ГЛАВА 2

Пылевое облако приближается все ближе и ближе. Виктор поудобнее приладил карабин и проверил как там второй. Нормально. Все под рукой. До дороги едва семьдесят шагов, с такого расстояния, да с помощью новой пули не промажет. Ну, уж первый-то выстрел, точно положит в цель, а там как получится, но все одно плохо не должно быть, сколько пороху сожжено на тренировках, так что в своих способностях он не сомневался. Да и расстояние так себе. Жаль только та добыча ему не по зубам.

Облако пыли больно уж большое, это либо несколько всадников, либо карета. Если первое, то придется поскрежетать зубами, но все же пропустить, тот случай на дороге с четырьмя драгунами, скорее исключение, чем правило. Повезло ему тогда, чего уж там. Сейчас так по глупому нарываться он не станет. Впрочем и тогда не нарывался, случайно все вышло и выхода у него не было иного, как принять бой. Если карета, тоже не однозначно. Если к примеру почтовая, то пропустит, тут без вариантов. Там народу больше десятка и мужчины вполне себе могут оказаться вооруженными, а ему и спину прикрыть некому.

Еще немного и картина прояснилась. Ни одно из его предположений не подтвердилось. Это была карета, вот только не почтовая, а самая обычная легкая, запряженная парой лошадей и по всей видимости принадлежащая, какому-то дворянину. На козлах сидят двое, кучер и как видно, охранник, эвон вцепился в мушкет и крутит головой, впрочем, не забывая при этом болтать с соседом. Взять карету он мог и без особого труда. Делов-то, снять сначала кучера, охранник будет вынужден взяться за вожжи, а какой из него тогда стрелок. Да даже если и не так, поди попади в Виктора с качающейся кареты, он хотя и на открытом месте на взгорочке, но лежит в отрытом окопчике. Не-ет, тут даже не Верной Рукой нужно быть, а чем-то более серьезным.

Бить этих или обождать кого другого? В принципе время его не лимитирует. Кони справные, в Брячиславии такой товар стоит дорого, там для каретной упряжи коней не разводят, да и у пассажиров кое-что в кошелях найдется. А еще это по прикидкам четыре трупа гульдов. А зачем он тут? Не ради одной ведь добычи. Правда добыча тоже имела смысл, потому как планы у него были обширные и требовали больших вложений. Ладно. Прости меня Отец небесный, на том свете спросишь, а сейчас просто не мешай.

Карабин на бруствере, обложенном дерном, лежит не шолохнется, прицел выдерживается уверенно, упреждение брать не нужно, потому как цель сейчас движется прямиком на него. Дорога делает поворот напротив его позиции, так что два выстрела он всяко успеет сделать.

Выстрел! Кучер нелепо взмахивает руками и опрокидывается назад, бьется о стенку и заваливается вправо, после чего падает в дорожную пыль, колеса проносятся мимо не задев его, но то не имеет значения, с ним он разберется позже, когда на то будет время.

Периферийным зрением сопровождает полет кучера, а сам следит за охранником. Что тот будет делать? Видать битый жизнью мужик, нужно было начинать все же с него. Две секунды прошло, не больше, прежде чем Виктор схватил второй карабин с уже взведенным курком и посадил его на мушку, но этот успел перехватить вожжи и начал погонять лошадей, при этом соскользнув с сиденья и качаясь со стороны в сторону, к тому же он съехал с дороги начав разворачиваться на неровностях обочины карету немилосердно раскачивает. Наверное пассажиры сейчас его клянут последними словами, потому как внутри мотает их жутко, Виктор был уверен, если замок на дверце не выдержит, то кто-нибудь обязательно вывалится. Чертовы кремневки, у него только один выстрел, а в таких условиях, что организовал охранник, он вполне может его запороть, потом только палить из револьвера, а это все же оружие ближнего боя.

