8. Театралы

После пятнадцатого звонка я начал тщательные приготовления к выходу в светское общество, первому после очень длительного перерыва. Совершенно не владея модными веяниями сезона, после изрядных сомнений я остановился на классическом наряде зажиточного вельможи, сохраняющего хорошую спортивную форму и всегда готового к любым передрягам. Первым делом я извлек из шкафа свою излюбленную рубашку с высоким плотным воротником, который убережет меня от снега за шиворот. Мои темно-серые габардиновые штаны, последовавшие за рубашкой, по-прежнему сидели на мне как влитые. Постояв в сомнении перед вешалкой, я выбрал замшевую куртку цвета мокрого песка с косыми карманами, добротно выделанную из кожи бутей. К ней полагался широкий пояс, плотно охвативший бока. Последними я натянул высокие серые ботинки, достаточно крепкие для передвижения по мостовым. И наконец, к поясу с помощью специального кожаного ремешка я приторочил ножны своей сабли. Что касается головного убора, то наиболее часто в течение этих двух дней мне попадались маловразумительные, но теплые комбинации кепки и панамы. Ничего подобного в моем гардеробе не было, и я решил не засорять себе голову, а воспользоваться капюшоном плаща.

Осмотрев себя в зеркало, я остался доволен. Первый раунд, состоявший в оценке моего внешнего вида, не стоило проигрывать.

Убедившись в боеспособности оружия с помощью обугленной деревянной панели, я вышел из комнаты и спустился на первый этаж. Реднап работал в библиотеке, и я не счел нужным его беспокоить, поэтому просто сообщил Во, что отправляюсь в театр. В гараже я еще раньше присмотрел легкую двухместную повозку, а попросту прочный деревянный ящик с дверцей и двумя мягкими сиденьями, которую и решил позаимствовать. Но первым делом, разумеется, я поприветствовал свою лошадь и потрепал ее по холке. У Матильды в яслях лежала копна сена, привезенного из-за города, и немного кормового зерна, ныне дешевого, поскольку его основные потребители — бути — во множестве гибли под ножом мясника. Лошадь явно застоялась в своем загоне, и я поклялся завтра же устроить ей пробежку.

Расправив парусиновый верх повозки и поместив фальшивый кристалл в энергоприемник, я надел специальные водительские перчатки и ловко вывел экипаж за ворота, направляя его к жилищу Агнессы. Полы теплого плаща эстетично реяли за моей спиной. Темные улицы поражали своей пустотой, впрочем, я не особо всматривался в провалы подворотен. Весьма вероятно, что в некоторых из них притаились грабители. С некоторым трудом проехал я сквозь баррикаду, охранявшуюся парой солдат из когорты капрала Тарга. Дорога была весьма скользкой и неровной — отвыкнув от управления коляской, я излишне разогнался и перед самым домом Агнессы, пытаясь затормозить, врезался в трубу канализации. Правое переднее колесо хрустнуло и разломилось пополам. Выпустив руль, я с проклятиями перескочил через борт и полез под днище повозки — там крепилось запасное колесо. Привлеченная моими возгласами, появилась хозяйка квартир, дородная дама лет сорока, в сопровождении невзрачного помощника.

— Сеньор нуждается в помощи? — вопросила она.

— Да, передайте леди Агнессе, что приехал Бернард, она меня знает.

Зрители удалились, я сковырнул осколки старого колеса и забросил их под переднее сиденье, а на ось насадил новое, при этом твердя себе зарок ездить с удвоенной осторожностью. Иначе я рисковал вообще лишиться средства передвижения.

Я еще не успел промерзнуть до костей, как вышла Агнесса в роскошной шубе до пят из блестящего меха рогатого бубу. Зачем она подвизалась в газете, неясно, видимо, только из чистой любви к искусству. Я галантно помог ей взобраться в экипаж, не зацепившись за выступающие части, и мы поехали в театр. Памятуя об аварии, я сдерживал энергию, бьющую из призмы, но все-таки мы доехали слишком быстро.

— Научи меня управлять этим тарантасом! — нежно проворковала Геша, спрыгивая на мостовую. — У нас, конечно, в поместье стоит машина, но она далеко не такая резвая, и мне совсем не хотелось садиться за ее руль.

— Вот закончится эта история, обязательно дам пару уроков, — пообещал я ей и сдал повозку конюшему.

Мы чинно взошли по ступеням величественного здания, построенного в незапамятные времена, едва ли не раньше, чем дворец Хранителя. Оно несло на себе яркую печать архитектуры прошлых веков — толстые мраморные колонны, ажурные балкончики непонятного назначения, узкие двери и облупившиеся стены. Моя спутница кивнула стражу у входа, и мы беспрепятственно проникли в легендарное строение. Несмотря на погоду и сложность исторического момента, спектакли театра «Паяц» все еще пользовались успехом, причем не только среди аристократов. До начала представления оставалось совсем немного времени, и публика спешно сдавала теплую одежду в гардероб, благо подогрев помещений оказался на высоте.

Разглядев Агнессу без шубы, я был приятно поражен ее изысканным одеянием, напомнившим мне времена беззаботных похождений по чужим гостиным. На ней красовалось бледно-розовое шифоновое платье в мягких складках, под ним по краям проглядывал атласный чехол такого же цвета. Вследствие правильных размеров груди глубокий вырез выглядел вполне прилично, рукава отсутствовали напрочь, что благодаря легкому загару только подчеркивало аристократизм Агнессы. С трудом оторвав взгляд от ее симпатичной самодовольной физиономии и посмотрев вниз, я узрел на ее изящных ножках розовые, обтянутые шелком туфли. Правая вдруг в нетерпении топнула, приведя меня в чувство.

— Пойдем же наконец в зал, — притворно сердясь, зашипела Агнесса, хватая меня под руку и волоча за собой. — На тебя уже оглядываются.

Ее маленькая шелковая сумочка, на боку которой имелась вышитая бисером буква "А", ласково стучала меня по ноге, а тонкий браслет из белого металла впился свои краем мне в запястье. И кроме того, я едва не стал жертвой ее неописуемо длинных, серебряных винтообразных серег, одна из которых чуть не оставила меня без левого глаза. Но, несмотря ни на что, я осознал всю привлекательность Агнессы и громко прошептал:

— Ты великолепна!

Она горделиво улыбнулась и ввела меня в ложу бенуара, открыв ее своим ключом. Мы оказались в непосредственной близости от сцены, чем сразу привлекли внимание большей части театралов. Я оглядел партер и балкон, но не смог уверенно определить, пришла ли Пава. Впрочем, в запасе оставался еще антракт. Свет стал медленно гаснуть, а занавес раздвигаться, и я вынужденно переключил внимание на сцену.

Посреди нее расположились два актера, обернутые простынями. Они сидели на колченогих стульях вокруг обшарпанного стола и пили нечто прозрачное из простых стаканов, кажется, обыкновенную воду. Речи, которые они завели между собой, вряд ли можно было назвать слишком культурными — они изобиловали просторечными оборотами и одиозно звучащими словами. Создавалось впечатление, что собеседники на подмостках не очень понимают друг друга, и мне было тягостно их слушать.

Постепенно атмосфера пьесы стала оказывать на мою психику угнетающее влияние. Чтобы ненароком не впасть в черную меланхолию, я мысленно отгородился от сцены и стал ненавязчиво «прослушивать» публику. Но никто не вел никаких переговоров с помощью своих призм, все замерли, поглощенные “действием”. Коллективное сознание публики было буквально переполнено эмоциями, и вытащить из него чьи-либо отдельные мысли не стоило и мечтать. Тут, к счастью, случился антракт, и Агнесса наконец повернула ко мне одухотворенное лицо.

— Берни, как ты себя чувствуешь? — с испугом в голосе спросила она. — Какая же я дура, совсем забыла…

— Все в порядке, — твердо ответил я и поднялся. — Пойдем-ка прогуляемся в буфет.

Часть посетителей уже направлялась туда, и мы пристроились в хвост небольшой очереди к стойке. Некоторые из дам расселись за столиками неподалеку, и я внимательно изучил их лица, пытаясь найти знакомое. Мне повезло — возле окна сидела леди Фроста, двоюродная сестра моей матери, достойная дама лет пятидесяти, которая присутствовала на моей свадьбе в прошлом году. С детских лет я привык называть ее тетей, но после совершеннолетия почему-то делал это с некоторым смущением.

Взяв по бокалу вина и какие-то ячменные сушки, мы приблизились к ее столику, и я поинтересовался:

— Леди Фроста, вы позволите к вам присоединиться?

Тетя обратила на меня взор, прикованный до этого к месту раздачи напитков, и обрадовалась.

— Берни, дорогой! — воскликнула она и сделала приглашающий жест рукой.

На ней было надето зеленое, по-моему, шифоновое платье с мелкими бусинками по всей длине. Кажется, этот материал сейчас был в моде: подавляющее большинство дам щеголяли в изделиях именно из него. В этот момент рядом с нами возник супруг леди Фросты, барон Кунштор, в широких кожаных шортах, с голыми узловатыми коленями. Нижнюю часть его кряжистых ног прикрывали полосатые черно-белые гольфы и массивные серые ботинки. Единственным, что мне понравилось в его наряде, оказалась ярко-синяя расклешенная куртка. Интересно, каково ему пришлось во время пути в театр, на пронизывающем зимнем ветру?

Он хмуро кивнул нам, и мы уселись по другую сторону столика. Как выяснилось, наши порции различались только количеством сушек. Насколько я помнил, в действительности барон отличался добрейшим нравом, чего сам порой почему-то стыдился, потому и старался выдержать суровую и мужественную внешность.

— Я читала вашу последнюю статью, Агнесса, — доброжелательно молвила баронесса, пригубив из бокала. — Должна признаться, что впервые вижу настолько мрачное и тревожное представление. Вы уделили внимание сюжету, смыслу, диалогам и так далее, почти не коснувшись общего настроения спектакля, а как раз это, по-моему, главное. Или вы со мной не согласны?

Все-таки старая школа давала себя знать, леди Фроста умела поддержать беседу. Я был благодарен ей за то, что она тактично не стала спрашивать меня о здоровье и особенно о браке. И все-таки поднять одну из пикантных тем, а именно тему Павы и ее жизни в столице, я был обязан. Пока я размышлял о том, под каким соусом подать свои вопросы, Агнесса профессионально изложила свое видение роли журналиста в воспитании масс. Тут раздался звонок, известивший публику о возобновлении спектакля, и я открыл рот, чтобы поинтересоваться семейством Кашонов, но баронесса меня опередила.

— Бернард, мне не очень удобно тебя об этом просить, но мы на днях устраиваем прием по случаю годовщины нашей свадьбы. Не мог бы ты зайти к Людвигу и Паве Кашонам, чтобы передать им приглашение?

— Почему бы и нет… А они в городе?

— Да, кто-то мне говорил, что видел леди Паву на одном из приемов. — Она деликатно прикоснулась к моему рукаву и, понизив голос, продолжала: — Совсем недавно она пережила тяжелую потерю, и я хочу поддержать девочку. Малознакомая обстановка, цивилизация и так далее… А сейчас особенно трудная жизнь. Так ты передай ей, пожалуйста — в ближайший четверг, вечером. К сожалению, я совершенно не знаю их городского адреса, так что целиком полагаюсь на тебя.

Разумеется, я пообещал леди Фросте выполнить ее просьбу, и мы ускорили шаг, чтобы нагнать увлекшихся дискуссией Гешу и барона Кунштора.

Второй акт оказался полной противоположностью первому, веселым и в чем-то разухабистым, чем опять же не вписывался в традиционный канон. Тем не менее мне, уж не знаю почему, он понравился меньше, чем первая половина пьесы. Во всяком случае, когда спустя два звонка после начала спектакля мы пробирались сквозь возбужденную толпу к выходу, я знал, что не зря потратил время, даже невзирая на провал моей попытки обнаружить хоть кого-нибудь, связанного с заговором. Впрочем, одного положительного результата я достиг — теперь я знал, что мне не проникнуть в мысли предполагаемого бунтовщика на такого рода сборищах. С каждым нужно встречаться в менее эмоциональной, желательно домашней обстановке. В этом отношении будущий прием у леди Фросты может дать мне неплохой шанс.

Агнесса выглядела донельзя счастливой и даже поцеловала меня в щеку, когда мы прощались у дверей ее дома. Я, со своей стороны, предпринял более смелые действия и спросил, не проводить ли мне ее до дверей квартиры.

— У меня беспорядок… — смутившись, молвила Геша.

По моему зычному зову явился уже виденный мной мужичонка и загнал тарантас в гараж, а мы поднялись в Агнессину квартиру.

Мне очень понравился живописный и весьма продуманный хаос, царивший в трех комнатах и ванной. Особенно тем, что жизненно важные предметы, в том числе початая бутылка вина, находились на виду и просто бросались в глаза. Если здесь и можно было потерять что-нибудь, то только какую-нибудь безделицу, никому не нужную и потому бесполезную. Об этом свидетельствовала ловкость, с которой Агнесса извлекла откуда-то чистые бокалы и кусок пикантно пахнущего сыра, по-моему, протухшего.

— И не нюхай его с таким видом, — возмутилась девушка. — Это дорогой сорт, он такой и есть.

Вода в кране оказалась едва теплой, и я заменил призму на свою, освященную лично Хранителем, что позволило нам отогреть свои кости. В том числе с помощью превосходного вина.

— Почему мой кристалл почти холодный, а твой в полном порядке? — подозрительно глядя на меня, спросила Геша, когда мы целомудренно переоделись в разноцветные меховые халаты и возлежали на мягком уютном диванчике, потягивая пахучий напиток.

