ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
КАК СТАТЬ АРХИЕПИСКОПОМ
Послушай, неужели так необходимо с ними знакомиться? – недовольно проворчал Гунтер, с подозрением оглядывая десяток всадников, поднимавших пыль в двух сотнях шагов впереди. Шедшие быстрой рысью лошади германца и сэра Мишеля понемногу нагоняли небольшую кавалькаду. – Опять нарвемся на неприятности…
– Если эти рыцари ехали по дороге, наверняка они могли повстречать Понтия, – рассудительно заметил сэр Мишель. – И вообще, каких бед можно ожидать от таких же дворян, как и мы, тем более под самыми руанскими стенами?
Гунтер промолчал, хоть и желал сказать что-нибудь наподобие: "Понтий твой – дворянин, а такая скотина…" В одном Мишель был прав – тракт шел по левому берегу Сены, впереди за рекой виднелись башни Руана, а путников на дороге было предостаточно. Сейчас напасть на двоих мирных путешественников никто бы не осмелился. Но благородные господа всегда найдут повод сцепиться – это Гунтер за последние дни уразумел как нельзя лучше. И никакая стража да бумаги от бейлифа не помогут, тем более что Руан не относится к графству Аржантан и в городе должен быть свой королевский наместник, которому скорее всего начхать на приказы своего коллеги из захолустного Аржантана.
Еще хорошо, что большинство воинственных и нахрапистых рыцарей уже давно отправились на юг, к Ричарду, и потому ежедневные поединки из-за косого взгляда или случайного толчка локтем отменяются. Как ни странно, сэру Мишелю пока и единого разу не пришлось даже в шутку обнажать клинок.
Вот и теперь, по мнению Гунтера, его рыцарь откровенно стремился нарваться на неприятности. "Бьюсь об заклад, догоним тех дворян, сэр Мишель полезет спрашивать, его попытаются вежливо отшить, он истолкует неправильно, схватится за оружие… И готово дело. А мне потом волочь обратно в Фармер бездыханный труп…"
На всякий случай Гунтер проверил, на месте ли кобура с "вальтером". Во время последней ночевки на сеновале у сэра Уилфрида он исхитрился приделать к ней ремешок, с помощью которого кобуру теперь можно было вешать на плечо так, чтобы выхватить пистолет мгновенно.
Отряд дворян был уже совсем рядом. Семь человек, а не десять, как показалось вначале. Не видно, чтобы кто-то был при полном вооружении и доспехах. Одеты недурно, шляпы дорогие, сразу видно – знать. У всех, само собой, по мечу. У Гунтера сложилось впечатление, что это не просто несколько приятелей, собравшихся проехаться в город, а свита некоей важной особы, хотя непонятно, почему эта самая "особа" совершает променад в сопровождении всего шести приближенных. Впрочем, сейчас эти вопросы наверняка будут разъяснены.
– Я буду с ними разговаривать, – тихо сказал сэр Мишель, оборачиваясь к германцу. Они двигались уже почти вровень с отрядом. – А ты помалкивай. Гунтер только вздохнул. "Ну да, я буду помалкивать, как положено благовоспитанному оруженосцу, но потом наверняка именно мне придется вытаскивать шевалье де Фармера из заварухи и долго извиняться. Между прочим, мое знание норманно-французского, пусть и хорошее, не позволяет вести изысканно вести беседу, насыщенную сложными оборотами, принятыми в здешнем непостижимом обществе…"
– Простите, господа, что отвлекаю вас, – твердым голосом уверенно начал сэр Мишель, поравнявшись с всадниками, замыкавшими цепочку. – Нельзя ли поговорить с вами?
Двое рыцарей оглянулись, окинули Фармера несколько подозрительным взглядом, один отъехал чуть в сторону, ближе к сэру Мишелю, и со сдержанной вежливостью в голосе спросил:
– Что вам угодно, сэр?
– По поручению королевского бейлифа мы разыскиваем… – серьезно сказал сэр Мишель, но тут его перебил другой рыцарь:
– Шевалье де Фармер! Мишель, ты ли это, или я обознался?
Ехавший в голове отряда дворянин с короткой черной бородкой обернулся на разговор, а теперь и вовсе приостановил лошадь. Его сопровождающие тоже натянули поводья, и отряд рыцарей встал у края дороги.
"Понятно, – подумал Гунтер. – Либо бывший собутыльник, либо Мишель когда-нибудь дрался с ним на поединке. Вот интересно, проиграл он этот поединок или победил в нем? Надеюсь, все обойдется…"
Сэр Мишель застыл в седле с открытым ртом и, только когда чернобородый подъехал совсем близко, изумленно выдавил:
– Милорд?.. Это вы? А говорили, будто вы… вас…
– Правильно говорили, – улыбаясь, кивнул рыцарь. На вид ему было лет тридцать пять, одет значительно лучше других, а на груди красуется серебряный крест, ровно у священника.
"Интересно, – подумал Гунтер, – если этот человек лицо духовное, то почему он разъезжает в компании рыцарей в мирской одежде?" Я не ожидал вас здесь встретить, – растерянно говорил сэр Мишель. – Куда вы направляетесь, милорд?
"Он называет его милордом, – мелькнула у германда мысль. – Значит, этот красавец – личность известная. Представился бы…"
– Господа, – сказал чернобородый, обращаясь к своим спутникам, – счастлив вас познакомить с шевалье де Фармером, нормандским рыцарем. – Изящным движением отклонив назад голову, он доброжелательно посмотрел на Гунтера и добавил: – Мишель, позволь узнать, а кто тебя сопровождает?
– Гунтер фон Райхерт, оруженосец, – влез германец, сообразив, что перед таким важным господином, каким наверняка является этот "милорд", представляться каким-то идиотским имечком "Джонни" совсем неприлично. – Я… родом из Германии. – Отлично! – Приятная улыбка не сходила с лица рыцаря. – Мы прежде не были знакомы, сударь?
Гунтер подавил назревавший приступ идиотского смеха, но удержаться от двусмысленности не смог:
– Я мог слышать о вас или читать…
– Годфри, граф Клиффорд, – внезапно став серьезным, представился дворянин. – В настоящий момент волей короля нашего Ричарда назначен архиепископом Кентерберийским. Вы в Руан, господа? Значит, нам по дороге. Мишель, поехали со мной, попутно расскажешь, что делал и чем жил все то время, пока мы не виделись? – Архи… кем? – только и смог выдавить из себя сэр Мишель. – Простите, сэр, я плохо расслышал…
– Поехали, поехали, – отмахнулся Годфри. – Все вопросы проясним по дороге…
"Ну ничего себе! – Гунтер тронул лошадь с места, пристраиваясь слева от рыцаря. – Вот это встреча! Сам сыночек короля Генриха Второго, пускай и незаконнорожденный! Ведь только Мишель о нем вспоминал! Он наверняка собирается в Англию… Жаль, не помню, в какую именно историю Годфри попадет на Альбионе. А ведь читал когда-то".
Пока добирались до берега Сены, где должны были сесть на паром, который переправил бы их через реку, сэр Мишель увлеченно рассказывал графу Клиффорду о своих приключениях, случившихся за последний год, прошедший с его посвящения. Вообще-то ничего особо любопытного в похождениях Фармера не было, но Годфри вежливо выслушивал байки о поединках со всяко-разными рыцарями, достоинствах вин в различных нормандских трактирах и последних новостях из графства Анжуйского, Аквитании и Гиени. Мишель же за непринужденной болтовней хотел скрыть свое замешательство: опальный сын Генриха теперь вдруг стал вторым лицом в королевстве и на время отсутствия Ричарда превращался в фактического повелителя Англии. Но что архиепископ Кентерберийский делает в Нормандии, да еще с такой скромной свитой? Непонятно…
Гунтер, соскучившись от пространных и местами совсем непонятных приезжему речей сэра Мишеля, принялся разглядывать поднимавшиеся совсем рядом высокие стены крепости Руан и довольно крупный порт, видневшийся ниже по течению реки. Гавань была забита галерами и торговыми судами, название которых германец позабыл, – широкие, вместительные парусные корабли с высокими носовыми и кормовыми палубами. Сквозь лес мачт и такелажа с трудом можно разглядеть песчаный берег, по которому подобно муравьям сновало множество людей, громоздились непонятные серые тюки, пузатые бочки, огромные деревянные коробы. Прежде Гунтер видел гавань этого Руина только с высоты, пролетая над ней утром тринадцатого августа. Отряд как раз успел прибыть к отправлению очередного парома. Спешившись, люди ввели лошадей в поводу на палубу, сложенную из огромных широких бревен, где без труда могло разместиться несколько больших подвод. Кони Годфри и его свиты, должно быть, попривыкли уже к переправам и без страха взошли на паром, но никогда в жизни не ступавшие на такую зыбкую почву лошади сэра Мишеля и Гунтера поначалу заартачились. Многих трудов стоило сэру Мишелю успокоить своего скакуна, а заодно и Гунтерова, потому что оруженосец сердитыми окриками только еще больше напугал животное.
