Море этим солнечным утром было ослепительно синим. Волшебное очарование Атлантики, вернее, самой маленькой ее части, называемой Британским проливом, пленило всех людей, находившихся на борту небольшого торгового когга с претенциозным названием "Блаженная Иолента". К сожалению, епископ Руанский Гильом не нашел для владыки английской церкви ничего более роскошного, чем потрепанный кораблик с грязно-серым парусом и провонявшим рыбой трюмом. Однако Годфри был не в претензии – сейчас князю церкви требовалось как можно быстрее оказаться в Лондоне, а тот факт, что на подобном судне постыдился бы плыть самый захудалый венгерский граф, его святейшество ничуть не смущал.

Ранним утром двадцатого августа, то есть в день святого Бернара Клервосского, архиепископ Кентербери и всей Англии Годфри Плантагенет, граф Клиффорд, вместе с сопровождающими его рыцарями, в число которых входили некий шевалье де Фармер вместе с оруженосцем, родом происходившим из Германии, покинул гостеприимный Руан и отплыл в Британию. Корабль держал курс на порт Дувр, что находится в устье Темзы в четырех-пяти часах конного хода от королевского замка Тауэр. Вниз по Сене приходилось двигаться медленно, так как реку заполонило множество торговых и военных судов. В тот же вечер "Иолента" встала на ночевку в Гавре, где капитан порта долго кричал, что он знать не желает никаких архиепископов, графов да баронов и требует платы за стоянку, как от всех прочих.

Выйдя из устья Сены, когг повернул строго на север, к побережью Корнуолла.

Спустя сутки на горизонте появились низкие берега Британии, и капитан направил корабль на восток, мимо Саут-Даунса, Гастингса и Чичестера к Дувру, стараясь не терять из виду землю. Несколько раз появлялись паруса кораблей, шедших на юг, к Франции, или в сторону Бискайского залива – крестоносная армия Ричарда спешила к месту сбора.

Утром двадцать второго августа погода начала портиться, задул сильный порывистый ветер, хотя небо оставалось чистым, а воды пролива отливали такой синевой, что казалось – океан покрыт лазурным плащом святой Девы Марии.

Сэр Мишель и Гунтер скучали, как, впрочем, и все спутники Годфри. Германец, само собой, облазил когг сверху донизу, от затхлого трюма до бочки на верхушке единственной мачты, и пришел к выводу, что его представления о судостроении в раннем средневековье были ошибочны. Корабли в XII веке строились отличные, крепкие, со всем тщанием и старательством. Единственно, "Иолента" была порядком загажена, но владелец судна, он же капитан по имени Джон Фолстон, мало обращал внимания на такие мелочи.

Сэр Мишель за это время успел как следует раззнакомиться с посланниками королевы Элеоноры, сопровождавшими Годфри, и выяснил, что люди они насквозь благородные, а кроме того, и капли заносчивости в них нету. Лорды и графы принимали Мишеля и Гунтера как равных, ничуть не указывая на свое несравненно более высокое происхождение. Кроме того, лорд Вустер, барон Ладлоу (так он представился), прекрасно играл на лютне и пел всяческие баллады о крестоносцах, короле Артуре и Карле Великом. А когда святейший архиепископ удалялся на отдых или на другой конец палубы и открывался очередной бочонок пива, репертуар лорда Вустера разительно менялся. В ход шли исключительно (даже на взгляд привычного к раскрепощенному двадцатому веку Гунтера) непристойные песенки о физиологических достоинствах сарацинских и мавританских дев, а также напрочь возбранные рифмованные рассказы о похождениях рыцарей Ордена Храма и их оруженосцах, каковые, если судить по песенкам, "со времен Содома и Гоморры являются первейшими нечестивцами" . Сэр Мишель, кстати, старательно подпевал, хотя и не очень одобрял подобные поклепы на тамплиеров. Словом, до рассвета двадцать третьего августа морское путешествие было замечательным и не предвещало никаких неожиданных событий.

Однако случилось одно происшествие, каковое навело на размышления о том, что неприятности все-таки возможны, и воскресило в памяти предостережения ирландского монаха Колумбана. Когда "Иолента" проплывала мимо Дартмута (городок хорошо просматривался в полулиге к западу – грязно-белые фасады домов, несколько кораблей у пристани да сонм горланящих чаек над берегом), рядом с коггом появилась длинная ладья, по мнению Гунтера, напоминавшая норманнский дракар. Судя по всему, ладья – ко всеобщему удивлению, не несущая никаких флагов или гербов, означавших ее принадлежность, – просто болталась возле побережья, а люди, находившиеся на ней, кого-то поджидали. Непонятное судно описало вокруг когга полный круг и споро направилось к берегу. Годфри, страдавший от морской болезни и находившийся в тот момент на носовой палубе, мрачно проводил ладью взглядом и буркнул под нос:

– Они наверняка видели архиепископский вымпел… Сэр Мишель, стоявший рядом и тоже с недоверием глядевший вслед быстро удалявшемуся судну, расслышал его слова и, повернувшись к Годфри, недоуменно спросил:

– Милорд, вы полагаете, что нас ждут?

– Этот корабль гораздо быстрее нашего, – вздохнул архиепископ. – Они сумеют оповестить шерифов на берегу… Если, конечно, мои подозрения оправдаются. Очень все это странно.

– Не хотите ли вы сказать, сэр, будто боитесь какого-то безродного ублюдка? – внезапно разозлился сэр Мишель.

Не дожидаясь ответа, рыцарь кинулся к лестнице, ведущей в трюм, какое-то время отсутствовал, а потом явился на палубе уже в полном облачении – со щитом в желто-сине-красных полосах, раскрашенным руанским красильщиком, в кольчуге и при мече. Гунтер, поднятый ото сна неугомонным рыцарем, вяло шел позади и бурчал по-немецки: "Ну, и у кого тут шило в заднице зашевелилось? Такая рань. – Германец взглянул на наручные часы и возвел очи горе. – Господи Иисусе, десять утра, а он спать не дает!"

Мало того, бесцеремонными пинками разбудивший оруженосца сэр Мишель заставил Гунтера напялить кольчугу, опоясаться мечом и взять с собой автомат, доселе мирно покоившийся в мешке. Лошадей, между прочим, оставили в Руане, в доме епископа Гильома, а святой отец даже выдал несколько серебряных шиллингов на случай, если Годфри и его свите придется покупать коней в Дувре. И, что интересно, Годфри эти деньги взял. Все-таки пока он не занял архиепископское кресло в Лондонском аббатстве.

