кого-нибудь по силам.
Оросьев выкрикнул ещё что-то, совсем уж невнятное, и сгинул за дверью.
– Стучать побежал, – тоскливо сказал Толян. – И что тебе неймётся?
– А надоело бояться, – откликнулся Вадим, брезгливо улыбаясь. – Ещё выделываться перед каждой гнидой!.. Ладно, Толян, погоди шарахаться. Сейчас за трёп не привлекают – к чему волновать народ, можно ведь подавлять и тихой сапой. Ты же видишь, у нас ничего впрямую не запрещают и не прижимают иначе как заручившись «народной поддержкой».
– Не в том дело, Вадичек. Последнее время Оросьев стал силу набирать, постоянно возле режимников трётся.
– Так он давно в стукачах подвизается – не знал, что ли? Пока мы мозоли на задницах натираем… И что мне, уважать его за это?
«Действительно, с чего я завёлся? – подумал Вадим. – Оросьев есть Оросьев, его не переделать и не переубедить, – к чему было раздувать сию склоку? Чтобы себя утвердить? Нашёл перед кем!»
– Вот побеседует с тобой через стол – зауважаешь, – угрюмо сказал Толян. – Думаешь, перевелись радетели сильной руки? Это мы ещё помним, чем она чревата, а многие уже готовы забыть и другим в этом помочь. Кстати, с лучшими намерениями идейные!
– Чушь! Это уже не «идео», а «пато»-логия. Не может нормальный человек проситься в клетку – такие позывы приличны скоту.
– Тут ты, братец, перегибаешь, порядок всё же нужен. Стоит расслабиться, и федералы покажут нам кузькину мать! Верно говорят: не хочешь кормить свою армию, придётся кормить чужую.
– А может, чужая обойдётся дешевле, ты не считал? – спросил Вадим. – Или ты настолько патриот, что для родных держиморд ничего не жаль?
– Издеваешься?
– Просто предлагаю додумать ситуацию, а не шарахаться от флажков яко волк.
– Да что тут думать?
«„Трясти надо“, – вспомнилось Вадиму. Советский инженер, ну ещё бы!»
– Конечно, они точат на нас зубы, – убеждённо продолжил лабуправ. – Мы ж у них точно кость в горле!
– Господи, Толян, уже и тебе голову заморочили? – изумился Вадим. – Да на кой сдалась им наша помойка! Ну придут они сюда, а дальше? Разгребать за нами это дерьмо?
– Ты бы потише, а? – снова затосковал Толян. – Вот припаяют апатриотизм…
– Отчего ж, готов признать, что наше дерьмо – самое пахучее в мире. И вообще: «я другой такой» дыры не знаю! Если нечем больше гордиться… – С сожалением Вадим покачал головой. – Твоя беда, старичок, в лишней доверчивости. Вот вбили тебе в голову, что «Крепость – это мы», и ты продолжаешь переживать за неё словно бы за себя, «путать личную шерсть с государственной». А кому выгодна такая подмена, не подумал?
Вздыхая, Толян отвалил, но пригретый стул тотчас оккупировал Тим, заскочивший из соседней лаборатории проведать приятеля.
– Чего творим? – с любопытством спросил он. – Похоже, что-то новенькое, да?
Давно уже Вадим не работал с ним в паре (как и ни с кем, впрочем), однако большинство затей по-прежнему с охотой проверял на Тиме. Ибо тот схватывал свежачок на лету и столь же споро отыскивал в нём слабины. Сам Тим к генерации идей был мало пригоден, зато как соавтор свой хлеб отрабатывал бы вполне – если б за идеи платили. Однако в некоторые вещи Тима лучше было не посвящать: для его же блага.
– Да ну, вариации на прежнюю тему, – сдержанно отозвался Вадим. – Завяз в прерывателе, чтоб ему!.. Мозги совсем стухли.
– Ладно, не гневи бога, – бодро возразил Тим. – Уж тебе плакаться! А чего тогда делать нам?
– Сказал бы я…
Гость жизнерадостно хохотнул. Что-то его грызло изнутри, но Тим держался – даже с перехлёстом.
– Дался тебе этот прерыватель, – сказал он. – Мало других задачек?
– Например?
– Вадя, ты же здесь самый башковитый! Чего б тебе не сотворить, скажем, тивишник, который ловил бы не только эту обрыдшую нудятину?
Вадим покосился на его простецкую мордаху («разве эти глаза могут лгать?»), жалея, что не умеет зондировать мысли. Чтобы Тим да сболтнул такое без умысла? Тот ещё интриган!
– Думаешь, есть и другие каналы? – удивился Вадим. – Не кабельные?
– А то не знаешь!
– Может, тебя потянуло на забугорные голоса?
– Эх, если бы! – мечтательно произнёс Тим. – Говорят, они долбают нас отовсюду, но мудрые наши Главы, отечески радея о нашей полит-невинности и общем целомудрии, заполонили эфир роскошными помехами, так что фиг им, агрессорам!
– Что фиг, то фиг, – согласился Вадим.
– И ладушки, я побежал!
Только убрался Тим, как возник насупленный Никита, сосредоточенный до смешного, будто опасался что-то не донести, – и с ходу принялся раскручивать разговор, прерванный вчера:
– Вот ты говоришь, будто без разницы, кто здесь сколько прожил, – всё одно, мол, права должны быть равные. А ежели б в твою квартиру кто-нибудь заселился, как бы тебе это показалось? И разве не вы пришли на нашу землю?
Вообще Никита был мужчиной положительным и безотказным, даже добрым, – но, к несчастью, острым умом не обладал, а вдобавок с пяток лет оттрубил в армии, что тоже наложило отпечаток. Однако мнением Вадима он дорожил, и каждый раз Вадим пункт за пунктом подводил сослуживца к истине, как её понимал, и честный Никита поневоле соглашался. Но на следующий день всё начиналось сызнова, будто за ночь к нему приходили новые доводы, или кто-то их подбрасывал – ему и прочим старожилам.
– А ты создавал её, эту землю? – терпеливо ответил Вадим. – За свою квартирку я по крайней мере заплатил, хотя потом её обобществили, – то есть вложил в неё свой оплаченный труд. А твои предки пришли на пустырь и выстроили на нём куда меньше, чем за последние годы натыкали лимитчики, столь вами презираемые. И живу я, кстати, именно в таком доме, а вовсе не в памятнике губернской старины. Так за что мне перед вами расшаркиваться, Никитушка, чем я так уж обязан? Если б вас здесь не было, разве я стал бы жить хуже? Вот если рядом с твоим домом кто-то построит свой, ничем тебе не помешав, ты потребуешь для него ограничения в правах – на том основании, что поселился раньше? И если ты всё-таки его прижмёшь, плевать ему будет на твои святыни, обиды и даже Отделение, потому как для него ты станешь притеснителем. А когда заключённый был лоялен к тюремщику? Попробуй поставить себя на его место, дружочек, напрягись!
– Ты что же, против свободы? – удивился Никита, видимо, среагировав на ключевое слово: Отделение.
– Понимаешь, милый, свобода – категория личностная. Не бывают свободными лагеря – независимыми, куда ни шло.
– Значит, против независимости! – заключил гость удовлетворённо, будто сумел наконец припереть Вадима к стене. По мнению Никиты, тезис сей обсуждению не подлежал: независимость – штука священная и неоспоримая, как аксиома. Уж это затвердили ему намертво.
– Да, – к его изумлению подтвердил Вадим, – против. – И даже повторил для ясности: – Я – против. А ты, Никитушка, по-прежнему считаешь, что свобода личности начинается с независимости государства? А не наоборот, нет? Или про собственную свободу тебе говорить неловко?
– Ну почему…
– Если независимость ущемляет свободу, – сказал Вадим, – лично я выбираю последнее. И плевать мне на государство, если оно мешает жить. Ты ведь меня знаешь, Никита: разве когда-нибудь я покушался на свободу других, – так зачем меня-то давить? И не надо призывать к жертвам! Я знаю, кто на них раздобреет – во всяком случае не народ. Здесь уж каждый сам решает, что важней: свобода для личности или для госмашины, – и вообще: кто тут кому служит? По-моему, государство должно обслуживать граждан, а не наоборот. Я не прав?
Нахмурясь ещё пуще, Никита ушёл – наверно, за новыми доводами. По крайней мере, сегодня обошлось без обид. Правда, они никогда не длились долго, и потом Никита извинялся за несдержанность, однако расстраивались оба.
А следом к Вадиму подсела Лариса – сегодня публика точно сговорилась. Очень милая женщина эта Лариса, в профиль – так и вовсе звезда. Бог (или кто там, на небесах, заведует распределением женских прелестей) наделил её смазливой мордашкой, стройными ногами и высокой грудью, однако с характером ей не подфартило, а посему, дожив до седых волос, она не обзавелась положенным мужем. В прежние времена, когда Лариса была много моложе Вадима (если не душой, так телом), вокруг крутилось немало обещающих кадров, и скромный спец на таком фоне не котировался. Правда, иногда, на очередном безрыбье, Лариса снисходила к Вадиму, благо он-то всегда был под рукой. Однажды, по слабости характера, Вадим не удержался и тоже вкусил от её щедрот, так что теперь у бедной женщины были все основания винить его в загубленной жизни. С возрастом Лариса не становилась краше: груди провисали, сквозь дряблеющую плоть отчётливей проступали суставы, а кое-где, наоборот, скапливался жирок, – однако это не убавило ей кокетства и, увы, не прибавило ума. Не признавая своей вины, Вадим, однако, старался бедняжку жалеть. Хотя это и раньше было непросто, учитывая её злополучный нрав, а с каждым годом становилось сложней – учитывая неизбежное увядание.
– Как тебе понравилась вчерашняя постановка? – строго спросила Лариса. – Потрясающе, правда? Я преклоняюсь перед Режиссёром!
– Для своего времени сработано недурно, – без энтузиазма подтвердил Вадим. – Только я ведь её наизусть помню.
– Как, ты даже не смотрел? – Она уставилась на Вадима, словно на святотатца. – Это же вершина нашего искусства! Вся губерния не отрывалась от тивишников, а ты!..
– Да не убивайся ты так, – ухмыльнулся он. – В конце концов, если помнишь, даже именитый Елизаров отзывался о сём спектакле, как о…
– Конечно, он не станет её хвалить, – перебила Лариса, – он же федерал!
– И что?
– Как? – удивилась она. – Разве не ясно? У них же всех установка, чтобы нас ругать.
– Правда? – ужаснулся Вадим. – Коварные! Чем же мы так их достали?
– Просто нам завидуют, – объяснила женщина. – Им-то живётся хуже!
– Или нам – лучше?
– Ну естественно!
– Вот жизнь – даже просветить некому, – неосторожно посетовал он. – Живу как перст.
– Я не хожу к чужим мужчинам, – оскорбилась Лариса и тут же уточнила: – Вот если б у нас были серьёзные отношения…
– Это не ко мне, – спохватился Вадим. – Я в принципе человек несерьёзный.
– Вообще, конечно, не обязательно, – сдала она чуть назад. – Они же не налаживаются сразу, верно? Кстати, у тебя сохранился фотоаппарат? – простодушно добавила женщина. – Давно хочу посниматься.
– Нагишом?
– Фу, пошляк! – снова обиделась она. – По-твоему, я извращенка? – И снова уточнила: – Конечно, если б мы были близки – по-настоящему, понимаешь?
– В моём-то возрасте? – лицемерно вздохнул Вадим. – Забыла, сколько мне лет? Это ты ещё в соку, а мужчинам после пятидесяти остаётся только глазеть на ваши прелести…
– Ну ты, Смирнов, совсем с ума сошёл, – с готовностью поверила Лариса. – И всегда был такой странный!..
Имелось в виду, что он не впервые отказывается от такого подарка судьбы. И правильно, так ему, – не винить же в этом себя?
– Вообще, все вокруг такие глупые! – сообщила Лариса с тайным злорадством. – И никакой культуры, что характерно. Даже поговорить не с кем.
– Отчего же? Неси культуру в массы.
– Чтобы меня возненавидели, да? Разве я виновата, что лучше? Вообще, должна заметить, – печально вздохнула женщина, – не встречала ещё никого умнее себя.
И едва утерпела, чтобы не расплыться в довольной улыбке.
– Бедняжка, – не удержался Вадим. – Зачем тебе это?
– Что?
– Быть умной. Такая симпатичная женщина…
– Конечно, дурочек вы любите больше!
– С другой стороны, что такое ум? – вопросил он. – Наверно, это способность достигать правильно поставленной цели.
– А сам ты многого достиг? – вспылила она. – Как был задрипанным специшкой, так и остался!
– Зато живу как нравится. И не кричу на всех углах, какой я умный.
– Да ну тебя! – окончательно разобиделась Лариса и очередной раз его бросила – на растерзание воспрявшей совести. Собственно, что он хотел доказать несчастной глупышке? Пусть утешается как умеет. Не можешь помочь, лучше отойди. Кажется, животные его рефлексы снова опередили сознание. Ибо сказано: «не согрешишь – не покаешься».
Следующим оказался Георгий, Гога, – массивный словно бульдозер и столь же основательный. «Матёрый человечище» кавказских кровей, впрочем, давно обрусевший. Как и Тим, он не считался генератором идей, даже не претендовал, зато владел панорамным, системным мышлением и мог оперировать громадным количеством данных, раскладывая любую проблему на составные, взвешивая и соотнося сии части, выстраивая наново. По аналогии с компами Вадим нарёк это оперативной памятью. Однако и с обычной памятью у Гоги проблем не возникало: был он, что называется, энциклопедист и по складу ума больше годился в учёные, чем в технари. Только кого это сейчас волновало, кроме самого Гоги да ещё, может, Вадима?