— Наверное, я давно им не пользовался, — пожал я плечами, ненавязчиво притягивая ее к себе и целуя в длинный прохладный нос. Она решила согреть его у меня под ухом, поставив недопитый бокал на пол. Проскальзывавшие порой в моей голове мысли о предстоящем визите к Кашонам выветрились из нее без остатка.

9. Отчет

К счастью, моим последним осмысленным распоряжением призме было переключиться с освещения на обогрев, иначе, скорее всего, температура в комнате упала бы до наружной. А так я почти не дрожал, осторожно выбиравшись из жарких объятий Агнессы и шлепая по коврам в ванную. Геша и не подумала проснуться, но после совместного путешествия из колонии я был знаком с ее способностью спать неограниченное время в любых условиях, поэтому нисколько не удивился.

Я знал, что Реднап в последние месяцы приобрел привычку поздно вставать, днем встречаясь с разными, порой неожиданными людьми, а вечерами и ночами вороша доклады и прочие бумаги. Придя домой незадолго до полудня, я вполне мог рассчитывать застать его завтракающим.

Обнаружив на столике у окна стопку листков и перо, я накарябал послание, в котором выразил горячую симпатию к Агнессе и пожелание переехать к ней, тем самым обеспечив ее дом неиссякаемым потоком психоэнергии. Потом я постоял немного возле постели и полюбовался на безмятежное лицо подруги, взял свою призму и бесшумно покинул квартиру. Вызволив из гаража дядин экипаж, я миновал пост, охранявшийся одиноким мрачным солдатом, и въехал на территорию особняка Реднапа. Всю дорогу я пытался сообразить, чью крытую повозку я заметил на одном из перекрестков — слишком быстро промелькнул герб на ее дверце. По-моему, это был орел на снежной вершине. Значит, в коляске ехал кто-то из семейства маркграфа Колябича, возможно, сама леди Альма, и похоже, она направлялась в гости к Агнессе. Я возблагодарил Хранителя за свое своевременное бегство из ее квартиры и переключился на более насущные проблемы.

Мне удалось застать Ландлорда в столовой, за завтраком, и он тут же распорядился принести еще порцию.

— Как продвигается поиск, Бернард? — поинтересовался дядя, как всегда, не отвлекаясь на малозначительные темы.

— Пока ничего определенного. Вчера готовил почву для первого контакта.

Реднап снял с кипы бумаг, лежавшей справа он него, листок с рукописным текстом.

— Завтра передовые отряды повстанцев будут в городе, — спокойно сообщил он, взмахнув бумажкой. — Остается надеяться, что они не станут штурмовать резиденцию Хранителя. Если хоть часть из них читала газеты или имеет собственные мозги, они должны понимать всю бессмысленность этого, а значит, помогут нам найти и обезвредить Тана.

— А вы не думаете, что он в сговоре с герцогом Северных земель и, напротив, воспользуется его крестьянами для захвата власти?

— И как они ее поделят? Берни, мальчик мой, вся так называемая власть в стране все еще держится на энергии Артефакта. Пока он работает, просто сместить Вольдемара невозможно, даже несмотря на практическое отсутствие у него серьезной личной гвардии. Людей в красивой форме, что встречаются на улицах, не стоит принимать в расчет. Убить его также нельзя — автоматически сработает защитный механизм, но даже если это каким-то чудом кому-нибудь удастся, просто некому будет регулировать поток энергии Артефакта. Трудно сказать, что произойдет в таком случае… С какой стороны ни взгляни — наилучшим вариантом было бы переселение народа в теплые края. Если бы производство фальшивых призм удалось остановить!..

Реднап сумрачно замолк, вяло помешивая ложечкой остывший напиток. Я тактично выдержал паузу.

— Кстати, вы не заглядывали в архивы по поводу моей матери?

— Я просмотрел документы канцелярии тех лет, Бернард, — поколебавшись, ответил Ландлорд. — К сожалению, в них нет упоминания о каком-либо поручении, данном Хранителем леди Ульвии. Однако буквально вчера вечером я получил вот это. — Он порылся в стопке бумаг и вынул из нее скрепленную пачку листов. — Это доклад моего человека, прошедшего половину страны вместе с бунтовщиками. Возьми, почитай, тебе наверняка будет это полезно.

С некоторым трепетом я принял объемистый, написанный неаккуратным и не слишком разборчивым почерком документ. На первый взгляд он состоял из разрозненных наблюдений, но в целом, возможно, позволял получить представление о масштабах движения северян.

— Кстати, я нашел старую, но довольно любопытную схему, — продолжал Реднап, — и собственноручно изготовил ее уменьшенную копию. Это план подземных сооружений. Скорее всего, достоверный.

Я взял и этот листок и увидел на нем хитросплетение ходов, полостей и несколько маленьких ворот, расплывчато обозначавших места связи с поверхностью.

Дядя оделся и ушел в свое ведомство, у меня же оставалось еще несколько звонков до запланированного визита к семейству Кашонов. Мне, конечно, хотелось спать, и я бы так и поступил, не окажись у меня в руках такой любопытный документ. Я уже допил отвар и собирался подняться к себе в комнату, как на пороге возникла тетушка Сью. Она радостно всхлипнула и бросилась ко мне обниматься.

— Берни, мальчик, как же давно ты здесь не появлялся! — сказала она, утирая платочком глаза.

Я давно заметил, что с возрастом моя бывшая няня становилась все более чувствительной, а ее воспоминания о далеком прошлом с каждым годом приобретали все большую остроту. Я усадил старушку в кресло, уверенно ответил на ее возбужденные вопросы относительно моего здоровья и как бы невзначай поинтересовался, придав лицу самое нейтральное выражение, судьбой своей матери.

— Но ведь она умерла много лет назад, Берни! — пораженная, воскликнула тетушка Сью. Ее удивление выглядело вполне искренним, и я ничуть не усомнился в уверенности няни в собственных словах.

— Ты помнишь ее похороны?

Она задумалась, но вскоре просветлела:

— Я помню, что милорд Хенрик сказал об этом, вернувшись из поездки в столицу.

Обменявшись с ней еще несколькими фразами, в основном о безобразиях, творимых нынешними молодыми людьми, я оставил старушку у камина и ушел наверх. Там я развалился на кровати и наконец смог развернуть десятка два плотно исписанных, мятых листов бумаги. Вероятно, у шпиона просто не было времени, чтобы привести свои записи в порядок, и он вручил их Реднапу в первозданном виде, таком, как они были сделаны в полевых условиях. Некоторые строчки выглядели неразборчиво, так как на них, вероятно, попала случайная влага. Другие были написаны в спешке и потому также читались с трудом.

«Тридцатого сентября, согласно первоначальному плану, я под своим настоящим именем и под легендой бродячего торговца скобяными товарами и ручными инструментами производства герцогства Горный Клин, пешком вышел из поселка Холмы по направлению к Северному тракту. По нему, согласно расчетам, в это время должна была двигаться средняя часть армии бунтовщиков. Из оружия при мне были охотничий лук и нож. Незадолго до тракта мне повстречались два одетых по-крестьянски, грязных солдата, промышлявших сусликами. Они предприняли безуспешную попытку овладеть моей дорожной сумкой с товаром, но, встретив отпор, предложили присоединиться к их клану, стоящему в данный момент на обочине тракта. Так как согласно легенде я шел на юг, то принял их предложение, рассчитывая впоследствии отделаться от попутчиков, причем сделать это раньше, чем они присвоят себе содержимое моих карманов».

Мне нравилось энергичное немногословие автора этих строк.

"Армия северян раздроблена на великое множество групп, или кланов, сформированных, как правило, по принципу землячества. В клане состоит от пяти, десяти до нескольких десятков членов, делящих кров и стол. Группа, принявшая меня, насчитывает четырнадцать человек, из них три женщины в возрасте от двадцати до тридцати лет. Общее управление кланом осуществляется наиболее авторитетным мужчиной, по-моему, занимавшим видное положение в родной деревне. Он назначает наказания провинившимся, поощряет удачливых охотников и грабителей, как правило, предоставляя им на ночь старшую женщину. Он также рассматривает жалобы, разрешает споры и так далее. Клан слабо зависит от руководства «армией», которое, тем не менее, присутствует — об этом я неоднократно слышал от разных людей, в том числе членов других групп.

…Средняя скорость движения клана составляет пятнадцать — двадцать миль в день. Много времени отнимает охота и собирательство, а также попытки грабежа всех попадающихся деревень. Так как наш клан движется не в самом начале «войска», очень редко удается застать что-либо, кроме пустых изб, да и то, если поселение находится достаточно далеко от тракта. Часто пустые дома оказываются просто разобранными на дрова, применяемые для обогрева и приготовления пищи. Кстати, огонь добывается древними способами, в основном с помощью кусков кремня и сухой травы".

Следующие два-три листа содержали описание типичных отношений внутри группы и невразумительно изложенный, подпорченный водой эпизод с присвоением автору статуса первого помощника, закончившийся награждением его средней по возрасту боевой подругой. На другой же день разведчик во время охоты принял решение покинуть приютившую его группу, бросив свой скарб, и быстрым ходом прошел около двадцати миль по направлению к голове армии, внимательно изучая ее состав и вооружение.

"Основной вид оружия бунтовщиков — длинный крестьянский, он же мясницкий нож, применяемый при разделке туш. Часто встречаются самодельные луки, на вид маломощные, в комплекте с кривыми стрелами…

В армии полностью отсутствует гужевой транспорт, по этой причине все имеющиеся вещи — посуду, шкуры, кое-какие инструменты — крестьяне несут на себе. Спят под открытым небом, сбившись в кучи и укрывшись шкурами бутей. Все надобности, в том числе интимного характера, отправляют неподалеку от обочины…

Согласно обстановке, в легенду были добавлены события последней недели, а также идея поступления в личное распоряжение герцога Севера, что, как правило, встречало понимание среди попутчиков… Все контакты выявляли примерно одинаковое мнение о целях кампании, а именно: в южных провинциях можно прокормиться; столица потребляет большую часть энергии и ссылки на фальшивые призмы — уловка; разграбление Розанны — достойный ответ на политику властей; герцог Дункер и особенно его супруга наверняка рассчитывают захватить власть в стране. Любопытно, что мне действительно за все время пути не встретилось ни одного семигранного кристалла.

…Девятого октября меня впервые подвергли досмотру двое превосходно вооруженных людей. Я подробно изложил им легенду и высказал намерение поступить на службу к герцогу. После серьезной проверки на физическую силу и владение оружием они назвались Бретом и Келдером и привели меня к человеку, сидевшему сбоку на большой, медленно двигавшейся повозке, запряженной тройкой бутей, единственных встреченных мной за последнее время. Рядом с ним на шкуре, завернувшись в меховую накидку, спала симпатичная молодая женщина. Человек был одет в плотный дорожный костюм с серебряными пуговицами и высокие кожаные сапоги, удивительно чистые в такую слякоть. Все это сильно отличалось от экипировки остальных членов «правящего» клана. Он заставил меня повторить легенду, время от времени расспрашивая о посещенных мной землях, особенно северных. Эпизод, произошедший со мной в предыдущем клане, неожиданно вызвал его смех, после чего он объявил, что я поступаю в непосредственное распоряжение капрала Брета, который, в свою очередь, подчиняется ему, капитану Мартину, начальнику охраны герцога. На время похода мои обязанности будут примерно такими же, как и в моем прежнем клане, однако иногда придется совершать патрулирование вперед и назад вдоль армии, а также участвовать в ограблении деревень.

…Как проводится налет на крестьянское поселение, я узнал буквально на следующий день после поступления на службу к предводителю бунтовщиков. Мартин, располагавший подробной картой, за несколько миль предупредил нас о том, что предстоит основательная вылазка на запад от тракта. В налете участвовало примерно пятьдесят солдат и несколько капралов. Поселок вовсе не подвергается полному опустошению, как я думал вначале. Не встретив серьезного сопротивления, мы увели трех бутей, пущенных впоследствии под нож, и несколько десятков мешков мелкой птицы и хлеба. Размеры «контрибуции» аккуратно вычислялись помощником Мартина заранее, исходя из расстояния до следующего поселка. Одиннадцать местных молодых людей изъявили желание присоединиться к «армии», им было устроено короткое испытание на силу и сообразительность, после которого наш отряд увеличился на десять новобранцев. Оставшиеся семьи, скорее всего, будут вынуждены влиться в общий поток — идущие за нами полчища полуголодных людей оставят их без всяких запасов продовольствия и домашней живности.

…Поздним вечером тринадцатого октября я стал невольным свидетелем сцены с участием герцога, его супруги и Мартина. Когда стемнело, наш «клан» остановился на ночлег, и я пристроился рядом с повозкой. Спустя примерно ползвонка я расслышал голоса, доносящиеся из-за плотной ткани, покрывавшей деревянный каркас, и осторожно пробрался под днищем поближе. Один из голосов принадлежал Мартину, два других — мужской и женский — были мне незнакомы. Скоро я установил, что в беседе участвовали герцог Дункер, его жена леди Ульвия и Мартин".

Я еще раз пробежал глазами последнюю запись и нетерпеливо схватил следующий листок.

"Разговор продолжался около половины звонка и носил напряженный характер. Герцог был пьян и часто отпускал невнятные реплики, Мартин держался дерзко. Герцогиня требовала распустить армию и силами личной гвардии взять штурмом резиденцию Хранителя, Мартин напомнил ей о плане Тана и посоветовал не вмешиваться не в свое дело. Резкие смены темы, ссылки на неизвестные мне детали и события сильно затруднили восприятие фактов, но некоторые из них я выделил четко: Мартин является организатором сопротивления севера и подчиняется Тану; небольшая, проверенная часть «войска» остановится в районе Ристалища, в казармах, и будет ожидать сигнала к штурму дворца, остальные после грабежей направятся на юг; герцог практически не участвует в заговоре и много пьет; леди Ульвия родилась где-то на востоке страны и приехала в Северное герцогство около двадцати лет назад, честолюбива и не скрывает желания стать супругой правителя, хотя осознает малую вероятность такого поворота событий.

