Митя с Ерусланом кое-как осилили пять-шесть пролетов, уже видна была заветная дверь со светящейся надписью «запасной выход», когда случилось два толчка. Второй был настолько мощен, что показался землетрясением.

Треснула и обвалилась стена, отделявшая аварийную лестницу от хладоцеха. Стена успела погасить ударную волну, но по ним ударил порыв ураганного ветра, который нес и металлическую крошку и приличные куски стали. В огромный пролом стала видна впечатляющая картина: цистерны, вертящиеся и катающиеся как мячики, разорванные трубы, среди их плетения беснуется и поднимается вверх вода. Над ней кружат зеленоватые вихри.

Лестница натужно трещала и скрипела, почти что выла, она была похожа сейчас на динозавра с перебитым позвоночником. И похоже, она приготовилась рухнуть в тот бульончик, что бурлил внизу.

Митя ощутил острый приступ стыда за то, что сотворил своими руками. Но тут же вспомнил, как много позволено герою-избраннику. И что забота о товарище также входит в круг его обязанностей.

– Еще успеем, поднажми, Еруслан.

– В голове все плывет и кружится от этой вони. – пожаловался соратник. – Что-то замаялся я. Или по своим соскучился. Давно женушку Настю не видел, и тятьку тоже.

От мысли, что бессмертный может умереть, Митя ощутил в один момент и какое-то слабое злорадство, и сильную тревогу.

– От вони противогаз помогает, на, покрасуйся. От тоски – приключения. И по-моему, их у нас хватает.

Еруслан в противогазе почти перестал хвататься за поручни и превратился просто в куль, который Митя тащил на себе. Несмотря на эту явную перегрузку, Мите казалось, что он парит. Газ, даже смешанный с продуктами взрыва, не имел резкого запаха, но он теснил легкие и оседал мутной плесенью в мозгах. От этой «плесени» Митя словно пребывал в невесомости, и не очень соображал, где лево, где право. Только верхнее направление оставалось ему интуитивно понятным. Иногда ему было доступно зрелище огромных цистерн, плывущих по цеху, и тогда, несмотря на общее отупение, морозец пробегал куриными лапками по его коже.

А лестница тем временем в конвульсиях прощалась с жизнью. Водяной поток бросался на нее, обхватывал водоворотами. Сейчас обрушит лестницу, а их утащит, задушит, понесет бесчувственными тушками.

Вот она задергалась в последних скрипучих судорогах, чуть не сбросив Митю и Еруслана, а потом стала валиться вниз. Вернее она рывками сползала вниз, вначале на пять метров, потом еще метров на семь. От очередного толчка ноги Мити соскользнули со ступеньки и заболтались в воздухе. Тут уж стало не до Еруслана. Руки рвались под тяжестью налившегося свинцом тела. Сердце забилось как воробей, угодивший в сачок, затем стало холодеть и затухать, чувствуя смерть. В голове ничего кроме глупостей возникало. Чем ближе к концу, тем все тягучее и хилее были мысли – и никаких предсмертных откровений.

Не затухающий мозг, а гораздо более активный глаз заметил остатки лестничной площадки, вернее несколько погнутых прутьев, торчащих из стены, за которыми имелась обшарпанная, убогая, но вполне настоящая дверь. Митя чуть качнулся и полетел. И сперва даже не понял, вниз или вперед, но пальцы успели ухватиться за площадку. Когда-то, в школе, он мог подтянуться на турнике разве что разок-другой. А сейчас он подтянулся, выпрямился и, ухватившись, за ручку зубами, принудил дверь распахнуться. Закрепившись в дверном проеме, Митя на секунду поразился проступившим под кожей жилам и протянул руку Еруслану. Витязь послушно поймал протянутую ладонь, но тут под ним все рухнуло и разверзлось. Огромная туша древнерусского воина рванула Митю вниз.