– Смотри-ка, Вадичек, – протиснувшись в проход, Гога без долгих вступлений уронил на стол Вадима тетрадный листок, на коем была начертана схема сложного прибора с десятками разнокалиберных блоков и множеством вычурных связей. – Нравится?
– Привет, – сказал Вадим оторопело. – Чего это?
– Здрав и ты будь, мил человек, – спохватясь, откликнулся Гога, – коли не шутишь… А это есть устройство нашей Крепости, насколько я его представляю. Итог долгих наблюдений и мучительных раздумий.
– И бессонных ночей? – рассеянно добавил Вадим, вглядываясь в схему.
– Ну, – подтвердил крепыш, с нескрываемой гордостью разглаживая листок тяжёлыми дланями. – Ты посмотри, дорогой, какая чёткая пирамида выстраивается: уровень под уровнем – прямо картинка! А как тебе эта дублирующая пирамида – из преподобных под-управителей? Стоит засбоить основной линейке, как в дело вступает резервная. А мы думали, «отцы» только за нравственностью следят!..
– А как же Совет Глав?
– Декорация, дань традиции! Много ли проку было от прежних Советов?
– Проку немного, зато шуму сколько! От выборов не продохнуть, агитаторы так и вились – бедные, что они теперь-то поделывают?
– Думаю, не бедствуют. Как говорят на Кавказе: был бы язык пошершавей, а уж задница для лизанья всегда сыщется!
– Врёшь ты, – с ухмылкой сказал Вадим. – Не говорят такого на Кавказе. Тоже, кавказец выискался!
– Ну и вру – подумаешь, – легко согласился Гога. – Разве это что меняет? Народ, как известно, мудр, а я – его часть, из самых мудрых.
– «Вышли мы все из народа», – подтвердил Вадим, – но разбрелись почему-то в разные стороны. «Дети семьи трудовой», чтоб нам!..
– Видишь? – показал Гога. – Эта конструкция из самых прочных – полная зависимость нижних слоёв от верхних и никаких лазеек для подкопа!
– Дело за малым: заставить вкалывать нижний слой. Без прочного фундамента всё строение рухнет.
– Я не удивлюсь, если и для этого у них что-то припасено.
– Ага, возле каждого работника подставить по надзирателю с дубинкой, а лучше – с огнестрелом. И то могут ведь осерчать.
– Э-э, дорогой, прошли те времена! Мы ж не в Америке, даже не в Европе, где народ худо-бедно свыкся со свободой и за неё порвёт пасть любому. У нас вековые традиции рабства.
– На Кавказе?
– При чём здесь Кавказ, слушай! Мы же русский народ, да? В этом наша «особенная гордость», и в этом – наша беда. Если кто-то захочет нас снова поработить, зёрна упадут на благодатную почву.
– Да что с тобой, Гога? Ещё никто не нападает, а ты уже боишься. Раньше-то был посмелей.
– Все меняются, друг мой, разве не видишь? Кто-то быстрей, кто-то медленней. Один ты словно заговорённый.
Вадим рассмеялся.
– И тебя на мистику потянуло? – спросил он. – Но если я заговорён, то остальные, выходит, заколдованы? Тогда надо лишь снять с них заклятие – и все дела!
– Думаешь, это наносное? Сними заклятие, и душа вырвется, точно птичка из клетки… Красиво!
– А по-твоему, это уже впиталось в суть?
– Кто знает, Вадичек, кто знает. Каждый лакей ищет себе хозяина – это у него в крови. Он наслаждается унижением – независимо, его ли унижают или он сам…
Гога ещё долго распространялся на ту же тему, и многое в его доводах перекликалось с мыслями Вадима, так что тот больше поддакивал. Вообще приятно послушать умного человека – особенно когда излагает он то, до чего ты уже додумался сам.
Затем докладчику помешали. Деловитая донельзя Лариса, как бы ненароком заглянувшая в их закуток, метнула в Вадима такой пламенный взгляд, что рикошетом досталось и Гоге.
– «Кусается, стерва, – со смешком процитировал тот, – что твой хорёк».
– В принципе Лариса – неплохая woman, – сочувствуя, вступился Вадим, – вот только убедить себя сможет в чём угодно.
– Что мне в твоей защитной речи понравилось, так это «в принципе», – ехидно заметил Гога, – а также похвала от противного: «не плохая».
После чего он вернулся «к своим баранам» и, кажется, пошёл по второму кругу, словно бы для лучшей ус-во-я-емости.
– Слушай, Гога, – наконец не выдержал Вадим, – вам здесь что, исповедальня? Не продохнуть ведь!
– Терпи, соколик, терпи, – благодушно прогудел Георгий. – Раньше надо было возбухать – теперь поздно. И знаешь, по-моему, людям неважно, чего такого мудрого ты втолковываешь. Просто они заряжаются от тебя.
– Зато я к вечеру смахиваю на использованный презерватив.
– Естественно: энергия-то – тю-тю! Однако и люди вокруг тебя меняются не быстро. Ты для нас точно якорь.
– Или балласт, – буркнул Вадим. – Тоже, говорят, способствует устойчивости – правда, иногда от него избавляются.
Всё же предположение Георгия ему польстило – при том, что Вадим и тут сообразил раньше. Но что такое десяток-другой в сравнении с населением города! Какой якорь потребуется там?
Гога скоро ушёл, и на этом дневной приём закончился. Правда, вернулся с обеда Билибин и снова занял место рядом с Вадимом. Но он с разговорами не приставал, просто клепал чего-то по соседству.
Билибин был самым старым в лаборатории. До пенсии ему оставалось всего ничего, однако он по-прежнему был подтянут и бодр, на здоровье не жаловался (как и ни на что другое), а без дела сидеть не умел – старая школа, теперь такие повывелись. Вадим нещадно эксплуатировал соседа и был ему благодарен – за исполнительность и полное отсутствие любопытства. Не спрашивая о конечных целях, тот с охотой брался за наладку и опробование придумываемых Вадимом узлов. И никогда не ворчал на избыток работы. Вот на таких людях, возможно, и выстоял бы коммунизм. Только где же их столько набрать?
2. Родник чистой силы
В пять Вадим сорвался с рабочего места. Проскочив запруженную проходную, он втиснулся в переполненный транспорт, слегка вздремнул в подвешенном состоянии, пока напором тел его не вынесло на вокзал. За минуту до отправления Вадим нырнул в электричку, отыскал у окна свободное место и здесь отключился уже основательно – минут на двадцать. Безошибочно пробудившись, он выбрался из вагона и огляделся, будто в рассеянности.
Сразу от станции громоздились потемнелые угрюмые дома вековой застройки, объединённые сложной сетью кирпичных заборов. Соблюдая обычную процедуру, Вадим долго кружил по захламлённым дворам, пока наконец не юркнул в подвал, древний и запутанный, как лабиринт, с высокими сводчатыми потолками. Здесь он ещё слегка попетлял по тёмным коридорам. Затем обветшалая дверь в конце одного из них отворилась на условный стук, и Вадим погрузился в бледный сумрак, пропитанный запахами тления и пота, наполненный мерными вздохами и бряцаньем металла. Зал был невелик, но казался громадным – из-за многих зеркал, покрывавших его стены и потолок.
Служба была в разгаре. Внутри устрашающей стальной конструкции, где всё двигалось и крутилось, словно в исполинском часовом механизме, пыхтели и корчились десятка полтора страдальцев обоих полов – билдеров. Впрочем, на страдальцев они походили меньше всего. Это были люди словно из другой эпохи, с рельефными выпуклыми мышцами и упругой кожей, отлично координированные, энергичные, взрывные. Никакой одеждой нельзя было скрыть эту стать, опытный глаз сразу выхватывал билдеров из общей массы горожан, рыхлых и вялых. И сейчас своими мускулами они приводили в движение механизмы Билдинга, а на что ещё расходовалась эта энергия, ведали только здешние жрецы (наверняка на освещение, подогрев воды, ночное отопление, но, может, не только). В своё время кто-то из них очень здраво рассудил, что без посильного участия прихожан секта не выживет. Те ведь и приходят сюда, чтобы расходовать энергию, – так почему их служение не обернуть секте на пользу?
Секта билдеров (проще, строителей) зарождалась вполне обыденно: с пропаганды здоровой жизни и красоты тела. Никакой угрозы для строя она не представляла, а с политикой и близко не стояла. К несчастью, сама билдинг-система зародилась в забугорье, и, соответственно, её критерии несколько разнились с губернскими. Посему местные власти, возревновав к популярности либо зациклившись на патриотизме, против неё ополчились и конце концов загнали билдеров в подвалы. Как обычно в таких случаях, чувство самосохранения возобладало: билдеры ввели у себя строгую конспирацию и стали развиваться изолированно. Постепенно формировалась система взглядов, основанная на доминанте телесности и общей силы, не слишком стройная или глубокая, зато утверждавшая право людей на саморазвитие. Кое в чём билдеры смыкались с нудистами, хотя у первых право на обнажённость следовало ещё заслужить. Нагота обязана быть эстетичной – один из главных постулатов билдинга.
А девизом для них сделалось известное изречение: «Сделаем своё тело достойным своего духа», – перефраз ещё более знаменитого: «В здоровом теле здоровый дух». Правда, до сих пор не могли разобраться с первопричиной: то ли здоровый дух предполагает стремление к гармоничному развитию; то ли, наоборот, здоровое тело исключает болезненные отклонения в психике. Однако люди, у которых хватало пороха здесь задержаться, становились другими – без вариантов. Им-то не приходилось призывать любить себя «какими есть», они вполне могли сделаться достойными любви, реализовав заложенные потенции.
Подобных околорелигиозных сект расплодилось в последние годы множество, и большинство их было не столь безобидно и куда более авторитарно. Самое занятное, что как раз к таким власти претензий не имели, будто их вполне устраивала выводимая там порода – бездумная, беспомощная, безрадостная. Равнодушная к близким, боготворящая пастыря. А уж чему они поклоняются, во что верят с такой истовостью – не суть важно.
Что до Вадима, то он примкнул к здешней секте из практических соображений, оценив эффективность билдинг-системы и соотнеся её со своей природной ленью. Билдеры приняли его охотно: за врождённую стать, – и довольно скоро Вадим вошёл в элиту секты.
Переодевшись у входа в скудную форму, ещё слегка влажную, Вадим осторожно проник в пульсирующее стальное чрево Билдинга. Следуя ритуалу, вполголоса поздоровался с каждым, с особо заслуженными – обменялся рукопожатиями. Затем протиснулся к своему месту, где уже минут десять пыхтел за двоих его бессменный напарник, Арон, – мрачноватый силач, фанатично преданный билдингу и уважавший людей пропорционально размерам их бицепсов. Впрочем, ещё существовала такая разновидность как женщины (не билдерши), но к этим Арон относился сугубо утилитарно, без лишних сантиментов.
Вообще, здесь собралась любопытная коллекция типов – такие теперь только в подполье сохранились. Пока и за него не принялись всерьёз, ибо кто же потерпит под боком эдакий рассадник?
Как Вадим и надеялся, мощные потоки крови, разгоняемые по телу Билдингом, вымыли болезненную тяжесть из его головы и сердца. Только он пришёл в себя, как стал немедленно озираться в поисках объекта для любования – обычная его манера, причём не только в зале. И отыскал неожиданно легко, почти сразу: чуть поодаль от Вадима старательно и неумело трудилась незнакомая очаровашка, миниатюрная и нежнокожая словно подросток, с премилой, слегка шкодливой мордашкой. Толика азиатской крови добавляла ей смуглоты и своеобразия, а особенно умиляла припухлая верхняя губка. В самом деле, девчушка была хороша! Случаются иногда чудеса на свете: без всякой формовки и шлифовки, на пустом, казалось бы, месте вдруг возникают такие прелестницы, к которым трудно придраться даже привередам вроде Вадима.
Впрочем, обычно девиц не хватало надолго: расцветут, ослепят – и завянут. Вот сколько этой пигалице? Хотя бы в совершенных годах? Удивительно, что малышку ещё не заманили на Студию или не подбросили в верха, крепостникам на усладу, или не увели крутари, честно оплатив товарный вид своим покровительством. Чтобы такое чудо – и бесхозное? Наверняка кто-то пасёт её, затаившись неподалёку и готовый заслонить при первых поползновениях. Но глазеть на её формы никто не возбранял? А на большее ты, парень, вряд ли решишься – где уж тебе!..
– Слышь, дистрофик, – неожиданно обратилась к нему девочка, – а ведь я тебя знаю! Разве не ты лет двенадцать тому выступал с эстрады?
– Сколько ж тебе было? – удивился Вадим. – Ты вообще родилась?
– Только не надо мне льстить, – не задержалась она с ответом, дёрнув худеньким плечом. – Лучше научи правильно двигаться я ведь вижу, как ты кривишься.
– Чтобы заработать втык от жрецов? Спасибо, с меня хватит.
– Да они же сюда и носа не кажут… Кстати, меня зовут Юля.
– Работай, Юля, работай. Они всё видят, уверяю тебя.
Словно в подтверждение его слов, из-за зеркала высунулась бородатая физиономия и строго вякнула:
– Вадим, разговорчики!
– Чем лаяться, лучше бы музыку врубил, – отбрыкнулся он. – Или опять уделали систему?