Ближе к предполагаемому концу беседы я рискнул перебраться к пологу, скрывавшему внутренности повозки, и проковырял в нем ножом небольшую дырочку, позволившую мне увидеть предводителей восстания. Герцог развалился на шкурах и с трудом пытался поддержать разговор, Мартин выглядел самоуверенно, как обычно, леди Ульвия оказалась женщиной под пятьдесят, не по-дорожному облаченная в синий бархатный костюм — расклешенные от колен брюки и длинный широкий жакет. Особенно необычно выглядела маленькая диадема, замысловато вплетенная в ее пышные, с проседью волосы. Обращаю ваше внимание на то, что эта женщина не упоминалась в инструкции и ее имя и лицо мне незнакомы".

Я выглянул в окно и подумал, что чтение неразборчивых каракулей отняло у меня много времени. Знакомство с оставшимся листом дало мне сухое профессиональное перечисление примет леди Ульвии, но и без них я был почти уверен в том, что это моя мать, пропавшая на севере два десятилетия назад. Что побудило ее к такому поступку, я вряд ли смог бы узнать, не спросив ее — прошло слишком много времени, и возможных свидетелей бегства уже было не найти.

На всякий случай я оделся не слишком притязательно, но в то же время плотно, и решительно покинул теплую комнату.

10. Пава

Матильда благодарно заржала, когда я вывел ее из стойла, и даже установка седла не смогла обескуражить ее.

— Я же обещал! — недовольно пресек я попытки лошади лизнуть меня в щеку и, вскарабкавшись на нее, схватил поводья и затрусил к воротам. Решение оседлать Матильду на самом деле вовсе не было целиком актом доброй воли: все-таки ехать ночью без запасного колеса рискованно. Кроме того, я надеялся на прогресс в своих поисках и хотел иметь универсальное средство передвижения, способное двигаться по бездорожью.

Как выяснилось, Кашоны снимали одноэтажную пристройку к особняку своего герцога. Основное здание было погружено во тьму, но одно из окон флигеля слабо светилось. Без труда проникнув за ограду на неохраняемую территорию, я завел лошадь за угол и наказал молчать, после чего поднялся на низкое крыльцо и уверенно постучал в дощатую дверь.

Мне открыла неопрятная девица лет двадцати, в засаленном переднике и с грязными от сажи руками. Она недоуменно воззрилась на меня и отступила, когда я без лишних слов переступил порог.

— Мэгис, кого там нелегкая принесла? — раздался из глубин полутемного помещения резкий голос Павы.

— Герцог Бернард Холдейн! — ответил я и отодвинул портьеру. Заметно располневшая супруга баронета сидела в кресле у тлеющего камина.

— Ах, Берни! — восторженно воскликнула она и встала. — Как хорошо, что ты нашел время навестить меня. Мэгис! — крикнула она в направлении кухни, куда удалилась девица.

Пока она отдавала распоряжения относительно чая, я внимательно рассмотрел ее, с трудом различая в этой дородной женщине прежнюю дикарку. Ее округлый живот и отяжелевшую грудь плотно обтягивало бархатное платье с закрытым воротом цвета молодой брусники. Широкие ладони с несколько распухшими пальцевыми суставами, на которые я почему-то только сейчас обратил внимание — неоспоримое свидетельство неприхотливой жизни в течение долгих лет — выглядывали из длинных манжет. На левой руке поблескивало средней величины металлическое кольцо, а из ушей свисали крупные рубиновые серьги невразумительной формы, — вероятно, часть Кашонова наследства, которую он не успел распродать. По подолу платья, едва прикрывавшего икры, тянулся скромный волан.

Глядя на эту зрелую женщину, я пытался представить себе ту, прежнюю Паву, простую девушку из семьи охотника, но если между ними и существовала какая-то связь, она от меня ускользала. Даже голос ее изменился и приобрел неприятные визгливые нотки, оставшись, впрочем, таким же громким.

Пава провела меня к огню — закопченный камин был полон пепла и полусгоревших поленьев — и села в глубоко продавленное кресло, глядя на меня с тревожным вниманием. Рядом с ней находился низкий журнальный столик, потертую поверхность которого украшало несколько увесистых томов, обыкновенных книг и брошюр, сплошь истыканных бумажными закладками.

— Как поживает Людвиг? — спросил я и сел напротив нее, левым боком к теплому потоку воздуха.

— Людвиг? Связался с какой-то странной компанией и где-то пропадает. Извини, Берни, что я тебя не навещала. Но в то время, когда ты лежал в клинике, у меня были проблемы, а потом ты уехал. Я читала в «Обозревателе»… Мэгис! — вдруг резко вскрикнула она.

— Значит, ты научилась читать?

— Конечно, Людвиг сразу начал со мной заниматься. Я хорошо читаю, вот посмотри. — Она развернула самую толстую книгу: — «Первое целенаправленное плавание на юг было предпринято в девятнадцатом году под патронажем герцога Гора его вассалом, баронетом Кошоном. Специально построенный корабль, согласно современной классификации, был барком и нес два паруса, установленных по рейковому типу оснастки. В него погрузили запас продовольствия и воды на двухмесячный срок, и в начале июня, то есть в наиболее благоприятное время года, с командой из тридцати шести человек судно отплыло на юго-восток. На прилагаемой схеме а-девять показан…»

— Очень неплохо, — согласился я.

— Тебе неинтересно? — с обидой пробормотала Пава. — Мэгис! Неси же наконец печенье!

Из кухни появилась девушка с подносом в руках, который она в сердцах стукнула об столик со словами:

— Совсем ваша призма не греет! Вот, можете кушать холодный, если желаете.

И она гордо удалилась обратно.

Пава с виноватым видом потрогала теплые чашки и пошевелила пальцем маленькие плоские плюшки серовато-желтого цвета. Я достал из кармана свой кристалл и мысленным усилием извлек из его торца пучок направленной тепловой энергии, быстро разогревший напитки до приемлемой температуры.

— Вот что значит положение в обществе, — благодарно промолвила Пава, надкусывая печенье. — Ты заметил, как звали первого мореплавателя? — требовательно глядя мне в глаза, вопросила она. — Людвиг говорит, что это его предок, просто за много веков Кошон стал Кашоном, так что у нас очень древняя фамилия.

— Рад за тебя, — ответил я, с некоторым трудом вгрызаясь в мучное изделие. — Кстати, я привез вам с Людвигом сообщение от баронессы Фросты Кунштор. Если ты не знаешь, это родственница моей матери.

Зачем я ляпнул последнюю фразу, мне и самому было непонятно. Похоже, недавно прочитанный отчет продолжал самопроизвольно прокручиваться в моей голове.

— Так вот, в четверг, ближе к вечеру, они с мужем будет отмечать свой семейный праздник — то ли двадцать пятую, то ли тридцатую годовщину свадьбы, и просили меня передать тебе приглашение.

Пава приосанилась и слегка жеманно проговорила:

— Разумеется, милорд, мы постараемся прибыть.

Я перевел взгляд на огонь, явно готовящийся погаснуть, схватил кочергу и аккуратно поворошил угли, подгребая к ним серые куски поленьев. Пламя занялось и весело затрещало — дрова не отличались особенным качеством. За окном к этому времени сгустились сумерки, и я уже начал подумывать, что мой визит к бывшей невесте не принес результата. Оставался еще невыясненным вопрос о приключившейся в семействе баронета беде, но я не знал, под каким предлогом мог бы затронуть эту скользкую тему. Обернувшись к Паве, я увидел, как она рассеянно вертит в руках потрепанную брошюрку в черной обложке, но с глазами, прикованными к моему лицу. В них застыло такое дикое выражение, что я растерялся.

— В чем дело, девочка? — вскричал я.

Она вздрогнула и криво улыбнулась, потом раскрыла книжку на закладке и стала читать:

— "Как бы ни казался велик запас благостной энергии, изливаемой на нас Великим Ничто, на самом деле он не беспределен и мог бы быть выражен количественно, знай мы ту единицу измерения, что к нему приложима. Сколько душ человеческих отлетело туда, куда нет доступа живым, поддается подсчету… Но не в этом наша задача, а в том она, чтобы показать, как умершие и много веков назад, и только вчера живут среди нас, дарят нам себя — в виде тепла, света и движения… В самом деле, на протяжении письменной истории отслеживается приблизительное количество находящихся в обращении малых призм и их средняя сила, и тщательный анализ этих разрозненных данных показывает, что доля психоэнергии на одного жителя страны всегда оставалась примерно одной и той же".

Она внезапно замолчала и подняла на меня глаза, блеснувшие в свете пламени озерцами влаги.

— Когда ты поправлял очаг, то поджал нижнюю губу, и я сразу вспомнила нашего сына. Он тоже так делал во сне.

Кочерга выпала из моей руки и с резким стуком ударилась о каминную решетку.

— Помнишь, когда мы проходили через Барьер, я шла между тобой и Агнессой, не защищенная своей призмой… Он жил, пока мы были с ним одним целым, и умер, когда остался один, просто угас за каких-то две недели. Я не могла быть с тобой и назвала его, как тебя, Бернардом, потому что знала — когда он вырастет, будет похож на тебя. Уже потом доктор мне сказал, что наш мальчик был обречен. А сейчас он там, где все остальные, кто умер, и помогает нам своим теплом. Берни! — Она встревожилась. — Что с ним будет, если Артефакта не станет? Я все время об этом думаю и очень боюсь, вдруг я больше никогда не увижу своего сына?

Усилием воли я отвел взгляд от ее лица и, твердя про себя какой-то детский стишок, чтобы избежать припадка безумия, поднял кочергу и прислонил ее ручкой к стене. Потом схватил сушку и сосредоточился на ее разгрызании, лихорадочно осматриваясь в попытке переключить сознание.

В этот момент Пава охнула и закрыла глаза, прижав ладонью левое ухо, и я понял, что какой-то лопоух вышел с ней на связь. Скорее всего, это был сам Людвиг Кашон. Лучшего способа выведать его местонахождение, а заодно притупить убийственный эффект от Павиного сообщения не было. Я дрожащей рукой нащупал в кармане свой кристалл и настроился на волну Павы, вступившей в беседу с мужем.

Баронет: «Детка, я сейчас под Южным мостом и появлюсь примерно через ползвонка». Пава: «Опять, наверное, весь в песке придешь?». Он, с виноватой улыбкой: «Есть немного. Пока разгружали, и мне досталось». Она: «Купи хотя бы мяса кусок, в доме есть нечего. Проклятая девка жрет как самка волколиса».

Похоже, и Пава, и баронет использовали для связи фальшивые призмы, поскольку сигнал улавливался без всяких помех.

Я разжал ладонь и стал соображать, а супруги тем временем продолжали разговор. Песок, стекло, фальшивая призма — эта цепочка сразу выстроилась в моей голове, хоть и не вполне здоровой, но умения думать не утратившей. Призмы производят на фабрике — вот следующий вывод, сделанный мной, как бы выспренно это ни прозвучало. Что-то еще вертелось в моем мозгу, а именно название моста, возле которого разгружался песок, вероятно, доставленный по реке с берега моря. Я достал из кармана схему подземных коммуникаций и вгляделся в нее. Точно, рядом с одним из крестиков отчетливо виднелась надпись: «Левый берег под Южным мостом». А вот это было уже настоящей удачей: лучшего места, чем под землей, для нелегального производства не придумать, и следы носильщиков песка вполне могут привести меня на фабрику.

Посмотрев на Паву, я увидел, что ее глаза закрыты, а губы непроизвольно шевелятся. Медлить не стоило. Я тихо, стараясь не заскрипеть креслом, поднялся и вышел на крыльцо, во тьму.

11. Котел

Матильда нетерпеливо перебирала ногами, добродушно позволив мне на себя взгромоздиться. Я сверился с картой улиц, предусмотрительно наложенной на схему катакомб, я наметил направление к цели. К счастью, небо после полудня расчистилось, и я мог разглядеть дорогу между строениями. Встречный ветер нагло проник под одежду и выдул тепло. Пытаясь бороться с обморожением, я включил свою призму на обогрев, скукожился и резво поскакал, гулко оглашая топотом копыт пустое пространство между каменными домами.

Чтобы избежать неприятных неожиданностей, я вынул из ножен саблю и положил ее поперек седла, крепко сжимая рукоятку правой рукой. В один из моментов мне показалось, что впереди движутся какие-то тени, и я тотчас же направил туда оружие и сильным широким пучком света выхватил из темноты кусок бокового переулка и облупившиеся стены домов. Три облаченных в черные плащи фигуры с обнаженными клинками, растерянно прикрывая глаза руками, сталкиваясь друг с другом, как слепые котята в корзинке, отступили кто куда, благоразумно избегая попасть под копыта. Как герцог я был наделен правом вершить справедливый суд, чем и воспользовался. Стараясь не переборщить, я расплавил ближайшему ко мне грабителю сапоги, так что он с гнусными воплями запрыгал на месте, стряхивая с обожженных ног куски горелой бутячьей кожи. Его приятелям я проделал изрядные дыры в грязных одеяниях, не слишком опасаясь перегреть их немытые тела. Их полные отчаяния вопли музыкой звучали в моих ушах, когда я продолжил путь в лабиринте окраинных улиц столицы.

Деревянный Южный мост, перекинувшийся через Розу, в последние два-три года использовался исключительно бесстрашными пешеходами, которые не боялись провалиться сквозь прогнившие брусья. Остальные предпочитали переправляться через широкий поток на лодках. Ниже по течению голые глинистые склоны оккупировали склады с разнообразной продукцией, предназначенной для отправки морем, и причал, расположенный довольно далеко от моста. Судя по публикациям в прессе, торговля в связи с кризисом пришла в упадок, так что опасаться оживления в этом районе не приходилось.

