7. Боярыня
Круглосуточный магазин «Вечный кайф» располагался несколько левее и ниже престижного ресторана «Боярыня». И когда Путята с Митей, изрядно оснастившись пивом, вышли из дверей лавчонки, неподалеку от них остановился серебристый авто баварского моторного завода, в просторечии БМВ, причем модели «740i».
Из баварца появились ножки, потом целая дамочка в шубке и тут ей пришлось наступить на волчью шкуру, сброшенную… Это Путята постарался.
– Зачем так с дорогой вещью? Поднимите немедленно, мужчина! – томным протяжным голосом велела женщина.
– Нет, не подниму, потому что люба ты мне. Как увидел тебя, так сразу и полюбил, – рапортовал Путята.
– Через тонированное стекло невозможно, – с некоторым сомнением сказала дамочка.
– Мне все возможно, павушка, у меня сетчатка поляризацию света творит.
Женщина подошла поближе и провела пальцами по кольчуге Путяты:
– Железный ты какой-то, жесткий, твердый.
– А под железом я, любушка, мягкий, вкусный.
– Ах, какой интересный мужчина, просто консервированный помидорчик. – отозвалась дамочка, которую, похоже, Путята все-таки смог впечатлить.
– Ради тебя стараюсь, прохлада души моей.
Двери ресторана выпустили квадратного типа в элегантном костюме.
– Эй, мешаешь же даме пройти, – упрекнул он Путяту, двигаясь навстречу с массивной грацией носорога.
Дама не дама, а скорее всего недавняя путана, которая сделала карьеру одним своим местом и ныне возглавляет бюро добрых сексуальных услуг, известное крутым парням во всей округе. И сейчас этот «квадрат» будет меня мочить, с тоской подумал Митя, пусть даже за компанию с Путятой, но все равно будет больно и обидно.
– И тебя кто звал, липкий? – недовольно буркнул Путята, явно не осознавая неприятностей. – Зачем настроение спортить собрался? Видишь же, ни одной злобинки у меня в лице, толико мир и любовь на нем написаны.
– Сейчас я на твоей роже деревянной много чего напишу. Причем за дело. Ну, куда ты встреваешь, лохматый? Или это ты байер Светке подарил? – такой вопрос «квадрата» явно предшествовал побоям.
– Упоминание твое о мелких подношениях считаю неуместным. Я когда-то тестю своему алчному три деревни в вотчину отписал, да еще лучшую свору борзых впридачу, ино не хотел мне Евпраксьюшку отдавать.
И Путята отмахнулся от «липкого» рукой, облаченной в кольчужную перчатку. Квадратный тип ударился о крыло байера, а затем сполз в лужу, роняя красную соплю, и превращаясь в кучу.
– Я же тебе говорил «отстань», – сказал Путята куче, словно бы в оправдание. – Безгрешно я тебя ударил, нисколько не осерчав. – А затем обратился к женщине с покаянным словом. – Прости, если это был суженый твой. Но, как говорится, был да сплыл…
Прекрасная незнакомка, скорее всего, не слишком расстроилась падению «суженого», поэтому слушала благосклонно. Но двери ресторана прервали покаяние Путяты, выбросив еще три существа, не таких элегантных, как «суженый», но таких же массивных и враждебно настроенных.
– Ой, мальчики, бегите, – протянула женщина, несколько расстроившись из-за быстрого окончания спектакля.
– Митрий, подержи-ка пиво, только смотри, не урони. – Путята вручил авоську Галкину.
Сражение не затянулось надолго, отразившись в Митиных глазах скоротечным мельканьем разнообразных частей тел и предметов.
Один из выбежавших схлопотал кистенем прямо в лоб. Другой потянулся под мышку, где топорщилась кобура, но, получив от Путяты порцию дорожной грязи в глаза, надолго утратил ориентацию в пространстве. Третий, каратист, красиво прыгнул ногой вперед, но Путята перехватил его за щиколотку и резко сдернул вниз, на грешную землю. Каратист вскоре был отправлен по воздуху в обратный рейс, в конце которого сокрушил потерявшего ориентацию товарища. Оба, не найдя почву под ногами, врезались в дверь ресторана. На свое несчастье роль масла в бутерброде сыграл стоящий перед дверью швейцар.
Трое быков плюс невинно пострадавший швейцар предались заслуженному отдыху на крылечке, поэтому кто выбегал из дверей следом, спотыкался и участвовал в построении кучи малы.
