Глава 26

Надсадный крик Федюни Кочедыжника убил ночную тишь.

— Шо он там голосит, как певчий в аду? — напряженно прислушался Лис. — О, Майорано поминает!

— Сомневаюсь, чтобы он его звал, — нахмурился Вальдар Камдил, резко поднимаясь с места и обнажая меч.

— Джентльмены, я все-таки призываю вас не забывать, что мы здесь не совсем для того, чтобы решать местные проблемы, — поджал губы лорд Баренс. — В лагере сотни воинов. Стражи больше, чем в Букингемском дворце в день тезоименитства. У нас здесь серьезная миссия, и, кажется, наконец мы приблизились вплотную к ее выполнению. Оставьте местным воякам разбираться с этим прохвостом.

— Вот про хвост не надо! — возмутился Лис. — Хрен с тем Майорано, но это ж наш мальчишка!

— Мы скоро, — пообещал Камдил, выскакивая из шатра.

— М-да… — Баренс покачал головой, выходя следом. — Некоторые делают историю, влипая в нее.

Ни славный рыцарь, ни его хитроумный спутник не слышали этих слов. Они уже были почти на берегу. Оттуда доносился громогласный крик Лиса: «Федюня, держись! Ща я тебя вытащу!» Но опасения бойкого не только на язык менестреля были излишни. Извиваясь ужом, мальчишка стремительно рассекал воду, но отчего-то двигаясь не к берегу, а к середине озера.

— Ты че, сдурел? Куда тебя несет? Север южнее!

— Вот видите, джентльмены, — догнал соратников монах-василианин. — Похоже, вашему протеже вовсе не нужна никакая помощь. Он сам прекрасно управляется с…

В этот миг Федюня вдруг нырнул, точно выпрыгнувшая на мгновение из воды рыба, и ушел в пучину, призывно махнув на прощание рукою.

— Не понял! — Лис резко начал стягивать высокие мягкие сапоги. — С какого перепугу он утопиться решил?

Он был уже в одном сапоге, да так и застыл, увидев происходящее в этот миг на берегу. И то сказать, процессия, которая двигалась в это время к блестящей черным лаком воде, заслуживала внимания.

— Шо-то я не пойму, — совсем уж удивленно проговорил Лис, указывая сапогом на процессию, — такое впечатление, шо Владимира решили похоронить по старинному варяжскому обычаю, причем задумано было еще в Киеве, а вчера, шоб не огорчать публику, он уже решил начинать потихоньку давать дуба.

— Да нет, — в тон другу проговорил рыцарь, пристально вглядываясь в освещенную факелами сцену прощания Мстислава с отцом. — Мономах-то… кажется, жив.

— Ага, плохо справился с порученным заданием. Недоработка на местах. — Лис покрутил головой, будто надеясь, что происходящее — лишь проделки какой-то нечисти, и стоит только встряхнуться, чтобы навь рассеялась. — Ласты недоклеены, дуб недорезан… — Он хотел еще что-то добавить, но диковинная реальность превзошла самые смелые его выдумки. Великий князь исчез из виду вместе с челном, затем вновь появился, но уже без челна, стоя по пояс во вспучившейся воде, сказал краткую, но содержательную речь, вследствие чего вода расступилась, и Мстислав, что-то прокричав дружине, направился по внезапно открывшейся человеческому взору мостовой к распахнутым подводным воротам.

— Кто-нибудь понимает, что происходит? — озадаченно продолжая рассматривать открывающуюся взору картину, поинтересовался Вальдар.

— А хрен его знает! — с высоты недюжинного оперативного опыта прокомментировал увиденное Лис. — Однозначно надо сходить проверить. Федюня явно туда пометелил. Он в таких вещах фишку рубит.

— Неизвестно, что он там рубит, — оборвал его лорд Баренс, — но я бы не рекомендовал туда идти. Это вполне может оказаться западней, каким-нибудь массовым гипнозом…

— Навряд ли, — не спуская взгляда с уходящих в подводный город воинов, отозвался Камдил. — Они не похожи на загипнотизированных. Да и крепость… Вероятно, это и впрямь тот самый легендарный Китеж.