Впечатление такое, еще чуть, еще одна кочка и карета опрокинется, но не опрокидывается. Охранник благодаря дыму, сумел засечь откуда именно был произведен выстрел, а потому понимает, что необходимо как можно быстрее закончить разворот и тогда корпус скроет его от стрелка, под угрозой остаются пассажиры, но он что-то кричит, можно предположить, советует пригнуться или лечь на пол.

Да опрокинешься ты или нет! Нет, гадина такая, не опрокинется. Охранник уже практически полностью скрыт кабиной. Эх грехи наши тяжкие, прости лошадка. Вот в эту цель он нипочем не промажет, но нужно торопиться, потому как левую лошадь он может взять в прицел уже с большим трудом.

Выстрел! Лошадь справа вдруг запнулась, передние ноги подогнулись, на такой скорости она должна опрокинуться через голову, но этого не происходит, ее удерживает упряжь и она падает мордой в траву. Вторая спотыкается, но удержаться на ногах ей не удается. Карету, уже вошедшую в поворот, несет боком. Треск ломаемого дерева, наверное дышло или передние колеса оторвало, карета заваливается набок и ее протаскивает по траве юзом несколько метров.

Хорошо хоть на траве нет пыли и Виктору все прекрасно видно. Потому что он уже бежит к месту катастрофы, зажав в правой руке кольт. Лукасы он решил передать Горазду, все же благодаря сменным магазинам его оружие куда как более практично, но вот сейчас нипочем не отказался бы еще от одного револьвера. Впрочем, это только бесплотное и не практичное желание, нож скользнувший в руку будет куда как более полезен. Бой должен будет быть накоротке, к тому моменту когда люди внутри придут в себя и соберутся вылезти наружу, он уже будет на расстоянии вытянутой руки и думать как их оттуда выковыривать. Приложило их все же знатно.

Но сейчас мысли не о них. Они пока не представляют опасности, к тому же там вполне может оказаться и женщина, мысль о том, что придется убить представительницу слабого пола, не вызвала ровным счетом никаких эмоций, а вот охранник… Тварь! Пуля вжикнула у самого уха, одновременно со звуком раздавшегося выстрела. Нет, нормально а!? Этот паразит успел не просто выпрыгнуть, но еще и оружие с собой прихватил и не простое, а мушкет. Вон, уже тянет из-за пояса пистоль. Расстояние едва тридцать шагов, Виктор распластался в полете, делая выстрел в противника и слыша ответный. Выстрел аховый, просто в направлении неприятеля, ни о каком прицеле и речи быть не может. Куда улетела пуля охранника он не понял, вероятно тот не ожидал такого ухода с линии прицеливания, а возможно и занервничал когда в него выстрелили, именно в расчете на то, что сдадут нервы Волков и стрелял.

Кувырок через голову, встал на одно колено, они так бесились в свое время с друзьями в армии, вот только оружие еще не взведено, у него ведь не автомат, а потому он тут же делает еще один кувырок через правое плечо, уходя в туже сторону, распластался на траве, откатился влево. Выстрел! Есть, этот гад разрядил свой второй пистоль и пуля бьет где-то рядом, Виктор слышит удар, все же свинцовый шарик диаметром порядка двух сантиметров, может чуть меньше, и весом около сорока граммов, меньшие калибры больно дороги для простолюдинов.

Виктор вновь становится на колено, хорошо все же, что он попал в тело акробата, потому как, помнится, в армии после таких кульбитов всегда немного кружилась голова, здесь с координацией полный порядок, даже сотрясение от удара палашом по голове прошло без последствий. Вот он, бежит выхватив тесак. Он ведь отчетливо видел только один пистоль и нападающий его только что разрядил. Ну-ну. Свою ошибку охранник понял когда увидел, что вместо того, чтобы готовиться к схватке, Волков взводит курок револьвера, мужчина уже достаточно близко, а потому в состоянии рассмотреть, что оружие необычное. Спасая положение он так же, как и несколько секунд назад Виктор, распластался в полете. Но это ему не помогает. Стоящий на колене человек тщательно прицеливается и нажимает на спуск, немного подправить прицел… Нападающего на мгновение заволокло дымом, но не сказать что плотным, а потому видно, как тот мешком падает на траву.