Наконец был дан знак к отправлению, и перевозчик подхлестнул могучую холеную лошадь, тянувшую широкое колесо, приводившее паром в движение.
Сэр Мишель, усевшись у самого края палубы и прислонясь спиной к фальшборту, задумчиво смотрел на медленно удаляющийся под натужный скрип колеса берег. Понемногу клонящееся к западу солнце горячо пригревало ему голову, легкий речной ветерок шевелил волосы, но в мыслях сэр Мишель сейчас был в темном ноябрьском лесу, под холодным нескончаемым дождем, с пульсирующей болью в боку, лицом к лицу с Ричардом Львиное Сердце, неожиданно нагнавшим короля Генриха на его пути к своему последнему пристанищу.
Потом в памяти всплыли низкое студенистое небо, быстро летящие клочки сизых облаков, пронизывающий ветер и сгорбленная фигура короля, из последних сил державшегося в седле перед своим сыном, зачитывающим равнодушно-скучающим тоном список вассалов, предавших своего сюзерена… Дальше – семь суток, слившихся в один тяжкий нескончаемый день, когда жизнь тягучими каплями неумолимо исходила из старого короля; глухое ожесточенное горе, тяготевшее над Годфри, Уильямом Маршаллом и Мишелем, сидевшими втроем за липким от пролитого вина столом; холодное прикосновение меча к плечу и слова графа Клиффорда: "Посвящаю тебя не я, а он… Я лишь исполняю его волю".
Да, раз впутавшись в сложнейшие переплетения судеб сильных мира сего, невероятно сложно выбраться из них, а понять и вовсе немыслимо…
Наконец круглые бревна парома мягко ткнулись в песчаный берег, гладко вылизанный мелкими волнами речного прибоя, и епископ Кентерберийский со своей свитой и сэром Мишелем с оруженосцем двинулся к Руанской крепости.
Запрокинув голову. Гунтер разглядывал суровые неприступные крепостные стены. В сравнении с Аржантаном Руан выглядел куда более солидно, а Фармер теперь и вовсе мыслился укрепленным сарайчиком. Высота мощных каменных стен была, по мнению Гунтера, не меньше метров пятнадцати, в сером граните пробито множество узких бойниц, ворота укреплены двумя башнями, а на мосту, перекинутом через глубокий, заполненный мутной цветущей водой ров, околачивались господа в кольчугах и при копьях. Надо полагать, городская стража.
– Ну вот, почти приехали, – сказал Годфри своим попутчикам. – Лорд Вустер, пожалуйста, сообщите страже…
"Так, – подумал Гунтер, – вот интересно, сколько в его свите лордов, графов и других принцев с виконтами? Какая досада, что эти люди не представились сразу! Совершенно не знаю, как следует вести себя в подобном обществе! Придется изображать скромного слугу и молчать, пусть рыцарь треплется за обоих…"
Сэр Мишель словно подслушал мысли оруженосца, приблизился к нему и тихо проговорил:
– Ты чего робеешь? Они все такие же дворяне, как и мы. А Годфри – замечательный человек, хотя и архиепископ…
– Лучше скажи, сколько придется выложить за въезд в Руан, – сменил тему Гунтер, твердо помнивший просьбу барона Александра не тратить слишком много и попусту. Позавчерашняя попойка в счет не шла…
– Подожди, – усмехнулся рыцарь. – Похоже, сегодня нам не придется тратиться.
В это время на мосту происходили любопытные вещи. Сэр Мишель и Гунтер не услышали, что именно говорил страже лорд Вустер, но буквально сразу несколько блюстителей кинулись к рассевшимся у края моста коробейникам, погнав их прочь, а к лошади Годфри подбежал человек, заметно пьяный, пока еще твердо державшийся на ногах, но уже туго соображавший.
– Сэр, – икнув, браво прокричал сей субъект. – Тот рыцарь сказал, будто вы лондонский архиепископ… Выходит, мне нужно пропустить вас без пошлины? И еще доплатить, – проворчал сэр Мишель. Свитские посмотрели на Фармера неодобрительно, а Годфри фыркнул. Выдержав многозначительную паузу, он посмотрел на стражника и, вынув из кожаной сумки на поясе пергаментный свиток довольно внушительного вида, протянул ее.
– Тебе знакома королевская печать, или ты не знаешь, что это такое?
– Не видел, – признался стражник, мучительно сдерживая рвущуюся наружу отрыжку. – Но, если посмотрю, узнаю.
Тут уж даже строгие спутники графа Клиффорда позволили себе сдержанно рассмеяться, покашливая и окидывая незадачливого стража надменно-любопытными взглядами.
Довольно долго блюститель рассматривал бумагу – что характерно, держа ее вверх ногами, – потом, почтительно прикрыв рот рукавом, все-таки рыгнул и вернул манускрипт Годфри со словами:
– Не извольте гневаться, ваше при… пре… освященство…
После чего развернулся на каблуках и, громко топая подоскам моста, кинулся к своим, выкрикивая точно глашатай на башне замка городского правителя:
– Дорогу архиепископу Кентерберийскому! Именем короля! Роже, дубина, беги к господину коннетаблю, доложись! И быстрее! Дорогу архиепископу…
Сэр Мишель довольно улыбнулся Гунтеру и сказал:
– Я же говорил – ничего платить не надо! "Везде одно и то же, – вздохнул про себя Гунтер. – Пьяные в лежку часовые, бесплатный проезд –только потому, что у тебя в знакомых важная шишка… Порядки почти как у нас".
Годфри вместе со свитой, в которую теперь негласно входили сэр Мишель с оруженосцем, проследовал по мосту, сопровождаемый туповато-восторженными взглядами стражи и столпившихся неподалеку простолюдинов, уже каким-то таинственным образом прослышавших, какая честь оказана славному городу Руану. Когда проезжали тоннель, образованный стенами башен и надвратным укреплением, Годфри глянул на сэра Мишеля, по-прежнему ехавшего рядом, и сказал:
– Мишель, я завтра утром отплываю в Англию. Если хочешь, приходи поговорить до заката. Мы расположимся в доме руанского епископа. Или, если тебе негде остановиться, едем с нами.
Рыцарь, не раздумывая, ответил:
– Милорд, у нас есть некоторые дела в городе, но, как только будет возможность, я обязательно навещу вас сегодня. Кстати, милорд, если вас назначили архиепископом, то наверняка вы должны знать о посланиях короля иерусалимского Гвидо в Англию и королевским наместникам в Нормандии и Аквитании…
– Вот как? – Годфри изумленно поднял брови. – Я знаю кое-что о предостережениях Гвидо, но ты-то каким образом проведал об этой истории?
– Давайте поговорим вечером, сэр, – сказал сэр Мишель. – Может быть, сейчас я сумею узнать немного побольше и потом доложу вам.
– Хорошо, – кивнул новоявленный архиепископ. – Жду вечером.
Годфри вместе со свитой двинулся прямо по улице, а Мишель, окликнув Гунтера, махнул рукой направо.
– Если Понтий собирается в Англию, то искать его надо в порту. Согласен?
– Согласен, – ответил Гунтер. – А как на предмет чего-нибудь пожевать и выпить?
– Выпить? – задумался сэр Мишель. На лице его явственно отразилась борьба с искушением.
Спустя совсем немного времени рыцарь просиял:
– В гавани должны быть трактиры! Там и подкрепимся. А вечером, если придется, Годфри угостит нас хорошим вином!
– Это бесполезно, – вздохнул сэр Мишель. – Мы никогда никого здесь не найдем. Я бы выпил доброго эля, а ты?
Рыцарь вместе с оруженосцем стояли на пристани, держа лошадей под уздцы, и тоскливо озирали невероятную сутолоку, царившую в порту. Руан был самым крупным портом, связывавшим владения английской короны на континенте с островом, а теперь вдобавок служил еще и главным пунктом, из которого отправлялись грузы на юг, в Марсель и Сицилию, крестоносному воинству короля Ричарда. Если большинство припасов, подготовленных в Англии для армии, переправлялись из Дувра, то в Руан стекался поток продовольствия, оружия и ценностей со всей Нормандии, севера Франции и части Аквитании. Соответственно, и неразбериха стояла неимоверная. А тут еше корабли с ополчениями норвежцев, датчан и шведов зачастую останавливались в руанском порту на отдых, и северные молодцы добавляли в беспокойную жизнь города свой норманнский колорит – больше половины драк и пьяных выходок было на совести славных крестоносцев из полуночных стран…
Король Ричард требовал, чтобы флот и армия были полностью обеспечены всем необходимым, и уже сейчас богатства, сосредоточенные на флоте английского короля, давали ему возможность оплачивать колоссальное войско, собиравшееся на юге Европы и готовое по первому приказу короля-рыцаря двинуться к берегам Палестины. Вот и опустошались богатейшие земли Анжуйского графства, выбивалась церковная десятина, а, как помнил Гунтер, кардинал Иоанн из Ананьи собрал с Лиможской и Пуа-тевинской епархий денег больше, чем они могли стоить…
– Как ты думаешь, кто здесь главный? – Гунтер решил прибегнуть к логике. – В порту, я имею в виду?
