Настежь открывшаяся дверь в отцовские покои едва не зашибла чудом успевшего отскочить в сторону сэра Мишеля, когда они с Гунтером поднялись на второй этаж и подошли к высоким двойным створкам.

– Ты звал нас? – спросил рыцарь, просунув голову в проем и подтягивая за рукав Гунтера, державшегося позади.

– Входите.

Зал, принадлежащий барону Александру, был столь же прост и строг, как и трапезная. Те же полуистлевшие гобелены, прикрывавшие холодные каменные стены, скрадывая их мрачность. Те же незамысловатые предметы обстановки – несколько кресел без подлокотников с высокими спинками и немудреной резьбой. Посреди зала – огромный тяжелый стол, на котором в беспорядке лежали скрученные пергаментные свитки, гусиные перья, стоял кувшин, очевидно, с вином, и два высоких серебряных кубка. В очаге шумно трещали хорошо высушенные березовые поленья, а воздух был пропитан неизменным запахом дыма, пыли и сырости.

За столом сидел барон Александр, задумчиво глядя на свой пустой кубок и медленно покручивая в пальцах его тонкую подставку. Бейлиф, откинувшись на спинку кресла и скрестив на груди руки, смотрел на остановившихся возле дверей молодого Фармера и его оруженосца.

Свет в зал проникал через узкие окна, выходившие во двор, да огонь в камине слегка подсвечивал шафранными отблесками стены и деревянный пол, посыпанный сеном. Солнце поднялось уже высоко, и прозрачно-золотые лучи не светили прямо в узкие окна, отчего в зале царил мягкий полумрак.

– Ну, что встали, ровно чужие? – сказал барон Александр. – Будет смирных овечек из себя строить. Жак, принеси еще два бокала и кувшин с вином. Да и закуска, видишь, кончилась. Садись, Мишель. – Барон Александр указал на стул напротив себя. – И ты, Джонни.

Господин бейлиф не был слишком грозен – старый рыцарь даже благожелательно улыбнулся Мишелю. Незаметно было, что он приехал специально для того, чтобы обрушить на молодого Фармера карающий меч правосудия.

– Кстати, – барон опять повернулся к сыну, – твой слуга Жак, вернувшись, рассказал мне обо всем, что ты успел натворить за последние два месяца. И про монастырь Святой Троицы…

Он замолчал, и сэр Мишель ощутил легкий холодок, поднимающийся с низу живота под самое горло. Ну вот, сейчас начнется… И сэр Аллейн ко всему прочему тут… Беда!

– Но сейчас мы об этом говорить не станем, есть дела поважнее, – продолжил барон Александр, – Прошу вас, сэр Аллейн. – Барон де Фармер обернулся к бейлифу, и тот, пригладив седоватые волосы, заговорил:

– Насколько я понял, ты, Мишель де Фармер, решил остепениться, перестать вести недостойный благородного рыцаря образ бытия и даже завел себе оруженосца. – При этих словах сэр Аллейн посмотрел на Гунтера, слегка кивнул. Германец ответил ему более глубоким поклоном и чуть привстал с кресла, чувствуя себя не совсем уютно. Однако бейлиф, не заметив его смущения, продолжал говорить: – Думаю, молодой человек – простите, не знаю еще вашего имени, – вы несколько необдуманно поступили, согласившись сопутствовать молодому сэру рыцарю… Впрочем, время покажет. Так как вас зовут?

– Гунтер фон Райхерт, – четко выговорил Гунтер. – Сэр Мишель называет меня Джонни. – И подумал, что его непременно сочтут полнейшим идиотом. При чем тут Джонни? Все-таки это английское имя… И вдобавок от него за милю тянет неистребимым плебейством.

– Фон Райхерт? – повторил бейлиф. – Так вы, выходит, из Германии?

– Да, сэр, – кивнул Гунтер.

– Как же вы оказались в Нормандии, королевстве Английском? "Вот пристал!"

– Так получилось, – ляпнул первый пришедший на ум ответ Гунтер.

Сэр Аллейн понимающе покачал головой – одного поля ягоды, что рыцарь, что оруженосец. В трактире, не иначе, познакомились, а во Францию германец попал примерно такими же путями, что и Мишель в монастырь Святой Троицы. Бейлифу было отлично известно про пропитое оружие, подбитый глаз отца приора и про изгаженный колодец…

– Что ж, шевалье де Фармер и господин фон Райхерт, – произнес бейлиф. – Я приехал сюда по делу, способному заинтересовать вас. В графстве творятся беззакония, которые необходимо немедленно пресечь. Мне требуются люди, не состоящие на государственной службе, непременно дворяне. Если вы желаете послужить королю, то я буду ждать вас послезавтра к утру в Аржантане, в городском замке. Вы представитесь страже, которая будет заранее предупреждена, и вас немедленно пропустят. Согласны?

– Сэр Аллейн, я бы хотел знать, в чем именно будет состоять наша служба и о каких беспорядках идет речь, – сказал сэр Мишель.

– Разрешите мне, дорогой Фармер, воздержаться покамест от разъяснений. Скажу только, что вам, возможно, будет поручена поимка серьезного злоумышленника, грозящего бедой всему королевству.

Наступила изумленная тишина. Сэр Мишель нерешительно поерзал на сидении, а потом тихо спросил:

– И вы хотите поручить это дело мне, то есть нам с Джонни?

– Да, и вам в числе прочих, – коротко ответил бей-лиф. – Так что, ждать мне вас послезавтра утром в Аржантане?

"Государева служба, – подумал сэр Мишель, нахмурившись. – Честно признаться, можно было бы попробовать. Правда, ни о какой свободе тогда и речи идти не будет, но… Ладно, королевскому наместнику отказывать неудобно, а поэтому…"

– Да, сэр. Мы приедем в город послезавтра утром. "А меня, как обычно, никто и не спросил, – грустно подумал Гунтер. – Хотя, с другой стороны, поучаствовать в какой-нибудь политической интрижке, а предложение бейлифа скорее всего к этому и сводится, было бы весьма интересно. Не торчать же всю оставшуюся жизнь в чужом замке?.."

– Джонни, ты согласен отправиться вместе со мной? – спросил его сэр Мишель преувеличенно торжественным тоном. Бейлиф усмехнулся в бороду.