Подняться на ноги и преодолеть пять или шесть метров разделяющие их дело двух секунд, присесть, вогнать нож в грудь. Реакции ноль. Ну и ладно, прыткий ты наш. Пошли дальше.

Когда он подбегает к карете, кольт уже готов к бою. Изнутри доносятся звуки возни. Ну и как до вас добираться? Лезть через верх? Если там вооруженные, то можно и пулю схлопотать. Стоп. А это что? Окошко для заднего обзора, забрано стеклом, и занавешено шторками, но то в обычной ситуации, а в ходе перипетий последних событий, ее сорвало, так что можно рассмотреть что там творится.

Находящиеся внутри как видно напрочь позабыли об этом оконце. Видна прижавшаяся к крыше, сейчас боковой стенке, девушка, ее видно хорошо, потому как она сидит, и стоящий расставив слегка согнутые ноги мужчина, а вот тут только до бедер. А больше, по большому счету, и не нужно. Виктор быстро прицеливается в ногу и нажимает на спуск. Мужчина подламывается и падает, секунду он пытается осмыслить откуда пришла опасность, видит окошко, вытягивает в его сторону руку с пистолем… Поздно. Звучит повторный выстрел и пуля входит точно в сердце, с такого расстояния попадет даже самый криворукий. Девушка кричит навзрыд… Еще выстрел…

Стрекот кузнечиков, хрип раненной лошади, всхрапывание второй, надо же поднялась таки на ноги, может и не пострадала, иных звуков нет. Виктор сквозь окошко осматривает салон. Больше никого. Теперь пора потрошить багаж и тела, не в смысле как на бойне, а… Понятно, одним словом. И нужно бы поторопиться, мало ли кого принесет на канонаду, постреляли славно.

В револьвере последний заряд, нужно перезарядиться, но не убирать же барабан так. Пройдя пару десятков шагов, он приставил ствол к уху бьющейся в агонии лошади и нажал на спуск. Звук получился приглушенным и далеко разнестись никак не мог. Оно конечно, и без того пошумели изрядно, но к чему лишнее. Теперь откинуть барабан, заменить новым, подсыпать порох в коробочку на кресале, кресало в боевое положение, курок на предохранительный взвод. Все, к неожиданностям готов.

В карету он забрался через дверь, которая сейчас представляла собой скорее крышку. Конечно, проломить, к примеру, крышу было бы куда удобнее, но как это сделать быстро без топора, а потом рейки и панели конечно тонкие, но время на то, чтобы их раскурочить потерять все же придется даже при наличии инструмента. Высота не то чтобы большая, тело тренированное ловкое и гибкое. Раз и он уже наверху, а дверца откинута в сторону.

Оказавшись внутри, он равнодушно провел контроль, вонзив клинок в грудь поочередно, мужчине и как оказалось женщине среднего возраста, просто ухоженной и выглядящей гораздо моложе своих лет. Реакции никакой, все же раны оказались смертельными. Среди вываливавшихся из ящиков под сидениями вещей, его взгляд тут же остановился на каком-то мешочке, расцветочка веселенькая, но размеры вполне подходящие. Он растянул горловину стянутую шнурочком и вытряхнул из него изящные туфельки. Теперь можно и делом заняться.