Сэр Мишель задумался, несколько отрешенно взирая, как на борту стоявшей возле деревянного причала галеры двое господ, явно северян, ругались на чем свет стоит из-за какого-то якобы не вовремя возвращенного долга. Вслушиваться особо было неинтересно, но множество ярких и запоминающихся оборотов речи привлекали своей новизной и необычностью внимание рыцаря.
– Главный?.. – Сэр Мишель с трудом оторвался от созерцания выяснения отношений между северянами, грозившего перерасти в драку на ножах. – Капитан порта, наверное…
– Кто дает разрешение на выезд в Англию, или такого разрешения у вас не положено?
– Откуда я знаю? – развел руками рыцарь. – Когда года полтора назад я ездил в Уэльс на турнир, который устраивал Овейн Гуиннедский, никакого разрешения не нужно было. Просто сел на корабль и поплыл!
– Тогда, – Гунтер потер лоб тыльной стороной ладони, соображая, каким еще способом можно отыскать этого проклятого Понтия, – тогда давай спросим, когда уходил последний корабль в Англию. Понтий опережал нас не меньше, чем на сутки, и если уехал, а не остался в городе, то, глядишь, кто-нибудь его запомнил.
Мимо рыцаря протолкалась пара каких-то мрачных личностей, облаченных в совершеннейшие рубища и тащивших по увесистому тюку. Судя по всему, эти люди работали в гавани на погрузке. Оба согнулись чуть ли не пополам под тяжестью тюков, на перемазанных, темных от загара лицах застыло выражение равнодушной тупости, и они сильно смахивали на двух заморенных осликов, нагруженных поклажей. Сэр Мишель, мигом ухватив мысль оруженосца, словил одного за рукав, так что работник пошатнулся, с трудом удерживая равновесие, и вопросил:
– Эй, ты, какой корабль недавно ушел в Дувр? Выражение лица человека тускло осветилось вниманием и всесогласием, которое свойственно самым низшим кастам общества при разговоре с благородными.
– Корабль?.. А как же, корабль… Судно. Ушло. В Дувр. – Работник ронял слова бесцветным хрипловатым голосом, потихонечку отодвигаясь от рыцаря. Его товарищ продолжал неторопливое движение к галере.
– Когда? – рявкнул сэр Мишель, дернув засаленный перелатанный рукав. Гунтер наблюдал за сценой с умилением. Картина маслом "Рыцарь и простолюдин".
– В Дувр ушло. Как же… Судно. Парусное. Вчера. Не извольте гневаться… – Несчастный говорил все тише и тише, будто собирался упасть в обморок со страху. Правая ладонь сэра Мишеля непроизвольно сжалась в кулак.
– Название? – учтя манеру собеседника разговаривать, тихо, но угрожающе спросил рыцарь.
– Так оно же сейчас в Дувре, – пролепетал бедняга, явно не понимая, чего от него хочет благородный рыцарь.
– Мишель, пойдем отсюда. – Гунтер потянул рыцаря за плечо, но в этот момент в разговор вмешался второй грузчик, остановившийся поодаль, и крикнул:
– Медведь.
Сэр Мишель повернулся к нему:
– Ты кого имеешь в виду, ублюдок? Названный ублюдком грузчик грустно поморгал глазами на рыцаря и пробормотал:
– "Медведем" корабль назывался, сударь. Первый добавил:
– Не извольте гневаться…
"Страна идиотов, – мелькнула мысль у Гунтера. – Вот теперь это больше походит на средневековье, знакомое мне по книгам. Ужас!"
На том разговор с работниками гавани и закончился. Оба потасканных типа понесли свои тюки по сходням на галеру, беспрестанно оглядываясь. Там уже слышались громкие подбадривающие крики, а цветистая ругань перешла в гортанное рычание – северяне все-таки передрались.
Потом рыцарь вместе с оруженосцем толкались по всему порту, выспрашивая о корабле, именовавшемся "Медведь", но ничего путного не добились. Ну да, стоял такой торговый когг, имя хозяина его было Робин Саутем, а постоянно квартировал он в Дувре, возя товары и пассажиров из Англии во Францию. Отплыл вчера вечером, повез груз льна и бочки с вином. Пассажиры были, а какие – никто не помнит.
Вот и все.
Вполне естественно, что бестолковая прогулка по руанской гавани закончилась в мрачноватом и прокопченном трактире с вдохновляющим названием "Голова сарацина". Таковая голова, вырезанная из дерева каким-то умельцем, обладавшим ярким воображением, торчала прямо из вывески, будто охотничий трофей – жутковатые глаза навыкате, ярко-красные губы, обнажающие волчьи клыки, и косматые клочья черной овечьей шерсти, приляпанные на корявый череп. Выражение лица "сарацина" говорило со всей определенностью: "Не надо сюда ходить-обманут, обворуют и отравят!"
Но сэр Мишель, пребывавший в расстройстве чувств от постигшей его неудачи, не глядя перебросил поводья лошади однорукому старику, прислуживавшему у коновязи, и рассеянно прошествовал в помещение. Шедший позади Гунтер, критически оглядев темный и воняющий соленой рыбой полуподвал с земляным полом и десятком почерневших от времени и чада столов, только глаза воздел в тоске. Это был самый мерзкий кабак из всех, какие пришлось видеть за дни, минувшие с явления дракона Люфтваффе в двенадцатый век. Между прочим, упитанные, возмутительно осмелевшие тараканы, шнырявшие по столам, ничуть не отличались от своих собратьев из далекого будущего.
Нельзя сказать, что трактир был забит до отказа – сейчас немногим за полдень, и большинство людей занято повседневными делами, но в то же время около половины столов оказались несвободны, за ними сидели в основном люди военные – с полдесятка захудалых и, видимо, очень бедных рыцарей, какие-то крепкие мужики с откровенно крестьянскими рожами, но в кольчугах и при оружии (Мишель потом объяснил, что это иомены, набранные в войско), да еще несколько очень пьяных, но имевших, несомненно, уголовный вид личностей.
Устало рухнув на скамью у одного из свободных столов, сэр Мишель саданул кулаком по крышке стола и воззвал:
– Хозяин!! Пива! Много!
Гунтер и сам был не прочь слегка промочить горло, но для порядка проворчал:
– Опять пьянствовать?
– Разумная необходимость, – вытянув кверху указательный палец, ответил сэр Мишель. – Думаю, пара кружечек нам не повредит. Ты был прав – в этом проклятом городе найти кого-нибудь невозможно…
– Ерунда, – отмахнулся Гунтер. – Сходим к… Кто главный в городе?
– Коннетабль, – пояснил рыцарь, с недоверием оглядывая грязные, покрытые липким слоем жира кружки с пивом, которые пожилой и хмурый хозяин невежливо бухнул на стол. – Но к нему просто так не попадешь. Кто мы такие?..
Гунтер вздохнул:
– Два авантюриста на службе короля Ричарда, это я уже понял. А насчет "не попадешь" – это ты зря. Во-первых, у нас бумага от господина д'Эмери, во-вторых, ты знаком с самим архиепископом Кентерберийским. Если что – он поможет. Сходим к коннетаблю, объясним, если он не знает о случившемся, пусть поднимает городскую стражу. Найдут нам Понтия в два счета!
– Посмотрим, – поморщился сэр Мишель, сбивая щелчком крупного таракана, взобравшегося на край кружки и, воинственно шевеля усищами, оглядывавшего оккупированную территорию. – У меня один вопрос – каким образом Годфри вдруг стал архиепископом? Невероятно! Ричард его терпеть не может, особенно после истории со старым королем Генрихом. Кажется, я тебе рассказывал? Или нет.. Годфри больше года провел в ссылке, в графстве Анжуйском, а теперь… Чудеса, да и только.
– Вечером узнаем, – лениво протянул германец и наконец, решившись, отхлебнул пива. Приложился он к кружке, только когда убедился, что в ней ничего не плавало, а боевой таракан позорно ретировался с поля сражения. Пиво оказалось на редкость кислым и вдобавок изрядно разбавленным.
Некоторое время рыцарь и оруженосец сидели в молчании, и Гунтер от скуки начал изучать прочих посетителей "Головы сарацина". Местные жулики особого внимания не привлекали – подобных личностей полно во все времена, что в Нормандии, что в Германии. А вот рыцари за столом напротив представляли собой исключительно любопытную картину.
Четверо доблестных сэров, уже вдрызг пьяных, явно не принадлежали к лучшим семьям Европы. Если судить по обрывкам речи, доносившимся до Гунтера и сэра Мишеля, они были французы или нормандцы. У каждого на изношенной одежде красовался знак Креста – это молчаливо свидетельствовало о том, что рыцари собираются в Святую Землю, но у них явно не хватает денег, чтоб доехать хотя бы до Анжера. Были все они немолодыми и, мягко говоря, потертыми, а у одного кольчуга находилась в еще более плачевном состоянии, нежели у сэра Мишеля в день его встречи с Гунтером.
