До местного торжища, своей цели, Рузин добрался минут через пять.

У ворот на засыпанной гравием площадке белели чьи-то огромные кости. Машинально он задержал на них взгляд. Паровоз предполагал, что это что-то сугубо палеонтологическое, может, даже попавшее сюда из какого-то здешнего музея. Но кости не выглядели старыми. Так или иначе, останки некой громадной чудовищной твари не внушали оптимизма. Встретится такая на диких просторах Зоны, и не помогут автоматы и дробовики.

У самого входа торчала лавка менялы – обшитый железом вагончик с зарешеченными окнами и массивной дверью. Рядом на старом штендере мелом были написаны курсы местных валют друг к другу и к векслям.

В ходу, как знал Виктор, в этих краях были самые разные деньги разных стран.

Металлические деньги, ветхие купюры рублей и долларов разных времен, золотые и серебряные монеты любого номинала и деньги черт знает каких стран, вроде как из полумифических Чистых земель. Но главной валютой были те самые вексли – необычные векселя, выпускаемые в Духославске, таком же анклаве километрах в двухстах западнее. Там с прежних времен уцелел комбинат, гнавший из клетчатки первосортный спирт в приличных количествах и продававший его всем желающим, там даже действовала спиртовая ярмарка, куда приезжали аж с Предельных гор.

При этом местное ушлое начальство наладило выпуск своих эрзац-денег – каждая купюра могла быть обменяна на этих ярмарках на литр «спиритус вини ректификати». Именовались они вычурно и забавно на его взгляд: «Особые натуральные векселя Духославского Спиртового Центрального Банка». Подделать их не было никакой возможности – спиртовые бароны как-то умудрились наносить на них сложные цветные голограммы (наверное, оборудование уцелело со времен Напасти).

Надо ли удивляться, что вексли стали тем же, чем доллар в его мире? Чудны дела твои, Господи! Апокалипсис, можно сказать, случился, а народ все равно без денег не может.

На местном рынке народу толклось немало. Торговали здесь, как обычно в таких местах, чем попало: грубой вязки шерстяные носки соседствовали с медом в сотах, а живая рыба в кадушке – с копченой кабанятиной. Тут же продавали большие и мясистые лягушачьи лапки (бедствия, надо полагать, отучили аборигенов привередничать). Шкуры мутантов соседствовали с тривиальными овчинами, а на развалах рядом с лесками и крючками лежали электронные платы и древние мобильники и ноутбуки с погасшими навек экранами. Старушка в тулупе и платочке продавала фикус в кадке, а рядом парнишка в очках – кактусы в горшочках. Несколько попрошаек вертелись поодаль.

Виктор миновал продуктовые ряды. Среди дичи, рыбы и солонины дико было видеть конфеты и шоколад вполне современного вида. Старые запасы, дожившие до сего дня в холодильниках и бункерах, или, что вернее, доставка с неведомой здешней Большой земли? В основном, однако, торговали картошкой, капустой, огурцами и яблоками. На самодельных, грубо сколоченных прилавках-ящиках стояли закатанные в разнокалиберные стеклянные банки домашние соленья. Пахло свежим хлебом и жареным мясом из маленькой шашлычной.

А вот человек характерного южного вида торговал фруктами, разве что не апельсинами и гранатами, а какими-то особо крупными сливами, мелкими яблоками, лесной ягодой.

– А бананов нет? – решил пошутить Виктор.

– Нэт. И нэ будет. Прихади фчера. – Кавказец зыркнул исподлобья и нарочито заботливо прикрыл фрукты ветхим полиэтиленом.

Журналист двинулся дальше сквозь толпу и перешел к рядам, в которых торговали разной всячиной. Тут были вещи, прежде виденные им лишь в музеях. Деревянная прялка-самопряха, кросны для ручного ткачества холста и сукна, березовые туески, ручная же мельница-крупорушка. Рядом с помятыми и чинеными кастрюлями из алюминия и нержавейки – глиняная посуда кустарной лепки. М-да, воистину провал в прошлое.

Ряды, торговавшие одеждой, демонстрировали редкостное разнообразие – поношенные вещи с логотипами разных модных фирм, кожаные куртки, штаны, пошитые местными умельцами, самокатные валенки, вязаные варежки, носки. Старомодные костюмы, вытащенные, должно быть, с самого дна чемоданов и сундуков. Купить, что ли, свитер – осень скоро.