– Безусловно, сэр, – произнес Гунтер и тоже встал, а про себя добавил: "Куда тебе без меня, несчастный? У первого же трактира закончится твоя государственная служба, если я тебя оттуда за шиворот не выволоку да не наподдам как следует, чтоб вернуться не захотелось… Ну и рыцарь мне достался…"

Если бы Гунтер знал, чем закончится его встреча с Мишелем и каковы будут последствия предложенного сэром Аллейном дела, он бы лучше ушел в монастырь… Неширокая, едва утоптанная тропинка затейливо петляла меж пологих склонов холмов, поросших удивительно чистым и красивым лесом. Среди источающих тягучий запах смолы елей и сосен красовались белоствольные березы, поднимавшие к солнцу упругие, покрытые пышной листвой ветви. Иногда встречались изобиловавшие душистыми многоцветными травами лужайки и светлые прогалины, залитые нежарким еще утренним солнцем. Для Гунтера было совершенно удивительным то количество дичи и всяко разного лесного зверья, которое встречалось по пути к хижине отшельника Колумбана. Крапчатые коричневатые куропатки взлетали прямо из-под копыт лошадей, испуганно молотя воздух крыльями, с густом кустарнике мелькнул силуэт красавца оленя – огромный, темной масти самец исчез в лесу, как только люди обратили на него внимание, – сэр Мишель объяснил, что на оленей охотятся и дичь в пределах баронства Фармер достаточно пуганая. Но пуганая здесь дичь или нет, а все равно в двадцатом веке увидеть такое множество диких животных, просто проезжая через лес, было делом немыслимым…

– Во, гляди – кабаны! – Сэр Мишель вскинул руку, указывая на недалекий пригорок, покрытый молодым сосняком. – Эх, жаль торопиться надо, а то затравили бы кабанчика на ужин отцу Колумбану.

– Как бы тебя такой кабанчик не затравил… – заметил Гунтер, оценивающим взглядом озирая копошащийся в подлеске выводок полосатых поросят и бродивших рядом здоровенных маток во главе с вепрем настолько впечатляющих размеров, что у Гунтера невольно появилось желание пришпорить лошадь и исчезнуть отсюда побыстрее. Такой гигант вполне мог, придя в ярость, убить и лошадь, и всадника…

Гунтер глянул на часы, которые исправно заводил и утром и вечером, выяснив, что едут они уже минут сорок. Впрочем, лошади шли неспешным шагом, а на узкой тропинке ехать другим аллюром было бы просто опасно – и корни встречались, и неглубокие ямины, и обломанные сухие ветви деревьев, достаточно толстые для того, чтобы лошадь, споткнувшись повредила ногу и сбросила всадника.

Ехали сэр Мишель и Гунтер к отцу Колумбану самой короткой дорогой, и тропинка эта использовалась лишь для пеших переходов теми людьми, которые хотели посетить пустынника – кто для исповеди и утешения, кто со скромными дарами и просьбами помолиться за их души, другие же, зная, что отец Колумбан пользует больных травами, искали у него исцеления не только душевного, но и телесного. Сейчас же рыцарю и оруженосцу приходилось поспешать, потому что сэр Аллейн д'Эмери ждал их в Аржантанском замке уже к послезавтрашнему утру. А в необходимости разговора с отцом Колумбаном Гунтер был уверен столь же крепко, как и в том, что родился в поместье Райхерт, а не в Китае.

Прогалины перемежались перелесками, кое-где были заметны следы недавней порубки – торчали еще не успевшие зарасти мхом пни, ощетинившись желтоватыми щепками. Сэр Мишель сказал, что здесь папенька разрешил арендаторам валить лес для постройки домов. И вот, когда вырубленный участок кончился и над головами снова зазеленели пышные кроны деревьев, сэр Мишель вдруг натянул поводья лошади и жестом приказал Гунтеру тоже остановиться.

– В чем дело? – не понял германец. – Зачем встали?

– Тс-с-с… – Рыцарь приложил палец к губам и начал подозрительно озираться. – Ты ничего не слышишь? Прямо наваждение какое-то…

– Ну-ка, ну-ка… – насторожился Гунтер. – Что за ерунда? Кто это может так развлекаться в лесу, в совершеннейшей глухомани? Слушай, Мишель, у вас тут странствующие менестрели или там трубадуры какие-нибудь бывают?

– Встречаются иногда. Но какой болван станет распевать посреди чащи? Да тут до ближайшей деревни не меньше полулиги, а до папенькиного замка и того больше.

В ароматном лесном воздухе, заглушая легкий шум колышущейся под слабым ветерком листвы, разносились звуки лютни – простенькая, незамысловатая, но чарующая мелодия расплывалась мягкими волнами под ветвями столетних вязов, будто где-то там, в зеленоватом полумраке, и впрямь спрятался хороший, умелый музыкант. И играл он просто так, в свое удовольствие, ни для кого.

– Поехали посмотрим, – решительно сказал сэр Мишель, пришпоривая лошадь, которая почему-то начала беспокоиться и нервно пританцовывать. Коняга Гунтера вела себя, кстати, точно так же. Животные словно испугались неизвестного лютниста и не желали идти в сторону, куда намеревались направиться их хозяева.

Между деревьев стала видна небольшая полянка, посреди которой на густо заросшем ярко-зеленым мхом пенечке, мягком, как бархатная подушка, восседал седой человек с аккуратно постриженными усами, в черном бархатном камзоле, из которого выглядывал белоснежный накрахмаленный ворот рубашки. Малиновый берет был щегольски заломлен на левое ухо. Человек наигрывал на лютне, мурлыча себе под нос ту самую мелодию, что еще издалека услышали рыцарь с оруженосцем. Разве что теперь они могли расслышать слова песни:

В железном дворце греха живет наш ласковый враг,На нем копыта и хвост, и золотом вышит жилет.

А где-то в него влюблена дева пятнадцати лет,

Потому что с соседями скучно,

А с ним, может быть, нет…

С правого бока к широкому поясу певца были прикреплены ножны с простым клинком. Лошади окончательно перестали слушаться, оседали на задние ноги, всхрапывая и ожесточенно грызя удила, и наотрез отказывались выходить из-под спасительной тени деревьев на поляну.

Сэр Мишель пристально всмотрелся в менестреля и, узнав его, изменился в лице, поднося два пальца ко лбу в молитвенном жесте.

– Pater noster, qui es in caelis… ("Oтче наш сущий на небесах…" (лат.))