Вскоре самый потрепанный из четверых рыцарь, перебив своего приятеля, заговорил так громко, что германец и сэр Мишель могли слышать каждое его слово:
– Вот и я говорю, сэр де Брес, сарацин надо душить всех до единого! Я сам был в Иерусалиме два года назад и едва сумел внести за себя выкуп! Проклятый Саладин потребовал платы за свободу каждого христианина! Говорят, башня Давида ломилась от золота, а сам Саладин, ходили слухи, сидел на горе монет и бесчестил непорочных христианских дев!
– Теперь, надеюсь, наши славные короли… ик!.. – подхватил сэр в драном госпитальерском плаще, – сумеют показать Саладину остроту христианских мечей! А правда, будто у Саладина растут хвост и бараньи рога? Вы ведь его видели в Иерусалиме, сэр де Варнон?…
Помятый де Варнон немного подумал, огладил взъерошенную черную бородищу и размашисто кивнул:
– Растут, растут! Во-о-от такие!
Он развел руками, пытаясь показать размах рогов султана Саладина. Гунтер подумал, что в таком виде султану было бы сложно войти в Иерусалимские ворота, ничего своими рогами не задев.
Далее последовали интересные, но с практической точки зрения абсолютно невероятные байки о сарацинах, приближенных Саладина, и самом султане египетском. Выяснилось немало занимательного: плененных христианских рыцарей сарацины обычно съедали, предварительно зажарив, но прежде учиняли над несчастными сэрами содомское непотребство, дабы лишить их чести; христианские девицы обычно отправлялись в гарем Саладина, где таковых, если верить сэру де Варнону, было уже около сотни тысяч…
"Силен Саладин, – подумал с усмешкой Гунтер. – Сто тысяч девиц… Если по одной в день – как раз… э… ну да, на двести семьдесят пять лет хватит. Или ему помогают? Не зря же рога имеются…"
Сэр Мишель слушал россказни рыцаря, затаив дыхание. Представить все это было трудно, но, поскольку речь держал благородный сэр, приходилось верить ему на слово. Неожиданно русло беседы за соседним столом резко изменилось, так как сэр, прозванный Гунтером "госпитальером", вдруг поднялся, пошатываясь, поднял кружку и провозгласил:
– Я… желаю вы…выпить… за нашего от… осту… от-сусвующего (он так и не сумел правильно выговорить это слово) друга! За сэра Понтия из славной Ломбардии!
Сэр Мишель замер, а Гунтер едва не съехал под стол. После рыцарь дернулся, намереваясь сразу кинуться к загулявшим дворянам и устроить им допрос с пристрастием, но германец, вовремя заметив порыв рыцаря, решил перехватить инициативу. Гунтер положил руку на плечо сэра Мишеля, усадил его обратно и зашипел:
– Давай-ка сейчас я все сделаю сам. Начнется драка – тогда действуй.
Сэр Мишель недоверчиво глянул на оруженосца, но тем не менее прислушался к его словам и присел на краешек скамьи. На всякий случай рука его легла на рукоять меча.
"Надо давать Джонни больше свободы, – решил рыцарь. – Если все время я буду говорить, он ничему не научится. Посмотрим, что он придумал…"
Гунтер по привычке одернул свою новую куртку, строевым шагом подошел к продолжавшим трепаться ни о чем дворянам и тронул за руку сэра, предложившего тост за Понтия.
– Простите, сударь, что отвлекаю вас. – "Госпитальер" поднял на Гунтера пьяный блуждающий взгляд и изобразил на лице презрение. Видимо, принял германца за простолюдина. Чего только спьяну не покажется. – Я слышал, что вы пили здоровье одного моего друга, которого я давно ищу. За господина Понтия Ломбардского…
– Это что еще за быдло и почему оно смеет с нами р-р-разговаривать?! – угрожающе спросил незнакомый рыцарь, бухнув кулаком по столу и угодив прямо в блюдо с обглоданными бараньими ребрышками, которые, подскочив вверх, веером разлетелись по столу. Гунтер выдавил лучезарную улыбку и спокойно представился:
– Барон Райхерт. Из Германии. Вы тоже знакомы с моим другом Понтием?
– Баро-он… – обрадованно протянул сэр. – Простите, сударь. – Тут рыцарь повернулся к своим и доверительно сообщил: – Он не быдло, поняли?
Сэры дружно кивнули, сбрасывая на пол мешавшие им кости. "Госпитальер" опять воззрился на германца и предложил:
– Выпьете? С нами, я имею в виду?
– Тороплюсь, – с деланным сожалением развел руками Гунтер. – Так, может, вы недавно встречались с моим другом Понтием? И знаете, где я могу его найти? Мне надо… э… отдать небольшой долг.
Сэр глубоко и надолго задумался, так что Гунтер начал опасаться, не уснул ли тот, потом, наконец сообразив, что именно от него хотят, огорченно поцокал языком и проговорил:
– Так он уехал! Вчера еще! Такой милый человек – и уехал! Я с ним… – Далее речь рыцаря была обращена ко всем: – Воевал с сарацинами. Давно. А он меня помнит! Хороший человек Понтий. Денег вот одолжил по старой дружбе. Давайте еще раз выпьем за него! Эй, пива!
"Понятно, – усмехнулся про себя германец. – Пропивают Понтиевы денежки. Невероятно, но у этого скота еще есть друзья… Впрочем – скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты".
– Куда уехал-то? – Гунтер ненавязчиво напомнил о своем существовании рыцарям, сосредоточенно высасывающим со дна давно уже не существующие там. последние капли пива. – Где сейчас сэр Понтий?
– В… Англии, – рыгнул "госпитальер". – Вчера уплыл. На корабле. Как его… "Медведь". И чего Понтия в Англию эту понесло?
Гунтер, не прощаясь, развернулся, подошел ксэру Мишелю и кивком указал на дверь: – Пошли отсюда. Вот повезло, так повезло – узнали про нашего дружка из Ломбардии. Уехал он. В Англию!
Сэр Мишель невольно чертыхнулся, но тут же осенил себя крестом. Все, теперь не догнать. Или придется самим ехать в Лондон. Если Понтий действительно связан с ис-маилитами, то он наверняка направляется именно туда. Принц Джон сейчас должен находиться в столице королевства. Если охота идет на брата короля, значит, и Понтий должен сшиваться неподалеку.
Рыцарь с оруженосцем выбрались из мрачного трактира, от расстройства забыв даже заплатить за пиво. Хозяин и ухом не повел. А рыцари – друзья Понтия – вообще не обратили внимания на внезапное исчезновение "барона из Германии" и продолжили накачиваться пивом да обсуждать размеры Саладиновых рогов и прочих его достоинств.
– Что делать будем? – осведомился Гунтер у сэра Мишеля. – Отправимся обратно к бейлифу, доложимся? Или как?
Рыцарь забрался в седло, подождал, пока Гунтер тоже вскарабкается на лошадь, и тихо сказал:
– Ну нет! Обратно мы не поедем. В Англию, говоришь, уплыл?.. – Мишель победоносно взглянул на германца. – Слушай! Годфри едет в Лондон! Ведь можно напроситься к нему! Только представь – мы в свите самого архиепископа Кентерберийского!
– Пускай сначала твой Годфри согласится, – заметил Гунтер. – Все-таки он важная особа, а мы…
– Вечером поедем к нему, – тоном не терпящим возражений сказал сэр Мишель, – и попытаемся уговорить. К тому же мне хочется услышать его собственную историю. А сейчас давай к оружейникам. Рыцарь я или нет?
"Нет, – хотел было честно ответить Гунтер, но благоразумно промолчал. – Рыцари все исключительно благородные, служат даме сердца, дают всякие возвышенные обеты, ищут Чашу Святого Грааля и сражаются с неверными. А мы дурью маемся".
И двое искателей приключений порысили по узким извилистым улочкам Руана, направляясь к центру города, где, как предполагал Мишель, находились оружейные лавки.
Покупка военного снаряжения, по мнению сэра Мишеля, была делом серьезным, и подойти к ней следовало со всем возможным тщанием. Оружие для рыцаря – вещь первейшая по необходимости. Именно поэтому лавка оружейника с норманно-французским именем Ингольв Комбур была перевернута вверх дном. Двухэтажный дом мэтра Комбура примостился у самой стены Руанского замка, задней стороной примыкая к каменной кладке, а фасадом выходя на улицу Святого Отмара. На фасаде дома над дверью висела вычурная кованая вывеска, извещавшая проходящих мимо, что оружейник Комбур продает любое оружие и доспехи. Сразу за воротами располагался небольшой вытоптанный двор с колодцем, пара хозяйственных пристроек и небольшая кузня, из приоткрытой двери которой доносился мерный перестук молотков, а из трубы валил густой дым. Первый этаж дома представлял собой широкий зал, на стенах которого были развешаны самые разнообразные мечи, кинжалы и прочие кольчуги с поножами. Гунтер вначале удивился отсутствию тяжелых доспехов, в которые человек заковывался с ног до головы, но потом вспомнил, что подобные жуткие сооружения относятся к куда более поздним временам и носить их будут лет сто – сто пятьдесят спустя. А последние два десятилетия славного двенадцатого века благородные рыцари не таскали на себе ничего тяжелее кованого нагрудника или длинной, до колена, кольчуги.