Бородач проворчал что-то невнятное и вновь канул в зазеркалье. Хихикнув, Юля спросила:
– А чего они такими лопатами обзавелись – для солидности? – Она засмеялась и добавила: – Серьёзные!
– Должность обязывает, – откликнулся Вадим. – Ладно, ты сюда болтать пришла?
Может, для этого – кто знает? Вообще выкладывалась Юля не слишком, зато мешалась за троих.
– Работать, работать и работать! – гнусаво бурчала она, потешая соседей. – Не хочешь помочь, да? И ладно. Вот погоди, будешь висеть над пропастью, попросишь у меня подать руку, а я тебе – фиг! Рушься на острые скалы, если такой. То-то я посмеюсь!..
Поневоле Вадим тоже ухмылялся краями рта, однако отмалчивался. При надлежащей строгости эта мартышка вполне могла бы схлопотать по голым ягодичкам – за неуместное озорство. Однако на такую кралю у жрецов вряд ли поднялась бы рука. К тому же прежний фанатизм давно пошёл на убыль, и теперь секта больше напоминала подготовительную базу для молодняка, нацелившегося прорваться в крутари. За дисциплиной следили, и на том спасибо.
А неугомонная кроха уже напевала, тихонько и жалостливо: «От умру я, умру-у, та заховають мэня-я…» И так далее, и тому подобное – её репертуара, похоже, хватило бы на полную тренировку. Удивительно, но никто против этого не возражал, даже жрецы. Что девочка умела, так это нравиться: обаяния – вагон!
Затем всё-таки врубили музыку, но лучше бы этого не делали. То ли жрецы пошли на поводу у невзыскательной публики, то ли у самих подросла смена, но в такие моменты Вадим вспоминал о своём возрасте. В нынешних сонгах от мелодий остался лишь ритм, и тот частенько сменялся сплошным ором, совершенно немузыкальным, зато ошеломительно громким. Ладно, не будем о вкусах, недоумевал Вадим, но что у нынешнего молодняка со слухом-то делается: глохнут помаленьку? Эх, старость, старость – вот и я в ворчуны записываюсь…
Хватанув «мышечной радости» под завязку, до потемнения в глазах и дрожи в коленках, Вадим на остатке сил попинал мешок в углу зала – не столько подкрепляя навыки, сколько проверяя. (Как и ожидалось, навыки оказались в порядке, подключаясь к мускулам по первому же запросу.) Дождавшись, когда из проёма возникнет посвежевший и воспрянувший Арон, втиснулся туда сам. Лаз вёл в крохотную душевую, и согласно здешнему распорядку Вадим мог позволить себе шесть минут блаженства. Однако на первой же по бетонному полу коридорчика зашлёпали лёгкие шаги и в проёме, будто в раме, возникла Юля – совершенно нагая. Впрочем, как и он.
– Ох, прости! – выдохнула девушка, однако не отступая и не отводя глаз. – Наверно, у вас не принято?
Вадим тоже смотрел на неё во все глаза, и непохоже, чтобы Юлю это смущало, – а ведь она из новеньких! Малышка в самом деле походила на подростка, и всё в ней, от пальчиков до ключиц, выглядело умилительно детским. Но губы и грудь уже вполне созрели для поцелуев. К счастью, наружный индикатор Вадима, обескровленный тяжёлой тренировкой, никак не прореагировал на соблазнительное видение.
– Так что? – спросила она чуть нетерпеливо. – Мне уйти?
– Чего уж теперь, – ответил Вадим. – Больше-то друг другу мы всё равно показать не сможем.
Улыбнувшись, Юля шагнула под душ, неосторожно ткнулась в Вадима маленькой грудью.
– Зато теперь у нас вдвое больше времени, – сообщила она, почесав нос о его плечо. – А хочешь, я намылю тебя собой?
– Ладно дразниться-то, – пробормотал Вадим, всё же смутившись. – Пожалела бы старика.
– А чего? Давно хотела выяснить, что за ключики у эдаких шкафов!
– Избыток любознательности приводит к ущемлению носа, знаешь? – назидательно молвил Вадим.
– А «небрежность – причина пожаров»! – парировала девочка.
Как выяснилось из последующего разговора, несмотря на нежный возраст Юля уже могла щегольнуть пёстрой биографией. Открытым текстом она ссылалась на связи с натуристами, шатунами, даже намекала на оргистов. Расшалившись, Юля пожелала некоторые из приобретённых навыков продемонстрировать тут же, однако Вадим отговорился общим упадком сил и недостатком времени. «Ладно, – нехотя уступила она, – тогда уйдём отсюда вместе. Ты далеко живёшь?» Неопределённо усмехаясь, Вадим шлепками выгнал Юлю из-под душа и подтолкнул к выходу. Разглядев её близко и в подробностях, он укрепился в своих подозрениях. Уж очень Юля была ухоженной – от упругих гладких подмышек до младенчески нежных пяток. И ровный загар по всему телу, и ни единого волоска ниже головы, и накопленная за годы сияющая чистота, и брезгливость, с какой она ступала по облезлому полу. Нет, сколько б она ни разыгрывала из себя простолюдинку, это – продукт иной среды. Какой же лопух её сюда притащил?
Всё-таки из храма они уходили вдвоём. Подвал был обширный, запущенный, к тому же имел несколько выходов на поверхность. Вадима слегка раздражала эта игра в конспирацию (было б из-за чего), но правила не им установлены, не ему и отменять. На этот раз он предоставил Юле выбирать путь, а сам шёл следом, наблюдая за ней. После тренировки сонливость у Вадима пропала напрочь, голова прояснилась, и теперь он мог трезво оценить своё новое приобретение – эту самую Юлю. На девушке были потёртые шорты, линялая растянутая майка, едва не спадающая с плеч, и шлёпки – всё. Экипировка на грани фола. Если бы кто из блюстителей заподозрил отсутствие белья, не миновать ей плетей по мягким частям. Собственно, за что? Ведь так и положено в нашем благословенном обществе: наружная пристойность, а чуть поглубже – всегдашняя готовность к разврату. Но что за поступь, господи: как упоительно содрогаются грудки на каждом шаге, как грациозно качаются бёдра!.. Тоже врождённое или научили? Но не за месяц же! Такому надо обучать с пелёнок.
Наконец они выбрались из подземелья и зашагали по гулкому переулку, стиснутыми глухими облезлыми стенами.
– Слушай, – внезапно заговорила девушка, – а ведь ты не похож на дурака!..
Маленькие открытия, надо же.
– Ну почему, – возразил Вадим. – Просто ты не разглядела. Ты же торопыжка, так? Вечно спешишь с выводами!
– Но если ты не дурак, – отмахнулась Юля, – как же ты угодил в здешние прихожане?
– По-твоему, наша вера не истинная? – нахмурясь, спросил он. – Тогда она и вправду ничего тебе не даст.
– А по-твоему, она тянет на веру? – Девушка фыркнула: – Подумаешь, рукомашество и ногодрыжество!
– А слышала ты про жизне-силу, еретичка? Вообще с тобой проводили вступительное собеседование?
Поколебавшись, Юля кивнула, затем повела худенькими плечами: мол, поливали чего-то невразумительного – толку-то!.. Действительно, последнее время жрецы не слишком усердствовали с проповедями.
– Вот ей, собственно, и поклоняются билдеры, – продолжал Вадим. – Прочее – следствие. И если ты наблюдаешь среди них самодовольных здоровяков, то гордятся они не нынешней статью, а тем, что сумели её достичь, начав едва не с нуля.
– И всё? Не больно-то густо!
– Как посмотреть. Кто-то верит в бессмертную душу – вообще, не вдаваясь в подробности. А вот билдеры верят в жизне-силу, полагая её необходимой составляющей души, без которой она не сможет достичь совершенства и просто сохранить себя. А тело – что ж: всего лишь показатель душевной силы. Кстати, по теории билдеров, на пути накопления жизне-силы можно достичь и физического бессмертия. Ибо сказано: «сделаем тело достойным духа» – то есть таким же бессмертным.
– Ну хорошо, а что же всё-таки делается с телом?
– У каждого, чтоб ты знала, имеется отмеренный природой телесный предел, на который он вполне может выйти, если выложится по-настоящему, если проникнется желаньем до самого нутра, если поверит! Мало кто на это способен: большинство гораздо только языками молоть, – а ведь тут вкалывать надо, мучиться, почти истязать себя! Самое забавное, что предел одинаков почти для всех – конечно, завися от габаритов, – но вот приблизиться к нему сможет только верующий.
– Как ты, например? – подколола Юлька.
– Пока я в зале, я верую – истово и всей душой, – подтвердил Вадим. – Однако вне его… В жизни так много любопытного! Кстати, обрати внимание, сколь много в билдинге людей многогранных, почитающих гармонию.
– «Красота спасёт мир»? – хмыкнула девочка. – А почему не сила?
– А что ты считаешь силой? Способность подминать других?
– Покорять, – сказала она со вкусом. – Подчинять. Властвовать!
– Это сила не человека – зверя. А человек силён другим: умением сохранять свою суть – при любых обстоятельствах.
– Опять жизне-сила, да? Как средство защиты от агрессивной среды… Но разве нельзя накапливать её иначе, без этого мазохизма?
– Можно, – кивнул Вадим. – Отнимая у других. Именно «покоряя» и «подчиняя». А ещё: унижая, мучая, убивая. Наверно, так даже можно достичь бессмертия тела. Но не души – это наверняка.
– Бог с ней, с душой, – кто её видел? Но приличное тело мне бы не помешало.
– Мне больше нравятся неприличные, – возразил он. – Как у тебя.
– Просто ты падок на красоток, – самодовольно заметила Юля. – Старый хрен!
– Ну да, мне нравятся красивые люди, – согласился Вадим. – Не только потому, что глаза радуют. Главное: их психику не уродуют комплексы, они не пытаются из себя никого строить – они естественны! Наконец, они любят себя, а потому и другим кое-чего перепадает.
– Ой ли?
– По крайней мере, это относится к девицам. Что до парней, на них больше влияет дефицит силы или роста.
– Послушай, а чего ты уродуешься? – спросила Юля. – Зачем так выкладываться, а? Имеются же препараты – «химия», например. Я-то знаю!
– «Химия» есть болезненный нарост на теле билдинга, – с неохотой ответил Вадим. – А с наростами положено бороться.
– Ты так печёшься о своём здоровье?
– Не в том дело. Понимаешь, препараты дают громадные объёмы, однако и психика ломается. Что было слабостью, становится манией. А хуже всего…
– Что?
– Если честно, «химией» балуются многие – и билдеры и крутари, чаще втихаря. Однако недавно проклюнулись особенные качки, которые не подаются в крутари, но и с билдерами не остаются. Для них мускульная мощь сделалась целью, они свихнулись на ней – по глупости либо из уязвлённого самолюбия. Их так и прозвали: «химичи», – чтоб выделить среди прочих. Где они обитают и качаются, чем кормятся, кто снабжает их «химией» – я лично понятия не имею. И остальные предпочитают держаться от них подальше. Вообще, в обычном состоянии «химич» превосходит билдеров ненамного, но иногда слетает с катушек и прорывается в чудовищную силу, даже внутренне преображаясь в монстра. Кстати, от «химии» не только растут мышцы, но и костяк меняется.
Вадим вдруг замолчал, удивлённо вскинув брови, и даже остановился, будто наткнулся на столб. У тротуара притулился колёсник, изящный как игрушка и совершенно неуместный в этом угрюмом месте. До сих пор на такие машины Вадим мог любоваться лишь со стороны, когда они на скорости проносились мимо, обдавая его выхлопами или каскадами брызг. И увидеть подобное чудо здесь, на заброшенной улице, куда и блюстители без особой надобности не заглядывали, – было таким вопиющим нарушением системы, что Вадим не смог бы пройти мимо, даже если был бы начисто лишён любопытства. Озадаченно оглядевшись, он приблизился к машине, заглянул вовнутрь.
– Слушай, не задерживай, – дёрнула его за руку Юля. – У меня уже яичники ноют – так хочется. Может, завернём в какой-нибудь дворик, если до тебя слишком долго?
– Ну ты проста, малышка!
– А чего? Ещё терять время из-за этой… Ну хочешь, рассажу ей стекло кирпичом?.. А давай, а? – вдруг загорелась она. – Никого же вокруг нет!
Внимание Вадима привлекли педали, тщательно смоделированные под изящные, крохотные, с высоким подъёмом ступни – много ли таких на весь город? Итак, лягушка всё же оказалась царевной!..
Осторожно он взял Юлю за шею, наклонил к самому стеклу, показал.
– Как говорится, недостающее звено, – пояснил он. – Ну что, девочка, будем колоться?
– В чём? – Юля растерянно заморгала.
– Ладно-ладно, сударыня, кончайте-ка свои аль-рашидовские штучки! Не то я в самом деле вышибу стекло и примерю эти педальки на ваши неподражаемые ножки.
Со вздохом девушка коснулась ладонью дверцы, и та послушно скользнула в корпус. Затем Юля опустилась в кресло, и стало понятно, что оно тоже сработано под её стройные формы.
– Садись, что ли, – пригласила девочка. – Прокатимся!
– Знаешь, кроха, – возразил Вадим, – пожалуй, дальше нам не по пути.
– Испугался? – Юля звонко рассмеялась. – Не дрейфь, билдер, – с твоими-то мослами!..
Провокация была дешёвой, однако Вадим внезапно решился и, обойдя машину, сел рядом с девушкой. В конце концов, надо же выяснить, какие пакости готовит она доверчивым билдерам? Не пришлось бы тем менять базу.