— Как бы то ни было, легендарный Китеж — прекрасная находка для Индианы Джонса. У нас же здесь совсем иная задача. Я не думаю, чтобы обнаруженный вчера портал был как-то связан с допотопным Китежем.

— Почему нет?

— Скажи на милость, для чего местным жителям Киевский Великий князь?

— О, кстати, — перебил их Лис, — хто как думает, Мономах блюдо с собой прихватил или на базе оставил?

— Не было видно. — Камдил пожал плечами.

— Метнусь-ка я проверю. Потому как в суматохе могли и оставить.

На лице Джорджа Баренса появилась недовольная гримаса. С одной стороны, набег с целью захвата чужого имущества ему глубоко претил, с другой же — дело есть дело. Если что-то сейчас и давало ключ к решению загадки «говорящей головы», то лишь это самое блюдо-портал.

— Только будь осторожен! — крикнул он вслед удаляющемуся соратнику, но тот его уже не слышал, ибо бегал Лис быстро, а время и впрямь поджимало.

Рыцарь и монах-василианин в молчании глядели, как с мерным топотом уходит по дну Светлояр-озера могутная рать, как вдруг, точно повинуясь неслышимой команде, промчался следом в расступившуюся бездну дотоле спокойно пасшийся табун, как открываются ворота подводной цитадели, впуская долгожданных гостей…

Но тут, едва уступая по скорости перемещения в пространстве только что промчавшимся скакунам, к их наблюдательному пункту подлетел Лис с конфискованной серебряной посудиной. Лицо его сияло так, что, казалось, даже ночная тьма отступала под напором этого сияния.

— Ну, шо я говорил? Еще вчера чуть друг другу фэйсы не отретушировали за эту штуковину, а сегодня токо шо рыбу на ней не хряцали! Так сказать, сувенир на память о хорошем человеке и просто Великом князе Владимире, не побоюсь этого слова, Мономахе. — Он протянул блюдо Баренсу. — Шеф, посуда наша, закусь ваша!

— Это, по-твоему, посуда?! — возмутился лорд Джордж, пытаясь разглядеть вычеканенный сюжет при свете лисовских глаз. — Это, должно быть, волны посреди, кажется, человек, ему кто-то протягивает руку… Что у нас тут? Похоже, это крыло… Не понять!

В этот момент с блюдом что-то произошло. Оно точно осветилось изнутри, и на том месте, где только что красовался описываемый Баренсом рисунок, вдруг сама собой, так, будто была здесь всегда, образовалась голова, весьма похожая на человеческую, но почти лишенная губ и с круглыми, широко расставленными глазами навыкате. Очи неведомого существа смотрели пристально, и казалось, будто они источают желтоватый свет.

— Эт-то… — Лорд Баренс протянул руку, пытаясь дотронуться до красующейся на блюде головы. Еще мгновение…

Едва пальцы лорда Джорджа коснулись высокого, покрытого налипшими мокрыми черными волосами лба, как тут же раздался хлопок, будто кто-то очень быстро втянул в себя через соломинку содержимое большого стакана, и тут же лопнул.

— А… — Лис и Камдил поглядели друг на друга, ошарашенно хватая воздух ртом и разводя нелепо руками. — Где?

Ни головы, ни блюда, ни, что самое ужасное, Джорджа Баренса не было и в помине.

— Шо за хрень? — наконец выдавил сладкоголосый менестрель, осматривая место, на котором еще минуту назад находился смиренный монах-василианин.

— Ничего не понимаю, — под нос себе, оглядываясь, пробормотал Вальдар Камдил. — Что бы это могло быть?!

— Магия, что ль, какая? — предположил Сергей, ползая по траве в поисках хоть какого-то следа.

— Наверняка. Я пытаюсь вызвать Баренса по закрытой связи. Без малейшего успеха.

— Ни фига себе посудина! Шо ж теперь делать?

— Ты думаешь, у меня есть готовый ответ?

