Глава пятая
Наследник
Долгих семь лет прожил Тикисоке в Горных Пещерах Чиминигагуа.
Это был сложный нелёгкий путь духовного становления юноши, несущего на себе печать великого предназначения. Чиминигагуа — означало Вместилище Света, а ещё так звали могущественного бога-создателя, владыку света и тьмы, творца солнца, луны и всего сущего на земле.
С каждым прожитым в Горных Пещерах годом Тикисоке безвозвратно менялся, воспринимая окружающий мир всякий раз по-новому. Ему открывались удивительные тайны бытия. Он учился задавать вопросы, что оказалось намного сложнее умения давать ответы…
— Правильно заданный вопрос, — вкрадчиво говорил Сина, личный наставник будущего правителя, — это уже половина ответа. Вопрос должен быть мудрым. Ты спрашиваешь у Создателя не потому, что не знаешь, ты спрашиваешь, так как среди множества известных тебе ответов верен лишь один. Тот самый ответ, именуемый Абсолютной Истиной. Но простому смертному не хватит и жизни на то, чтобы понять это…
Голос наставника напоминал тихую музыку, заставлял вслушиваться в каждое слово, хотя Тикисоке не всегда понимал то, что пытается донести до него мудрый учитель…
— Можно задавать вопросы Творцу всю свою жизнь, но не многим он даёт ответ. Может ли мотылёк увидеть человека? Может ли примитивное создание постичь, ЧТО перед ним, дать ЭТОМУ правильное название, увидеть лицо иного непостижимого существа? Вот так и мы слепо тычемся в глухую стену бесконечности, не в силах осознать деяний Творца, не в силах увидеть ЕГО, услышать божественный голос. Но кто может запретить нам мечтать об этом?..
Сина казался юноше очень странным человеком.
По его внешнему виду было трудно сказать, сколько ему лет, сорок, пятьдесят или тридцать. На довольно молодом лице наставника не было морщин, но его глаза…
Глаза дряхлого столетнего старца, глаза переполненные мудростью и странной болью по безвозвратно ушедшему. Что утратил Сина в своей прошлой жизни, что обрёл, какие рубцы остались на его сердце, в его душе?
Тикисоке часто думал об этом. Его наставник казался ему человеком-загадкой, непостижимым существом иного мира, мира всемогущих богов. Но вполне возможно, что всё это было частью его странного обучения. Возможно, именно такой наставник и полагался будущему правителю. И уже то, что Тикисоке задавался подобными вопросами, говорило о его успешном обучении в Горных Пещерах.
Но чему его учили?
Задавать вопросы?
Быть невозмутимым в любой ситуации?
Всё это чепуха. Человека можно обучить чему угодно, кроме одного — мудрости. Мудрость это то, что приходит с годами, это целая череда фатальных ошибок, жестоких уроков, которые преподносит человеку жизнь. Умные учатся на чужих ошибках, дураки учатся на своих, но на чьих же тогда проступках должны учиться мудрецы? Такие, как Сина! Но был ли Сина мудрецом, Тикисоке не знал. Наставник ничему его не учил, а лишь рассуждал. И то, что казалось молодому человеку логичным, он принимал, к остальному же оставался глух.
Учитель никогда не интересовался мнением своего ученика, никогда насильно не заставлял его отвечать. Ему это было просто ни к чему, ибо каким-то непостижимым образом он всё уже знал.
Возможно, Тикисоке выдавало лицо, так как он не сразу научился полностью контролировать свои эмоции. Однако всегда быть внешне беспристрастным сложная наука, одолеть которую юноше удалось лишь на седьмой год своего обучения. Но этому предшествовали, казавшиеся бесконечными, десятки удивительных дней, недель, месяцев, складывающихся в замысловатую мозаику вечности.
Только в Горных Пещерах Чиминигагуа Тикисоке, наконец, понял, насколько мимолётна и ничтожно коротка человеческая жизнь.
Его поселили в маленькой уютной пещере на живописном склоне высокой горы. В пещере было всё необходимое для жилья: мягкая подстилка из листьев, бьющий прямо из стены прозрачный ручеёк, журчание которого действовало на Тикисоке усыпляюще.