– Видишь, – одобрила Юля, – это даже не больно.
И рванула с места, оглашая тихий квартал визгом шин. Попетляв по захолустьям, колёсник вскоре вырвался на магистраль – из немногих уцелевших, куда запрещался въезд грузовикам и служебным колымагам. И тут Юля показала, что такое настоящая скорость. По всему судя, она была водилой со стажем, так что не стесняла себя осторожностью.
Как ожидалось, малышка доставила Вадима в Центр, где он избегал появляться. И вряд ли бы смог – на каждом углу по блюстителю, к чему-нибудь да придерутся. Давненько Вадим здесь не бывал и теперь поразился, насколько всё изменилось. От добротных древних домов, коими по сию пору гордились старожилы, не осталось следа, – как и от показушных строений недоразвитого социализма. Изнутри на Столицу будто наползал иной, новый город, со странными планировками и необычной архитектурой, по-видимому, очень рациональной: без излишеств, но и без глупого скупердяйства, с нездешним размахом, затмевавшим даже грандиозные проекты сталинской эпохи (к счастью, нереализованные). Невдалеке, в самой сердцевине Крепости, исполинским пальцем упиралась в небо телевышка, возведённая ещё до Отделения ценой многих затрат и усилий. Вокруг неё, уже позднее, поднялось громадное здание Студии, словно некий Храм искусств, очертаниями прозрачного купола напоминая муравейник, в хитросплетении ходов которого суетилось несчётное множество букашек. Высоким правильным кольцом её окружил правительственный кремль, по сути представлявший собой толстенную крепостную стену, неприступную с обеих сторон. А уже вокруг кремля разрастались высотные блоки, населённые управителями и разделённые безупречными окружностями и радиусами улиц. Строительство блоков ещё продолжалось, постепенно продвигаясь к беспорядочно наставленным зданиям промышленного кольца, перед которыми возводилась ещё стена, на сей раз настоящая, готовясь окончательно разгородить бывших сограждан. От взбесившегося климата Центр оберегала знаменитая Крыша, прозрачной плёнкой стекая со шпиля Студии по плоским верхушкам кремля и блоков (по слухам, прочности она была необыкновенной). И сам Новый Город строили из такого плотного материала, что тот больше походил на металл. А может, это была разновидность керамики – сродни тем, из которых производят корпуса колёсников и вставные зубы.
Изумлённо Вадим покачал головой: вот это размах, с ума сойти! Кто мог ожидать от наших неумёх? Мне ли не знать, как медленно они ездят – сколько ни запрягай! Как же удалось раскочегарить их до такого?
Через автоматически раскрывшиеся ворота «бегунок» вкатился внутрь одного из блоков, очутившись в просторном тихом дворике. Отсюда в жилые покои «тысячников» вело несколько нарядных дверей – не слишком широких, как будто здешние обитатели заранее страховались на случай бунта. Вообще же колёсников оказалось на стоянке немного, хотя места хватало. То ли развезли хозяев по их ответственным делам, то ли те пока обходились без машин. Конечно, не пешком топали – боже упаси! – но последнее время в Центре всё больше входили в моду рикши. Кстати, нормальная работа и для здоровья полезно. Чем бегать впустую, лучше послужи народу (через его «слуг») за вполне приличный паёк. Вадим и сам подумывал: не наняться ли? По крайней мере, блюстители перестали б вязаться, и к власти поближе, ежели что. Впрочем, его наверняка бы забраковали – как раз поэтому: неблагонадёжен.
Вадим вздохнул, потерянно озираясь.
– Домой хочу, – признался он.
– Довольно лирики! – Юля выключила мотор. – Двинулись.
– Куда? – грустно спросил Вадим. – С родителями знакомиться? А кто они у тебя – «светлости», «превосходительства» или простые народные «благородия»?
Как будто он досконально представлял разницу!
– Предок на службе, возрадуйся, – ответила девочка. – И статус его совершенно не важен… Ну давай, давай, – поторопила она, – выгружайся!
Пришлось покинуть убежище и направиться к ближайшему подъезду. Конечно, придверные были поставлены тут на каждом входе. Но здешний на Юлю с гостем даже не глянул: вышколен отменно или же прикормлен. Неужто и папеньке не докладает? «Кому-то я советовал держаться от «золотой тысячи» подальше, – вспомнил Вадим. – И как раз сегодня. Легко советовать другим!..»
Скоростной лифт вознёс парочку к верхним этажам – беззвучно и бережно, точно правительственный лимузин, – а открылся прямо в квартиру. Впервые Вадим оказался в окружении такой ошеломительной роскоши, вдобавок предназначенной для жилья. Окон, правда, не было, как и балконов, однако воздух в комнатах оставался поразительно свеж, точно в лесу или на берегу водоёма. Тона обивок и покрытий – приглушённые, слегка сумрачные; таков же и свет. А мебель в здешних просторах терялась и вообще выглядела необязательной, ибо её с успехом заменяли неровности пола, сплошь покрытого узорчатым ворсом. Вообще, странным образом жилище напоминало уютную и объёмистую пещеру, оснащённую всеми мыслимыми средствами современного комфорта. И для кого она строилась – для пещерных людей?
– Я заметила, ты неравнодушен к воде? – спросила Юля, разоблачаясь прямо от порога. («Ба – знакомые привычки!») – Так полезли в корыто!
– Мало тебе душа?
– А! – махнула она рукой. – В той вошебойке только грибки собирать.
Следом за девушкой Вадим прошёл в ванную комнату. И это действительно оказалось комнатой, иначе бы в ней не уместилось «корыто» – мраморный бассейн площадью метров пятнадцать, уже наполненный пенящейся зелёной водой.
– Ничего себе! – не удержался Вадим. – Какой же это этаж?
– Двенадцатый, а что?
– А если переборки не выдержат? Тут же тонн двадцать, не меньше!
– Умник! И охота тебе голову ломать?
С коротким визгом Юля бултыхнулась в воду и забарахталась, разбрызгивая пену.
– Ну, прыгай! – крикнула она Вадиму. – Устроим заплыв на дальность.
Сохранности ради тот тоже снял с себя одежду, отнёс в соседнюю комнату. И только затем присел на краю бассейна, щурясь от летящих в глаза брызг.
– Так вот куда уходят народные денежки! – заметил он.
– Утекают, – поправила Юля. – А тебе жалко?
– Кто ж это приготовил? Имею в виду воду.
– Компьютер, глупый! – засмеялась она. – Слыхал о таком?
– Мала-мала, – скромно сказал Вадим. – Слушай, а на кой ляд тебе ходить к билдерам, если всё можно устроить и здесь?
– А публика там занятная. – Девушка перевернулась на спину, разбросав конечности по сторонам, блаженно прикрыла глаза. – Надоели эти худосочные, обтекаемые, жёнообразные. «Мужика б!»
Помимо воли взгляд Вадима шарил по распахнутому перед ним телу. Какого чёрта, в самом деле: всему ж имеется предел!.. Ан нет его – и не надо.
– Но есть же здоровячки и поближе? Взять хотя бы гардейцев…
– Ах, эти! – С пренебрежением она хлопнула по пене. – Дуболомы: делают, что велено, – от сих до сих. Скучно!
– А у нас, стало быть, личности?
– Ну да, вроде тебя. – Она снова расхохоталась, дрыгая ногами, – какая-то избыточная весёлость, натужная. – Лезь сюда, медведище, хватит препираться! Или застеснялся?
«Именно! – вдруг осенило Вадима. – То есть именно, что наоборот. Вот уж чего во мне сейчас ни на грош, так это стеснительности. Часа не знаком, а уже готов с нею в постель. С чего я так раздухарился? Ох, братцы, не к добру это!..»
Резко распрямившись, он исполнил двойное сальто и обрушился в бассейн – к восторгу Юли, столь же чрезмерному. Тотчас она оседлала его, словно Ихтиандр дельфина, и заставила плавать по кругу, за неимением раковины трубя в сложенные ладошки. Кстати, вода здесь плотностью не уступала морской.
– Что в тебе подкупает, – сообщила наездница, надудевшись, – так это расшоренность. Другие бы столько ломались!
– У каждого свои комплексы, – объяснил Вадим, продолжая с удовольствием обновлять навыки брассиста, невостребованные столько лет. – Кто-то вообще боится иного пола, наворачивая вокруг такое!.. Большинство в принципе не прочь приобщиться, но лишь при соблюдении всех протокольных норм, обезопасившись ими и одеждой настолько, будто ведут друг с другом танковую дуэль. В некоторых странах даже любовью, говорят, занимаются в полном облачении, прикрыв лица платками, – словно через амбразуру, представляешь?
– А у тебя что? – поинтересовалась Юля, с комфортом укладываясь на его широкой спине, точно на матрасе-самоходке. – Ну-ка признавайся!
– А я предпочитаю неформальное, естественное общение, – ответил он. – На сей счёт у меня даже имеется теория, частью заимствованная у нудистов, частью основанная на опыте.
– Выкладывай! – снова велела девушка.
– А разве сама ты не замечала, насколько понятней общаться друг с другом раздетым людям?
– Ещё бы не замечать! – хихикнула она. – Чего ж тут не понять? Предельная ясность, куда больше!
– Н-да, – хмыкнул Вадим. – Вот и видно, что у натуристов ты не задержалась. А ведь отсутствие покровов означает не столько приглашение, сколько доверительность. Телесная открытость, как ни странно, облегчает слияние сознаний. Голыши могут представить друг друга намного точней, а затем между оригиналом и его отражением в партнёре образуется резонанс…
– А если я не хочу, чтоб мне «представляли»? – перебила Юля. – Вот ещё! На фиг мне подставляться – с этим твоим «резонансом»?
– Тогда к чему общаться?
– Ну хорошо, – решительно сказала она. – Если следовать твоей логике, то не только телесная открытость, но и телесное слияние должно облегчать слияние душ?
– Вообще-то да, – нехотя подтвердил Вадим. – Однако тут возникает много иных проблем.
– А чего усложнять? – удивилась Юля. – Подумаешь, слияние!.. Пока мы соприкасаемся другими участками, у тебя же проблем не возникает? Считай это обычным межполовым пожатием, только не рук. Или «открытием забрал» – на выбор.
– Понимаешь, это уже другая степень доверительности, – смущённо забормотал он. – Даже иной уровень ответственности. В конце концов, затрагиваются детородные функции, биосовместимость, гигиена, прочее…
Вадим умолк, и сам чувствуя, насколько неубедительно это звучит.
– Ну? – подстегнула Юля, ещё и пятками наподдала. – Так что там насчёт «геенны» – огненной, надо думать? – Она насмешливо хмыкнула: – «Ответственность, совместимость, детородность» – тьфу! Предохраняться надо лучше – проблем и не возникнет.
– Ладно, – уступил он, – можешь считать это персональным бзиком. В моём возрасте позволительна старомодность.
– Ой-ей, чья бы корова мычала!..
– Нет у меня коров, – отказался Вадим. – Безлошадный я. И крова тоже скоро не будет.
Осторожно он перевернулся на спину, позволив девушке перебраться к нему на грудь.
– Чего бы я хотела уметь, – внезапно сказала Юля, и на её мордашке проступила неуместная злость, – так это драться!
– Господи, – изумился Вадим, – тебе-то зачем?
– Моё дело. А сам ты – умеешь?
– Ну так, немножко…
– И что для этого нужно?
– Во-первых, сила, ибо без неё не будет резкости.
– С этим напряжёнка, – вздохнула Юля, с сожалением оглядывая свои члены. – Ноги – куда ни шло: от дурной головы им работы хватает…
– Во-вторых, требуется растяжка. Над ней-то ты трудилась?
– Не возникало нужды, – пожала она плечами. – И без того, если разогреюсь, могу опуститься в шпагат.
– В прямой или в косой?
– В косой.
– Маловато будет – для твоего пола и возраста. Недобор силы можно компенсировать только исключительной гибкостью.
– Чем богаты, – буркнула девочка. Ухватившись за лесенку, она раскидала по стене прямые ноги, пытаясь подтянуть промежность поближе к ней. Просвет оставался небольшой, благодаря природной гибкости, но и не слишком маленький. – Видишь? Это предел.
– Ну, «этому горю я сумею помочь», – в духе народных сказок изрёк Вадим, аккуратно помещая ладони изнутри её бёдер, на затвердевшие волокна. Юля оцепенела в предвкушении, однако больше он не сдвинулся ни на миллиметр. Только прикрыл глаза и сосредоточился, из жарких своих глубин посылая в ладони волны тепла, с каждым выбросом расплавляя одеревенелость её мышц, – пока девушка не упёрлась бёдрами в лестничные боковины, а затем и не просела меж них, почти коснувшись ягодицами прохладных кафельных плиток. Нежные её ноги при этом торчали по сторонам с трогательной беспомощностью, уронив расслабленные ступни, а дыхание заметно участилось, будто немалая доля Вадимова тепла таки угодила в запретную зону, разогрев и её до опасной черты. Пока не поздно, он переместил одну ладонь на узенькую поясницу Юли, вторую – на самый верх её живота. И стал медленно изгибать девичий стан, размеренно курсируя второй ладонью от грудок до гладкого лобка, пока Юля не легла затылком на собственную попку, причём без особенного напряжения.
– Это останется? – спросила девочка, зачарованно на него глядя. – Боже, ты убрал во мне все зажимы – это чудо как здорово, даже не хуже секса!.. Это останется, правда? Ты обещаешь?