— Да ну, ничего я не думаю! Ты давай, мозгами шурупай — вон у тебя какая голова большая!

Вальдар Камдил молчал пару минут.

— Так, слушай внимательно. Если я в чем-то ошибаюсь — поправь. Никакой внятной причины у Мономаха идти к этому озеру не было.

— Ну, где-то как-то вроде, — кивнул Лис, — во всяком случае, о ней никто ничего не знал.

— Когда дружина наконец пришла сюда, начался весь этот тарарам с расступающейся водой и прочими радостями жизни.

— Ну? Не томи!

— Мне кажется, что голова, которую мы сейчас видели, удивительно похожа на голову одного из тех… Ну… назовем их жителями Китежа, которые появлялись рядом с челном Великого князя.

— Ты думаешь, это их проделки?

— Я не знаю, при чем здесь Майорано, но в целом думаю, что их. И еще, — добавил Вальдар Камдил, — мне кажется, что наш Федюня не просто так с перепугу туда поплыл. Он, не сомневаюсь, что-то знает.

— Ну, если он там знает, шо мы тут стоим? Вперед, вперед!

Михаил Аргир был опытным охотником. Он не любил дубовые леса, где под ногами то и дело норовила хрустнуть сухая ветка, предательски шуршали опавшие листья, а торчащие во все стороны сучья так и ждали мига в темноте воткнуться в глаз. Но здесь, почти у самого берега, высокого, обрывистого, поросшего кустарником, имелась песчаная тропка, судя по следам, кабанья.

Топотирит палатинов шел по ней чуть слышно, стараясь лишним шорохом не спугнуть ночную тишь. Опытный глаз охотника, а быть может, даже и не глаз, а выработанное с годами чутье выхватили у склонившегося над самым обрывом куста бузины нечто темное, почти бесформенное, но явно плотное.

Аргир остановился и очень тихо вытащил меч. От кустов вдруг послышалось негромкое бормотание, затем всхрап. «Часовой спит, — догадался ромей. — Конечно, вот они пришли к месту — самое время отдохнуть! Готов поспорить, сегодня в лагере все перепились. Вот и пробил час долгожданной мести!»

Он миновал спящего и, поправив на голове шлем-еловец, чуть наклонив голову, зашагал в сторону видневшихся вдалеке костров. Теперь скрываться не имело смысла. Наоборот, следовало идти уверенно и спокойно — кто в такой темноте разберет лицо. А так, витязь себе и витязь, мало ли что тут делает. До ветру ходил.

Оно, конечно, может, у часовых для опознания своих и чужих тайные слова имеются, но, с одной стороны, всякий рядовой знать их не обязан, а с другой — если суждено нынче кому-то из недостаточно упившихся русов встретиться с ним нос к носу, то, стало быть, судьба тому голову сложить. Ибо сама десница Господня направляет его руку, а сказано: «Мне отмщенье, и аз воздам».

Едва успел он подумать об этом, как из-за поворота быстрым шагом, почти бегом навстречу ему выскочил какой-то гридень в кольчуге, шлеме, с мечом у пояса, но без щита. Аргир чуть посторонился, пропуская мимо торопыгу. «На пост, должно быть, спешит», — подумалось ему. Он еще раз окинул взором пробежавшего мимо воина. «Но почему же без щита?» — вновь мелькнуло в мозгу топотирита палатинов. Точно поймав на себе заинтересованный взгляд, гридень попытался отвернуться и прибавить шаг, но было поздно.

— Майорано?!

— Клыки шайтана! — Капитан «Шершня» резко прыгнул вперед и повернулся, обнажая меч. Он видел в темноте как кошка и едва ли не в первое же мгновение опознал в громадине-витязе знатного ромея. Для этого достаточно было, даже не глядя в его лицо, посмотреть, как он ступает по земле.

— Ах ты, негодяй! — Аргир, на мгновение забыв об изменнице-севасте, бросился на проклятого капитана, едва не погубившего его в морской пучине.