Мощеная дорога вела к мосту и вдоль берега, я же спешился и соскользнул с откоса, ведя за собой лошадь, чтобы не привлечь внимание случайных прохожих. Луна сносно освещала вытоптанный берег и подгнившие балки, о которые разбивались черные ледяные волны. Разумеется, зная о выгрузке, я без труда обнаружил ее следы — глубоко вдавленные в глину отпечатки обуви, неровные вмятины на рыхлой почве и даже струйку чистого мелкого песка, оставленную неловким грузчиком. К сожалению, чтобы проследить за перемещением мешков, я был вынужден прибегнуть к своему кристаллу, поскольку разглядеть что-либо путное во тьме было невозможно. Оставалось только надеяться, что возможные зрители примут меня за сумасшедшего или бездомного, обретающегося под трухлявым мостом.

Через короткий промежуток времени я уже знал, что груз и носильщики скрылись за могучим камнем. Махнув рукой на гигиену, я снял перчатки и стал ползать вокруг валуна, подсвечивая себе, в попытках отыскать потайную рукоятку. Холодный ветер надрывно свистел среди жестких колючих кустов, как назло усеявших склон именно в этом месте, и нахально трепал полы моего плаща. Когда мои руки, покрытые кусками глины и непонятной слизью, уже начали неметь, я наконец нащупал на уровне пояса выбоину, прикрытую толстым пластом мха, в которой компактно разместился гладкий металлический рычаг. Я с силой надавил на него, ржавый запор хрюкнул и ушел в паз, и невидимая пружина вытолкнула каменную плиту мне навстречу.

В открывшейся щели было совершенно темно, к тому же оттуда тянуло промозглой сыростью. Увы, другого пути у меня не было, поэтому я кряхтя выпрямился и негромко свистнул, призывая лошадь, между делом поедавшую и без того скудную растительность.

— Видишь ли, Матильда, — виновато молвил я и взъерошил ей холку, — я не смогу проводить тебя в стойло, так что попробуй добраться до дома сама.

Она понурила голову, я же, не затягивая сцену прощания и стараясь не думать о путешествии по мрачным катакомбам, взялся за край «двери» и оттянул его на себя. Посветив вниз, я заметил наклонную, грязную и ржавую металлическую лестницу, на которую и ступил, развернувшись лицом к выходу. Я долго не мог решиться потянуть за внутреннюю ручку и оказаться в непроглядном мраке, прислушиваясь к свисту ветра и стуку капель, затем все-таки сделал это и спустился на мокрый, покрытый мелкими лужами земляной пол.

Я направил в низкий потолок бледный пучок света и осмотрелся. Тоннель оказался шириной всего около пяти шагов, а через каждые десять-пятнадцать шагов его своды подпирали деревянные балки, когда-то просмоленные и оттого еще не окончательно прогнившие под действием постоянной сырости. По стенам струились тонкие ручейки влаги, что объяснялось близостью русла реки, и пропадали в глубоких канавках. Однако лужи тем не менее темнели повсюду, поскольку с потолка также капало. Вдаль тянулись две глубокие колеи — оно и понятно, таскать на себе мешки мало кому по вкусу.

Обнажив саблю, я твердо и по мере сил бесшумно двинулся вдоль правой стены тоннеля, едва освещая себе дорогу и прислушиваясь. Как оказалось, иногда от главного прохода отделялись вспомогательные, гораздо более узкие, куда я ни при каких обстоятельствах не стал бы забираться добровольно. Хранитель и тот вряд ли знает, где они заканчиваются и что за твари обитают в их мрачных глубинах. Один раз я заметил справа от себя, довольно близко, чьи-то красновато блеснувшие глаза, поежился и быстро миновал ответвление. Любопытство тем не менее снедало меня, и в следующий раз я все-таки направил в темноту саблю и осветил внутренность лаза. На куче обвалившейся с потолка глины в нескольких шагах от меня восседала крупная крыса и недовольно скалила зубы. Я опрометчиво подпалил ей усы, и зверек скрылся за углом, производя громкий и гулкий визг, долго метавшийся среди узких стен.

Постепенно лужи пропали, из чего я заключил, что влажный грунт остался позади и тоннель удалился от реки в сторону восточной части города. На стенах возле боковых ходов стали появляться числа, выдолбленные в глине, все из второй сотни.

Я уже начал думать, что выбрал неверную дорогу или вообще стал жертвой ложных умозаключений, когда невнятный скрип заставил меня погасить свет и замереть на месте. Бледное пятно впереди сказало мне о том, что я близок к цели, какова бы она ни была. Удвоив осторожность, я стал подкрадываться к источнику шума и спустя довольно долгое время наконец осмелился выглянуть из-за угла краешком глаза.

То, что я увидел, в общих чертах представлялось мне, когда я раздумывал над тем, как следует грамотно организовать нелегальное производство призм. Весь процесс протекал на территории размером с главную площадь столицы. Пол здесь углубили примерно на три величины человеческого роста, чтобы все агрегаты и механизмы могли свободно разместиться и обслуживаться персоналом, а потолок при этом укрепили множеством деревянных столбов. На краю откоса стояли тележки, по следам которых я двигался. Они представляли собой сносное прикрытие, и я скрепя сердце забрался под наиболее прочную с виду, стараясь не слишком испачкать полы модного плаща.

По всей территории “фабрики” в разных местах прямо с потолка свисали крупные семигранные кристаллы, но по какой-то причине светили они откровенно слабо. Огромный закопченный котел, в котором, наверное, можно было сварить обед для целого города, на треть углубили в глиняный пол, а по его периметру и под ним ярко пылало топливо. В котле пузырилась и изредка хлюпала густая вязкая жидкость — очевидно, стекло. Над варевом нависала узкая площадка, державшаяся на металлических опорах и соединенная с полом лестницей с полозьями для тачек, рядом грудой лежали мешки с компонентами — видимо, морским песком и размолотыми костями. К нижней плоскости площадки крепился шест с лопастями на конце, и они медленно крутились. При внимательном рассмотрении обнаружился еще один агрегат, скорее всего, позволяющий наклонять котел. Кучей громоздились среднего размера плоские круглые плитки, вероятно, предназначенные для шлифовки заготовок, и две стопка изложниц.

Пять или шесть человек с усилием вращали за длинные ручки массивный жернов, подобие новомодной мельницы, перемалывая какие-то грязно-серые и черные, порой желтоватые палки самых разных размеров, очень похожие на едва обгорелые кости. Еще несколько переносили сырье, один крутил рычаг механизма, перемешивая жидкое стекло. По-видимому, я застал стадию варки, поскольку ни форм, ни каких-либо приспособлений для слива готовой продукции не заметил.

Внезапный сильный удар в живот опрокинул меня на бок, сабля выпала из руки, когда я, падая, зацепился за колесо и сломал свое прикрытие.

— Интересно, кто это ко мне пожаловал, — раздался рядом чей-то хрипловатый и негромкий голос с недобрыми интонациями.

Я с трудом распрямил спину и увидел массивного неопрятного человека, густо заросшего курчавыми волосами, одетого на походный манер, но без шляпы. Его широкий приплюснутый нос скривился при виде моего аристократического одеяния, он взглянул на саблю, повертел ее в руке и нацепил себе на пояс, не выпуская из руки длинный нож. Я поднялся, кривясь от спазмов в желудке. Никакого оружия, кроме утраченного, при мне не было, а рассчитывать справиться с этакой тушей голыми руками не стоило и мечтать. О побеге я не думал, и не только потому, что незнакомец перекрыл собой жерло тоннеля.

— Кто ты такой, шпион? — буркнул он лениво.

— Бернард Холдейн, — коротко ответил я, надеясь, что он не читает газет.

— Тот самый Холдейн? — с живым интересом переспросил он. — Герцог Восточных Земель? — На его физиономии расплылась довольная усмешка. — Помню, Тан мне про тебя рассказывал. Жалко, что сейчас его здесь нет, вот бы посмеялся.

Он неожиданно шагнул ко мне и толкнул в грудь, я потерял равновесие и скатился в котловину, окончательно измазав глиной плащ и едва не расплющив медную фляжку с водой, лежавшую в кармане штанов. Некоторые из рабочих остановились и обернулись в нашу сторону, однако бородач грозно взмахнул ножом, и они возобновили свои занятия.

— А я ведь видел твою рожу в газетах, — глядя на меня сверху вниз, сказал он. — Я тебя знаю, а ты меня нет, — с сожалением добавил он. — Впрочем, смысла открывать тебе свое имя у меня нет, оно все равно тебе ничего не скажет. А вот твой папаша, наверное, испугался бы, окажись он на твоем месте. Естественно, живым бы он от меня не ушел — здесь ему не замок, дружину взять негде. Но старик помер, а ты остался и даже сам явился ко мне.

— Послушай-ка, любезный, прекрати молоть чушь, отдай мне саблю и отведи к своему хозяину, — сказал я.

Он зло сощурился.

— Хочешь легко отделаться? Здесь хозяин я, и ты ответишь мне за то, что когда-то сделал со мной Хенрик Холдейн.

Он бросил мне под ноги свой нож и достал из голенища сапога точно такой же.

— Думаешь, что поединок со мной ниже твоего достоинства герцога? — усмехнулся этот громила. — Можешь не сомневаться, когда-то и я был богатым, и пока еще никто не отнял у меня титула. Впрочем, скоро всем этим игрушкам лордов и им самим придет конец.

Он ловко съехал вниз, и мне пришлось отступить, неумело выставив перед собой непривычный в обращении мясницкий клинок. Я попытался воздействовать на его мозг и заставить прекратить размахивать ножом перед моим носом, но он, по-моему, этого даже не заметил.

— Не бойся, я не скоро тебя зарежу, — спокойно сказал он, легко вращая кистью тяжелое оружие.

Учитывая вес противника, длину его рук и мастерство владения оружием, я отчетливо понял, что у меня нет никаких шансов. Поигрывая клинком, он неуловимо быстрыми движениями заставлял меня отступать между каких-то тележек и подпорок, время от времени то в одном, то в другом месте распарывая мне одежду острым лезвием. И все же я исхитрился оцарапать ему кисть руки. Он остановился и удивленно взглянул на капельки крови на своем запястье.

— Смотри-ка, тебе везет. Глядишь, я истеку кровью прежде, чем дотянусь до твоего горла. — Он скрипуче захохотал и в следующее мгновение нанес мне почти такую же рану. Визгливый скрип жернова, как я только что заметил, уже давно прекратился, и только гудение пламени под главным котлом нарушало тишину подземелья.

— Когда-то, давным-давно, я жил в прекрасном замке на берегу реки, у меня были жена и двое детей, — с легким придыханием, мечтательно заговорил враг, без видимых усилий работая ножом, вынуждая меня из последних сил отбивать его выпады, как я понимал, далеко не самые опасные. — Однажды мой герцог, как обычно, призвал меня с другими вассалами в свой замок… Мы собирались славно отметить обильный урожай зерна. Вино лилось рекой, менестрель пел свои песни, столы ломились от дичи. Дамы кокетничали, а кавалеры отпускали им комплименты…

Спиной я ощутил жар и изменил направление движения, чтобы не упасть в топку. Мой противник замолчал и направленными выпадами прижал меня к горячей металлической лестнице с обмазанными обожженной глиной ступенями и перилами. Спотыкаясь и выставив перед собой руку с оружием, почти ничего не видя из-за пота, заливавшего глаза, я стал карабкаться вверх.

— Я был так пьян… — Враг тоже стал задыхаться и говорил уже не так легко, как вначале. — Я дал увлечь себя этой похотливой сучке, твоей матери, в кабинет рядом с залом… Она придумала какой-то предлог и повисла у меня на шее. В это время, разумеется, появился твой папаша… Он был ревнивец, каких мало, и повсюду бегал за своей женушкой.

Я наудачу бросил в него свой нож, но он не потерял бдительности и увернулся. За ножом полетел рваный плащ — жара становилась невыносимой — но тоже не достиг цели. Собрав последние силы, я кинулся наверх, чтобы спрыгнуть с узкой, шириной в три шага площадки, нависавшей над жидким стеклом, на пол, но удар по ногам отбросил меня на ее середину. Тяжело дыша, со слипшимися от пота волосами враг стоял под тусклой призмой, закрепленной на потолке рядом с его головой. Похоже, свою куртку и пояс с саблей он успел сбросить, чтобы не мешали, пока взбирался за мной. Чтобы не изжариться на раскаленной глине, я, пошатываясь от усталости, приподнялся на корточки.

— Он отнял мой дом и сослал меня на восточную границу… туда, где зимой снегом заметает дома… а летом солнце сжигает почти весь хлеб… в забытый Хранителем поселок. — Он в очередной раз откинул с мокрого лба прядь волос и закашлялся, но я не нашел в себе сил воспользоваться передышкой. — Через год, однажды, когда я ушел… чтобы добыть для своей семьи пропитание, из степи пришли кочевники… Они разграбили жилища, мужчин убили, а женщин и детей увели с собой. Теперь тебе ясно, как я оказался заодно с Таном… за что я ненавижу весь твой род и за что ты примешь смерть. Ты не будешь одинок — все вы скоро отправитесь туда.

По-моему, большую часть своей обвинительной речи он произнес только потому, что хотел поддержать в себе жажду мщения. Во всяком случае, сильной ненависти в его голосе я не слышал, и не исключено, что я смог бы отговорить его от убийства.

— Мой отец давно умер… — прохрипел я, поднимаясь ему навстречу. Не знаю, зачем я сказал ему то, что он и так знал, но ничего лучшего мне не пришло в голову.