А Путята погладил рукоятку меча и подхватил, нет не пиво, а бабенку. Та взвизгнула, но, похоже, не от страха, а от восхищения, и заболтала ножкой. Аппетитная, надо сказать, бабенка досталась смелому витязю. Это был вынужден признать и Митя, который поспешил за Путятой и его добычей, боясь получить по затылку от посетителей ресторана и опасаясь уронить «Туборг». Заляпанную волчью шкуру тоже приходилось тащить.
Решительный разрез длинного бархатного платья выдавал стремительные линии ног, внушительная несколько ненатуральная грудь зазывно тряслась в глубоком декольте, заднее место было столь же натянуто округлым как и бюст… А духи, духи были подобраны высокооплачиваемым профессионалом, хотя и применялись в несколько неумеренном количестве, поэтому образовывали многометровый шлейф.
Дама, конечно, видала уже виды, однако великолепная семерка, вставшая на постой в квартире Дмитрия, произвела на нее впечатление.
Впрочем, как зафиксировал Галкин, нервы у нее были ничего, иначе бы она ударилась в истерику, или вообще хлопнулась бы в обморок, закатив прекрасные глаза.
– Ой, мальчики, какие вы нарядные, прикинутые, с фенечками. А зачем вам эта штучка и та палочка?
– Эта штучка, зазноба ты моя, зовется булава, и служит толико тому, чтобы головы своими лепестками компостировать. А палочка-ковырялочка именуется сулицей. Мечется она так, – свой рассказ Путята сопровождал поясняющими телодвижениями. – Подивись, какой наконечник с зубчиками, так запросто не вытащить. Из щита, например, ино из мяса на лядви – ежели доспех пробьет.
Тут и Ракша охотно подключился.
– А вот это сабелька, она обоюдоострая только на елмани, то есть на конце, поколику ей рубить надо, лучше с коня, с потягом. Есть тут и дол, выемка, по которой кровь стекает и клинок не ржавит.
– А я с коня больше любил топором бить. – вступил косматый Еруслан. – Сила удара хоть куда, череп вместе с мисюркой напополам и даже отдачи не почуешь. Кто-то может сказать, что сабля много легче, но ведь воину не легкости добиваться надо, а скорой вражеской погибели.
Дамочка слегка завибрировала и прижалась к Мите, который показался ей наиболее безобидным и предсказуемым, благодаря свой невзрачной наружности и скромной мускулатуре.
– Эй, юноша, они мне не сделают больно?
Митя ощутил какое-то неприличное удовольствие из-за того, что появилось существо, если более испуганное, чем он, и поспешил «утешить».
– Я, конечно, не эксперт. Но мне кажется, что если топором сильно ударить по черепу, незащищенному шлемом, то это практически не больно. Оп-ля и свет в конце туннеля.
– Ну, что ты, сладкая моя, спужалась, мы зря не обидим, – Путята элегантно поднес рюмку с водкой красавице, а Мал заиграл на визгливой дудке что-то неудобоваримое. – Вкуси, заноза сердца моего.
Красавица не стала кочевряжиться, мгновенно хлопнула сто граммов «для храбрости», не поморщилась и не попросила закусить. При свете лампы Митя приметил, что она давно уже не девушка. Хотя годы никоим образом не испортили ее. Скорее наоборот.
– А ты, Митяй, не думай, что мы невоспитаннее, чем вы, – сказал, закусив, Путята. – Топором по черепу – это, конечно, некультурно. Но ведь каждый раз, чтобы чужую жизнь похитить, ты свою собственную вражескому острию подставляешь и смело ссышь в лицо опасности. А сейчас что? Пухлый извращенец-американ, сидючи в светлом тереме на капитолийском холме, кнопочку надавит и полетит невидимая смертушка, от коей сгорит вмиг десяток славянских изб, и все что в них, от младенчика до мышки. И назовется все это не злодейством, а миротворчеством.
– Мы считаем, что каждый имеет право прославиться через честный подвиг и погибнуть со страданием в первом ряду. Ты того же мнения, боярыня? – поинтересовался Ракша.
Беловласый молодец с косичками в льняной бороде, похоже, приглянулся даме даже больше чем Путята.
– Боярыню Светланой зовут. – представилась красавица и хихикнула. – Что касается меня, я предпочитаю любовные поединки.
– Не боярыня она, а конкретно путана, – обиженно буркнул Путята. – Хотя я Ракшу не осуждаю. Тоже был уязвлен добротою лица и тела этой, понимаешь, боярыни. Ладно, пойду я, поточу свой меч. – задумчиво закончил он.
– А вот мое оружие – крест и покаяние, – сказал светлоликий Глеб. – Однако и меч сгодится для предварительного вразумления грешников.
– У меня тоже оружие имеется, – заметила прекрасная Светлана.