Напряглись доселе неизвестные группы мышц, глотка испустила рычание достойное чемпиона по штанге, вместе с тем случился жим, рывок и толчок.

Они оказались в неосвещенном помещении, напоминающем гараж. На бетонной площадке стояли погрузчики и транспортеры, а по пандусу можно было подняться на верхний ярус, откуда по идее… Хотя система позиционирования приказала долго жить, но «Нокия» еще выдавала из своей памяти план кирпичевского института в разных проекциях – похоже, на этом уровне находился склад с заветным биопрепаратом.

И тут из какой-то неприметной щели как тараканы побежали вохровцы. Тараканы плевались огнем.

– Дальше сам, Митрий. – сказал Еруслан, сделав пару прицельных выстрелов. – А я здесь с ними останусь. На-ка мои мракогляды, я и без них вражью силу различаю. Пистолет же я при себе оставлю – тебе наверху он не надобен будет. Если что, повоевать смогу, не впервой пропадать.

Митя, согласившись, без всяких церемониальных прощаний рванул по пандусу на верхний ярус, а Еруслан, умело зрящий сквозь тьму своими мутировавшими очами, прикрывал его от вохровцев. Затем забрался в погрузчик и пошел в лобовую атаку на врага. Не дошел, врезался в столб, потеряв управление.

А на ярусе Митя не нашел ничего, кроме лопастей громадных вентиляторов, вделанных в стены. В обычное время они высасывали гарь из замкнутого помещения гаража, да и сейчас какой-то поганец не стал отключать им питание. А единственный выход был прикрыт могучей дверью, способным выдержать натиск целой дивизии.

На ярусе стало совсем неуютно, потому что один из стрелков ВОХРа пристроился на крыше погрузчика и желал поближе познакомиться с «бандитом».

Митя вжался в пол, дороги вперед не было, да и назад тоже. Только на тот свет – или в вентиляционное отверстие, в котором месили воздух лопасти вентилятора. То есть, никакого тут выбора – это тоже смерть в виде мясорубки, глаза в одну сторону, уши в другую, пенис в третью. Кстати, как правильно, пенис или фаллос, сам собой задался неуместный вопрос?

Над головой свистнула пуля, следующая должна была приложиться к затылку, и именно эта древняя ретикулярная часть его мозга дала подсказку. Митя посмотрел «сквозь» мясорубку, а когда она показалась ему всего лишь чередованием света и тени, прыгнул. В полоску света.

Боль догнала его и рубанула лопастью по ноге – ближе к лодыжке. Открытый перелом как минимум. Впрочем, Митя был уже с той стороны, в небольшой нише – вентилятор как будто вел никуда. Перфорированный люк наверху, перфорированный внизу. Из-за перелома не упереться, не сдвинуть верхний или нижний. Да и где-то в бетон вделаны их крепления.

Митя кое-как прислонился к стенке, испарина ползла по спине, как насекомое. Игра просрана. Непонятная игра, в которой он так и не разобрался, где он, кто он, зачем он?

В отчаянии Митя заколошматил кулаками в стену и… она треснула. За примитивной фанерной заслонкой находился мужской туалет, находящийся на капитальном ремонте со времен мезозоя.

Оттуда Митя пробился через заколоченную дверь в неосвещенный холодный коридор, где никто не подавал ни малейших признаков жизни.

И вдруг послышались голоса. «… Я всегда говорила что рванет, нечего тут на каких-то террористов сваливать…»

Митя сделал шаг и закачался на краю пропасти – на месте предполагаемого пола оказалась шахта давно бездействующего лифта. Инфравизоры в этом царстве термодинамической смерти не подсказывали ему ничего.

Делать шаг назад было поздно. Митя различил что-то торчащее из противоположной стены и оттолкнулся от края пропасти, пытаясь ухватиться за этот выступ. Но врезался в него головой, отчего тот хрустнул и стал разваливаться. Митя судорожно замахал руками, зацепился за какой-то кронштейн, рванулся и оказался… в типичном учетном отделе. А преодоленной преградой был кондиционер, установленный на место лифтовой двери.

