НИКА, ИЛИ АННАБЕЛЬ

— А вы, Берт? — повернулась к нему Аннабель.

Берт помедлил. Тронул щипцами дрова в камине, положил поверх догорающих еще две чурочки. Отсвет огня странным образом смягчал его черты.

— Не знаю, принцесса… Я согласен с генералом — пройти прямым путем будет немыслимо трудно. Невозможно. Но уходить в изнаночный мир… Наверное, это правильно. Но мне просто не хочется.

— Понятно… Вашего мнения, Бернард, я не спрашиваю, вы вряд ли знаете, о чем идет речь. Я права?

— Да, ваше высочество.

— Но вы, может быть, лучше нас знаете: сможем ли мы пройти к столице дорогами? Переодевшись, прикинувшись, с нужными документами, еще как-нибудь?

— Я не знаю такого способа, — медленно сказал улан. — После сегодняшнего столкновения будут поставлены на ноги все гарнизоны, все пароли и пропуска изменятся, задерживать будут по малейшему подозрению… а выдавать себя за гернотов мы не сможем.

— Это так, ваше высочество, — подтвердил генерал. — О том же говорил и Дракон, вы помните: путь по дорогам будет возможен только в том случае, если мы незаметно пройдем приграничную полосу. И даже при этом требовались всяческие ухищрения. А мы переполошили осиный рой…

— Я подозреваю, что нас подталкивают именно к такому решению, — сказала Аннабель. — Слишком уж подчеркнуто нас оставили в покое…

— И об этом говорил Дракон, — сказал Берт. — Он говорил: прислушивайтесь к предчувствиям и никогда не идите против них.

— Я думаю, — сказал улан, — нам нужно перестать обсуждать планы вслух.

Все посмотрели на него.

— Последнее время герноты научились ставить себе на службу зверей и птиц. В основном для шпионажа. Мне послышался шорох…

— Ветер, — неуверенно сказала Аннабель.

— Все равно. Давайте помолчим и послушаем.

— А разве их прислужники могут входить в Эпенгахен?

— Не знаю. Я не знаю даже, как сами герноты: не могут сюда входить или просто не хотят.

Будто похолодало внезапно. Будто потускнел свет огня и плотнее стала темнота за окнами. Рука, ища успокоения, легла на рукоять меча. И в наступившей тишине обнаружились тихие скребущие звуки, приходящие сверху.

— Нет! — Аннабель остановила вскочившего на ноги генерала. — Сделаем иначе…

Они вышли из приграничной полосы, и можно было применять те методы, которые в приграничье могли их выдать или погубить. Аннабель открыла ранец и на секунду задумалась. Потом взяла кисет и трубку. Генерал понял ее замысел и, пока она набивала трубку, достал из камина уголек.

Пряно-горький осенний дым, воскрешающий забытые сны… Аннабель подержала его в легких, во рту — и выпустила, особым образом сложив губы. Села, как предписывалось: сведя стопы и предплечья и касаясь век подушечками пальцев. Несколько секунд — несколько ударов сердца — прошло в темноте; потом возник зеленоватый свет.

Сначала это было просто пятно, разгорающееся где-то позади глаз; потом в пятне появились другие пятна, темные и светлые, а потом как-то сразу она увидела саму себя, сидящую на полу перед камином в нелепой позе, своих спутников, напряженно-неподвижных, опасно блестящее оружие и небрежно сваленные в кучу седла и седельные сумки. Она видела это сверху, с высоты больше своего роста. Потом легко повернулась и поплыла к широкой лестнице, ведущей на второй этаж.

Двусветная зала второго этажа, захламленная, заваленная сухими листьями, была пуста. Аннабель прислушалась. Звук доносился от окна. Вот от этого, справа, высокого, стрельчатого, с еще сохранившимися кое-где осколками стекол в переплете…

С той стороны колеблемая ветром ветка цепляла железный козырек карниза.

Аннабель усмехнулась и открыла глаза. Но в последний миг еще тем, «зеленым» зрением она увидела за окном…

— Лошади!

Как подхваченные ветром, мужчины вылетели из дома. Аннабель двигалась медленнее — первые шаги были неуверенными, ноги подгибались. Потом это прошло.