Как все больше подмечал Митя, прекрасность ее зависела от умелого сокрытия возраста от наблюдателей. Лицо, в любом случае, благодаря обилию косметики выдавало обширное и сложное прошлое, и глаза принадлежали явно не наивной простушке, а человеку опытному. Но вот остальное «вооружение», что талия, что коса, что бюст, не говоря уж о шубке, были на высоте.
– А я тебя, кажется, узнала, хоть ты и неприметный, – сказала Светлана Мите, и он стал мучительно вспоминать, где и когда.
– Ну что вы, Светлана, ты не для меня, ты только не обижайся…
– А чего обидного, ты ж в институте вертелся.
– Каком еще институте? – оторопел Митя, чувствуя уже неладное.
– Каком-таком институте? – цепко отреагировал Путята.
– В таком-сяком, в кирпичевском. Я там работала когда-то, а если точнее, не столь уж давно, пару лет назад.
Митя встрепенулся. Это ж нарочно не придумаешь! Едва появляется компания ряженых психопатов, задумавших пробраться в центр кагэбэшной науки, как тут же словно из пены пивной возникает дура, которая всуе упоминает эту секретную контору. А может она, вообще, ментовская наводчица?
– И зачем работала при своей красе писанной? – ласково подмигнул Ракша. – Утехи ради либо за пропитание? Чему предавалась там долгими трудоднями?
– Мальчики-с-пальчики мои, а об этом никак не нельзя. – Светлана повела пальчиком около губок.
– Может, над плитой зазнобу подвесить? – предложил Еруслан, у которого до сих пор не было видно глаз.
Женщина мигом прижалась к Мите и как будто даже задрожала.
– Это что отморозки, что ли? Сразу так, над плитой.
– Да я тебя, за эти слова про институт, на привокзальную площадь отправил бы работать, без выходных, – сказал, но не слишком громко Митя, стараясь отстраниться от женщины.
– Мы – витязи, в отличие от этого мелкого фраера, – пьяно икнув сообщил Еруслан. Он тяжело поднялся и потянулся к максимально отшатнувшейся Светлане. – Человеку без бабы можно, но не нужно. Раззуделась плоть моя на твои прелести.
– От возбуждения плотского хорошо помогает колокольный звон, особенно если сам звонишь, – заметил Глеб, однако не поторопился на помощь грешнице. – Боюсь и у меня раззудится, я ведь последний раз блудом занимался в допетровские времена. На масленицу, разговелся как-то значит, в баню пошел. Тут откуда ни возьмись, девки голые… Может, я в чужую баню попал? А потом триста лет блудный грех замаливал, звонил, значит, в колокола…
– Это из-за Глеба царь-колокол свалился, – подмигнул Мал, который, тоже стал пристраиваться к женщине.
Митя сильно вспотел. Так называемое чувство чести требовало от него вступиться, но чувство самосохранения заставляло отвалить подальше от этой путаны. Или наводчицы. Она ведь в других обстоятельствах даже не плюнула бы в его сторону.
По счастью избавление пришло с неожиданной стороны. Достаточно было Еруслану ущипнуть даму за грудь, как он получил от нее кулаком в челюсть и локтем под дых.
– Ну что, полегчало плоти? – бесстрашно спросила Светлана, однако не добавила бандиту своей длинной ногой, чем сильно расстроила Митю.
Еруслан полежал, сопя, на полу, как будто у него сели батарейки, но затем стал подниматься, сплевывая, и хватаясь за нож, заткнутый за голенище.
– Хвит стендр хейдар хлин фюр гамни мину, – задумчиво произнес Эйнар, однако осталось непонятно, на чьей он стороне.
– Остынь, Еруслан, – сказал Путята… – Баба ведь, и причем справная, одни сиси силиконовые чего стоят, не одну тысячу. Окромя того, не татары мы, чтобы людей нещадно мучить и баб неволить. Проявить удаль и молодечество – не запретно, если против злого недруга. Отлупцевать нерадивую женку, неряху и пустомелю, по заслугам ее – тоже не грех. Только не женка она тебе покамест… И ты на дыбы не становись, Светлана, у него ведь все родичи в Рязани сгинули, у нас правда тоже, но он особо чувствительный, психованный то есть. Он оторва, застрельщик.
– А это еще что такое? – осторожно спросил Митя, пытаясь выяснить диагноз Еруслана. – Сексуальный маньяк, что ли?
– Как будто не сексуальный. – несколько озадачился Путята. – Он, понимаешь ли, в великом задоре перед татаровьем полуголый скачет, базлает, бесит их, грузит их по-всячески.