Митю встретили оживленные женщины, которые выражали свое удивление агрессивным визгом. Какая-то упитанная дама попыталась огреть его табуреткой по голове – похоже ядовитые газы вызвали у нее острую рэмбоманию. Затем она стала надвигаться мощным бюстом, намереваясь раздавить его.

– Секундочку, вы что спасателя не признали? Вам что из МЧС должны специально позвонить и меня представить? Распоряжение об эвакуации не про вас? Хотите скончаться, не дожив до зарплаты? – затарахтел Митя, а потом даже хотел протянуть руку, чтобы поздороваться, но вовремя заметил на своей коже никуда ни исчезнувшие ромбики котлетного цвета.

– Так на нас же не распространяется. – строго сказала упитанная дама, но натиск прекратила. – Мы тут секретные.

– Значит, уже распространяется, отстали вы от жизни, связи-то нет. Вот я вместо связи и работаю, – Митя непритворно застонал, страдая от боли и тупых лиц секретных работниц. – Гражданки, вам велено отсюда немедленно выметаться, то бишь спасаться.

Дамы вдруг смилостивились, прислушались и стали спешно исчезать.

В очистившемся от женских тел помещении сделалась видимой стальная дверь с черепом и костями. Какой-то остряк пририсовал черепу бороду и шапку Деда Мороза.

– Как открывается эта дверь? – окликнул Митя одну из последних женщин, чья эвакуация замедлялась крупными габаритами.

– Там сидит один, сторожит склад ценных биопрепаратов. Товарищ Маленкович. Вы позвоните, но он все равно не откроет. Он открывает только Курочкину и главному.

– Так и ему ж надо эвакуироваться. – едва скрывая коварство, сказал Митя.

– Ему не надо, кому он такой нужен. Да и сам он оттуда никогда не уйдет. Он ведь тоже своего рода биопрепарат, – сказала напоследок дама-учетчица и скрылась.

Однако после звонка дверь неспешно распахнулась и Митя вступил в царство холода.

– Ну, что это сегодня от Курочкина покоя нет. Вы – Тюлькин, да? Какие вам образцы? – спросил некто, отчаянно худой и высокий. Возраст его и даже пол были трудноопределимым. И вообще выглядел он страшновато. Наверное, это и был товарищ Маленкович.

– Инго. За номером 345656. Вот так, кажется не ошибся.

– Не ошибся, – подтвердил неопределенный как тень человек. – Пошли.

«Неужели так все просто? И маразматик без лишних вопросов отдаст ему вожделенный препарат?»– теплая волна прокатилась по телу Мити, вытесняя боль и холод.

Они двигались вдоль стальных шкафов. И все это изрядно напоминало хорошо оборудованный морг для долгосрочных упражнений студентов-медиков.

– Вот здесь они, любезный.

Двери холодильника распахнулись. Митя с большим интересом заглянул внутрь и тут же получил крепкий удар в левую половину затылка. Ему показалось, что череп его разлетелся и наружу хлынуло все что было внутри: мысли, чувства, какая-то жижа и даже боль.

Очнулся он от холода и от дурноты, выворачивающей внутренности наружу. Дурнота даже была сильнее заметна чем боль, бьющаяся в голове. Митя сверхусилием заставил себя разлепить веки.

На одной руке лежал жгут, из вены торчала игла. Другая рука нащупала какую-то теплую гущу из волос и крови на затылке. Может там и мозги?..

В руки Маленковича перекочевало помповое ружье и оно было направлено ровно на Митю. В магазине два последних патрона, но старичок может и не промахнуться, если он там какой-нибудь пронафталиненный ворошиловский стрелок.

– Значит, ты перешел через порог Ходжелла и стал бессмертным. – сказал Маленкович дрожащим от зависти голосом.