Был тут и книжный ряд. Старые книги, иные такие ветхие, что страшно в руки взять, и даже переписанные от руки. На глаза ему попалось несколько книг на совсем неизвестных языках и вообще с невесть каким шрифтом. Лишь замысловатые диаграммы и таблицы говорили, что это литература научного содержания. Но продавцы, как на подбор старики и старушки интеллигентного вида, мало что могли сказать насчет их происхождения.

Виктор шел, потихоньку прислушиваясь, о чем люди меж собой болтают. Ничего особо интересного, впрочем, он не услышал. Все как обычно – что подорожало и что подешевело, откуда и когда ожидаются обозы с товаром, где подешевле взять и кому перепродать. О видах на урожай да про лихих людей и мутантов, ну и разговоры, что, дескать, как бы не возникла Зона на месте Столповска.

Первое, что бросилось в глаза в артефактном ряду (а как же без него в Зоне-то), было мятое жестяное корыто, в котором горкой были навалены куски заиндевелого серого плотного желе. Ледорит – артефакт, порождаемый при низких температурах «седой бурей», старшей и куда как более страшной сестрой «хладки». Минус сорок градусов плюс-минус две тысячных.

Народ подходил к контейнеру, совал замурзанные купюры, монеты и какие-то бумажки, и упитанная тетка в грязном фартуке и вязаной шапочке длинными щипцами накладывала ледорит в банки или кастрюльки.

У них в Верее, как он помнил, ледорит тоже использовали в ледниках и погребах. А ученые по всему миру даже охлаждали с его помощью свои приборы там, где нельзя было воткнуть кондиционер или холодильник. Но вот чтобы так, обыденно, на почти деревенском базаре?..

Но вот дальше он увидел такое, что забыл о ледорите.

Черт! Глаза разбегались! Небольшая часть принесенного отсюда хабара могла бы сделать его долларовым миллионером.

Нет, конечно, хватало тут и знакомых ему артефактов вроде «красного камня» или «радужных яиц» – их, как отметил Рузин, охотно покупали обыватели. Видимо, использование артефактного электричества давно вошло в Столповске в привычку. Но вот прочее…

«Кольцо дней» – артефакт в виде браслета из черного стекла, омолаживающий организм на три года (правда, лишь один раз).

Вот «старая медь» – с ее помощью выращивают непревзойденные кристаллы кремния для процессоров.

«Огненные жучки» – плоские овальные пластинки, разогретые неведомыми силами до трехсот-четырехсот градусов, богачи от них прикуривали, а физики сходили с ума – эта штука невесть каким образом реализовывала пресловутый «холодный термояд». (Ну а простой народ в этих краях, как он уже знал, готовил на них еду и обогревал дома зимой.)

А вот «слезы феникса» – как бы стеклянные шарики с переливающимся содержимым бледно-алого оттенка. В толще стекла серебрились нити мерцающего света.

Дома все эти артефакты стоили каких-то диких денег и фактически в продажу никогда не поступали. Их несли не в бары и не к скупщикам, а сразу вывозили из Зоны. Тут же они лежали свободно.

Помнится, когда аномалии, их порождающие, так и не были обнаружены, ведь предположили же отдельные дерзкие молодые научники, что эти артефакты не из знакомого им мира, было решено, что, мол, рождены они редкими аномалиями, такими редкими, что их никто не видел. Ан вот как!

Интересно, как они попадают в Московскую Зону и что за люди сидят на трафике?

При этом есть еще кое-что, а именно то, что раз есть контрабанда, то есть и военные и силовики, что имеют с этого долю. Выходит, что люди в фуражках и в штатском имеют-таки представление, что и как. Но, видимо, решено до времени сохранить все в тайне. Впрочем, может, он просто слишком хорошо думает об армейцах и безопасниках, и тем просто плевать на происхождение каких-то непонятных артефактов, капала бы денежка.

А вот и оружейные ряды. Тут, как понял журналист, основными покупателями были жители окрестностей и вольные бродяги. Первое, что бросилось в глаза, – большие магазины, торговавшие арбалетами.

Не удержавшись, Виктор вошел посмотреть. По большей части это, как и следовало ожидать, были кустарные самоделки – стальные дуги из рессор, старательно выточенное из прочного соснового комля, дуба или ореха ложе, отлитые из латуни или алюминия детали механизма, тетива из проволоки.

Сейчас как раз продавец пытался продать гостям – парню и девушке, по виду лесовикам, – арбалет явно фабричной работы.

