Книга: Лицо отмщения
Назад: Глава 20
Дальше: Глава 22

Глава 21

Манера не оставлять следов — сама по себе отчетливый след.
Эркюль Пуаро
В то утро комендант прибрежной крепости Шеллборо был потревожен нежданным гостем, появившимся чуть свет у ворот цитадели. Судя по дорогой одежде и еще более дорогому коню, на котором восседал приезжий, это был человек если и не знатный, то весьма состоятельный. За незваным гостем следовала небольшая свита — трое слуг и переводчик.
— Мой господин — Юрген фон Гау! — церемонно представил вновь прибывшего знаток иноземной речи. — Фортификатор.
Непонятное слово произвело на коменданта впечатление глубокое, но, увы, неосмысленное. Правда, он уловил в нем корень «форт», то есть крепость, но что должен был сделать с находящимися под его рукой укреплениями этот надменный иноземец, для коменданта так и осталось загадкой.
Видя замешательство старого вояки, чужестранец, лениво осматривавший окна комендантского дома, надвратную башню и прилегавшие к ней стены, достал из покрытого сафьяном футляра свиток с подвешенной к нему королевской печатью на красном воске и развернул его перед верным защитником крепости. Вид множества букв, а уж тем паче конного изображения государя на печати окончательно убедил ревностного стража морской границы, что перед ним — важная персона, облеченная ежели не властью, то, во всяком случае, доверием монарха.
— Ваш король Генрих, — пустился в объяснения Юрген фон Гау, — год назад попросил императора, своего зятя, чтобы он прислал ему меня, дабы я своими повсеместно известными познаниями в фортификации и полиаркетике помог вашему государю обезопасить побережье от высадки французов. Король велел мне определить места для возведения новых крепостей и наблюдательных постов, вам же предписано всемерно мне содействовать, выделять людей для сопровождения, провиант, фураж. — Гость сделал неопределенный жест рукой. — Вы, конечно же, понимаете…
— О да! — не совсем четко представляя, в чем еще может заключаться помощь, закивал комендант. — Все, что в моих силах!
— Вот и прекрасно! — кивнул в ответ фортификатор, и толмач тут же перевел его слова. — Надеюсь, у вас найдется время проехать со мной сейчас вдоль берега, ибо кто лучше вас может знать все опасные места побережья, а также бухты, удобные для корабельной стоянки.
— О, с радостью! — расплылся в улыбке правитель Шеллборо, довольный тем, что просьба, вернее, пожелание королевского фортификатора не содержит каких-либо экстраординарных требований.
— Но, быть может, сначала пожелаете отдохнуть с дороги?
— Ну конечно! — оживился приезжий. — Какой может быть разговор?!
Чтобы там ни имел в виду мастер крепостных дел, разговор за столом получился довольно оживленным.
— Что ж это такое? — призывая в свидетели то ли потолочные балки, то ли голубей, топочущих по крыше, всплескивал руками фон Гау. — Из чего вы здесь на острове варите свой бир? Из бузины, что ли?
— Из бузины, — хмурился комендант, — только это не бир, а эль.
— Ну конечно, если сварить бир невесть из чего да вдобавок его нагреть, только и остается придумать ему название позаковыристей! «Эль». — Фортификатор прокатил слово по языку. — Будто хотели что-то сказать, да так и не решились.
— Да что ж вы такое говорите? — возмутился комендант. — Прекрасный бузинный эль, из темных ягод. Когда желаете, могут подать из светлых. Или вот травяной из восковника, или кровохлебки…
— О, нет, этого не надо! — Заезжий мастер выставил перед собой руки. — А вот ежели бы вместо сыра мне подали айсбайн, знаете, рулька свиная фунтов, этак, на два с половиной-три, отварная, слегка поджаренная, до корочки. М-м, вот за это бы я дорого сейчас дал! А то сыр… — Фортификатор почувствовал под столом ощутимый пинок и задумчиво уставился на переводчика. В обеденной зале повисла неловкая пауза, вполне достаточная, чтобы уже начавший подниматься с места побагровевший комендант вспомнил о долге гостеприимства и о королевской печати на красном воске.