– А вы? – машинально простонал Митя.

– А я застрял на нем. Я старею, медленно превращаюсь в чудище, но и до смерти мне далеко. Особенно если регулярно глотать «ингу», особенно если жить без радостей, в холоде, на суровой диете. Это разве жизнь? А ты, значит, сподобился бессмертия…

– Мне – тридцать лет… – Митя сделал паузу, во время которой отчаянно боролся с очередным натиском дурноты. – Мне только тридцатник, хотя я плохо выгляжу.

– Да нет, ты хорошо выглядишь, – оспорил старик Маленкович, учитывая что тебе десять раз по тридцатнику, не меньше. А мне всего лишь сто, но жить дальше невмоготу! Я тут с двадцать восьмого года, с тех пор как рыли котлован под кирпичевский институт. Вначале как руководитель, потом, так сказать, как участник эксперимента.

– Мне триста? – вдруг поверил Митя, забыв даже о дурноте. – А чего же Светлана ничего не…

Он сейчас вспоминал то, что предшествовало виселице.

– Я долго болел и пил воду, настоенную на болотной ягоде. А когда выздоровел меня повесили… Я был такой еще маленький, что палач держал меня на руках, как мамка…

– А меня взяли на эксперименты, после того как я переболел тифом, – заговорил о своем человек-тень. – До Кирпичева был тут начальником орденоносный академик Петерс. Петерс уверен был, что мафусаилы существуют, что дескать одного такого, по имени Еруслан, он лично хлопнул в Гражданскую, а тот ожил и ушел. Петерс искал-искал и все-таки нашел еще одного бессмертного по имени Девлет. И вот стали делать переливания крови от Девлета ко мне. Петерс решил вызвать у меня бессмертие, а потом разработанный метод применить к высокому начальству.

– Мне можно встать? – спросил Митя, почувствовав, что незнамо откуда подтекают силы.

– Нет, полежи еще, послушай. – распорядился старец. – Чтобы исполнительская вертикаль или, скажем, семейный бизнес были крепкими, тот, кто наверху, должен жить долго, еще лучше вечно... Девлет-то не оправдал надежд, дефективный оказался, в кому впал, пришлось его заморозить на неопределенное время. Эксперименты на мне тоже прекратились… Но теперь все наладится, ты качественнее Девлета, я буду брать твою кровь и твое бессмертие перейдет ко мне.

Выслушав этот пассаж, Митя резко ухватился за дуло ружья и оттолкнувшись от пола локтями, обезоружил старика.

– Все, дедушка, отвоевался. Как не вертись, а в могилку ложись.

– Значит, ты так. – ласково улыбнулся Маленкович. – А мы сяк.

Старец распахнул дверь еще одного холодильника и Митя увидел огромное тело, лежащее как будто в неглубокой ванне, прикрытое полиэтиленом и забросанное кусками сильно дымящегося сухого льда.

Тело вдруг вздрогнуло, потом еще раз и… стало подниматься из углекислотного тумана.

– Да я уже поднял температуру с минус двадцати до нуля. – объяснил Маленкович. – Но, в принципе, он уже и сам собрался вставать…

Полиэтилен и сухой лед упали со встающего тела. Перед Митей оказался мужчина центральноазиатской наружности, с невероятной мускулатурой, придающей ему вид совершенно доисторический, с зеленоватой словно граненой кожей, с инеем на длинных редких волосах, похожих на перья, однако в «семейных» трусах образца двадцатых годов.

– Будьте знакомы, Девлет, монгольский богатырь, аскер из рода таджиут, родич Чингиса… – зазвенел радостный голос Маленковича. – Побей его, Девлетушка, но не насмерть, он нам обоим пригодится.

Митя выстрелил, но промахнулся. Может, из-за тумана, или оттого, что так и не решился убить диковинного человека. Но в следующее мгновение ружье было выбито из его рук, а сам он брошен на стену. Всколыхнуло болью и сломанную конечность, и разбитый затылок.