Перво-наперво он снял драгоценности с женщины, что проделал без церемоний, просто и без затей сорвав колье и серьги, чуть не с мясом оторвав брошь, потом кольца и браслеты с рук. Платье имело вышивку и как видно настоящим жемчугом, но терять на него время он не стал. С мужчиной он проделал все тоже самое, у того даже серьга была, массивная из золота с каким-то зеленым камнем. Гомик, что ли, или у них тут это как за здрасти. В кармане камзола кошель, содержимым поинтересуется позже, но худоват. Ага, за отворотом камзола на груди еще один, это набит основательно. Ладно. Под ноги попала сумочка в цвет платья женщины, заглянул во внутрь, тоже кошель, зеркальце, пудреница, ясно, кошель в мешочек, остальное в сторону. Ага, чуть не забыл пистоли. Ладные такие, инкрустация не то чтобы богатая, но работа знатная и калибр чуть больше чем у Виктора, а такое оружие здесь абы как не делают, все же с малыми калибрами возиться при имеющихся технологиях та еще морока. Шпага, вроде ничего так. Ее он сразу выбросил наружу, неудобно тут с нею.

Плетенные короба, картонные коробки и коробочки, различной формы, есть даже в форме валентинки. Он не пропускает ничего, но там оказываются различные вещи или женские штучки, вещи для него бесполезные. В одном из коробов, плетенном из лыка, очень красивая работа, нашлась шкатулка изрядных размеров, чуть не ларец. Пришлось снова подбирать сумочку, чтобы найти ключ. Вещ скорее всего принадлежала женщине, а те все предпочитают хранить в сумочках. Все верно, вот он. Сухо щелкнул замок. Кольца, серьги, ожерелья, колье, броши, заколки, с самоцветами, белыми камнями, неужели алмазы, больно крупные, а вот и столь знакомые кожаные мешочки, числом два. Так, все потом, сейчас в мешок и наверх, здесь делать больше нечего.

А богатая пара, если даже в кармане у охранника нашелся кошель, в котором позвякивало далеко не три медяка. Вполне добрый нож, пара пистолей. Нет, калибр все же не два сантиметра, но тоже внушительный. Мушкет. Больно громоздкий, его карабины выглядят куда как лучше, но то никак не говорит о том, что оружие плохое, просто более массивное. Вообще-то Виктор из такого калибра садил бы картечью, но тут отчего-то предпочитали пулю. Хм. Скорее уж махонькое ядро, размером с грецкий орех. Ладно, сгодится.

Срезал упряжь с поднявшейся лошади. Ничего страшного, она особо даже не зашиблась, и хромоты нет, больше испугалась. Все пора двигать. Запрыгнул на коня и так наметом и поехал. Сделал небольшой крюк, подъехал к все так же валяющемуся в пыли кучеру, в его планы не входило оставлять кого-то в живых не затем начинал. Немного согнулся и вогнал в спину клинок шпаги. Ноль эмоций. Впрочем, ожидаемо, вон сколько крови-то натекло, даже пыль не все еще впитала. Все же шестнадцать миллиметров, что у его карабинов, тоже калибр не слабый.

Поднялся на взгорочек, подобрал оставленные карабины и вперед в лесок, где дожидается конь. Хорошо все же отправляться в поход верхом, да еще если озаботиться необходимыми приспособлениями, то можно возить с собой целый арсенал. Вот к примеру и пару карабинов можно с собой прихватить, что не сложно благодаря двум кобурам по обеим сторонам, прямо настоящий ковбой, да и только. Вытащив из объемистой сумы отрез парусины, быстро завернул в него все свои трофеи, приладил получившийся тюк на спину добытой лошадки, сумочку с основной добычей на место парусины, и в путь. Некогда рассусоливать.

Карабины он перезаряжал уже по дороге, не дело иметь не изготовленное к бою оружие, когда в любой момент можешь огрести неприятности полной мерой. С другой стороны, а что еще делать, коли продираешься сквозь лес, со скоростью неспешного пешехода. Успокаивало то, что если кто вознамерится его преследовать, то будет ничуть не быстрее. Этот лес был куда более завален буреломом, чем тот, через который они с наемниками уходили после нападения на барона. Так что тут впору и в поводу вести лошадей. Хотя… Не, пока конь справляется и так, а там видно будет.