– Да я ничего, не хуже других, – сказал несколько засмущавшийся Еруслан, подчеркнуто миролюбиво ковыряя кончиком засапожного ножа в зубах.
– Голенький и воюет, ну надо же. Мальчики, расскажите, с кем у вас разборки-то, – попыталась переключить публику Светлана. – Рязань – это что, кабак какой-то? А татаровья – банда что ли? Казанцы? Типа с Волги?
– Про казанцев ничего не знаем, на Волге люди-булгары живут, мы их не боимся, даже дружество водим. – на манер сказителя заговорил Путята. – А эти издалека явились, гоги-магоги какие-то, вышли из гор восточных, из пустынь хиновских, куда их Македонский Олександр произволением Божьем загнал. Беглый люд, а потом и дозоры наши доложили о том, что великие рати идут с востока. И начальствует ими некто Батый или Бату, Джучиев сын. И что не жалеют они никого, ни мужа, ни младенца, ни посева даже. И подумали мы, вломим мы тебе, беспощадному, достанется от нас гогам-магогам на орехи. Князь собрал дружину и боярских детей со всей земли Рязанской, а земля та не шибко велика, послал еще за подмогой в Володимер, но там не приветили наших послов, думая, что уж их-то гоги-магоги обойдут стороной.
Бандит явно занимался вольным изложением учебника истории. Но с какой целью? Просто бредит или пытается усыпить внимание, застать врасплох, делает какие-то намеки?
– Стало быть, мы не шибко опечалились отказу, зачем славой с володимерцами делиться. Поехали в поле, чтобы встретить пришельцев интересными гостинцами. А как приехали, так заплясали под саблями агарянскими. И луки у них роговые, злее нашего стреляли. И доспехи были не в пример крепче. А наши кольчуги и бехтерцы, что береста гнилая супротив их сабель. Силой исполнен был агарянин необычайной…
– Да чего уж необычайного, – стал выводить свою арию Ерманик. – Самое обычное технологическое преимущество. Оружие китайское, сталь и железо каленые, травленые, без примесей грязных, кони степные как братья родные, тактика передовая мобильная, не чета нашей. Ее немного погодя фельдмаршал Гудериан использовал для своих танковых ударов.
От последних слов Путята совсем загрустил и эстафету подхватил Ракша:
– Немного от нас после битвы остались. Остальные стали утехой воронья и волков-вурдалаков, среди трупа человеческого конь борзой не мог скакнуть. А мы, уцелевшие, слабые стали, безобидные как мощи, вернее немощи… Не слишком спешили на помощь граду Рязани. Так что на пепелище приехали, не с кем даже слово молвить, ни стонущего, ни плачущего. Ни княгини, ни попа, ни дитяти малого. Всю единую чашу смертную испили и вечную прописку в парадизах хрустальных обрели. Короче, кисляк…
Митя глянул на Светлану. Нет, не отражался в ее пустых и ярких глазах страх перед буйно помешанными или сильно закодированными уголовниками. Неужели столь отчаянно глупа? Или умеет держать себя в руках, как сотрудница МВД?
– Ох, тут мы устыдились и возмужали резво. Помчались по следу за войском татарским как волки голодные, чтобы сойтись с ними за свою обиду и горечь. По дороге к нам еще кое-какой люд пристал: местные, что уцелели от рязанского войска, и приезжие. В том числе черниговский боярин Евпатий Коловрат с челядью и холопьями, который, похоже, вообще на какую-то пирушку путь держал. И напали мы на станы Батыевы уже в земле Суздальской. И били мы их сперва, душу отводили, секли как траву, гремели мечами об их кости. Но то, что иссекли мы, оказалось лишь малой толикой татарского войска. Задор иссяк скоро. Евпатий среди стана Батыева остался смерть славную принимать, в былинах запечетлеваться. А мы пересели на свежих татарских коней и давай удирать в северную сторонку, не впервой уже было сматывать удочки. Наверное, стыдясь за нас, деды-прадеды три раза в своих могилах подпрыгнули. Гнали мы быстро, пока не заблукали в болотах, а там такая ахинея…
– Небеса над нами странные были – словно поверхность морская, – снова включился Путята, – а может просто хворали мы. Кое-кто и в самом деле вручил Богу грешную душу. Оставшиеся тоже с жизнью прощались. Прощались, но распрощаться уже не могли. Жевали морошку и клюкву, траву какую-то, имени которой не помню, спали на кочках и в дуплах, спали все больше, и в снах никаких образов, ну почти никаких, только всполохи, будто зарево далеких пожарищ. Когда просыпались, встречали бывало и крестьян, но те бежали нас, спотыкаясь от страха… Кричали они криком и крестились. Вначале двумя перстами, а потом и тремя…
– Что вопили крестьяне-то? – спросила Светлана и Митя снова поразился ее взгляду – неожиданно внимательный, цепкий, даже горящий. Неужели она что-то усмотрела в этом бреду? Но какое ей, путане, дело, если даже она когда-то работала в кирпичевском институте лаборанткой. Или она точно из ментуры?