Девлет надвигался на него и поднимал ногу. Чтобы побить или чтобы раздавить? Что там творится в сумрачной полуразмороженной голове древнего воина? И как найти силы к сопротивлению…

Монгольский воин опустил ногу, однако же на пол, и полуобернулся налево.

– Ты полежи, Митя, – сказал внезапно появившийся Еруслан, – я с этим батыром сам управлюсь… Кажись, знаком он мне.

Батыр зарычал, а может и сказал что-то непонятно оскорбительное, и решительно двинулся к раненому витязю.

В руке у Еруслана появился меч, Девлет-батыр сорвал со стены пожарный топор.

Топор свистнул, Еруслан уклонился от удара, но Митя понял, что шансов у витязя не много.

Митя поискал глазами что-нибудь полезное для драки и пополз туда, где валялось отброшенное ружье. Но тут кто-то впился ему в шею острыми пальцами – это постарался Маленкович. Митя дернулся, но старикан накрепко вцепился в него холодными жилистыми пальцами Харона.

Митя с трудом приподнялся, хотя боль пронзала его там и сям как масло. Затем присел, стараясь не рухнуть, саданул Маленковичу локтем, а уже захрипевшего старца ухватил за шею и перебросил через себя.

Он мог теперь оглянуться и увидеть, что батыр загнал Еруслана в угол между двумя холодильниками, а в руках у витязя нет меча. Митя рванулся вперед… и полетел лицом в пол, неистребимый Маленкович ухитрился вцепиться ему в лодыжку своими искусственными зубами.

Старик натужно грыз ногу, а ошалевший от боли Митя ухватил ружье и выстрелил в Девлета. Батыр вздрогнул и выронил топор. Следующий выстрел пришелся в невыносимого старца.

Патронов ни в магазине, ни в патронташе больше не было. Митя кое-как, используя ружье вместо клюки, заковылял в тот угол, где Девлет бил пудовыми кулаками Еруслана. А в руке батыра, толщиной смахивающей на бревно, тем временем снова появился красный пожарный топор.

Все ближе и ближе мускулистая почти гранитная спина Девлета, и в самом деле прикрытая роговыми пластинами. Вот так надо замахнутся и приложить прикладом в голову… В самый ответственный момент Девлет, почти не глядя, перехватил приклад и Митя опять улетел в сторону.

Сейчас Девлет убьет Еруслана и возьмется за него. Зарубит, раздавит, потекут мозги из умной головы под ноги дикаря.

И вдруг в глаза Мити крупным планом бросился крюк от подъемника, который был закреплен на потолочном рельсе, свисал там и пульт управления. Митя подпрыгнул на своих искалеченных ногах, было мгновение равное обмороку, но одной рукой он ухватился за пульт, а крюком подцепил семейные трусы Девлета. И сразу же хлопнул по кнопке «вверх» – подъемник ожил и потащил батыра к потолку.

Все теперь зависело от крепости старинных трусов. И они пока держались железно.

Огромное существо уже барахталось под потолком. А на полу лежал Еруслан – похоже Девлет успел нанести ему кроящий удар топором. Грудная клетка витязя превратилась в кровавое месиво.

Тем временем трусы Девлета исчерпали свой запас мощности, надрывно затрещали и… батыр упал вниз, на распростертое тело Еруслана. Попутно и Митино сердце лопнуло как перетруженный воздушный шарик.

Однако из гранитной спины рухнувшего батыра вдруг вылезло острие клинка. А затем батыр перекатился на бок. Как выяснилось, не сам. Лицо его было лицом мертвеца.

А лицо Еруслана, хоть его сплошь заливала кровь, было лицом живого. Но жил витязь еще двадцать секунд, не более. Только успел прошептать: «Настя уже ворота открыла. Она сегодня красивая такая, Мить. А матушка, поди, пирогов напекла…» И преставился.