– Процентов на восемьдесят, – подтвердил Вадим. – Ну, может, через месячишко придётся процедуру повторить.
– Хоть каждый день! – с энтузиазмом вскричала девочка. – Тоже, напугал! Ты вообще представляешь, чего стоят твои касания? Ты ж, наверно, и лечить сможешь простым наложением рук – точно Христос!
– А он-то почём брал за сеанс? – поинтересовался Вадим. – Впрочем, сегодня и его объявили бы шарлатаном либо запрягли на обслугу Глав, так что лучше не высовываться. И лишней рекламы мне не требуется, имей в виду!.. Ладно, – заключил он, – с растяжкой мы разобрались.
– Что дальше? – спросила Юля с любопытством. – Координация, глазомер?
– Навыки, – ответил Вадим со вздохом. – Координацию-то можно в момент наладить: в конце концов, это лишь вопрос правильной настройки мозжечка – плёвое дело для знающего человека, хотя опасное.
– Вот так просто, да? – хмыкнула малолетка. – Взял и настроил? По-моему, ты замахнулся на божественное творение!
– Наладить всегда проще, чем сконструировать, – главное, разобраться с устройством. Пока не будем касаться твоей бессмертной души – бог с ней…
– Именно, что Бог! – поддакнула девочка.
– Но что есть твоё симпатичное тельце, если не подобие герметичного и многофункционального вездехода, без которого душа не смогла бы существовать в нашем мире? Как у вездехода, в нём есть свои движители – мускулы; свои камеры и локаторы – глаза и уши (не считая прочих датчиков); своя электропроводка – нервная система; и даже собственный бортокомп – мозг, через который душа управляет телом. И всё это можно наладить: чтобы чувствительность сенсоров стала выше, чтобы напряжение в сети возросло, а провода не разъедала ржа, чтобы не искажались и проходили быстрее сигналы, чтобы не барахлил комп, – да мало ли? Но вот рефлексы, автоматизм, бездумность реакции обычно требуют тренировок, длительных и упорных.
– А не обычно? – сейчас же ухватилась Юля.
– Ну, если воспринимать это без лишнего пиетета… Что есть навыки, как не набор двигательных программ, накрепко усвоенных подсознанием? Стало быть, в принципе их можно записать туда напрямую… чего тебе, конечно, хочется, да?
– Ещё бы!
– Ну да, за сеанс получить то, над чем другие бьются годами!.. Видишь ли, это может потребовать от нас слишком многого.
– В чём же дело? – с готовностью откликнулась девушка. – Если только в «другой степени доверительности», то я уже говорила: никаких проблем! На полное твоё усмотрение.
– «Чего усложнять», да? – хмыкнул Вадим. – «Межполовое пожатие» и так далее… Но если воспринимать всё настолько просто, при чём здесь доверительность? Как говорится, «ещё не повод для знакомства».
– Тогда хотя бы отрегулируй мне мозжечок, – неохотно уступила Юля, – если не желаешь вправить мозги.
– Это – пожалуйста.
Обхватив ладонями её изящную голову, Вадим снова сосредоточился, проникая вглубь незримыми щупами. Давно не упражнял он эти способности ни на ком, кроме Алисы, – не из одной осторожности, просто потребности не возникало. Но от Юли ему не захотелось таиться, и почему не сделать пары шагов навстречу, когда девочка готова пройти остальное? Если уж загружать кого опасными знаниями, то в первую… голову… тех, кто слабее. И действительно, это не заняло много времени.
– Ну вот, теперь сможешь угодить противнику в глаз с первого плевка, – сказал он, отпуская её перенастроенную голову. – Жаль, ты не плюёшься ядом.
– На крайний случай сойдёт и лезвие, – зловеще откликнулась девочка. – Видала я в одной киношке!..
– Они покажут – лишь бы эффектней! – хмыкнул Вадим, мысленно содрогнувшись: и вправду, не обернулся бы его подарок зияющими глазницами. В метаниях на точность совершенная координация вполне может заменить мастерство.
Затем он прогулялся пальцами по её позвоночнику, хрупкому как у ребёнка, тщательно обрабатывая каждый сегмент. Потом уже огладил всё тело Юли, стараясь не пропустить ни одной нервной дорожки, насколько он чувствовал их под тонкой кожей.
– Вот и всё, – сказал Вадим. – Поосторожнее с этим!
– Да не врёшь ли ты? – внезапно усомнилась Юля. – Чтобы это было так просто, так сразу!
Сорвав с пальца перстенёк, она швырнула его в сторону пузатой бутылки с вином, припасённой в углу, – не ощущая, как на протяжении короткого взмаха её тело словно бы само, отдельно от сознания, оценивает вес и размеры снаряда, определяет оптимальную траекторию полёта, соизмеряет её с направлением разгона и силой броска. А в результате всех этих сложных подспудных расчётов перстенёк влетел точнёхонько в горло, коротко звякнув.
– Это случайность! – тотчас объявила девушка и потянула с руки второй перстень – последний. В отличие от Алисы, она не злоупотребляла украшениями.
– Побереги цацки, глупая, – хмыкнул Вадим. – Иначе придётся пить до дна.
Всё-таки она повторила попытку, снова играючи угодив в бутылку, и залилась злорадным смехом, будто избавилась от неприятного презента. А на бутылку больше не взглянула, словно из брезгливости.
– А с рефлексами не выйдет, – вредничая, объявила Юля. – Полная безнадёга! Не усваиваются они мной – сколько раз пробовала.
– Здесь не пробовать надо, – возразил он, – а вкалывать. Из месяца в месяц, из года в год. Способна ты на такое?
– Была охота уродоваться!
После купания девочка потащила Вадима в столовую, где вывалила перед ним груду припасов и, рассевшись на его коленях, принялась потчевать деликатесами, до сих пор знакомыми ему больше понаслышке. Со странной заинтересованностью она выспрашивала гостя об ощущениях, но сама почти не ела. Затем очередь дошла до бочонка с вишнёвым ликёром, и Юля заставила Вадима пить наравне с собой, а тут она себя не сдерживала. В отличие, видимо, от девушки, Вадим выпил столько впервые в жизни, однако сохранил ясную голову – опять же в отличие от Юли. Быстро опьянев, она погрустнела и принялась жаловаться на обиды, накопленные за недолгую, зато насыщенную жизнь. А между делом, будто по рассеянности, закручивала тело в немыслимые узлы, похваляясь обретённой гибкостью и охотно демонстрируя что угодно, кроме стыдливости. Он выслушал полный перечень подонков, встреченных Юлей на тернистом пути, в подробностях ознакомился с мнением Юли о её предках, родичах, знакомых, а также человечестве в целом. Под конец Юлю развезло окончательно, и она позорно разревелась, а затем уснула у него на груди, будто тучка из песни.
Вадим перенёс её на невиданную водяную постель, даже снабжённую пультом для регулировки температуры и натяжения ворсистого покрытия, и долго сидел рядом, осторожно гладя по голове. Только сейчас, любуясь умиротворённой мордашкой, он разглядел, что девушка в самом деле только-только выбралась из подростков, а стало быть, моложе его втрое и, по совести, вполне годится ему во внучки. Господи, во сколько ж они теперь начинают, если хотя бы половина из того, чем она здесь похвалялась, – правда? «Втрое старше и втрое тяжелей, – с раскаянием подумал Вадим. – Называется, нашёл себе ровню, справился! Нет, уж лучше жить воспоминаниями…»
Однако от другого искушения удержаться не смог: ещё разок проверить своё новое качество – прогнозиста. Обеими ладонями, едва касаясь, Вадим обследовал её небольшое вытянутое тело от носков до макушки, затем прокатился по нему повторно, задерживаясь на подозрительных местах и всё с большим упорством понукая сознание на прорыв. Потом, для надёжности, добавил третью проходку, уже ощущая, как наливаются тяжестью виски, как холодеют ладони и ступни, как покрывается испариной лоб. На четвёртый раз Вадима бы не хватило, да и вряд ли это было нужно.
Сейчас он смотрел на Юлю без всякого умиления, почти с испугом, массируя ноющие запястья, и только пытался понять, чего именно он боится: саму девочку или за неё… или того, что у него наконец «поехала крыша», как он грозился давеча Тиму. Во всяком случае, симптомы тут обнаружились те же, что у Алисы, только шея была в порядке. Глаза и промежность – главная опасность. То ли повышенная уязвимость (изнасилование, ослепление?), то ли, наоборот, угроза. Но вот кому, как, когда?.. Чёрт!
Напоследок он прогулялся по здешним комнатам, подозревая, что когда-нибудь это может пригодиться, и в одной наткнулся на лестницу: оказывается, ко всем прелестям квартира была двухэтажной. Поднимавшиеся к потолку ступени покрывал столь толстый слой ковролина, что они смахивали на диванные валики, а это навевало странные мысли. Наплевав на условности, Вадим исследовал второй уровень и обнаружил там запертую дверь, словно бы в замке у Синей Бороды. Забавные ассоциации, правда?
Спустившись к Юле, он накрыл её раскидавшееся тело махровой простынёй. Затем бесшумно оделся и с облегчением ретировался. Хотя бы на этот раз ему предоставили решать самому.
3. «Ты не вейся, чёрный ворон»
Не без сложностей Вадим выбрался из Центра – хотя всерьёз к нему не вязались, ибо следовал он всё же наружу. А за недостроенной Стеной сразу упёрся в шоссе, рыкающее многими колёсниками. По нынешним временам оно стало едва ли не самой оживлённой губернской трассой, вплотную огибая закрытый для большинства Центр. Катались по ней теперь все: от управителей до крутарей, – и время было самое разъездное, ибо к вечеру почему-то активизировались и те и другие. Блюстителей тут тоже хватало, поэтому Вадим дисциплинированно направился мимо охраняемой гардейцами стоянки к ближайшему подземному переходу, узкому и замызганному, сохранившемуся ещё с довоенных лет. Но притормозил, лишь только в него вступил.
Затеняя свет, коридор перегораживала плечистая рослая фигура, и крепостные породы она не напоминала даже отдалённо. Здесь такие уже повывелись – ну, почти. Это был словно пришелец из параллельного мира, который существовал рядом с привычным, однако не пересекал его ни в одной точке. Добротный, детально укомплектованный наряд выдавал в нём крутаря, причём из авторитетных. В общем-то ничего опасного: крутари были заносчивы и самолюбивы, однако крепостных задевали редко – конечно, если у тех хватало здравомыслия и проворства вовремя уступать дорогу. У Вадима обычно доставало обоих качеств, но сегодня пришелец вдруг сам снизошёл.
– Ха, – поразился он, – так это ж Лось – сколько лет!..
Теперь и Вадим признал Валентина, точнее Валька, – прежнего приятеля по секции билдеров, канувшего невесть куда ещё до того, как она превратилась в секту. С тех давних пор худощавый юнец заматерел и раздался едва ли не вдвое, светлые волосы отросли до плеч, а пышные усы воинственно торчали по сторонам, будто у заправского бретёра. Лицо стало жёстче, взгляд – надменней. Однако на Вадима он взирал с прежней добродушной ухмылкой.
– Слушай, ты даже помолодел, – произнёс Валёк дежурную фразу. – Как твои дела, старичок?
– Как и раньше, – отозвался Вадим. – А ты как?
– Ничего, цвету. – Крутарь слегка развёл руки, словно приглашая любоваться. – Видишь?
– Впечатляет, – согласился Вадим. – Где так раскачался, Валёк?
– Не поверишь – в тюряге! – хмыкнул тот. – Подставил один дурик, теперь сам не рад… Кстати, зовут меня Валет, можно даже Вольт, – пошла, понимаешь, мода на звучные имена. – Он посмеялся снисходительно. – А ты всё с этими чудиками, с билдерами? Забавные ребята, ей-богу. Сейчас мослы в большой цене, и кого стричь – тоже найдётся. Это ж навар – на порядок!.. Хочешь, поспособствую, пристрою по старой дружбе? Я ж помню, какой у тебя удар – мешки срывал, кожа лопалась! А сейчас, гляжу, ещё и прибавил.
– Нет уж, спасибо, – покачал головой Вадим, неловко улыбаясь, – одно дело по мешкам лупить… И знаешь: большие доходы – большие невзгоды. Вот радости от них куда меньше. Я ведь и так «лежу под пальмой», как туземец из анекдота.
– Ты ведь ещё в Крепости, правильно? – (Вадим кивнул.) – Думаешь, там сейчас жизнь? Нет, милый, там – прозябание. Настоящие дела делаются на воле, у крутарей. Пока мы в тени, да, – но ведь не всегда же так будет? И тогда представляешь, какая у нас набежит фора!.. Чтоб ты знал, нынешние Главы только пыжатся много, а на деле давно ничего не решают. Вся сила у нас, и пусть только посмеют вякнуть – живо с кресел полетят!
– Я-то о них не заплачу, – сказал Вадим. – Только знаешь, ваши крутарики мне тоже не по нутру: слишком многое там замешано на диктате. А ну как те же повадки да в масштабе губернии – спасибо, это мы уже проходили!
– Было б предложено, – легко отступился Валет. – В случае чего ищи меня в старом порту – там у нас вроде базы.
– Слушай, старина, – внезапно спросил Вадим, – а ты ничего не знаешь про мясорубов? Всё-таки и вы птички ночные, могли столкнуться.
– Что мне до них? – пожал плечами крутарь. – Они ж ко мне не лезут?
– Ну ходят же слухи!