– А всякое фуфло несли. Бесовская сила, чур меня, кикимора, леший, вонючка…
Светлана, не забывая поводить боками, подошла к Путяте и смело предложила:
– Эй, пахан, покажи-ка локотки.
Путята приподнял лохматую бровь, однако засучил рукава кольчужной рубахи. Локти выглядели нелучшим образом. Как будто с наплывами грубой кожи.
– А теперь спину. – не унималась Светлана.
– Да что ж ты конкретно срамишь меня, баба. – резко отозвался Путята.
– Дай-ка я покажу, – Еруслан резко сбросил свою кожаную безрукавку и драную рубаху из гунки. Дмитрий со Светланой увидели на его широченной спине странные шипы, выраставшие как будто из позвонков. Цепь их доходила аж до затылка. На груди же имелось странное покрытие, изрядно напоминающее грубую чешую.
– Еще на загривке, под волосами. – сказал Еруслан не без гордости. – Оттого мне железа меньше, чем другим носить надобно. Может еще порты снять?
Да, дело осложняется, подумал Митя, психические отклонения у этих типов органично дополняются соматическими. СПИД у них, что ли. Или облучились? Сперли где-нибудь плутоний и облучились.
Светлана провела пальцем по еруслановым шипам и неожиданно сказала:
– Спинная элетрочувствительная линия плюс хранилище условных рефлексов. Павлов, ты меня слышишь?
Затем смело погладила чешую бандита и добавила:
– Порог Ходжелла.
Митя еще не вспомнил значение этих слов, однако они уже смутили его, они уже засветились как глаза хищника в темноте.
– Спасибо, что не погнушалась мною, Светланушка, – произнес вдруг мелодичным голосом Еруслан. – А что это за тварь такая – Ходжелл? И не попробовать ли ей моего острого клинка?
– Порог Ходжелла – теоретический порог дифференциации клеток. И одновременно это порог бессмертия. Человек никогда его не переходит, поскольку, соответственно, все его клетки умирают намного раньше.
Митя смутился еще больше – ведь эта путана вела странные речи. Или она не путана, а оперативница? Тогда ее тактика весьма сомнительна. Еруслан заговорил про какие-то ласковые бабьи руки, которые гладили его тогда, когда не было на нем чешуи, а Митя, заслонившись ладошкой от бандитов, зашептал женщине:
– Чего ты нам головы морочишь? Тебе, что, больше нечего плести?
В ответ хозяин квартиры получил порцию грубости и понял, что Светлана уже освоилась у него в гостях.
– Я не люблю, когда меня перебивают без особой нужды. Да и какие у тебя нужды? Поешь, сходи по-большому, и не вякай.
Митя сказал себе, что терпение является его единственной стратегией и тактикой, и что уж приструнить бабенку не составит особого труда.
– Ладно, милая, плети. Так что насчет человека?
– А человек теоретически бессмертен, ведь все клетки способны к бесконечному делению.
– Да, в самом деле? Первый раз слышу, но уже страшусь, – заехидничал Митя. – И что же нас спасает от перенаселения и острой нехватки жилплощади?
– Смерть, что. Дверь наружу, на которой нарисованы череп и кости. Есть сразу несколько механизмов, которые обеспечивают гарантированный капец. Один из них связан с раковым перерождением, то есть полной утратой дифференциации. Другой – с теломеразой, которая вдруг прекращает защищать хромосомы.
Митя подумал, что в перерывах между основной деятельностью Светлана явно перелистывает научно-популярные журналы. Но с какой целью она пачкает ему мозги и пытается убедить в том, что эти семеро бандитов перескочили через смерть, через раковое перерождение и разрушение хромосом?
– Ты должен меня понять, Митя. – коварно ухмыльнулась Светлана. – Не зря ты все-таки ошивался в институте.
Ну точно, она его подставляет под удар. Митя оглянулся по сторонам, бандиты пока делали вид, что спокойно пьют водку и охотятся на последних соленых огурчиков в трехлитровой банке.
– Да я там смастерил одну бухгалтерскую программку и ничего более. Я ж не биолог.
– И я не биолог, – закусив, подключился Путята. – Аз есмь витязь святорусский, а не исследователь всякого кала… Но вы двое поможете нам попасть в институт, потому как есть там живая вода, это мне один святитель во сне сказал.