Кроме этого, в его пещере росли цветы и маленькое карликовое деревце. Это деревце ученик был обязан каждый день поливать и следить за тем, чтобы в его стволе или на листьях не завелись паразиты.
Потолка в маленьком жилище Тикисоке как такового не было. Потолок заменяло небо, проглядывающее сквозь большую круглую дыру в каменном своде пещеры. Через эту дыру в пещеру попадал яркий солнечный свет, радовавший глаз ученика до полудня. Затем ясноликий бог Суа клонился к закату, и Тикисоке мог, лёжа на мягкой подстилке из листьев, любоваться бесконечной синевой неба. Когда же шёл дождь, молчаливые незаметные слуги обитателей Горных Пещер закрывали круглое отверстие в потолке специально выделанными шкурами животных…
Отдыхая в своём скромном жилище, Тикисоке чувствовал себя частью природы. У него было все, что она могла давать человеку: чистое небо, лучи солнца, ручей, ласкающая глаз зелень. Всё навевало спокойные мысли, дивное состояние полудрёмы, раскрывающее в тебе то, о чём ты раньше даже и не подозревал…
— Ты прав, Тикисоке, — говорил Сина, чуть прикрыв мудрые глаза, — человеческая жизнь слишком коротка и ничтожна. Она доля взмаха ресницы всемогущего Творца, часть его дыхания, кусочек угасающей плоти. Но мы не можем представить ЕГО так, как он выглядит на самом деле.
— Но ведь есть статуи, — удивлённо восклицал ученик, — барельефы…
Сина едва заметно усмехнулся:
— Ты забываешь, КЕМ они созданы, ЧЬЁ воображение их породило, КТО вдохнул в них призрачную жизнь.
— Человек, — тихо соглашался Тикисоке, — но ты то, учитель, должен знать, как выглядит сам Создатель?
— Даже имя, которым мы наделили его, на самом деле отображает лишь одну из ЕГО многочисленных сущностей, — спокойно, словно вечерний ветер, отвечал наставник. — Мы называем его Чиминигагуа, Несущий в Себе Свет, но на самом деле он непостижим. То, что есть свет для нас, для него, возможно, тьма. Одни и те же вещи выглядят по-разному, если повнимательней к ним присмотреться. Сущности очень часто подменяют друг друга. Скажи мне, Тикисоке, что ты видишь вон там, у горной тропы?
Наставник указал на высокий цветущий кустарник, источавший резкий сладостный аромат.
— Я вижу цветы, — удивлённо ответил ученик, — по-моему, они расцвели совсем не по сезону.
— А я вижу там большой чёрный камень, — спокойно заявил Сина. — В одном месте он выщерблен, и этот след на нём напоминает мне летящую птицу.
Тикисоке резко вскочил с земли и, подбежав к дурманящему кустарнику, осторожно потрогал его ветви руками. Несколько белых лепестков легко осыпалось к его ногам. Ученик оглянулся, посмотрел на наставника. Прикрыв веки, сидящий на траве Сина умиротворённо дремал, но ученик был уверен, что наставник внимательно за ним сейчас наблюдает.
— Камень, что ещё за камень? — вслух повторил Тикисоке, раздвигая пахучие ветки высокого кустарника.
Догадка пришла не сразу. Обсыпанный с головы до ног белой пыльцой, ученик медленно обошёл кустарник, обнаружив за ним тот самый чёрный камень, о котором говорил наставник.
— Вы намеренно запутали меня, — с нескрываемой обидой в голосе сказал Тикисоке, дремавшему на солнце учителю.
— Вовсе нет, — ответил Сина, — я всего лишь преподал тебе ещё один простой урок. Ты не видел камня, ты видел кустарник. Ты не знал, что камень существует, но это не означает, что его действительно там нет. Я видел этот камень и раньше, до того как в том месте вырос кустарник. Для меня он всё время оставался на одном и том же месте. Образы не должны подменять понятия, двойственность бытия проявляется во всём. Нельзя с уверенностью говорить, что в жизни ты что-то знаешь лучше других. Всегда найдётся человек, способный уличить тебя во лжи, поэтому никогда не будь категоричен, особенно в своих суждениях. Кто знает, куда девается этот мир, когда мы закрываем глаза…
— Да никуда он не девается, — немного раздражённо ответил Тикисоке, не в силах понять смысл, произносимых наставником слов. — Мы просто засыпаем, вот и всё.