По часам Гунтера после исчезновения в прибрежной дымке неизвестного корабля прошло около четырех часов. Вроде бы все должно было закончится благополучно, благо капитан сказал, что "Иолента" успеет пристать в гавани Дувра еще до заката. Но к трем пополудни на северо-западе появилось белое пятнышко паруса, и вскоре стала видна гребная галера под флагом святого Георгия, двигавшаяся наперерез нормандскому коггу. Капитан "Иоленты" посчитал, что впереди идет самый обычный военный корабль, и потому не стал прижиматься к берегу или уходить в открытое море в надежде оторваться от незнакомого судна и скрыться.

Дальнейшие события показали, что сэр Мишель недаром облачился в железо и заставил германца взять оружие. Галера быстро догоняла "Блаженную Иоленту", вскоре стало видно, как на английском корабле команда зарифила парус и взялась за весла.

– Пираты, что ли? – пробормотал Гунтер и взглянул на сэра Мишеля, стоявшего рядом с хмурым архиепископом. – У вас бывают морские разбойники?

– Конечно, – кивнул рыцарь, а Годфри как-то странно посмотрел на германца. Как же можно ничего не знать о пиратах?

Архиепископ оглянулся на капитана, но тот лишь недоуменно пожал плечами, всем своим видом говоря: "Я, ваша милость, совсем ничего не понимаю". А галера подошла уже на расстояние полустадия, и можно было рассмотреть сидящих на веслах людей – все вооружены, в легких доспехах и кольчугах. Гребцы старались вовсю, чужое судно целило окованным форштевнем прямо в "Иоленту", вскоре стало ясно, что галера идет на столкновение с коггом.

– Все святые! – заорал Вустер. – Они что, ослепли? Не видят архиепископского штандарта?

– Выходит, не видят, – бросил Годфри. – Капитан, я полагаю, ничего нельзя сделать?

Капитан выругался, сплюнул и прокричал:

– Точно, ваша милость! Разве только… А ну, держитесь! Фолстон резко рванул руль на себя, пытаясь отвести корабль от удара в правый борт. От неожиданного поворота прямой парус когга потерял ветер, сбился и захлопал, а не успевшие вцепиться в фальшборт или в любую неподвижную часть корабля дворяне повалились на палубу. Сэр Мишель сумел удержаться на ногах, другой рукой поймав Гунтера за ворот кольчуги, и, оглянувшись, закричал:

– Без толку! Держитесь крепче!

"Иолента" увильнула от шедшей на таран галеры, но тамошний капитан тоже недурно работал рулевым веслом, и теперь форштевень чужака метил в корму когга, ближе клевому борту. Удар оказался сильнейшим, от нового разворота "Иолента" почти легла на борт, с оглушительным хрустом переломилась мачта, а парус накрыл ют галеры, что привело, к некоторому замешательству среди ее экипажа, изготовившегося к атаке.

"Так, пиратов человек сорок. – Гунтер, поглаживая пальцем спусковой крючок автомата, стоял позади собравшихся рядом с архиепископом рыцарей, последовавших примеру молодого баронета и державших оружие наготове. – Само собой, такие нежданные налеты о добрых намерениях нападающих отнюдь не свидетельствуют… А вдруг обойдется? С нами архиепископ, а гнев церкви даже для самого прожженного джентльмена удачи далеко не шутка".

Дальнейшее плавание на "Иоленте" даже в виду британских берегов становилось невозможным – руль и мачта сломаны, в корме имелась солидная пробоина, отчего когг пока еще незаметно начинал крениться на левый борт. Брродатые субъекты с галеры, имевшие, между прочим, насквозь разбойный вид, успели перебросить на "Иоленту" абордажные крючья, и корабли плотно сцепились бортами.

Команда "Иоленты", состоявшая всего из трех матросов и капитана, тоже сгрудилась на корме вместе с рыцарями, так как остановить вопящих и размахивающих мечами морских разбойников, кинувшихся на палубу когга, было совершенно невозможно даже для хорошо вооруженных и отчаянно смелых людей. Лорд Вустер, сэр Мишель и еще один аквитанский рыцарь по имени де Морлен сумели отбить первую атаку и сбросить с лесенки, ведущей на высокую кормовую палубу, четверых неприятелей. После чего возникла вполне логичная пауза, так как никто из нападавших пока не решался повторить попытку схватиться со стоявшими наверху рыцарями. Сэр Мишель разрубил одного пирата почти надвое, и теперь палуба внизу оказалась залитой кровью, а одежда многих разбойников забрызгана кровавыми каплями.

"Перебить их всех до одного? Не получится, – быстро соображал сэр Мишель, оглядывая взбудораженную как первым успехом, так и первой неудачей разномастную шайку. Было странно видеть, что на многих пиратах красовались шлемы, которые носили только в английском войске, а одежду других украшал герб констебля Дувра. – Значит, перед нами не просто банда морских искателей удачи. Тогда какого черта?.. И где Джонни со своим оружием? Ведь он может уложить половину этих сукиных детей!"

Гунтер по-прежнему надеялся, что дело может окончиться миром и сейчас случилось какое-то досадное недоразумение. Тем более некоторые рыцари из свиты Годфри да и сам архиепископ пребывали в удивлении – они разглядели гербы и военную одежду напавших на "Иоленту".

Напряженное ожидание длилось не больше трех минут. Вперед из-за спин бородатых головорезов вышел невысокий человек с рыцарским поясом, в богатой тунике и с мечом в руке. Встав прямо в кровавую лужу перед лесенкой на корму и без тени брезгливости отодвинув носком сапога то, что осталось от одного из членов команды галеры, человек внимательно осмотрел троих рыцарей, стоявших у самого края надстройки, и хриплым голосом прокричал:

– Мое имя Конрад Уисбрич, я помощник констебля Дувра и начальник таможенной канцелярии…

– Думалось мне, у таможни несколько другие обязанности, – проворчал сэр Мишель, а позади раздался голос Годфри:

– Интересно, а в каких делах вы помогаете констеблю, господин Уисбрич? Я что-то не слышал, чтобы пиратство было разрешено королем и английскими законами. За подобные действия вы можете лишиться не только должности, но и шпор рыцаря! Сейчас лишь сэр Мишель да лорд Вустер не опустили мечи. У остальных на лицах появилось облегчение – слава Богу, на "Иоленту" напали не пираты, а воины английского короля. Остается ожидать разъяснений.

Уисбрич стоял, широко расставив ноги, благо качка на море все усиливалась, и подозрительно рассматривал дворян и матросов на корме когга. Слова сэра Мишеля и Годфри его, казалось, ничуть не задели.

– Я попрошу всех назвать свои имена, – потребовал таможенник. – Именем короля! Вот вы кто? – Уисбрич ткнул рукой в сэра Мишеля.

– Еще всякие пираты будут спрашивать мое имя? – рявкнул рыцарь. – Катись отсюда, недоносок!

– Понятно, – усмехнулся помощник констебля.– Сэр, мало того, что вы обидели меня, так вдобавок оскорбили корону! Я на службе, прошу не забывать!