– Вот, – объяснял он, – лучшее, что есть. Поликарбонат и титан. Восьмидесятифунтовое усилие, двуручный хват и пистолетная рукоять, вес три килограмма, взводится «переломкой», ну, как старая пневматичка. Хоть из положения стоя, хоть из положения лежа.

– А бьет метко? – недоверчиво спросила девушка.

– Рассеивание при использовании наших самодельных болтов, какие любой деревенский кузнец мастерит, на двадцати метрах почти никакое. Попадает из десяти десять раз в мишень с человеческую голову. А если штатные карбоновые, – он показал связку пластиковых стрел с хромированным наконечником, – то и на тридцати-сорока… Бьет сильно, в сосну или березу входят по самое оперение. Годится хоть для косулей или коз, хоть для кабанчика молодого – это попадание стопроцентное. Ну а мелкая дичь – утки, гуси, крысаки, да хоть и ёжики, то, конечно, потруднее, зато убивает с одного попадания, подранков не оставляет…

Виктор невольно усмехнулся, хотя черт его знает, какие тут ёжики. Тем более что мутанты тут вообще сильно отличались от знакомых по Московской Зоне. Не имелось ни быкарей, ни змеевок с жабэнами, ни гутанов. Чупакабр тоже не было, хотя, говорят, в Предельных горах водились какие-то «клыкастые кошаки». Впрочем, от этого туземцам было не легче. Здешний зоопарк вызывал оторопь. Зубаки – мелкие рептилии вроде сухопутных крокодилов, охотившиеся стаями. Знакомые ему гримтурсы – потомки то ли овцебыков, то ли верблюдов. Гном – что-то вроде здоровенного хищного крота, имеющий привычку подрываться под людские жилища и жрать сонных хозяев. Бегун – покрытый чешуей гуманоид со щупальцами, легко догоняющий пущенную вскачь лошадь или гримтурса. Волчки – этих, правда, приручали и натаскивали на других мутантов, но не приведи Боже человеку повстречать проголодавшуюся стаю их… Вриколаки – мохнатые твари, жившие на деревьях и кидавшиеся на плечи путникам. И многие другие.

– Ну а человека? – между тем осведомился супруг охотницы.

– Человека? – понимающе ухмыльнулся оружейник. – Человека этот малыш свалить может легко, искрометно и непринужденно. Человек – это ж не лось, не вриколак, не гримтурс и не прочая крупная дичь, на ту, само собой, лучше с огнестрелом. Впрочем, есть и этой беде чем помочь. – Он вытащил из какого-то кармана своей безразмерной разгрузки два флакончика с залитыми парафином пробками. – Это масляный экстракт дым-ягоды и отвар корня красного пустошника. Сами по себе они безопасны, но если смешать, просто макнуть стрелу сперва в один флакон, а потом в другой, гарантированно валит любого зверя.

Семейство охотников ушло, унося арбалет, стрелы и даже яд.

Рузин подумал, что если все и дальше пойдет в этом мире, как идет, то лет через тридцать-сорок здешний народ целиком перейдет на арбалеты и ножи и полностью пересядет на коней и гримтурсов.

Впрочем, пока что огнестрел преобладал. А вот разных артефактных ружей и пистолетов он не заметил. Наверное, в свое время мысль так и не доросла, а потом уже заботы о выживании заслонили все. На пушку Шамиля вот тоже никто внимания не обращает, думая, что это какой-то необычный пулемет.

Войдя в полутемный низкий барак с надписью «Арсеналъ Столпъ», Виктор невольно присвистнул. На дощатых стенах висели самые разные образцы оружия: «МП-38», «ППШ», «МП», «ППД» и «ППС», «мосинки» со штыками и без. Он узнавал все те стрелялки, копии которых не раз встречал на пейнтбольных состязаниях. Отдельно прикованные цепями лежали гранатометы, ручные и станковые пулеметы, миномет и тяжелый станковый гранатомет. И что важно, почти все старые, с вытертым воронением и хромированием, с расстрелянными стволами, иногда собранные из нескольких экземпляров. Имелись и самоделки, и кустарно набитые охотничьи патроны в картонных гильзах.

Новых образцов было немного, например, блестящие хромированные пистолеты непонятной модели с надписью иероглифами на щечках рукояти. По виду похожие на «стечкин», приспособленные под стрельбу и одиночными, и очередями. К ним в комплекте шли оптические прицелы и съемные приклады-кобуры, как у древних маузеров. Под ними стоял ценник с пятизначной суммой в рублях и чуть поменьше – в векслях. Еще внимание Виктора привлекло странного вида помповое ружье, но продавец, немолодой лысый усач, у которого ногу ниже колена заменял деревянный протез, объяснил, что это легкий гранатомет. К нему прилагалась пластиковая коробка с зарядами, каждый лишь чуть больше охотничьего патрона.