— А… но к делу, — вновь заговорил гость. — Вот скажите, почтеннейший господин комендант, последние недели, может, даже дни, не видно было поблизости Шеллборо чужих кораблей? Может быть, что-нибудь странное, необычное?..
— Да, вроде, нет, — отходя от пережитого, неохотно выдавил хозяин.
— Может, кто вынюхивал, где в округе можно взять коней или высадить отряд?
— Ничего такого не докладывали.
— Не докладывали… — повторил фон Гау, почесывая лоб, и переводчик тут же донес до коменданта суть произнесенного.
— А вот, сказывают, в Портленде, то есть не в самом Портленде, а на отмели, что близ него, недавно бо-ольшой корабль разбился. И вроде бы не сразу на дно пошел, ночью сел на мель, а поутру, да что там поутру, почитай, до полудня, палуба над водой торчала. Груз на корабле богатый был, местные рыбаки, как люди говорят, такого отродясь не видали. А вот экипажа, окромя мертвецов, на судне не оказалось.
— Быть может, они спаслись вплавь или на обломках.
— Быть может, — пожал плечами окончательно успокоившийся хозяин, — но в Портленде никто не объявлялся. А я вот что думаю. В тех краях, — комендант понизил голос, — обитает морское чудище Кракемар. От его взгляда на людей великий ужас нападает. Вот и этот корабль, по всему видать, Кракемара встретил. Иные на нем с перепугу сразу околели, а прочие, ума лишившись, за борт сиганули, и все потопли.
— Да… — протянул гость, — дивная история.
Он пробормотал себе под нос: «Дай-то бог, что за борт все же не сигали…»
— Ну что ж, господин комендант, поедем, осмотрим побережье?
Прогулка по берегу была продолжительной, но довольно бессодержательной. Порой господин фортификатор спешивался и вымерял что-то шагами, влезал на прибрежные утесы, строил хитроумные комбинации из пальцев, глядя то на линию горизонта, то на солнце и что-то демонстративно подсчитывая в уме. Комендант и несколько сопровождавших его всадников были весьма заинтригованы действиями и многозначительными хмыканьями гостя, но вдаваться в расспросы не решались, сознавая, что планы будущих укреплений — дело секретное, и если уж будет им дозволено что-то узнать, то в свой час они узнают об этом непременно.
По возвращении господину фон Гау и его свите был предоставлен ночлег в комендантском доме, и, пожелав гостям добрых снов, страж Шеллборо удалился в свои апартаменты, велев слугам не беспокоить приезжих до рассвета. Когда в доме все улеглись и только мышиная возня нарушала объявшую цитадель тишину, многомудрый фортификатор вызвал в опочивальню слуг и усадил их в круг.
— Ну, что вы можете мне сообщить?
— Ничего, — покачал головой первый. — Я разговаривал со стражниками и с поселянами, доставившими в город пиво и снедь. В округе все тихо.
— Хорошо, — кивнул чужестранец. — Что у тебя? — Он повернулся ко второму.
— Тоже немного, — развел руками слуга. — Мне довелось услышать беседу в таверне. Спорили два купца. Один твердил, что валлийцы решили ни с того ни с сего примкнуть к войску нашего короля для похода на скоттов. Другой готов был держать пари, что никакие валлийцы никуда не пойдут, поскольку в ближайшие дни дочь тамошнего принца выходит замуж и у них сейчас приготовления к свадьбе идут полным ходом. А после свадьбы — когда еще празднество окончится да головы прояснятся.
— Занятная весть. И за кого выходит замуж принцесса?
— А вот этого купец-то как раз и не знал.