Лорд, услышав это, сладенько ухмыльнулся и слегка кивнул, продолжая петь:

Сэр Мишель как во сне закончил молитву:

– …et ne nos inducas in tetationem; sed libera nos a malo, – и шепотом пробормотал, осеняя себя крестом:

– Аmen.

Лорд на секунду отнял пальцы от струн лютни, прервал пение, посмотрел на сэра Мишеля и брезгливо сморщился, будто старая дева, созерцающая целующуюся парочку на скамейке напротив. После чего деликатно прокашлялся, прикрыв рот кулаком, и запел заново, нисколько не обращая внимания на вытаращенные глаза рыцаря и наливающееся краской ярости лицо Гунтера.

Лорд неожиданно прервался, отложил лютню и приветливо помахал рукой, радостно улыбаясь. Видя, что лошади Гунтера и сэра Мишеля бьются, будто от колик, он устало вздохнул, щелкнул пальцами, и тотчас же обе кобылы успокоились, застыв как вкопанные. Всадники немедленно соскочили на землю.

– Вам понравилось, как я пою? Многие говорили, у меня неплохой слух и хороший голос. И песня, между прочим, отчасти про меня… Один славный человек написал в конце двадцатого века. Русский, кстати говоря. А перевод – мой, и неплохо получилось, смею заметить. – И, видя замешательство явно узнавших его людей. Лорд добавил погромче: – Господа, что же вы, идите сюда, я не кусаюсь. Впрочем, в этой истине вы уже могли убедиться. – И сатана весело расхохотался, хлопая себя ладонью по бедру.

"Вот падла, что же ему теперь, понадобилось, когда все решено? – озверев, подумал Гунтер, засовывая руку за пазуху, куда утром запихнул кобуру с "вальтером". – Ну, получи, ублюдок!"

Позабыв обо всем прочем, германец, зарычав от ярости, выхватил пистолет и бездумно всадил в Лорда всю обойму. Сэр Мишель замер, ровно статуя.

Ничего не произошло. Пули растворились в воздухе перед сатаной, не причинив ни ему, ни музыкальному инструменту ни малейшего вреда. Лорд снова тяжко вздохнул, сдунул с рукава своего черного камзола невидимую пылинку, потом выразительно посмотрел на Гунтера, покрутил пальцем у виска и громко сказал по-немецки:

– Ну бессмертный я, бессмертный. А вы, любезнейший, едва дорогой камзол мне не испортили. Портной, старый еврей из Венеции, некогда содрал с меня за этот камзол кучу денег, словно не знал, кто я такой… Между прочим, старик Пейсах был, вернее, будет, одним из лучших швецов шестнадцатого века. Вот так…

– Дальше что? – рявкнул Гунтер. Больше всего ему было жалко настолько глупо истраченной обоймы. Впрочем, если вернуться к самолету, то там, в загашнике, должны лежать запасные. Да большей дурости и не представить – стрелять в дьявола! Ладно бы пули серебряными были…

– А что касаемо вашей дурацкой выходки, молодой человек, – продолжал Лорд невозмутимо и обходительно, – то ведь я могу и чем-нибудь покрепче шарахнуть, да так, что мало не покажется. Водородной бомбой, например…

– Какой бомбой? – не понял Гунтер.

– А-а, – досадливо отмахнулся Лорд. – Вы же не имеете представления о термоядерном синтезе и цепной реакции. Хотя картина разрушений, которые она способна причинить, как-то вам приснилась. Ай, да что объяснять! Это будет несколько позднее; ведь ваш нервозный и недальновидный Фюрер прогнал Айнстайна из страны. Замечательный ученый этот Айнстайн, между, прочим. Я с ним много беседовал в свое время, советовал кое-что – преинтереснейший человек, надобно сообщить…

Сэр Мишель переводил ошалелый взгляд с Лорда на своего оруженосца, говорящих на непонятном лающем языке, и наконец, преодолев робость и снедавший его смертный ужас, тихо попросил, тронув Гунтера за плечо:

– А нельзя по-нашему? Разговаривать, в смысле?.. Лорд встрепенулся, будто только что заметил незадачливого рыцаря, глянул с удивлением и воскликнул уже нанорманно-французском:

– Ах да, запамятовал! Мой милый Фармер, ты здесь совершенно некстати. Поспи –ка полчасика. А мы с господином Райхертом потолкуем о делах наших скорбных.

Человек в черном воздушным, почти незаметным движением щелкнул пальцами, и тотчас выражение лица рыцаря стало отрешенно-усталым.

– Пойду-ка я вздремну, Джонни. – Мишель словно забыл о присутствии дьявола. Он перестал замечать нежданного встречного. – Просто я не выспался. Разбудишь, когда солнце будет над верхушкой во-он той ели.

Бравый наследник барона де Фармер медленно, будто сомнамбула, прошествовал к лошадям, вытянул запасную попону из седельного мешка, расстелил ее на травке, улегся и тотчас захрапел.

Лорд молча развернулся на своем пеньке, закинул ногу на ногу, взял на колени лютню и заиграл прежний мотивчик, умело перебирая пальцами струны пальцами левой руки.

И тут Гунтер не выдержал. Никакого почтения или боязни к Лорду он почему-то сейчас не испытывал. Германец рванулся вперед, сгреб пожилого господина в малиновом берете за манишку и, тяжело дыша ему в лицо, прорычал: Слушай, ты, старый негодяй, оставь меня и Мишеля в покое. Сколько можно преследовать и донимать нас? Какого дья… тьфу, какого хрена ты опять заявился? Лорд не сделал никакого движения, только лишь слегка дунул на германца, сложив губы трубочкой, будто сгоняя комара с руки. Гунтер, поднятый в воздух неведомой силой, отлетел на несколько шагов, неловко упал, сильно ушибив плечо о твердый корень, но разом сумел подняться на ноги. Прямо ему в лицо смотрели бездонные глаза дьявола, в которых плескалось багрово-темное пламя. Взгляд не сулил ничего хорошего.

