ГЛАВА ВОСЬМАЯ
ПОЕДИНОК С КРОКОДИЛОМ
Отец Колумбан между делом разбирал пузырьки с разнообразными целебными снадобьями, в изобилии стоявшие на многочисленных стенных полках, и, найдя потребное зелье, повернулся к сэру Мишелю:
– Мишель, подержи своего оруженосца, он сейчас проснется и будет очень недоволен…
Норманн подошел к лавке, на которой лежал Гунтер, и, опустившись рядом, крепко взял германца за руки. Отец Колумбан нагнулся над бесчувственным гостем, пребывающим в странном полусне, и, нажав двумя пальцами на щеки, разомкнул челюсти.
– Держи! – рявкнул отшельник на Мишеля, вливая едко пахнущую жидкость в рот оруженосца.
Сэр Мишель налег на Гунтера всей тяжестью своего тела, но едва смог сдержать неожиданно начавшего вырываться и размахивать руками германца.
Гунтер все же успел заглотить большую часть отравы святого отца, закашлялся, неожиданно вскочил на ноги, с силой оттолкнув собственного рыцаря и воззвал:
– Да что происходит, черт вас всех дери? Чем вы меня опоили?! Какого дьявола? – Эти слова Гунтер выкрикнул по-немецки, не совсем пока понимая, где находится и что происходит. Сильно болела голова, а на затылке выросла солидная шишка. Рука отца Колумбана была крепкой, но куда крепче оказался его посох, настоящий, хорошо просушенный дубовый сук…
Старец стоял рядом, скрестив руки на груди, и ухмылялся, наблюдая за разбушевавшимся оруженосцем. Только последние слова Гунтера, видимо, слегка вывели его из себя.
– Какого, говоришь, дьявола? Самого обыкновенного! Он, к счастью, всего один, – проворчал отец Колумбан. – А будешь поминать Князя Ночи всуе – еще и не на такие неприятности нарвешься! Скажи спасибо, болван, что жив остался!
Отец Колумбан, умолкнув, убрал со стола грязную посуду, положив тарелки прямо на пол, и принес деревянную бадейку с водой. Пригодится.
– Что стоите? Садитесь, – громко предложил отшельник, нарушая установившееся вдруг неловкое молчание.
– Ладно, – сдался Гунтер. – Кто-нибудь мне объяснит, почему я оказался здесь, что случилось раньше и вообще в чьем доме мы находимся?
Германец, безусловно, узнал отца Колумбана, однако воспоминания о пребывании на солнечной придорожной полянке в лесу канули бесследно с момента, когда Лорд заговорил о возвращении домой.
– Ты разве ничего не помнишь? – изумился сэр Мишель. – Этот… седой сначала играл на лютне, потом. Я тоже забыл.
– Ну-ка, ну-ка. – Гунтер с интересом воззрился на сэра Мишеля. – Нет, этого старого негодяя я прекрасно помню, но потом… Будто провал в памяти.
– Не мудрено, – проворчал отец Колумбан, присаживаясь к столу, остальные, повинуясь знаку руки отшельника, последовали его примеру. – Больше слушай искусителя! Да с ним не только говорить опасно, но даже упоминать его имя всуе. Полагаю, он просто хотел избавиться от тебя. И наверняка уверил, что сможет вернуть обратно.
Память Гунтера начала проясняться. Ну и морок навел на него господин в малиновом берете! И ведь точно, вначале разговор шел о строении двух Вселенных, потом. Ох, он ведь даже пообещал заправить самолет бензином! Ну и ну.
Гунтер, немного робея под пронзительным взглядом отшельника, словно пытавшегося просверлить глазами дырку в голове оруженосца, в общих чертах передал отцу Колумбану смысл беседы с Лордом.
– Искушение, искушение… – пробормотал германец, вспомнив слова монаха. – Вот оно что! А я и поддался. А вдруг, – Гунтер с некоторой опаской покосился на отшельника, – Лорд и вправду вернул бы меня обратно?
Услышав слова, произнесенные германцем почти шепотом, отец Колумбан гневно сверкнул глазами, но голос его остался ровным и спокойным:
– Вернуть-то он тебя действительно собирался, а вот дальше… Полагаю, Лорд нашел бы способ избавиться от ненужного человека. Не знаю. Говоря о твоей смерти там, Князь Ночи наверняка не лгал, всей правды, однако, тоже не открыл. Как обычно, впрочем. Ты слышал о предопределении? О судьбе?
– Конечно, – кивнул Гунтер. Между прочим, и Лорд о чем-то подобном упоминал еще в первом разговоре…
– Все в мире взаимосвязано, – сказал монах, обретая вдохновенный вид проповедника, – каждая травинка имеет свое значение и место в Большом Творении, а человек тем более! Твое предопределение в старом мире исполнилось – ты, вернее, твоя первая сущность перестала существовать в пределах зримого Творения…
– Это я и от Лорда слышал. – Германец начал злиться. Сколько можно талдычить одно и то же! И святой, и бес повторяют как попугаи: "Ты, милейший, мертв, но одновременно жив". – Прекрасно, но тогда расскажите, каковы следствия этой абсурдной аксиомы?!
– Твое возвращение обратно скорее всего невозможно, – четко произнес отец Колумбан. – Нарушится общая картина Большого Творения. Неизвестно, что получится, если ты вернешься домой живым. Лишний человек… Вдруг однажды ты бы смог убить на поединке короля или принца, например, Франции? Которые обязательно остались бы живы, не будь тебя в пределах тварного мира?
– В нашей Франции нет короля, – машинально заметил Гунтер, – там республика. Значит, Лорд, который так печется о том, чтобы история мира осталась стабильной, хотел выкинуть меня отсюда, а там угробить? Понимаю, понимаю… Тогда обе Вселенных развивались бы без всяких изменений, точно? Здесь случилось бы все, что должно случится, – все войны, эпидемии, инквизиции… Так?