Вот, уже начинается! Митя сжал руками загудевшую голову и с мольбой посмотрел на женщину, однако та не собиралась униматься.
– А святитель-то – ничего, дал точную наводку. В институте разработали препарат «Инго», который умело сочетает свойства эмбриональных стволовых клеток со скоростью деления раковых. То есть, он способен быстро заменить дегенеративные клетки на свеженькие, младенческие. В вашем случае он позволит избавиться от чересчур дифференцировавшихся тканей, если, господа витязи, вас стали несколько обременять ваши годы. А сколько вам, кстати, натикало, семьсот пятьдесят, если не ошибаюсь?
– Маненько ошибаешься, Светланушка, семьсот семьдесят, – поправил Путята.
– Многие еще лета, дорогие мужчины. Мафусаил и Ной спокойно прожили по девятьсот пятьдесят. И кто сказал, что это предел?
Митя понял, что распутная женщина нашла способ овладеть вниманием опасной публики и несколько обезопасить себя, хотя способ этот может выйти ему боком. Если она такая же свихнутая, то это ей без труда. Или она все-таки сотрудница МВД, которая профессионально вешает лапшу на бандитские уши?
– Они и так помешанные, а ты им еще психозу добавляешь. – стараясь не двигать ртом прошептал Митя.
– Будь у меня под рукой секвенц-анализатор ДНК, я бы тебя вразумила за десять минут, юноша. – нарочито громко ответила незванная гостья. – Впрочем, ты смыслишь в биологии не больше, чем кочан капусты.
– Тогда пускай фильтрует базар, – внеc предложение Ракша. – Может, тебе, Светланушка-павушка, что-нибудь другое вместо анализатора сгодится? Для тебя ничего не пожалею. Я, в отличие от Еруслана, ласковый и учтивый…
– Са гейсли хварма тунглс гольменс фридар сюслир мина опурт ок хринга хлинар, – торопливо сказал Эйнар и стало ясно, что сейчас он целиком и полностью на стороне женщины.
– Финики кое-чего хотят, только когда водки дринькнут. – со знанием дела сказала Светлана.
– Да нет, не чухна он, а варяжка из Рослагена. – пояснил Путята. – Хоть местность эта в свейской стране, но выходцы оттуда именуются росами или русью. Говорят-де, от шведской руси получила имя свое и наша Русь. Так вот, приехал Эйнар к дяде в Рязань погостить, девок наших посватать, ну и угодил в переплет. Хотя слышал я наущение, что, дескать, ярл Биргер послал Эйнара сгоношить Рязань супротив князя Олександра Ярославича, который немцев и свеев набегами тревожил…
– Зачем ты так, Путята? – произнес с сильным акцентом Эйнар. – Вальклифс алин ерумк бьорк ат больви бандс. То есть, береза на соколиной скале родилась мне на горе. То есть, я искал ее и страдал…
– И ты мне на горе родилась, – Митя храбро набросился на Светлану и потащил ее на кухню. Если она работает на ментуру, то пусть занимается его эвакуацией из квартиры, а если расшалившаяся путана, то пусть наконец заткнется.
– Ах ты, вздумал деву умыкнуть, чтобы насилие над ней творить безнаказанно, – охотно возмутился Еруслан. – Сейчас я тебе врежу, сладострастник. А потом сам насилие сотворю.
Впрочем, Путята снова успокоил буйного соратника.
– Пусть пошепчутся-пошушукаются, от нас не убудет. А Мал там поближе сидит, пусть и подслушивает.
Услышав это, Митя сразу пустил воду из кухонного крана и его губы остановились на минимальном расстоянии от замечательно вылепленного уха женщины. Затем он предложил вероятной сотруднице милиции вывести его безопасной тропой из квартиры.
– Куда, малыш?
– Ну, тебя ж должны прикрывать.
– Некоторые считают, что должны меня по-крывать. Ты это имеешь в виду?
– И имею ввиду твое начальство.
– Я – вольная и непокорная. – Светлана включила радиоточку и сделала несколько танцевальных извивов под музыку из оперы «Князь Игорь». – Ярославна, понимаешь, поутру на стене зубчатой плачет, а чем занимается в это время Игорь, совершенно непонятно… Будем считать, что твои мафусаилы просто очаровали меня и вызвали желание разобраться с причинами их вечной свежести.
– Блин, я думал, что ты просто дурачишь этих типов. Неужели, ты и самом деле веришь, что они ветераны сражений с ханом Батыем? Света, не разыгрывай меня, я достоин лучшей участи. Максимум я готов поверить, что они ветераны сражений у вино-водочных ларьков времен перестройки! – Митя впервые столь тесно общался с красивой женщиной, да еще и орал на нее впридачу, однако не о красоте были сейчас его помыслы.