— Вот и встретишься с ним! — он поднял голову к призме и глухо закаркал.

В это мгновение кристалл, находившийся прямо над ним, с резким звоном лопнул, рассыпавшись в пыль. Враг с криком, переходящим в стон, выронил нож и прижал ладони к глазам. Жуткий вой вырвался из его глотки, когда пальцы наткнулись на сочащиеся кровью лицо и глазницы, он повернулся ко мне и, утробно рыча, медленно и неуверенно пошел на меня, пригнувшись и раздвинув в стороны руки. Не дойдя двух-трех шагов, он пошатнулся, ступил за край площадки и потерял равновесие. Жутко вскрикнув, враг исчез из вида, раздалось шипение и негромкий плеск, и вслед за тем я почувствовал острый, приторный запах горелого мяса.

12. Мрак

В сумраке я проковылял к лестнице, а когда спускался, сквозь полуприкрытые веки заглянул в котел. Черный остов, формой отдаленно напоминавший человека, медленно погружался в пылающую жаром стеклянную массу. На фоне гудения пламени и взволнованных возгласов людей то здесь, то там раздавались негромкие хлопки призм, с каждым разом погружая фабрику во все больший мрак, и вскоре погас последний светильник.

Упав на колени, я отыскал рядом с лестницей свою искромсанную одежду, подобрал также куртку мертвого врага и свою саблю. Со всем этим добром я отполз подальше от топки, которая освещала пятачок почвы вокруг себя красновато-багровыми бликами. Забравшись под тачку, я упал и расслабился, слушая крики рабочих. Похоже, им не было до меня никакого дела — перед ними стояла другая задача, а именно, как выбраться из катакомб, не имея источников света. Неизвестно, сколько времени я провалялся в забытье, но когда разлепил веки, огонь под котлом почти погас, и вокруг стояла поистине мертвая тишина.

Я вылез из-под тележки и с некоторым трудом перевернул ее вверх дном, чтобы использовать в качестве стола. Обожженные лицо и руки нестерпимо горели, и прикосновение к ним причиняло боль. Внезапно я понял, что ужасно хочу пить, достал фляжку и сделал несколько жадных глотков. В ней оказалось катастрофически мало воды, и опомнился я, только выпив последнюю каплю. Тряхнув пустым сосудом, я с сожалением сунул его обратно и на ощупь аккуратно извлек из внутреннего кармана плаща бумагу с печатью Хранителя и листок с картой тоннелей, разрезанный около края острым клинком врага. К счастью, моя личная призма не пострадала, я с тревогой направил ее торец на бумагу и отдал мысленный приказ. Небольшой треугольник света выбился из кристалла, заметно мерцая. В этом неверном, колеблющемся пятнышке я развернул на «столе» схему и стал сосредоточенно изучать ее, сожалея, что не сделал этого в более благоприятной обстановке.

Вскоре я уже знал, что лучше всего будет продолжить путь на север, а не возвращаться к Южному мосту. Из этой каверны вело всего два пути, следовательно, у меня была масса шансов выбрать из них правильный. Как я ни напрягался, припомнить свою извилистую дорогу от прохода до фабрики не смог, поэтому был вынужден применить так называемый «научный» метод. Надев куртку погибшего врага и приладив на законное место саблю, я пошел в первом попавшемся направлении, подсвечивая себе путь призмой. Каждый шаг поначалу давался мне с трудом, болела едва ли не каждая мышца, но постепенно я привык и перестал обращать на это внимание. Когда я удалился от топки, обожженное тело стало мерзнуть, и чужая одежда пришлась кстати.

Достигнув края котловины, я пошел вдоль него, надеясь, что до цели не слишком далеко. Вскоре склон стал достаточно покатым, и показался широкий темный зев тоннеля. Я на коленях взобрался по откосу и огляделся в поисках опрокинутой мной тележки, но ее не было. Конечно, рабочие могли зачем-либо увезти ее, но спускаться вниз и искать другой проход, чтобы проверить это предположение, было выше моих сил. Не оглядываясь, я зашагал вперед, время от времени на ходу прикрывая глаза и иногда садясь прямо на мокрую глину, чтобы перевести дух.

Скоро я вновь увидел на стенах ручейки воды и поспешил напиться и заполнить сосуд. После ледяной влаги в голове слегка прояснилось, и я подумал, что выбрал не ту дорогу — поскольку, основываясь на карте, не предполагал приблизиться к реке. Я направил блеклый лучик света под ноги и похолодел: следов от повозок не было. Стараясь не порвать порезанную схему катакомб, я расстелил ее на полу и еще раз вгляделся в выбранный мной путь. И когда я это сделал, то отчетливо осознал, что моя невнимательность при ходьбе с закрытыми глазами и почти без света может мне дорого стоить. Скорее всего, я не заметил поворота основного тоннеля, ясно видимого на схеме, и продолжал идти прямо, то есть по ходу, не обозначенному на карте.

Я очень устал, и мне страшно хотелось спать. Следовало повернуть назад и более пристально осматриваться по сторонам, но непреодолимая тяжесть давила мое измученное тело. Я спрятал схему, саблей начертил на стене стрелу, чтобы окончательно не заблудиться, и улегся на мерзлый пол, подвернув под голову руку.

Разбудило меня прикосновение к щеке чего-то ворсистого и негромко сопевшего. Я отпрянул и выбросил в темноту оружие, скользнув им по спине резко пискнувшего пришельца. Призма осветила верткий хвост, с другой стороны прохода также раздался звук быстро убегавших когтистых лап. Стиснув зубы, я в несколько этапов распрямил окаменевший позвоночник и поднялся на ноги, для надежности опираясь о стену. Настороженное черное молчание окружало меня, и даже мягкий шелест воды, стекавшей вдоль ложбинок, подчеркивал тяжесть моего положения. Желудок выдавал отчаянные голодные спазмы.

Искренне веря в свою удачу, я повернул в обратную сторону, уже не скрываясь и вовсю используя вялую призму. Мои гулкие шаги эхом затихали где-то впереди и позади меня. Наконец я увидел слева долгожданный темный провал, не замеченный мной раньше, и свернул в него. Как я мог быть так беспечен, что не обратил внимания на колею? Приободрившись и почти не обращая внимания на голод и боль, я шагал по тоннелю, насвистывая какую-то популярную опереточную мелодию, и почти пропустил смену глинистого пола каменным, довольно неровным и начавшим подниматься. После недолгого раздумья я пришел к выводу, что слой почвы в окрестностях этого возвышения тонок и строителям подземелий пришлось проложить их прямо по подземным скалам.

Почти сразу за появлением камня под ногами я оказался перед развилкой с тремя новыми ходами. Они ничем не отличались друг от друга. В растерянности я достал карту и вгляделся в место своего предполагаемого нахождения, но оно было прорисовано как-то нечетко, так что я с равным успехом или, наоборот, неудачей мог выбрать любой из двух левых тоннелей. Как я ни всматривался в схему, единственное, на что я мог полагаться в данном случае — везение. Если я не угадаю, в лучшем случае мне еще долгое время придется плутать в катакомбах, а в худшем я пойду на корм крысам, чьи наглые шаги и пыхтение то и дело раздавались со всех сторон. Решив не тратить время впустую, я выбрал один из тоннелей и двинулся по нему, но сразу же наткнулся на человеческий скелет. Я рассудил, что такое начало — недобрая примета, вернулся назад и пошел по второму из возможных проходов.

Я уже потерял всякую ориентацию во времени, когда ход вновь разветвился, и мне снова пришлось выбирать, тупо глядя на клочок бумаги в руке, затем через небольшое расстояние — снова, и тогда я наконец осознал, что в самом начале выбрал ложный путь. Наверное, из каверны с фабрикой существовало не два выхода, а три или больше. Вера в относительную точность схемы сыграла со мной очень злую шутку. Еще немного я автоматически шел вперед, игнорируя боковые проходы, постепенно опускаясь все глубже в недра земли, затем неожиданно наступил в лужу, вяло выбрался из нее и присел на подвернувшийся камень. С потолка опять капала вода, орошая мои спутанные волосы и стекая по лбу и спине. Я апатично осветил маленький склеп, в котором очутился — глина, лужи, камни и черные щели в стенах.

Я перебрался на более сухое место и лег на жесткое ложе. Сил идти дальше не было, и мыслей тоже, кроме, пожалуй, одной — мой скелет будет не первым и даже, скорее всего, не вторым. Еще я вспомнил об Агнессе, и поскольку я как раз прижал себе ухо, в сознании возникли мутные продольные полосы и треск. Неудачное применение серьги в подземельях уже становилось системой.

Из долгого забытья меня вывел чей-то звонкий смех. Я лежал и чувствовал сырость и режущую боль в боку, ясно понимая, что сошел с ума, и удивляясь, что вот так, самостоятельно могу поставить себе диагноз. Но вслед за смехом отчетливо раздался мужской голос, потом снова женский, то есть где-то рядом велась оживленная беседа. Не веря собственным ушам, я извлек призму и еще раз осветил пещеру — вход, выход, до боли знакомые элементы подземелья и прямо над своей головой — конец ржавой металлической лестницы.

Все еще сомневаясь в собственном рассудке, я вскочил и попробовал ухватиться за нижнюю перекладину, но она располагалась слишком далеко от земли. Я подкатил к своему ложу валун — откуда только силы взялись — и уже с него смог взяться за металл. Когда я зацепился за лестницу всеми своими руками и ногами, то был уверен, что не смогу сделать больше ни одного движения. Тем не менее я все же взобрался под самый потолок, к человеческим голосам, и принялся стучать кулаком по каменной плите, преградившей мне путь к свету. Женский вскрик почему-то убедил меня в том, что я не рехнулся. Моля Хранителя о помощи, я достал из кармана семигранную призму и приложил ее к щели, махнув рукой на риск быть погребенным под обломками. Выбив половину плиты, громыхнувшую осколками где-то далеко внизу, я ухватился за острые края камня и отчаянным усилием вывернул остатки преграды из земляных пазов. Полностью обессилевший, я выбрался из дыры и растянулся на чем-то твердом и холодном.

— Во имя Хранителя, что с ним, Гай? — произнес надо мной взволнованно-истеричный женский голос.

— Откуда мне знать, Марта, — пробормотал в ответ ее спутник.

Легко могу представить себе их изумление и растерянность, когда прямо на их глазах откуда-то из недр земли с грохотом вырвался грязный оборванец с герцогской саблей на поясе.

— Чем вы там занимались, сеньор? — настороженно вопросил меня юноша, по виду — обычный представитель купеческого сословия.

Лежать на выщербленных ступенях широкой лестницы, полого спускавшейся к засоренному городскому пруду, мне понравилось ничуть не больше, чем в темных катакомбах. Я еще помнил, как сиживал на этих ступенях когда-то очень давно, в компании забытой девицы, и рассуждал о проложенных в глубинах тоннелях, скорее всего, затопленных подземными водами. Опираясь на ладонь, я предпринял смелую попытку подняться, и Гай поспешил протянуть мне руку помощи. Девушка подхватила меня с другой стороны, и общими усилиями они усадили меня в маленькую лодку, что покачивалась на мелких волнах.

— Значит, это правда? — Красивые узкие глаза Марты широко распахнулись и жадно изучали мой непрезентабельный вид. — Внизу и в самом деле страшные катакомбы?

Молодой человек стоически греб к пристани, но было видно, что, так же как и подругу, его распирает от любопытства. Еле ворочая языком, я ответил с наибольшей доступной мне учтивостью:

— Извините меня, я понимаю, что выгляжу нелепо и хочу слишком многого. Помогите мне добраться до особняка Первого Ландлорда Реднапа… Я очень устал.

Подземелья настолько вымотали меня, я пережил там столько ужасных мгновений, что проявить недоверие к этим милым людям казалось мне полной глупостью. К тому же на всякий случай я постарался ненавязчиво внушить им мысль о крупном вознаграждении. После этого я наконец позволил глазам закрыться и погрузился в умиротворенное полузабытье.

Время от времени я приходил в себя, как правило, после резких остановок или поворотов машины, в которую усадили меня попутчики. Не знаю, как им удалось раздобыть ее, но помню приглушенный торг относительно стоимости проезда. Смутно видел я также недоумевающее лицо капрала Тарга, пропустившего нас через пост, слышал испуганные возгласы тетушки Сью и озабоченные — старика Во, пока меня транспортировали по лестнице наверх. Воспользовавшись моим безропотным молчанием, добрая старушка влила мне в глотку полную чашку какого-то гнусного варева. Как ни странно, голода я совсем не чувствовал, поэтому с облегчением растянулся на кровати и провалился в сон.

13. Извне

Когда я очнулся и подумал, что неплохо было бы перекусить чем-нибудь вроде тушки молодого бути, за окном был уже день. Маленький кристалл зеленел возле изголовья постели, но наружный свет, проникавший сквозь мутное стекло, делал его старания излишними.

В комнату заглянула Сью и шумно обрадовалась моему пробуждению. Я прервал ее сбивчивые охи и высказался насчет завтрака. Во всяком случае, я надеялся, что день только начинается.

Я чувствовал себя на удивление прилично, смущал меня только тонкий слой липкой мази на лице и руках. Очень может быть, что именно благодаря ней я избавился от докучного жжения кожи. Прохладная вода в умывальне окончательно привела меня в форму, и я спустился вниз, будучи полностью готов к новым свершениям. В кабинете меня нетерпеливо ожидал дядя, и в промежутках между заглатыванием огромного куска мяса я вкратце поведал ему о подземной фабрике, взрывающихся призмах и своих блужданиях в катакомбах. Напоследок я продемонстрировал ему рваную карту подземелий и пожаловался на ее неточность.