Отец Колумбан молча кивнул. Сэр Мишель сидел тихо, стараясь не перебивать. Рыцарь по-прежнему понимал очень немного, но вопросы пока решил отложить на Потом – Джонни рано или поздно разъяснит.
– Но если я понял правильно, – продолжил думать вслух Гунтер, не глядя на собеседника, – значит, и здесь мне нельзя оставаться…
– Почему? – искренне удивился старец. – Разве, зная будущую историю, тебе не захочется ее изменить в лучшую сторону? Насколько я могу судить, Второе Творение было создано не для повторения прежних ошибок человечества, а с целью дать людям возможность пойти новой дорогой! И потом, существо, которое ты называешь Лордом, уже начало действовать, сразу после твоего появления выставив на игральную доску свою фигуру и тем уравновесив силы. Я это твердо знаю.
– Откуда? – оторопел германец.
– У меня частенько бывают теологические диспуты с некоторыми… э-э… +(g-.abo,(, – фыркнул святой. – А со знакомым тебе господином я имел встречу только вчера. Нехорошо, когда дьявол гуляет по земле. Вот мне и поручили вежливо попросить его вернуться в Пустоту.
– Кто поручил? – вытаращился Гунтер.
– И почему ты такой любопытный? – скривился отец Колумбан. – Кто надо, тот и поручил. Если ума достаточно – сам догадаешься.
"Великолепно, – отрешенно подумал Гунтер. – Значит, можно жить в двенадцатом веке, не опасаясь последствий собственной деятельности? Рыцари, монахи, запросто беседующие с Господом Богом. Вдобавок появилась "другая фигура"… Прикажете бороться с посланником сатаны? Да за кого они меня принимают?"
– А кто это? – не выдержал сэр Мишель, опередив на мгновение оруженосца, собиравшегося задать аналогичный вопрос. – Я про фигуру… Черную.
– Это смертный, только отдавший душу и тело неназываемой силе… Он опасен тем, что сделал это не из страха или жажды мирских благ, а добровольно, искренне полагая, что Лорд сильнее… Кто он – мне неизвестно.
– Ладно, понятно, – вздохнул Гунтер и задал самый главный вопрос, ответ на который искал все последние дни: – Нам-то с Мишелем как быть дальше?
– Просто жить, – ответил отец Колумбан, – если вы избраны, значит, не вы найдете поприще, а оно вас. Однако это не значит, что следует бесцельно проводить время на охоте или… – святой строго покосился на рыцаря, – или на сеновалах. Поймите, дурни, в одиночку вы не сможете ничего совершить. Лишь вместе вы сила. Нечистый будет стараться разрушить ваш союз, вспомните тогда о моих наставлениях. Преодолеть искушения вам поможет чувство долга – крепко держите свое слово…
– Какое слово? – не понял Гунтер, перебивая отшельника. Оруженосец медленно оглядел отца Колумбана. – Вы хотите потребовать от меня… нас некоей клятвы? Старец отрицательно покачал головой:
– Сказано в Писании – "Не клянись". И вообще, дорогие мои, вам вдвоем действительно представляется возможность изменить историю мира. Князь Ночи, насколько я понимаю, пугал вас всякими россказнями о том, что, убей вы предка некоей великой личности из будущего, случится страшное? Подумайте сами, разве было бы плохо, если Гай Кесарь Калигула несколько столетий назад не появился бы на свет?
– Наверно, не было, – согласился Гунтер. – Но тогда все стало бы по-другому!
– А кто такой Калигула? – неожиданно встрял сэр Мишель.
– Да был один, – отмахнулся оруженосец, – Импер… э… ну, в общем, король Италии. Не самый лучший. – Гунтер снова взглянул на отшельника. – Значит, мы можем просто делать что хотим? И наши действия не повлекут… нехороших последствий?
Святой посмотрел на германца серьезно.
– Смотря какие действия. И при каких обстоятельствах.
– То есть, – осторожно начал Гунтер, – если я, неплохо зная историю своего мира, вмешаюсь в некие будущие события… Я, например, помню о смерти императора Фридриха Барбароссы, который должен утонуть через… – Гунтер нахмурился, прикидывая даты, – …ну да, почти через год. И ведь мы можем успеть на берег реки Салеф к десятому июня следующего года. Представляю, что станется, если Фридрих Рыжебородый придет в Палестину, в Святую Землю вместе со своей армией! Предполагаю, это будет уже не обычное изменение истории, а нечто большее.
– Вот-вот, – подтвердил отшельник, пытаясь не обращать внимания на настойчивые тычки локтя сэра Мишеля. Рыцарь был поражен новостью о возможной смерти императора германского, и ему очень хотелось расспросить подробнее.
"Любопытная картина вырисовывается, – подумал Гунтер, – слова этого почтенного старца истолковать двояко невозможно. Если он действительно святой, а может, ангел, архангел или кто еще там, замаскировавшийся под человека? – получается, что мне вместе с рыцарем дается право делать самые невероятные вещи, не оглядываясь на возможные последствия в будущем. Спасти Барбароссу – только представьте!.."
– Хорошо, – сказал германец, – имеются три вопроса. Первый – что нам следует делать? Второй – сможем ли мы делать это спокойно, не сталкиваясь на каждом шагу с… потусторонними силами? И третий – не вызовет ли мое вмешательство последствий противоположных? Я имею в виду – а вдруг станет еще хуже?
– А это от тебя зависит! – ответил ирландский монах, разводя руками. – Понимаешь ли, никто не вправе отдавать тебе приказы. Пойди, мол, туда, сделай то, не делай это… Никому не позволено нарушать свободу воли, а мне и подавно! Единственно, я могу дать совет. А воспользоваться таковым или оставить без внимания – тебе решать… Я сказал уже, что в мир пришел, подобно тебе, посланник Люцифера. Он будет действовать не в пример быстрее, не стесняя себя законами или честью. Вот, кстати, ваша слабая сторона – зло всегда нападает внезапно, из-за угла, когда никто не ожидает его атаки. Вы не в состоянии нанести удар первыми.
– Прикажете бороться с этим неизвестным? – усмехнулся Гунтер.