Анджело Майорано вовсе не был трусом. Он прекрасно владел мечом, был весьма ловок и, невзирая на явное преимущество ромея в силе, наверняка мог бы оказаться довольно опасным противником даже столь опытному воину, как Аргир. Но он спешил, чертовски спешил. И вовсе не был намерен останавливаться ради того, чтобы скрестить клинки с невесть откуда взявшимся ромеем.

Зыркнув по сторонам, он стремительно отскочил, пропуская мимо первый удар, и припустил со всех ног, норовя свернуть с тропинки в кустарник, чтобы потеряться из виду неистового гиганта. Он бежал что есть сил, слыша за спиной почти явственно нечто вроде шипения: «Стой, трус! Я до тебя доберусь!»

Ну уж нет, останавливаться Анджело Майорано вовсе не собирался! Он мчал, пока едва не споткнулся о лежащее у куста бузины тело. «Мертв? Нет, сопит — жив. Вот и славно!» Майорано подхватил спящего часового под мышки и, не давая тому проснуться, спихнул в воду.

— А-а-а! — тут же заголосил он. — Салваторе миа! — И как можно тише отпрянул в тень соседнего куста.

Аргир был на этом месте ровно через мгновение. Он наклонился над кромкой берега, глядя, как, размахивая суматошно руками, пытается выплыть несчастный вояка.

— Как бы не так! — оскалил зубы в усмешке Аргир. — На дно ты мог пойти там, у Херсонеса. А здесь ты должен умереть от моей руки! — Он выхватил из-за голенища засапожный нож и прыгнул следом. Ему не впервой было плавать в доспехе, как, впрочем, и любому из палатинов. Это искусство, перенятое у северян-варангов, нередко позволяло им оказываться совсем не там, где ожидал их враг, переправляясь вплавь через реки едва ли не в полном вооружении.

«Нет, ну каков дурак! — глядя, как летит вниз в черную гладь озера яростный гигант, с довольной усмешкой констатировал Майорано. — Пожалуй, надо было ткнуть его мечом, пока он глядел в воду и доставал свой нож. Ну да ничего, и так сойдет. Хорошая получилась шутка. Однако надо спешить! Неровен час, погоня нагрянет». Он, было, повернулся, чтобы уйти, но вдруг внимание его привлек челн, сам собою пересекающий озеро. «А это еще что такое?» — пробормотал он, удивленно застывая на месте.

Король Англии в недоумении глядел на своего верного Фитц-Алана.

— Скажи, Фитц, это что же, ты такой ослоголовый болван, что решаешь сообщить мне сейчас подобную ерунду или же лягушатники французы нашли где-то толику ума, чтоб ее немедленно лишиться?

Фитц-Алан молча согнулся в поклоне, ему предстояло сообщить новость куда худшую, нежели та, что только сейчас он доложил своему господину. Однако тот был в ярости уже и от первого известия.

— Меня, покровителя церкви и защитника веры, какой-то выскочка аббат именует посланцем дьявола? Да он сам и до посланца не дорос! Он — дерьмо Вельзевула! Люциферова отрыжка! Да как он посмел?

Генрих Боклерк повернулся к столу, ища, что бы запустить в собеседника, но тот предусмотрительно скрылся за толстой колонной, поддерживающей арочный свод. Не найдя ничего достойного монаршьей длани — не кидаться же листами пергамента, заточенными перьями или, подобно школяру, полной чернильницей, — он смахнул все, что находилось на столешнице, и застучал по ней кулаками.

— Куда смотрит этот недоношенный римский шакал, которому мы посылаем десятую часть от доходов нашей церкви?! Почему его лакеи осмеливаются объявлять мне крестовый поход?

— Мой государь, — скосив глаза из-за колонны, проговорил Фитц-Алан, — это какие-то сумасшедшие. Там всего около дюжины рыцарей, аббат Бернар и толпа черни.

— Ты это уже говорил, мошенник! — хмуро огрызнулся Боклерк. — Ты уже сказал, что они прибыли на одном корабле, который сопровождало множество рыбачьих лодок и только что не бревен, на которых плыли какие-то нищие, желающие поживиться моим добром. Почему их не утопили?