— Очень интересно. Свадьба с неведомым женихом. Это что-то новенькое! Быть может, здесь есть некий странный обычай, вроде того, что дочь принца выходит замуж за духа какой-нибудь местной горы или озера?
— Озера в Уэльсе и впрямь диковинные, не говоря уже о холмах, но обычая такого нет.
— Понятно. Вернее, абсолютно непонятно, ну да ладно. У тебя что нового? — обратился строитель крепостных стен и башен к третьему слуге.
— Да вот, слух тут ходит, какие-то разбойники объявились.
— Здесь поблизости?
— Нет. Неподалеку от Портленда. Ужасная банда. Они выбирают небольшие поселения, убивают людей, забирают скот, провизию… Три манора уже выжгли дотла.
— Вот как? А скажи, — фон Гау обернулся к переводчику, еще недавно торговавшему в таком же небольшом городке в устье Темзы привозной фламандской шерстью и объехавшему с товаром Британию из конца в конец, — есть ли дорога из Портленда в Уэльс?
— Конечно. Прямо от Портленда к Бристольскому заливу. Там леса и пустоши, путь довольно унылый, городов нет. Так, небольшие селения.
— А эти три, — он вновь глянул на давешнего слугу, — как они называются?
— Тош, Вайтерли и Кименг, — завороженно глядя на хозяина, пробормотал тот.
— Эти самые Тош, Вайтерли и Кименг далеко ли расположены от дороги к Бристольскому заливу?
— Как раз по пути!
— Вот, значит, как. — Фортификатор запустил пятерню в свои густые волосы, точно гребнем прочесывая их ото лба к макушке. — Ну, стало быть, сыскался, друзья мои, следок принца Стефана! Да, черт возьми, сыскался, не будь я Гринрой!
* * *
Брат Россаль помедлил у порога, не решаясь потревожить благочестивые размышления настоятеля Клервоской обители. Даже для сурового устава монастыря время было чересчур позднее, и хотя шептались, что Бернар во всякий час не смыкает глаз и бодрствует от восхода до восхода, лишь крайняя необходимость могла заставить смиренных братьев потревожить сейчас отца-настоятеля. Но прибывшее известие по указанию самого Бернара как раз и относилось к особо важным. Брат Россаль поднял руку, чтобы постучать, когда услышал из-за двери:
— Входи же скорее, любезный брат! Что так долго медлишь?
Россаль удивленно воззрился на плотно сбитую дверь, в щели которой и солнечный луч не смог бы втиснуть свое жало. Как и всякий монах в обители, он двигался тихо, дабы шагами не отвлекать братию от молитв, пения псалмов и иных богоугодных занятий. Но задумываться, что и откуда знает отец-настоятель, с некоторого времени не стоило труда. Брат Россаль приоткрыл дверь ровно настолько, чтобы в келью могла проскользнуть его сухопарая, изможденная постом оболочка души, и тут же невольно опустил глаза, встретившись с пылающим взглядом аббата.
— Говори же, — заторопил его Бернар. — Брат Гондемар прислал голубя?
— Да, — смущенно подтвердил монах. — Но… откуда вам сие известно?
— Мне было видение. Ангел Господень снизошел к моим мольбам и поведал, что наш посланец уже у цели.
— Брат Гондемар сообщает о том же, ваше преподобие!
— Еще бы! — Бернар ликующе воздел персты. — Когда Господь посылает нам знак милости своей, разве могут смертные помешать свершиться воле его? Как можем мы ныне видеть, посланец наш и впрямь достойный рыцарь, силою Божьего Креста одолевающий все трудности долгого и опасного пути. Теперь же его меч должен прийти на помощь Кресту Господню.
— Но он один против целого сонмища врагов истинной веры.
— Когда будет на то Господня воля, расточатся врази пред клинком его, как бежали они пред мечом огненным архангела Михаила. И поразит он великое множество врагов во славу Божью, — с жаром, скороговоркой выдохнул Бернар, глядя на брата Россаля горящими, точно свет маяка во тьме, глазами.
