10. Роман Савельев, старатель, Homo, планета Волга
— Ну, — спокойно, даже как-то буднично спросил Костя. — Куда будем прятаться? Под купол? Или в звездолет?
Я мысленно застонал. Попробуй, выбери! Скорлупку свою бросать — да ни за что! Но и оставаться в ней опаснее, чем в жерле ожившего вулкана. На починку привода уйдет при самом удачном раскладе не менее четверти часа, а за это время вездеходы десять раз приблизиться успеют. А там — если среди гостей найдется знающий человек — «Саргасс» можно лишить летучести и снаружи. По закону подлости, человек такой, конечно же, найдется.
— Ладно, — решил за меня Костя. — Я пойду в купол. Они наверняка подумают, что мы оба в корабль спрятались. А в куполе у меня бласт есть…
И он, не дожидаясь моего согласия, развернулся и потрусил к шлюзу, стараясь, чтобы между приближающимися вездеходами и им оставался покатый блин корабля. А я нырнул в коридор и задраил люк. Свернул в тупичок, прихватил сумку с инструментом да коробку с тестером, и вошел в рубку.
Вездеходы пылили уже совсем рядом.
Я втянул голову в плечи, содрал с гравираспределителя серебристый кожух и углубился в ремонт, стараясь не оглядываться на обзорные экраны.
Довольно быстро я докопался до причины неполадок — сместилась пластина спин-разводки, разводка несколько циклов шла несимметрично, и как следствие вдрызг расстроился гравиподавитель. А пока не включен подавитель, искусственное поле не возникнет. Пластину я поправил и закрепил сразу же, осталось правильно настроить подавитель, а это часа три, если никто не станет мешать.
Мне мешали.
— Эй, на корабле! — крикнули снаружи. Я скосил взгляд, не желая вытаскивать руки из недр механизма разводки. Кричал крепкий мужчина в кожаной куртке, джинсах, остроносых сапогах и широкополой шляпе. В руках мужчина держал мощный двухпотоковый бласт с прикладом — не чета даже моему зверю. Подле кричавшего, мрачно сжимая такие же прикладные бласты, только однопотоковые, стояло с пяток крепких ребят помоложе, похожих, как шахматные пешки. С виду все смахивали на старателей откуда-нибудь из захолустья; вероятно, так оно и было на самом деле.
За спинами первой шеренги прошлась еще пара вооруженных людей — эти направлялись ко входу в купол. А краем глаза я заметил любопытную детскую рожицу, высунувшуюся в полуоткрытую дверь одного из вездеходов, и явно женскую руку, что втащила рожицу внутрь прямо за вихры.
— Эй! Ответьте, черт, побери!
Я неохотно оторвался от ремонта и сел в кресло у пульта.
— Ну?
— Нам нужен корабль. Вы возьмете нас на борт, и мы вместе уберемся с Волги куда подальше.
— А сколько вас? — поинтересовался я на всякий случай.
— Три семьи. Девятнадцать человек, плюс дети.
— Корабль шестиместный, — проворчал я. — И не резиновый, если вы не в курсе.
— Ничего, поместимся, — не допускающим возражений тоном процедил оратор в шляпе. — У нас есть припасы на несколько недель.
— А куда вы хотели бы попасть? — спросил я зачем-то. Словно это имело хоть какое-нибудь значение.
— Куда угодно. Лучше всего, конечно, на Офелию, но можно и на любой рудник Пояса Ванадия. Сейчас выбирать особо не приходится, не так ли, приятель?
— Я тебе не приятель, — буркнул я неприветливо. Да и с какой стати любезничать?
В общем, я уже понял, что это за публика. Слава богу, это не головорезы вроде Плотного с дружками. Действительно, старатели из глуши, из глубины каспийского массива. В Новосаратове и на космодроме поднялся шухер, вот они и всполошились. Пытаются спастись, вывезти семьи. Но, черт возьми, если такой вот прочнее прочного укоренившийся на дальних заимках люд срывается с насиженного места, на то должна быть веская причина! Чужие чужими, но пока подобным провинциалам задницу не опалит, они и не почешутся.