— Сейчас ты слишком категоричен в своём ошибочном суждении, — улыбнулся Сина. — Но тебе простительно это, ибо ты ещё слишком молод. Да, мы засыпаем, но перед этим какое-то время бодрствуем. Бодрствуем с закрытыми глазами и попадаем в совсем иной мир. Мир без красок, тени, солнца. Мир простых грубых предметов, которые мы можем потрогать, но не в силах в точности сказать, КАК они будут выглядеть, когда откроются наши глаза. Верно ли мы в таком случае воспринимаем окружающий нас мир? Ведь глаза могут обманывать нас, подменять одно другим, запутывать и сбивать с толку. Вот где находится та самая зыбкая грань двух миров: мира красок и мира предметов. Представь, что каждое утро весь окружающий тебя мир возникает за долю секунды до того, как ты открываешь глаза.
Тикисоке представил, и ему стало по-настоящему страшно. А что, если в один ужасный день он проснётся, и увидит совсем иной мир, чем тот, к которому уже привык? Будет ли это означать, что он умер?
— Мне всегда было интересно, как люди выглядят в глазах Творца, — задумчиво добавил Сина. — На что они похожи: на камень или прекрасный кустарник?..
Таких бесед было множество.
Вернее, даже не бесед, а неторопливых монологов наставника, изредка прерываемых глупыми вопросами Тикисоке.
С возрастом ученик научился не задавать пустых вопросов. С возрастом он понял, что в общении с учителем кроется нечто большее, чем неторопливые, словно лесной ручей, вечерние беседы. Сина подсказывал, но не давал прямых ответов. Он подталкивал ученика к ним, хотел, чтобы Тикисоке сам отвечал себе на мучавшие его вопросы и, в конце концов, так и произошло.
Ученик и сам удивлялся, почему раньше его пониманию не были доступны такие простые вещи, как деяния Творца. Смысл и надежды, которые тот вкладывал в заведомо созданного примитивным из жёлтой глины и побегов высокой травы, человека.
— Лучшие из людей давно ушли, — продолжал свою бесконечную «беседу» Сина, — именно из них Создатель сотворил Луну и Солнце. Самые прекрасные мужчины и женщины пожертвовали собой, и из их живой плоти появился бог Суа и богиня Чиа. Однако не думай, что они живут на небе. Небо необитаемо. То, что мы видим, это обман, злая шутка нашего зрения, неспособного увидеть суровые лики этих двух божеств. Запомни, земля, как и человеческая жизнь, не бесконечна, глупо полагать, что наш мир будет вечно оставаться нерушимым.
— Но что там под нами? — не удержался от рвавшегося наружу вопроса Тикисоке, указывая на землю. — На чём держится всё это?
Наставник тихо рассмеялся, и если бы суровый бог Суа мог смеяться, то, скорее всего, его смех напоминал бы смех учителя Сина.
— Я отвечу тебе, но помни, образы ничего в материальном мире не значат. Чтобы увидеть камень, нужно срубить кустарник. Чтобы увидеть кустарник нужно сдвинуть камень. Ведь не случайно земля держится на очень больших гуайяка — кустах с невероятно твёрдой древесиной. Их покой незыблем, но лишь на первый взгляд. Кто может поручиться, что однажды кому-нибудь не придет в голову срубить их, дабы поискать за ними камень. Всё-таки я очень надеюсь, что это будет не Чиминигагуа, хотя смысл его деяний всегда был недоступен смертным…
Тикисоке понимал, что наставник имеет в виду не самого всемогущего Творца, а лишь одну из его многочисленных сущностей, но всё равно ученика каждый раз пробирала дрожь, когда он представлял, как могучая чудовищная рука срезает гигантским ножом кусты гуайяка…
Так проходили дни, недели, месяцы, годы и, казалось, нет им числа.