– Повежливее, молодой человек, – ледяным тоном посоветовал Лорд. – Знаете почему я захотел встретиться с вами теперь? Помните, в нашем последнем разговоре я пообещал дознаться до истины? Сегодня мне известно, что произошло со Вселенной. В тот день по воле нашего общего Создателя Миры разошлись. Получилось две Вселенных. Одна – совершеннейше точная копия другой. Но в том, вашем прежнем мире, вы оба погибли. Я не стану говорить умные слова, вы наверняка не сможете как следует уразуметь суть произошедшего. Да впрочем, я сам посейчас до конца полностью не разобрался… Знаю только, что ныне существуют две Вселенных, но я и Он… – Лорд глазами указал на небеса, – …мы вдвоем остались одни, никак совершенно не разделившись. – И со вздохом добавил: – Соответственно, теперь работы у нас обоих больше вдвойне. Для чего почтенный Создатель это сделал, я отказываюсь понимать. Может быть, в этом мире он хочет достичь неких целей, выполнить желаемое и вожделенное, не сбывшееся в том… А вы вместе с шевалье де Фармером не должны здесь существовать. Следствиями вашего вмешательства, герр Райхерт, может быть создание новой истории. Помните, я рассказывал, будто для меня достижимы любые времена и я способен перенестись из Древнего, Египта или цивилизации шумеров, например, в пятитысячный год по вашему исчислению, в год, когда цивилизация той Земли вышла к звездам и иным планетам, создав колоссальную Империю?

– Помню, – кивнул Гунтер. – Что-то такое было.

– Так вот, господин Райхерт, у этого мира, мира нового, обратно-зеркального отражения исконного Творения, в котором вы жили прежде, сейчас будущего нет, но присутствует прошлое, совершенно аналогичное тому, что и у первого, изначального. Этот мир родился в мгновение, когда ваш самолет… – Лорд с усмешкой посмотрел на сэра Мишеля, который безмятежно дрых на траве неподалеку, – …то есть страшный дракон Люфтваффе, переместился во вновь созданную Вселенную.

– Спасибо за информацию, – пробормотал Гунтер. – выходит, что мои родители, сослуживцы, дом, страна остались черт знает где?

– Я действительно знаю, где они остались, – кивнув, подтвердил Лорд и, прищурившись, заметил: – Кстати, герр Райхерт, вы настолько часто поминали меня всуе, что вызвали у вашего покорного слуги длительный приступ икоты. Пожалуйста, не делайте так больше, а то у вас что ни слово, так я в чем-то виноват. Обидно даже…

– Простите, – отрешенно буркнул Гунтер, вспомнив, как приходской священник еще там, в той Германии, говорил на проповеди: "Никогда не поминай всуе имена как Доброй, так и Злой сил… В том закон, который не нам нарушать".

Они некоторое время помолчали – Лорд тихонько перебирал струны лютни, Гунтер же просто стоял, глядя в никуда. В его голове горела одна мысль – никого и ничего у Гунтера фон Райхерта не осталось, а сам он в настоящий момент – просто никто. Маленькая пылинка, волею непостижной силы занесенная в другой мир, время, Вселенную…

Затянувшуюся паузу прервал Лорд:

– А желаете посмотреть на свою собственную смерть, там, в 1940 году, до которого теперь надо ждать семьсот сорок девять лет? Могу вам устроить просмотр. Как в кинематографе. Ваш самолет так красиво разбился.

Гунтер задумался ненадолго, почесал в затылке, хмыкнул и произнес, глянув на сэра Мишеля:

– Нет уж, увольте. – Он поднял руки ладонями вперед, отказываясь от предложения. – Не желаю. И кроме того, разве вы не знаете, что нельзя быть живым и мертвым одновременно? Я и мой рыцарь сейчас живехоньки, дышим и даже думаем – следовательно, разговоры о нашей смерти…

Лорд тихо рассмеялся, огладил берет и продолжил за Гунтера:

– …Несколько преувеличены, правда? Вы придерживаетесь догмы: "Один человек – одна душа", правильно?

– Да, правильно, – кивнул германец. Странно, но ему сейчас было исключительно интересно поговорить с этим седовласым господином. То, кем в действительности являлся Лорд, неожиданно позабылось, отошло на второй план. Просто умный и хороший собеседник. Или подобного впечатления от своей персоны и добивался Князь Ночи?

– Вы не учли одного, герр Райхерт, – вкрадчиво сказал Лорд. – Вселенных две, соответственно, в наличии два Парижа, два Берлина и даже два Лондона. Всякой твари по паре, если цитировать так называемое Святое Писание… Таким образом, и вас тоже двое – два человека, две души. Тот самый лейтенант Райхерт, оставшийся во Вселенной номер один, погиб, равно как семью с лишним столетиями ранее к праотцам отправился некий шевалье де Фармер. Поняли?

– Отчасти, – пожал плечами Гунтер. – Не могу уяснить только одного – при чем тут я? В смысле, почему перекинуло через время и пространство между двумя Вселенными конкретно меня, а не английского пилота с "Харрикейна", не итальянского генерала или русского фюрера?

– Представьте себе, что все перечисленные вами люди задались бы в вашем положении аналогичным вопросом. Этот вопрос интересует всех – почему я? Подозреваю, что ваш самолет просто оказался в нужное время в нужном месте. Помните, когда мы недавно беседовали в сарае, я сказал, будто вы очутились здесь по прямой воле вот того… – Лорд снова поднял взор на пробегавшие по небу облака. – Вообразите, я заблуждался. Страшный дракон Люфтваффе, как удалось абсолютно достоверно выяснить, в момент разделения миров оказался в точке, куда Создатель, фигурально выражаясь, обрушил удар своей секиры. Вас случайно занесло в поток времени, можно сказать, в небольшую дыру, образовавшуюся на время катаклизма. Само собой, мига раздвоения вы не заметили. Просто отделились от прежней сущности. Таковая полетела дальше, к югу от Лондона, где благополучно прекратила свое существование, а вы, проскочив в упомянутую дырку, вывалились сюда. Случайно. С таким же успехом ваш самолет могло забросить во времена Генриха Четвертого или Юстиниана Августа. Или даже попросту в никуда… Помнится, похожая ситуация описана у одного американского писателя, Стивена Кинга, кажется…

– Никогда не слышал о таком писателе, – буркнул Гунтер, мрачнея.