– У нас не принято трепаться впустую, – снисходя, сообщил Валет. – Сведения денежек стоят. – И вскинул приветливо руку: – Бывай, Вадичек!
Вразвалку он двинулся по тоннелю дальше, наверное к стоянке, а Вадим направился в свою сторону, обдумывая услышанное. Либо Валёк сильно переменился с прошлых лет, добрав деловитости, – либо опять выдаёт желания за реалии. Чтобы крутари и впрямь заправляли в губернии – нет, это ни в какие ворота! Но вот чего Валет тут делал и почему гулял без колёс, точно простой? Ещё один «аль-рашид»? Н-да, «тайна сия велика есть».
Сегодня Вадим отправился по адресу, во всеуслышание объявленному Нонной, – благо это было по дороге. Вообще, если бы какой надсмотрщик взялся отслеживать его маршруты, Вадиму могло б не поздоровиться. Что за странный интерес, в самом деле? Ладно бы глазеть на свежие, ещё парные останки, но вот к чему, брат Смирнов, эти попытки расследования – кстати, довольно жалкие? Ну чего ты там разглядишь, после всех? А не набираешься ли ты, стервец, опыта для будущих кровавых дел? Или, может, к прежним причастен? Ничего ведь не происходит без причины, а какая тут твоя корысть? «Покатаюся, поваляюся, Ивашкиного мяса поевши…» Н-да.
На сей раз ареной действия был выбран запущенный окраинный дворик, стиснутый глухими стенами старых зданий. Внутрь вела единственная дверца, обычно запираемая здешним дворнягой. Ещё в паре мест дома соединялись заборами – высокими, однако вполне преодолимыми для сильного и ловкого человека… скажем, любого из крутарей. То есть пути отхода для убийцы были запасены. (Случайно или намеренно – другой вопрос.) Сейчас дверца оказалась открытой: не из-за ночного кошмара, но потому, что скобы для замка вывернули с корнем. И уж с этим справились бы немногие – во всяком случае, за себя бы Вадим не поручился.
Разумеется, несчастная жертва не стала бы по доброй воле забираться в такое угрюмое место, даже чтобы пописать, – её сюда затащили, живую или мёртвую, и уже здесь разделали под орех, забрызгав кровью камни, траву, мусор, штукатурку. А первым это увидел как раз дворняга, привлечённый сорванным замком, и он же вызвал блюстителей, хотя бы сегодня подкативших к месту убийства в числе первых. Посторонних через калитку больше не пропускали, пока не увезли собранные куски, так что набежавшим зевакам только и осталось, что поглазеть на вынос останков. Затем они (зеваки) живенько разбежались по службам, а вечером любоваться уже было нечем – если не считать обширных бурых пятен, в которых ещё надо распознать высохшую кровь. К тому же блюстители натянули поперёк проёма запретную ленту, отпугивающую крепостных не хуже красных флажков. Короче, кроме блюстов злосчастный дворик топтали немногие, а это прибавляло Вадиму шансов. Притом сегодня, после хорошей нагрузки и внепланового балдежа («Ах, Юля, Юля!»), у него и сил было побольше.
Аккуратно прикрыв за собой дверь, он стал прокручивать обычную рутину, переступая по двору маленькими шажками и старательно таращась под ноги, будто надеялся обнаружить в земле клад. «Конечно, идиотизм! – сердито признал Вадим. – Почему каждому не заниматься своим делом? Беда в том, что как раз за это дело никто браться не хочет. Ещё бы: граждан у нас много, а государство – одно. (Как там у Ключевского: „Государство крепнет, народ хиреет“ – краткая история России.) Вот если б пришили кого из Глав!»
Вокруг было тихо, почти безлюдно, и постепенно у Вадима включались его экстра-чувства, а мысле-облако, съёжившееся к вечеру для лучшей защиты, вновь обретало нужную подвижность, прощупывая поверхность там, куда смотрели глаза. Следов по-прежнему возникало слишком много: блюстители набегались тут, собирая останки. Но по крайней мере, они были обуты по форме, и это облегчало поиск. А дворняга, как выяснилось, даже не заходил внутрь – видимо, хватило впечатлений на расстоянии. Так что все прочие оттиски – наши. Осталось только разыскать.
Вадим наткнулся на них почти в самом центре и невольно присвистнул: эх, ничего себе! След глубоко впечатался в грунт, намекая на немалый вес, и длиной был сантиметров сорок. Это ж какой рост, если в пропорции, – под три метра? Второй отпечаток нашёлся в метре от первого и, конечно, ничем тому не уступал. Предполагалось, исполин стоял тут как влитой, широко расставя ноги, и разрывал добычу в клочья, так что куски разлетались по двору, словно от смерча? (Судя по брызгам, шлепки были неслабыми.) Господи, зачем – из бешеной и слепой ярости, от бьющей через край силы, от зверского, не знающего удержу голода? Ну ладно бы только перекусил, ещё можно понять, – бесчинствовать на кой ляд! И как он угодил сюда – единственным прыжком, прямо от калитки, да ещё с грузом в руках? С ума съехать…
Опустившись на корточки, Вадим исследовал оттиск, запоминая во всех деталях. Очертания были вполне человечьи, громадная нога даже была обута, однако ребристую и, наверное, толстую подошву явственно продавили концы пальцев, загнутых в крючья, а несуразные ногти и вовсе выступили наружу. Закончив дело, убийца с такой же мощью оттолкнулся и опять сиганул – судя по углубившимся когтистым носкам, вон к тому заборчику, метров эдак на десять. Добро пожаловать в ад!..
Качая головой, Вадим приблизился к забору и в самом деле обнаружил здесь вторую пару оттисков, столь же впечатляющую. («Я не хочу идти пешком, я заскочу одним прыжком!») Подпрыгнув, он вскарабкался наверх и там, на старом гладком бетоне, ясно различил последний отпечаток – гигантской растопыренной ладони, мокрой от крови. Словно росчерк мастера на шедевре. И уж его блюстители точно не видели.
Дальше начинался асфальтированный тупичок, выводящий на людную улицу, а там следы наверняка затоптали – даже собака бы их не взяла. Вот ежели бы утром, до общей побудки… «Ну хорошо, – представил Вадим, – а вдруг, на свою голову, я его всё-таки догоню – чего он со мной сделает? Устроит ещё один кровавый фонтан? На фиг, на фиг…»
«Интересно, – подумал он, – может ли в кошмаре присутствовать логика, или следует его принимать как данность? Господи, ну почему я не взялся за это пораньше? Данных, данных не хватает!.. Отчего, к примеру, мясорубки учащаются с каждым месяцем, даже с каждой неделей: убийц стало больше или жертв? А может, суть в том, что полуночникам расширяют дозволенное время? И тоже от середины, как нарастает, ночь от ночи, период затмения забугорных передач, – собственный комендантский час, надо же!.. Ладно, к дьяволу убийц: им с ним самое место, – но вот о чём думают жертвы (если думают), когда отправляются в ночное? Что влечёт их во тьму – после стольких смертей, о которых они не могут не знать? Что твердят они перед выходом: чур меня, чур – только не я! Это обычная бабская дурь или тоже сродни мании: рок, фатум? Ведь если вывести за черту все случайности, мистификации, накладки, то проступает ещё закономерность: как правило, убивают девиц (не девственниц, нет), незамужних или без устоявшихся связей. Понятно, что другие-то вряд ли станут разгуливать по пустынным и тёмным улицам, да и спать редко ложатся в одиночку, – хотя есть гулёны вроде Алисы, которые и при живом муже не очень стесняются. Но у мясорубов словно бы чутьё на голодных либо ненасытных женщин, они отыскивают тех даже в постелях, а не только бьют влёт, когда ночные бабочки спешат к огонькам. Причём наших убийц привлекают не обычные труженицы постельного фронта с бесчувственными мозолистыми дуплами, им подавай истинных блудниц – вкладывающих в разгул душу, истекающих от желания соками!..»
С вершины забора Вадим ещё раз оглядел двор, затем прикрыл глаза и медленно втянул ноздрями воздух, пытаясь вычленить хоть что-то из здешнего букета. Над привычными дворовыми ароматами витал жуткий дух тлена и смерти, но пробивался – едва-едва, на грани восприятия, – ещё один запах: не вполне человечий, но не звериный. Столь же странный, как обнаруженные Вадимом следы. Что за новая порода? Во всяком случае, его не лишне запомнить: вдруг встретимся на узкой тропке?
Спрыгнув в переулок, Вадим нехотя вернулся на одну из хоженых Крепостных троп, вливаясь в неиссякший ещё людской ручеёк, и без дальнейших приключений добрался до общаги. На проходной ему показалось, что энтузиастка-вахтёрша затеяла отмечать возвращения жильцов (по собственному почину или кто надоумил?), и Вадим не отказал себе в удовольствии задержаться и поддразнить стервозную будочницу, словно ту «злую собаку», хотя как раз с псинами никогда такого не делал.
Вечером его снова призвала Алиса, и опять Марка в квартире не оказалось: совсем бедняга замотался на службе – с новыми-то обязанностями. Неудивительно, что жёнушка скучает.
На этот раз Алиса не спешила подвергнуться обычной экзекуции. Усадив гостя на диван, она упорхнула на кухню и тут же вернулась, катя перед собой столик с яствами. Вадим наблюдал за ней с удовольствием, но и с опаской: чёрт побери, их что, специально обучают такой походке? Это ж погибель для мужиков!
Расположившись в тревожной близости, женщина разлила по чашкам кофе (настоящий, не какой-нибудь заменитель!) и опять принялась разглядывать его, точно картинку.
– Что-нибудь не так? – поинтересовался Вадим. – Опять я не по форме?
– По форме, по форме – shut up!
Впрочем, он и сам беззастенчиво пялился на Алису, ибо сегодня на ней был прозрачный пеньюар, за которым все её неописуемые прелести и рассеянные по телу побрякушки выглядели словно экспонаты под выставочным стеклом: всё на виду, однако не потрогаешь.
– «Лучшее украшение девушки – скромность и прозрачное платьице», – произнёс Вадим, ухмыляясь.
– Сам придумал?
– Это из «Дракона» Шварца, – сообщил он и, поднатужась, добавил: – Действие второе, странички эдак четыре от начала.
– Тянет тебя на запретное!
– А я сладкоежка, не знала?
И в подтверждение хорошенько приложился к пирожному, благо оно того стоило. Как и кофе. У каждого свои слабости.
– Вадичек, – заговорила хозяйка, – скажи как другу, откуда берёшь свои мелодии?
– Сочиняю, – ответил он удивлённо. – А ты что вообразила?
– O’key, – сказала Алиса, подумав. – Как сочиняешь?
– По-разному.
– Но как приходят к тебе новые темы?
– Иногда во сне. Вместе со стихами. В готовом виде, словно подарок небес. А у тебя такого не бывает?
Впрочем, подобные сны давно его не посещали. И все мелодии за эти годы покрылись плесенью. Этот нечаянный дар неумолимо отходил в прошлое, а посильное сопротивление могло только продлить агонию. «О вдохновение, приди!» – Вадим тихонько вздохнул.
– Вадик, – судя по всему, Алиса колебалась, – скажи… А за границей ты не бывал?
– Нет, – засмеялся он. – Не был, не состоял, не привлекался. Упаси нас бог и Основатель! Если бы даже захотел…
– Вадик, Вадик, – удручённо она покачала головой, – огорчаешь ты меня. С таким талантом, с твоей внешностью – и прозябать в спецах. А ведь ты мог бы стать лицедеем. Или бардом. Это ж уровень!
– Ну-ну, милая, куда мне так высоко – голова закружится.
– Если уж тебя одарило небо… Нельзя быть таким эгоистом, Вадичек, стыдно! Надо отдавать себя людям.
– Как Данко? – Вадим хмыкнул, вспомнив предостережение Тима.
– А какие у них покои, какие пайки – ты бы видел!
– Да какие, господи? – Он презрительно фыркнул. – Подумаешь, на категорию-другую выше!
– Конечно, с управительскими не сравнить, – согласилась Алиса. – Так ведь и заслуг перед обществом у них больше.
– Откуда знаешь?
– Это очевидно!
– Серьёзно?
– Ну, я ведь вижу, сколько вкалывает Марк.
– И сколько?
– По крайней мере, дома почти не бывает.
– А стало быть, всё это время «отдаёт себя людям», да?
– Но если к нему благоволит начальство, значит, он чего-то стоит?
– Человек стоит ровно столько, сколько за него согласны платить другие, – сказал Вадим. – Прочее от лукавого.
– Вот Марку и платят…
– Потребители? Или начальство? А оно само где разжилось? Вот когда купля-продажа начнёт осуществляться напрямую…
– Ну, знаешь! – возмутилась женщина. – Тогда любой горластый пацан сможет…
– И пусть. Тебе завидно?
– Так ведь несправедливо!
– Кто это определил – управители? Конечно, они себя не обидят! А если от них больше вреда, ты не задумывалась? Вообще, это смахивает на грабёж.
– С чего ты на них зол, Вадичек? – укусила Алиса. – Тебя что, тоже ограбили?
– Если б только ограбили! – ответил он. – Перекрыли все ходы, сволочи, дышать не дают… А вот тебя комсомол испортил, – неожиданно заявил Вадим. – Делать ничего не умеешь, зато других поучать – «всегда готовы»! Кабы тебе не подфартило с вывеской…
– Но ведь подфартило?
– И она давно бы поблёкла…
– Если б не ты, верно?
– А хочешь, проверим?
– Что ты! – искренне испугалась женщина.