– Оставил проезжий какой-то, сказал, что купил на Урале, из последних промышленных партий до Напасти. Называется оно «Ирис». Отдам недорого – сто векслей, все равно зарядов запасных нет.

Рузин уже собирался уходить, как вдруг внимание его привлекло стоявшее на стойке среди скромных охотничьих одностволок необычное ружье. При первом осмотре он с изумлением увидел, что оно кремневое. При более детальном – что оно еще и казнозарядное. И вдруг вспомнив, где его видел, невольно смахнул вдруг выступившую испарину.

А потом аккуратно вытащил его и начал пристально разглядывать. Да, сомнений быть не могло, именно им был вооружен мертвый нелюдь с видеозаписи, просмотренной им перед отъездом в Московскую Зону.

Все было в этом ружье хорошо подогнано и хитро и в то же время просто устроено. Обычный кремневый замок с огнивом дамасской стали. Металлические части: замок, поворотная рукоять эксцентрика, ствол, казенная часть были покрыты гравировкой – странными изломанными арабесками. В верхней части ствола был тщательно вырезан выступ, который входил в фигурный вырез пластины в задней части затворной рамки. Казенная часть с патронником открывалась длинным рычагом, расположенным сразу перед спусковой скобой. Небольшая муфточка навинчивалась на него наподобие гайки, соединяя со стволом. Как Виктор понял, в казенник засыпали порох, забивали пулю, а потом закрывали, и стреляй себе. Заглянув в ствол, он обнаружил восемь нарезов.

– Заметили? – обратился к нему продавец. – Да, вещь интересная. Называется камерлодер – редкая винтовка времен забытых. Их делали лет двести назад. Наверное, лежала где-то в музее, а потом… – Одноногий махнул рукой. – Вот все думаю, не подбросить ли нашим оружейным мастерам идею такие штуки мастерить. Потому как патроны даже за последние пять лет вдвое подорожали, новых привозят все меньше.

Выйдя из ружейной лавки, Виктор пошел дальше местным торжищем.

Надо же, как просто все объяснилось. Странное ружье с памятной видеозаписи оказалось вполне земной моделью. Но рожа-то у того трупа была совсем не земная! Или ему показалось, запись-то была дрянного качества? Может, урод из этих «порченых» или мутант из Темных? Опять же оружие никак не выглядит старым. М-да, понятно, что ни хрена не понятно.

– Да обожди ты, я говорю, Большой Гон у тварей на носу! – воскликнул кто-то совсем рядом.

Виктор остановился у сколоченного из фанеры павильончика, делая вид, что разглядывает выставленные на прилавок большие стеклянные банки с крупой. Судя по виду заведения, люди достаточно серьезные. Стало быть, стоит к разговору повнимательней прислушаться.

– Брешут, – уверенно заявил немолодой мужик в меховой безрукавке, пошитой из шкуры какой-то неведомой зверушки.

– Кто?! – скептически хмыкнул рябой парень. – Борька? Так он врать не будет, вчера на Выселки всю боевую команду Степана Дудки, всю, до последнего человечка, привезли. Порванные, как тряпки. Из Градовки. А у них «ДШК» был, между прочим.

– Ну, положим, тому «ДШК» сто лет в обед. А Градовка всегда плохим местом была, мало ли кто там завестись мог. Гон-то тут при чем?

– Слушай дальше, – продолжил мужик. – Сунулись слободские туда было, глядь, идет прямо на них что-то вроде человека, только раза в два больше и с медвежьей башкой. Глаза горят красным, лапа с длинными черными пальцами. Пальнул один караульный, другой закричал дурным криком, а ничего вовсе и нет, все исчезло.

– Струсили да обосрались, вот и все, – бросил его собеседник.

Старший покачал головой.

– Ты вот, может, и не трус, Санек, да молод и глуп, – с расстановкой молвил он. – А я вот повидал виды. Ты ж дальше Большиновки не ездил, а я аж до Чистых земель, было дело, однажды почти добирался. С разным народом говорил, и у людей о нечисти, большой и мелкой, есть много чего порассказать… Поверь уж мне, много, и ничего, значится, хорошего. И головы теряли, и машины, и стволы, и разум. А то хуже, в рабство их забирали твари. С самыми большими монстрами не встречался, слава Богу, но и мелочь тоже не подарок. Вот, помню, в Песках. Потрошили мы захоронку, от военных оставшуюся. Только раскопали, как за спиной кто-то так тихо и жалобно стонет:

– Братцы, помогите! Помогите!

