Нейана была исполнена холодного бешенства и презрения:

— Идиот, ты ничем не лучше этого клоуна Эспиро с его липовым заклятием! Как ты мог полагаться на этого недоумка?

— Но, мама, все шло так славно, Кардос почти вступил в войну, и вдруг…

— И вдруг! А о чем ты думал, когда пускал ко дну Тунг? О том, что ты уже большой и самый сильный, да?

Сэпир выходил из себя у своего магического зеркала, слушая эти нотации. В другое время он решился бы оборвать свою расходившуюся мамашу, но теперь это было не ко времени — Нейана оставалась его последним и единственным союзником. Рыжая колдунья прекрасно это понимала и куражилась вволю, отчитывая сына, будто тот был прежним сопливым шестилетним пузаном.

— Но, мама, — пытался возражать Черный Сэпир, — этот Оджеб хотел оспорить мою власть над рулеткой… Что мне оставалось делать?

— Что делать! — вскинула руки в театральном жесте Нейана. — О, Намгрот! Да что угодно — посулить что-нибудь, тянуть время, просить отложить все до победы над врагом… Что делать!

— Почему же ты вовремя не подсказала это? — вопросил Сэпир с детски-обиженной интонацией.

— Да я сто раз пыталась вызвать тебя к зеркалу, недоумок! Ты же нарочно к нему не подходил! А что теперь у тебя осталось против врагов? Кто тебе поможет?

— Если одолеют меня, то и тебе конец, — огрызнулось провинившееся чадо.

— Вон оно как! Но и ты без меня не обойдешься, ты, отродье Сэрхипа.

Сэпир дернулся, но Нейана, опережая его ответ, сама снизила тон:

— Ладно, твое счастье, что я не могу бросить свою плоть и кровь в беде. Нам надо решить, как раздавить этих анорийских выскочек.

— Без рулетки нам не достичь перевеса в войне магов, — угрюмо произнес Сэпир. — Меня хватает только на то, чтобы уравновесить их нынешний натиск.

— Вот тут бы и помог Круг Тунга! Ну да, что тебе говорить, бестолочь… Теперь все решится в войне мечей — вот об этом и надо подумать.

— А о чем, по-твоему, я думаю все это время? — снова угрюмо огрызнулся колдун. — Скажи, ты можешь в случае чего вывести на поле брани весь Туганчир?

— Нет, — отрезала Нейана. — Я даже не могу положиться на свои войска, они меня ненавидят.

— Но может быть, ты сумеешь набрать наемников за морем?

— Это долго, Сэпир, долго!

— Что же получается… Эспиро под арестом… Ну, положим, Кардос пока вне игры и хотя бы не против меня… В Куманчире идет к междоусобью… Значит, твой Туганчир и моя Анорина против Семилена, Людены и Ардоса… Мама, мне нужны войска!

— Неужели? Мне тоже! — Нейана так и дышала презрением. — И как можно скорее. Иначе мне не отразить удар латников Владигора.

— О чем ты толкуешь, мама? Какой удар? Ведь твои горцы сами в походе на Людену!

Нейана махнула рукой:

— Скорее, я услала этих головорезов подальше от себя! У меня нет надежды на них.

— Но где же тогда взять солдат?

Нейана у своего зеркала откинулась назад в кресле и несколько минут с холодным отвращением разглядывала своего сына.

— Ты можешь хотя бы раз поработать мозгами? Если мы не успеваем нанять солдат, значит, остается… сделать их! Сделать их — понятно?

— Из кого, мама? Из моих анорийских крестьян? — Сэпир готов был не то взорваться, не то расплакаться. — Да ведь это солома, а мне нужно железо!

— А, ты все-таки вспомнил о железе! Уже хорошо. Ну-ка, подойдите, — Нейана сделала знак кому-то, кого Сэпиру не было видно в зеркале.

К Нейане приблизилось двое латников, с головы до ног облаченных в железные доспехи.