"Та-ак! Вот это новости! Таким образом, все прежние умозаключения о собственном месте в этом мире оказываются совершенно неверными, – смятенно думал германец. – Если верить Лорду, никакой высокого предназначения от высших сил, никакой цели моего пребывания в этом странном двенадцатом веке вообще нет! Оказывается, я – жертва эксперимента! Все случившееся – невозможная, уникальная случайность, и не более…"

– Да, безусловно, о господине Кинге вы слышать не могли. Запамятовал, он жил позднее, простите… – донесся голос Лорда, которому, несомненно, доставило удовольствие настолько разочаровать германца. – А на предмет "жертвы эксперимента"… – Гунтер изумленно вскинулся, и сатана коротко кивнул: – …Вы слишком громко подумали, и я различил мысль, не впервой. Так вот, насчет "жертвы". Безупречно справедливое заключение. Вообразите, в кабину вашего "Юнкерса" случайно забирается самая обычная мышка и, спрятавшись, засыпает. В это время эскадру StG1 перебрасывают на аэродром в соседней стране, за тысячу километров. Мышка просыпается, выскакивает наружу и видит совершенно другой, непривычный мир, напрочь чужой. Полевка, глядишь, и приживется на новом месте, но вот вы… Вы же не мышь. Это, понятно, чисто умозрительный пример, но в целом я попытался объяснить доходчиво.

Гунтер молчал, будучи не в состоянии продолжать беседу. Слишком сильным оказался удар, нанесенный Лордом. Германец успел свыкнуться с мыслью, что в этом времени и мире ему следует сделать нечто такое, на что способен лишь он один, человек, знающий будущее. А теперь выясняется крайне прискорбный факт: Гунтер фон Райхерт – обычная мышь-полевка, забравшаяся в чужой самолет и унесенная таковым в неизвестные и пугающие дали. Жертва, понимаете ли, мирового катаклизма…,

– А вы не врете? – с надеждой спросил Гунтер у сатаны, но тот лишь состроил мину и развел руками:

– Я никогда не вру, сколько можно напоминать! Хотите, позову моих свитских, разведавших все обстоятельства вашего появления в Нормандии, королевстве Английском? Они подтвердят. Только не говорите, что мои помощники – кстати, некогда весьма великие и уважаемые люди, после телесной смерти вошедшие в мой скромный двор, – начнут лгать или лжесвидетельствовать, пытаясь угодить господину. Я отличаюсь от прочих владык в лучшую сторону – не терплю лакейства, лести или обмана… Каждый скажет правду.

– И что мне теперь делать? – У Гунтера аж челюсть отвисла. Вот это новости! – Как поступать дальше?

– Милый мой, – сквозь слезы простонал Лорд. – Да делайте что душе угодно! Езжайте в Аржантан, служите в оруженосцах, ловите для господина бейлифа всяких преступников… Что угодно! Теперь, твердо уяснив, что вы не являетесь огненным мечом в руках моей противоположности, я обещаю оставить вас в покое. Я предлагал раньше земли, титулы, богатство – вы отказались, сказав, будто заработаете все сами. Вперед, зарабатывайте! Впрочем, имеется одна нешуточная деталь. Всего за несколько дней вы, герр Райхерт, успели много чего напортить в этом мире. По вашей милости остался жив господин де Фармер, которого непременно убил бы Понтий Ломбардский, а одно лишь это обстоятельство повлечет за собой частичное изменение истории будущего. Сарай сгорел, опять же…

– Еще скажите, будто я виноват! – искренне возмутился Гунтер. – И какие могут быть неприятности от простого пожара в зауряднейшем хлеву? Объясните!

– Да элементарно, – фыркнул Лорд. – Представьте, что на помянутом сеновале однажды могли бы устроиться прадедушка с прабабушкой… ну, к примеру, Жанны д'Арк. Помните такую? А вдруг Жанна теперь не появится на свет? Ха-ха!

Гунтер скривился, мельком подумав, что и без Орлеанской Девы мир ничуть не станет хуже. Лучше, правда, тоже… Однако германец вспомнил, почему зашел разговор о спаленном сарае, и спросил:

– Говорите, я успел много напортить? А что прикажете делать? Теперь оруженосец Джонни пусть и чужеродная, но все же одна из частей данной реальности! Мое вмешательство не предотвратить…

Тут появилась нехорошая мысль: как раз предотвратить-то дальнейшие изменения проще простого – кинжал в спину и никаких проблем! А ведь Лорд способен обставить все гораздо изящнее – падение с лошади, случайная драка в кабаке (в компании сэра Мишеля подобное болей чем вероятно!..) или, допустим, самая банальная простуда. В двенадцатом веке не изобрели аспирин…

Видимо, Гунтер снова "подумал громко". Лорд недовольно поморщился, вздохнул и изрек:

– Ваше самомнение просто невероятно! Вы считаете, будто я хочу убить вас, устранив тем самым из истории жизни этого мира?

– А это так уж невозможно? – спросил германец. – Нет, признайтесь, если вы хотите, чтобы это прошлое осталось неизменным, то не проще ли избавиться от причины беспокойства?

– Конечно, не проще, –сказал Лорд, сдвинув брови. – Поэтому и предлагаю вариант, устраивающий всех, включая вашего рыцаря.

– Ну? – заинтересовался германец. Что теперь ему начнут предлагать взамен фамильной гробницы и памяти благодарных потомков?

– Я имею возможность беспрепятственно перемещаться куда захочу, вы это знаете. Учитывая обстоятельства, пришлось потрудиться и изобрести способ перебрасывать… э… различные тела и предметы из одной Вселенной в другую. Равно как и во всякие времена их. Сами понимаете, в моей деятельности без владения пространством и временем абсолютно никак… Снова вынужден признать ошибку: в первые часы после катаклизма я был несколько обескуражен и не разобрался во всем до конца, однако сейчас я знаю, как вернуть вас вместе с самолетом обратно…

Последовала продолжительная немая сцена. Лорд отложил в сторону лютню, выжидательно глядя на германца. Гунтер, пораженный невероятной новостью, не выдержал и опустился на траву. Вот, значит, как? Вернуться? Вернуться! Обратно, домой!

– Вы сказали, что каждый останется доволен? Объясните, – настороженно спросил Гунтер, слегка очухавшись после невероятных слов Лорда. – А как же Мишель?

– Вы улетите, а сэр рыцарь отправится дальше, в Аржантан, – развел руками сатана. – Могу даже сделать так, чтобы господин де Фармер вас забыл, словно последних трех дней и не было никогда. Он проснется с другими воспоминаниями. Это уж я устрою, совсем несложный фокус. Посудите сами – вы возвратитесь в свой, привычный мир, сэр рыцарь отправится на службу, а я спокойно займусь своими делами, не беспокоясь о ваших возможных проделках. Благолепие!

– В самолете нет бензина, – инстинктивно пытаясь отвертеться от неправдоподобного предложения, возразил Гунтер. – И как я могу вернуться в свой сороковой год, когда… ну… моя тамошняя половина мертва? Вернее, не половина, а первая сущность?