– Я тоже, – крикнул сэр Мишель, но его вдруг прервал шагнувший к краю кормовой палубы Годфри.

– Сударь, – сказал он, окидывая надменно-презрительным взглядом Уисбрича. – Вы хотели знать имена? Извольте. Мне по старшинству следует представиться вначале. Годфри, граф Клиффорд. Волей короля Ричарда – архиепископ Кентербери иски и и наместник Англии. Если не боитесь подняться, можете взглянуть на бумаги, подписанные королем. Но прежде я требую объяснения ваших действий…

Внизу произошло замешательство, пока Уисбрич и двое-трое людей со знаками различия десятников кивали и многозначительно переглядывались. Годфри ждал. Таможенник так и не стал отвечать, а просто круто развернулся и быстро отошел за строй своих солдат и оттуда донесся его голос:

– Взять их всех! Но только живыми! Если на самозванце будет хоть одна царапина, констебль повесит виновного на воротах Дуврского замка!

– Самозванце?.. – пробормотал сэр Мишель, метнув на Годфри недоумевающий взгляд. – Что они несут?

Думать об этом не оставалось времени. Подчиненные Уисбрича услышали приказ и рванулись вперед. Надо полагать, констебль хорошо платил своим людям, потому что они лезли на корму скопом, ничуть не страшась мечей рыцарей, занявших правильную оборону. Сэр Мишель оказался единственным, у кого был щит, и потому самый опасный участок пришлось прикрывать именно ему. Рыцарь, встав на правое колено, закрыл щитом проход с лесенки, ведущей вниз, и удерживал его одновременно носком сапога, левой рукой и плечом. Упертый в палубные доски щит можно было сдвинуть только вместе с его обладателем. Справа нормандца поддерживал лорд Вустер, орудовавший длинным тонким мечом, слева встал шевалье де Монфор, младший сын знаменитого аквитанского герцога, остальные били мечами сзади через голову сэра Мишеля, работая ими почти как копьями. Вскоре Вустера ранили в бедро, почти над коленом, но лорд, не обращая внимания на глубокую кровоточащую царапину, продолжал отбивать удары и сбрасывать англичан вниз.

Гунтер, впервые видевший настоящий бой на холодном оружии, совершенно не представлял, что делать. Для начала схватка ничуть не походила ни на книжные описания, ни тем более на историческое кино. Герои известного в Германии фильма "Кольцо Нибелунгов" дрались исключительно героически, с идиотски-возвышенными выражениями лиц и совершенно точно не употребляли такого количества площадной брани, как благородные рыцари из свиты его святейшества архиепископа Кентерберийского. Все орут, рычат, матерятся, оружие противно лязгает – классический "звон мечей" на непривычный слух звучит так, будто очень большой вилкой стучат по ножу соответствующих размеров. Даже сам Годфри, протыкая клинком очередного наглеца, сумевшего прорваться к самой корме, выкрикнул пару таких словечек, что, услышь это Папа Климент, должность архиепископа немедленно занял бы человек более благочестивый…

Между прочим, если вспоминать воздушные бои за Польшу или Францию, то авиаторы обеих враждующих сторон тоже на "изящную словесность" не скупились. Говорят, рейхсмаршал Геринг, послушав эфир во время своего пребывания на польском фронте, ходил после этого зеленый от злости (учитывая маршальское непомерное дородство, его можно было тогда принять за гигантскую жабу) и вообще хотел запретить радиопереговоры во время боев. Но матерщина на норманно-французском звучала гораздо более вычурно и мелодично…

Гунтер прекрасно понимал, что ему хвататься за меч не имеет смысла – только своих поранишь или сам напорешься, не говоря уже о том, чтобы отбиться от ударов противника. А стрелять очередями слишком опасно – можно причинить неприятности своим, причем наверняка самые разнообразные, от пулевого ранения до сердечного приступа при звуке выстрела. И все же настал момент, когда Гунтеру пришлось применить свое оружие. Получивший несколько новых ран Вустер упал, один из солдат констебля смог достать острием меча стоявшего за лордом рыцаря, проскочить чуть вперед, развернуться на одной ноге и ударить мечом по спине сэра Мишеля, слишком увлеченного тем, что творилось на лестнице. Спасла кольчуга – колечки не разошлись, а сам рыцарь не глядя отмахнул обидчику по ногам клинком и сразу ткнул острием в глаз чернобородому англичанину, который кинулся вперед, решив, что сэр Мишель наконец-то ранен. Солдаты констебля, углядев, как упал лорд Вустер, подбадривая себя нечленораздельными воплями, полезли наверх, и сдерживать их дольше стало практически невозможно.

Один из них вскарабкался на корму, отбил удар Фармера, ударил плашмя по щиту и моментально рухнул вниз, заливая лестницу и окружающих ярко-алой кровью, хлынувшей из страшной раны на шее. Бедняге не повезло – острие клинка сэра Мишеля перерезало горло от уха до уха, задев крупные сосуды, отчего кровь веером брызнула во все стороны. Но по его телу, еще живому и дергающемуся, полезли другие, не обращая внимания на сыпавшиеся со всех сторон удары. Вот теперь Гунтер, поставивший автомат на одиночные выстрелы, в упор застрелил двоих и двинул прикладом по зубам третьему. В общей суматохе звук выстрелов остался совершенно незамеченным, его заглушили крики, вой ветра в разорванных снастях и hc, волн.

Положение осажденных стало безвыходным. Почти половина солдат Уисбрича были так или иначе неспособны продолжать бой, но остальные, окончательно рассвирепев, дрались с неслыханной яростью. Вустер, который, потеряв сознание, свалился вниз, под ноги англичанам, наверняка был затоптан насмерть, Монфор-младший получил несколько тяжелых ран, сэра Мишеля всё-таки повалили на палубу, выбили меч и с заметным удовольствием пинали ногами. Годфри вместе с сэром де Морленом и какими-то аквитанскими рыцарями (имен которых Гунтер не запомнил, но точно знал, что они дальние родственники королевы Элеоноры Пуату) еще сопротивлялись, встав спина к спине. Германец, пристрелив парочку пиратов, получил по лбу щитом (что характерно, принадлежавшим сэру Мишелю – щит вырвали из рук рыцаря, когда тот не смог больше сдерживать натиск англичан) и рухнул без чувств на палубу, так что за дальнейшим развитием событий наблюдать не мог.

– Остановитесь! – вдруг закричал Годфри и, к общему изумлению своих рыцарей, отбросил в сторону меч, шагнул вперед, прямо на клинки англичан, и поднял руки ладонями вперед. – Я принужден сложить оружие!

– Но почему? – прохрипел сэр Мишель, которому сейчас вязали руки двое дюжих англосаксов. – Милорд?..