С одной стороны добычи вроде и немного, но с другой таскать ее за собой не дело. Мало ли как все обернется, так что лучше бы проявить заботу заранее, а то не приведи Бог можно и все потерять. Времени не так чтобы и много осталось, ведь вот-вот дожди зарядят, но лучше уж перестраховаться или уж тогда позабыв обо всем просто идти и резать всех подряд, только току от этого будет мало. Он лучше немного обождет.

Устраивать схрон на Гульдской стороне не хотелось. Главная причина в том, что потом с большой добычей нужно было бы уходить во Фрязию. Почему непременно с большой? А вот была у него после сегодняшнего уверенность в том, что пробавляться разбоем у него вполне себе получится. Что же касается перехода границы, так переправляться через Турань, лучше все же по мосту, больно широка, чтобы лошади смогли переправиться вплавь. Использовать плот? Неповоротлив и тяжел для одного человека. Нет, для нелегального перехода границы эта река никак не подходила. Ясное дело, что ни с одной, ни с другой стороны на каждом шагу посты не понатыканы, но имеются патрули, в том числе и на баркасах, потому как река судоходная, нужно и с лихими разобраться и контрабанду не допустить. Мост же только один, имеются еще и паромы, но опять таки только на границе с Фрязией, ну не складывались отношения у гульдов и брячиславцев.

Примерно треть границы между Гульдией и Фрязией проходила по довольно полноводной реке Рензе, катящей свои воды до Турани, где она вливалась в ее величавый, плавный и могучий поток. Тут было целых три моста, но не один не подходил Виктору, потому как там и пограничная стража и таможенники и все остальные прелести жизни, оставалось только продираться через чащу, двигаясь нетореными путями, с тем чтобы преодолеть реку вплавь. Бр-р-р, вода уж совсем холодная. Пользоваться уже существующими тропами контрабандистов он не хотел. Это только непосвященный считает, что все там шито крыто и представители власти ничего не знают. Ага, как бы не так. Тот кто не хочет делиться как раз держится в стороне от любых троп, но и занимается этим делом не долго. Все же выгоднее иметь связи со стражниками, причем по обеим сторонам, что-то теряешь не без того, но с другой стороны риск куда меньше и на круг выходит больше.

Переправился без проблем. Не сказать, что водные процедуры доставили радость, но и не так страшно как казалось поначалу. Действовать решил просто. В лесу устроил два схрона, в один положил все добытое оружие, в другой деньги и драгоценности. Не удержался посчитал. Хм. Это он удачно пограбил. В наличии оказались триста талеров и полсотни имперских золотых, а это порядка трехсот тридцати рублей. Были еще и драгоценности, курочить их и тем самым уменьшать стоимость он не собирался. Теперь скрываться не было смысла. Нет, бегать с транспарантом и кричать, что он тать в его планы не входило, но и терять выгоду из-за того, что существовала возможность засыпаться на сбыте приметных драгоценностей, он не хотел. Здесь с международным правом как бы туго и договоренностей о выдаче преступников нет, а шкодить где в другом месте он не собирался, ему нужна была только Гульдия.

Лошадь у которой из упряжи осталась только уздечка, он определил на сохранение в попавшийся на не особо оживленной дороге постоялый двор. Хозяин был рад и постояльцу и тому, что тот решил оставить на хранение одну из лошадей. Не сказать, что гость вызвал у него доверие, уж больно бандитской внешности он оказался, но небольшое количество постояльцев сделало его куда как менее разборчивым. Кто бы ни был, платит честь по чести и слава Господу.

И вот он снова в дороге, а вернее вновь продирается сквозь чащу, довольный тем обстоятельством, что впервые за несколько дней ему удалось выспаться в человеческих условиях. Ну как в человеческих… Отдохнуть-то он отдохнул, но вот когда двинулся в путь то обнаружил, что на том дворе приобрел соседей и эти паразиты начали ему докучать взывая сильный зуд. Нормально.