Впрочем, торопиться уже было некуда. Две лошади лежали, две еще стояли, качаясь. Казалось, что они покрыты мохнатым шевелящимся мехом.

— Что это? — прошептал генерал.

— Лишайник Парнаум, — шепотом же ответил улан.

— Он что, жрет лошадей?

— Он не жрет… но мы теперь их не скоро разбудим. Он усыпляет — на много дней. Да и проснутся — немного толка от них будет. Что от лошадей, что от людей — никакого толка.

— Он и с людьми так может?

— Вы что, никогда с этим не встречались, генерал?

— Н-нет.

— Целые города отдают Парнауму. После этого люди становятся счастливыми.

— Так вот как это делается…

— Если бы только так…

— Вернемся, господа, — сказала Аннабель. — Бернард, к нам эта дрянь не подберется?

— Не знаю. Я не знаю его повадок. Говорят разное…

— И все же: отбиться от него можно? Или хотя бы убежать?

— Не знаю, ваше высочество. Я не имел с ним дела.

— Вы сказали: говорят разное. Что именно?

— Позвольте подумать, ваше высочество.

Сели к огню, косясь на окна и двери. Нам не оставили дороги, подумала Аннабель. И все же: нас ловят всерьез или загоняют в изнаночный мир? Почему, интересно, мне так не хочется уходить туда именно из этого леса? И почему именно в этот лес мы ушли после того, как обнаружили себя? Что из этого истинное побуждение, а что — внушено извне?

Нас влекло в Эпенгахен конкретное знание: герноты избегают этого места. А препятствует уйти отсюда ничем не подкрепленное чувство… даже не опасности… а чего? Непонятно… Предчувствие чего-то нежелательного там, в изнаночном мире? Но даже Дракон не знает, какова изнанка Эпенгахена. Единому целому здесь соответствует единое целое там. Стоп. Может быть, то, что отгоняет отсюда гернотов, действует и на нас — неопределенно-угнетающе; а мы принимаем это за дурные предчувствия? А ведь, пожалуй…

— Ваше высочество, кое-что я вспомнил, — сказал улан.

— Да, Бернард?

— Те, кто обращается с Парнаумом, одеваются в белое. Кроме того, им запрещено пить вино и есть обычную пищу. Парнаум всегда окружает жертву…

— Спасибо, Бернард. Я уже приняла решение. Господа, возьмите вещи. Будьте наготове. Когда я найду вход, не медлите…

Вход нашелся не сразу. Воздух уже наполнялся странным запахом истлевших цветов, когда Аннабель ощутила в тени, отброшенной повисшей на одной петле створкой двери, звонкую барабанную пустоту. Она остановилась и стала всматриваться в стену там, где ее покрывала тень. Вощеная деревянная панель без щелей… узор линий, светлых и темных, сходящихся и расходящихся… Она смотрела так, как учил Дракон — чтобы перестать видеть внешнюю форму. Предметов не существует, говорил Дракон, мы их выдумываем и называем, это как слова на белой бумаге, набор бессмысленных закорючек, чем больше слов, тем меньше чистого места, и все равно — учись видеть бумагу, находить свободные места и писать там то, что нужно тебе… Вдруг оказалось, что темная, теневая часть панели расположена глубже, чем та, на которую падает свет, и что между ними есть промежуток, достаточный, чтобы пройти человеку. Идем, сказала Аннабель и шагнула первой; теперь проход будет открыт для любого, даже для того, кто его не видит — недолго, несколько минут… Она не оглядывалась, но слышала, как идут за ней.

По другую сторону прохода было абсолютно темно и пахло гарью. Аннабель остановилась. В спину ей ткнулся Берт. Простите… Тише, Берт, как остальные? Вот они, оба… Как темно… Аннабель сняла с шеи «кошачий глаз» и затянула вокруг лба. Берт и генерал делали то же самое. Улана придется вести за руку… знать бы, куда…

Знать бы, куда это мы угодили!