— Посмотри-ка на них хорошенько. Ну, понял теперь?

— Так-так-так… — оживился Сэпир. — Кажется, понимаю…

— Слава Намгроту. Займи своих умельцев, Хорбирута… Хватит ему прыгать вокруг рулетки Врага, ему все равно не сдвинуть с неё щит Вианора.

— Откуда ты знаешь про Хорбирута? — Сэпир и впрямь был неприятно удивлен.

Нейана фыркнула:

— Это так трудно сообразить, по-твоему? Не тебе же с твоей куриной головой разобраться в рулетке Астиаля. Сейчас твой главный умник не при деле — ну вот, пусть поработает с железом. Имей в виду, первая сотня таких солдат — моя.

— Первая сотня? Но как ты их заберешь к себе?

— Это уж предоставь мне. И не медли, Сэпир. Мне эти латники нужны через три дня.

Навстречу войску Туганчира Владигор двинул большую часть своей конницы. Вел её Трор, а сам Владигор с остальными витязями и пехотой отправился к Белоскиту, небольшой крепости, расположенной посередине пути от Туганчира до Ярохолма, столицы Людены. Задачей Трора было, конечно, не опрокинуть армию Туганчира, а только придержать её в пути и, не вступая в серьезное сражение, подвести к Белоскиту. Там-то на совете и решено было дать битву.

— А может, и так обойдется, — сказал Владигор напоследок, со значением посмотрев в глаза Трору.

Трор неопределенно кивнул и отвечал:

— Как будет, так будет.

И вот они шли на рысях весь день после битвы со степняками и половину этого дня, когда разведка донесла, что видит вдалеке передовые отряды туганцев. Браннбог распорядился остановиться и перестроиться. Сам он с сотней всадников отправился вперед, чтобы на месте решить, как действовать дальше. Грэм был с ним — и конечно, тут же был Тинн с его десятком.

— Если будет с руки, то, даст Астиаль, наскочим на горцев разок-другой, — сказал Тинн Грэму. — Смять, конечно, не сомнем, но остановим. А там и ночь.

Вероятно, Трор так и намеревался. Но то ли недоглядела разведка, то ли их сотня забралась глубже, чем следует, — в общем, с вершины одного из холмов они увидели не так далеко самую середину войска Нейаны. Это было видно по стягам, по убранству всадников, по значку начальника похода, высоко воздетого на пике вверх, но не только по по этому. Огромная тварь в шесть возов величиной шла, покачиваясь из стороны в сторону и мотая цепью, которой она была прикована за железный ошейник к одной из повозок. У твари была здоровенная клыкастая пасть, хвост с большими шипами и толстые, в несколько бревен, высокие ноги.

— Браннбог, — в изумлении произнес Грэм, — да у этой зверюги четыре задних лапы! Она шестилапая!

— Да, — отвечал Трор. — Это крашилон, одно из чудищ Очаки. Их кое-где приручают и используют как боевых животных. Видишь, у шеи башенка? Там сидит погонщик и несколько лучников во время боя.

— А как биться с такой тварью?

— Непросто. Кожа у них, как кора, и стрелы её только щекочут. Глаза, конечно, уязвимы, но видишь? — на них укреплены металлические решетки.

— Так как же тогда?

— Есть огонь. Яд. Или ямы, куда можно заманить. Потом, крашилоны не так, чтобы поворотливы. А уязвимое место у них темя. Но, конечно, с воздуха на них никто не нападает. Разве что драконы. Может, позовешь своего?

Трор подмигнул Грэму.

— Вряд ли он меня услышит, — ответно улыбнулся Грэм.

— Что ж, обойдемся и сами.

Трор размышлял какое-то время — и решился.

— Пожалуй, лучше будет уже сейчас прикончить эту тварь.