Как бы их отослать куда подальше? Ну не вывезет «Саргасс» такую ораву, обогатители не справятся, задохнемся, как мыши запаянной колбе. Но попробуй донести эту простую истину до долдона с двухпотоковым бластом и его тугодумов-сынков! Влип ты, дядя Рома, на ровном месте. И стрелять, вроде бы, негоже, и убраться тебе с Костей не дадут. Миром, по крайней мере.
Тут из купола показался Костя в сопровождении трех ребятишек с пульсаторами. Видно, решил что единственного бласта будет маловато. Ребятишки, то бишь карьерные роботы с насадками для дробления монолитной породы посредством направленных микровзрывов, при умелом управлении таких дел наделать могут, что держись-закапывайся. И гости это, похоже, прекрасно знали. Точно, старатели!
Костя, игриво помахал пультом.
— Привет, коллеги! Проблемы какие-нибудь?
Предводитель пришлых мало смутился, но наглости у него заметно поумерилось.
— Мы хотим улететь с Волги. Вот, договариваемся, — объяснил он Косте.
— Этот корабль во-первых мал для вашей группы, а во-вторых уже занят. Ищите спасения в другом месте, — сказал, как отрезал Костя. Умеет он говорить убедительно. Даже завидно, ей-право!
Я отвлекся было, но тут пискнул радар-искатель. В небе над Астраханью, на востоке, быстро перемещались две точки, оставляя за собой могучие инверсионные следы — белые, быстро расползающиеся струи на фоне пронзительной голубизны. Сначала они равномерно ползли на запад, вглубь материка, потом качнулись, изменили курс, и стали быстро снижаться.
Прямо к заимке.
Я выругался. Патрульные ракетопланы, что ли?
Но это оказался не патруль. Два уплощенных аппарата, отдаленно напоминающих формой скутер-крыло, пронеслись над заимкой и быстро пошли на разворот.
И тут мое пресловутое чутье скомандовало мне: рви отсюда, дядя Рома! Куда угодно! Да поживее, поживее!
Я вскочил, бросил на пол инструмент и кинулся к выходу. Люк еще не успел толком зафиксироваться в открытом положении, а я уже нырнул наружу головой вперед, упал в пыль, перекатился и припустил бегом к куполу. Я успел увидеть круглые Костины глаза, намалеванные рожицы на корпусах ребятишек-роботов, и тут сверху сплошным потоком полился огонь. Кто-то страшно закричал, сгорая заживо, спину мне ошпарило, а потом я рухнул за выступ купола у самого шлюза, на меня плюхнулся Костя, больно заехав пультом в висок, но эта боль меркла перед жаром, который жрал нас, жрал, и все не мог проглотить.
А потом все кончилось — сразу и вдруг. Жар отступил. Нестерпимо воняло паленой органикой.
Над нашей спасительной щелью заклинило косой обломок с рваными краями — я узнал его, едва взглянув. Это был кусок обшивки «Саргасса». Самое странное, что он остался холодным. Будто и не было никакого жара минуту назад.
Костя пошевелился, чертыхнулся сквозь зубы, и ударом ноги сшиб обломок на землю. Встал. Следом поднялся и я.
Кулаки сжались у меня сами собой, а на глаза навернулись предательские слезы.
На месте моего верного кораблика, моего трудяги-«Саргасса» чернела безобразная воронка, полная искореженных железок, в которых узнавались как останки звездолета, так и останки парочки вездеходов. Рядом с воронкой, совершенно неповрежденные, валялись двухпотоковый бласт и широкополая шляпа предводителя старателей. Самый дальний от воронки вездеход не разорвало на части — его просто отшвырнуло на купол, запрокинув набок, гусеницами скорее кверху, чем наоборот, и внутри вездехода сейчас кто-то гнусаво хныкал.