Обернулся я, а тут уже стоят в гимнастерочках да касках шестеро таких синих, с которых уже отваливается мясо гнилое. А с ними и баба, голая да молодая, и держит в руках свою башку. Тут башка и говорит…

– А дальше что? – оборвал его Санек, верно, уже слышавший этот рассказ.

– Понятно что, кинулись мы во весь опор от того места не разбирая дороги.

– Это ты не иначе с дружками тогда чего-то курнул не того! – хихикнула высунувшаяся из балагана бойкая бабенка лет тридцати.

– Не-а, – покачал он головой. – Это потому, что мы тогда в церковь сходили перед рейдом. А того в ум не взяли, что разница-то большая: языческая эта нежить или христианские бесы. С нежитью молитвами и крестом не особо, нужно обереги сделать у людей знающих, а тогда ж Чурила как раз от нас свалил. С тех пор всегда, как двинусь куда, свечку ставлю в часовне или молитву у отца святого закажу.

После этого все трое начали долгую запутанную беседу на тему нечисти, в которой фигурировали разные «гьоли», «вуллы», «пурхуны», а также «мертвяки», «мертвуны» и «мертвечата».

Виктор пошел дальше, качая головой.

Это были явные приметы средневековья, которое уже наступило здесь. Они все еще ездят на машинах и пользуются огнестрельным оружием, но уже обращаются даже не к средневековым верованиям, а к самым что ни на есть первобытным, языческим временам, к культам демонов и мелкой нечисти.

Наверное, правы мудрецы, и любая культура и цивилизация проходят в своем развитии через несколько циклов. И вот этот мир, такой же, как и его собственный, с его мечтами о научном прогрессе, компьютерами и космическими кораблями, пришел к варварству, которое и поглощает его столь же неумолимо, как и древние цивилизации.

Правда, тут не варвары, а Зона. Выходит, что то же самое светит и его миру? Журналист подумал о его будущем. Когда-нибудь, может статься, отряды косматых немытых варваров с дубинами и арбалетами будут бродить по вздувшемуся, изрытому асфальту бывших мегаполисов и на разрушенные небоскребы и путевые развязки будут смотреть как на деяние мифических великанов. Исчезнут и наука, и промышленность, все машины и инструменты заржавеют, поломаются и будут перекованы на мечи и сохи. И следы их цивилизации канут в Лету, как никто уже не помнит и не знает, кто создал города-мегалиты на островах в Тихом океане или платформы Баальбека.

А бывшие обсерватории и университеты станут крепостями, в которых грубые неграмотные люди будут поклоняться всяким кровожадным божкам, отбиваясь от мутантов.

Внезапно его спину уколол чей-то внимательный взгляд. Резко обернувшись, Виктор принялся разглядывать бредущих по разбитым тротуарам людей.

И вот один из них ему почему-то безотчетно не понравился. Это был крепкий бородатый мужчина лет сорока, но без единой седины в черных как смоль волосах. Темные-темные, глубоко посаженные глаза взирали прямо и глухо. А еще он нервничал.

У Рузина между лопатками пробежали мурашки от непонятной тревоги, и он почти бегом покинул торговую площадь.

Наташа решила наконец-то прогуляться по городу. Почему именно сегодня ее особенно потянуло на улицу, непонятно. Может, ей просто надоело безделье? Ибо сейчас, когда они не в пути и пока не знают, что делать, от нее толку мало. Шамиль и Зубр пополняют запасы. Дракон, ну, командир, как и положено, думает, что делать дальше и каким маршрутом покинуть это место. Виктор собирает информацию. А она вот осталась не у дел.

Можно в принципе было поискать здесь какие-нибудь особенные травы или, чем черт не шутит, кого-то из себе подобных. Но запас лечебных средств, слава Богу, почти не тронут. А насчет колдунов и владеющих силой – так у нее уже был печальный опыт общения с такими. Так что просто погуляем и посмотрим на мир.

Минут за десять блужданий по узким немощеным улочкам она миновала магазинчики и мастерские, где что-то брякало металлом или варилось, испуская едко пахнущие дымы. Непонятное заведение с красным мамонтом на вывеске вызвало у нее улыбку, она даже спросила прохожего и узнала, что это транспортная фирма, третья в Столповске по важности. Вот ведь, другой мир, а ведь тоже живут люди.