— Но ведь… — монах замялся, — в тех землях тоже обитают христиане.
— Что ты такое говоришь, брат мой? Они схизматики, они хуже неверных! Ибо неверный, упорствуя в своих заблуждениях, не ведает света истинной веры, эти же, извратив Божье слово, подвергают истину поруганию и потому достойны гибели. И пусть это будет кровь, реки крови, но так истина отмоется от скверны!
Помнишь, как сказано у Блаженного Августина? «Когда воин убивает врага, как судья или палач, которые обрекают на казнь преступника, я не считаю это грехом, ибо, поступая так, они исполняют закон».
Я же скажу тебе больше о воине христовом. Когда он предает смерти злодея, это не убийство человека, а дерзну сказать, искоренение зла. Он мстит за Христа тем, кто творит зло, он защищает христиан. Если он сам падет в бою, то не погибнет, а достигнет своей цели. Ведь он несет смерть во благо Христа, а принимает ее — во имя блага собственного.
Слова настоятеля звенели набатной бронзой, повергая в трепет смиренного монаха, опешившего от неожиданного яростного натиска.
— Что же сообщает нам сей достойный муж? — помолчав мгновение, спросил Бернар.
— По утверждению брата Гондемара, он поведал о вещах, более чем странных. По его словам выходит, что рутены намерены в ближайшее время напасть на Британию.
— Вот оно что? Прежде сии земли не вызывали у них сколь-нибудь заметного интереса.
— Вот и я говорю о том же.
— О чем же это свидетельствует?
— О чем?
Бернар досадливо поморщился.
— О том, что рутены действуют по слову, перечить коему не в силах даже эти возомнившие себя христианами варвары. Я уверен, что голова святого Иоанна, это величайшее сокровище веры, ведет их за море с неведомой, но благой целью. — Аббат вдруг замолчал. — А впрочем, отчего же неведомой? Я слышу, как она будто бы речет нам, требуя свершить подвиг, требуя идти в бриттские земли, дабы покарать нечестивцев и обрести утерянный светоч христианского мира.
— Так… что же следует отписать рыцарю? — с трудом выдавил брат Гондемар.
— Пусть сердце его наполнится жаром христианской веры, но ум остается хладным. Пусть вызнает, где скрывают рутены усекновенную главу Предтечи. Пусть действует смело и без колебаний — Господь простер над ним свою длань.

 

Треск ломающихся веток спугнул ночную птаху, заставив ее в ужасе замолкнуть.
— Убийца! — кричал Анджело Майорано, выхватывая из ножен меч.
Симеон Гаврас наработанным движением повернулся на пятках, принимая широкую стойку и готовясь отразить удар.
— Досточтимый господин Майорано! — раздался за спиной капитана «Шершня» чуть насмешливый голос Камдила. — Не надо так спешить! Вы уже всюду успели.
Вряд ли нашелся бы в Европе исповедник, который решился бы отпустить грехи Мултазим Иблису. Но в одном его точно нельзя было упрекнуть. Он вовсе не был трусом. Мгновенно сообразив, что устроенная им засада обернулась западней для него самого, Анджело Майорано зайцем скакнул в сторону и прижался спиной к толстому, в три обхвата дубу, надеясь таким образом защитить тыл. И в тот же миг длинная, в ярд, стрела, сбив кору за шиворот венецианцу, вонзилась в дерево, чуть-чуть не срезав прядь его волос.
— Бросьте оружие, дон Анджело. Если вы думаете, что Лис промахнулся, то лучше вам избавиться от этого заблуждения до того, как вы поймете, насколько оно пагубно.
— Что происходит? — возмутился наконец обретший дар речи Симеон Гаврас. — Объясните…
— Снимите накидку с дамы, — не сводя глаз с Майорано, кинул рыцарь. — Она такая же Никотея, как я — патриарх Константинопольский.