Остальные дворяне из свиты архиепископа, видимо, более привыкшие к подчинению слову вышестоящей особы, опустили мечи. И так стало понятно, что сопротивляться дальше смысла не имеет. "Иолента" медленно, но верно погружалась в воду, почти все аквитанцы, сопровождавшие Годфри, были ранены, кто легче, кто тяжелее, а злость подчиненных Уисбрича только нарастала.

– Я должен сохранить свою жизнь, так как она принадлежит не мне, а королю и Англии, – громко сказал архиепископ. – Господа, не принуждайте этих людей к бессмысленному убийству.

– Вот верно! – проворчал остававшийся в стороне от схватки капитан когга. – Только кто мне заплатит за потерянный корабль?..

Англичане по приказу помощника констебля препроводили сдавшегося архиепископа на свою галеру, прежде отобрав оружие, перенесли раненых и сами покинули тонущую "Иоленту". Единственным связанным оказался изрядно помятый сэр Мишель, которого тоже вслед за остальными отправили в трюм галеры. Годфри поместили отдельно.

– Джонни! Джонни, ты живой?

Голос сэра Мишеля пришел из неимоверного далека и звучал так, будто рыцарь звал оруженосца, сидя под очень большим медным колоколом.

Гунтер разлепил залитые кровью веки и медленно поднес руку ко лбу. Пальцы нащупали зверски болевшую шишку, размером наверняка не уступавшую кулаку. Волосы и почти все лицо были покрыты спекшейся, хрустящей под пальцами кровью, в ушах звенело, а каждое движение отдавалось в голове раздирающей болью. Ну и тошнило, само собой.

– Господи Иисусе, – простонал германец. – Надо было соглашаться с предложением Лорда… Баронский замок… Жена, золотые зубы…

– Джонни, – всерьез забеспокоился сэр Мишель. – Какие зубы? Тебе их что, выбили? – Отцепись! – поморщился Гунтер. – И без тебя тошно! И в прямом, и в переносном…

Гунтер повернул голову набок и выплюнул крупный кровяной сгусток, приземлившийся точь-в-точь на разорванный, болтавшийся манжет рубахи шевалье де Монфора. Герцогскому сыну, впрочем, было все равно – костюм оказался испорчен раз и навсегда, а сам Монфор почти не подавал признаков жизни.

– Где мы? – слабым голосом спросил германец. Рядом что-то зашевелилось, и из полутьмы выплыла покрытая ссадинами и местами распухшая физиономия сэра Мишеля. Рыцарь ожесточенно подергал руками, связанными сзади, попытался сесть и наконец, неловко утвердившись полубоком, воззрился на оруженосца.

– Мы на английской галере, – прошептал сэр Мишель. – У меня будет одна просьба – не мог бы ты развязать мне руки?

– А зачем? – задал Гунтер идиотский вопрос, но рыцарь так выразительно сверкнул глазами из темноты, что германец, превозмогая боль в голове и невероятную слабость, подвинулся к нему поближе, коленом перевернул норманна набок и начал разбираться в узлах и хитроумных сплетениях тонкого, но на редкость прочного кожаного ремешка. Сопровождалось сие действие невнятной руганью рыцаря и недовольным ворчанием Гунтера:

– Господи Боже, вот сюзерен свалился на мою голову…

– Это ты на мою свалился, – ответствовал сэр Мишель, морщась от того, что ремень, обхвативший запястья, затягивался еще туже. – У нормальных рыцарей и оруженосцы нормальные, а у меня?

– Каждый получает, что заслужил, – буркнул Гунтер. – Я предупреждал – не следовало ехать в Англию! По крайней мере вместе с Годфри! Сиди смирно, а то порежу!

Как ни странно, англичане не догадались обстоятельно обыскать сэра Мишеля, а потому его любимый тупой кинжал остался за голенищем сапога. Гунтер наткнулся на торчащую рукоять совершенно случайно и теперь старательно пытался перерезать ремешок. От долгого употребления лезвие ножа оказалось иззубренным у самой рукояти, и Гунтер действовал им как пилой. После десяти минут напряженного труда сэр Мишель довольно охнул, сбросил распавшиеся путы и встряхнул освобожденными ладонями.

– Вот суки, так обращаться с рыцарем! – А оглянувшись, уточнил: – С рыцарями то есть. Германец тяжко вздохнул и сказал:

– Ты еще этого… этого урода, как его там? Ну, таможенника на поединок вызови. Пускай сатисфакцию дает.

– И вызову! – неожиданно громко рявкнул рыцарь, отчего шевалье де Монфор, видимо, на секунду придя в себя, приподнял голову и выдавил:

– Не надо…

А потом снова впал в беспамятство. Рыцари, сопровождавшие Годфри Клиффорда в Лондон, и впрямь оказались в самом затруднительном положении. Вместо веселого прибытия в Англию рядом с наместником короля и архиепископом дворяне, посланные Элеонорой, теперь сидели в темном и вонючем трюме непонятной галеры, их патрон вообще находился неизвестно где, а лорд Вустер был присмерти, пускай англичане и перевязали его, как и других раненых. Когда галера отходила от погружающейся в холодную пучину пролива "Иоленты", Уисбрич отдал приказ помочь всем раненым аквитанцам, заново проорав, что все пленники должны быть доставлены в Дувр живыми.

Окончательно придя в себя и осмотревшись, Гунтер уяснил, что ситуация, мягко говоря, безрадостная. Во-первых, мародеры англосаксы не преминули срезать с пояса бессознательного оруженосца кошельки с золотом (надо заметить, что аналогичной процедуры не миновали и все прочие сэры). Во-вторых, поклажа наверняка осталась на затонувшем когте, и пропали не только запасные обоймы консервы, вооружение сэра Мишеля, купленное в Руане, но и бесценный "вальтер". Наиболее скверным был тот факт, что автомат бесследно исчез, а рыцарь был не в состоянии проследить судьбу Гунтеровой громыхалки. Германец с чувством легкого ужаса представлял, как сейчас наверху, на палубе, тупые англичане пытаются выяснить что за железяку таскал при себе один из захваченных на "Иоленте" людей. Инквизиция обеспечена…

"Надеюсь, у них хватит ума перестрелять друг друга", – мрачно подумал Гунтер и поделился своими соображениями с обиженно сопящим в темноте сэром Мишелем. Рыцарь отмахнулся, сказав, что надо лишь выбраться из трюма на палубу, а там он покажет этому "вонючему английскому быдлу", что значит связываться с настоящим рыцарем и сыном барона.