Он разделил сотню на несколько групп, а дальше все было так. Три десятка всадников отошли на полмили и, неожиданно вынырнув из-за холма, атаковали туганчирцев улюлюкая и осыпая стрелами. Отвлекши внимание на себя, они кинулись наутек. В этой суматохе другая группа подскакала на расстояние, удобное для меткого выстрела, и принялась угощать крашилона стрелами с зажженной паклей на конце. Сообразив, кто виновник её кусачей боли, тварь устремилась на врага, неистово ревя и волоча за собой цепь вместе с повозкой. Так крашилон поравнялся с холмом, где на нескольких деревьях его уже ожидали — Трор, Тинн и другие.

Расчет ли то был Трора или его воинская удача, но зверюга прошла как раз под ветвями, где укрылся воин-маг и Грэм. Остальное было просто — Грэм прыгнул в башенку, где бестолково суетился ошеломленный погонщик, пытаясь вернуть управление крашилоном. Захват, короткая борьба — и погонщик полетел на землю, едва успев откатиться из-под ног своего страшилища. А Трор уже карабкался по гребню, идущего вдоль спины крашилона. Вот рыцарь достиг головы чудовища, выхватил Свенталь, ударил — и предсмертный рев зверя пронесся над холмами люденского редколесья.

— Прыгай, Грэм!

И Трор с Грэмом в несколько мгновений скатились вниз и отбежали в сторону, чтобы их не накрыла в падении гигантская туша. Когда крашилон рухнул, к ним тут же поспешил Тинн:

— Пора уходить, Браннбог. Я видел с холма — сюда скачет не меньше трех сотен.

Тинн сделал знак людям, чтобы подвели лошадей. Но Трор стоял, как бы слушая что-то свое, — и рассудил иначе. И не до схватки, как это было хотя бы двумя днями раньше, в день битвы с куманцами, а теперь послышался Грэму знакомый уже голос трубы — звучащей тени Трора. Особенно ясна и отчетлива была теперь та мелодия, и не вторил ей, как бывало до того, щебет Грэмовой серенькой птички, потому что настал час Браннбога Трора и его решение некому было разделить с ним.

— Нет, — коротко отвечал Трор. — Седлайте коней и ждите. Тинн — ты за старшего. Если что, уведешь людей.

Сам он ухватился за чешуйки очакского чудища и быстро вскарабкался вверх, на спину поверженного крашилона. Грэм подумал — и последовал за своим старшим другом. Он расположился чуть в стороне, желая видеть все и принять опасность, если она будет, вместе со своим посвятителем, рыцарем Браннбогом Трором.

Но Трор сейчас как бы не замечал Грэма. Он снял с пояса рожок, выпрямился в полный рост и стоял, ожидая приближения первых всадников. И когда мимо пронеслась первая стрела, рыцарь Трор поднес к губам свой рожок и затрубил.

Над редколесьем разнесся клич — и не было туганчирца, который не услыхал бы его или оставил без внимания. Ибо это звучал королевский пароль — сигнал, что не играл ни один рожок в Туганчире уже несколько десятков лет. И этот клич звал всех воинов Тугана оставить свои дела и придти на зов короля. И новое было теперь в нем — часть дивной мелодии из мира лазурного солнца вставил в свой клич Браннбог Трор. И так он трубил несколько раз — попеременно то королевский клич Туганчира, то несколько дивных нот из того лазурного мира — и была в этом великая весть для воителей Туганских гор — и дошла она до самого загрубелого сердца.

Передовой отряд с первым звуком рожка опустил луки и, сбавляя ход, приблизился к туше исполинского ящера. Они в полном молчании и великом изумлении смотрели на великого воителя — там, вверху, на спине сраженного им крашилона. Трор стоял, отставив в левой руке рожок и опершись правой рукой на меч, вонзенный в панцирь поверженного чудища, и был он прекрасен и грозен, почти как тогда, когда открылся в полноте магам Анорийского Круга или предстал глазам Грэма в волшебном зеркале в пещере дракона.