На третий год обучения Сина стал показывать Тикисоке странную медитативную гимнастику, что оказалось неотъемлемой частью учебы будущего правителя.
— Ты должен уметь защитить себя, — говорил наставник, неподвижно сидя на зелёном склоне живописной горы. — Неизвестно, как ещё сложится твоя жизнь. Неизвестно, что ждёт тебя в дальнейшем: слава или забвение, вечность или смерть. Мои братья отговаривали меня. Они говорили, что тебе ни к чему эти умения, но я рассудил по-своему. Старые традиции пренебрегаются. Твои предшественники не желали познавать сущность Великого Слияния. Хочешь ли ты знать, что это такое?
— Да хочу, — ответил Тикисоке, и с того дня стал заучивать странные телодвижения, то плавные, то стремительные, то бессмысленные…
Как оказалось, пластика и натренированность тела были не самым главным. Самым главным и самым сложным была тренировка духа. То, что, как сказал наставник, доступно не каждому, доступно лишь самым одарённым ученикам.
Однажды Сина продемонстрировал Тикисоке своё умение Великого Слияния. Наставник невозмутимо сидел на траве, мгновение… и он исчез. Это настолько поразило ученика, что тот утратил на время дар речи.
— На самом деле я никуда не пропадал, — усмехаясь, стал пояснять юноше снова возникший на склоне горы Сина. — Я всего-навсего заставил тебя поверить в то, что меня нет.
— Но как?.. — только и сумел выдавить из себя поражённый Тикисоке.
— Да, можешь мне поверить, это не просто, — кивнул наставник, — но я научу тебя. Я вижу в тебе скрытые дремлющие способности. В твоём лице мне попался на удивление способный ученик…
И Тикисоке внимательно слушал. Истина доходила до него с трудом. Суть Великого Слияния постоянно ускользала, но кое-что ученик всё-таки понял. В удивительном исчезновении наставника срабатывал тот же принцип двусмысленной разномерности бытия, что и с камнем, сокрытым от глаз густым кустарником. Окружающий человека мир, окружающая его природа была тем мостиком, который соединял постижимое и удивительное. Смысл Великого Слияния лежал в пределах человеческих возможностей, он был чем-то сродни гипнозу. Ведь даже змеи при помощи одного лишь взгляда способны обездвижить свою беззащитную жертву.
Но для того, чтобы исчезнуть, оказалось мало внушить мысль, что тебя нет, другому человеку. В то, что ты невидим, нужно было поверить и самому. Это особое, непередаваемое словами чувство. Чувство полного слияния с природой, с окружающим тебя зыбким миром.
Тикисоке учился.
Учился становиться колышущейся на ветру травой, учился быть неподвижным тяжёлым камнем, лежащем на прохладном берегу глубокой реки, учился сливаться с деревьями, птицами, синим небом. Ведь всё ЭТО могло легко скрыть, желающего спрятаться человека. Просто не все могли ЭТИМ воспользоваться. Наставник Сина вот мог, а у Тикисоке пока ничего не получалось.
— Ты, главное, не отчаивайся, — успокаивал Сина своего молодого ученика, — нет ничего хуже незавершённости. Если ты взялся за какое-то угодное богам дело, то ни в коем случае не должен его бросать, останавливаться на полпути, сходить с почти пройденной до конца дороги. Тебе многое удаётся, но не всё. Даже я потратил около десяти лет на постоянные тренировки, прежде чем смог первый раз испытать Великое Слияние. Помни, это не только самозащита, неуязвимость, это и особое состояние духа, когда ты можешь с лёгкостью проникнуть в каждый кусочек окружающего тебя мира, понять его многообразность, сложность и жестокость по отношению к жизни…
И Тикисоке учился, усердно учился, боясь показаться в глазах учителя трусом, боясь сойти с той маленькой неуверенной дорожки, которую он неуклюже протоптал к пониманию Великой Истины…
Без сомнения, это было удивительное оружие, более полезное, чем умение убивать. Стать охотником может каждый, но научиться манипулировать сознанием и восприятием другого человека могли лишь единицы.