— Проклятие! — тихо выругался турмарх, поворачивая к себе несчастную бесчувственную девицу.
— О! А это что?
Анджело Майорано скрипнул зубами, вскользь глянул на Гавраса, рассматривающего поднятую с земли изукрашенную каменьями гривну, и сделал почти неуловимое движение вдоль ствола, точно перекатываясь на месте. В тот же миг еще одна стрела вонзилась у его щеки.
— Анджело, без глупостей! Мой друг видит в темноте как кошка, но сейчас и он может не рассчитать прицел. Бросайте меч на землю!
— А смысл? — оскалился капитан «Шершня». — Я сдохну либо сражаясь против вас двоих, либо получу стрелу от вашего чертова дружка. Так уж лучше я отдам концы с мечом в руках.
— Смысл прост, — поморщился Вальтарэ Камдель, — вы говорите, кто и зачем нанял вас, и живете дальше или же остаетесь лежать здесь — по вашему выбору.
— Нет! — взорвался Гаврас. — Этот проклятый фряжский недоносок желал моей смерти, отчего же я должен щадить его?
Глаза Мултазим Иблиса блеснули невольной радостью. Перебранка в стане врагов давала ему пусть крошечный, но шанс.
— Бюро Варваров! — резко выкрикнул он.
— Але, капитан, у нас гости! — послышался на канале связи встревоженный голос Лиса. — Полторы дюжины рыл в броне, буквально как жар горя. Ни дать, ни взять ночной дозор. Блин! Шуметь меньше надо было. Щас нам устроят «Всем выйти из сумрака»!

 

Безответные овцы с кроткой печалью глядели на раззадоренных кровью чужаков, и с жалобным блеяньем падали одна за другой под кинжалами, бьющими без промаха.
— Грузи! — слышалось поодаль. — Да как ты берешь? Давай за ноги! Давай, раз, два…
Стефан Блуаский глядел на творимое вокруг побоище задумчиво, точно не видя происходящего.
— Прикажете зажигать, милорд? — Один из всадников свиты графа вопросительно поглядел на господина.
— Да, — кивнул, едва выходя из оцепенения, внук Завоевателя. — Бросайте факелы в окна.
Вопрошавший махнул рукой, и над крышами скотного двора и амбара взвились языки пламени, спеша упрятать среди обугленных головешек следы убийства.
— Господь не простит вам этих смертей, — тихо, но твердо проговорила вдовствующая императрица Матильда.
— Вот и посмотрим. — Стефан Блуаский метнул на пленницу насмешливый взгляд. — Не ты ли еще вчера утверждала, что именно Господь послал навстречу кораблю этого перекормленного угря?
— Так оно и есть. Твои прегрешения, Стефан, взывают об отмщении.
— Ты уже могла отмстить, но не сделала этого, стало быть, именно Господь удержал твою руку. Подумай сама, моя дорогая кузина, ведь не дьявол же, в самом деле?! — Принц иронично поклонился «спасительнице». — Когда б не Кракемар, будь он неладен, которому вдруг пришла в голову мысль полюбоваться на нас, мы бы уже подплывали к Уэльсу. И все эти деревенщины с их жалким скарбом жили бы себе до самой смерти. Но так не произошло. Стало быть, это не было угодно Господу. Уж не знаю, зачем ему понадобилось избирать меня своим орудием для расправы с этим сбродом, но сути дела это не меняет.
— Ты богохульствуешь, Стефан.
— Я богохульствую? — неподдельно возмутился граф Блуаский. — Дорогая кузина! Ты бы послушала речи своего отца! Вот кто богохульник, так богохульник! Кстати, готов держать пари, что, случись добрейшему королю Генриху бежать через полстраны, поджав хвост, точно заяц от борзой, твой батюшка поступал бы точно так же. Уж я-то его знаю.