Между воронкой и куполом тремя оплавленными комками торчало все, что осталось от горняцких роботов.
В стороне поднялся один из пяти старательских сыновей-пешек. Бласта в руках у него уже не было, а лицо сделалось совершенно очумелым.
А в голубом небе Волги, виляя инверсионными хвостами, уходили прочь два истребителя чужих. Они явно не собирались совершать еще один заход — заимка им была неинтересна. Звездолет сожгли — и убрались. Наблюдение это отложилось куда-то на самое дно сознания.
С минуту я отрешенно таращился на обломки. Потом зачем-то подобрал бласт. Уцелевший старатель тотчас поднял руки и испуганно поглядел на меня. В вездеходе продолжали хныкать.
Костя опомнился первым — заглянул, пригнувшись, внутрь вездехода. Откинул до отказа дверцу и запустил руки в кабину. Оттуда он вытащил мальца лет четырех, зареванного и перепачканного в крови. Но кровь, похоже, не его — малец остался целехонек, просто был напуган дальше некуда.
Я подошел, заглянул тоже. Женщина внутри вездехода просто не могла остаться живой — ее поза совершенно это исключала. Сомневаюсь, что у нее уцелел позвоночник.
— В дверь ее не вытащить, — сказал Костя без выражения. — Давай-ка попробуем поставить его на гусеницы.
Мы уперлись спинами в теплый бок купола и налегли что есть силы.
— Давай сюда, чего пялишься? — гаркнул Костя на очумелого старателя и тот послушно подбежал и тоже налег, хотя я заметил, что он осторожно косится на брошенный мною папочкин двухпотоковый бласт.
Вездеход, тяжелый, зараза, как вырезанный пласт руды, все же поддался, нехотя перевалился через правую гусеницу, и встал как положено, некоторое время покачавшись на амортизаторах. Костя тут же сунулся в кабину. Женщину он взял на руки, но мне показалось, что он держит тряпичную куклу, а не человека.
— Мама, — тихо сказал малец, размазывая по лицу грязь и кровь. Странно, но он не заревел снова, хотя я видел, что из глаз его все еще катятся слезы.
— Все, пацан, — глухо сказал я. — Мамы у тебя больше нет. И остальных, если были, тоже нет.
Я знал, что это жестоко. Но сюсюкать я просто не смог.
— Эй, ты! — я обернулся к уцелевшему старателю. — Да перестань ты на пушку пялиться! Никто в тебя стрелять не собирается, если не заслужишь. Это твой родич? — я кивнул на окаменелого пацана, неотрывно глядящего, как Костя уносит мертвую мать.
— Сосед, — отозвался старатель нетвердым голосом. — Сынишка соседский.
Кажется, он так и не поверил, что в него не собираются стрелять.
Изломанную женщину Костя оставил на краю воронки. И вернулся ко мне.
— Зачем они это сделали, хотел бы я знать… — пробормотал он. — Как ты думаешь?
Я пожал плечами. Что тут ответишь? Война… Не дурацкая перестрелка в «Меркурии» или на атакованной заимке. Большая война. С крейсерами и звеньями истребителей в небе.
Но что плохого мы сделали чужим? Или это по-прежнему из-за красной кнопки и явившегося корабля?
Тогда эти люди на твоей совести, дядя Рома. Вот этот пацан, в одночасье ставший сиротой — на твоей совести. Что ты будешь делать дальше?
Усилием воли я отогнал черные мысли. Не время. Может мне и суждено когда-нибудь раскаяться. Но не сейчас, это точно.
Что же дальше? Корабля у меня больше нет. Старатели по всему континенту, скорее всего озверели, и помощи ждать неоткуда. Только от Юльки или других летунов. Но как им дать знать о себе? Юлька убеждена, что я уже вытащил Чистякова Костю и в данный момент пытаюсь разузнать что с Риггельдом.