Пугающие способности просыпались в Тикисоке с каждым годом всё сильнее и сильнее. Будущий правитель чувствовал, как его переполняет странная чужеродная сила, готовая вырваться наружу. Эта сила яростно бушевала в нём оттого, что её заключили в таком неумелом и пока неспособном воспользоваться ею теле.
Со временем Тикисоке научился быть травой, и тогда небо опрокидывалось на него, а тело становилось плоским и невероятно широким, состоящим из маленьких, трепещущих на ветру частичек. Он научился быть неподвижным камнем, мрачным препятствием на берегу холодной речки. Будущий правитель был деревом, птицей; крадущейся по ночному лесу пумой, но ни разу ему не удавалось стать небом. Синяя бесконечность пугала Тикисоке. Лишь только он представлял себя там над облаками, растворённым в синеве, как у него сразу же начинала кружиться голова.
Ученик говорил об этом с наставником, но Сина в ответ лишь многозначительно улыбался.
— Через несколько лет ты покинешь Горные Пещеры, — вкрадчиво отвечал учитель, — но твоё обучение не прекратится и после этого. Ты будешь учиться всю свою жизнь. Однако способностью Великого Слияния ты овладеешь очень скоро, даже скорее, чем вообще можешь себе это представить…
Тикисоке очень рассчитывал на то, что Сина окажется прав, хотя порою ему было трудно отличить, где наставник откровенно смеялся над ним, а где говорил правду. Наверное, эта двусмысленность так же являлась частью его долгого семилетнего обучения в Горных Пещерах Чиминигагуа.
Несколько раз Тикисоке навещал старый ехчки Кури. Жрец сильно постарел за те годы, пока будущий правитель жил в Горных Пещерах. Кури рассказывал Тикисоке о государственных делах, о его друзьях и, в особенности, о Ксике, который делал большие успехи.
Будущий жрец Ксика так же как и Тикисоке жил в специальном доме при храме в строгом уединении вдали от простых людей. Там, питаясь одной лишь кукурузной кашей без соли, Ксика слушал наставления старых жрецов, в том числе и Кури. Способный к знаниям юноша изучал обряды и церемонии, толкование веры, предания далёких предков. Ксику обучали времяисчислению, врачеванию, беседам с богами, всему тому, что изучал бы Тикисоке, если бы всемогущие боги распорядились по иному, и он стал не наследником правителя, а жрецом.
Тикисоке искренне радовался за друга, хотя и не понимал, почему Кури уделяет рассказам о Ксике так много внимания. Будущий правитель понял это потом, на следующий год, когда до Горных Пещер дошла скорбная весть о том, что Кури направился в страну мёртвых, располагавшуюся в центре земли. Его душа переправилась через Бурную Реку на плоте, сплетённом из паутины, а затем спустилась по крутым обрывистым дорогам в жёлто-чёрную землю Вечного Покоя. Туда, откуда не было возврата.
Юноша долго грустил по старому доброму ехчки, почётное место которого занял молодой, подающий большие надежды Ксика.
Конечно же, осчастливленный высокой должностью Ксика, не преминул посетить, находящегося в уединении приятеля. И эта встреча надолго запомнилась Тикисоке…
— Ну как ты тут? — спросил Ксика, после того как приятели обменялись ритуальными приветствиями.
Теперь это были совсем другие люди. Маленькие мальчики, некогда ловившие рыбёшек гуапуча на озере Гуатавита, давно бесследно исчезли, и их место заняли двое высоких и стройных, как стебли маиса, юношей.
Ксика очень не понравился Тикисоке. Сперва он не смог даже толком объяснить себе, чем старый приятель был ему так неприятен. Да, они не виделись чуть больше шести лет, да, они кое-чего достигли. Казалось, общие успехи должны были только сплотить их. Молодой талантливый ехчки и будущий правитель, у них бы получился неплохой взаимовыгодный союз. Но Тикисоке сразу же установил со старым приятелем дистанцию, невидимый непроницаемый барьер и Ксика, конечно же, не мог этого не почувствовать, что сильно уязвило его самолюбие…
— Что же ты молчишь? — удивился молодой ехчки, с недоверием глядя на хмурого друга.