– Ладно, милая, расслабься.
– Обещаешь? Ну скажи!..
– «Don’t worry, – сказал Вадим. – Be happy».
Он раскупорил бутыль – не обычной медовухи, а высокопробного бренди, давно исчезнувшего из обычных кормушек, – и налил женщине полный бокал, хотя видел, что она и так на взводе.
– Подпоить меня хочешь? – Алиса засмеялась, вздымая груди – Вадим ощутил это плечом. – Коварный! А себе?
– Ты же знаешь: после тренировки не приемлю. А тебе надо, верно?
Алиса потянулась за бокалом, и её грудь, скользнув по плечу Вадима, легла ему на руку. Зрелище, открывшееся в вырезе халата, стоило многого. Такое по тивишнику не увидишь.
– Всё же ты глупый, – сообщила женщина, выпрямляясь. – Подобной Студии нет ни в одной губернии. Где ещё творить, как не у нас? Там собрано лучшее, что есть в Крепости, – эффектные девицы, обаятельные мужики, к тому же умницы. И то, что мы делаем…
– Shit!
– Ну, ты! – Алиса куснула его за ухо. – Выбирай выражения, honey, – если не хочешь, чтобы порвали пасть.
– Алисонька, – сказал Вадим, – перед вами стоит сложнейшая задача: надо делать программы настолько занятными, чтобы не тянуло на другое; в то же время они не могут быть яркими – иначе увлекут чёрт-те куда. Выполнить её можно только при отсутствии конкуренции, в условиях абсолютной монополии. Но тогда зачем выкладываться?
– Of course, программы должны быть идейно выдержанными и высоконравственными, особенно для низших… – Женщина осеклась, с опаской глянула ему в лицо. – I mean…
Вадим рассмеялся:
– Да не тушуйся так – будто я не знаю про спецканалы!
Она выдохнула с облегчением и продолжала:
– Ну правильно, мы обязаны учить зрителей, вести их в должном направлении…
– Поднимать до себя, – подсказал Вадим.
– Yes – и поднимать! В конце концов, для того мы поставлены. Мы ведь знаем больше других, лучше понимаем жизнь…
– Во-первых, кто вам сие сказал? – спросил он. – Во-вторых, если ты всё же права, кто в этом виноват?
– Guilt? – удивилась Алиса. – Странно ты ставишь вопрос…
– O’key. – Вадим решительно включил тивишник и удивлённо произнёс: – Оп-ля!
Оказалось, Марка уже переключили на канал «золототысячников», а Вадим даже не знал, что сюда подведён такой кабель.
– Ладно, так даже наглядней, – сказал он. – Всё же не явная халтура: для себя старались, верно?
Здесь тоже шла постановка, только не беспросветно кондовая, как по КОПу, а словно состряпанная из нескольких забугорных фильмов, там-то давно отошедших, – Вадим даже узнавал сюжетные ходы, слизанные один в один. Правда, исполнение было местное.
– Вот взгляни, – продолжал Вадим. – Ну, я понимаю, при нашей скудости не разгуляешься, и не требую многого ни от декораторов, ни от спецов – ладно, технобаза не тянет, проехали… Но ведь и в прочем – дешёвка! Хотите вешать лапшу на уши – хотя бы делайте это достоверно, захватывающе, весело. А это что? Нехилые ж актёры, а играют, будто речуги толкают. Ну, с выражением, да… хорошо поставленными голосами. Так ведь не на трибуне, здесь жизнь нужна!.. Значит, плох режиссёр, если не смог их раскрутить, – а как не быть плохим при таком тексте? Ты вслушайся – это ж белиберда, примитив! Вдобавок и скукота. А оператор – вглядись!.. Попросту стал в сторонке и крутит шарманку, пока другие тянут мякину. Какие там наплывы, акцентирование, игра теней, подбор красок – о чём ты! И не говори, что у нас не хватает умельцев – просто всплывают не они, а такие вот головотяпы… Система!
Алиса заглянула в свой бокал и вдруг рассмеялась:
– Ой, а у меня пусто!
Похоже, заряд пропал впустую. И вправду, кому это надо: «есть у меня другие интэрэсы». Пожав плечами, Вадим налил ей снова и спросил:
– Слушай, beauty, а с чего ты так за меня взялась?
С минуту Алиса молчала, потягивая бренди.
– С чего, с чего… Переезжаем мы скоро – вот с чего, – сказала она наконец. – Подлей ещё, а?
– И далеко переезжаете? – спросил Вадим, выплёскивая в бокал остатки.
– В Центр, конечно. Положение обязывает, ничего не попишешь.
– И то – подзадержались вы среди нас, грешных!
– Не ехидничай, дурачок. Кабы не твоя лень, и ты не жил бы в халупе. У нас все пути открыты.
– Для задолизов, – не удержавшись, буркнул он, но Алиса, к счастью, не расслышала.
– Вот заведутся у тебя дети, – продолжала она, – чего им скажешь?
– Тараканы заводятся.
– А всё-таки? Когда дети начинают стыдиться нищих родителей…
– Конечно, лучше, когда они спрашивают: папочка, а почему ты стал такой сволочью?
– Подумаешь! Вот Марка таким вопросом не смутить.
– Ещё бы! У него и детей, скорее всего, не будет. Зачем ему? Он и без того отлично вписывается в Систему.
– Знаешь что, – обиделась Алиса, – давай-ка сменим тему!
– Давай, – согласился Вадим и невинно спросил: – А правда, что Режиссёр ввёл на Студии право первой ночи?
Алиса рассмеялась, не вполне убедительно, и заявила:
– Вообще, хватит о делах – надоело!
– Давай о другом, – покладисто сказал он. – О чём?
– Чего-то я полнеть стала.
– Живёте слишком сытно. Перевести бы вас на пару категорий ниже…
– Ну не будь злюкой! Чего мне делать?
– Я же давал упражнения – мало?
– А может, лучше почаще массировать?
– Тебе-то, конечно, лучше, – подтвердил Вадим. – А что у меня силы на исходе, тебя не колышет?
– Ну, на это-то тебя хватит, – уверенно заявила она. – Наелся?
– Да вроде.
– Тогда отрабатывай!
Похотливо улыбаясь, женщина выпрямилась, одними кистями потянула за просторные рукава, и пеньюар соскользнул с её плеч – убийственное зрелище, хотя и частое.
– Безжалостная ты мадам, Алиска, – укоризненно заметил Вадим. – Тебя б в стриптизёрши. Эх, будь я моложе!..
– Не прибедняйся, Вадичек. Лучше смотри на меня, смотри внимательно – я вся тут. Хочешь: встану, повернусь?
– Ради всех святых – не надо! – взмолился он. – Кстати, а где твой благоверный?
– Предупредил, будет поздно – может, к утру. Ну come on, come on же!.. Запереть дверь?
– Смерти моей хочешь?
Алиса надвинулась на него обнажённым торсом и стала болезненно щипать за бока, приговаривая:
– Противный! Злюка! Противный!..
Возбуждённо смеясь, Вадим закрывался руками, потом завопил:
– Эй, студийка, ты перепутала роли! Для чего, по-твоему, я тебя поил? Чтобы расслабилась. А ты чего вытворяешь?
Энергично работая тазом, Алиса вклинилась между ним и спинкой дивана, со вздохом призналась:
– Жаль мне с тобой расставаться, wolf-ище, правда. Хотя и толку с тебя!..
Положим, здесь она врала. Кожа её была настолько насыщена рецепторами, что от массажа женщина получала удовольствия не меньше, чем от самых изощрённых любовных игр. Конечно, если бы это совместить…
– От pussy-cat слышу, – огрызнулся Вадим.
Привычно скинув рубашку, он пододвинул к дивану кресло и приступил было к работе.
– Не здесь, – остановила Алиса. – Хочу в воде.
– Сегодня у нас что, банный день? – удивился Вадим. – Пошла мода!..
Однако подхватил женщину на руки и перенёс в ванну, просторную и добротную, к тому же недавно отреставрированную. После Юлькиных излишеств она не показалась Вадиму роскошной, и вода заполняла её не столь прозрачная, хотя горячая: ещё с прошлого повышения Марку установили газовый титан. Постанывая от наслаждения, Алиса погрузилась на дно, зато её выдающиеся груди расправились в правильные купола, затвердевшими сосками выступив над поверхностью. Опустив в воду руки, Вадим принялся обрабатывать её размякшую, разомлевшую в тепле плоть, избегая лишь самых укромных мест.
– Иди ко мне, – вдруг позвала женщина, не открывая глаз. – Come, ну? Здесь хватит места обоим.
– Где? – откликнулся Вадим насторожённо. – И кто второй?
– В ванне, глупый! – засмеялась она. – Ну, залезай! Удобней же будет.
– Что?
– Мыть меня. Заодно и сам помоешься.
– Третий раз за вечер? My god, неужто я такой грязный!
– Тогда сосредоточься на мне.
– Это что же, выходит, я пошёл на повышение? – сообразил он. – Раньше мне доверяли только массаж.
– Раньше и Марк не задерживался настолько. Похоже, он больше меня не хочет – и ты его понимаешь, верно?
– Вовсе нет, – сказал Вадим искренне.
– Тогда залезай.
Поколебавшись, он всё-таки разделся и забрался в свободный закуток, сложившись чуть ли не втрое. За годы знакомства они повидали друг друга во всех видах, так что стесняться было глупо.
– Осуществляются мечты, – пробормотал Вадим. – Причём с избытком.
Может, не стоило так вожделеть горячих ванн? Но он же не заказывал совместных!
– Ну расправься, чего ты? – Ухватив за щиколотки, Алиса потянула Вадима на себя, пока они не сомкнулись ягодицами. – Полежи спокойно, проникнись…
– Ждёшь, пока и у меня всплывёт? – поинтересовался Вадим, легонько разминая её икры. – Говорю, сил не осталось даже на это.
– Чем же вы занимаетесь в своём зале?
– Развратом, Лисонька, – а как же! Иначе зачем бы мотались туда так часто?
– Вот таким, да?
Не торопясь, Алиса закинула себе за плечи обе ноги, даже скрестив щиколотки под затылком, и заколыхалась в странной позе, улыбаясь Вадиму с вызовом и благодарностью: ведь это он подарил ей такую гибкость. Причём намного раньше, чем Юле, – лишь только обнаружил в себе эту способность. И хотя на подобные узлы Вадим сегодня нагляделся, роскошные прелести Алисы привносили в зрелище особенную пикантность. Увидеть их сразу и так близко друг к другу, словно собранными в горсть, – да, господа, это впечатляет!
– Ещё немного, – дружелюбно предупредил Вадим, – и твоё сокровище вывернется наизнанку. И на что, по-твоему, это будет похоже?
Сначала Алиса прыснула, видимо, представив картинку, затем надула губы.
– Чудной ты, Смирнов! – расстроенно сказала она. – Вроде и мягкий, и податливый, и уступчивый, но никогда не удаётся дожать тебя до конца. У тебя что там, под слоем ваты, – сталь?
– Пламенный мотор, – ответил Вадим, – вместо сердца. Как у робота.
– У приличного робота в каждом важном месте по моторчику. А с тебя что взять?
– Шерсти клок. Ибо сказано: «от добра добра не…»
– Довольно цитат! – прервала женщина с досадой. – Ты обложился ими со всех подступов, точно минами. Смотри, сам не подорвись!
– Чего тебе не хватает? – удивился он. – Даже если забыть о Марке, вокруг вьётся столько озабоченных: на Студии и по всему Центру, – только выбирай!..
– Стоит мне захотеть, – подтвердила Алиса, – и любой из управителей будет плясать тут на задних лапках. «Золотая тысяча» – ха! Знал бы ты, что за вечеринки закатывают Главы – по блокам или даже в кремле! А сам Первый, в своей резиденции, – представляешь, какие там приёмы?
– Понятия не имею, – сказал Вадим. – И, честно сказать, не стремлюсь.
– Боже, а какие там попадаются самцы! – с восторгом сказала Алиса. – Звери, прямо сейчас из джунглей!..
– Не боишься, загрызут? Звери – они звери во всём.
– Завидуешь, да? Самому-то – слабо!
– Потребуется, я найду чем компенсировать нехватку свирепости – уж ты знаешь.
– А докажи!
– Щас, – сказал он. – Разбегусь только.
Встав перед женщиной на колени, Вадим осторожно развязал живой узел и наконец принялся за дело. Больше Алиса ему не мешала, только подчинялась его умелым рукам, а иногда подправляла – для пущего эффекта. Видимо, сочетание горячей воды и жалящих ладоней действительно пробрало женщину до самых глубин, потому что такого взрыва страстей Вадим давно не наблюдал. Что бы сказал Марк, ещё на лестнице заслышав вопли жены, а потом увидав её в странном единении с массажистом? (Отдаваться ведь можно только старшим по званию, никак иначе, – раздать им последнюю честь.) И кто бы поверил, что между ними ничего не случилось?
Голая и мокрая, Алиса с непривычной заботливостью проводила Вадима до самого входа, без жалости закапав роскошный палас. А затем снова вернулась в ванну – добирать блаженства.
Зато нагрянувший раньше обычного Тим был настроен очень решительно, с порога атакуя хозяина:
– Ну ты, шизоид!.. Чего ты наплёл вчера про свои дурные предчувствия? Впрочем, какими ещё они могут быть – в такой голове!
– Бедняга, – рассмеялся Вадим. – Испереживался весь, да?
Свирепо клацнув зубами, гость обвалился в кресло, хлопнул на стол коробку с половинкой вафельного торта.