Лорд поскучнел и страдальчески приложил ладони к лицу, словно сетуя на непроходимую тупость собеседника.

– Не следует тревожиться о такой безделице! Бензина для "Юнкерса" вы получите с избытком! – Сатана щелкнул пальцами, пробормотал какое-то словечко и поднял взгляд на германца. – Сделано. Полные баки. Можете пойти и проверить. Теперь о вашей второй половине… Да, тамошняя семьдесят седьмая машина разбилась, но о катастрофе в течении последующих двух часов командование точно не узнает. Вы отошли от основной группы, и падения вашего самолета никто из пилотов других машин не видел – следовательно, свидетели отсутствуют. Вернетесь в свое время спустя несколько минут после гибели двойника. Вынырнете где-нибудь над Ла-Маншем и спокойно полетите обратно.

– А как же Курт? – недоумевающе поднял брови Гунтер. – Меня обязательно спросят, куда пропал радист-оператор! Согласитесь, нельзя же сейчас выкопать труп и вернуть в кресло кабины? Прошло три дня, а погода стоит теплая…

– Тоже решаемо, – последовал ответ. – Воскресить несчастного господина Мюллера, уж не посетуйте, не смогу. Подобные чудеса не подпадают под мою юрисдикцию. К сожалению. Зато вернуть в кабину целехонькое, даже почти неостывшее тело – пожалуйста. Раны от пуль, безусловно, сохранятся – для правдоподобия. Как, согласны? Сделать?

– Не надо, – резко сказал Гунтер, даже на секунду не задумавшись. Перспектива снова увидеть изувеченное тело Курта никак не вдохновляла. – Я лучше сам как-нибудь отверчусь.

– Удивительно разумная мысль, – покивал Лорд, чуточку улыбнувшись углом рта. – Берите, герр Райхерт, лошадь и поедем к вашему самолету. Можем успеть до заката. А Мишель, – сатана развернулся к рыцарю, – проснется совсем скоро. Ему придется ехать совсем в другую сторону. Желаю удачи, шевалье де Фармер!

Лорд безмятежно улыбался, наблюдая за спящим сэром Мишелем. Этот болван ничего не сумел добиться. Партия выиграна!

Сатана вложил два пальца в рот, свистнул, и тотчас на поляне из ничего материализовался огромный вороной конь без седла и узды.

– Все к лучшему, – пробормотал дьявол себе под нос. – Все к луч… Та-ак, а это что за явление?

Никто иной, как отец Колумбан вышел с тропинки, извивавшейся среди кустов боярышника, коротко взглянул на господина в черном камзоле и бархатном берете и быстрым шагом направился к расплывшемуся в бестолково-довольной улыбке Гунтеру. Не особо церемонясь, старец молча саданул не ожидавшего от святого отца такой подлости германца посохом по голове, да так, что тот, потеряв сознание, рухнул на землю. Попутно отец Колумбан пнул рыцаря, пытаясь разбудить. Мишель вскинулся и охнул:

– Чего? А? – И тотчас начал тереть заспанные глаз – Ничего. – Грубо ответил старец. – Поднимайся и займись делом. Твой оруженосец потерял сознание, но скоро очнется. Пока сними ремень и привяжи его к седлу. Понял?

– П-понял, – заикнувшись, кивнул сэр Мишель, с трудом встал на ноги и дрожащими пальцами начал расстегивать пряжку ремня. Спать хотелось неимоверно.

Отец Колумбан резко развернулся и зашатал к Лорду, выглядевшему отчего-то удивительно расстроенным.

– Снова ты? – грубовато спросил отшельник, подойдя вплотную. – Я ведь, кажется, по-человечески просил оставить их в покое!

– Да, снова я, – подтвердил сатана, поджимая губы. – Зачем притащился? У меня все получилось! Ты же знаешь, чем грозит их присутствие в мире!

– Чем оборачивается твое – знаю, – прошипел отец Колумбан. – Убирайся!

– Фи, как невежливо, – ухмыльнулся Лорд. – Впрочем, я готов выслушать твои предложения…

– Есть только одно – возвращайся в ад и перестань бродить по земле. Хоть ненадолго.

– Брось, – махнул рукой Лорд. – Ты прекрасно знаешь, что ад – выдумка людей! Как я могу уйти в несуществующее место?

– Прекрати разводить бессмысленную софистику и уходи, – твердо сказал отшельник. – Ты должен понимать, от имени кого я говорю.

Лорд неожиданно сдался, хлопнул себя ладонью по бедру и сказал не без сожаления: – Мы оба представляем, что творится вокруг. Учти, я не стану больше приходить сам, но наша парочка всегда и постоянно будет натыкаться на… трудности. Они сами будут их создавать, кстати. Ну, ты меня понял.

Не прощаясь, Лорд повернулся на каблуках, шагнул к своему громадному коню и легко вскочил ему на спину, хватившись левой рукой за гриву. Жеребец тронулся с места в резвую рысь, постепенно переходящую в галоп и (аправился через всю поляну к лесу, прямо на строй деревьев. Сэр Мишель, зачарованно наблюдавший за ним, легким ужасом разглядел, как конь и всадник пронеслись сквозь древесные стволы, превращаясь в черную смазанную полосу, и спустя мгновение растворились бесследно.

Лютня, лежавшая у пенька, полыхнула синеватым, почти незаметным пламенем и исчезла. Среди низкой травы осталось лишь выжженное пространство – силуэт сгинувшего инструмента.

Рыцарь подбежал к отцу Колумбану, схватил его за руку и, заглянув в глаза, хрипло спросил:

– Он больше не придет?

– Не придет, – успокоил сэра Мишеля отшельник.

– А Джонни? – Рыцарь беспокойно оглянулся на все еще пребывающего в забытьи оруженосца. – Здорово ему досталось… Кто его ударил? Он?

– Я. Отлежится твой оруженосец, – ответил святой. – Голова, конечно, поболит. Счастье, что я вовремя успел.

– А… – начал было сэр Мишель, но святой отец замахал руками и немедля перебил рыцаря:

– Потом, потом. Давай-ка погрузим нашего друга на лошадь и отправимся ко мне. Нам всем предстоят долгие разговоры…

– Да уж понятно, – проворчал рыцарь. – Что же делается вокруг, а?