– Во-первых, почему мы на «ты», юноша. – строго произнесла дама и поджала губки, затем гаркнула. – Почему ты орешь мне в ухо, находясь при том на столь интимном расстоянии! После всего этого, ты просто обязан на мне жениться.
– Простите меня, Светлана, – сразу остыл Митя, сразу сообразив, что женщина может пожаловаться на него какому-нибудь своему дружку, неважно новому или старому. И это будет иметь фатальные последствия.
– Ладно, простила, не мочи штанишки. Но, Митя, серьезный разговор только после брудершафта. Пока я тебе не доверяю, потому что ты – бука, а возможно еще и бяка.
Поцелуй у дамы оказался крепким, густым, сладким, как варенье. Из-за густого слоя помады, наверное.
– Ты все ж таки намекни, если тебя из органов послали… – попросил слегка одурманенный Митя. – Хотя бы дай знак какой-нибудь.
– Посылают «на», причем на один определенный орган. Я думаю, соответствующий знак тебе хорошо известен. Подумай, Митя, разве работают в органах такие красивые, умные и содержательные, как я? Объясняю еще раз, максимально популярно – встреча с твоими друзьями была случайной, странной, даже нелепой, но они мне показались интересными людьми, несмотря на все свои недостатки.
– А что в них интересного, кроме того, что они бандиты?
– Их прошлое. – кратко и весомо ответила Светлана. – То далекое прошлое, из которого они к нам пожаловали.
Митя стал нервно чесать зазудевшую вдруг макушку, несколько не стесняясь белокурой красотки. Разговор явно не клеился, уходил не туда. Может попробовать пошутить?
– Значит, кто-то прокатил их на машине времени, чтобы мы могли убедиться, что наши пра-прадедушки были зело наглые и вонючие?
– Нет у них никаких пра-правнуков. Их семьи погибли при взятии Рязани Батыем… А семьсот семьдесят лет они честно отмотали, скажем, для того, чтобы мы могли в этом убедиться.
– И это называется честно. Не старея?
– Старея, долго бы не прожили, Митенька. Повторяю, был преодолен порог Ходжелла. Деталей этого процесса никто пока не знает, включая меня. Возможно, какая-то вирусная инфекция привела к повышению живучести клеток. А чего смеешься?
– Это у меня нервное, извини, не могу лицо контролировать, – застеснявшись, сказал Митя. Самоуверенная дамочка вызывала в нем почти такое же раздражение, как и сбрендившие бандиты. Она вместе с ее трепотней на тему долгоживучести… Больная была эта тема для него, как сейчас понял Митя, неспроста ведь по опустевшим деревням искал он именно то, что выдержало изнурительную борьбу со временем, не сгинуло и не загнулось.
– Бедный малыш, переживаешь за свое место в истории, боишься исчезнуть как голыш в воде, не оставив даже пузырьков на поверхности и, кстати, желаешь всем другим того же.
Светлана неожиданно погладила его по голове. Издевательски или с сочувствием? Наверное, издевательски, потому что снова стала выводить трели на «вирусные» темы.
– Народ держит вирусов за жутких злодеев. Однако, так ли уж им нужен крест на могилке вирусоносителя? Ведь зараза по большей части погибает вместе с зараженным. Давай предположим, что у некоего вируса другая стратегия выживания.
– И тогда этот некий кинется защищать наши хромосомы. Только все это чисто теоретический треп. Может, сменим тему? Слушай, а сколько стоит ужин на двоих в «Боярыне»?
– Примерно твоей трехмесячной зарплаты. Или тебе зарплату всегда задерживают на тридцать лет и три года?
Митя предпочел бы эти издевки, однако Светлана с упорством носорога толкала тему бессмертия и особенно напирала на на эндогенных вирусов. Они-де должны прикрыть обесмерченные клетки от патогенных микроорганизмов, протеинов и, что немало важно, от иммунной системы хозяина, которая все менее будет признавать их за свои. Светлана с упорством достойным лучшего применения рассказывала о защитных пленках наподобие синкутиума, который, как всем известно, обороняет зародыша в материнском теле от всяческих напастей. Галкин наконец признал, что он полный ноль в биологии и поэтому отреагировал явно невпопад, ассиметрично, спросив почему у этих бородатых зародышей в его квартире все разлагольствования в пределах одной главы из учебника истории, а общая эрудиция на уровне пятилетних дурачков? И где вообще-то обширные воспоминания за последние семьсот семьдесят лет? Но Светлана и тут не растерялась.