Постепенно проступая из тьмы, как на брошенной в проявитель бумаге, возник узкий и низкий извилистый ход. Аннабель ждала. Наконец, картина стала достаточно четкой. Ход, проделанный — в чем? под пальцами грубо обтесанное дерево — в непонятном массиве, вел, изгибаясь местами под прямым углом то вправо, то влево, к какой-то обширной полости, пустоте. В обратном же направлении он разветвлялся на несколько ходов, пересекался и сливался с другими ходами и, таким образом, вливался в многоуровневый лабиринт, выходящий далеко за пределы восприятия. Лабиринт потом, подумала Аннабель, посмотрим сначала, что там за пещера… Ей вспомнился вдруг дневной сон.

Как же давно это было…

Шагов за двадцать, за два поворота до пещеры Аннабель почувствовала ветерок на лице и почему-то только теперь подумала, что впереди может оказаться не пещера, а наоборот — открытое пространство. Открытое пространство изнаночного мира. Мира, о котором ничего не знает даже Дракон…

К запаху гари, только усилившемуся, ветерок добавил знакомый и родной запах бензина. Значит, это точно не Альбаст — место, где перестала гореть нефть и порох только тлеет.

Выход предстал округлым пятном с неясными бликами. Зрение и не-зрение боролись между собой, пока не пришли к согласию: Аннабель смотрела на растущее почти горизонтально дерево с огромными, в рост человека, листьями, подсвеченными откуда-то снизу. Дерево начиналось от ее ноги и уходило, как мост, в темноту. Аннабель почувствовала вдруг головокружение; замерло сердце.

Подошли и остановились остальные. Берт судорожно вздохнул.

— Что? — спросила Аннабель.

— Не знаю… ничего…

Голова продолжала кружиться.

— Держи меня за пояс, Берт, — сказала Аннабель и шагнула вперед. Безумная картина открылась ей.

Она стояла, упершись руками в края, в дупле исполинского дерева. Неподвижные голые ветви толщиной в руку и сучья, как платаны Эпенгахена… Видимый сквозь крону, горел огромный уродливый дом. В нем было больше трехсот футов высоты, но темные прямоугольные окна шли лишь в три яруса. Пламя рвалось из окон первого яруса, и было ясно, что вот-вот дом заполыхает весь. Никто не собирался его тушить. Аннабель посмотрела вниз. До земли было футов двести.

— Кажется, пришли, — сказала Аннабель, отступая назад. Потом ноги ее подогнулись, и она села, откинувшись на плавно переходящую в пол стену. Пламя разгоралось все ярче.

Утром генерал и улан отправились на разведку в лабиринт. Наверняка должен быть и другой выход, сказал генерал, а вы пока отдохните, ваше высочество… Нога Берта болела, опухоль держалась, но ходил он, почти не хромая. Аннабель еще раз полечила его руками, втайне удивляясь своим новым умениям. Она чувствовала, как идет в кости трещина, и точно знала, что нужно сделать. Ладони и кончики пальцев пощипывало. Берт стеснялся и поначалу даже отказывался, уверяя, что и без лечения все пройдет. Аннабель завершила сеанс, расслабилась, позволяя чужой боли, скопившейся в руках, вытечь в пространство, и мысленно поблагодарила оставшегося в горной пещере Ю и через него — Дракона… Внезапно пришел ответ: отголосок далекой и теплой волны. Дракон помнил о них и поддерживал — даже здесь, в этом неизвестном ему самому мире.

Дом не сгорел: толстенные стены из неизвестного грязно-розового камня выдержали напор огня. Выгорела, похоже, лишь одна вертикальная секция. Камень над черными провалами окон закоптился, крыша из серого волнистого материала, похожего на бетон, прогнулась; над местом пожара зияла дыра, огромная, как вулканический кратер. Из дыры продолжал валить дым.

Боже милосердный, вдруг с ужасом подумала Аннабель, зачем я здесь?

Жила в пятикомнатном люксе с садиком в лоджии и маленьким фонтаном в гостиной, гоняла на прекрасных машинах и понимала в них толк так, как и не снилось многим мужчинам, считающим себя спортсменами и механиками. Не гнушалась расписывать машины рекламами богатых фирм и носить рекламные майки и кепочки — это составляло львиную долю приходной части бюджета «самого маленького государства Конкордиума», «Альбаста-в-изгнании», «односпального королевства» — так изощрялись журналисты. На булавки хватало, не так ли? И вообще — хочу ли я власти?