— Это король… король!.. король… — пронеслось по отряду туганских конников.

И без чьей-либо команды, повинуясь единодушному порыву, воины спешились и склонились перед своим королем. А Браннбог Трор спросил холодно и властно, с той силой в голосе, противостоять которой не мог бы никто из жителей Туганчира:

— Воины Туганских гор, что потеряли вы в землях Людены?

И самые отважные решились разогнуться и несмело отвечали:

— О господин наш, мы не знаем этого… Так решили наши предводители и гарифы!

— Передайте предводителям и гарифам, чтобы они пришли ко мне, — приказал король Трор.

И всадники Туганчира поскакали обратно, разнося повеление короля. И когда все гарифы и начальники отрядов собрались внизу, у холма, где стоял отряд Трора и распростерся сраженный крашилон, Браннбог Трор вопросил:

— Гарифы и военачальники Туганчира, узнаете ли вы меня?

А в войске Туганчира были гарифы почти от всех горных и низинных родов, и многие их них были тогда на памятном наследном турнире. И они отвечали Браннбогу Трору:

— Да, владыка, мы узнаем тебя. Ты — наш король Браннбог Трор.

И тогда король Трор повторил свой вопрос:

— Гарифы и предводители, зачем вы привели народ Туганчира под мечи Людены?

И склонившиеся перед королем гарифы и военачальники не знали, что отвечать, и тогда Трор вновь задал тот же вопрос. И верховный военачальник, старейший из всех гарифов, вымолвил с горечью:

— О господин! Нас послала сюда рыжая колдунья, потому что она хочет войны с Люденой. А мы пошли, потому что потеряли свою волю, и она правит нами, как ей заблагорассудится.

— Как могло случиться, что воины Туганских гор потеряли волю? — спросил король Трор.

И вновь не сразу отвечал ему гариф Шарой, начальник похода:

— Это случилось потому, что ты не захотел остаться с нами, король Браннбог Трор.

— Да! Я не захотел остаться с вами, — подтвердил король Трор. — Скажи, почему так, гариф Шарой — ты ведь был в тот день на наследном турнире.

— Ты захотел нарушить наши законы, о господин, а мы воспротивились твоей воле, — смущенно, но твердо отвечал Шарой.

— Значит, вы так держитесь законов? Тогда почему вы не пытаетесь убить Сэпира, бежавшего с турнира? И почему повинуетесь его матери Нейане, хотя она давно попирает законы Туганчира?

И гарифы в великом стыде переглянулись и снова не знали, что ответить.

— Слушайте мою волю, воины Туганчира, — возвестил король. — Я велю вам заключить мир с Люденой и вернуться обратно в Туганские горы.

И ответом ему был общий радостный крик войска, расположившегося неподалеку — они слышали всю эту беседу и теперь радовались этому приказу, потому что эта война была против их сердца. И тогда гариф Шарой сказал:

— О владыка! Мы готовы выполнить это и все остальное, что ты пожелаешь. Ты — король. Мы все рады повиноваться тебе и тому закону, что ты нам дашь, если тебе не угоден старый. Но, господин, — поднялся голос гарифа, — тогда и ты должен идти с нами и вести нас!

И дружный клич всего войска подтвердил слова военачальника Шароя.

— Да! — кричали воины и гарифы. — Да, король Трор! Вернись в Туганчир! Вернись — и мы прогоним эту рыжую ведьму и пойдем с тобой против Черного Сэпира!

— Гарифы и воины Туганчира! — возгласил король Трор. — Все ли вы хотите моего возвращения в Туганчир?

И единым был выдох многотысячного войска:

— Все!

И вновь вопросил Браннбог Трор, воздев меч:

— Готовы ли вы принести мне клятву нерушимой верности?

— Да, о король Браннбог Трор! Мы приносим её.