Они вдвоем подняли Гунтера, донесли до лошадки и, кряхтя от натуги, взвалили на седло. Сидеть оруженосец, само собой, не мог, а посему пришлось просто положить тело поперек седла, точно мешок с поклажей, и вдобавок привязать – свалится еще! С тем вся троица и покинула памятную полянку в лесу, окружавшем манор Фармер. Хижина отшельника не была таковой в прямом смысле слова – отчасти дом походил на громадную землянку; сэр Мишель по рассказам отца Колумбана и Виглафа знал, что такие строения прежде возводили норманны, до времен, когда научились строить каменные жилища. Длинный бревенчатый сруб был наполовину вкопан в землю – открытой оставалась одна крыша, сейчас, впрочем, вовсю поросшая травой. Издали складывалось впечатление, будто на расчищенной вырубке возвышается странный прямоугольный курган. Лишь взглянув с южного торца, можно было понять, что перед глазами самое настоящее человеческое жилище. Да вдобавок над длинным холмиком почти незаметной тонкой струйкой поднимался сизый дымок.

Теперь настало время рассказать подробнее о самом отшельнике.

Отец Колумбан появился в пределах баронства Фармер лет сорок – сорок пять назад. Тогдашний владетельный барон Фридрих, дед сэра Мишеля, воевавший на стороне императрицы Матильды за Английскую корону, однажды вернулся домой из Британии после нескольких лет отсутствия не только со своими оруженосцами и лучниками, но и вместе с неким валлийским или ирландским (никто доподлинно не знал) монахом. На вид святому отцу было годов пятьдесят или чуток поменьше, но люди замечали, что роскошная рыжая борода и мощные телеса больше подходили человеку молодому… Сей пришелец с туманного острова прибился к копью сэра Фридриха достаточно давно и путешествовал да воевал вместе с бароном де Фармер. История знакомства Фридриха с Колумбаном была темной и несколько загадочной, однако бабушка теперешнего Фармера, особа настойчивая и бойкая, сумела выведать у мужа обстоятельства встречи со странным кельтом, после чего сэру Фридриху в течение месяца пришлось спать отдельно от горячо любимой, но ревнивой супруги… Все оказалось просто и буднично – господин барон по пьяному делу сумел подцепить в Британии дурную болезнь, ибо и в те времена девицы определенного сорта, повсюду таскавшиеся за армией государыни Матильды, были самыми привычными и необходимыми спутницами рыцарского воинства. Барон Фридрих мучался лихорадкой и немощью в известных частях тела от Пасхи до дня святого Антония Падуанского. В тот памятный день судьба свела норманна с отцом Колумбаном, монахом, рукоположенным (правда, всего неделю тому назад) в священнический сан. Брат ордена святого Бенедикта не только отпустил не такие уж тяжкие грехи, отягощавшие душу барона, но и довольно быстро излечил мучимое болезнью тело. Благодарный сэр Фридрих попросил остаться отца Колумбана со своим отрядом, ибо не один только барон страдал от досадной хвори…

Отец Колумбан получил обширную паству, барон де Фармер – отрядного капеллана и заодно лекаря, а свита сэра Фридриха – личного исповедника, знавшего Писание почти наизусть и умевшего излагать духовные истины понятным языком, да так аппетитно, что даже самые заядлые грешники слушали монаха, раскрыв рот, и уходили с просветленными лицами. Что именно творилось в их душах после проповедей и молитв, по-прежнему оставалось загадкой – многие избегали приходить к исповеди, довольствуясь введенным отцом Колумбаном обычаем по воскресеньям отпускать все какие ни есть грехи коленопреклоненной пастве. Получилось, что и овцы были сыты, и волки целы.

Отец Колумбан при всей святости, положенной сану и верному служителю Святой Матери Церкви, с оружием обращался удивительно умело, благо родился в Ирландии, в чем, правда, полной уверенности не было – просто первые детские воспоминания относились к пребыванию в ирландском пещерном монастыре в Донеголе. Сам Колумбан прекрасно знал, что являлся незаконным сыном впавшего некогда во грех отца настоятеля и неизвестной бедной потаскушки, после родов подбросившей детище папеньке. Аббату ничего не оставалось делать, кроме как взять сынка на воспитание. Все монахи, равно как и епископ Донегола, прекрасно знали о происхождении юного послушника, но помалкивали – у самих и не такие грешки водились. Двенадцати годов от роду Колумбан сбежал от постылого папеньки и его развеселых монахов, перебрался в Уэльс, где нанялся в поденщики, но позднее ушел послушником в Бенедиктинское аббатство и принял там постриг, не сумев преодолеть устоявшиеся с детства привычки.

И случилось так, что в один далеко не прекрасный день фламандские наемники из армии короля Стефана разорили обитель и сожгли ее. Отец Колумбан чудом сумел избежать расправы – фламандцы, эти дьявольские отродья, перебили почти всю братию – и двинулся к Глостеру, надеясь примкнуть к отрядам императрицы.

Повезло барону Фридриху – он разом получил в свое копье отличного лучника и самого настоящего священника: Колумбан успел до разграбления монастыря принять сан. Не пожелав по окончании войны бросать господина барона (благо податься было совершенно некуда), отец Колумбан отправился с ним в Нормандию. Изначально Фридрих хотел предложить воинственному батюшке должность капеллана часовни в замке Фармер, но святой отец, несколько неожиданно раскаявшись в многочисленных грехах своих, решил последовать старой традиции кельтского христианства: зажить отшельником. Пустыни, к сожалению, под боком не оказалось, и отец Колумбан обнаружил, что жить в лесу ничуть не хуже, чем в безжизненных песках или на холодных, скудных горных склонах. Дом он построил самостоятельно, лишь с небольшой помощью барона, придерживаясь почерпнутых из сказаний о древних норманнах традиций, и зажил себе в тиши и уединении.

Лет десять об отшельнике мало кто знал в округе – живет себе монах и пускай живет, благо никого не трогает, кур не ворует, девок не пугает. Но по прошествии этого времени про отца Колумбана начали распространяться любопытные слухи. То корову вылечит, то расслабленного на ноги поднимет, а иногда, случалось, помолившись, пустынник и вовсе неизлечимые хвори изгонял. Впрочем, святым его стали почитать после одного совершенно невероятного чуда, сотворенного лет восемнадцать назад, как раз во времена окончания второго похода Христова Воинства в Палестину. Некий рыцарь, возвращаясь через баронство Фармер из Святой Земли в Англию, оказался болен черной оспой. Остановился сей доблестный сэр в замке, за пару дней заразил большинство его обитателей, а деревенская прислуга принесла хворь в окрестные поселки.