— Поздравляю, Бернард, — наконец молвил дядя, но особенной радости в его голосе я не заметил. — Честно говоря, я почти не рассчитывал на то, что тебе удастся обнаружить фабрику. Теперь мне понятно, что вызвало повсеместный сбой в работе призм вчерашним вечером.

Реднап долго молчал, затем разразился мрачной речью.

— Увы, мой мальчик, хоть вы с Хранителем и прекратили на какое-то время производство фальшивок, боюсь, что ничего еще не закончилось. Буквально сейчас передовой отряд бунтовщиков занимает казармы рядом с Ристалищем. Никто не может сказать, что начнется, когда основные силы северян войдут в столицу. Но Тан займет дворец и объявит себя новым правителем страны, в этом я не сомневаюсь. Не исключено, что приказ о штурме резиденции получит Мартин, его человек в армии бунтовщиков. Мой последний агент донес о небольших разногласиях между Таном и Мартином — первый настаивает на немедленном взятии дворца, второй же предлагает подождать смерти Хранителя. Впрочем, — невесело усмехнулся он, — тогда они еще не знали о неполадках на фабрике и полагали, что естественной развязки ждать осталось совсем недолго. Так что вполне возможно, когда до них дойдет известие о приостановке производства фальшивок, они сойдутся во мнениях и не станут ждать, и чернь под началом Мартина, Тана или кого-нибудь из местных главарей нападет на нас. Наши малочисленные гвардейцы не смогут, да и не станут им препятствовать, — горько подытожил он и отхлебнул прямо из горлышка винной бутылки.

— Мне нужно встретиться с Хранителем, — сказал я.

Дядя с недоумением взглянул на меня.

— Я выменял на дрова баркас и приказал слугам начать погрузку вещей, — сообщил он. — Мы отправляемся в мой замок, и я решительно рекомендую, нет, настаиваю на том, чтобы ты ко мне присоединился. Ты ничем не сможешь ему помочь.

— Неужели все так плохо?

— Настолько, что я едва ли не последний из Ландлордов, до сих пор остающийся в столице. Артефакт умирает, Берни, и Хранитель вместе с ним. Перерасход энергии благодаря фальшивым призмам так велик, что нам осталась от силы неделя. Иными словами, на этот раз мы опоздали.

Я не верил собственным ушам.

— Выходит, все было напрасно? — спросил я, глядя на старого, подавленного Реднапа, но видя перед собой окровавленное лицо, искаженное болью и ужасом, слыша шипение горящей плоти и писк крыс, мерный звук падающих капель и свист ветра в черных подземельях.

— Мне очень жаль, мальчик мой, но, по-моему, ты лишь ненадолго отсрочил гибель порядка… В чем же мы ошиблись? — бессильно пробормотал он.

После долгого молчания, нарушавшегося только шорохом дождя, я сказал:

— Пожалуйста, отправьте кого-нибудь за Агнессой и постарайтесь уговорить ее покинуть город. Я должен встретиться с Хранителем. Проклятье, почему вы не слышите, как он призывает к себе хоть кого-нибудь?

Реднап смешался и недоуменно взглянул на меня, но тотчас твердо ответил:

— Я знаю, что он приказал нам спасаться, Бернард. Последние впечатления плохо подействовали на твою психику. Пожалуйста, подготовься к переезду в мой замок, мы должны торопиться.

Я вышел из кабинета и облачился в соответствующую дождливой погоде одежду, нацепил многострадальную саблю и вышел из дома. Мелкие капли влаги создали над городом подобие тумана. Пока я шагал по безлюдным улице и мосту через реку, сырость, казалось, заполнила даже мои легкие. Мрачная громада дворца темным силуэтом вырисовывалась из белесой мороси, мокрая и тяжелая, как многие века, в течение которых власть Хранителей подчиняла себе жизнь государства.

Два гвардейца, скучавших под аркой, лениво взглянули на мой пропуск и кивнули на вторую парадную лестницу во внутреннем дворе здания. Сапоги скользили по мокрым ступеням, источенным ногами тысяч посетителей. Я знал, что самостоятельно не найду Хранителя, и надеялся только на его благорасположение. Внутри, рядом с массивной, обитой медью двустворчатой дверью мерцали три призмы, соперничая по слабости света с узкими окнами. Помню, как я был поражен аскетичностью обстановки, попав во дворец впервые, на церемонию бракосочетания Хранителя. Но сотни ярко сиявших кристаллов создали необыкновенную, неземную атмосферу. Оркестр, лучший в стране, старательно выводил традиционную мелодию, и простота внутреннего убранства дворца перестала ощущаться, пропала в вихре чувства сопричастности таинству, вскоре приведшему к появлению маленькой Миры. Только один раз за всю долгую историю династии Хранителем была женщина, не оставившая заметного следа в памяти потомков. Однако не лучшая ли это похвала правителю?

Бывали времена, когда в этом огромном здании жило по тысяче человек одновременно, почти непрерывный гул голосов заполнял просторные гостиные и курительные, слуги десятками сновали между комнатами, выполняя поручения лордов и сеньоров всех рангов, их жен и детей. Сейчас же полная тишина, живо напомнившая мне о подземельях, окружала меня. Все, кто имел хоть какой-то угол в южных провинциях, уехали из столицы, остальные купили или сняли квартиры, чтобы быть подальше от власти во времена ее кризиса.

Ожидая сигнала, я очистил сознание от мыслей и медленно пошел по коридору в направлении Церемониального зала, отстраненно рассматривая выцветшие гобелены. Вскоре я уже знал, куда мне идти, достиг ближайшей башни и поднялся на второй этаж. Невидимая рука подвела меня к одной из обыкновенных дверей, я тихо постучал и отворил ее.

Меня встретила леди Вита, обычная веснушчатая женщина, каких много в среднем сословии, скромно одетая в темно-зеленое платье с отложным воротником и глубоким вырезом, в котором белел корсаж. Бессистемно расположенные оборки покрывали длинный подол платья. Изящные, прозрачно-зеленые камни в ее ушах не могли отвлечь внимание от заплаканного лица. Очевидно, в последние недели она уделяла своей внешности мало внимания.

В комнате было слишком жарко. Помимо нескольких призм, горел большой камин с целой горой дров внутри. Поблизости от него стояла широкая кровать, на которой под черным одеялом лежал Хранитель, бледная копия того жизнерадостного и бодрого человека, которого я видел несколько лет назад. Не открывая запавших глаз, он кивнул мне, и я шагнул к нему, заметив при этом симпатичную девочку в сиреневом платьице, рассеянно и серьезно взглянувшую на меня. Она сидела подле кровати отца. Пышные рукава с кружевными манжетами прикрывали ее подогнутые острые коленки, длинные светлые волосы были перехвачены атласной ленточкой.

Я снял промокшие куртку и шляпу, Вита приняла их у меня и разложила на спинке массивного стула неподалеку от огня.

Несмотря на чудовищную жару, Хранитель часто вздрагивал и кутался в одеяло. Он был всего на три года старше меня, но в его слипшихся черных волосах я заметил белую прядь.

— Ты хорошо потрудился, Бернард, — неожиданно прошептал Вольдемар, и его голос, хоть и звучал едва слышно, отчетливо и сильно прозвучал в моей голове. После долгой паузы он продолжал: — Предки покидают нас, уходят в Ничто. Я очень сожалею, что самую большую ошибку в жизни совершил твоими руками… По крайней мере неделю я бы еще продержался. — Хранитель открыл глаза и ясно, настойчиво взглянул на меня. — Откладывать передачу власти смысла нет, Бернард, лучшего момента не представится. К сожалению, избежать этого невозможно, я знаю, что не доживу до вечера. Я призвал тебя в последний раз… Попытайся спасти мою семью — у тебя еще есть немного времени. Ландлорд должен помочь тебе. Я надеялся, что сам справлюсь со всеми проблемами, но, кажется, не доживу до вторжения.

Он кивнул жене, она приблизилась с другой стороны кровати и остановилась с неподвижным лицом. Мира подошла к изголовью и наклонилась над отцом, он обнял ее и что-то сказал ей. Я никогда еще не видел настолько серьезного и одновременно отрешенного ребенка. Ее грудь касалась головы Хранителя, он взял ее за руки и прижал их к своим вискам.

— Если что-то пойдет не так, поддержите ее, — дрожащим голосом сказала мне Вита. По ее щекам стекали слезы.

Я встал рядом с девочкой с одной стороны, Вита — с другой.

Несколько долгих мгновений Мира стояла неподвижно, затем внезапно ее тельце напряглось, руки стали сгибаться в локтях, крупная дрожь пошла от ног и закончилась спазматическим изгибом тонкой шеи. Я сосредоточил внимание на ее ладонях, и в этот момент она начала кричать на одной ноте, тонко и обреченно. Горячая пелена затуманила мне мозг, но я собрался и выстоял, хотя голос Миры просто рвал меня на части. Не представляю, что чувствовала в эти долгие мгновения ее мать.

Пространство вокруг меня стало сгущаться, приобретая зеленоватое сияние, пронизывающее все и вся. Призмы, закрепленные по стенам, с характерным, уже знакомым мне звоном стали лопаться, сея вокруг себя тонкое стеклянное крошево. Я решился посмотреть на Миру и остолбенел, остатками сознания поняв, что мне не следовало этого делать — ее ярко-зеленые, широко распахнутые светящиеся глаза, казалось, проникли в меня, обжигая душу. Все, кто находился в комнате — неподвижный Хранитель, плачущая Вита и ее дочь — растворились в тугом вихре, скрутившем меня в спираль. Я растерянно огляделся и не увидел ничего, кроме молочно-белого тумана, кружившегося вокруг меня. Порыв расходящегося веером ветра рассеял белые клочья, и я обнаружил себя стоящим на мягкой, податливой поверхности, похожей на молочное желе. Из нее стали быстро выделяться причудливой формы образования, они клубились и перетекали одно в другое, и постепенно я стал узнавать в них расплывчатые человеческие фигуры, странным образом связанные между собой. Подчиняясь неведомому закону, они двигались к некоему центру притяжения, при этом успевая, как мне показалось, совершать согласованные действия по формированию упорядоченных структур. Наиболее распространенной из них была пятигранная призма. Самая близкая аналогия увиденному, возникшая у меня — огромные самовосстанавливающиеся песочные часы, причем перевернутые, когда втекающая снизу масса вытекает сверху, потеряв ослепительную белизну и полупрозрачность и приобретя серый, как будто выжатый цвет.

Неожиданно опора под моими «ногами», такими же рыхлыми, как и все остальное, провалилась, и я плавно погрузился в эту массу, но вопреки моим опасениями она совсем не казалась сырой, а, напротив, сухой и горячей. Под нижним краем «облака» я увидел твердую на вид землю, такую, какой она представлялась мне в детских снах — на огромной территории соседствовали горы и равнины, снежные и песчаные пустыни, ледяные озера и фонтанирующие паром подземные источники. По-моему, здесь присутствовали все мыслимые виды ландшафтов. Их то и дело искажала крупная рябь.

Увлеченный созерцанием красот «природы», я не заметил, как оказался посреди степной местности, разбавленной мелкими группами деревьев. Из ближайшей ко мне вышел вполне обычный, традиционно одетый человек и направился ко мне, не торопясь и не слишком медля. Это был мой отец, но выглядел он не так, каким я его запомнил, а намного моложе. Я непроизвольно сделал встречное движение, но он жестом остановил меня:

— У меня совсем немного времени до следующего цикла, Берни, — сказал лорд Хенрик. — Ты никогда по-настоящему не любил меня, а ложные человеческие чувства здесь не имеют значения, поэтому поспешим.

Он поднял руку, и наши бестелесные, яркие тени оторвались от волнующейся поверхности. Мы взлетали все выше и выше, миновав клубящуюся воронку. Яркая изумрудная дымка окутывала призрачную страну, ее края закруглялись, истончались и исчезали в глубокой, бездонной черноте, даже сквозь сияние производившей пугающее впечатление.

— Вот он, Океан Забвения, место, где в последнее время пропадают наши старшие товарищи, — напряженно произнес Хенрик, разводя в стороны руки. — Он повсюду, и берега его все ближе и ближе, оттуда невозможно вернуться, а скоро будет и некуда…

Я оторвал взгляд от его слегка плывущего лица и вежливо осмотрелся.

— Но почему он забирает вас? Неужели ничего нельзя сделать, чтобы остановить его?

— Вы слишком многого от нас хотели, Бернард, и вы ослабили нас. Наши силы на исходе. — Мягкая печальная гримаса исказила молодое лицо моего отца, по нему прошла зыбкая рябь. — Многие из нас, те, что пришли первыми, уже канули в Океане Забвения, скоро придет и мой черед. Я знаю это, и потому свет и тепло мои слабы. Я жалею только о том, что не смог дождаться твою мать… я за многое попросил бы у нее прощения. Если ты ее когда-нибудь увидишь, передай ей, что я еще тогда простил ее, почти сразу после ее ухода.

Пока он говорил, мы стремительно спускались, черная кайма вокруг мира исчезла за горизонтом, оставив лишь смутное чувство безысходности.

— Она и в самом деле была в чем-то виновна?

— Разумеется, сынок, — удивился лорд Хенрик.

По его «телу» вновь пробежала волна, оно побелело, очертания его постепенно смазывались. Цельное, неуловимо гармоничное облачко поплыло наверх, по направлению к нижней воронке, и слилось с ней, став, наверное, одной из деталей какой-нибудь текучей конструкции.

Я опустил взгляд и с удивлением обнаружил себя на берегу моря, неправдоподобно чистого и волнующегося. На абсолютно пустом берегу, в нескольких шагах от прибоя, спиной ко мне сидел обнаженный мальчик лет пятнадцати. Увлеченный постройкой песочного замка, он не замети моего появления, и только когда я навис над его постройкой, поднял на меня ясный взгляд.