Хозяин встретил сэра Мишеля с оруженосцем почтительно, но с достоинством, прекрасно зная, что ни один дворянин не станет обращаться с хорошим оружейником как с обычным смердом. У господина Комбура встречались покупатели куда солиднее, чем сын безвестного нормандского барона. Даже сам руанский коннетабль и рыцари ордена Храма заглядывали…
Сэр Мишель загонял хозяина и подмастерьев вусмерть. Дело было в том, что рыцарь твердо вознамерился приодеть Гунтера, до сегодня категорически отказывавшегося таскать на себе железо и надеявшегося исключительно на более удобное огнестрельное оружие. По пути к лавке сэр Мишель попробовал сызнова уговорить германца, мотивируя свои слова о необходимости покупки ему кольчуги тем. что автомат не сумеет спасти от кинжала или арбалетной стрелы. Гунтер продолжал упираться. Тогда сэр Мишель реализовал свои права сюзерена, а говоря попросту, рявкнул: "Делай, что говорю! Кто здесь главный?"
Гунтер смирился и сейчас с тоскливым выражением на лице наблюдал, как господин Комбур и двое его помощников выносили во двор десятки мечей, кинжалов, раскладывали на расстеленной прямо на земле парусине кольчуги, а сэр Мишель придирчиво рассматривал предложенные оружейником шлемы, расхаживая по двору, заложив руки за спину и недовольно покусывая усы.
Покупатели перешли во двор, когда рыцарь решил, что в лавке слишком темно и поэтому рассмотреть все подробно не получится. И потом, ведь каждую покупку нужно проверить на самом себе, покрутить в руках, пробежаться в кольчуге, примериваясь, не жмет ли где или не болтается. Наконец Гунтер остановил свой выбор на короткой, чуть выше колена кольчатой броне из светлого металла – она была достаточно легкой, не больше килограммов двенадцати, кольца мелкие, половина из которых были изначально цельными, остальные же намертво заклепаны.
Немного сжимало под мышками, но, когда германец пожаловался на неудобство, мэтр Комбур немедленно принес необходимые инструменты и поправил все на месте, подогнав кольчугу под размер покупателя.
В общей сложности были куплены следующие вещи: сэру Мишелю достался окованный деревянный щит, пока что без изображения надлежащего герба (решили потом сходить к красильщику), шлем, кольчужные чулки на ноги и наручь на правое предплечье. Рыцарь объяснил германцу, что левую наручь покупать смысла не имеет, так как рука прикрыта щитом. Гунтер получил кольчугу, шлем, почти такой же, как у сэра Мишеля, поясной прямой нож и простенький меч. Именно из-за него и произошла небольшая размолвка с рыцарем.
– Зачем? – тихо, чтоб не расслышал хозяин, шипел Гунтер. – Что я с ним буду делать? Совершенно не умею обращаться с мечом! Еще порежусь…
– Носи! – ворчал рыцарь. – Неприлично быть без меча, понимаешь? У всех оруженосцы как оруженосцы, с мечами, а у меня что? Он тебе мешает или как?
– Конечно! – сопротивлялся изо всех сил Гунтер. – Ходить мешает, цепляется за все! Мне вполне хватит кинжала.
– Сказал – носи! А драться на мечах я тебя научу. Потом как-нибудь, захочешь ты этого или нет.
– Воображаю, – пробормотал германец. – Если обучение закончится для меня могилой, буду считать, что крупно повезло. Хоть не останусь калекой без рук и без ног…
Единственное, что Гунтеру понравилось, – это шлемы. Они, правда, больше напоминали ведра с прорезями и позолоченными накладками, но, по словам рыцаря, могли хорошо защитить от удара по голове. Шлемы не были столь вычурными и сложными, как у рыцарей века четырнадцатого. Забрало вовсе отсутствовало, лишь в лицевой части имелись прорези для глаз длиной с указательный палец и шириной сантиметра полтора, да несколько отверстий для дыхания. Поверху шел золотистый обод, а смотровые прорези и ребро спереди украшала накладка в виде позолоченного креста. Смотрелось недурно.
– Глухой шлем, – бормотал сэр Мишель, рассматривая свое приобретение. – Жаль, не выложен ничем изнутри, придется подшлемник покупать или кольчужное оголовье… Действительно, Гунтер, примерив свою "каску", убедился, что носить ее крайне неудобно без мягкой шапочки. Выход нашелся сразу – германец бросился к заводной лошади, раскопал в одном из вьюков кожаный летный шлем, надел, закрепил застежки и уже тогда водрузил поверх покупку, больше напоминавшую ему огромную консервную банку.
Шлем сидел плотно, разве что ощущение – как в танке, надетом на голову. Обзор был небольшой – только впереди себя и немножко с боков.
Вдруг из глаз Гунтера посыпались искры, и создалось впечатление, будто он оказался в огромном колоколе, по которому ударили чем-то тяжелым. Германец от неожиданности сел прямо на землю. В смотровых прорезях шлема появилось улыбающееся лицо сэра Мишеля.
– Ты чего испугался? Я просто хотел проверить, крепкий ли…
Гунтер двумя руками стащил шлем и поставил рядом. По счастью, меховые наушники летного шлема смягчили удар.
– Великолепно, – сказал он, неприлично ругнувшись. – Ты бы хоть предупредил, что бить будешь.
– В бою тебя никто не предупредит, – авторитетно отозвался сэр Мишель. Германец, увидев, чем рыцарь проверял на прочность его шлем, обомлел. В руках Фармер держал боевой топор на длинной рукояти. Хорошо хоть обухом саданул, а не острием… Все, хозяин! – Сэр Мишель повернулся к стоявшему рядом и бесстрастно взирающему на двух молодых дворян Комбуру. – Мы берем это. Сколько?
– Двенадцать фунтов, судари мои, – ответил оружейник, мгновенно согнав с лица сэра Мишеля улыбку этим словами.
– За что? – выпучил глаза рыцарь. – Да за двенадцать фунтов я куплю весь Руан, и еще на пиво останется! Шесть!
– Идите покупайте Руан и заходите попозже, сударь, – невозмутимо пожал плечами мэтр Комбур. – Я никогда не торгуюсь, шевалье. Все выбранное вами стоит этих денег. Моя торговля известна в городе как одна из лучших. Я не продаю плохого оружия. Не нравится цена – не берите.
– Двенадцать фунтов, двенадцать фунтов, – повторял сэр Мишель, угрюмо глядя на Гунтера. Тот только обрадовался:
– Вот и прекрасно! Верни меч, я сниму кольчугу, да и без шлема мне можно обойтись.
– Никогда! – вдруг рявкнул рыцарь. – Плати, слышишь? А я отойду, видеть не могу это разорение…
Гунтер решил, что сейчас лучше послушаться. Рыцарь выглядел разозленным, но отступаться не желал. Весь вопрос только, как перевести фунты английского короля в венецианские золотые цехины, выданные бароном Александром. Совершенно непонятно… Гунтер просто протянул набитый золотом кошелек оружейнику и сообщил с великодушным видом:
– Отсчитайте, сколько нужно…
Считать пришлось долго. Обратно к германцу кошелек вернулся опустошенным на три четверти, а хозяин, упрятав деньги, куртуазно поклонился:
– Спасибо, сударь. Вы, часом, не в Святую ли Землю направляетесь?
– Именно, – подтвердил германец, не желая вдаваться в подробности. – Рога Саладину пообломать…
Собрав ненужные сейчас железки в мешок и водрузив его на заводную лошадь, которая, возмущенно прижав уши, подогнула задние ноги – дескать, сколько можно навьючивать всякой дребедени на бедное животное! Гунтер вместе с рыцарем покинули двор немногословного оружейника, не забывшего, однако, пожелать благородным господам удачи и побед.
– Куда теперь? – спросил германец. Чувствовал он себя немножко необычно. И казалось, что все смотрят на него с удивлением – человек в кольчуге"! Наваждение, однако, быстро исчезло – на самом деле парочка вооруженных дворян выглядела самым заурядным образом. Тем более что в Руане, похоже, военных было больше, чем ремесленников и прочих городских жителей.
– Сначала к красильщику, – определил сэр Мишель. – Щит расписать. Потом к шорнику – тебе пояс нужен. Кольчуга без ремня – неудобно, и, кроме того, перевязь для меча требуется. А потом – к Годфри, в дом епископа. Ужинать…
– Суматошный денек, – проворчал Гунтер. – А Понтий наш сидит в лондонском пабе и жрет "Гиннесс"…
– Чего жрет? – не понял сэр Мишель, оборачиваясь к оруженосцу. – Как ты сказал?
– Пиво так называется, – усмехнулся Гунтер. – Ирландское. У нас в Берлине его продавали до войны. Хорошее пиво.