И тогда, как из жезла Вианора в миг клятвы корсара Хорса, из меча Свенталя слетела молния и небеса громыхнули. А король Браннбог Трор произнес:

— Воины и знать Туганчира! Как нерушимую я принимаю вашу клятву. Я — возвращаюсь в Туганчир.

И долгим и громким был крик радости всего туганского войска. А вслед за тем — откуда только все взялось — к королю Трору вывели белого коня в позолоченной сбруе и принесли алый плащ. И Браннбог Трор спрыгнул с туши крашилона, накинул свой плащ, вскочил в седло и снова воздел вверх свой меч. И плакали в этот миг многие старые воины и гарифы, потому что знали — это не просто король возвращается в Туганчир, но воитель, равных которому не было и уже не будет в земле Туганчира. И больше того — если не понимали это умом, то сердцем чуяли суровые горцы, — настает новое время, восходит звезда нового Туганчира, и этот Туганчир будет много, много светлей былого. И в этот миг над общим криком радости прозвучал то ли из-за холмов, то ли с небес — неизвестно, ибо король Браннбог Трор не доставал свой рожок, и все же отчетливо прозвучал новый клич туганских королей — тот самый, что трубил до этого король Браннбог, прибавляя несколько нот лазурного солнца.

Затем послали вестников к князю Владигору и начали готовить большой пир, празднуя сразу и мир с Люденой, и возвращение короля. И пир этот занял весь следующий день, когда подошел князь Владигор с конной своей дружиной — ведь и ему в великую радость были все эти вести. Оба властителя знали, как дорого время, — но невозможно было вовсе пропустить такой праздник, чтобы не обидеть оба войска. И чаша чествований в тот день не миновала и Грэма, анорийского принца, сына Южаны и Бойтура Сколта, и не просто друга короля почтили гарифы, но хорошего бойца — ведь туганчирцы уже сами видели анорийца в деле и слышали уже о его схватках — и о недавней, в битве со Степью, и в Солонсии, с железяками Сэпира.

Но уже следующим утром, едва стало светать, пришла пора новых праздников — праздников дальних дорог и неизвестности. Князь Владигор отбывал в Ярохолм и звал с собой Грэма — погостить, посмотреть столицу Людены. Но Трор предложил другое:

— В иной час и я бы позвал тебя в Туганчир, посмотреть наши горы. Но это дело долгое, принц Грэм.

— Ты думаешь, король Браннбог, — отвечал Грэм в тон ему, — что предстоит затяжная борьба с Нейаной?

— Вряд ли. Скорее всего, Нейана сбежит из дворца сама — под крыло Сэпиру, конечно. Но мне потребуется самое малое месяц-другой, чтобы навести какой-то порядок в стране и подготовить новый поход — в помощь Веселину. Тебе тут большого дела не будет, Грэм. А вот в Кардосе твоему другу ты можешь и пригодиться.

— Ты говорил, что его мать нашлась?

— Да, со мной сносился Вианор. Но она в подземелье у Эспиро. Так что, видимо, лучше тебе вернуться в Ардос к Веселину — или идти в Кардос, к Дуанти, Дэмдэму. Сам уж на месте решишь, что лучше.

Трор был спокоен, но ощутимо обеспокоен чем-то. Он добавил, подумав:

— Будь осторожен, мастер Грэм. Уж очень не по сердцу отпускать тебя. Чую опасность — и не пойму, какую.

— Снова Сэпир?

— Может быть. Все вижу какое-то железо — и не пойму, что тут за хитрость. Не отпустил бы тебя, но… Другое чувствую — ты Дуанти нужен. Ну да, Владигор с тобой отряд шлет — люди надежные. И Тинн. Да и ты — рыцарь уже.

— Дуанти я обязан помочь, Браннбог, — отвечал Грэм — он уловил в голосе друга надежду, что Грэм все же пойдет с ним в Туганчир. — Я пойду в Кардос.