– Эй! Эй, ты! – вдруг позвал ее кто-то.

Ее?! Может, не она нужна неизвестному, в чьем голосе не было ни на грош доброжелательности?

Уже понимая все, Наташа тем не менее не оборачивалась, вдруг все обойдется, вдруг не по ее душу?

– Эй, тебе говорю, ведьма, – бросил в спину хриплый каркающий голос.

– Наташка, не глупи! – Это уже другой голос, тонкий и неприятный. – Хуже будет, все равно ведь догоним!

Она только ускорила шаги. Ее издавна учили, что есть места в мире, где нечисть окликает случайно забредшего путника, и горе, если он оглянется на чуждый зов.

– Талла! Селкка покки тева-рас! – хлестнуло в ушах, как удар бича, как команда на плацу.

И вот тут она поняла, кто бы и что ни пришел к ней (за ней?), это надо встретить лицом к лицу.

В конце переулка стояли двое. Старик, одетый в валенки и ватную безрукавку, и девчонка лет тринадцати-четырнадцати, в старом платьишке и резиновых сапогах. Но что-то было у этой девчушки в лице такое, что Наталью вмиг прошибла ледяная испарина. И инстинктивно она сунула руку за пазуху и сжала рукоять кольта.

Что именно увиделось ей опасного в этом обычном некрасивом подростковом личике под охапкой жидких волос, она бы не сумела объяснить даже себе, но зато твердо знала: к этому существу она бы не подошла добровольно, даже имея в прикрытии отделение автоматчиков.

А дедушка между тем спокойно улыбался, но вот с его добродушной физиономии, обрамленной редкой бороденкой, смотрели ярко-желтые глаза, не человеческие, скорее рысьи или волчьи.

– Ах, ты! Вот умница! – всплеснул руками старик. – Помнишь, чему тебя учили! И посвящение помнишь, и Исконный Язык! Не ошибся, значит, я, дурак старый, ты-то нам и нужна. А то ишь, ерепенилась!

Тем временем девчонка двинулась к замершей Наташе, прямо приплясывая от радости.

Та молча вытащила пистолет, сдвигая предохранитель.

Старик грубо поймал внучку(?) за косу и дернул назад.

– Стой, говорю! Не время! Не сейчас. И ты спрячь оружие. Спрячь оружие, говорю, Талла, – с нажимом повторил он, видя, что она не торопится подчиняться. – Мы поговорить пришли.

– Поговори-ить? Сперва скажи, кто такие и что вам тут нужно? – как можно более нагло изрекла Наталья, изо всех сил давя страх. Пистолет, однако, за пазуху сунула, хотя из руки и не выпустила.

Кто они такие, лихорадочно соображала девушка. Шаманы-отступники, о которых говорили ее наставники? Посланцы пресловутых Хозяев Зоны? (Если да, то интересно, какой именно?) Или, наконец, что хуже всего, других Хозяев, Старых? Тех, о которых ее учитель говорил не иначе, как с неприкрытым страхом. И откуда они знают имя, данное ей при посвящении?!

Дед секунду-другую раздумывал, а потом залился дребезжащим противным смешком.

– Ишь! Знать ей охота! Самой умной хочешь быть, да? Хи-хи-хи! – хихикал старикашка. – Думаешь, я тебе скажу, и все, да?! Хи-итренькая! Но все ж, так и быть, объясню, кто мы такие. Некоторые людишки нас Темными зовут! – Он презрительно сплюнул. – Они еще настоящих Темных не видели. Пока тебе этого хватит.

Подождал, пока она переварит новость, и продолжил:

– И что надо, тоже скажу. Сейчас ты, девонька, иди к себе, собери там барахлишко, да, пока твоих нет, и линяй. Жаль, что Ключ-Кристалл у Меченого, так бы вообще могла бы его забрать и нам отдать, и все совсем было б хорошо. Ай! – воскликнул он. – Славненько было бы, котеночек ты мой! А так просто вали на все четыре стороны, можешь в эту вашу Ве-ре-ю, – по слогам произнес он, – возвращаться, можешь отсидеться и тут поселиться. Да куда хочешь!

– Интересно, – пробормотала Наталья, и в самом деле пребывая в замешательстве.

Меченый – это Дракон, ну, понятно, она и сама видит, что он не прост, ох, не прост. Но все остальное… Еще когда она обдумывала их поход, то предполагала, что кто-то может попытаться захватить Ключ. Не так уж мало людей и Детей Зоны знают о нем.