— Костя, — спросил я. — У тебя связь-станция космодромную волну берет?
— Берет, — ответил Костя, и я сразу оживился. Хоть в этом повезло. Если берет космодромную волну, значит и наш график возьмет. Наш график — волну, которую слушают старатели-летуны.
— В куполе? — справился я, нацеливаясь на вход.
— Ну, а где же еще?
Рядом со шлюзом валялся обломок, который прикрыл нас с Костей. В стороне темнели в рыжей пыли еще два. Дасфальт был усеян мелкой керамической крошкой, осыпавшейся с внешней обшивки «Саргасса». Я зло скрипнул зубами. Все, дядя Рома. Ты теперь не летун. Проворонил, тля, батин корабль… Семейную реликвию, которой просто не было цены. Во что она теперь обратилась? В груду обломков да в керамическую крошку на дасфальте?
Разиня.
Я потряс головой. Не время казниться. Да и не помочь теперь никакими стенаниями и укорами.
Костя рядом со мной быстро набрал входной код на сенсор-панели рядом со шлюзом. У самой панели сверхпрочный спектролит был вмят, словно тонкая жесть. Но все же купол выдержал, не раскололся.
Под куполом было прохладно и почти не воняло горелым. Только от нас самих. Старатель, подхвативший на руки пацана, вошел тоже и притих у самого шлюза. Растерянное выражение все не покидало его лицо. Кажется, парень не блистал особым умом. А если когда-то и имелись к этому какие-нибудь предпосылки, они погибли, скорее всего, в раннем детстве при посредстве папашиного диктата.
Я тяжело опустился в кресло перед пультом; Костя оживил комп и вытащил на консоль программу управления связью. Как и я, Чистяков не любил графические интерфейсы, и манипулятор-мышь у него чаще без дела скучал на пульте. Зато клавиатура была потертая и заслуженная, под стать моим, что в куполе, что на «Саргассе»… второй, впрочем больше нет. Да и первой, наверное, тоже, после визита банды Плотного.
Хорошая, словом, у Кости была клавиатура.
И правильно. Старая добрая командная строка и двухстолбцовые окошки «Миднайт коммандера» — что может быть лучше? Не дурацкие же иконки в псевдообъеме, в которые нужно тыкать курсором…
Выставив частоту, я подтянул к себе микрофон на тонкой хромированной подставке и переключил звук на внешний громкоговоритель.
На волне космодрома было тихо. Такое впечатление, что службы наблюдения и диспетчерская обезлюдели. И переговоров кораблей не слышно. Я вспомнил, что сотворили истребители чужих с несчастным «Саргассом», и стиснул зубы. Если бы мне сказали, что в окрестностях Волги не осталось больше ни одного человеческого звездолета, я бы поверил. И ничуть не удивился бы.
Тогда я настроился на наш график, и сразу же услышал низкий голос Курта Риггельда:
— …стоит, мне кажется. Не мальчик, разберется сам.
— Он обещал все время слушать волну! — с неменьшим облегчением я узнал голос Юльки отчаянной. — Что-то случилось, я чувствую.
— Погоди, — остановил ее Риггельд. — Кажется, кто-то подключился. Слышала?
— Рома, ты? — с надеждой спросила Юлька, и от этой ее надежды в голосе у меня даже слегка защемило где-то в области сердца.
Черт возьми, приятно сознавать, что о тебе волнуются! Что ты кому-то нужен. И вдвойне приятно — когда волнуется женщина, которая и тебе самому небезразлична.
— Я, — отозвался я; почему-то голос у меня прозвучал очень устало.
— Ты цел? — спросила Юлька.
— Я-то цел…
— Урод! — сердито перебила Юлька. — Wo treibst du dich herum? Ты же обещал отвечать сразу, Hol dich der Teufel!
Когда она сердилась или волновалась, она часто переходила на немецкий.