Когда служил в армии то вшами их удивить было трудно, а уж когда находились в боевой обстановке и подавно, но они ни на минуту не прекращали с ними борьбу, мылись, брились, кипятили одежду, потому как мало вшей, тут же появлялись и их товарки блохи. Так что способы борьбы с этими паразитами ему были знакомы не понаслышке. Вот только где ты прокипятишь одежду? Для этого нужен большой чан или хотя бы ведерный котел, тогда можно разобраться поочередно, но с собой ничего подобного не было, а возвращаться не хотелось, ведь о подарочке он узнал уже в пути.

В очередной раз почухавшись словно кабан какой, он решил что пришла пора обзавестись шелковым бельем, это поможет впредь избегать радости сембиозного существования человека и насекомых. Дороговатое удовольствие, но оно того стоит. Вот ей-ей стоит! А зараза, да сколько можно! Может все же вернуться, отвык что-то от этих гадов. Да пошло все, не ной, на это еще время терять.

Эта дорога была не так наезжена как иные, но то и к лучшему, меньше вероятность, что на стрельбу сбежится вся округа и встреча с военными патрулями маловероятна. Само же наличие дороги говорило о том, что люди здесь все же проезжают. С другой стороны это могут оказаться и одни сплошные крестьяне, которых резать никакого желания, при случае, как говорится, жеманница не станет, но и специально нападать не будет.

Просидел целый день, уже иззуделся от нетерпения. За все время проехало только три повозки с крестьянами, несколько пеших путников и никого достойного для нападения, ни одного всадника. Как видно, насчет второстепенных дорог он погорячился. Придется все же выходить на большак, а то эдак и до ишачьей пасхи просидеть можно, а он не для того сюда выбирался, чтобы ерундой заниматься.

Дело уже к вечеру, солнце роняет на землю косые лучи, отчего на запад смотреть невозможно, больно уж слепит. Эта парочка появилась именно с запада, да только Виктору светило особых неудобств не доставляло, потому как он расположился под лапами раскидистой ели, которая каким-то образом сумела затесаться в лиственный лес и вымахать до внушительных размеров. Опять же расположившиеся по соседству деревья дают хорошую тень, так что ему дискомфорта никакого и видно все замечательно.

Это не просто путники, а солдаты. Передовой дозор? Вроде не похоже. Даже если подразделение пехотное и у них для этой цели нет всадников, дело не в этом. В дозоре люди себя не ведут так, даже если движутся по своей территории, потому как если что случится, то им достанется на орехи от командиров, а кому нужны такие неприятности. А эти идут расслабившись, по сторонам не смотрят, лениво беседуют, у обоих на плече палка с притороченным к ней узелком и это помимо солдатских кожаных сумок на левом боку, которые тоже выглядят набитыми. Справа висит патронная сумка, до патронов пока еще не додумались, но нужно же где-то хранить пули, и пороховницу. У одного, что помоложе, пара пистолей за поясом, у другого в кобурах. Кожаные ремни, на которые подвешены багинеты, они сейчас вместо штыков, ну и как холодное оружие, на правом плече пехотные мушкеты.

Все понятно. Эти наверное из ополченцев, война закончена и они возвращаются домой, до следующей, а если ничего не случится, то до сборов, которые у гульдов, насколько было известно Добролюбу, бывают пару раз в году. Что же, вот вас-то и не хватало, а то как-то не честно получается, вышел на тропу войны, но под руку только гражданские и попались. Давайте ребятки подходите поближе, незачем бить на большой дистанции, еще промах выйдет чего доброго, лучше уж наверняка.

Тут на добычу рассчитывать не приходится, да и глупо было бы, с другой стороны и оружие чего-то да стоит, но не оно привлекло внимание Виктора и сделало дичь привлекательной. Эта честь принадлежала именно форме. Тому, что эти парни наверняка побывали на Брячиславской сторонке, принимая участие в походе. Что же, как там у вас с прибытком получилось у славен неизвестно, но вот на своей, явно не повезло, потому как никто вас отпускать не собирается.