– 1237 год, разорение Рязани Батыем, все эти страсти-мордасти – вот что сформировало их личности. Прочие столетия прошмыгнули, не сильно запечатлевшись в их мозгах. Мозгам не нужна унылая череда запоев, полевых работ, отсидок в тюрьме, рябых баб и сопливых ребятишек. Короче, сознание у этих витязей настроено так, чтобы отфильтровывать все, без чего можно обойтись. Иначе сидело бы в них сразу по десять различных личностей и это уже полная шизофрения…
Светлана, в отличие от других красоток, по обыкновению тупых и невежественных, оказалась смышленной и нахватанной не менее Дмитрия. А в чем-то ее преимущество было подавляющим. Светлана опустилась на низкую табуреточку, да еще умудрилась закинуть ногу за ногу. Коленки и все такое прочее мешали Галкину сконцентрироваться и взять ситуацию под контроль. Прекратился и присущий всякому интеллигенту внутренний монолог.
– Ммм, не будем переходить на личности… Но не могут же они щеголять в тех же самых шмотках, которые надели семьсот семьдесят лет назад.
– Те шмотки, конечно, давно истлели. А эти изготовлены точно по образцу тех, но с применением нынешних материалов, ниток, шнурков, стальных заклепок. Ремесленные навыки 13 века железно въелись в подкорку или даже спинной мозг этих семерых, однако не мешают обучаться тому новому, что может пригодиться сегодня.
Спор явно заканчивался победой Светланы, и Митя был вынужден был пустить в ход тяжелую артиллерию.
– На Земле не может быть людей, которым по 770 лет. Да и не должно быть. Это просто несправедливо по отношению ко всем остальным. В конце концов, смерть всех подряд косит, то есть уравнивает и богатых и бедных, и удачливых и неудачников. Все на отдых отправляются, корешки нюхать. И такого равенства у нас никто не имеет права отнимать! Вот и с крионикой ничего не вышло, замораживают «жирного кота», а отмораживают одну тухлятину.
– Сплошные лозунги. Коммуняка ты коммуняка, Дмитрий. Уже стал проповедовать светлое загробное будущее, где все равны.
– Да хоть загробное. Мне и представить тошно, как насядут толстомордые на ученых: вынь да положь нам бессмертие, не желаем больше помирать и гнить, как всякие лохи. И ученые, может, выложат, под страхом уничтожения в случайной автокатастрофе. Начальство в богов бессмертных превратится, а нами по-прежнему будут поля удобрять. Мне, значит, от профзаболевания программистов-неудачников, от рака мозга загибаться, и, перед тем как провалиться в минус-бесконечность, еще полюбоваться на свою бессмертную душу, превращающуюся в кучу говна. А кто-то сладенькую десятиградусную амврозию и сорокоградусный нектар будет тысячу лет вкушать, десять тысяч лет стругать детей на стороне и вешать ордена к себе на грудь?
Лицо Светланы стало жестче, как будто заострилось.
– Сочувствия к тебе ноль. Потому что ты завистливый. Думаешь, что семьсот семьдесят лет – это так здорово? А вдруг ты крупно ошибаешься. К библейским долгожителям все-таки господь Бог приходил, обрезаться требовал и ветхозаветные заповеди давал… А эти твои витязи, прожили почти восемьсот лет в условиях мрачной российской действительности, где периоды антинародных реформ неизбежно сменяются периодами народных лагерей и тюрем. Может, твои долгосрочные мужики уже блюют желчью от такой жизни, потому что лет семьсот как никто их по головке не погладит, не полюбит и не пожалеет.
В разгар дискуссии на кухню ввалился плечистый Еруслан и сразу стало тесно.
– А почему меня никто не любит не жалеет? Да потому что я старомодный, никаких нынешних танцев не знаю!.. Ну-ка сказывайте, до чего договорились за нашими спинами. А то, понимаешь, воду они пустили.
Весь вид Светланы показывал, что псы-витязи полностью ею приручены, совсем не страшны и даже несколько забавны.
– Ерусланчик, дорогой, мы, конечно же, договорились и с вами договоримся. Есть деловое предложение. Вам надо в Кирпичевский институт. Я вас туда отведу, богатыри святорусские.
– Какие речи приятственные, прямо не могу своим ушам поверить. А почто тебе это все надо, бесстрашная дева? – несколько удивился Еруслан.
– Есть хорошая задумка насчет… но все ж таки меня там не было уже два года. А нужен человек, который был там еще вчера. И я знаю, где где его взять.
– Нужен, так возьмем. – бездумно произнес Еруслан.