— Что ж, даст Астиаль, — встретимся у ворот Атлана.

Так они простились — даже не подозревая, сколь долгой будет разлука. И лишь в полдень, полезши в свою сумку, Грэм вспомнил, что так и не вернул Браннбогу платок Рецины — ту вышивку с люденским видением, что она подарила Трору. Тогда, после схватки с Гонсо, Трор отдал, не посмотрев, эту ткань перевязать рану Грэма — Грэм и сам заметил это позже, когда стал снимать повязку. Он положил тогда эту вышивку в сумку, решив смыть с неё кровь и вернуть Трору — да так и забыл. «Ладно, — подумал Грэм, — отдам в другой раз при встрече. Когда только она будет?»

А вечером следующего дня они проезжали ущелье, лежащее на стыке границ трех стран сразу — Куманчира, Людены и Туганчира. Отряд Грэма только что выехал из знаменитой Золотой Дубравы. С ним было, кроме десятка Тинна, ещё пятьдесят всадников под началом Горыни.

— Ты князя Грэма встретил, ты и проводишь в Ардос или куда понадобится, — так наказал Горыне князь Владигор. — Ну и — наши дела не забывай.

«Наши дела» — это были вести для гарифа Данчи, к которому они как раз и направлялись. Пока что со Степью было перемирие, но Владигор желал большего — склонить на свою сторону не только восточные роды, но и барситов. У него были основания рассчитывать на это — хотя сам Мерги тогда ушел от конников Владигора в степь, но в плен попали иные барситские гарифы и сын Мерги, Гонсо, которого захватил Грэм. Владигор хотел просить Данчи быть посредником в переговорах с барситами, а Грэм собирался переговорить с Тинцией, женой гарифа и сестрой Дуанти, да и с самим Данчи обо всем, что рассказал ему Трор о семье магистра Аррето. Все это тоже было важным и неотложным делом, и вот почему они не заночевали в Людене, стремясь пораньше добраться до шатров Данчи.

В ущелье было темно и мрачно, и все воины поневоле насторожились — прежде всего, сам Горыня и Тинн.

— Что-то неладно, — тихо произнес Тинн.

— Неладно, — столь же тихо согласился Горыня.

Бывалые воины не ошиблись — Грэм вдруг услышал отчаянный щебет своей ориссийской птички, и никогда ещё он не был так громок и настойчив.

— Тинн, — окликнул Грэм. — Мы идем в западню, надо немедленно повернуть.

Этого они не успели. Сзади послышался грохот камнепада — огромные валуны один за другим катились со скал, отрезая обратный путь. А впереди в несколько рядов выросли, как из-под земли, шеренги воинов, закованных с ног до головы в темную, почти черную броню. И мигом позже такие же черные латники устремились на них с двух сторон ущелья — и самым ужасным было то, что никто из них не издал ни звука, будто все они были немы.

Кто-то из люденских воинов протрубил в рог, призывая подмогу, но тут же смолк — уже было некогда, уже надо было отбиваться, да и не было большой надежды на чью-либо помощь. И если эти зловещие черные латники молчали, то в отряде Грэма послышались крики удивления и боли, потому что люди обнаружили, что их мечи не могут пробить доспех врага.

Грэм сам быстро убедился в этом, схватившись с одним из черных воинов. Тот был не особенно быстр и умел, но Грэму это не дало преимущества — сам он из разу в раз уходил от удара, но и его ответные удары били попусту. Грэм даже проломил панцирь противника, но тот только покачнулся от силы удара — и вновь продолжал бой с какой-то странной размеренностью. А ещё — из-под забрала не было видно глаз, будто на лицо его, как у Сэпира, было накинуто слепое черное пятно. И оторопь взяла воинов от всего этого.

— Это заколдованные железяки! — пронесся по ущелью могучий голос Горыни. — Ребята, разбивайте им головы!