— Видите ли, мой лорд, — вновь прячась от неласкового взгляда гневливого властителя, сокрушенно вздохнул королевский секретарь, — когда ваши корабли уже намеревались выйти из гавани, вдруг среди бела дня обрушилась старая башня. Говорят, ее построили еще при Эдуарде Исповеднике, и она была совсем ветхая.

— Дьявольщина! — выругался Боклерк. — И они, конечно же, сочли это дурным предзнаменованием!

— Каменные обломки загородили выход из гавани, — вздохнул Фитц-Алан, — но французы как раз сочли это добрым предзнаменованием.

— Проклятие! — рыкнул король. — Ну ничего! Сейчас я разделаюсь с этим недоноском Стефаном и отучу французов верить в предзнаменования! Отпиши коменданту Лондона: если хоть один француз появится на улицах столицы, я прикажу на каждой из них скормить псам по части его тела.

— Прости меня, Господи! — прошептал Фитц-Алан, обдумывая, как бы ему смягчить формулировку послания. — Ибо велики прегрешения мои.

— Ну что ты там спрятался, как крыса? Иди, подбирай свое добро, — уже чуть спокойнее добавил король.

— Повинуюсь, мой государь! — проговорил Фитц-Алан, появляясь из-за колонны, дабы поднять с пола разбросанные перья и заляпанные чернилами листы пергамента.

— Что там ты еще хотел сказать?

— Во дворе замка ждут две дюжины графов и баронов, кои испрашивают аудиенции у вас, мой государь.

— Чего им надо?

— Я не ведаю о том, — покривил душой королевский секретарь, — могу лишь сказать, что отряды сих господ стоят вкруг замка в ожидании возвращения сюзеренов.

— Вот оно как? — Генрих нахмурился, и в тоне его вновь послышалось плохо скрытое рычание. — Что ж, пусть войдут. А ты вели страже быть наготове и еще распорядись, что, когда эти господа очистят двор, пусть будут немедленно заперты ворота и заняты все посты на стенах.

— У нас мало людей для обороны замка, — чуть слышно, не поднимаясь с колен, вскользь напомнил Фитц-Алан.

— …И еще меньше ума! У некоторых его вообще не больше, чем в той чернильнице! — Он кивнул на пустую емкость, сиротливо лежащую на каменном полу. — Не забывай, остолоп, что речь идет о моих верных вассалах! Я не думаю с ними воевать! Главное, чтоб они не вздумали отчего-то воевать со мной. Ну что ты ухватился за эти чертовы перья? Крыльев из них ты себе не смастеришь! А потому шевели ногами, не заставляй лордов, а уж тем паче своего короля ждать!

— Спешу, мой государь! — подхватываясь на ноги, воскликнул Фитц-Алан и не медля бросился к выходу.

Едва он скрылся за дверью, король с натугой, точно под одеянием его таились железные вериги, дотащился до грубого табурета у стола и, рухнув на него, в изнеможении опустил голову в ладони.

— Господи, за что ты караешь меня, Отец Небесный? Пронеси мимо эту чашу! На тебя, Боже, уповаю! — Он закрыл глаза, но даже сквозь опущенные веки и сомкнутые пальцы видел жарко полыхающий в камине огонь. Или же то был не камин…

Тихий кашель прервал его уединенные размышления.

Они стояли перед своим королем. Две дюжины первейших графов и баронов. Две дюжины лиц, храбрых и непреклонных. Две дюжины испытанных воинов, составлявшие гордость королевского войска.

— Вы хотели видеть меня? — поднимаясь с места с юношеской легкостью, улыбнулся Генрих.

— Да, государь, — ответил граф Норфолк, должно быть, избранный остальными в качестве переговорщика.

— Что ж, вот и увидели. — Король подошел к грозному воину и обнял его за плечи. — Дружище, я тоже чертовски рад видеть моих старых и верных соратников! Надеюсь, вы пришли сказать, что отставшие хвосты уже наконец подтянулись и мы снова можем выступить в путь.