— У меня всё в порядке, — довольно сухо ответил Тикисоке, — и я рад за тебя. Ты получил хорошую должность.
— Старый пень Кури очень вовремя ушёл в страну мёртвых, — громко рассмеялся Ксика. — Не правда ли?
Внешне Тикисоке остался абсолютно спокоен. Годы, проведённые в Горных Пещерах, не прошли для него зря.
Молодой ехчки не знал, что произнесённые им слова острым ножом резанули по сердцу будущего правителя.
Именно тогда у Тикисоке и зародилось смутное подозрение, что не всё чисто с внезапной кончиной Кури, что, возможно, кто-то помог старику раньше времени сесть на сплетённый из паутины плот смерти. Возможно, как раз тогда в будущем правителе впервые проснулось Великое Слияние, позволив Тикисоке подслушать довольно примитивные мысли приятеля.
В каждом небрежно величественном жесте Ксики, в каждой его нелепой шутке проглядывала вина, словно голый отвратительный череп, белеющий в куче сгнившей отмершей плоти.
Молодой ехчки в присутствии друга вёл себя довольно непосредственно, чего жрецы никогда не позволяли себе на людях. Ксика откровенно хвастался своими успехами. Правитель, судя по его рассказам, был чуть ли не самым лучшим его другом, а все прочие приближённые сипы подхалимы и лизоблюды. Тикисоке тяготил этот разговор, эта встреча, и он постарался как можно скорее избавиться от общества старого друга. У него всё не шёл из головы неприятный смех Ксики и небрежно, с неприязнью брошенная фраза, по поводу смерти старого Кури.
Когда, наконец, молодой ехчки покинул Тикисоке, юноша решил прогуляться по окрестным горам, дабы собраться с мыслями и окончательно выяснить, чем же его так сильно вывел из себя этот Ксика…
Но поразмышлять наедине в тот день Тикисоке не удалось…
Присев на покрытый мхом холм у подножия высокой скалы, юноша вдруг провалился в небольшую яму. Осмотревшись, Тикисоке понял, что яма искусственного происхождения. Его подозрения подтвердились, как только парень обнаружил на её дне старый гнилой деревянный ящик, развалившийся от одного неосторожного прикосновения. Каково же было удивление будущего правителя, когда в развалившемся ящике он обнаружил золото.
Подробно рассмотреть находку Тикисоке не успел, так как услышал чьи-то приближающиеся голоса.
Ловко выбравшись из ямы, юноша мгновенно слился с ближайшим кустарником.
Незнакомцев было двое.
Один высокий, худой, второй медведеобразный толстяк. Без сомнения это были светлолицые суачиас, которые в последнее время слишком часто стали появляться в окрестностях Горных Пещер.
Пришельцы сразу обратили внимание на свежую яму и сверкающее на её дне в лучах заходящего солнца золото. Суачиас осторожно спустились туда, возбуждённо переговариваясь на непонятном Тикисоке языке.
Парень был уверен, что они заберут золото, но будущий усаке ошибся.
Наспех забросав яму землёй, суачиас ушли, оставив на верхушке полуобвалившегося холма странный шестиконечный символ, сложенный из сухих веток. Символ чужой, неизвестной Тикисоке магии.
Тот день был щедрым на удивительные сюрпризы.
Парень решил проследить за суачиас, при этом оставаясь для них совершенно незаметным, как крадущаяся в ночной тьме чёрная пума. И его любопытство было вознаграждено. Поражённый Тикисоке стал свидетелем того, как на бледнокожих напали другие суачиас. Завязалась короткая драка, после которой незнакомцев, отметивших удивительным знаком холм, схватили и уволокли куда-то в лес.
Юноша не стал следовать за ними, сразу потеряв интерес к судьбе бледнокожих. Теперь ему следовало подумать не только о неприятной встрече с Ксикой, но и о том, что делать с нежданно-негаданно найденным в земляной яме золотом.