— Но это делаешь ты, а не он.
— Пустое! Сегодня я, завтра он. Это мало что меняет, — отмахнулся ее собеседник. — Я бы с интересом поглядел, как бы действовала ты сама на моем месте.
— Я бы не оказалась на нем.
— Слова, слова. — Принц Стефан оскалился. — Впрочем, ты, возможно, и вправду ни на что такое не способна. Зачем тебе корона, Матильда? Зачем тебе свобода? Сиди в монастыре, вышивай гобелены. Ты даже мне, ужасному грешнику, не смогла перерезать горло. Куда тебе править? Отрекись от мира, этот крест не для тебя.
— Я сожалею, что не сделала того, о чем ты столько говоришь, — глядя, как пламя костра пожирает дочиста ограбленные строения манора, с надменной гордостью произнесла дочь Генриха Боклерка.
— Вот и сожалей. На это занятие у тебя еще будет много времени. — Он хлопнул в ладоши. — Где там этот храбрец?
Для подручных графа Блуаского не было нужды растолковывать, о ком идет речь. С отменной резвостью они бросились куда-то за дом и приволокли верзилу с широченной грудной клеткой и массивными бицепсами. На шею пленника была надета петля, руки покрывали глубокие порезы, из которых обильно сочилась кровь.
— Как тебя звать? — обратился к нему принц.
— Джек.
— Джек, — повторил Стефан Блуаский, — хорошее имя. Ты смельчак, Джек! Не каждый бы решился броситься в одиночку против десятка воинов. Когда б с копьем и мечом ты управлялся так же ловко, как с вилами, цены бы тебе не было.
— Мне хватало вил.
— Видишь, не хватило, — усмехнулся Стефан Блуаский.
— Настанет день, когда вам не хватит и всех мечей Англии.
Потомок Вильгельма Нормандского звонко расхохотался, аплодируя резкой фразе связанного накрепко собеседника.
— Смельчак! Люблю смельчаков. — Граф спешился и, подойдя к пленнику, водрузил ему руку на плечо. — Тут вот какое дело, Джек. Встреться мы в иное время в ином месте, я бы с радостью взял тебя под свое знамя. Из тебя бы вышел славный воин.
— Мне не нравится убивать людей.
— Знаешь, скажу тебе честно, мне тоже, — вздохнул племянник Генриха Боклерка. — Но что делать, Господь не оставил нам иного пути. Конечно, если не идти в монахи. Да и то… Но убивать я не люблю. И все же мне придется это сделать, ибо другого выбора нет. Но гордись, храбрец, ты умираешь не в петле, не от презренной старости. Ты примешь смерть от руки английского принца.
С этими словами Стефан Блуаский выхватил кинжал, висевший у него на поясе, и, не говоря ни слова более, вонзил его крестьянину в горло.
— Так ты уже никому ничего не скажешь. Вот что такое власть, моя дорогая кузина. — Принц развел руками. — Вот на что приходится идти.
— Мерзость, — коротко выдохнула Матильда.
— Быть может так, милая сестрица. Но овце никогда не править волчьей стаей. Все! — Он снова хлопнул в ладоши. — Заканчивайте погрузку и уходим. — Стефан провел ладонью по лицу, будто пытаясь стереть с него накатывающую усталость. — Проклятие! Мы слишком медленно бежим. Если среди тех, кто остался здесь, на юге, найдется хоть один умник, который потрудится глянуть, как расположены места пожаров, он без труда догонит нас. Стоило бы уйти в сторону и проследить, увязалась ли за нами уже погоня или еще нет. Но время, время поджимает. Мы не можем петлять и путать след. Дорогой мой тесть весьма обидится, если я опоздаю к свадьбе. Сделаем вот что. — Стефан Блуаский повернулся к ожидающим приказа воинам. — Ты и ты возьмите по пять всадников, вы движетесь налево, вы — направо. Жгите все, что встретите. Если след нельзя спрятать, его нужно размазать. Если Господь на моей стороне, я буду ждать вас в Бристоле.