— Да, мой государь. Отставшие из-за дождей отряды уже в лагере. И мы, пожалуй, могли бы выступать к Уэльсу.

— Могли бы? Норфолк, ты сказал «могли бы»? Я не ослышался? Кто же мешает тебе и всем моим славным баронам повиноваться королевской воле?

— Мой государь, я пришел объявить о том, что срок, в течении которого мы по закону обязаны стоять под твоими знаменами, истек. И я, и мои собратья намерены теперь же отправляться в свои замки, дабы, как и предписывает обычай, верой и правдой служить тебе в наших землях, охраняя мир и покой в королевстве.

Король пронзил боевого товарища долгим тоскливым взглядом, точно чья-то безжалостная рука тащила из его сердца зазубренную, подобно гарпуну, занозу.

— Продолжай, Норфолк. Я слушаю тебя.

— Поход к границам Скоттии не принес ни славы, ни добычи. Мы уже вынуждены сократить выделяемое людям пропитание. И кто знает, не является ли валлийский след очередной уловкой принца Стефана. Мы слышали, войско французов высадилось…

— Не войско, так, шайка сумасшедших и бездельников, возомнивших себя крестоносцами.

— Мы не можем, подобно затравленной лисе, носиться из конца в конец Британии, подвергая разорению не только себя, но и все королевство.

— Что же ты предлагаешь, Норфолк?

— Если французы, — начал граф, — столь немногочисленны, вы без труда разобьете их силами рыцарей короны. Что же касается Уэльса, нам следует ждать, пока там не появится что-либо определенное.

— Тебя ли я слышу, дружище Норфолк? Ждать, пока… что-то определенное… Ты постарел! В прежние времена ты бы не стал говорить мне нелепости, граничащие с изменой.

— Я бы счел изменником себя и моих соратников, когда бы сейчас просил моего короля заплатить полновесным золотом за продолжение столь неосмотрительного похода в Уэльс. Я знаю, что казна пуста. Если не считать вашей короны, в ней — лишь долговые расписки.

— Да, ты прав, верный Норфолк. У меня осталась лишь корона. — Генрих Боклерк подошел к одной из узких бойниц, прорезавших каменную толщу башни, и выглянул во двор. Лучники у зубчатого крепостного парапета замерли со стрелами на тетивах в ожидании приказа. — Ты прав, Норфолк, как всегда, прав. Но! — Печальный глас короля внезапно окреп и зазвенел привычной сталью. — Корона все еще у меня. А потому будет так. Либо вы повинуетесь мне и я даю вам королевское слово, что вы получите и славу, и золото, и мое забвение нынешней вашей дурацкой выходки, и мы, обнявшись, как подобает верным друзьям, пойдем и задавим этого гаденыша, по Божьему недосмотру моего племянника. Либо… — Генрих Боклерк улыбнулся, — у каждого из вас по нескольку оруженосцев. И когда ваши головы будут красоваться на зубцах крепостной стены, я сделаю тех из них, кто продемонстрирует мне свою верность, баронами и графами вместо вас. Они еще не отбыли в этом году своей рыцарской службы.

— Ты не посмеешь сделать этого, Генрих, — нахмурился граф Норфолк.

— Дружище!.. Погляди-ка туда. И вы, господа, поглядите. — Он указал собравшимся на бойницу. — А теперь поглядите сюда. — Король хлопнул в ладоши, и толпа стражников вломилась в залу. — Я сделаю это, Норфолк. Ибо корона, как ты правильно заметил, все еще моя. И только Господь и я ведаем, как ею распорядиться!

Итак, — король отыскал взглядом висевшее на стене распятие, — те из вас, кто готов и далее следовать за мной, клянитесь на этом распятии Господу и мне в незыблемой верности. Остальным же в знак признания их прежних заслуг я дарую право назвать своих преемников. Но дабы не умножать и без того пролитой крови, прошу вас назвать тех, кто пойдет за мной. А теперь, господа благородные рыцари, поторопитесь сделать выбор. У нас мало времени.