— Папа! — воскликнул он, но не сделал попытки встать и подойти ко мне. Я опустился на колени напротив него, с изумлением всматриваясь в черты его лица. По каким-то неясным мне самому признакам я догадался, что ему вскоре также предстоит начать новый цикл.

— Почему ты почти взрослый? — потрясенно спросил я.

— Это просто, — ответил он. — Помоги мне, пожалуйста, пока не пришла волна. Все дети здесь шестнадцатилетние, это самый лучший возраст для радости. Мы все здесь только для этого, мне дедушка говорил, а он никогда не обманывает. Ведь если нам будет грустно, вам будет темно и холодно. Я хотел бы быть похожим на тебя, — неожиданно признался он.

Мы спешно достроили башенки и мостики, и как раз вовремя — пришла большая волна и смыла наше творение, оставив лишь коричневые оплывшие холмики. Бернард-младший звонко рассмеялся и побежал за хищной волной, взмахивая руками, и рассеянный свет странным образом играл в крупных брызгах морской воды. Я бросился было за ним, но он плавал гораздо быстрее и лучше меня, и я остался на берегу, а его круглая голова какое-то время еще мелькала в зелено-голубом море. Затем он почти незаметно растворился в небе.

Сквозь странную пелену в глазах я посмотрел на призрачный мир, но больше никто не пришел поговорить со мной. Этим душам, когда-то бывшим такими же, как я, людьми, если они заметили мое присутствие, нечего было сказать мне.

А невидимая отсюда бесконечная черная пустота приближалась, и даже на таком большом расстоянии я ощущал ее холод.

14. Зима

Мне и в самом деле было холодно, несмотря на теплое одеяло и три почти бесполезных кристалла, разложенных рядом с моей старой кроватью. Завидная регулярность, с которой я приходил в сознание в доме Реднапа, привела меня в смущение, я заворочался и попытался подать голос, но мои окаменевшие связки исторгли только нечленораздельное мычание.

Поблизости кто-то вскрикнул, и в поле зрения возникло возбужденное, слегка помятое, но милое лицо Агнессы, на котором сияли ее покрасневшие глаза. По-моему, впервые со времен памятного похода она полностью пренебрегла макияжем. Она почему-то прижалась головой к моей груди и заревела. Ввергнутый в недоумение, я погладил ее по волосам и пробормотал что-то успокаивающее.

— Где Вита, дядя и остальные? Почему мы не на баркасе?

Она никак не могла остановиться и долго еще старалась успокоиться, но я не мешал ей, чувствуя во всем теле подозрительную легкость и рассеянно глядя на грязно-белое окно.

— Мы с тобой остались вдвоем, Берни, — наконец произнесла Геша. — Дом еще цел только потому, что Тан успел захватить бывшую охраняемую зону и приказал своим людям не трогать ее жителей.

— Почему? Что вообще происходит?..

Она утерла нос платком и вздохнула.

— Ты был как мертвый три дня. И еще долгое время во дворце, как мне сказала Лидия.

У меня закружилась голова, возможно, от слабости, я схватился за край одеяла, будто это могло помочь мне.

— Я принесу тебе чего-нибудь поесть, — поспешно сказала Агнесса и вышла.

Пока ее не было, я старался понять, что же случилось за то время, пока я бродил по стране призраков, но здравой картины не складывалось. Пожалуй, провал сознания не пошел мне на пользу. Мои призма и сабля лежали на столе, я протянул руку и взял оружие, решив проверить его боеспособность. Ожидая вялого отклика, я усилил мысленный приказ, но неожиданно для меня из острия вырвался мощный пучок энергии и едва не превратил мишень в пепел. Едкий дым повис под потолком, медленно вытягиваясь в щели.

Появилась Геша с подносом и поставила его на меня. Я набросился на традиционную для времен кризиса пищу и невнятно попросил подругу поведать мне о последних событиях. Впервые за много дней мной овладело ощущение, что спешить мне совершенно некуда. Но внезапное воспоминание о маленькой Мире вернуло меня в уже привычное состояние тревоги.

— За мной пришел Фулз — я в это время собиралась в редакцию — и проводил сюда. Здесь Реднап коротко рассказал мне об обстановке и сразу же пригласил меня с собой, в его замок. Кстати, накануне утром у меня появилась мать и тоже предложила уехать с ней, но я отказалась. — Она смутилась и медленно, припоминая детали, продолжала: — Мы решили дождаться тебя, но тут прибежал какой-то человек и сказал, что неуправляемые толпы повстанцев движутся к реке и грабят все встречные дома. Нескольких даже убили, тех, кто пытался их не впустить. Потом на служебном тарантасе приехал секретарь Реднапа и поведал, что дворец, канцелярия и типография уже захвачены отрядами Тана, гвардейцы частью убиты, а частью присоединились к бунтовщикам, а он сам, то есть секретарь, скрылся чудом. В его машине, в спинке сиденья торчала арбалетная стрела.

Я машинально жевал мясо, слушая новости трехдневной давности.

— Женщины из прислуги стали умолять Ландлорда отчаливать, но он колебался. Где-то недалеко загорелся дом, и от запаха гари все словно обезумели. — Геша шмыгнула носом, заново переживая прошедшие события, но быстро взяла себя в руки и возобновила рассказ: — Тут появился еще один воин и сказал, что он прибыл из твоего поместья с известием, его звали…

— Лорк, — подсказал я.

— Да-да, именно так. Слуги затащили Реднапа в баркас, а мы с Лорком пошли к мосту, он взялся меня проводить и по дороге рассказал мне, что Вик и его люди захватили твой замок, и что его мать и сестра погибли при разграблении какой-то лавки, а отец однажды ушел и не вернулся, поэтому он приехал. В гостинице его ограбили и отняли лошадь, он с утра искал особняк Реднапа и уже думал, что никого не найдет.

Она прижала ладони к лицу и какое-то время молчала, дав мне время осознать, что у меня больше нет своего дома.

— Рядом с мостом нам навстречу попалась группа северян, они стали приставать ко мне, и… Лорк пришел мне на помощь, и они убили его… ткнули ножом и столкнули в воду… их было много, и куда-то потащили меня… В это время от дворца подъехала большая крытая коляска с несколькими солдатами в гвардейской форме, с ними была Лидия. Она пригрозила им все рассказать Тану, и бандиты отпустили меня, я села в машину и увидела в ней тебя.

Она вновь замолчала и вдруг заревела в голос. Я поставил поднос на стол — все равно мне не следовало слишком переедать — и привлек ее к себе, отодвинувшись к стене. Она вздрагивала, прижимая мокрый платок к носу, а я медленно гладил ее по волосам, не находя слов.

— Ты был совсем невменяемый, она держала твою голову у себя на коленях и все время повторяла, что любит тебя… но ты ничего не понимал. Она постоянно отворачивалась и страшно кашляла в рукав… Она сказала мне, что Хранитель мертв, а тебя нужно отправить с баркасом, уж не знаю, как она про него узнала. Но он уже отплыл, мы опоздали… Она бросила нас с тобой в доме и оставила охрану, а сама уехала обратно во дворец.

— Я должен встать, — сказал я после паузы.

К счастью, самые основные детали гардероба виднелись поблизости, на стуле — чистые кожаные штаны на меху и такая же рубашка.

Геша перебралась в кресло, а я вылез из-под одеяла. Воздух в комнате заставил меня покрыться ознобом, сквозь щель в уголке окна в помещение проникал ледяной ветер. Рядом с дыркой лежала неправильная горка снега. Я отчаянно, как никогда, нуждался в посещении умывальни.

— Бедняга Лорк, — вздохнул я, вернувшись в комнату. — Он был славным парнем… Чем ты занималась, пока я здесь валялся? — спросил я после продолжительного молчания.

— Написала две статьи для газеты — Тан меня лично попросил, прочитала несколько книжек и сожгла все дрова. Я тебе не сказала, вчера Мартин поссорился с Таном и бежал в казармы, где осталась часть верных ему людей. Мне пришлось посвятить этому расколу разоблачительную заметку.

— По крайней мере, без работы ты не останешься, даже если все вокруг передерутся, — ошеломленно заметил я.

Она лукаво улыбнулась, возможно, впервые за последние несколько дней.

— Я припрятала в купальне на берегу лодку, тут их было очень много, потом все пустили на дрова. — Она вытерла глаза и шмыгнула носом. — Все, что нужно в дорогу, я уже собрала. Ну, ты знаешь, еды побольше, одежду и так далее. Нашла даже коробку со старыми медными деньгами.

— Вот и славно, — бодро промолвил я. — Я за пару звонков обернусь, стемнеет, и отправимся в гости к дядюшке.

— Куда ты собрался? — помрачнела Геша. — Посмотри на себя в зеркало, ты же ходячая тень!

Я последовал ее доброму совету и взглянул на плоский лист начищенного серебра, висящий на противоположной стене. Но серьезных различий со своим прежним изображением там не усмотрел, разве что щетины наросло больше обычного.

— Агнесса, я обещал Хранителю позаботиться о его жене и дочери, — твердо сказал я.

Она отошла к двери и оглянулась, серьезно глядя на меня.

— Ты хочешь встретиться с Лидией? — тихо спросила она. — Ты будешь ее искать?

Я молча застегивал пуговицы на рубашке, не зная, как ей ответить. Ее кулачки сжались, в темных глазах заблестели сдерживаемые слезы, но голос прозвучал резко и громко:

— Я так и знала, что ты всегда помнил о ней! Даже когда ты был со мной и Павой, ты постоянно помнил о ней, правда? Признайся, дорогой, мне ведь все равно, если хочешь, можешь поселиться вместе с ними, и будет у вас прекрасная семейка — ты, Лидия и Тан, новый правитель страны! Проваливай к своей стерве! — Она всхлипнула и выскочила из комнаты, хлопнув дверью.

— Агнесса! Постой! — опомнившись, закричал я что было сил. Я выскочил в коридор и, преодолевая тянущую боль в суставах, кинулся вслед за топотом ее сапожек, на лестницу. — Остановись, ты все неправильно поняла! — срывая голос, завопил я и споткнулся на ровном месте.

Жуткий холод пустого дома не позволил мне хоть сколько-нибудь отдохнуть на полу. Я еще полз зачем-то на коленях и выкрикивал какие-то глупости, но быстрые шаги удалялись, затихали, и вскоре порыв ветра и резкий звук захлопнувшейся входной двери сообщили мне, что я остался один.

Я встал и вернулся в комнату за зимней обувью — тряпичные тапки совсем не грели. По-моему, у меня на лице все так же лежала снежная пыль, залетевшая в дом вместе с ветром.

15. Исход

Когда я вышел наконец из особняка Реднапа, то уже представлял себе план проникновения во дворец, точнее всего выражавшийся двумя словами: «как-нибудь прорвемся». Пока я находился между жизнью и смертью, в город пришла зима, давно ожидаемая и ветреная. Колючие вихри вертелись вокруг меня, присыпая теплую одежду. Тонкий слой мелкого снега, едва покрывший каменные мостовые, на открытом пространстве дороги сползал к тротуарам, перетекая вдоль и через них плоскими гладкими холмиками. При подходе к мосту я наткнулся на патруль, внезапно возникший из метели, и приготовился предъявить свой пропуск, способный вызвать теперь лишь недоумение.

— Милорд Холдейн? — услышал я знакомый голос.

— Капрал Тарг, — обрадовался я, узнав под капюшоном бледное вытянутое лицо.

Он внимательно рассмотрел мою небритую исхудавшую физиономию и сделал знак своим гвардейцам пропустить меня.

— У меня есть приказ правителя Тана не препятствовать вам посетить его резиденцию. Однако я слышал, что вы тяжело больны, сеньор.

— Мне удалось вернуться с того света, — усмехнулся я. — Не подскажете, где можно найти правителя Тана?

— Его покои находятся в восточном крыле, том, что выходит окнами на Розу. На последнем этаже, неподалеку от Архивной башни. Но вряд ли вы застанете его там, сеньор…

— Спасибо, там разберусь. — Я прошел на мост, но обернулся и зачем-то спросил его сквозь пелену: — Значит, теперь вы служите новому хозяину, капрал?

— Я служу порядку, сеньор, — спокойно ответил он.

Бумага с печатью Хранителя мне так и не пригодилась. В здании царила довольно нервная атмосфера, и на меня практически не обращали внимания, так что я осмелел настолько, что даже поинтересовался у крестьянина, сооружавшего рядом с входом баррикаду из мебели, в чем причина суеты.

— Предатель Мартин, — коротко ответил он, поглощенный своим занятием. — Того и гляди, явится сюда со своими головорезами. Давай-ка присоединяйся, хватит прохлаждаться.

— Сейчас, вот только выполню поручение правителя Тана, — уверенно сообщил я и поспешил покинуть холл, пока меня не нагрузили каким-нибудь креслом.

Если на первом этаже резиденции повсюду сновали повстанцы, на удивление организованные и хладнокровные, то выше царило полное безмолвие. Я прошел к Архивной башне, одной из двух, стоявших ближе всего к берегу реки, и поднялся на третий этаж по узкой, давно неиспользуемой и даже не снабженной лифтом деревянной лестнице. На ее перилах лежал тонкий слой пыли. На площадке я выглянул в узкое оконце сквозь мутное неровное стекло и с трудом разглядел реку, сориентировавшись относительно своего положения. Смело шагая по гулкому коридору, я толкал все попадающиеся мне двери. Я почти не рассчитывал кого-либо обнаружить в этих комнатах, но проверить каждую было необходимо.

В третьей комнате по левой стороне я нашел свою бывшую жену. Увидев ее лежащей на кровати рядом с противоположной стеной, в тусклом красном свете пары призм, я вошел и бесшумно прикрыл за собой дверь.