Англичане не догадались снять с запястья Гунтера часы, и теперь можно было отслеживать время – стрелки и циферблат покрывал светящийся состав. Когда состоялось нападение на когг, было около трех часов дня, сейчас же дело близилось к шести пополудни. Если считать по меркам двадцатого века и предполагать, что ладья направляется в Дувр или Лондон, то вскорости корабль должен оказаться в порту. А вдруг галера плывет совсем не в Англию?..

– Господь и все святые! – ворчал, покачивая головой, сэр Мишель. – Как не повезло! Джонни, ты только представь – Понтий уже в Англии, мы будем сидеть под замком… Остается уповать лишь на то, что у принца Джона хорошая охрана.

Королева Элеонора сейчас на юге, значит, опасность ей не грозит – Ричард наверняка сумеет охранить собственную мать.

– Знаю я вашего Ричарда… – скривился Гунтер. – Ну ладно, Бог с ним. Дорогой мой рыцарь, меня неотступно гложет одна нехорошая мысль – тебе не кажется, что первопричиной наших неприятностей является вмешательство… Ну, ты понял, кого?..

Сэр Мишель перекрестился, пробормотал что-то невнятное на латыни и некоторое время молчал. Наконец он выдавил:

– Не знаю, что и думать. Однако же тот… седой может делать гадости и повнушительнее. Ты посмотри: морские разбойники в Северном море и возле берегов Франции – дело самое обычное, таможенная канцелярия иногда вправе устраивать налеты на подозрительные корабли, чтобы перехватить запрещенный груз или задержать важного преступника, злодея короны… Нет, тот мог придумать что-нибудь похуже.

– Будет тебе похуже. Приедем сейчас в Англию или незнамо куда, вытащат нас на палубу, поставят строем и пустят всем пулю в затылок. Это, разумеется, я преувеличиваю, но виселица вполне может быть обеспечена. Слышал, как они Годфри самозванцем назвали?

– Дворян нельзя вешать, – со знанием дела ответствовал сэр Мишель. – Нам обязаны головы отрубить. Только после королевского суда, кстати.

Оптимистичное разъяснение рыцаря о правах дворян прервал глухой удар о левый борт, галера вздрогнула, сверху, с палубы, доносились неясные крики и топот.

– Или мы пристали в каком-то порту, – откомментировал сэр Мишель, – или на нас напали другие разбойники.

Правильным оказалось первое предположение – через несколько минут над головами находившихся в трюме людей заскрипели проржавленные петли, откинулся в сторону люк, и в мрачное чрево английской галеры хлынул свет закатного солнца.

– Выбирайтесь, господа, – послышался знакомый голос сэра Уисбрича. – Раненых мы вынесем сами. Только попрошу без шуток. Все вы задержаны констеблем Дувра сэром Роджером Крэндоном за соучастие в государственной измене.

– Вот паскуда! – ахнул сэр Мишель, поднимаясь на ноги. – В государственной измене, а? Ты гляди! Уисбрич, чье лицо маячило наверху, продолжал:

– Господа, выходите по одному и не заставляйте нас прибегать к насилию. А вот тот беловолосый нормандец, да-да, именно вы, пойдет вообще последним. Кстати, как вы развязались? И учтите, вам придется держать ответ за свои действия во время ареста перед самим сэром Роджером!

– Наверняка именно в его честь назвали пиратский флаг, – сказал Гунтер, но его угрюмой шутки никто не понял. Времена не те.

Сэр Мишель и германец действительно поднялись на палубу галеры в последнюю очередь. Следом английские солдаты вынесли раненых аквитанцев, которые не могли идти сами. Всех задержанных, среди которых был и Годфри, пока согнали к мачте. Вокруг, на корабле и на деревянном причале, толпились вооруженные люди с, как определил сэр Мишель, гербами Дувра и Чатемского шерифства на одежде.

"Мое второе путешествие в Англию, и такое же неудачное, – сокрушенно подумал Гунтер. – Впрочем, нет, похуже. Сбей меня англичане тогда, был бы просто военнопленным, а сейчас я государственный преступник, надо полагать, изменивший трону, короне и монарху, которому не давал присяги. Поглядим, что получится…" Галера стояла возле длинного деревянного причала рядом с еще несколькими военными судами. На берегу виднелись потемневшие от сырости портовые сараи, справа находились навесы, возле которых суетились люди с корзинками и мешками – надо полагать, морской рынок, – ещё дальше громоздились четыре угловые башни Дуврского замка, а вокруг него были налеплены невысокие городские дома и поднимались шпили нескольких церквей. Самый обычный приморский город, разве что поменьше Руана.

Годфри был хмур, настороженно оглядывался по сторонам, а вопросительных взглядов своих попутчиков старался избегать. Никто из аквитанцев и нормандцев, ехавших с архиепископом, не знал, что Уисбрич еще до захода в порт отобрал у Годфри все бумаги за подписью Ричарда и королевы Элеоноры и спрятал, сказав, что передаст их лично констеблю Дувра или господину канцлеру Уильяму де Лоншану. Подозрения Годфри оправдались – через своих осведомителей Лоншан узнал о прибытии нового архиепископа и принял меры. Уисбрич намекнул, что захват "Иоленты" был спланирован самим канцлером, а к задержанию архиепископа, коего теперь следовало именовать самозванцем, были привлечены громадные силы – в проливе курсировали около двадцати кораблей, капитанам портов строжайшим приказом Лоншана было ведено арестовывать всех подозрительных лиц, явившихся из Нормандии…

Когда перекинули сходни и архиепископа со свитой отвели на пристань, довольно бесцеремонно подталкивая тупыми концами коротких копий, сэр Мишель, протолкавшийся к Годфри, успел шепнуть ему несколько слов:

– Милорд, что будем делать? У нас одна надежда – принц Джон.

– Джон далеко, – проговорил в ответ граф Клиффорд. – До Лондона шесть лиг, если кому-то из вас удастся выбраться – отправляйтесь прямо к нему. Джон получил письма Ричарда и должен знать о моем прибытии…

– Эй, вы! – прикрикнул на сэра Мишеля и архиепископа один из стражей. – Помолчите! Разговаривать не ведено!

Пока процессия из пленных аквитанцев и плотно окружившей их стражи двигалась по направлению к огромному корабельному сараю, стоявшему возле дороги, ведущей в город, Годфри молча стаскивал с пальца епископское кольцо, полученное еще при короле Генрихе из рук Папского легата. За десять лет перстень так усиделся на пальце, что усилий пришлось приложить множество. Когда наконец Годфри стянул кольцо с гербом Йоркского епископата на печатке, оно незаметно переместилось в ладонь сэра Мишеля. Архиепископ молча дал понять, что, если повезет и хоть один человек из свиты доберется до Тауэра, церковный герб может послужить пропуском к принцу.