– Не прикажу – придется. Повторяю, я не знаю, кто это, как выглядит, сколько ему лет и как зовут. Жить этот человек может где угодно – и в соседней деревне, и в Китае. Вы о нем не знаете, он о вас знает. И будет искать… Делайте выводы.
– Нам что, теперь всем незнакомцам головы рубить? – вдруг вмешался сэр Мишель.
– Смысла не имеет. Ох, тяжка наставническая миссия. Маленькие вы еще. И кстати, давайте отложим разговоры на другой день. – Отец Колумбан неожиданно поднялся, видимо, уяснив, что гости устали. – Шевалье де Фармер сейчас ляжет спать, понятно? Господин фон Райхерт, или как тебя там, пойдет мыть посуду! Я отправлюсь кормить лошадей и приготовить дров на ночь. Все понятно?
– Ага… – отрешенно кивнул рыцарь, – спать? Я с удовольствием…
Когда отец Колумбан вышел наружу, а рыцарь, смущенно подобрав меч, брошенный прямо на пол, улегся на лавку, зарывшись в шкуры, Гунтер, с легким ужасом оглядев гору грязных деревянных тарелок, налил в котел воды из бадейки и поставил его на огонь. Видимо, старец знал, какую епитимью следует наложить на проштрафившегося оруженосца, – заниматься мытьем посуды Гунтер терпеть не мог.
Утром семнадцатого августа трактирщику Уилли Боулу пришлось собрать в кулак всю свою выдержку и смирение.
Уилл как раз вышел во двор за водой, когда трое всадников свернули с Алансонской дороги и направились к дому. Трактирщик застыл и выругался, правда, едва слышно. Вся троица была ему прекрасно знакома – впереди, на высокой кобыле, восседал сын барона де Фармер, рядом ехал тот самый рыжий приятель сэра Мишеля, немец, ведущий на поводу заводную лошадь, а сзади, на пегом муле, трусил святой отшельник, отец Колумбан. Но самым странным было то, что молодой Фармер оказался прилично, хотя и без излишней роскоши одет, при мече и новой кольчуге. Значит, господин барон Александр опять-таки простил своего непутевого сына. Добрый барон, ох, добрый!..
Уилл молча поклонился гостям, набрал воды из колодца и направился обратно к дому, со смятением подсчитывая возможные убытки от пребывания сэра Мишеля в "Серебряном щите". Между прочим, Рыжий Уилли не решился поехать в замок к барону просить возмещения за сожженный сарай – чего доброго выставят взашей. Разве барон должен платить за буйства пьянчуги-сыночка?
Сегодня этот бесенок наверняка снова налижется до поросячьего визга, и даже присутствие отца Колумбана его не остановит. Кстати, а почему отшельник сопровождает двух благородных господ?..
Словом, Уилл промолчал, стараясь не показывать недовольства при виде господина Фармера. Скажешь лишнее слово – за меч может схватиться. От благородных чего угодно можно ждать!
Уилл поднялся на крыльцо и отворил дверь, когда его остановил возглас:
– Эй, любезный, подожди немного!
Сказано это было с сильным акцентом и немного гнусаво. Трактирщик вздохнул, развернулся и, поставив бадью у ног, сокрушенно воззрился на направлявшегося к нему дружка сэра Мишеля, спешившегося и передавшего поводья отцу Колумбану.
– Что будет угодно господину? – хмуро спросил Уилли, предполагая, впрочем, что сейчас потребуют нежданные гости: вина, эля, хорошей еды. И желательно подешевле, а то и вовсе бесплатно.
Рыжий немец поднялся по всходу, остановился рядом с хозяином и сказал, немного спотыкаясь на сложных словах:
– Двумя днями раньше по нашей вине сгорел твои сарай. Возьми это и построй новый.
И Уилл ошеломленно наблюдал, как молодой господин снял с пояса тяжелый, плотно набитый мешочек, развязал стягивавший его кожаный шнурок и высыпал себе на ладонь с десяток монет. Когда кругляшки перекочевали в руки хозяина "Серебряного щита", рыжий слегка кивнул и двинулся обратно к своим спутникам, так и не покинувшим седел.
– Погодите. – Уилл настолько поразился произошедшему, что догадался остановить приезжего, только опробовав на зуб золотые дублоны Людовика Французского и убедившись, что монеты самые настоящие. – Господа хорошие, святой отец, разве можно уезжать, не покушав? Тут не только на новый сеновал хватит, но и вам на обед! Заходите в дом!
Сэр Мишель вопросительно взглянул на отца Колумбана, и отшельник кивнул:
– Давайте перекусим, коли предлагают. Ехать долго. Лошадьми и мулом отца Колумбана занялся прислуживавший в трактире мальчишка из Сен-Рикье. Отшельник первым прошел в трактир, потянул носом воздух и сокрушенно проворчал:
– Сегодня печеная баранина. Гореть нам всем в аду. Чревоугодие, если говорить прямо, есть смертный грех.
– Бросьте, святой отец, – отозвался Гунтер, усаживаясь за знакомый по недавнему посещению "Серебряного щита" стол. – Вас послушать, так простому человеку шагу ступить нельзя, не согрешив. У нас на многие вещи смотрели проще.
– Вот и докатились до всеобщих войн, – парировал отшельник. – Я, откровенно говоря, вообще не понимаю, как вы жили в своем будущем. После твоих рассказов, сын мой, мне плохие сны снились.
Сэр Мишель опустился на лавку рядом с оруженосцем, грохнув ножнами меча.
– Почти до рассвета сидели, – укоризненным тоном сказал рыцарь, – вместо отдыха. Так кому хочешь разная жуть видеться будет…
И правда, Гунтер да святой выглядели уставшими и не выспавшимися. Засиделись они вчера до глубокой полуночи, разговаривая тихо, чтоб не разбудить сэра Мишеля. Гунтер, перемыв загаженную отцом Колумбаном посуду, вышел наружу вылить грязную воду из котла да посмотреть, что поделывает отшельник. Святой увлеченно рубил дрова, беседуя сам с собой на высокой латыни – наверное, молитвы бормотал. Германец предложил свою помощь, и вдвоем они быстренько управились, а затем, устроив в очаге настоящий пожар, заново уселись за стол. Сэр Мишель дрых беспробудным сном истинного праведника или закоренелого грешника и посему слышать мудреных речей, продолжавшихся едва не до рассвета, не мог.