Она была так же прекрасна, как и в тот раз, когда я встретился с ней на чьем-то приеме больше года назад, даже несмотря на то, что ее щеки пылали, а дыхание тяжело вырывалось из полуоткрытого рта. Длинные густые ресницы подрагивали вместе с движением глаз, возможно, следивших сейчас за очередным горячечным кошмаром. Лихорадка снедала Лидию.

Из-за плотно закрытого окна и толстых портьер донеслись ослабленные расстоянием и стенами невнятные крики и звон клинков, видимый мне кусок серого, начинавшего темнеть неба прорезали всполохи, вероятно, вызванные применением лучевого оружия. Не обращая на это внимания, я наклонился над Лидией и дотронулся губами до ее мягкой горячей щеки. Волна непрошеных воспоминаний, бесконечно неуместных и горьких, захлестнула меня, я положил ладонь на ее безвольную руку и сжал ее. Она задышала чаще, ее веки дрогнули и чуть-чуть приоткрылись, но мысль не отразилась в них.

— Лидия, — прошептал я, не обращаясь к ней, и не дождался ответа.

Внезапно окно с оглушительным звоном лопнуло, и в комнату по нисходящей траектории влетела массивная арбалетная стрела. С неприятным хрустом она пропорола штору и повисла на ней, зацепившись оперением. Вслед за стрелой в помещение ворвался ветер, сея снежную пыль, неожиданно сверкнувшую в тусклом багровом сиянии призм, освещавших покои Лидии.

Я метнулся у разбитому окну и попытался заткнуть его тканью, и в этот момент отчетливо увидел совсем близко от дворца, немного севернее, наползающие на город фиолетовые огневики, переполненные смертельной начинкой. Из их недр сыпались пылающие точки, яркими всполохами загораясь на крышах зданий и каменных мостовых. Те, что оказывались в реке, медленно гасли, расползаясь цветными кругами по свинцово-серой поверхности воды. На мосту, почти под окном, разгорелось ожесточенное сражение с применением самых убийственных видов оружия — арбалетов и одной лучевой сабли. С ней не слишком умело управлялся воин, укрывшийся за квадратным валуном, продолжением правой центральной опоры моста. На его счастье, плотность энергии оставляла желать лучшего, и только поэтому он еще не обрушил в воду твердое основание под ногами своих же товарищей, северян Мартина, осаждавших защитников дворца. Последних было не так много, и если они не получат подкрепление, можно было ожидать их скорого разгрома. Первый огневик, свалившийся на участников стычки, посеял среди них панику — позабыв про все на свете, уцелевшие бросились к ближайшему укрытию. Им оказалась арка рядом с башней Артефакта, она же Главная. Несколько неподвижных горящих тел осталось лежать на камнях, мгновенно намокших от талого снежного месива.

Дверь за моей спиной резко отворилась и хлопнула, я оставил попытки заделать окно и обернулся. Тяжело дыша и отряхивая с одежды капли воды вперемешку со снегом, в комнату стремительно вошел Тан, всклокоченный, худой и с безумным взглядом.

— Чем ты здесь занимаешься, Холдейн? — резко осведомился он.

Он был, конечно, уже не тем молодым человеком с надменным лицом, чье изображение я когда-то давно изучал перед тем, как отправиться в колонию. Его выступающие скулы еще больше обострились, а в светлых, утомленных глазах застыло испуганное выражение, как будто он сам ужаснулся последствиям своих опытов на Артефакте. Его слишком легкая для такой погоды куртка была забрызгана чем-то темным, возможно, кровью.

— Вот, пришел проведать, — пробормотал я, чувствуя рядом с этим человеком, разрушившим весь мой мир, непонятную робость.

Он склонился над Лидией и попытался ее поднять, но одеяло сползло, и снежная пыль упала на ее длинную тонкую рубашку, местами влажную от пота. Тан встал на колени и прижался лбом к ее груди, набираясь сил.

— Где Мира и Вита? — спросил я.

— Если не сбежали, то в Главной башне, — помолчав, ответил он. — Уведи их отсюда, Холдейн, если сможешь.

Я обошел кровать и сделал шаг по направлению к двери, рассчитывая отвлечь его внимание, остановился и медленно извлек из ножен саблю. Поворачиваясь к стоящему ко мне спиной на коленях Тану, я отстраненно подумал, что лучшей позы он не смог бы выбрать. Странно, но я не чувствовал подлинной ненависти, и уж во всяком случае не считал, что его главная вина передо мной — та же, что и перед многими другими, то есть потеря своего дома и образа жизни. Я твердо знал, что он заслуживает смерти уже хотя бы за то, что я никогда не увижу своих отца и сына и не смогу принять участие в великом круговороте энергии, поглощенный Океаном Забвения. Мог ли он предполагать такие последствия от безопасного на первый взгляд производства семигранных призм? Наверное, иначе бы он не готовился к захвату власти… Впрочем, это было неважно.

Пока я убеждал невидимый суд в необходимости казни Тана, случилось непредвиденное: резкий порыв ветра буквально внес в комнату огневик, бесшумно разлившийся по шторе и частично на кровати. Пламя мгновенно охватило все, что могло гореть.

Тучу над городом словно прорвало — десятки ярких шаров, ясно видимых на фоне потемневшего неба, падали на заснеженную землю и дома. Я подумал, что крыша дворца, сложенная из толстых деревянных балок, может вспыхнуть в любой момент. Поскольку тушить холодный огневик бесполезно, Тан и Лидия, серьезно облитые его синими искрами, были обречены. Пронзительный крик «правителя», корчившегося на полу перед объятой пламенем кроватью Лидии, преследовал меня через двери, когда я выскочил в коридор и бросился влево, к башне Артефакта.

Я почти достиг центральной каменной лестницы, когда в десяти шагах передо мной с потолка обрушилось несколько массивных балок, при этом один из обломков зацепил обугленным концом край шляпы и сбил ее с моей головы. Вслед за ними потекла искрящаяся сиреневая жидкость. Едкий запах горелой смолы ударил мне в ноздри, огонь лизнул сапоги, заставив отпрыгнуть назад. В считанные мгновения сплошная пылающая стена отделила меня от башни Артефакта. Но оставался еще путь снизу, через второй или первый этаж, если я успею до того момента, когда пол на них вспыхнет.

Со всей возможной скоростью, на какую был только способен, я помчался по коридору, опасаясь, что не смогу добраться вовремя до Виты и ее дочери.

Едва я стал спускаться по лестнице Архивной башни, как потолок на покинутом мной этаже вновь обвалился, снова чудом не придавив меня, пол не выдержал такой тяжести и обрушился еще ниже, сея огненные обломки по ступеням и коридору второго этажа. Я прыгнул на лестницу и успел увидеть в пролет, как огромное столетнее бревно встало на торец и медленно завалилось на перила, увлекая вниз маленькие, хрупкие деревянные плашки, только что бывшие ступеньками. Я оказался заперт в старой, занимавшейся огнем Архивной башне.

Пламя охватило сухое дерево, заставив меня отступить выше, и момента для того, чтобы попытаться прорваться вниз, мне не представилось. Оставалось отходить вверх, и я поднялся до ближайшего окна в стене башни, но дотянуться до него не сумел, к тому же огонь уже буквально лизал мои пятки. Из последних сил я кинулся по винтовой лестнице и вскоре достиг двери, обитой полосками меди. Она была закрыта, но я выхватил саблю, сжег дерево вокруг замка и распахнул ее. Внутри было темно и пыльно, слабо светилось синим единственное окно. К счастью, под ним лежали кипы бумаг, так что я без труда взобрался по ним и ногой выбил толстое стекло. Развернувшись боком и держась правой рукой за шершавый край кирпичной стены, я посмотрел вниз и невольно зажмурился. Очень далеко подо мной, немного правее плескалась черная поверхность Розы. Я, разумеется, не раздумывая прыгнул бы в воду, но никакой уверенности в том, что я не разобьюсь о каменную набережную, у меня не было. Точнее, хладнокровно оценив расстояние до парапета и приняв во внимание, что прыгать придется совсем без разбега, вбок, я отчетливо понял, что шансов достичь спасительной воды у меня нет. Упасть же на мостовую означало верную смерть.

Глухой рев пламени, пожиравшего здание, раздавался у меня за спиной.

Встав на краю, я поднял глаза к небу и как будто увидел в его глубокой черной синеве тень гигантских песочных часов, почти замерших. Пронизывающий ветер трепал полы моей куртки, но я не обращал на это внимания, представляя себе лица дорогих мне людей, как живых, так и уже мертвых. Больше всего я жалел о том, что никому из них не смог помочь.

Старая бумага, сложенная стопками возле двери, вспыхнула, жаркие язычки поползли по перекрытиям, в последний раз осветив круглое помещение и разнообразные необычные предметы, скапливавшиеся в нем веками, и в этом свете я увидел совсем близко от себя то, о чем мне когда-то вскользь говорила Геша — небрежно прислоненные к стене крылья. Я спрыгнул на пол и схватил их за легкие медные перекладины, но так аккуратно, словно они были сделаны из бумаги. Они были очень велики, так что мне пришлось наполовину высунуть их из окна, чтобы продеть руки в широкие кожаные петли. На нижних планках я увидел еще две коротких петли, напоминавших стремена и, очевидно, предназначенных для закрепления ног. Я быстро продел в них ступни. Бросив взгляд за спину, я понял, что бояться уже некогда.

Одновременно и ужас и радость возможного спасения переполнили меня, когда, оттолкнувшись от края, я напряг плечи, чувствуя режущую боль от ремней, и ледяной ветер, хлынувший мне в легкие, подхватил и понес меня в пустоту. Мелкий острый снег ударил по глазам, заставив зажмуриться, проник под одежду, но я летел и едва не вопил от переполнивших меня чувств. И все же я не настолько обезумел, чтобы полностью доверится этому порождению больного разума, интуитивно наклонив правое крыло и постаравшись приподнять левое. К моему удивлению, крылья послушались и развернули меня вправо, так что я вздохнул с облегчением — даже если бы парусина вдруг порвалась и каркас рассыпался, я упал бы в воду. Но в данный момент эта перспектива уже не казалась мне такой привлекательной.

Тем не менее я все же не был птицей и продолжал, хоть и достаточно плавно, но снижаться, и нашел наконец время бросить взгляд на город. Многие здания в столице горели, возле некоторых метались тени людей, пытавшихся погасить пожар, другие уже невозможно было спасти. До меня доносились горестные вопли женщин и плач их детей. Обернувшись, я застал апофеоз гибели резиденции Хранителя — почти половина ее окон уже изрыгала пламя, и гасить его было бесполезно, да и некому. Башня Артефакта тоже горела, и возвращаться туда в случае удачного приземления не имело смысла. Каменные стены, тем не менее, держались, и я надеялся, что хотя бы фундамент дворца сохранится, став, быть может, основой для будущего возрождения страны из хаоса. К счастью, туча с огневиками уже миновала Розанну и больше не разбрасывала над ней свои разноцветные шары. В былые годы полноценный Хранитель без труда справлялся с огневиками, распыляя их в самом зародыше, и его смерть дорого стоила столице.

Тем временем моя скорость значительно возросла, я незаметно для себя пересек Розу и удалялся от нее над особняками знати. Отчаянно маневрируя, мне удалось выйти на относительно удобный для посадки полет между строениями, над дорогой. Когда до земли оставалось совсем немного, я титаническим усилием развернул крылья поперек встречного ветра и едва не вывихнул при этом себе руки, однако затормозил и удачно упал на мостовую, ничего себе не сломав.

Отдышавшись и протерев глаза, я спрятал крылья за низкой оградой ближайшего темного дома и вдруг вспомнил об Агнессе. Осмотревшись, я определил свое местонахождение. Как оказалось, я находился примерно на полпути от особняка Реднапа до ее квартиры, поэтому, недолго думая, быстро направился в нужную сторону. Уже приближаясь к ее дому, я заподозрил неладное — в воздухе висел тяжелый запах гари и летали хлопья серого пепла, гонимые порывами ветра. Последний квартал я преодолел бегом, но спешил я напрасно — на месте дома осталось только пожарище. Его бывшие обитатели сидели рядом с несколькими горящими балками на своих сумках, кутаясь в плащи, и среди них я заметил хозяйку и ее мужа. Я подошел к ним и присел рядом на корточки, женщина подняла на меня заплаканное лицо и вяло сказала:

— Сеньор Бернард?

Я промолчал, завороженно глядя на колеблющиеся язычки пламени, растущие из углей.

— Мадам, вы не видели здесь леди Агнессу? — решившись, спросил я.

— Видела, сеньор, она пришла незадолго до пожара. Леди собиралась съехать и расплатилась со мной за квартиру.

— Она успела покинуть дом?

Женщина подумала, припоминая, но затем медленно покачала головой.

— Огневик упал на левую часть, и ее квартира была с той стороны. Не знаю, сеньор, не видела. Может быть, она ушла раньше… надейтесь на это, милорд. Мы ничем не можем вам помочь.

Я опустился на холодные мокрые камни и оперся подбородком о руки, сложенные на коленях. Огоньки на догорающих балках не сдавались, хоть их и трепал зимний ветер. Но им уже недолго оставалось жить. Их яркие синие и желтые пятна, расплываясь, соединялись в моих глазах в одну цветную картинку. Неожиданно я почувствовал слабый хлопок у себя в кармане, том, где я всегда держал свою фамильную призму. Запуская в него руку, я был готов к тому, что в нем обнаружил — горстке мелкой стеклянной пыли. Держа ее на ладони, я безучастно наблюдал, как ветер сдувает белые, почти невидимые пылинки на влажную мостовую, и как они бесследно исчезают, сливаясь с ней.

Назад: ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Дальше: Шарик в кубике