Гунтер, продолжавший осматриваться, прояснил для себя два немаловажных обстоятельства – во-первых, англичане догадались перенести с тонущей "Иоленты" на борт галеры все вещи, включая тючки сэра Мишеля, наверняка полагая, что среди них может оказаться нечто важное, и во-вторых, нашелся автомат. "Шмайссер" сейчас тащил, держа задуло, рыжебородый охранник со знаком десятника на красной тунике. Вот только как бы отобрать у него столь драгоценное в двенадцатом веке оружие? Судя по всему, англосаксы совершенно не просекли, какая вещь им досталась и от чего погибли несколько Человек во время боя на "Иоленте".

Возле сарая Годфри и его сопровождение поджидали несколько всадников. Как понял Гунтер, это был какой-то важный хмырь вместе с охраной, явившийся поглядеть на плененного архиепископа. Любопытно, что поодаль на гнедой лошади восседала дама в исключительно роскошных одеяниях. Однако саму даму никак нельзя было поименовать "прекрасной" – даже издалека было видно, что она невысокая, толстая и с отталкивающе-неприятной физиономией.

Только важный господин собрался открыть рот, как Годфри шагнул к нему, не обращая внимания на бдительно забеспокоившуюся охрану, и, ядовито улыбнувшись, сказал:

– Как я полагаю, сэр Роджер, барон Крэндон? Я жду объяснений. Вы наверняка знаете, кто я.

Всадник усмехнулся и осторожно вымолвил: Все объяснения будут представлены позже, сударь, Я лишь уполномочен канцлером Англии задержать человека, именующего себя Годфри, графом Клиффордом, по обвинению в самозванстве и присвоении чужого титула. Титула, смею заметить, почти королевского…

– Просмотрите мои документы, – сказал Годфри, кивая в сторону стоявшего неподалеку Уисбрича. – Если вы не сможете узнать королевскую печать и подпись еге? величества короля, то это наверняка сумеет сделать господин де Лоншан. Как я погляжу, даже сестра канцлера здесь присутствует…

Годфри вызывающе посмотрел на толстушку, восседавшую на лошади с царственным видом, и зло улыбнулся. Дама промолчала и отвела взгляд. Констебль в это время обратился к Уисбричу:

– Сэр, этот дворянин передавал вам какие-нибудь бумаги, скрепленные государственной печатью и подписью короля?

Уисбрич с наигранным изумлением поднял брови и решительно покачал головой:

– Нет, сэр! При нем не оказалось никаких документов, тем более столь важных. Годфри медленно развернулся к таможеннику, некоторое время пожирал его взглядом, а после выдавил:

– Меrde! Немедленно верните рескрипты, негодяй! ( Дерьмо! (фр.))

– О чем вы? – Глаза Уисбрича прямо-таки светились невинностью и чистотой. – Сударь, вы, наверное, ошибаетесь.

Стоявшие позади неудачливого архиепископа аквитанцы возмущенно зашумели, а де Морлен выступил вперед и громко сказал:

– Мы все можем свидетельствовать, сударь, что находящийся здесь граф Клиффорд действительно является архиепископом Кентербери и всей Англии, а также королевским наместником. Все необходимые рескрипты короля и булла Святого Папы Климента должны находиться либо у графа, либо у людей, которые их насильно изъяли! Вы обвиняли нас в измене, констебль? Так вот, творимое вами сейчас и есть самая настоящая измена королю, а что хуже – Святой Матери Церкви и римскому престолу! Хотите заработать отлучение?

– Да-а? – подняла брови домиком дама, подъезжая поближе. – Очень интересно… Конечно, пойти против поли Папы Климента или короля мы не смеем. И будь представлены надлежащие бумаги, констебль города и государственный канцлер приняли бы наместника и архиепископа с полагающимся этикетом. А пока мы склонны считать графа Клиффорда самозванцем, а вас всех, любезные, – соучастниками измены и присвоения титула. Так что сейчас вы отправитесь в Дуврский замок, где и будете ждать возвращения его величества. Ричард, безусловно, разберется во всем.

"Возвращение Ричарда! – охнул про себя Гунтер. – Крестовый поход кончится в 1192, потом Ричарда посадит в тюрьму Леопольд Австрийский, кажется, года на два… А если учитывать, что здесь ход истории уже начал отличаться от обычного, не исключено, что Ричарда вообще убьют. До скончания жизни прикажете сидеть в замке?

Хотя этому Лоншану свидетели будут не нужны и нас скорее всего просто прирежут!" – Кто это еще вмешивается в дела мужчин? – Сэр Мишель исподлобья посмотрел на разряженную толстуху и добавил погромче: – Эй, леди, мое имя – де Фармер! Извольте представиться!

Дама состроила такую рожу, будто целиком разжевала неспелый лимон, но все-таки ответила горделиво:

– Риченда де Лоншан, баронесса Крэндон.

– Это моя супруга, – встрял констебль. – Хватит болтать! До замка около полулиги, и мы сочли, что вести дворян, пусть и изменников, пешком будет непочтительно. Подведите лошадей! – Последняя команда относилась к стражникам в красных туниках с тремя золотыми леопардами Плантагенетов, вышитыми на груди.

И вот тут случилось несколько интересных вещей.

Англичане подвели к архиепископу и его дворянам с десяток оседланных лошадей, Годфри уже собрался было вскочить в седло, как вдруг громыхнул автоматный выстрел. Стражник, вертевший в руках Гунтерово оружие, сделал большую глупость: решив заглянуть в срез ствола, он почти приставил дуло к глазу, одной рукой держась за ствол, а другой ухватившись за ручку автомата. Оставалось лишь гадать, почему палец англичанина соскочил на спусковой крючок…

Позже сэр Мишель оценивал зрелище как чрезвычайно эффектное. Пуля ударила в глаз стражника, вышла из затылка и вдребезги разнесла заднюю часть черепа. Веер кровавых брызг разлетелся шагов на десять вокруг, окропив всех стоявших рядом, сам неосторожный англосакс, повалился на деревянную мостовую причала, выронив автомат. Остальные с испуганными криками бросились в разные стороны, лошади от резкого звука начали биться и всхрапывать, а Гунтер, мигом понявший, что произошло, воспользовался замешательством стражи, рванулся к автомату и, схватив его, сделал несколько выстрелов в воздух, вызвав невероятное смятение.

Сцена была захватывающая. Риченда подняла дикий истошный визг, еще больше напугав свою гнедую кобылу, отчего та взбрыкнула, едва не сбросив всадницу, и понесла. Вслед стремительно исчезающей в неизвестных далях лоншановой сестрице и жене констебля отправились несколько телохранителей самого сэра Роджера, тоже не сумевшие справиться с обезумевшими животными. Лично констебль свалился с седла и с громким чавканьем плюхнулся в канаву, прокопанную между портовым настилом и сараем. Канава оказалась самой что ни на есть сточной.