По-моему, нет.

Но вот — сорвалась и куда-то несусь, кружась, размахивая мечом, шепча заклинания, вызывая к жизни неизвестные мне самой силы… как девчонка, которой показали, как крутить руль и на какие педали нажимать, и сказали — а теперь через Африку, бензина хватит! И девчонка, высунув от усердия язык, рулит по пустыне…

Стоп. Хватит скулить. Время для скулежа было — и вполне достаточное. Потом, за мемуарами, поскулим еще раз. Не сейчас.

По ту сторону задымленной крыши были видны вершины таких же гигантских деревьев. Правее темнела каменная стена, похожая на крепостную, а за ней — островерхая крыша из такого же материала, как и у прогоревшего дома. Еще правее все закрывали кроны деревьев, деревьев было много, и все они казались ненастоящими — слишком большие и слишком неподвижные. И только совсем направо, в узком просвете между стволом их собственного дерева и кроной соседнего, видны были далекие горы и кусочек неба: будто припорошенный стеклянной пудрой. Страна великанов, подумала Аннабель, возвращаясь взглядом к горелому дому. Страна великанов — прямо с картин Рафаила Тойта…

— Как нога, Берт? — спросила она, чтобы ни о чем не думать.

— Все прошло, — Берт пожал плечами. — Будто ничего и не было.

— Была трещина, — сказала Аннабель.

— Я знаю.

— Трещина в кости — затянулась за сутки.

— Мне это тоже не нравится.

— Не нравится?

— Понимаешь ли… Даже не знаю, с чего… Я иногда не узнаю своего тела. Не то чтобы по-настоящему, но какие-то мелочи меня смущают. Я понимаю: подготовка у Дракона, его воздействие — это на многое влияет. И все равно… На этот счет можно зачислить приобретения, а не утраты. А я чувствую, что исчезли некоторые навыки… тело перестало что-то помнить, руки… Все — мелочи, но почему-то неуютно. А ты?

— Не замечала, — покачала головой Аннабель. — Исчезновений не замечала. А что неуютно — согласна.

— И еще. Я понимаю — все та же подготовка… но мы как-то уж слишком ко всему готовы. Будто уже однажды проходили эту дистанцию и теперь просто вспоминаем и делаем лучше.

— Думаешь, лучше?

— Думаю.

— А что из этого следует — тоже думаешь?

— Тоже.

— Ну, и?..

— Что мы уже действительно проходили эту дистанцию. Где-то сделали неверный ход… Драконьи штучки.

— Знаешь, Берт, на таких условиях я готова играть в любые игры. Страховка от проигрыша — чем плохо?

— Не знаю… А где мы — те?

— Которые не дошли?

— Да. Которые не дошли.

— А это важно?

— Для меня — да. Ты не поверишь, но судьба моей бессмертной души мне не безразлична.

— Душа-то пока с тобой.

— А душа того Берта, который не дошел?

— Того, может, и не было совсем.

— Ну, а если был? И не один?

Аннабель помолчала.

— Все равно — твоя душа с тобой. А, раз ты помнишь — пусть смутно — что-то из предыдущих этапов, значит, и их души слились с твоей…

— Не помню ничего, в том-то и дело. Если бы помнил… Боюсь, что все гораздо хуже. Что мы — настоящие — не дошли, и тогда Дракон изготовил гомункулюсов…

— Бред, — неуверенно сказала Аннабель.

— Почему? Что противоречит этому утверждению? То, что мы ощущаем себя — собой? Не довод. То, что у нас наша память — тем более не довод. А вот то, что я перестал различать на ощупь аверс и реверс монет — это уже довод. Мы скопированы не абсолютно, а с маленькими допусками. И запах. Я чувствую, что у меня изменился запах.

— Но Дракон говорил, что изменит наши запахи.

— Он говорил — не изменит, а уничтожит. Что мы перестанем пахнуть вообще. И что же? Пахнем. Но не так, как раньше.

— Я тоже?

— Я не знаю, как ты пахла раньше, — очень серьезно сказал Берт. — Все перебивала смесь «Ангелика» с машинным маслом… — и рассмеялся, стервец.