— Я не мог ответить, — по-прежнему устало объяснил я.
— Почему не мог? Ты где?
— У Чистякова на заимке.
Юлька рассердилась.
— Мы же договорились: ни минуты лишней на поверхности! Взлетай немедленно!
— Юля, — сказал я как можно спокойнее. — Я не могу взлететь. «Саргасса» больше нет.
Юлька соображала что к чему долгие пять секунд.
— То есть… как это нет?
— Чужие сожгли. Прямо на земле, около заимки. Я еле успел убраться в сторону.
— Чужие? — я почувствовал, как Юлька напряглась. — Они что, уже начали активные действия?
— Получается — да. И на космодроме тишина. Да и есть ли он еще — космодром?
— Я связывалась минут десять… нет, уже больше. Минут пятнадцать назад. Чужие посадили все взлетевшие корабли — наши корабли я имею в виду — а над космодромом завис здоровенный крейсер. Другой завис над Новосаратовом. Но они ничего не жгли, мне Зислис сказал.
— Зислис? Он что, еще тут? А, ну да, корабли ведь вернули…
— А он никуда и не летал, — сообщила Юлька. — Сидел на наблюдении с Веригиным и этим американером… как его…
— Бэкхем, — подсказал молчун-Риггельд, и снова умолк.
— Ага, точно. Суваев еще с ними был одно время, потом ушел.
Юлька растерянно вздохнула.
— А Костя с тобой?
— Со мной. И еще тут один типчик… — я покосился на шлюз. Старатель с пацаном на руках изваянием маячил на фоне серой оболочки купола. — Точнее, даже не один. Полтора.
Юлька не стала уточнять — о чем я. Умница она, Юлька.
— Надо вас вытаскивать, — протянула она задумчиво. — «Саргасс» уже не починишь?
— Юля, — терпеливо сказал я. — «Саргасса» больше нет. Вообще нет. Из обломков даже шалаш не сложишь. И, между прочим, истребители, которые его сожгли, пошли в сторону заимки Курта. Эй, Курт, ты слышишь?
— Слышу, — отозвался Риггельд. — Только я не на заимке. Не на основной, точнее. Я на островке. Архипелаг Завгар знаешь?
— Это в южном полушарии, что ли? За Землей Четырех Ветров?
— Да.
«И у Риггельда есть левые рудники, — отметил я машинально. — Ну почему эта дурацкая шкатулка попалась именно мне?»
Я спиной чувствовал взгляд старателя и его малолетнего соседа. Если бы не я — сидели бы они сейчас по домам, занимались бы привычным. У мальца мать здравствовала бы. У этого долдона — братья и отец, какой уж ни есть.
Одно нажатие кнопки — и все кувырком. Как причудлив мир!
И как беспощаден.
— Юлька, — сказал я. — А ведь полеты сейчас опасны. Кто знает, сколько чужих истребителей сейчас рыщет в небе над Волгой? Сколько крейсеров торчат на орбите? Они, поди, и с орбиты тебя пожечь могут, что им стоит?
— То есть? — спросила Юлька недоуменно. — Ты намекаешь, чтобы я вас бросила?
Я промолчал.
— Рома, — сказала Юлька ласково. — Я тебе при встрече челюсть на сторону сворочу. Понял?
Я опять промолчал.
— Сидите на заимке, и никуда. Ясно? — велела Юлька сердитым голосом.
— А если чужие начнут жечь и заимки? Тоже сидеть? Савельев и Чистяков запеченные под куполом, подавать с зеленью и белым вином… — я сокрушенно вздохнул.
Ну, вот опять. Начинаю нести всякую околесицу, когда нужно думать, думать, и еще раз думать. Почему-то мое хваленое чутье помогает и подсказывает только когда враг рядом и готов в меня выстрелить. А вот в… э-э-э… долгосрочном планировании — помогать отказывается наотрез. Обидно, честное слово!
Тут на графике прозвучал характерный щелчок — включился еще кто-то.