Гунтер задал, почитай, все интересовавшие его вопросы и получил ответы, не в пример более четкие и доходчивые, нежели во время бесед с Лордом. Интересно было все: почему в замках живут домовые, кто сейчас король и что он делает, как расплачиваться с торговцами или содержателями постоялых дворов, хороший ли человек Аржантанский бейлиф и, наконец, где можно спрятать страшного дракона Люфтваффе?..
Отец Колумбан покатывался со смеху, выслушивая недоуменные речи человека, рожденного семь с половиной столетий спустя, но искренне старался просветить несмышленого оруженосца как в делах чисто житейских, так и в высоких материях. Выяснилось множество занятных вещей. Оказывается, новый мир и действительно до последней пылинки повторял прежний, изначальный, а домовые, ведьмы и прочая нечисть, равно как и чудеса, творимые святыми да всякими штучками наподобие гвоздей Истинного Креста (само собой, настоящих, а не поддельных), проистекали оттого, что мир просто не успел состариться и большая часть силы, вложенной в миг Творения, оставалась на Земле. Конечно, и непритворная вера играла огромную роль – люди здесь стоят гораздо ближе к Богу, нежели в более поздние времена. Однако и дьявол не пребывает в бездействии… Таким образом, в двенадцатом веке вполне можно встретить вампира, настоящее привидение или даже оборотня-вервольфа. А Чаша Святого Грааля и впрямь существует, а обретший ее рыцарь получит бессмертие…
Такие дела.
– Как я здесь буду жить? – в конце концов схватился за голову Гунтер, и отшельник мигом переменил тему разговора, не давая оруженосцу погрязнуть в грехе уныния.
– Кто-то здесь хотел исповедаться? Не передумал?
– Какое тут… – вздохнул германец, – Хорошо, святой отец, грешен я…
– Это и барсуку понятно, – хмыкнул отец Колумбан. – Давай к огню усаживайся. У меня, честно признаться, жбанчик с пивом остался, специально прятал. А то наш рыцарь пиво трескать горазд – все до капли выдул бы. Давай кайся, сын мой…
И святой отшельник, умело выбив деревянную затычку, наполнил две кружки. Шептались они очень долго, и на исповедь ночной разговор походил менее всего. Отец Колумбан принялся расспрашивать германца не про его грехи, а о житии людей в далеком будущем, об истории крестовых походов, про королей, нынешних и пока не родившихся. Гунтер рассказывал все, что сумел вспомнить, немало огорчив отца Колумбана повестью о скорой гибели христианских королевств в Святой Земле, смерти императора Фридриха и предрешенном завоевании Нормандии и Аквитании армией французского короля. Отшельник ужасно расстроился, но потом вдруг просиял:
– А ведь этого может и не произойти! Вот будет здорово вам с Мишелем утереть нос проклятому язычнику Саладину! Попробовать всегда можно!
– Это как? – не понял Гунтер. – Мы же не короли и не герцоги! Кто станет нас слушать?
– Добиться можно многого, – отмахнулся отец Колумбан, – главное захотеть.
Когда Гунтер совершенно выдохся и захотел спать, отшельник отпустил ему грехи, сказав потом:
– Значит, так. Утром я вас подниму и отправлю в замок. Соберете нужные вещи, возьмете лошадей, прихватите какую-нибудь верховую скотинку для меня и заедете сюда.
– Зачем? – удивился германец. – Куда-то отправляетесь?
– Провожу до полдороги, – ответил святой Колумбан. – Хочется посмотреть на твоего дракона. Вернее, на са-мо-лет. Может, получится к хозяйству приспособить. После этих загадочных слов святой отвернулся к стене и почти сразу захрапел. "Здорово все-таки водить знакомство с настоящим святым, бароном-феодалом и даже дьяволом, – задремывая, подумал Гунтер, – кто бы мог подумать…"
Когда все уснули, из небольшой норки за очагом вылез мохнатый бурый домовой и, забравшись на стол, допил оставшееся в кружке отшельника ячменное пиво.
Все утро было наполнено беготней. С превеликим трудом отец Колумбан растолкал сэра Мишеля и оруженосца, напоил жаловавшегося на головную боль после удара посохом Гунтера неким целительным, но исключительно гадостным на вкус отваром и вытолкал обоих за дверь, приказав вернуться до полудня. Едва заявившись в замок Фармер, сэр Мишель поднялся к барону, сказал, что они с оруженосцем уезжают в Аржантан, и попросил дать необходимое снаряжение. Барон Александр отослал сына вместе с оказавшимся рядом Жаком вниз, сказав слуге помочь сэру Мишелю собраться, а сам вызвал к себе Гунтера. В чем состояла беседа, германец рыцарю не признался, но это было и так понятно: Гунтер вышел из комнаты господина барона с парой увесистых кошелей, набитых золотом. Наверняка батюшка сэра Мишеля приказал оруженосцу сына то же, что приказывал ранее Жаку, – беречь каждую монету, а сэру Мишелю выдавать деньги только по самой насущной надобности. По расчетам барона Александра золота должно было хватить и на приличный доспех, и на доброе оружие, и на дорогу.