Отец Колумбан явился в замок Фармер немедленно, осмотрел больных, средь коих оказался и сам Фридрих, к тому времени изрядно постаревший, и, против своего обыкновения творить молитву в уединении, бухнулся на колени прямо средь двора, громко взывая к Господу Богу и всем святым. Молился старец до заката, потом же просто встал и ушел.

К утру все были здоровы. Включая и проезжего рыцаря, бывшего еще вчера при смерти. Только слабость оставалась еще у некоторых дня три да не исчезли с лица следы заживших чудесным образом язв и струпьев.

В деревнях баронства приключилась похожая история – отец Колумбан не пользовал недужных травами или целебными минералами, а лишь молился да распевал псалмы на латыни, благословляя направо и налево громадным деревянным крестом. Одним словом, жертв черной хвори почти не досталось – единственно, немногие умерли раньше, чем отец Колумбан узнал о напасти.

В одночасье отец Колумбан в глазах крестьян, старого барона и соседей, узнавших про чудеса, превратился в святого. Сам он категорически отрицал свою святость, сообщая, что чудо сотворил вовсе не он, а иная, высшая сила – замусоленный указательный палец монаха при этих словах неизменно указывал в небеса.

Однако народная тропа к дому отшельника упрямо не желала зарастать. Приходили все: арендаторы, иомены, рыцари, разбойники (последних отец Колумбан почитал особо – кому-то же необходимо бороться за их души?). Следует отметить, что лесная братия зачастую являлась к святому не на исповедь или причастие, а с вполне мирскими просьбами; укрыть на время своего, вылечить раненого, а то и вовсе обратить свинец в золото… Ходили упорные сплетни, что святой Колумбан обращал самые простые металлы в благородные, но с неким французским герцогом история приключилась прямо противоположная. Обедневший дворянин пригнал к жилищу пустынника воз, набитый медью, и потребовал немедленно облагородить металл. Колумбан выставил герцога со скандалом, а потом француз рассказывал, будто последние золотые цехины в кошельке нежданно-негаданно обратились в жалкие истертые медяки…

Наверняка все это были непотребные враки – чего только про святых не наплетут! Отец Колумбан никогда не забывал своего благодетеля – старого барона, и с ним его сына Александра да внука Мишеля. Гостем в замке святой отшельник был частым и желанным, три поколения Фармеров стали его духовными детьми, мелкие чудеса он творил постоянно, но такого, как сегодня, сэр Мишель еще не видал, да и не мог видеть прежде. Пустынник изгнал не кого-нибудь, а самого дьявола, ничуть при этом не испугавшись!

Рыцарь и святой подошли к самому входу в жилище, к небольшой грубой коновязи. Сэр Мишель так и не сед в седло на пути к обиталищу пустынника, боясь обидеть отца Колумбана, да и следовало поддерживать постоянно сползавшего с лошади бесчувственного оруженосца. Как крепко его ни привязывай, результат один – почти бездыханное тело так и норовит свалиться с седла то на одну, то на другую сторону. Один раз Гунтер едва не грохнулся наземь, и сломать шею германцу не позволили только руки вовремя подхватившего его рыцаря.

По дороге сэр Мишель и старый Колумбан не разговаривали. Отшельник был угрюм да мрачен, а норманн пребывал в полнейшем расстройстве чувств и переживал молча. Прекрасно известно, что дьявол искушает смертных лишь необходимыми, вожделенными вещами или желаниями, вот и сейчас нечистый безошибочно ударил по самому болезненному месту в душе оруженосца. Конечно, Джонни ужасно хочется домой, но наверняка на самом деле он сейчас желает остаться здесь, в Нормандии. К тому же Джонни у себя там не был даже оруженосцем, а о рыцарском посвящении уж точно мечтать не приходилось… Как здорово, что отец Колумбан пришел так вовремя!

– Давай снимать его, – проворчал пустынник, когда сэр Мишель прикрутил поводья своей кобылы к бревнышку. – Занесем в дом.

Они отвязали Гунтера от седла, опустили на утоптанную землю перед дверью, и норманн снова похлопал оруженосца по щекам.

– Джонни, ты меня слышишь? – воззвал рыцарь. – Скажи что-нибудь!

– Что-нибудь… – не открывая глаз, покорно повторил Гунтер.

– В дом! – распорядился отшельник, пиная ногой притвор и нагибаясь к ногам германца. – Ну, взялись!

Жилище святого Колумбана меньше всего походило на келью, будучи на удивление просторным, хотя и мрачноватым по причине отсутствия окон. Свет давали только многочисленные сальные свечи возле самодельного алтаря да круглый открытый очаг под отдушиной в потолке, располагавшийся в дальнем, северном конце дома. Мишель бывал у отца Колумбана и раньше, потому и не удивился такому странному, по его понятиям, жилью. Насквозь прокопченный потолок покрывал толстенный слой сажи от смоляных факелов, возжигаемых зимой, и дыма постоянно горевшего очага. Справа, у восточной, как и положено каноном, стены красовалось над алтарем деревянное распятие и раскрашенные фигурки святых.

Дальше, шагов на десять, посреди помещения громоздился чудовищно корявый, бесформенный стол, видимо, изначально задумывавшийся мастером как круглый, а по стенам тянулись лавки, заваленные поеденными молью волчьими шкурами. К отцу Колумбану частенько забредали паломники или просто путники, и по монастырскому обычаю места должно было хватать всем. Стол украшали несколько деревянных чаш и тарелок, сейчас немытых и сваленных грудой прямо возле обеденного котла. Видимо, отец Колумбан мыл свою посуду только тогда, когда чистых мисок уже не оставалось и святой оказывался перед выбором: есть из заплесневелой посуды или засучить рукава рясы и заняться мойкой. Правда, частенько проблема мытья посуды решалась менее болезненным для ее владельца способом – накладывалась суровая епитимья на кого-нибудь из явившихся покаяться грешников.

– Фу, ну и денек! – вздохнул старец, усаживаясь на лавку. Чудеса в решете!

– Как хорошо, что ты его прогнал, – снова завел свою музыку рыцарь, но отец Колумбан лишь отмахнулся.

– Не успел вовремя, – огорченно сказал он. – Ты знаешь, как я догадался, что этот господин бродит неподалеку? Очень просто! У меня все молоко в момент скисло. А ведь только сегодня прихожане из деревни принесли! Чем ужинать будем – не знаю.