Рыцарь ненадолго задумался над словами своего необычного оруженосца и в конце концов вымолвил:
– Пиво оно и есть пиво. Даже в Ирландии. И никак не называется. А вот в Ирландии сидр гонят хороший, это правда…
Его святейшество архиепископ Кентерберийский Годфри, еще известный под именем графа Клиффорда, действительно остановился в доме епископа Руанского Гильома. Дом располагался в самом центре города, возле собора Пресвятой Девы Руанской, и хотя был одним из самых красивых и крупных зданий в городе, все равно терялся в тени громадного храма, выстроенного из темного камня. У себя Гунтер, конечно, видал церкви и покрупнее, но для конца двенадцатого века здание собора было весьма внушительным сооружением.
Выехав на площадь перед собором, сэр Мишель и германец оказались средь беспорядочной базарной сутолоки и поняли, что напрямик к указанному каким-то горожанином епископскому дому подъехать невозможно. Жизнь на площади кипела – пестрели многочисленные ряды лавок, теснились повозки, некоторые торговцы разложили свои товары прямо на земле. И все кричали, наперебой расхваливая свой товар и ожесточенно выторговывая лишнюю монетку. Продавалось здесь все – от живых куриц и белоснежных откормленных гусей в плетеных лыковых клетках до золотых египетских украшений и помянутого сэром Мишелем ирландского сидра. Правда, купцы здесь были довольно низкого пошиба, все больше случайные люди, получившие неожиданную возможность приторговать или желавшие сбыть ворованное.
Все солидные ремесленники, имеющие вес в городе, обычно содержали собственные лавки на улицах, окружавших площадь, на первых этажах своих домов, и не унижались, выставляя на продажу свои товары на уличных лотках и нахально цепляясь за кошельки прохожих. Дело шло к вечеру, и народу стало поменьше по сравнению с утренними часами, но все равно было очень шумно и людно.
Мишель направил свою лошадь по краю площади, в объезд рынка, мимо зданий, принадлежащих богатым цехам. Их отличали эмблемы самых крупных и состоятельных гильдий города, и на цветных знаменах красовались изображения то подковы, то скрещенных мечей или кораблей, то ткацкого челнока.
"Чем ты был недоволен? – спрашивал себя Гунтер. – Вполне нормальное средневековье. Как на картинке – крупный торговый город… О, гляньте, даже преступники имеются".
– Мишель, кого это так? – спросил германец, указывая взглядом на троих бородатых людей, прикрученных к каменным колодкам на небольшом возвышении, находившемся ближе к краю площади. Вокруг этого места – видимо, исполнявшего роль подобия позорного столба, – прогуливались несколько праздных стражников.
Рыцарь оценивающе взглянул на наказанных злодеев, не имевших, впрочем, излишне покаянного вида, подумал и ответил:
– По-моему, это купцы, уличенные в бесчестной торговле. А может, я ошибаюсь… Видишь, у них над головами доска? Там все написано.
Гунтер не стал дальше интересоваться судьбою попавшихся мошенников. Лошади уже подошли к воротам епископского дома, которые, само собой, охранялись статуями святых апостолов Петра и Павла, на чьих каменных лицах читалась недовольство всем миром, отягощенное вселенской тоской; еще там слонялись с полдесятка вполне живых и даже не пьяных блюстителей порядка с гербом графства на туниках. Осмотрев с высоты своего положения стражу, сэр Мишель принял подобающий сурово-надменный вид и небрежно сообщил:
– Шевалье де Фармер с оруженосцем к его святейшеству архиепископу Кентербери йскому Годфри. По личному приглашению.
Старший внимательно осмотрел сэра Мишеля, шагнул вперед, слегка поклонился и произнес: Как же, ваша милость, слышали. Только пущать никого не ведено. Господин Годфри и епископ Гильом в соборе, вечерю служат. Подождите, сударь, или туда пойдите. Лошадок можете оставить, присмотрим…
– На вечере, так на вечере, – кивнул сэр Мишель. – Пошли, Джонни.
Когда лошади были привязаны к коновязи у ворот епископа, они вдвоем прошли к собору, поднялись по ступенькам мимо монахов и нищих, занимавшихся одним делом – первые требовали пожертвований в пользу Святой Матери Церкви и крестового воинства, вторые – исключительно для себя лично. Гунтер принципиально не подал ни тем, ни другим – и так за день потрачено денег больше, чем зарабатывает какой –нибудь ремесленник за год. Красильщик, например, взявшись изобразить на щите сэра Мишеля герб Фармеров, стребовал четыре монеты серебром… И то заказ будет готов лишь завтра на рассвете.
Церковная обстановка мало изменилась за семь с половиной столетий, это Гунтер понял сразу, едва лишь они с Мишелем вошли под арку и их окутала пахнущая благовониями полутьма. Вперед, к алтарю, протискиваться пришлось бы долго, благо народу собралось преизрядно, поэтому сэр Мишель остановился неподалеку от входа. Видимо, горожаяе, прознавшие, что мессу будут служить как высший духовный пастырь Руана, так и глава церкви всего Английского королевства, явились не только на службу, но и поглазеть на неожиданного гостя.
Сэр Мишель, моментально включившийся в общее действо, был занят лишь молитвами, а Гунтер, слишком заинтригованный происходящим, начал осматриваться. Все почти как в старом добром двадцатом веке, разве что скамей нет да освещение, разумеется, не электрическое – кроме падавшего из высоких узких окон сквозь витражи света, еще горело множество свечей в подвешенных на толстых цепях массивных люстрах. Алтарь, на взгляд цивилизованного человека, был чуток грубоват, но это с лихвой компенсировалось обилием позолоты, красивой утварью и роскошными одеждами священников. Где-то наверху и слева располагался орган – к сожалению, ни его, ни хора не было видно, но зато звук, слегка сипящий, будто простуженный, прекрасно разносился по всему храму.
Священник, стоявший перед алтарем, показался Гунтеру удивительно знакомым. Германец не сразу догадался, что человек в епископском облачении – не кто иной, как Годфри, граф Клиффорд. На самом деле сыну Генриха Плантагенета куда больше шли меч и кольчуга, нежели расшитая золотом сутана. Однако против королевской воли не попрешь – Годфри ведь и раньше, при отце своем Генрихе, был епископом, а потом сменил сутану на цепь государственного канцлера. Впрочем, канцлером Годфри был только до смерти Генриха II, затем Ричард отправил своего незаконнорожденного брата в ссылку. Но почему теперь Годфри вдруг вознесся на такие вершины? Гунтер, как и сэр Мишель, очень надеялся выяснить это вечером после мессы. Вдруг господин архиепископ расскажет?
А вот витражи в церкви были прекрасны… Два длинных аркообразных окна вытягивались справа и слева от алтаря. На правом красовался покровитель Англии – святой Георгий в лазурном плаще. Всадник увлеченно тыкал копьем в дракона, казавшегося до смешного маленькой и безобидной ящеркой, а красная лошадь драконоборца почему-то косилась на валяющегося у нее под ногами змея с явным сочувствием. Левый витраж представлял изображение архангела Михаила, стоящего в патетической позе и державшего в руках огненный меч.
Внимание Гунтера снова обратилось к алтарю, так как хор закончил гимн "Gloria in exelsis Deo" , после чего архиепископ Годфри, подняв обе руки, благословил паству и возгласил:
– Огетив!
Храм погрузился в тишину. Все люди опустились на колени, а Гунтер, замешкавшийся и позабывший обычаи римской церкви, вдруг остался стоять один среди сотен коленопреклоненных прихожан и, только когда Годфри метнул на него с +b `o недоумевающий взгляд, тоже встал на правое колено.
Люди молились в молчании, и германец мысленно Просил Небесный Престол только об одном:
"Господи, дай нам согласия, терпимости и смирения! Господи, спаси и помилуй всех нас, рабов твоих Мишеля и Гунтера и всех друзей их, короля Ричарда, архиепископа Годфри, барона Александра де Фармер, святого отца Колумбана Ирландского и всех прочих людей, с кем мне довелось повстречаться в этом мире…" .
Некоторое время еще играл орган, вскоре Годфри начал читать Коллекту , закончив ее словами:
– …Через Господа нашего Иисуса Христа, Сына Твоего, Живущего и Царствующего с Тобой в единстве Духа Святого, Бога, во все веки веков.
– Аmen, – отозвался храм. Вечеря была закончена, и сэр Мишель, с трудом вернувшийся из горних высей на землю, сосредоточился, вспомнил о насущном и дернул Гунтера за рукав:
– Пошли к воротам епископского дома. Годфри явится туда…
"Такое впечатление, – подумал Гунтер с сарказмом, – Будто здесь бенефис нашей кинозвезды Ольги Чехофф, а мы, как два поклонника, ждем ее выхода и собираемся взять автограф. Надо сходить на рыночную площадь и купить букет. Однако Годфри наверняка не оценит…"
Когда они пробрались через пустеющие к вечеру торговые лавки к воротам дома епископа Гильома и увидели, что лошади вместе с грузом в целости и сохранности, сэр Мишель снова обратился к стражнику:
– Эй, милейший… Годфри, граф Клиффорд, архиепископ Кентербери и всей Англии, дома?