— Наши возвращаются, — сказала Аннабель. — Скотина ты, Берт — я так старалась не думать обо всем этом…

— Значит, думала?

— Думала.

— Это бесполезно — не думать. Все равно прорежется…

Генерал и улан вернулись, не найдя пути вниз. Возможно, он и был, этот путь, но в самом нижнем из достигнутых ими залов лабиринта — именно залов, округлом помещении размером с дворцовую приемную — в этом зале пол был завален толстым слоем костей, человеческих и звериных вперемешку, и найти под этим слоем ход вниз было невозможно. Аннабель вдруг поняла, что именно являет собой, чему соответствует в том, неизнаночном мире этот заваленный костями зал, и понимание держалось в ней какую-то долю секунды — а потом исчезло. Но вот в зале уровнем выше нашли кое-что — и улан, улыбаясь, предъявил бухту толстого черного шнура. Очень крепкий шнур. Спокойно выдерживает двоих.

— Отлично, — сказала Аннабель. — Предлагаю поесть — и двигаться.

— Днем? — спросил генерал.

— Думаю, начать можно днем. Это изнаночный мир. Сила гернотов сюда не распространяется.

Генерал с сомнением пожал плечами, но промолчал.

— По крайней мере, они здесь не хозяева. А нам следует торопиться.

— Если сила Ю проникает сюда, то почему сила гернотов не может проникнуть? — ни к кому не обращаясь, спросил Берт. — Вполне возможно, что герноты имеют здесь своих агентов. К этому надо быть готовым.

— От агентов мы закроемся, — сказала Аннабель. — А сами герноты, может быть, сюда не вхожи.

— Будем надеяться, — сказал Берт.

Спуск прошел на удивление гладко и спокойно. Даже ощущение опасной пустоты было каким-то неподлинным. Лишь боль в обожженном шнуром плече подтверждала: все было на самом деле. Первым спустился Берт, за ним Аннабель, потом улан. Последним шел генерал. Он встал на землю — и в ту же секунду шнур, извиваясь, стал падать. Оказывается, генерал рискнул: подсунул под петлю пучок щепы и поджег. Огонь добрался до шнура как раз вовремя. Генерал невозмутимо сматывал шнур в бухту, а Аннабель отчитывала его за ненужный мальчишеский риск.

Трава под деревом могла скрыть всадника. Но была она редка и на удивление грязна. Пахло пылью и дымом. Валялись под ногами клочья грубой шерсти и изломанные огромные перья птицы. Чуть в стороне белела голая кость — слона или бегемота.

Теперь надо было понять, в какую сторону идти. Похоже, что лес Эпенгахен соответствовал вот этим деревьям-гигантам. Тогда выгоревший дом неподалеку — это город Ямм, опустевший при гернотах. Дорога к столице лежала бы через него или в обход его, но не все в обычном и изнаночном мире совпадает буквально, особенно в местоположении.

Пожалуй, столице соответствовал бы городской центр, какое-то центральное здание. Как начальный ориентир — сойдет. Будем искать городской центр, а дальше подскажет чутье.

Закрывшись от сторонних взглядов, двинулись вперед. Через сотню шагов трава кончилась, отряд вышел на открытое место. Под ногами была серая комковатая земля, впереди — дощатый забор футов тридцати высотой, плавно изгибающийся слева в сторону дома. Забор был выкрашен грубой красной краской. Полустертыми белыми буквами значилось: «ДИНАМО». Это же «Динамиум», подумала Аннабель, старинное ристалище… да, оно где-то неподалеку от Ямма, разве что не лежит на прямой, соединяющей курорт Эпенгахен и Ямм… но и мы не пойдем через то, что обнесено забором, а обогнем…

Дом находился дальше, чем это казалось на первый взгляд, и был, соответственно, больше размером. Путь к нему занял почти полчаса. Берт и Аннабель шли впереди, генерал и улан — сзади. До Аннабель доносились обрывки их разговоров. Генерал расспрашивал, улан отвечал. Что-то об отнятом имении и погубленных сервах, о сестрах, содержащих придорожную гостиницу, о жене, умершей родами… Что только не попадалось под ноги: ржавое железо, битое стекло, куски дерева…

— Смотрите, — показал Берт. Аннабель остановилась. Подошли генерал с уланом. Посмотреть было на что.