Однако оставаться совсем невооруженным рыцарь никак не желал. Потому со стены нижнего зала замка были сняты старенькая, хотя и вполне приличная кольчуга да пара мечей. Один из норманнских клинков предназначался Гунтеру, но германец решительно воспротивился – обращаться с холодным оружием он не умел и надеялся пока лишь на автомат да "вальтер", в обойме которого сейчас не было и единого патрона. Поминая недобрыми словечками Лорда, оруженосец запихнул пистолет в седельную сумку, оставив при себе только вороненый "шмайссер". В эти неспокойные времена лучше таскать оружие с собой, благо неприятных типов вроде Понтия Ломбардского по дорогам шляется предостаточно. Да еще этот загадочный субъект, Лордом посланный…
"Между прочим, – вспомнил вдруг Гунтер, – мы совершенно позабыли, что отец Колумбан как-то связан с противным типом из Ломбардии… А сам отшельник даже словом не обмолвился, словно и не было ничего. Прилично это или нет, но порасспросить нашего пустынника придется…"
– Шлем, копье и щит купим в городе, – весело сказал сэр Мишель, когда Виглаф-конюх выводил лошадей и вытребованного отцом Колумбаном мула из стойла. Барон, кстати, расщедрился и дал заводную лошадь для поклажи. – Джонни, и тебе следует купить броню, нельзя без кольчуги или нагрудника, мало ли…
– Очень хорошо, – кивнул германец, но, представив себя в кольчуге, тихо рассмеялся. Любопытное будет зрелище.
– Удачи вам, господин мой, – не глядя на сэра Мишеля, буркнул Виглаф, передавая рыцарю поводья рыжей кобылки. – Думаю, в следующий раз приедете домой с мечом.
– Уж постараюсь, – ничуть не обидевшись, усмехнулся сэр Мишель. – Многое изменилось теперь, Виглаф. Вдвоем мы не пропадем. Глядишь, с поручением бейлифа сладим, в Святую Землю отправимся.
– Делать больше нечего… – Конюх тяжело вздохнул и, не прощаясь, медленно отправился обратно в стойло, к своим любимым лошадям.
– Иногда я его совсем не могу понять, – признался Гунтеру сэр Мишель, глядя вслед хмурому норманну. – То говорит, что драться с неверными дело для мужчины достойнейшее, теперь по-другому… Ну что, двинулись? Ничего не забыли?
Нет, псе необходимые вещи были уложены. Впрочем, и было их немного: одежда, скромная еда, и, почитай, все. Гунтеру забывать было нечего – нужные ему предметы оставались в самолете, и по пути в Аржантан многое следовало обязательно забрать. Германец очень надеялся, что никто пока "Юнкере" не обнаружил и не обчистил. А если крестьяне или благородные господа наткнулись на самолет, то оставалось уповать на то, что они, увидев эдакое страшилище, испугаются не меньше сэра Мишеля. Свою форму Гунтер еще минувшей ночью передал отцу Колумбану на хранение, оставив при себе лишь памятный железный крест за польскую кампанию…
Уже когда забрались в седла, вышел барон Александр. Критически осмотрев сына вместе с оруженосцем, он коротко махнул рукой и сказал:
– Ровной дороги, господа. Буду ждать известий…
Барон повернулся и ушел в дом.
"Коротко и ясно, – подумал Гунтер, трогая лошадь с места. – Никаких слезливых прощаний, скупых родительских слез или трогательных сцен. Слава Богу! Строгое средневековье мне нравится несколько больше. Терпеть не могу долгие прощания!"
– Наконец-то, – с четко различимым облегчением сказал тут сэр Мишель. – В дороге всяко лучше, чем в четырех стенах, да и привычнее. Едем за отцом Колумбаном, а дальше – как Бог даст!
И верно – сэр Мишель за минувший год настолько привык к странствиям, дорогам и всяким приключениям, как приятным, так и не слишком, что уезжал из родного замка с радостью. Ну ответьте, что ему делать дома? Разбираться с жалобами арендаторов или следить за уборкой урожая? Лет через двадцать, когда он достигнет возраста своего отца, может быть, и станут интересными нудные хозяйственные хлопоты. А сейчас молодая кровь да унаследованный от северных предков буйный характер зовут к опасным путешествиям, к славным войнам и делам, достойным настоящего рыцаря.
Все-таки надо будет отправиться в Святую Землю!
Услышанные нынче ночью разговоры о неизвестном посланнике нечистого, который будет всегда вставать на пути, при свете дня вовсе не казались зловещими и страшными. Человек не дьявол, с ним можно сладить и мечом, и словом. Мечом лучше. А главное – верой в Бога и в свою победу!
Отбытие молодого Фармера с оруженосцем прошло почти незамеченным. Во двор вылезла одна лишь "валькирия" Сванхильд, и то не потому, что вознамерилась пожелать сэру рыцарю счастливого пути, но по причине куда более банальной – девица вынесла из кухни громадную бадью с помоями, собираясь отнести ее свинарю в хлев.
– Счастливо, красавица! – выкрикнул сэр Мишель, вскидывая руку. – Скажи доброе слово на прощание!
– Скатертью дорожка, сударь, – склочно гаркнула дева. Как видно, запас добрых слов на этом иссяк, и красавица толстушка, не глядя более на рыцаря, потопала к хлеву.
Сэр Мишель обвел взглядом двор, надеясь, что мелькнет лицо Иветты, наверняка знавшей, что молодой баронет уезжает, но горько разочаровался. Видать, девица так и не пришла в себя после незабываемой ночи… Или за сестрой, скорее всего благополучно разрешившейся от своей хвори, присматривала.
До дома-пещеры отшельника добрались без происшествий, правда, Гунтер машинально начал подгонять лошадь, когда проезжали через полянку, на которой вчера состоялась встреча с Лордом. Оруженосец от всей души уповал, что пожилой джентльмен в черном камзоле более никогда не появится сам, как и обещал. Надежда, однако, была призрачной…
Отец Колумбан уже поджидал рыцаря с оруженосцем, сидя на бревнышке возле дома. Немногим после полудня трое всадников выбрались из леса на тракт, ведущий на северо-восток, и направились к деревне Сен-Рикье.