Бессмертный умер. Собственно, он должен был умереть еще до последнего удара мечом. Левый глаз вытек, рот был заполнен кровью из легких, и самое главное: грудная клетка была рассечена – погнутые панцирные бляшки были перемешаны с осколками ребер, сгустками крови и легочными пузырьками.

Митя закрыл правый глаз Еруслана, затем подобрал меч и чекан, но, чуть подумав, меч положил обратно на пол рядом с мертвым витязем…

В студеных внутренностях холодильника, в который он уже разок заглядывал, стояли коробки с «Инго». Осталось только сгрести их в рюкзак.

«Сейчас бы не помешал бы занавес», – подумал Митя, но, собственно, самое тяжелое было еще впереди.

Надо было идти и даже подниматься вверх на искалеченных ногах, да еще с хрупкими коробками лежащими в рюкзаке. И в любой момент его могли взять, что говорится, с поличным. Дело, в которое его так крепко впутали товарищи бессмертные, висело на очень тоненьком волоске.

Митя надел противогаз, надеясь уменьшить интоксикацию, но в резиновой маске его вырвало, поэтому пришлось ее снять и выбросить. Клинкетные двери, выводящие из лаборатории, были крепко-накрепко задраены, поэтому пришлось вернуться к шахте отсутствующего лифта и подниматься по скобам, вделанным в одну из бетонных стенок.

Митя протащил свое тело на три метра вверх на следующий этаж и обнаружил там вместо картонной перегородки крепкую кирпичную кладку.

Еще три метра вверх, которые окончательно доконали его, руки напрочь отказывались слушаться, вот одна разжалась и Митя едва не полетел в преисподнюю. Это как ни странно взбодрило его. А на следующем этаже ему повезло, здесь имелась шахтовая дверь. Ее ручка была свинчена, однако язычок дверного замка входил прямо в кирпич. Угнездившись на крохотной площадочке, Митя стал крошить его чеканом.

Дверь, наконец, распахнулась и Митя столкнулся лицом к лицу с пожарниками, которых привлек сильный шум, исходящий из заброшенной шахты.

– Я из команды спасателей ноль семь, – попытался объясниться Митя, – все наши там, внизу, остались.

На удивление, это объяснение подействовало, возможно пожарные не были в курсе всех перипетий.

А Митя, наконец, оказался в парадном холле кирпичевского института, где скопилось на носилках немало пострадавших от интоксикации – отсюда их забирали бригады скорой помощи.

Но у выхода стояли вохровцы, которые придирчиво всматривались в лица тех, кто покидал институт своим ходом, иной раз и документы проверяли.

Заслон казался непреодолимым, пока Митя не подыскал себе носилки, и, улегся на них, переместив рюкзак на брюхо и накрывшись простынкой.

Крепкие руки санитаров подхватили носилки и понесли в дверь, сквозь полуприкрытые глаза Митя встретил взгляд караульного вохровца и сжал чекан. Но сзади поднаперла следующая пара санитаров и вохровец дал зеленый свет.

Вот теперь можно расслабиться, Митя закрыл глаза и слушал как легкий осенний дождик стучит по его лбу. Но внезапно носилки резко изменили курс и… Митя понял, что вместо кареты скорой помощи его загрузили в мрачный фургон для перевозки арестантов – в милицейский воронок.

Не было сил кричать, лишь тоскливое клекотание вырвалось из его изнемогшей груди.

Но тут из водительской кабины и совсем рядом послышались знакомые голоса.

За рулем сидел Ракша, а рядом в белоснежном медсестринском халате – Светлана.

– Не зря я на тебя понадеялась, хоть ты еще такой малыш, каких-то четыреста годиков натикало. – сказала неожиданная сестра милосердия, гладя своими нежными целящими руками его бедную израненную голову.