– Спокойнее! – орал сэр Мишель, обращаясь к перепуганным аквитанцам и растерянно озиравшемуся архиепископу. – Господь послал свои молнии, чтобы покарать грешников!

Одновременно с этой пламенной и, что характерно, понятной для жителя двенадцатого века речью норманн в прыжке настиг одного из стражников, оглушил ударом кулака в лицо и, выхватив у него меч, дополнительно приложил рукоятью по шлему. Аквитанцы тоже успели захватить какое-никакое оружие и ловили напуганных лошадей. Германец продолжал наводить панику, периодически постреливая в воздух. Англичане либо разбегались, либо пытались слабо сопротивляться рыцарям Элеоноры.

– Рескрипты короля! – вдруг завопил архиепископ. – Бумаги у таможенника!

– Понял! – рявкнул сэр Мишель и рванулся к пятившемуся от места событий Уисбричу, бледному и пребывавшему в полном замешательстве. – Стоять! Стоять, я сказал!

Уисбрич взялся за меч, однако слишком медленно вынимал его из ножен. Нормандец попросту ударил его лезвием клинка плашмя по уху, чем сразу сбил с ног, и, добавив несколько пинков, одним движением разорвал на Уисбриче камзол. Все пергамента, свернутые в трубки и перевязанные витым шнурком с королевскими печатями красного сургуча, оказались на месте.

– Быстрее, быстрее! – кричал Годфри. – Мишель, сюда! Бумаги взял?

Рыцарь запихнул бесценные рескрипты за пазуху, подбежал к архиепископу и принял из его рук поводья свободной лошади. Спустя секунду он уже сидел в седле, выискивая взглядом оруженосца. Гунтер стоял всего в двух шагах, мучительно думая о том, что вот-вот должны кончиться патроны, а бежать на галеру за новой обоймой никак нельзя.

– Давай же! Лови лошадь, болван! – рычал сэр Мишель. Гунтеру просто повезло – рядом с ним неожиданно оказался конь констебля. Последний уже выбрался из канавы и потихоньку обтекал возле стены корабельного сарая взирая на мир с удивлением новорожденного. Конь, слава Богу, немного успокоился и не был особо норовистым.

– К городу! – скомандовал Годфри, давая шпоры своему скакуну. – Давайте все за мной!

Кавалькада из семи всадников бешеным галопом направилась по идущей вокруг Дуврского холма укатанной дороге. Гунтера, едва удерживающегося в седле, почему-то мучила одна мысль – разве можно бросать раненых? Монфор, лорд Вустер и еще один гиеньский рыцарь остались на пристани…

Со времен гражданской войны между императрицей Матильдой и королем Стефаном вокруг монастыря Святого Мартина, тогда бывшего одной из крепостей Матильды, не происходило столько малоприятных событий.

Почти на закате, незадолго до вечернего колокола, во двор монастыря ворвались несколько всадников, по виду – дворян. Один из них, сказав прочим встать у открытых ворот монастыря да смотреть за дорогой, взял с собой еще двоих и незамедлительно прошел в церковь, где только что отслужили вечерю…

Годфри недаром избрал монастырь Святого Мартина своим временным убежищем. Эта знаменитая бенедиктинская обитель была известна по всей Англии, в Уэльсе, Шотландии и Ирландии, так как в серебряной раке возле алтаря монастырской церкви хранилась часть мощей самого Мартина Турского, святого целителя. Сотни паломников ежегодно приходили в монастырь, расположенный в лесах совсем рядом с Дувром, чтобы поклониться святому и просить его об избавлении от самых разнообразных немочей. Обитель пользовалась покровительством епископата, благо приносила огромный доход. Даже короли и герцоги, стоило им занедужить, приезжали сюда.

Годфри рассчитывал именно на известность монастыря. А кроме того, любой человек, пришедший под защиту церкви, становился неподсуден светским властям, и в течении сорока дней, никто, кроме Папы Римского или архиепископа Кентерберийского, не мог изгнать попросившего убежища. Все очарование ситуации состояло в том, что сейчас самому архиепископу приходилось требовать зашиты у Святой Матери Церкви, а Папа Римский находился далеко, в Марселе, вдохновляя крестоносное воинство и христианских королей…

Когда Риченда, выкупавшийся в нечистотах констебль и гвардейский капитан расположенной в Дувре сотни очухались от случившегося в порту и поняли, что "самозванец" скрылся при самых странных обстоятельствах, немедленно был начат розыск. Естественно, что беглец и сопровождавшие его дворяне были обнаружены довольно быстро – городская стража не замечала, чтобы в ворота Дувра въезжал хоть кто-нибудь, похожий на описание преступников, заставы на дороге к Лондону отрицали, что видели таких людей. Властям оставалось лишь проследить возможный путь бегства. Разъезд стражи обнаружил аквитанцев у ворот монастыря, но действий никаких не предпринял – десятник, командовавший разъездом, немедленно послал человека в Дувр доложить Риченде и констеблю, а сам приказал своим лишь наблюдать за воротами.

Гунтер и сэр Мишель едва сдерживали улыбку, увидев физиономию отца Теодериха, настоятеля аббатства, после того, как он раскрыл бумаги Годфри и прочитал Папскую буллу о назначении графа Клиффорда архиепископом Кентерберийским. На некоторое время аббат потерял дар речи, после же бросился целовать Годфри руку.

– Не время, не время. – Архиепископ отстранил ладонь и заложил руки за спину. – У нас есть трудности, брат…

Последовал короткий рассказ о захвате судна таможенной службой Дувра и приказах Уильяма Лоншана относительно нового наместника. Сказать, что отец Rеодерих был возмущен, – значит не сказать ничего.

– Ваше святейшестве! – взбудораженно говорил аббат. – Если вы позволите, я немедленно начну процедуру интердикта! Какая наглость – покуситься на духовного владыку королевства! Сегодня же нечестивый святотатец будет исторгнут из лона церкви и предан проклятию! Разрешите, ваше святейшество!

– Я лучше сам. И не сейчас, – улыбнулся Годфри. – Пока мне следует надеяться лишь на защиту стен храма и церкви. Мои спутники в ближайшее время отправятся в Лондон, к принцу Джону, который обязан встать на защиту закона и представителя короля. Сами понимаете, отец Теодерих, у Джона в руках армия, а Лоншану подчиняются некоторые гвардейские части. Вы не боитесь, что канцлер использует против обители солдат? Дадите ли убежище?

Аббат аж задохнулся, оскорбившись словами Годфри. Разве можно было столь плохо подумать о находящемся в его ведении монастыре?

– Милорд. – Пожилой священник сложил руки на груди. – Милорд, конечно, оставайтесь! Я надеюсь, принц сделает все, чтобы обуздать негодяя канцлера! А насчет вашего предположения о возможном захвате монастыря скажу так – память святого Томаса Бекета пока жива, и никто не посмеет войти с оружием в церковь, где укрылся один из старших ее сыновей!