Он-таки одолел уже двоих — ведь Горыня орудовал булавой и нащупал у этих черных броненосцев уязвимое место. Но большинство людей было вооружено мечами, недостаточно тяжелыми, чтобы воспользоваться ими, как подсказывал Горыня — да и его богатырской силы у них не было. И люденские воины стали гибнуть один за другим — а Горыня не мог отбиваться за всех сразу.

И вот уже Грэм и Тинн с анорийцами отступали, взбираясь по камням вверх, больше уворачиваясь и отводя удары, надеясь не поразить врага, но уйти от него. Но нет — на гребне, к которому они стремились, вырос ещё один ряд чудовищных солдат. Половина из них стала сходить вниз, сминая и разрубая тех, кто хотел уйти по скалам, огромными топорами.

И не птичка из Ориссы — Тинн спас жизнь Грэму Сколту, сыну своего короля, когда в спину тому целил тяжелый топор черного латника. Уже нельзя было отвести удар — и своей грудью заслонил принца Грэма начальник королевского дозора, и, уже пораженный насмерть, он из последней силы разбил шлем врага. Но на место железного убийцы встал новый, а Тинна уже некому было заменить, и только чудом Грэму ещё удавалось держать натиск бронированной черной нелюди. Он сумел вскарабкаться на маленький уступ, прижался спиной к камню и отражал удары железных топоров — из-за тесноты, воины-нелюди не могли навалиться все сразу, уже третьему некуда было здесь встать, и Грэму удавалось отбивать удары, но он уже стал уставать. А внизу почти сплошь залило черным цветом дно ущелья, уже почти совсем был смят их отряд, только слышался ещё где-то за горой голос Горыни.

И в этот миг Грэм услышал знакомый и родной уже ему звук — звук прекрасной мелодии из мира лазурного солнца. «Трор, — радостно подумал Грэм. — Трор пришел!»

Но нет, не Трор это был — голубой свет струился в ущелье откуда-то сверху, и струился он от иного солнца иного мира, потому что повторялось в этот миг видение в Золотой Дубраве и открывалась дверь загадочного мира.

Это Грэм понял мигом позже, когда хотел упереться спиной в скалу — и вдруг повалился навзничь, как будто камень внезапно расточился в дым и не мог держать его. Грэм лежал на спине и краем глаза видел это лазурное солнце и слышал мелодию, звучащую где-то там, дальше, — а прямо перед собой он видел черных латников, молотящих по воздуху своими топорами — но не достигали его эти убойные удары.

Уже через миг Грэм был на ногах. Он быстро повернулся кругом и понял: открылась дверь, того самого мира — Грэм стоял как раз на дороге, ведущей к замку, а прекрасная госпожа на его балконе вглядывалась куда-то далеко за зеленые холмы, и золотой змей стерег врата замка — а меж тем, чуть ли не у самого лица Грэма мелькало оружие черных нелюдей. И Грэм понял, что они не могут пройти дверь — и вероятно, вообще не видят её и весь этот лазурный мир, потому что эти немые латники остановились и принялись озираться по сторонам, потеряв Грэма и не понимая, куда он исчез. И ещё Грэм увидел — у ног его, на дороге, валялась скомканная повязка — та самая вышивка Рецины. Один из ударов задел его сумку, вот она и выпала на землю — и как знать, может быть, эта вышивка и открыла эту дверь к госпоже лазурного солнца.

Поняв все это, Грэм уже не колебался. Там, в его мире, путь преграждали солдаты-нелюди, и победить их сейчас Грэму было не по силам, и идти назад он не мог. А впереди был золотой змей — и была хоть какая-то надежда на спасение. Грэм поднял вышивку Рецины, свернул её и положил за пазуху. Дверь закрылась — видение ущелья растаяло, и вокруг уже расстилался только один мир — мир лазурной феи. И тогда Грэм Сколт, сын Бойтура, повернулся к замку и с мечом в руке пошел против золотого змея.