– Вот и я говорю, судари мои, больно странным мне сей дворянин показался. – Рыжий Уилл бухнул на стол новое блюдо с бараниной и два кругляша грубоватого хлеба. – Вы, господин Фармер, хоть и э… странствующий рыцарь, да без короля в голове, но правила чести блюдете, как видно. А тот – человек совсем никудышный…
Трактирщик, обрадованный нежданной прибылью, обслужил троих гостей со всем тщанием, на какое был способен, не поскупившись даже на красное вино. А когда сэр Мишель, Гунтер и отец Колумбан насытились и разомлели от великолепного зелья из сладкого винограда, присел рядом за стол, благо проезжающие господа оказались не прочь поболтать.
Следует, между делом, заметить, что упомянутые Уиллом-саксом "правила чести" в виде возмещения убытка за спаленный сеновал менее всего поддерживались сэром Мишелем. Просто святой отшельник настоял на том, чтобы заехать в "Серебряный шит" и отдать Уиллу Боулу деньги. Рыцарь посопротивлялся, но, когда Гунтер одобрил мысли пустынника, сдался, сообразив – при таком раскладе недолго оказаться в проигрыше! Отец Колумбан заявил, что, сделав доброе дело, можно будет заслужить прощение за некоторые прежние грехи, коих у сэра Мишеля в запасе имелось, по словам отца Колумбана, "множество превеликое и престрашное". Скучающий Уилл (гостей в "Серебряном щите" сейчас вовсе не было) принялся рассказывать о всех последних событиях на Алансонской дороге, своих делах и мелких происшествиях, случившихся за последние дни, мало обращая внимание на то, что гости его речей почти не слушают. Гунтер и лесной отшельник немного задремали – сказывалась бессонная ночь и сытный обед. Лишь когда хозяин упомянул о некоем рыцаре и его рабах сарацинах, сэр Мишель навострил уши и толчком разбудил Гунтера.
Оказалось, что приснопамятный сэр Понтий, бастард Ломбардский, два дня назад остановился в "Серебряном щите" и вел себя самым непотребным образом: отказался платить за своих служек, говоря, будто сарацины не люди, а потому брать с них за постой серебром – грабеж; впоследствии поссорился с проезжающим в Анжу английским оруженосцем и едва того не убил; напоследок же сей добрый рыцарь прижал стряпуху (между прочим, страшную как смертный грех), и сельская девица подняла визг на всю округу. В общем, сэр Понтий Ломбардский заново показал себя удивительным грубияном и наглецом, не достойным рыцарских шпор.
Сэр Мишель громко возмущался и вместе с Гунтером косился на отца Колумбана, сидевшего с насквозь невозмутимым выражением лица. Отшельник делал вид, будто имя сэра Понтия ему ничего не говорило, а истории, случившейся третьего дня в лесу, когда сэр Мишель с оруженосцем спасли отца Колумбана от неминуемой смерти, словно и не случалось никогда.
Лишь покинув гостеприимный дом Уилла Боула и снова выехав на дорогу, святой отшельник заговорил.
– Слуга того рыцаря жил у меня несколько дней, – нехотя начал отец Колумбан. – Он просто заблудился, потерялся, принялся беспокоить людей – еда-то нужна была. Вот я нехристя и приютил. Откуда было знать, что этот раб настолько дорог хозяину…
На том объяснения пустынника закончились, хотя сэр Мишель и "германский оруженосец" пытались задавать отцу Колумбану вопросы. Святой лишь отмахивался да крутил головой, утверждая, будто ничего более не знает, а с сарацином не говорил, по причине незнания восточных языков. Да и о чем говорить с нехристем?
У Гунтера осталось стойкое впечатление, что батюшка по неясным причинам нечто скрывает, но расспрашивать далее смысла никакого не было. Отец Колумбан уперся и молчал.
"Если б наш пустынник не разводил эдакую таинственность, – недовольно подумал Гунтер, – многое стало бы яснее. Теперь, после всего случившегося, я не верю в случайные встречи. Наверняка сэр Понтий имеет какое-то отношение либо ко мне, либо к истории, связанной с моим появлением здесь. Хотя, будь господин из Ломбардии опасен для нас с Мишелем, отец Колумбан предупредил бы… В конце концов, могут же быть у святого собственные тайны?"
Вдоль утоптанного тракта тянулись уже почти убранные поля. Вокруг почти ничего не изменилось, все так же желтели кое-где островки не сжатой пока пшеницы, темными пятнышками выделялись полоски перелесков и торчал справа на холме замок некоего сэра Бреаля, приходившегося барону де Фармер вассалом.
В деревне Сен-Рикье сегодня было несколько оживленнее – уборка урожая почти закончилась, и арендаторы в своих дворах молотили хлеб цепами жуткого вида, даже не оглядываясь на проезжающих мимо всадников. Показалась церковь прихода святого Томаса, и сэр Мишель, окликнув Гунтера, кивнул в сторону окружавших храм деревьев:
– Сарацина-то убрали. Недолго проболтался…
– У нас всегда так, – хмуро проворчал отшельник, расслышав фразу рыцаря. – Сначала вешают, а потом разбираются. Как хорошо в Уэльсе – человека можно казнить только после суда. Сарацин ведь совсем неплохой был. Работящий… Всю посуду перемыл. Сам, без напоминания – увидел, что в жбане мокнет, да и вымыл.
– Ага! – Сэр Мишель слегка натянул поводья, чтобы ехать медленнее. – Это ты епитимью на него наложил…
– Дурачина, – буркнул отец Колумбан. Выбрался на крыльцо отец Дамиан. Узрел старца. Заулыбался. Сухо благословил сэра Мишеля.
– Мир вам! – Отец Колумбан воздел ладонь со сложенными для благословения пальцами. – Все ли благочинно в приходе?
– Хвала святому Томасу! – прогудел сельский священник. – Вот только прихожане не слишком щедры. Где взять денег на алтарь для придела Богородицы – ума не приложу.
Рыцарь развернулся всем телом к оруженосцу. Как видно, столь же быстрый на раскаяние, как и на грех доблестный рыцарь собирался приказать выдать обнищавшему святому отцу все имеющиеся денежные запасы. Как-никак благотворительность тоже является одной из составляющих безгрешной жизни. Решив опередить собиравшегося с духом сэра Мишеля, германец сдернул с пояса мешок с золотом и, быстро вынув три монеты, протянул их отцу Дамиану.