Припорошенная пылью, на земле лежала белая монета. Диаметром больше фута. Угадывалось число «10». Берт присел на корточки, чтобы протереть поверхность…

— Не трогай! — выдохнула Аннабель.

Берт вздрогнул и отдернул руку.

— Почему?

— Она с чем-то сцеплена. Это изнанка…

— Чего?

— Не знаю… Забыла. Но я успела уловить…

— Понятно. Уходим. Жаль, кое-что можно было узнать…

— Понятно уже хотя бы то, что у этих ребят очень большие кошельки, — сказал генерал.

Вряд ли это была замечательно остроумная шутка, но всем захотелось смеяться. Сдерживаться никто не стал.

Это напоминало смех от щекотки.

Закат, жуткий, кровавый закат, такой, что в мире не осталось других красок, кроме красной и черной, застал их в конце подъема на крутой глинистый косогор над мутной захламленной речкой. Над головой нависали древоподобные травы, от них стекал вниз горько-пыльный запах пополам с далеким стоялым дымом. Из-под ног сыпались с мягким шорохом комочки глины. Дышалось тяжело.

Непонятно было, откуда берутся силы.

Или напротив — слишком понятно…

На краю обрыва Аннабель выпрямилась и оглянулась. Но уже не понять было, как они шли.

Все искажалось за спиной, и ничего нельзя было узнать, миновав.

Генерал шел первым, и когда он резко остановился, Аннабель ткнулась в его спину — как в неколебимую скалу. Пряжка ее перевязи высекла из ножен генеральского меча резкий стальной звук.

Ей не сразу открылось то, что остановило генерала. Глаз не мог охватить, разум — принять…

В десяти шагах перед нею лежал мертвый великан.

Подошли Берт и улан и встали рядом.

Поваленная и втоптанная в землю трава была обильно запятнана кровью. Кровь была почти черной.

Почему-то стало пусто в груди. Потом Аннабель почувствовала, как волосы на голове встают дыбом.

Чужое, враждебное, опасное присутствие опускалось и обволакивало, облепляло…

У трупа не было головы. Только сейчас это бросилось в глаза.

Генерал обнажил меч. Спрячьте железо, сказала Аннабель, здесь это не поможет… готовьтесь упасть по моему слову.

Скользящий темный блеск — слева и впереди. Аннабель, чуть присев, вытянула перед собой руки, сведя ладони щитом. Знакомая пульсация началась у локтей и через несколько мгновений наполнила, распирая, предплечья. То, блестящее, шевельнулось и приподнялось из-за трупа. Зловоние, ощущаемое не носом, а всем лицом, всей кожей, потекло навстречу. Аннабель с трудом удержалась от лишних движений. Потом над блестящим взлетели вверх две мохнатые лапы с крючками на концах, с силой опустились на мертвеца — тело дернулось — и в следующую секунду огромный паук уже сидел на груди трупа. Блестящая, как офицерский сапог, головогрудь со страшными жвалами переходила в поросшее длинной щетиной брюхо; мощные лапы нервно переступали. Он был размером со слона.

— Падайте! — беззвучно — перехватило горло — выдохнула Аннабель, но ее поняли: генерал рухнул ничком и откатился, и, как кегли, в разные стороны упали Берт и улан. Аннабель чуть согнула пальцы — и белая молния, сорвавшись с ее ладоней, врезалась в паука. Он подпрыгнул, раскрываясь, как будто его выворачивали наизнанку, и тут же весь исчез в дымном красноватом пламени. Горящие ошметки падали на землю. Тот, прежний смрад исчез, сменившись вонью горелой шерсти. Руки онемели, Аннабель их не чувствовала. На всякий случай она еще постояла в боевой позе, но угрозы уже не было.

— Моя королева… — хрипло сказал поднявшийся на ноги улан; выражение лица его было почти молитвенным. — Сами боги… сами боги ведут тебя… несут тебя… — он закашлялся.

— Отлично, дочка, — сказал генерал и обнял ее за плечо.

Аннабель посмотрела на Берта. Берт сосредоточенно поправлял перевязь праворучного меча.