— Клянусь, — после короткой паузы хрипло выдохнул граф Норфолк.

— Клянусь! Клянусь! Клянусь! — вторили ему прочие голоса.

— Ну вот и славно! — Генрих Боклерк расплылся в улыбке. — Я знал, что могу вам доверять. А теперь пусть трубачи сигналят команду «Сбор». Мы выступаем.

— Кажется, обошлось, — перекрестился стоявший за дверью Фитц-Алан. Он пропустил мимо хмурого как ноябрьское утро Норфолка, но и тот вынужден был прижаться к стене, дабы не столкнуться со взмыленным гонцом, несущимся вверх по винтовой лестнице замковой башни, точно заяц от борзой.

— Срочно! Срочно! К королю! — кричал посланец в полубессознательном состоянии. — Меня и так задержали в воротах! Срочно!

— Что такое? — Фитц-Алан поймал задыхающегося гонца, и тот бессильно обмяк у него на руках.

— Я скакал трое суток, — выдавил он почти без сил, — свеи и русы высадились в Йорке. Много! Больше тысячи кораблей.

В своей долгой жизни Анджело Майорано повидал всякое. Он видел, как люди ездят на огромных серых тварях с кривыми клыками, как у вепря, но только куда больше, и змеей вместо носа. Видел летучие копья, испускающие пламень и пронзающие коня вместе со всадником за добрую сотню шагов…

Но такого, как сейчас, ему не доводилось ни видеть, ни слышать. Мстислав во главе дружины под развевающимся стягом уходил невесть куда в расступившиеся воды столь уверенно и спокойно, будто всякий день ходил этакой необычной дорогой.

— Что ж происходит-то? — под нос себе бормотал капитан «Шершня», вглядываясь в освещенную неведомым подводным сиянием даль. — Это ж как же такое быть только может? Ба! А вот это, кажется, и сама госпожа Никотея за Мстиславом отправилась! Точно она, кому же еще… вон и персиянка при ней. И, кажется, граф с менестрелем…

— Ну вот и все! — послышался за спиной Мултазим Иблиса насмешливый голос Симеона Гавраса, и в бармицу шлема уперлось острие меча.

Майорано, отпрянув, развернулся. Сопротивление было бессмысленно. За спиной турмарха ясно вырисовывались силуэты одоспешенных херсонитов. Позади же дона Анджело был лишь обрыв, хотя и довольно высокий.

— Положите оружие, и я пощажу вам жизнь.

Майорано невольно усмехнулся. Среди всех пород врагов Симеон Гаврас принадлежал к самой им любимой, отчего-то вдруг вбившей себе в голову, что благородству есть место на войне.

— О да, конечно, достойный господин! — Анджело Майорано изысканно поклонился и протянул свое оружие рукоятью вперед. — Отчего вы решили, что я намерен сражаться с вами? Все, что я должен был сделать, уже сделано. Теперь, мой господин, самое время возвращаться домой.

— Не пытайся меня обмануть, негодяй. Ты — хитрая бестия, но меня тебе вокруг пальца не обвести.

— И в мыслях не было ничего подобного! Взгляните туда! — Анджело Майорано указал рукой в сторону расступившихся вод озера, куда неспешным шагом направлялись возы Мстиславова обоза. — Да вы не бойтесь, я не убегу. Мне здесь некуда бежать. Разве что последовать за вашим старым приятелем Аргиром.

— Что?!

— Пока вы там ловили меня, достойный сеньор Гаврас, мы с Михаилом Аргиром сошлись тут в последней для него схватке.

— Ты врешь, наглец!

— Ну зачем вы так? Поглядите сами — здесь мы боролись, а вон следы на песке. Кто еще мог оставить вмятины такой величины? Он рухнул в воду.

— Наглец! Я знаю Аргира уже несколько лет. Он умеет плавать в доспехе.

— Возможно. Но сегодня с водой в этом озере происходит что-то очень непонятное. Да вы смотрите, смотрите! Гляньте туда!