— Ау! — позвал новый голос; я сразу распознал голос Смагина.
— Ну? — отозвалась Юлька.
— Никто только что частоту патруля не слушал? — осведомился Смагин. Голос его звучал странно и необычно, и я не сразу понял, что голос дрожит. Смагин был напуган и растерян.
— Нет, а что?
— Я слушал переговоры — пара патрульных ракетопланов завидела корабль Василевского, и пыталась его вызвать. «Хиус-II» отмолчался. Потом вблизи объявились истребители чужих. И все — канал очистился. Тихо, как в могиле.
«Вот именно, — подумал я. — В могиле. Очень метко подмечено.»
Не нужно было обладать развитым воображением, чтобы понять суть произошедшего. «Саргасс» сожгли на площадке, «Хиус-II», посудину Василевского, а заодно, наверное, и патруль — в воздухе.
— Василевского на корабле не было, — объяснил я зачем-то. — Его убили раньше. Так что скорбеть именно сейчас — не стоит.
— Я знаю, что его там не было, — нервно сказал Смагин. — Меня другое волнует. Чужие жгут корабли. Это что, война, так получается?
— Сообразил, наконец-то, — фыркнула Юлька. — Мыслитель!
— Какая это, Donnerwetter, война? — вставил с неудовольствием Риггельд. — Избиение младенцев это, а не война. Мы против чужих бессильны. И безоружны.
— Но что-то ведь нужно делать? Или просто дохнуть по очереди — покорно, как баранам на бойне? — не успокаивался Смагин.
Я его вполне понимал.
— Ты в полете? Или сидишь? — уточнил я.
— Сижу, — признался Смагин. — Как понял, что чужие атакуют, в воздухе, так и сел сразу же.
— Не переживай, на поверхности они тоже атакуют, — успокоил я его. — И где же именно ты сел?
— На юге, в степи. Сеткой накрылся от греха подальше и сижу.
Я вспомнил, что Смагин таскал с собой пятнистую маскировочную сеть. Накрой такой тряпищей звездолет — с полумили его не разглядишь. Особенно сверху.
— Молодец, — похвалил я. — Сиди пока, и не дергайся. Янка с тобой?
— Со мной…
— Совсем молодец! — вторично похвалил я. — Юля, что Хаецкие?
— Молчат пока, но они с Мустяцей и Прокудиным, я слышала, стартовали еще утром. Куда именно — не знаю.
— Так, — я начал загибать пальцы. — Юля, я, Курт и Юра — мы хоть и разбросаны территориально, зато хоть голосом связаны. Хаецкие куда-то смылись, Шумов на Луне, Василевский мертв. Зислис на космодроме… Но туда не сунешься сейчас. Больше искать некого. Кстати, я обещал Шумова вызвать… Думал, из атмосферы выйду — свяжусь. Надо быстро решить — что делать. И как втихую убраться с планеты.
— Боюсь, — вздохнул трезвый Риггельд, — втихую уже не получится. Чужие наверняка отслеживают всю сферу.
— Мне кажется, — вмешалась Юлька, — сначала нужно всем собраться. Территориально, как ты выразился. Разве нет, а, Рома?
— Ну, допустим, так. Но как это осуществить? Мы с Чистяковым теперь бескрылые…
— Рома, — спросил Риггельд деловито. — А хоть вездеход у вас остался?
— Кажется, остался, — ответил я неуверенно.
— Остался, остался, — подсказал с дивана Костя. — Даже два — у меня в дальнем капонире.
— Дуйте к Ворчливым Ключам, — предложил Риггельд. — Это как раз между моей заимкой и чистяковской. Там вас сам черт не отыщет. И небольшой звездолет там легко спрятать — не лайнер, конечно, но у нас лайнеров и нет. У меня там оборудован… ну, скажем так: бункер. А остальные потихоньку подтянутся. Что-то мне подсказывает: открытых и заметных издалека заимок и поселений надо избегать, а уж Новосаратов и вовсе обходить десятой дорогой. И в землю, в землю врыться по самые брови…
— Согласен, — поддержал Смагин. — Я ночи дождусь, и если все тихо будет, попробую на брюхе туда перетащиться. Хрен с ним, с горючим.