Стражник, мужик уже в годах, с седыми усами и шарообразным брюшком, глянул на рыцаря и сказал недовольно:
– Дома он, сударь. Как прикажете доложить о себе?
– Мишельде Фармер, баронет, Джо… Гунтьерде Райхерт, оруженосец.
"Наконец-то! – хихикнул про себя германец. – По-моему, впервые Мишель назвал меня нормальным именем! Прогресс…"
– А-а! – просиял солдат и кинул на своих взгляд, в котором явно читалось: "Это не заговорщики и не злодеи". – Его святейшество ждет вас. Прошу пожаловать, господа!
Знаком уважения к гостям послужило то, что их лошадей от приворотной коновязи мгновенно перевели во двор, а один из стражей проследовал впереди, показывая дорогу.
Привыкший к "мрачному средневековью" Гунтер с изумлением не обнаружил в доме епископа ни темных коридоров, ни изможденных слуг или мрачных громил-охранников. Освещенные десятками ярких масляных ламп проходы – кроме тех, где не встречалось окон, – были до половины человеческого роста обшиты деревянными резными панелями, а выше, к потолку, затянуты гобеленами с вытканными на них библейскими и военными сценами. Порой навстречу попадались толстые, выглядевшие добродушными монахи с выбритыми на макушке тонзурами, а один раз мимо прошел даже священник в полном облачении…
"Хочу быть епископом! – подумал Гунтер. – Красивый, удобный дом, разве что без электричества. Так это дело поправимое. Раз уж мне позволено переделывать историю, то почему бы не соорудить генератор и лампочки? Зря меня в летном училище по физике шпыняли, что ли?"
Сэр Мишель, Гунтер и страж поднялись на второй этаж, распахнулась дверь покоя, за которой открылась скромная комната, устланная ткаными коврами, со столом мореного дуба и несколькими деревянными жесткими креслами с высокими спинками. В одном из кресел, потягивая вино из серебряного кубка, восседал крупный чернобородый мужчина. Годфри, граф Клиффорд, архиепископ Кентерберийский.
Сэр Мишель блаженствовал. Плохих вин здесь не подавали, на столе встречались исключительно сладкое анжуйское, белое гиеньское да красное кальвадосское. Из-за отсутствия пива никто, кроме Гунтера, не страдал, потому что германцу не очень нравились ароматизированные напитки наподобие тех, что готовили греки, – некоторые вина откровенно воняли смолой, корицей или гвоздикой. Так что Гунтер в отличие от на глазах раздувающегося от вина рыцаря больше налегал на еду, тоже изряднейше приправленную всякими специями и несколько пересоленную.
Его святейшество архиепископ решил прежде накормить своих гостей, не утруждая разговорами, да и сам предавался греху чревоугодия с видимым наслаждением. Пока Годфри поглощал громадные ломти кабаньего окорока, Гунтер незаметно разглядывал королевского сына и пришел к выводу, что историки были правы: призвание Годфри – война и сражения, а не тихая жизнь священника. Обычно в книгах Плантагенетов описывали крупными и темноволосыми, с широкими скулами и большими, широко расставленными глазами. Разве что Ричард был блондином. Как и сводные братья, Годфри носил короткую окладистую бороду и вообще, если вспоминать книжные изображения, более походил на принца Джона.
Наконец архиепископ (между прочим, сейчас облаченный в мирскую одежду) отодвинул блюдо, утер рот рукавом и взглянул на Мишеля.
– Рассказывай, – проговорил Годфри. – Ты меня утром изрядно заинтересовал. Откуда тебе известно про исмаилитов и письма короля Гвидо?
Язык у сэра Мишеля слегка заплетался, но все же он сумел более или менее внятно изложить историю своего поступления на службу к аржантанскому бейлифу, рассказать, как господин д'Эмери собрал рыцарей графства, дав им поручение найти хотя бы следы наемников, и сагу о Понтии Ломбардском, завершенную словами: "…Попросту говоря, в Англию он уехал. Вчера. И нам туда нужно".
– Очень хорошо, – кивнул Годфри. – Не думаю, что вы правы, подозревая христианского рыцаря, но слуги-сарацины наводят на размышления. Нужно в Англию? Я отплываю вместе со свитой завтра утром. Буду очень рад, если ты, Мишель, вместе с оруженосцем отправишься со мной. Однако предупреждаю – по пути могут случиться всякие неожиданности, благо в Лондоне меня не особо ждут. Не опасаешься попасть в подземелья Тауэра?
– Это как? – Сэр Мишель даже немножко протрезвел от неожиданности. – За что?
– За то, что в Дувр ты прибудешь на моем корабле и вместе с архиепископом Кентерберийским. – Неожиданно Годфри задал вопрос, по мнению Гунтера, мало относящийся к теме разговора: – Вы, судари мои, слышали о господине Уильяме де Лоншане?
– Конечно, – кивнул рыцарь. – Насколько я знаю, он замещал архиепископа Кентербери и сейчас сидит наместником Ричарда. Если между нами, сэр, то, по-моему, Лоншан удивительный ублюдок. Бароны им очень недовольны.
– А с чего им быть довольными? – Голос Годфри изменился, став жестким и немного злым. – Этот сукин сын разорил страну, не без помощи, конечно, нашего короля. Ричарда можно простить – все-таки он ничего не понимает в управлении государством, а деньги собирает на святое дело возвращения Гроба Господня. Но Лоншан не заслуживает даже малейшего снисхождения. Вас, кстати, интересует, как я стал архиепископом? Вся заслуга принадлежит вдовствующей королеве Элеоноре и все тому же мэтру Лоншану. Давайте лучше расскажу все по порядку, ничего не скрывая. Благо тебе, Мишель, я могу доверять.
"А мне он, видимо, может доверять только потому, что я оруженосец Фармера. – Гунтер едва сдержал улыбку. – Но все равно интересно послушать. Как-никак, a мы влезаем в самую настоящую историю".
А история, рассказанная Годфри, была несколько мрачноватой и малопонятной. Началось все со смерти короля Генриха II, восшествия Ричарда на престол и организации нового крестового похода. Перед Ричардом встала крупная проблема: найти денег на сбор и оплату самой сильной армии, так как сомнений в победе над сарацинами у него не было – крестоносцы просто обязаны смести армии сарацин и отвоевать обратно потерянный несколько лет назад Иерусалим. Однако король хотел не просто победить Саладина, но и стать первейшим среди христианских королей, обставив соперников – Филиппа Французского и императора Германского Рейха Фридриха Рыжебородого. Для этого требовались большие деньги. Генрих II оставил в лондонских кладовых чуть больше миллиона фунтов стерлингов, но на снаряжение похода требовалось в два раза больше.
И тогда, же нашелся человек, который взялся отыскать недостающий миллион – сумму настолько громадную, что дух захватывало. Звали его Уильям де Лоншан, а служил он мелким клерком в канцелярии архиепископа Кентерберийского.
Лоншан был исключительно умным деятелем, и, когда невзлюбивший честолюбивого канцеляриста Генрих выставил его в Руан, Ричард, тогда еще принц, оставил у себя нужного и расчетливого человека. Скоро Ричард стал королем и поручил уже оказавшему немало услуг Лоншану управлять южными графствами Англии, потребовав от него любым способом найти деньги на крестовый поход.
Лоншан начал работать с невиданным рвением и невероятной находчивостью. Распродавались владения короны – чего стоило одно предложение шотландскому королю купить независимость для своей горной страны? – продавались должности, в том числе и священнические – любой, обладавший достаточной суммой, мог стать епископом или аббатом. Люди начали жаловаться королю, собиравшему армию в Нормандии, но Ричард с апломбом заявил, что действия управителя одобряет, а деньги нужны да святое дело и спасение христианских реликвий от грязных лап сарацин.
Когда получаешь почти неограниченную власть и доступ к огромным суммам в золоте, невольно начинаешь отсыпать немножко (а потом все больше и больше) в собственный карман. Торгуя с аукциона королевскими замками, лесами и привилегиями, Лоншан большую часть дохода прятал для себя, а кроме того, множество родственников канцлера съехались в Лондон под его опеку. Вскоре все они получили высокие должности в армии и государстве и могли невозбранно грести под себя английское золото.
Народу это, естественно, не нравилось. Налоги росли, все важнейшие посты в стране занимали лоншановы родственники, а распродажа принадлежащих государству и королю земель превращала Ричарда Плантагенета в простого мелкого землевладельца. Но тому было все равно. Главная цель жизни короля – крестовый поход.
И все же, несмотря на все усилия Лоншана, денег не хватало.
Однажды канцлер приехал к королю в Руан. Ричард поблагодарил его за привезенные золото и серебро, но сразу сообщил, что этого слишком мало. Нужно еще больше золота. Тогда-то Лоншан и предложил Ричарду фантастически авантюрный и очень доходный план.