– Вот, возьмите… На благо церкви и веры Христовой.
– Щедрый дар, – вдруг раздался новый голос – холодный и немного странный из-за едва уловимого акценту – я добавлю свою лепту.
Никто не заметил, как из полутьмы храма на свет выступил невысокий черноволосый и смуглый человек в коричневых одеждах, с кипарисовым посохом паломника и оливковой веточкой, прикрепленной к плечу. Сей пилигрим, метнув острый взгляд на собравшихся у входа, вынул из складок одежды пару серебряных кругляшков и передал монетки священнику.
– Я пойду, пожалуй, – сказал неизвестный. – Благодарю за приют и хлеб. Да благословит вас Господь…
Человек поклонился отцу Дамиану, принял благословение, несколько, правда, поспешное, строго взглянул на сэра Мишеля и, спустившись вниз, вышел на дорогу.
– Паломник, – пояснил священник отцу Колумбану, глядящему вслед удалявшемуся незнакомцу, – возвращается из Святой Земли в Англию. А вы куда собрались?
– Тут… недалеко, – коротко ответил пустынник. – На обратном пути обязательно зайду к вам поговорить.
– Конечно-конечно, – закивал отец Дамиан. – Может быть, задержитесь? Сейчас буду служить обедню.
Отшельник помотал головой, вежливо сказал, что у него и благородных спутников мало времени и они очень спешат. Неторопливо шедшего паломника они нагнали вскорости, возле последних домов. Ехали медленно, и когда мул отца Колумбана поравнялся с пилигримом, отшельник нагнулся и громко спросил:
– Почтенный, каковы дела в Святой Земле и вечном городе Иерусалиме? Ты, наверное, молился у самого Гроба Господня?
Паломник, смуглый от южного солнца бородатый и хмурый человек, подозрительно оглядел серую рясу отца Колумбана, по монашескому обычаю подпоясанную толстой веревкой, задержал взгляд на небольшом посеребренном кресте на его груди и только потом ответил:
– Плохи дела! Разве не слышали? Христиане ушли из Иерусалима. Одна надежда на наших добрых королей. Впрочем, Саладин пускает в город паломников, и приходить к Гробу Господню можно… – тут пилигрим запнулся, словно следующее слово ему было трудно выговорить, – можно невозбранно.
– А родом ты откуда? – снова спросил отец Колумбан.
– Из Уэльса. Мое имя Годрик. Странник отвернулся и зашагал медленнее, давая понять, что разговор окончен.
– Пилигрим, – уважительно заметил рыцарь. – Святой человек. В Иерусалиме был. Безгрешный. Как я после исповеди.
– Написано – "нет праведного ни одного"! – разгневанно рявкнул отец Колумбан. – А за такую ересь вот тебе епитимья – сорок раз прочесть Раter Noster! И, пожалуйста, про себя. Я и так святые тексты с пеленок знаю наизусть!
– Строго вы с ним, – усмехнулся Гунтер, когда сэр Мишель, немного поотстав, с серьезным видом погрузился в молитву. Теперь лошадь германца и мул отшельника шли рядом, а кобыла непутевого рыцаря плелась сзади.
– А как иначе? – вздохнул отец Колумбан. – С Мишелем по-другому нельзя. Я вот жалею, что у тебя священнического сана нет. Присматривать за душой младшего Фармера ты не сможешь. Как я понял, там, в вашем будущем, народ обуян безбожием?
– Наподобие…
Дорога была Гунтеру знакомой, он узнавал некоторые приметные места и знал, что вскоре нужно будет свернуть в лесок, где на одной из множества полянок был спрятан "страшный дракон Люфтваффе". Плохо, впрочем, спрятан. Германец оставлял самолет, надеясь, что находится в оккупированной Франции сорокового года, где каждый знает, что это за машина. В двенадцатом веке пикирующий бомбардировщик могли принять за что угодно. Гунтер представил себе, как один из крестьян, гуляющих полосу, наткнется на эдакое чудище и с воплями побежит в деревню. А что он будет дальше делать? Соберет крестьянское ополчение? С вилами и косами пойдет бить дракона?
Или пожалуется проезжему рыцарю или своему хозяину-дворянину: дракон, мол, в кустах сидит?..
– Гунтер, пускай и был погружен в свои мысли, заметил, что отец Колумбан иногда оглядывается на дорогу и что-то беспокойно бормочет под нос. Вначале германец решил, что святого беспокоит процесс исполнения епитимьи, благо сэр Мишель уже минут сорок не подавал голоса, а за это время можно было мысленно прочесть "Отче" раз сто. Но отца Колумбана духовное совершенствование сэра рыцаря, видимо, интересовало меньше всего – молчит, и то хорошо. Отшельник, озираясь, смотрел не на норманна, а на дорогу, между прочим, совершенно пустую. Единственного попутчика, пилигрима Годрика из Уэльса, они давным-давно обогнали. – Святой отец, что-нибудь не так? – Гунтер и сам начал беспокоиться, смотря на старца. Отец Колумбан огладил одной рукой бороду, пожал плечами и проворчал:
– Понимаешь ли, я совсем не могу понять, отчего паломник, встреченный нами в деревне, сказал неправду.
– То есть? – не понял Гунтер.
– Да то и есть! Я родился и вырос в Ирландии, долго жил в Англии, воевал вместе со старым бароном де Фармер в Нортумберленде и Йоркшире, однако не припомню, чтобы уроженцы тех мест говорили с таким странным акцентом. Да и выглядит этот Годрик неправильно. Норманны в большинстве своем – светлые, валлийцы и саксы – рыжие. А он – черный, будто сарацин… Хотя я могу и ошибаться.
– Вы сказали, будто у него неправильный выговор, – напомнил Гунтер. – А какой?