— Я тоже, — сказал Риггельд. — Только звездолет я на островке оставлю. Пусть… Про запас.
— Разумно, — согласилась Юлька. — Раз уж я в воздухе, то сразу туда и рвану.
— Садись на приводе, — посоветовал Риггельд. — Там каньон есть, вот в него и садись. Да не поленись, нарежь кустарнику и прикрой свой бумеранг.
— Пустое это, — вздохнул я печально. — Что чужие — визуально, что ли, корабли отыскивают? У них, небось, такая аппаратура — нам и во сне не приснится.
— Не знаю, — парировал Риггельд. — О чужих — ничего не знаю. Но наш брат-человек — скорее всего как раз визуально отыскивает. Я не могу сказать, что буду рад видеть в бункере ЛЮБОГО человека.
— А-а-а… — понял я. — Тогда ладно. Маскируйтесь. А мы поехали. Дай координаты, что ли…
— Только не открытым, — насторожилась Юлька. — Закодируй как-нибудь.
Риггельд некоторое время молчал, вычисляя.
— Рома, — сказал он. — Твой день рожденья. Сложи месяц и число. Умножь на десять. Вычти… э-э-э… Рыцари скольки островов, помнишь?
— Ага, — я все записывал, уже переводя в нормальные цифры, чтоб не путаться. — Помню.
— Вот столько островов, плюс еще один.
— Вычел. И последний знак отделил. Это широта, верно?
— Верно.
Подобным же способом Риггельд сообщил мне долготу и код входного шлюза.
Вряд ли головорезы вроде Шадрона или Плотного знают когда у меня день рождения. И вряд ли они читали те же книги, что я с друзьями. Да что там, вряд ли они вообще читают книги.
А уж чужим подобную головоломку вообще ни в жизнь не разгадать.
Одно только огорчало: у чужих наверняка найдется десяток способов обнаружить нас без всякого разгадывания шифров.
— Все. Разбежались, — подвел черту Риггельд.
— Юля, — попросил я. — Будь осторожна. Пожалуйста.
— Буду, Рома, — заверила она, и мне и вправду стало чуточку спокойнее.
Я выгрузил радиорежим из оперативки и отключил комп.
— Ну, что? — спросил я без особого энтузиазма. — Поехали?
Костя молча встал с дивана и направился к холодильнику.
— Эй, земляк! — позвал он старателя. — Отпусти пацана и иди сюда. Поможешь: жратвы с собой взять не помешает. А одному тащить неудобно. Ром, а ты пока выгони вездик из капонира. Капонир не заперт…
— Ладно, — согласился я и выглянул наружу. В ноздри снова ударил запах горелой органики.
Я обернулся к мальцу хмуро взирающему на меня снизу вверх.
— Пойдешь со мной? — спросил я. Вполне серьезно спросил, ненавижу сюсюкание даже с детьми.
— Пойду, — ответил пацан храбро. — Меня зовут Боря. А тебя?
— А меня — Рома.
И я протянул ему руку.
Так мы и вышли наружу вместе — тридцатилетний мужик и четырехлетний пацан. Держась за руки. И не скажу, чтобы мне это было менее нужно, чем ему — ребенку, на глазах у которого только что погибла мать. И, наверное, не только мать.
Небо Волги сверкало чистотой; инверсионные следы уже расползлись и растворились без следа. Даже не верилось, что еще совсем недавно тут проносились истребители чужих, поливая огнем рыжую степь плоскогорья Астрахань.
«А ведь придется поверить, — подумал я угрюмо. — Придется.»
Потому что другого выхода просто нет.