А может ну его, со стрельбой? Лишний шум, тарарам, а так тишком взять их в ножи, дорога всего-то в десятке шагов от ели. Пропустить мимо и… Мелькнула было вновь мысль об изучении языка, но мелькнула и погасла, сопровождаемая ироничной улыбкой, ох лучше бы ее никому не видеть. Тоже мне додумался. А как того пленника через две границы, да с пару сотен верст тащить, подумал? С языком что-нибудь еще придумаем, а сейчас…

Как-то все просто получилось. Шли вои гульдские себе шли, миновали раскидистую ель, а тут из-за спины появляется чудо в кафтане какого-то непонятного серо-буро-пошкарябанного цвета. Ох и ругался красильщик, когда изводил краски смешивая непонятную бурду. Ничего, полное возмещение стоимости краски и прибыль его успокоили, правда профессиональное самолюбие было уязвлено, но с этим ничего не поделаешь. Тот, что постарше, еще что-то уловил и даже успел обернуться. Что же, нож должен был войти в спину, а угодил в грудь, бывает. Молодой так ничего и не понял, получив вестника смерти точно между лопаток.

Виктор сразу метнулся к поверженным противникам, в руках уже другая пара ножей, каждому удар в сердце и порядок. Вообще-то вскрыть горло оно надежнее, но тогда кровищи будет, а так вполне даже аккуратно получилось. Схватил за ноги одного и поволок под ель, потом второго, подобрал все их пожитки, припорошил пылью натекшую кровь. Вроде нормально.

Как и предполагал, в карманах у служивых было не густо, это не дворяне, нашлось только десять талеров, что-то около пяти рублей. Пистоли так себе, обычные в общем-то и все так же героического калибра, мушкеты из той же оперы. Блин, вот по всему выходит, что служили ребята вместе, а калибр у ружей разный, немного, едва ли на миллиметр, а скорее даже и меньше, но пулелейки уже разные нужны, ну точно, вон в сумках у каждого своя и даже по две, вторые под пистоли. Хотя оружие вроде и сделано под один стандарт, но отличается, с другой стороны, какой там стандарт, так, внешне похожи и ладно, как видно с разных оружейных мануфактур, другого объяснения не было. Не беда, как товар подойдут.

В любом случае, себе громоздкие пехотные образцы он оставлять не собирался. В его планы входило вооружиться более оборотистым оружием, вот карабинами, самое оно, а с новой пулей они ни то, что не уступят ружьям с длинными стволами, а даже превзойдут их.

В сумках и узелках ничего особо ценного, ну уж его-то это точно не заинтересовало. Немного продуктов на дорогу, да гостинцы для домашних, у крестьян разумеется будут в цене и стеклянные бусы, и неказистые игрушки, и славенские свистульки, и платки, и аккуратно сложенные отрезы ткани, и много чего другого, но ему оно без надобности. Одним словом прибыли никакой, но удовлетворение от произошедшего куда как больше чем в прошлый раз, потому как глаза его наблюдали два бездыханных тела в ненавистных синих мундирах. Шевельнулась было жалостливая мысль по поводу невинно убиенной женщины. Шевельнулась и пропала.

Отрез сукна пришелся как нельзя кстати, в него-то и завернул всю добычу. Ну и что теперь делать? Возвращаться? Или продолжить рейд? Странно, а чего это в голове такие вопросы вертятся, понятное дело, что продолжить, трофеев не так чтобы много, они пока никак не стесняют, а аппетит как известно приходит во время еды. Вот опять пустил гульдам кровь, но удовлетворения-то нет, хочется еще. Я вас умаляю, не нужно сдерживать свои желания. Как там говорилось в том анекдоте из далекого уже прошлого: Если нельзя, но очень хочется, то можно. А ведь хочется.