 

Владимир Мономах исподлобья глядел на приведенного к нему иноземца. Когда чуть свет ему доложили, что глубоко заполночь дворцовая стража нашла в лесу близ Выдубечского монастыря всю троицу благородных господ, прибывших с севастой, готовых устроить друг меж другом смертоубийство, Великий князь только что дара речи не лишился от удивления. Когда же командир разъезда ночной стражи к тому добавил, что один из розбышак в голос крикнул про, не к ночи помянуто будет, зловещее Бюро Варваров, люди коего в чужих землях шныряют, точно крысы подвальные, да все вынюхивают, выглядывают, самое, что ни на есть сокровенное вызнают, тут Мономаху и совсем худо сделалось.
Опознать крикуна было делом плевым, и вот теперь тот стоял пред государем русов, вперив в него немигающий, холодный, точно ледяная сосулька, взгляд.
— Ну что? — обернулся Мономах к толмачу. — Переведи ему, что коли сознается, да все как есть, до крупицы изложит, то пощажу я его и смертью лютой казнить не буду. А ежели нет, на кол посажу, иным татям на устрашение.
— Казнить и миловать — воля ваша, — не сводя жесткого взгляда с Великого князя, проговорил Анджело Майорано. — Мне себя корить не в чем. Те вины, что на мне есть, выложу без утайки. А чего не было — на себя не приму.
Переводчик в одеянии монаха-василианина бойко превратил звучную итальянскую речь в русскую, стараясь, по возможности, сохранить интонации сказанного.
— Какой хороший мальчик! — раздалось у него в голове. — Видать, уже объяснили, шо чистосердечное признание смягчает кожу спины и препятствует образованию рубцов и шрамов.
— Вас интересует, отчего я кричал: «Бюро Варваров»? Могу сказать. Да оттого, что в этом самом Бюро меня принудили согласие дать, что ежели вдруг сын ваш Мстислав, оженившись, прелестным напевам женки своей угождать не станет и василевсу Иоанну не покорится, то этак тихонечко его порешить.
— Разумеешь ли ты, что говоришь? — процедил Мономах. Вдыхаемый им воздух начал казаться князю до невозможности густым, и грудь тяжело вздымалась при каждом вдохе.
— Отчего же нет? Ясное дело, разумею. Сами посудите, — как ни в чем не бывало продолжал Майорано, — я ведь не ромей, родился в той самой земле, где Ромул брата своего прирезал. Долгие годы на море разбойничал. И за Магомета, и за Христа кровь проливал, по большей мере чужую, но и своей немало. Не так давно бросить решил, купил себе корабль, начал товары возить, паломников в Святую землю…
И вот ни с того ни с сего в Херсонесе меня хватают, припоминают старые грехи и говорят: «Когда сослужишь нам службу, и корабль тебе вернем, и наградим. А нет — то живьем в стену замуруем». Выбор невелик. Ну да я убивать-то сына вашего не желал, мне бы от соглядатаев избавиться было.
— О ком речь держишь?
— Ну, так понятное дело. О Вальдарио Камдиле и спутнике его. Их ведь там, в Херсонесе, тоже в каменный мешок кинули, а потом вдруг глянь — они в свите у госпожи севасты оказались.
— По твоим словам, они тоже Бюро Варваров подкуплены?
— Ну, подкуплены или иным каким средством принуждены — того я не скажу, врать не буду. А только замешать их в это дело у Бюро Варваров прямой резон имеется. Что я, что дон Вальдарио — фрязины, он так и вовсе сицилийского короля родич. Дружок его вообще невесть из какой земли. Одно ясно — не ромей. Не скажу, на вас ли они охотились или на второго вашего сына. Но только когда бы случилось смертоубийство, то вышло бы, что ромеи с их василевсом ни при чем. Это ж фрязины злоумышляли.