Все дело было в том, что перед каждым крестовым походом в Европе поднималась волна религиозных настроений, которую некоторые властители использовали в своих целях. Зачастую подобные настроения у черни выражались в еврейских погромах, каковой и произошел не столь давно, а именно – во время коронации Ричарда. По Лондону прошел слух, будто еврейские купцы, принесшие королю подарки, собирались истребить христианского владыку, и дарителей прямо у выхода из Виндзорского замка растерзала толпа. Кровь, пролитая перед дворцом, еще больше раззадорила смердов, и в Лондоне начался чудовищный еврейский погром, перекинувшийся затем на другие города, в том числе и на Йорк, где несколько еврейских семей укрылись в пустующем королевском дворце. Дворец был взят штурмом и сожжен, в захвате его участвовали многие рыцари, бывшие в должниках у евреев и надеявшиеся таким образом освободиться от своих кредиторов.
Вот с этой историей и был связан новый план Лоншана.
Канцлер посоветовал Ричарду сделать его исполняющим обязанности архиепископа Кентерберийского, так как место католического первосвященника всей Англии пока пустовало. Такая должность позволяла ему взять власть над церковью и тем самым устраивать свои авантюры с гораздо меньшим риском. Вернувшись в Лондон, Лоншан потребовал от людей, участвовавших в еврейских погромах, выплаты очень больших штрафов, конфисковал земли дворян, штурмовавших королевский дворец в Йорке, а в финале объявил Английское королевство единственным наследником всех погибших евреев.
"Прямо как у нас в Германии, – выслушав это, заключил Гунтер. – Мир не меняется, все остается по-прежнему. Конечно, национал-социализмом здесь и не пахнет, но некоторые предпосылки имеются. Слава Богу, этот канцлер действует только ради собственного кармана, а не ради идеи…"
Далее Годфри сказал, что королевский наместник старательно собрал все бумаги, касавшиеся имущества жертв, все долговые расписки и векселя и предъявил их к оплате. Получилось так, что Лоншан в буквальном смысле оставил без штанов большинство йоркширских дворян. Треть собранных денег попала к Ричарду, еще две трети растворилось неизвестно где, хотя было совершенно ясно – без Лоншана и его родственников здесь не обошлось. Шерифом графа Йоркшир, кстати, Лоншан поставил своего брата.
Когда двоюродный брат короля, Хьюго де Пюсэ, бросился в Нормандию к Ричарду, уже собиравшемуся отплывать на юг, в Марсель, где собиралось остальное крестоносное воинство, и начал жаловаться на невиданное разорение страны, король –рыцарь с изумительным актерским мастерством (не делавшим, впрочем, ему чести) разыграл возмущение и, заявив о полном неведении, отправил Хьюго домой с поручением разобраться на месте. В Видзорском замке состоялся невиданный скандал, во время которого брат короля едва не зарубил Лоншана, однако последний предъявил Хьюго рескрипт Ричарда, в котором было четко указано: "Король поручает сэру Уильяму де Лоншану управление всей Англией и Шотландией. Действия канцлера заранее одобрены".
Хьюго де Пюсэ был схвачен и заточен в дальний монастырь у самой шотландской границы, земли и замки его конфискованы, а Лоншан поднял свое личное знамя над королевским замком Тауэр.
– Какой стервец! – возмутился сэр Мишель, выслушав Годфри. – Я и раньше слышал, что на острове не все в порядке, но чтобы настолько… Почему король не может ничего сделать?
– У его величества нет времени, – нейтральным тоном ответил архиепископ. – Дело в том, что Ричарду действительно нужно много денег, а где и как их достать – он не представляет. Вот и доверился негодяю, которого я вздерну, как только ступлю на английскую землю. У меня, господа, бумага от короля, в которой его собственной рукой записано, что я назначаюсь архиепископом Кентерберийским и становлюсь наместником Англии на время отсутствия крестоносной армии.
– Но как? – в который уже раз изумился сэр Мишель. – Я же помню всю историю со смертью вашего батюшки, доброго короля Генриха! Вы сами говорили – Ричард не простит…
– Наверняка он и не простил, – нервно усмехнулся Годфри и отхлебнул из кубка. – Повторяю, я всем обязан старой королеве Элеоноре. Она прекрасно поняла, что Лоншан – гибель Ричарда. Король должен вернуться из Святой Земли в неразоренную страну. Лоншан и его бесчисленные братья с сестрами грабят не только дворян, но и ремесленников да купцов. Сейчас зреет чудовищный бунт, и если канцлера не остановить – Ричард потеряет трон.
Сэр Мишель помолчал, хмуро глядя впереди себя, и наконец поднял взгляд на Годфри:
– Сэр, ваше святейшество, но в Англии же остался Джон, принц крови! Он-то почему ничего не делает? , Архиепископ рассмеялся:
– Джон? Ну, во-первых, Лоншан предусмотрительно не тронул и единого акра его земли и не отобрал даже жалкой медяшки! Во-вторых, канцлер наверняка подкармливает принца, в виде подарков передавая ему часть собственных доходов. Уж не знаю, двадцатую или пятидесятую. Какое счастье, что вмешалась Элеонора Аквитанская!..
Годфри поведал о том, что Лоншан однажды оскорбил вдовствующую королеву, отказавшись подчиниться ей, и семидесятилетняя Элеонора, взяв с собой только трех человек охраны и одну камеристку, скрытно перебралась в Нормандию. В Руане она на собственные деньги купила для себя и спутников лошадей, забралась в седло и поехала на юг. Ричард несказанно поразился, когда в один прекрасный день в военном лагере появилась мать. Энергичная королева первым делом вышвырнула из шатра Ричарда его соратников, приказала оцепить палатку на расстоянии двадцати шагов и никого к ней не подпускать. Что произошло дальше – остается только гадать, но говорят, будто яростные крики королевы-матери были слышны не то что за двадцать шагов, но и по всему лагерю. Кончилась история встречи матери с возлюбленным детищем победой престарелой монархини: Элеонора сумела уговорить сына прогнать Лоншана и неожиданно предложила назначить архиепископом Кентерберийским и собственным представителем короля в Англии сводного брата Годфри. Последний уже больше года сидел в маленьком поместье неподалеку от Анжера, охотился, развлекался с крестьянскими девицами и невероятно скучал от безделья. Ссылка – это тебе не фунт изюму.
Элеонора, выбив из несговорчивого сына грамоты для Годфри и даже получив на это согласие Папы Римского Климента III, находившегося неподалеку и наблюдавшего за подготовкой к крестовому походу, отослала гонцов в графство Анжуиское, а от себя поручила передать внебрачному сыну покойного супруга письмо, в котором советовала действовать решительно и настойчиво, не опасаясь гнева Ричарда. Если что – она заступится.
Несколько баронов, отосланных королевой за Годфри, обнаружили новоиспеченного архиепископа на сеновале, оторвали его от беловолосой и дородной девы (каковая оказалась дочерью местного кузнеца) и в тот же день заставили собраться и выехать в Лондон…
Годфри, конечно, был доволен. Во-первых, он возвращался на государственную службу, а во-вторых, представлялась прекрасная возможность рассчитаться с Лоншаном и поднять свой авторитет среди английских дворян, и без того, правда, значительный – никто не забыл, что Годфри был единственным, кто не покинул старого Генриха перед смертью…
– Я одного боюсь, – вздохнул архиепископ, закончив свой рассказ. – Сами видите – охраны у меня считай что никакой, а эта тварь Лоншан наверняка успел пронюхать о моем приезде. Разве он откажется добровольно от бездонной кормушки?..
– Я бы не отказался, – кивнул сэр Мишель. "Я бы тоже, – проскочила у Гунтера мысль. – Мне кажется, что ехать вместе с Годфри вовсе не следует. Еще подошлют убийц или просто не позволят высадиться в Англии… Если судить по этой истории с канцлером, то Лоншан – человек удивительно умный и хитрый. Пускай и мерзавец…"
– Я полагаю, что господин Лоншан вполне способен устроить какую-нибудь гадость, – сказал Годфри, многозначительно глядя на Фармера. – Ваше дело с этим рыцарем, Понтием, тоже, несомненно, важно, но если мне удастся взять власть в свои руки, то найти исмаилита не составит труда. Поэтому я просто прошу вас сопровождать меня. Ты Мишель, вместе с оруженосцем вполне можете пригодиться. Помнишь, я говорил, что у Плантагенетов крепкая память?
Сэр Мишель не раздумывал и минуты, решив за себя и за Гунтера:
– О чем речь, сэр? Конечно, мы поедем с вами! Но я думаю, вам нечего опасаться – никто не осмелится даже пальцем дотронуться до архиепископа Кентерберийского. Шутка ли – навлечь на себя интердикт! Вы же духовная особа, представитель короля и святого нашего Папы Климента!
– Посмотрим, посмотрим, – как-то пессимистично проворчал Годфри. – Ладно, господа, можете переночевать в соседней комнате. Надеюсь, епископ Гильом не будет возражать против двух незваных гостей. Отплываем завтра на рассвете. Спокойной ночи.