Спутники турмарха, повинуясь его приказу, обступили пленника. Симеон перевел взгляд, но было уже поздно. Последний воз прокатился дорогой в бездну, даже походная молельня с обгорелой крышей последовала тем же путем, и на глазах у Симеона Гавраса волны сошлись, будто и не бывало здесь иного пути, кроме как по глади вод.

— Теперь сеньор Гаврас верит моим словам?

— Тот обманется, кто тебе поверит!

— О, святой Эржен, проясняющий мысли безумцев! Пошли толику здравого смысла сему достойному воину! — Венецианец демонстративно воздел руки к небу. — Сеньор Гаврас! Я повторяю вам то, что пытался сказать там, на берегу Днепра. Я представляю здесь Бюро Варваров. Вы же знаете, что такое Бюро Варваров.

— Ты лжец! Ты искал моей гибели.

— Что за бред? Если бы я искал вашей гибели, я заколол бы вас спящим еще по дороге в столицу русов, когда вы еще ни сном ни духом не подозревали обо мне. Говорю вам, я послан убить Мстислава, если он паче чаяния пожелает идти войной на Константинополь. Теперь достоверно известно, что князь не пойдет войной на Константинов град. Бес его знает, что увлекло их всех под воду, но поверьте мне, старому морскому волку, оттуда обратного пути нет.

А потому умоляю вас, нам следует скорейшим образом возвращаться в Херсонес. Мне велели вернуть вас еще там, в Киеве. Отец крайне недоволен вашим отъездом. Если бы все сложилось так, как я задумал там, у Борисфеновых круч, вас бы просто-напросто сопроводили с эскортом на родину, как возмутителя спокойствия в столице русов. И вы бы никоим образом не отправились в этот дурацкий поход.

Нынче, славнейший турмарх, нам следует уносить ноги подобру-поздорову еще быстрее, нежели там, в Киеве. Ибо сейчас в озере — Великий князь Владимир и его сын Мстислав. Святослав же с его людьми отчего-то остался на берегу. Когда поутру они проснутся, наверняка захотят узнать, куда пропали их родные и соплеменники. У русов на подобные вопросы один ответ: измена и вероломство. А кому здесь выгодно исчезновение государя русов и его наследника?

Симеон нахмурился.

— То-то же, — усмехнулся Майорано. — У нас есть время до утра, чтобы скрыться. Не следует его терять.

— Тогда они и подавно заподозрят нас в измене.

— Ничуть. Мы исчезнем, как и многие другие. Кто узнает, куда мы подевались?

— И все же я тебе не верю.

— Ну что ж. Есть два пути. Либо я, как посланец Бюро Варваров, доставлю вас к жаждущему встречи отцу, либо вы, когда мои слова не убедили сеньора, можете доставить пленника катаскопоям, чтобы услышать подтверждение того, что я вам нынче рассказал. Решайте!

— Надо предупредить Никотею.

— Не стоит, — мотнул головой Майорано. — Она тоже там.

— Что?!

— Я видел, как она уходила под воду вслед за Мстиславом. О, Святой Эржен!..

Не дослушав его, Симеон Гаврас сорвался с места и что есть силы помчал обратно в лагерь.

— Ну что вы застыли? — тут же перехватывая инициативу, взревел Анджело Майорано, обращаясь к оторопевшим стражам. — Я не собираюсь убегать, мне нужно в Херсонес. Скорее за ним! Он же утопится!

Они нашли Симеона Гавраса сидящим на берегу, обхватив колени, в отчаянии глядящим на озеро, чуть светлеющее в предвкушении восхода солнца. Вода стекала с него ручьем, образуя лужу, быстро впитывающуюся в песок. По всему было видно, что он нырял, и не раз. Турмарх сидел, бессмысленно глядя перед собой и, кажется, не замечая приближения Анджело и воинов своего эскорта.

— Ну, давайте же, не медлите! — скомандовал Майорано. — Вы же видите, он не в себе! Следует уходить как можно скорее — берите его под руки, и вперед!