— Стало быть, и ты, и содруги твои на семью мою ножи точили?
— Когда б я точил, то уже бы в ход пустил, он у меня завсегда острый. А я бежать хотел. Нашел себе здесь полюбовницу, чтоб у нее по перву делу укрыться, а они меня выследили. А тут еще и турмарх этот.
— С ним-то что? — резко осведомился Великий князь.
— С ним-то ничего, я ж, когда кричал, как раз у него заступничества искал. Да вот в чем беда-то, турмарх этот Никотеи полюбовник. Право сказать, так он ее обожает, что стоит ей на кого глянуть, так он сразу того и убить готов. А севаста, как на грех, в последние дни на него и не взглянет, а меня привечает. Я ей разные истории о далеких землях сказывал, ну и всякое такое. А Гаврасу почудилось, что она его на меня сменяла. Ну, он и взъярился. И меня, и ее жизни лишить хотел.
— Не, ну как, сволочь, излагает, — возмутился Лис на канале закрытой связи, — и хоть бы глазом моргнул! Вот те и «не вывернется»!
— …Девицу вон как оглушил — чуть жива осталась.
— А она говорит, будто ты ее.
— Так он же из кустов со спины выскочил, меч наголо. Я к дереву отпрянул, а он подружку мою по затылку — хрясь! Она и понять-то ничего не успела.
— А гривна, севасте дареная, в том месте откуда взялась?
— Ума не приложу! Да я так и не видел ее вовсе. Нечто и впрямь там оказалась? Эк оно все заковыристо!
Владимир Мономах кинул на собеседника недовольный взгляд. Тот казался утомленным, но вовсе даже не встревоженным. Будто все, что донимало Мултазим Иблиса в эту минуту — бессонная ночь. Он видел, как багровеет лицо Великого князя при его словах, и чем дальше, тем больше. Увиденное несказанно радовало Анджело Майорано. Теперь он мог достойно расквитаться с обидчиками за пережитое сегодня ночью.
— Если государь пожелает, — опережая возможные расспросы, вновь заговорил капитан «Шершня», — то я кое-какие размышления свои изложу, может, вздор, а может, вам и пригодится.
— Давай говори, — процедил Владимир Мономах.
— Севаста Никотея — девушка, что душой кривить, весьма прельстительная и василевса ромейского племянница. Да только мать-то ее — известная мятежница, и сама Никотея при дворе жила из милости. А за бесплатные милости порою очень дорого платить надобно.
— Толком говори! — оборвал его Мономах.
— Говорю толком, ни слова лишнего. — Мултазим Иблис выставил перед собой ладони, точно огораживаясь от несправедливых упреков. — Константинополю очень нужен мир с Киевом. Для того они севасту вроде бы как в странствие и отправили. Удастся ей сына вашего обаять да на себе женить — быть тому миру и дружбе, не удастся — на то Бюро Варваров фрязинов наняло. Как ни кинь — а все клин выходит. Даже если Никотею в чем и заподозрят — не велика потеря.
Ну, а что севасту, племянницу самого василевса тронуть посмели, так на то Симеон Гаврас с войском имеется. Чуть вы за порог, а он тут как тут. Не удивлюсь, если войско его уж из Херсонеса в ваши земли путь держит. Одно только не учли. Что самого Гавраса страсть так обуяла, что он про долг и отечество — про все забудет.
Мономах хмуро поглядел на умолкнувшего фрязина. Нарисованная им картина была очень похожа на правду, во всяком случае, вполне могла ею быть.
— Увести покуда, — тихо скомандовал он, поднимаясь с места. Владимир Мономах подошел к двери, и ждавшие за нею отроки приветственно распахнули створки перед Великим князем. — За мною не идите, — скомандовал тот свите, — думу буду думать.
Назад: Глава 20
Дальше: Глава 22