– Не представляю. Может быть, итальянский или византийский? Да нет…
– Эй, – сэр Мишель вдруг окликнул своих попутчиков, – если так будем ехать, окажемся прямиком в Руане. Джонни, это тот самый лес, надобно сворачивать направо, а потом еще шагов пятьсот.
Точно. Гунтер нарочно приметил растущие у края дороги дубы еще три дня назад, когда только состоялось знакомство с рыцарем, на голову коего свалились "железный Дракон" и будущий оруженосец. Деревья довольно приметные: три ствола у земли срослись вместе, передний был сломан – молнией, надо полагать.
– Сворачиваем, – согласился германец и, посмотрен на отца Колумбана, объяснил: – Там должен быть большой нераспаханный луг. Место глухое…
– В теперешние времена глухих мест не бывает, – заметил святой, – народ везде шляется.
Лес был густой, но чистый, без зарослей. Огромные деревья заслоняли своими кронами небо, а потому молодой поросли солнечных лучей почти не доставалось. Лишь темно-зеленый ковер из круглых листьев копытня, перемежавшегося с кислицей, мягко шуршал под лошадиными ногами. Сэр Мишель, заявив, будто помнит дорогу и направление лучше, выехал вперед, за ним шагал мул святого отца, Гунтер с заводной лошадью оставался в арьергарде. Просвет между деревьев действительно показался через пять или шесть сотен шагов, появились ореховые кусты и заросли кипрея, окружавшие поляну. И моментально сэр Мишель резко остановил лошадь, подняв руку, требуя соблюдать полную тишину.
– Вы ничего не слышите? – Через некоторое время рыцарь обернулся и настороженно посмотрел на Гунтера и отца Колумбана.
Сквозь легкий шелест листвы явственно доносились приглушенное постукивание копыт и звуки рога, причем не охотничьего, а боевого.
– Еще не хватало, – побледнел Гунтер. Одно из двух: или на лугу схватились два доблестных сэра (что вряд ли), либо там один доблестный сэр обнаружил спрятавшегося в кустах дракона и тщится повторить подвиг святого Георгия.
– Быстро! – скомандовал сэр Мишель, которого, надо полагать, посетили похожие мысли.
Рыцарь не долго думая выхватил меч, пришпорил лошадь и вломился в ореховые кусты, прикрывая левой рукой глаза от веток. Германец, перебросив поводья заводной лошади оставшемуся странно спокойным отцу Колумбану, перехватил автомат поудобнее, сбросил предохранитель и последовал за сэром Мишелем.
…Картина, открывшаяся взору рыцаря и его оруженосца была бы достойна пера Томаса Мэлори, не будь она донельзя абсурдной. Гунтер и сэр Мишель выехали на огромную поляну почти рядом с лощинкой, окруженной с трех сторон молодыми деревцами. "Юнкере" стоял где и положено, а германец, быстро оглядев самолет, понял, что машина внешне в полном порядке. Но творившееся шагах в сотне от самолета стоило пристального внимания.
Вороной конь нетерпеливо гарцевал, готовясь сорваться с места по приказу хозяина. Последний был облачен в длинную кольчугу из мелких колечек, плотно прилегавшую к телу, ноги покрывали стальные пластины, а голени были облачены в кольчужные чулки. Шлем, открытый, без забрала, украшали потрепанные, крашеные синим перья, а на щите красовался грубовато намалеванный белый лев на зеленом поле.
– Сэр Горациус Наваррский, – ахнул сэр Мишель, – Вот уж кого не ждал здесь увидеть!
Гунтеру было все равно, кем являлся неизвестный рыцарь. Хватало того, что бывший собутыльник сэра Мишеля намеревался сцепиться в смертельной схватке с пикирующим бомбардировщиком "Юнкерс-87-В2". Сей Горациус привесил рог, с помощью коего бросил вызов непонятному чудовищу, обратно на пояс, выставил перед собой копье, прикрылся щитом и пустил коня в галоп. Острие копья было нацелено прямо на винт машины.
– Эй! Это наш дракон! – заорал сэр Мишель. – Не трогай его!
Фармер-младший вместе с оруженосцем пришпорили лошадей, ринувшись вдогонку за драконоборцем из Наварры, однако остановить его теперь было невозможно.
"Надеюсь, он ничего не повредит, разве только себя может покалечить, – подумал Гунтер, наблюдая, как рыцарь на полном скаку приближается к самолету. – Броня у этой модели нехилая…"
Раздался треск ломающегося копья, лошадь сэра Горациуса шарахнулась в сторону, а сам он вылетел из седла и грохнулся наземь. Прежде чем Гунтер и сэр Мишель подоспели, рыцарь с трудом поднялся на ноги, отбросил щит и обнажил меч, ухватившись за рукоять обеими руками. Сокрушительный удар, обрушившийся на лопасть винта "Юнкерса", не причинил самолету никакого вреда, а клинок просто переломился у основания. Что ни говори, в двадцатом веке сталь делали получше… Мигом доскакав до самолета, сэр Мишель соскользнул с лошади, ударом ноги повалил сэра Горациуса наземь, а затем, приставив ему к груди острие меча, выдохнул коротко:
– Оставь…
– Это вы, сударь? – прохрипел сэр Горациус, ошеломленно глядя на Фармера. – Здесь крокодил, вы разве не видите?
– Это мой… наш дракон, и он ручной!
– Да нет же, эта тварь именуется крокодилом, – упрямо повторил наваррец, косясь на лезвие меча сэра Мишеля. – Рыцари, побывавшие в Египте, мне рассказывали о подобных чудовищах! Крокодилы длинные, зеленые и чешуйчатые! Как этот!
Гунтер, слушая препирательства обоих сэров, начал давиться со смеху. Надо же, теперь произведение конструкторов фирмы "Юнкере" превратилось из дракона в зубастую рептилию, обитающую в водах Нила. А ведь он еще и летает…
– Это твой са-мо-лет? – сзади послышался голос отца Колумбана, подоспевшего к месту событий. – Я думал, он поменьше размерами.
– Да, вы правы, – сквозь слезы смеха подтвердил германец. – Еще его прозывают летучим крокодилом…