Годфри, мельком глянув на сэра Мишеля и его оруженосца – не обидятся ли? – взял аббата Теодериха под руку и отвел в сторону, за алтарь. Надо полагать, у духовных особ нашлось друг для друга несколько слов, которые требовалось сказать без свидетелей.

Некоторое время сэр Мишель молчал, хмуро поглядывая в сторону, куда ушли архиепископ и отец настоятель, а потом тронул Гунтера за плечо:

– Навел ты шороху в порту… Спасибо, конечно. Все удивляюсь – почему Годфри посейчас молчит и не спрашивает про твое оружие.

Спохватившись, Гунтер взялся за автомат, висевший на ремне, отсоединил магазин и проверил, сколько осталось патронов. Из ста зарядов было израсходовано около шестидесяти. Для прорыва к Лондону наверняка хватит…

В тишина храма послышались быстрые шаги, и к алтарю подошел де Морлен. Вид у аквитанца был озабоченный и суровый.

– Где его святейшество? – Морлен смотрел то на Гунтера, то на нормандца, и сказать, что взгляд у него был дружелюбный, было никак нельзя. Видимо, решил Гунтер, посланник Элеоноры счел оруженосца сэра Мишеля колдуном или чем похуже.

– Архиепископ должен вскорости выйти, – сказал рыцарь. – А что случилось?

– Гвардия у ворот монастыря, – ответил Морлен. – Требуют отца аббата или приора. Констебль знает, что мы здесь.

– Господа!..

Все трое обернулись – у бокового придела алтаря стоял Годфри. Вот сейчас он действительно походил на архиепископа. В церквях и монастырях, а особо в столь знаменитых, как обитель Святого Мартина, всегда хранились облачения для высоких гостей духовного звания. Кто знает, вдруг какой-нибудь епископ, кардинал или даже сам верховный понтифик – Святой Папа вздумают навестить монастырь и отслужить в храме обители мессу? Вот и для Годфри нашлась роскошная, шитая золотом красная сутана, высокая епископская митра и посох понтифика. Ясно, что сутана была надета поверх мирской одежды – переодеваться всерьез просто не оставалось времени.

Сэр Мишель и де Морлен, едва завидев архиепископа, припали на правое колено, а германец, вовремя не сообразивший, что к чему, остался стоять, как последний дурак. Годфри нахмурился, однако сэр Мишель спас положение – он просто дернул Гунтера за край надкольчужника, потянул вниз и заставил выразить свое глубокое почтение наместнику Папы и короля.

– Я остаюсь здесь, – провозгласил Годфри. – Я буду в полной безопасности. Bойти в церковь с оружием или вытащить меня отсюда они не решатся.

– Милорд, – сказал Морлен, поднимая взгляд. – Милорд, солдаты уже окружают монастырь, но войти на освященную землю пока не осмелились. Кого вы отправите в Лондон к принцу?

Годфри покосился на сэра Мишеля и сказал:

– У господина де Фармера имеется важное дело к принцу, потому в Тауэр поедет именно он. Морлен, идите к воротам и продолжайте наблюдать. Отец Теодерих, – архиепископ повернулся к аббату, – прошу вас сходить к гвардейцам и выспросить, что они хотят. Не забывайте, именно вы – настоятель обители, а земля эта освящена и принадлежит церкви. Вы – хозяин монастыря…

Аквитанец и священник быстро зашагали к вратам храма, а Годфри дал знак Мишелю и Гунтеру подняться.

– Мишель, дорогой мой, – серьезно начал Годфри. – Прежде всего я должен сказать, что, не доверяй я тебе, столь важное дело, а может быть, и судьба трона никогда не оказались бы в твоих руках. Но меня смущают некоторые странности, как твои, так и присущие господину оруженосцу. – Архиепископ зыркнул на Гунтера. – Я попросил бы хоть в двух словах объяснить, что произошло на пристани…

– Ну… – замялся сэр Мишель, не совсем представляя, как можно объяснить Годфри происхождение Гунтера и его необыкновенного оружия. Внезапно германец сам шагнул вперед.

– Милорд, – сказал Гунтер. – Поверьте, у каждого дворянина есть свои тайны, которые он не вправе раскрывать никому, кроме священника, и то лишь на исповеди. Если у вас есть возможность – исповедуйте меня и услышите все обо мне и вот этой… этой… – Гунтер протянул архиепископу автомат, не забыв поставить предохранитель в верхнее положение, – этой пугалочке.

– Пугалочка, – проворчал архиепископ. – Хорошо вы, сударь, напугали того стражника с рыжей бородой. Мозги от испуга так и брызнули… Нет у меня времени сейчас вас исповедовать. Скажите только правду, благо вы находитесь в церкви, – это дело человеческих рук или вещь не принадлежит к миру людей?

– Клянусь, она сделана человеком, – твердо ответил Гунтер и неожиданно для самого себя улыбнулся. – Если нужно проверить, положите вещь на алтарь и окропите святой водой. Дьявольское волшебство, коли оно есть, немедленно исчезнет.

Годфри рассмеялся и развел руками:

– Ладно, я удовлетворен вашим ответом. Теперь, господа, выслушайте меня внимательно. Любой ценой вы должны оказаться в Лондоне не позже завтрашнего утра. Уильям Лоншан, видимо, полагает, что все его действия заранее одобрены королем, и потому от канцлера можно ждать любых неприятностей. У тебя, Мишель, мое кольцо, и тебе я передам подписанные королем и Папой бумаги – пусть рескрипты хранятся у Джона. Если Лоншан посмеет отрицать истинность документов, которые Джон должен будет ему показать, пусть принц собирает совет баронов. Я как архиепископ передам принцу письменные приказы о лишении Уильяма де Лоншана всех государственных должностей и конфискации его имущества. Меня очень обеспокоил твой рассказ о исмаилитах и этом рыцаре, Понтии, кажется?

– Да, милорд, – кивнул сэр Мишель и внезапно побледнел. – Господи, а если убийцы уже сумели добраться до Джона?

– Тогда нам всем конец, – холодно ответил Годфри. – Принц – наша единственная надежда. Если все кончится плохо и больше мы не сумеем увидеться – покидайте Англию и отправляйтесь в Марсель или королевство Наваррское.

Расскажете все Элеоноре Пуату. Надеюсь, королева-мать успеет вернуться в Англию и взять управление в свои руки. Итак, я остаюсь в церкви – стены храма защитят меня лучше десяти тысяч рыцарей, а вы езжайте в Лондон.

Годфри развернулся и направился к алтарю. Передав Мишелю все свитки, архиепископ быстро благословил нормандца и Гунтера, и те быстро пошли прочь из храма.