– Ну! – восхитился Вадим. – «Сегодня праздник у девчат!»
И только тогда Тим ухмыльнулся.
– Чай хочу, – отрывисто объявил он. – Настоящий, индийский – не нашу полову!.. Алиска снабдила, ведь так?
– А то! – Вадим кивнул под столик, где уже дымился чайник, распространяя вокруг соблазнительный аромат.
– Психолог, – с огорчением сообразил Тим. – Даже время подгадал, когда я прибегу!
– Не только время, – сказал Вадим, кивком же указывая на плоскую тарелку и пару блюдец с ложечками, расставленные по столу, – но и масштаб взятки. Я ведь давно тебя знаю, старичок.
– И чёрт с тобой! Разливай.
Первые глотки они сделали молча, следуя негласной традиции, затем Тим внезапно спросил:
– Что, до сих пор не можешь её забыть?
– Ты о ком? – изобразил недоумение Вадим.
– Ладно, со мной-то можешь не притворяться! Я ведь помню, как разошлись наши тропки, и с тех пор мы словно бредём в разные стороны… к счастью, пока видим друг друга, когда оглядываемся.
– Да ты поэт, старичок! – усмехнулся Вадим. – Чего б тебе всерьёз не заняться стихоплётством – глядишь, сгодился бы на Студии?
– Полный самоконтроль, надо же! – поразился Тим. – И всё же то приключение затронуло тебя до нутра, и вот теперь наружу пробивается…
– Монстр?
– Уж и не знаю, как назвать. Пока ты просто добирал силы и чутья – ещё бы ладно, спишем на странности. Затем принялся исцелять наложением дланей, не говоря о диагностике, – и через это мы проходили, таковые феномены науке известны, хотя не афишируются. Но прорицать! – Тим скорбно покачал головой: мол, даже не уговаривай.
– Моя интуиция тебя не смущает? – спросил Вадим.
– Смущает, и что?
– Ты ведь понимаешь её как обычную способность к анализу, только реализуемую подсознательно, верно?
– Ну?
– А может, мой аналитический талант вырос уже настолько, что я могу прогнозировать будущее?
– Как некий сверхкомп?
– Примерно, – согласился Вадим. – Или другой вариант: представь, что где-то…
– …в тёмном-претёмном лесу, – встрял Тим, – за полями, за долами, за высокими горами…
– …имеется громадный банк данных, куда свалена эта чудовищная груда программ, по которым существует и развивается наш мир, – и стоит там слегка покопаться…
– Боже, Лосина, да ты фаталист! – изумился спец.
– Конечно же, нет – иначе не стоило бы дёргаться. Но почему не поверить в Рок как в некую мировую Программу, суммирующую все тенденции? Это ведь не отрицает свободы воли.
– Хочешь сказать, будто ты сию Программу ощущаешь? Ну, знаешь!
– Разве только я? Любой нормально настроенный разум провидит будущее хотя бы на несколько секунд – достаточный срок, чтобы не угодить под сорвавшийся сверху камень или избежать удара из-за угла. Беда в том, что нормальных становится всё меньше, а значит, люди всё сильнее зависят от судьбы.
– А ты, стало быть, главный её противник?
– Собственно, почему главный?
– Потому что пыжишься больше других.
– Это я-то? – усмехнулся Вадим и посетовал: – Honey, как ты неправ!
Не удержавшись, Тим хихикнул.
– В этом смысле нормальнее всех крутари, – добавил Вадим. – Наверное, потому, что рискуют чаще. К тому же свои цели они видят лучше и достигать их умеют. Другой вопрос – какими средствами.
– Насчёт целей – это в точку, – подтвердил гость. – Что умеют, то да!
– Собственно, ты о чём?
– Как всегда: о бабах.
– О господи…
– Ненавижу их! – признался Тим. – Эти твои крутари, что коршуны: носятся на своих грёбаных колесницах по улицам, а чуть проклюнется где свежачок поаппетитней – хвать и к себе в гнездо. Поглядеть же стало не на кого!
– Зато оставили умных, – усмехнулся Вадим. – Вот и радуйся, улучшай породу.
– На что мне умные – я сам такой! Человек ищет в других, чего в себе не хватает. Почему, ты думаешь, щупляки любят крупных?
– Ну, с крупными у тебя проблемы не возникнет.
– С толстыми! – возопил Тим. – С толстухами даже, с бабищами! Но не с рослыми, статными да здоровыми – этих ведь тоже разобрали. Не крутари, так «старшие братья» – и у тех губа не дура!
– Что ж, в этом есть глубокий природный смысл, – философски заметил Вадим. – Кто поживучей, отхватывает лучших самок, а проигравший – пусть себе плачет! Кому нужен твой ум, если ты не сможешь поднять потомство? Как говорят американцы: «Если ты умный, почему не богатый?»
– Потому что я не в Америке, – огрызнулся Тим.
– Ага, «здесь тебе не тут», – подхватил Вадим. – А стоит закинуть за океан, кэ-эк развернёшься!.. Повезло американам, что тебя сбросили именно на нас, ударопрочных. А крутарей ты и сам боишься, верно?
– Я сказал: ненавижу!
– Это и значит: бояться. Разве нет?
– Дубьё они, тупари, пр-р-римитивы!..
– Ты уверен? Тогда попробуй, встань с ними в ряд.
– Это как?
– Добейся, чтобы тебя уважали.
– Крутари, что ль? Они уважают тяжёлый кулак.
– Ну, не только.
– А что ещё: груди по три кило и ноги от шеи?
– «Не судите, да не судимы будете!» – назидательно изрёк Вадим.
– Каким ещё свежачком порадуешь?
– «И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоём глазе не чувствуешь?» – с готовностью добавил он. – Евангелие от Матфея, глава семь, – куда свежей? Бедняга Иисус: если б сейчас этим хоть кто-то руководствовался!
– Процитировать каждый дурак сможет.
– Так давай тему.
– Пожалуйста: главное достоинство крутаря?
– Сила, – сказал Вадим. – Оружия, мускулов, духа.
– Члена, – буркнул Тим. – А подробней? «Хочу быть сильным, хочу быть смелым!..»
– Эволюция силы, да?
– Согласен.
– O’key, – начал Вадим. – Первое: подкачав мускулы, человек уже выделяется из стада. А научившись ими управлять, словно обзаводится личным оружием. Теперь он не так уязвим, как прочие, а потому не столь зависим от произвола властей. Даже приличное владение кулаками делает его опасным для многих, а если боец способен пустить в ход и ноги, сила его возрастает втрое! Для большинства блюстов такая скотинка не по зубам, а представь, если одиночка научится применять подручные средства: от дрынов до кухонных ножей. Это ж угроза государству!..
– Ну, ты скажешь!
– Не всякому, но авторитарному – точно. Когда стережёшься не только простого люда, но даже собственных гардейцев, любая заточенная железка покажется чрезмерной. К счастью для наших Глав, огнестрелы сюда почти не проникают, даже у крутарей их немного. Но тем важнее становится умение драться, особенно на клинках. Пока обходишься костями да деревом, ещё возможно не выйти из рамок, хотя и обычным дрыном легко проткнуть грудь. Но сталь для того и куётся, чтобы рассекать плоть. И если не чувствуешь в себе мясницких наклонностей, лучше в это дело не встревать – каким бы романтизмом ни веяло от мечей и шпаг. Для обороны довольно и посоха, что блистательно доказали буддийские монахи.
– Что-то не видал ни одного крутаря с посохом, – заметил Тим. – Вот рассекать плоть – это да! Недаром же их так дружно прочат в мясорубы?
– Занятно, – сказал Вадим.
– Что?
– То ли за последние сутки ты сильно поглупел…
– То ли?
– То ли становишься завистливым.
– Тебе хорошо говорить! – вскипел Тим. – С таким букетом дарований и такой вывеской. Тебе и позавидовать некому!
– Ну да, тебя очень обделили, – возразил Вадим. – Скорее тебя напугал тот инфарктик. Походил месячишко в инвалидах, а проникся «на всю оставшуюся жизнь».
– Зато ты смелый!
– Of course, – сдерживая ухмылку, подтвердил он. – А что, закрались сомнения?
– Боже мой, Вад! – в сердцах воскликнул Тим. – Сколько тебя помню, ты бредёшь по жизни, ссутулясь и притиснув к бокам локти, чтобы, не дай бог, кого-нибудь не задеть! Как можно эдакому громиле быть таким телком? В тебя плюнут, а ты утрёшься и отойдёшь в сторону. Ну нельзя же так, стыдно!
Ещё обличитель, отметил Вадим, – следующий после Алисы. Сговорились, что ли? Правда, та корила меня за иное.
– Может, я не хочу быть «слоном в посудной лавке»? – посмеиваясь, возразил он. – По-твоему, каждому встречному надо доказывать, какой я сильный и сколь опасно в меня плевать? Впрочем, подобная идея редко кому приходит в голову.
– Ну да, стоит на тебя поглядеть…
– Именно.
– Нет, – внезапно сказал Тим. – «Я думал, думал и наконец всё понял»: ты – робот!
– Подумай ещё, – предложил Вадим без особой надежды. – Хотя не всем это впрок.
«Тем более, ты не оригинален», – мысленно добавил он, опять вспомнив Алису.
– А что, вполне может быть. – Тим принялся загибать пальцы: – Во-первых, здоровья вагон и силы на троих – это как?
– У меня одного разве? Ты походи среди крутарей.
– Видели, знаем! Даже и там таких поискать.
– Ладно, – отмахнулся Вадим. – Во-вторых?
– Во-вторых, непрошибаем точно шкаф, – с готовностью посчитал спец. – Сколько тебя знаю, ты ни разу не повысил голос. Вообще, тебя хоть чем-то можно вывести из равновесия – ну, в принципе?
– Наверно, – пожал плечами Вадим. – Только зачем?
– Чтоб обнаружить эмоции!
– Поверь на слово: они у меня есть. Только я ими владею – в отличие от других.
– Все так говорят! – запальчиво возразил Тим. – А на поверку…
– Что ли, вскрытие показало?
– А главное, – Тим вскинул третий палец, пока не торопясь его загибать, – ты совершенно неагрессивен, до идиотизма! Тут вообще прямо по старику Азимову, один в один: первый закон робототехники. Процитировать?
– Обойдусь. Только и Христос заповедовал: «Как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними».
– Принцип садомазохистов!
– А они не люди?
– Тебе все люди: шлюхи, крутари, садюги…
– Коты, – прибавил Вадим.
– А вот мне последнее время глаз положить некуда: кругом сплошные рожи, одна другой страшнее!
– Хочешь, сведу с дамочкой? – предложил Вадим. – Симпатичная, интеллигентная, книжки читает.
– Надеюсь, не классику? – подозрительно спросил Тим. – Чёрт знает, но от классики бабы дуреют – сколько раз обжигался! Либо снобизм изо всех щелей прёт, либо в крайности «так и кидат», либо и вовсе полуграмотная. Или это дур больше тянет на классику? Вообще-то странно – должно ж быть наоборот…
Когда Тим бывал не в настроении, его лучше было «не замать», – хотя сам он только и выискивал, на ком разрядиться. В отличие от Вадима, предпочитавшего зализывать раны по дальним углам, Тим в такие минуты бежал одиночества, без зазрения выплёскивая горечь на подвернувшихся. Чаще других доставалось Вадиму – что же, для его массы это не страшно.
Поплакавшись и наругавшись, а заодно прикончив торт, Тим скоро ушёл. На всякий случай Вадим проследил его топанье до самой квартирки, тем более тот оступался в темноте через шаг. После отбоя хождения по лестницам и этажным коридорам, мягко говоря, не поощрялись, и в этом даже был резон – при здешних картонных стенах и обычном наплевательстве каждого на всех. Общага есть общага, и если человека не заботит комфорт остальных, за него приходится напрягаться властям. В одном Тим прав: Вадим и в дневные часы старался никого не задевать, а ночью эта боязнь доходила до патологии – собственный нечаянный шум причинял ему страдания. Но сегодня он не собирался даже включать приёмник, прежде чем не повидает кое-кого.
На этот раз Вадим долго сидел на подоконнике, свесив ноги наружу и дыша осенью, пока не услышал характерное урчание. Сегодняшняя ночь оказалась ещё чернее прошлой, однако теперь он знал, что высматривать, и привыкшим к темноте взглядом быстро ухватил давешний вертолётик. И тут же нацелил на него старый бинокль. В чёрном силуэте проступили детали, впрочем, не слишком подробные. Действительно, корпус «ворона» наполовину составляли тонированные бронестекла, как в колёсниках крутарей. И кабина была столь же угловатой формы, будто копировала гигантское насекомое.
Вадим увидел, как вертолёт вдруг завис против одного из окон соседнего здания и оттуда в кабину прошмыгнул странный предмет, похожий на длинный куль, скользящий по невидимому тросу. Тотчас Вадим сосредоточился на самом окне, но разглядел только, как закрашенная наглухо створка аккуратно встала на место, выдвинувшись из чёрной комнаты. В следующую секунду винтокрылый «ворон» двинулся дальше и больше не останавливался, пока не пропал из виду.
«Ни фига не понимаю! – сердито подумал Вадим. – Какие у крутарей могут быть дела в обычном жилом доме, с законопослушными спецами? Чего завзятым хищникам делить с травоядными? Или это похищение? Чёрт возьми, не хватало!.. Что ли наведаться туда завтра?»
Глава 3
ДОПРЫГАЛСЯ