Но теперь-то другое дело? Или они рассчитывают, что без нее будет легче отобрать артефакт?

– А если не слиняю? Убьете? – залихватски усмехнулась девушка. – А убивалка отросла?

И крепче сжала пистолет.

Девчонка угрожающе ощерилась, явно приготовившись к броску, и старик, не изменившись в лице, ударил ее сухоньким кулачком в бок. Легонько так ткнул, а маленькая дрянь еле-еле удержалась на ногах и жалобно взвизгнула.

– Да не тронут вас! – Он рассмеялся, но не зло, а как-то даже печально. – Мы-то не тронем, оно нам и не надо. Просто ты ж, наверное, сама уже знаешь, что там в конце смерть. Их. Твоя. Твоего ребенка. Славная девчушка будет. Была бы.

Голова мучительно закружилась, ибо проклятая нечисть, кем бы она ни была, хоть в чем-то, но говорила правду. Наталья не раз смотрела в будущее. И видела. Смотрела в чашу с водой в полнолуние. Смотрела в каменное зеркало, подсвеченное черной свечой. Во сне уходила по Запретным Тропам, откуда легко может не вернутся и самый сильный Ведающий. И видела. Лучше не видеть! Свист пуль. Вспышка, заливающая нестерпимым светом кристальный грот. Блеск ножа у глаз. Но всегда одно и то же – смерть.

– Какого ребенка? – тем не менее выкрикнула Наталья. – Что ты несешь, недотыкомка серая!

– Ну, может, и никакого, я ж не всезнающий, как ваши наставники, много о себе понимавшие, – примирительно сказал дед. – Мне, собственно, до людишек паршивых вообще дела нет. Но все ж ты – малость другое дело.

– Ты-то сам не из людишек будешь, не иначе? – осведомилась она, придя уже в себя.

Издавна известно: нечисть и Темные – мастера морочить. Закрутят, заплетут кружевом обманных слов, чтобы потом взять голыми руками.

– Ты ж мне своих предать предлагаешь, чувак! – как можно более нагло уставилась на парочку.

– Да при чем тут предать, не предать! – отмахнулся старец от нее, как от мухи. – Им-то все равно хана! Хамбец! Абзац! Песец! – со вкусом выговорил дед так не вязавшиеся с его обликом современные словечки. – Трон Льда – это не их паршивые артефакты и не машина какая-то. Это даже не Черный Столп, который ваш атаман видел, да ни хрена не понял. Тут не об одном мире даже речь. Такая сила людишек, как букашек, смахнет, и нету, как и не было, – хохотнул он. – Но тебе-то зачем с ними гинуть? Насчет же своих. Ты в зеркало смотри почаще, да, гляди, и поймешь, что к нам ты все одно поближе. Насчет этих ваших древних кровей, знаешь ли, сомнения есть, люди они или кто. И знаешь, намекнуть кое-кому про это не трудно.

Повисла напряженная пауза. Машинально Наталья огляделась, как назло, на пустынной улочке этого полумертвого городка не было ни одного прохожего.

– Ну ладно, – возобновил вдруг старикашка беседу. – Просто по любви, по дружбе помогу. Подарок, так сказать. В пятнадцати примерно километрах ближе к горам от этого говенного Столповска в развалинах вокзала станции монорельса в кабинете директора под подоконником клад – пять килограммов золотых украшений с брюликами. Спрятали… ох, давно, так и лежит. Тех, кто спрятал, давно нет, уж и костей не осталось, так что ничье, бери смело. А чуть дальше, если не сворачивать от того вокзальчика, там коридор прямой – ваша сталкерня такие телепортами кличет. Ты его почуешь, причем на три радиуса – два выводят в нормальные места… Выбирай любое. Ты там устроишься, как королева, с золотишком да с умениями твоими. Там, знаешь ли, нету… пока нету… ни Зон всяких, ни тех, кто оттуда приходит. Вот там и живи в свое удовольствие…

Наташе вдруг захотелось опуститься на землю и плакать.

В этот вечерний час, когда они все вшестером ужинали в ресторане «Приюта бродяги», туда набилось немало народу – торговцев, охранников и просто добытчиков. Постояльцы вкушали блюда и вели беседы, представляющие собой смесь баек, разговоров за жизнь и грубоватого юмора. Мало-помалу байки сменялись страшилками, впрочем, чаще всего имеющими своей основой истории о реальных опасностях Пустошей – ловушках аномалий, разнообразных мутантах и тому подобном. Все это неплохо шло под хмельное и коричневую бурду, именуемую кофе, сваренную из желудей и каких-то корешков.

– Дальше копать не стали, там все мутное такое пошло, один сплошной сон-камень, да и тот мертвый, перегоревший, ну и костей полно, не разберешь чьи. В общем, нет там амбры. Впрочем, если интересно, дам карту, можешь сам искать.

– Нет, лесной перевертыш – он как человек; даже может человеком прикинуться, может даже девчат кадрить и в лес их заманивать. А лесовик – тот мохнатый да горбатый будет, чистая обезьяна, хотя обезьян ты ж и не видал. Он просто шею свернет – и на мясо. Так что знай, если в каком селе или на хуторе говорят про девку, которая незнамо с кем ушла и пропала без вести, то перевертыш объявился, на него меньше, чем втроем, и без волчков не охотятся.

– Ну, я ж пошел на Дикий Пустырь, знаешь, где те башни многоэтажные заброшенные, ну, дурное место. Думал проскочить до полнолуния, а того не подумал, что с Гнилого Урочища Душную мглу нанесет. Так что пришлось обходить, аж до Брошенной Слободки перся. Ну а туда с Гиблой Дыры как раз зубаны набежали, чтоб их. Сам посуди, какой промысел при таких раскладах?

И все эти разговоры так не вязались с в общем-то идиллической обстановкой, какой Виктор не помнил в обычных сталкерских барах. За столиком в углу пели под гитару, смеялись девушки, официанты носили подносы с изобильной закуской.

Они тоже говорили о чем-то. Паровоз хвастался сувениром, не мог, по его словам, не прихватить отсюда чего-нибудь на память. Выбор его пал на флягу из нержавейки и с золоченым символом – три перекрещенных незамкнутых кольца и надпись «ВСГО». По его словам, такие носили когда-то здешние военсталкеры.

– Три патрона отдал, не шутка!

Как открылась сзади дверь, Рузин не услышал, зато увидел, как несколько человек устремили взгляды в одном направлении. В зал вошел высокий худой человек в длинном плаще с капюшоном, накинутым на голову. В правой руке он держал трость или, скорее, посох – то ли из пластика, то ли из кости, тяжелой и плотной. За спиной – небольшой мешок-«сидор», оружия не видно.

На вид ему было около пятидесяти лет, худое узкое лицо с длинным носом, широким лбом и выступающими скулами. Длинные рыжеватые волосы, зачесанные назад, открывали залысины на висках, а сеть неглубоких морщин придавала лицу солидный вид. Пригладив небольшую бородку, человек оглядел зал. Несколько гостей, видимо, те, кто уже имел честь встречаться с этим человеком ранее, привстали при его появлении.

К гостю поспешил официант, и мужчина вслед за суетящимся халдеем прошел в подсобку, дверь за ними закрылась. Перед этим его взгляд остановился на Викторе, всего на секунду.

– Кто это? – шепотом спросил Рузин соседа.

– А хрен его знает, – так же шепотом ответил тот. – Но мутный тип. Говорят, с Бродячими дела ведет. И даже с нелюдью. Он сюда уже сто лет не заходил.

– А ты чего про него спросил? – вдруг осведомилась мирно поглощавшая пирог с черникой Наталья.

– Да как сказать. Мутный тип. И неприятный! Угрюмый, и взгляд такой… тяжелый… – Виктор и сам толком не мог сформулировать то, что его обеспокоило.

– Да, ты прав, – нервно передернула плечами целительница и добавила не без колебаний: – Ты понимаешь, я на него тоже внимание обратила. Я его не почувстовала. Вообще. Даже не зверь, от зверя и мутанта хоть какой-то след, а тут – глухо.

– Уверена? – ухмыльнулся Паровоз, но сразу же замолчал.

Да и Виктору стало очень неуютно.

– Водка тут дрянцо, – пожаловался уже на улице Паровоз. – У меня изжога от нее.

– Не знаю, по-моему, водяра нормальная. – Зубр поправил ремень.

– Перекурим да спать?

– Да постоим, чего уж.

И в самом деле. Воздух свежий, тьма бархатистая и глубокая. Луны не было. По темно-лиловому небу медленно двигались облака. В просветах между ними тревожно мерцали звезды. На юго-западе изредка вспыхивали сизоватые сполохи – то ли зарницы дальней грозы, то ли аномалии.

И Виктор с обреченным спокойствием вдруг подумал, что, похоже, их краткая передышка в параллельном мире подошла к концу.