Уже опустились сумерки, а в лесу темнеет куда как быстрее чем на открытом пространстве, но Виктор решил пока не останавливаться. Ну его, навряд ли конечно те трупы найдут раньше чем они начнут смердеть, а может и на смрад никто не обратит внимания, мало ли какая падаль зловонит, но вот хотелось оставить как можно большее расстояние между собой и местом преступления.

Стоп. А что это было? Вот только что. Вот, опять. Показалось или действительно это удар топора. Крестьяне отправились в лес за дровами? Это на ночь-то глядя? Сомнительно. Он вообще-то уходил вглубь леса. С другой стороны места незнакомые, может он и не такой широкий как могло показаться, а может там проходит какая дорога и это купеческий караван встал на постой. Бред. Тут уже давно на всех мало-мальски значимых дорогах на расстоянии перехода устроены постоялые дворы, а если нет, так и купцы на тех дорогах не появляются. Военные стали лагерем? Возможно. Ладно, чего гадать.

Виктор вооружился одним карабином, проверил пистоль, ножи и двинулся на звук. Ага. Вот и дымком потянуло. Теперь аккуратно, так чтобы ничем не шумнуть ненароком и головой на триста шестьдесят градусов. Проклятье, нужно будет озаботиться для таких случаев другой обувкой, с мягкой подошвой, через эту ни черта не чувствуется, а в лесу найти сухую ветку проще простого, сложнее не наступить ни на что такое. Продвигается медленно, очень медленно, но вот решимости не занимать, страх как таковой отсутствует, есть желание не потерять жизнь вот так за здорово живешь, но то не страх.

Ого. А у этих ребят ведь должны быть и посты, не могут же они надеяться только на лес и его буреломы, хотя с них станется, это не воинский отряд и дисциплина здесь держится только на непреложном авторитете главаря. Именно, что главаря или атамана, или как тут у гульдов прозывается лидер незаконного банд-формирования. Вот с самой войны Виктору была интересна эта странная формулировка, родившаяся в структурах власти обновленной России, из нее следовало, что имеются еще и законные банд-формирования. Бред, сивой кобылы. Ну да, Бог им судья, дерьмократам постылым, хорошо хоть их тут нетути, с другой стороны тут своих заморочек хватает. Не суть. Почему именно бандиты? Не нравится, пусть будут разбойники, в духе времени так сказать. Просто эта группа из пары десятков человек у двух костров ничем иным быть не могла. У костра побольше, народ победнее и даже в рванье, вооружены все больше дубьем, арбалетами или луками, колющим, режущим, а вот с огнестрелом слабовато, только пара мушкетов в поле видимости. А вон, еще у одного пистоль за поясом, нет вон еще, но это пожалуй и все. На импровизированном вертеле поджаривается тушка, очень похоже на большого барашка, но может и косуля, близко подходить не стал, ни к чему.

Группа из пяти человек сидит за отдельным костерком и над тем висит котел, из которого доносятся запахи не менее аппетитные, чем от большого костра. Тут каша уже почитай поспела и мясом ее заправили и толк в кошеварстве склонившийся над котелком как видно знает. Это готовится только на ту пятерку, потому как всю ватагу такая малая посуда не накормит. Эти пятеро одеты разномастно, но зато очень даже добротно, одежда из доброго сукна, без прорех, может где и заплатана, не видно этого, но дыр и прорех не наблюдается.

В животе предательски заурчало. Это началось примерно с полчаса назад, когда помимо дыма до него донесло запах готовящегося мяса, приближался он к этому лагерю очень медленно, отчего-то чувствуя себя сапером на минном поле, когда права на ошибку нет. Ага. Ужин поспел. Тушу сняли с огня, подбросили дров, чтобы стало посветлее, теперь мясо испортить не получится, так что нечего впотьмах разбираться с приемом пищи. Народ радостно загомонил и потянулся к мясу. Голоса стали громче и слышны более отчетливо. Ни слова не понять, но речь гульдская. Живот буркнул особенно громко, эдак и "соседи" услышат, вот же расшумелся.

Ладно, пора сваливать, пока не заметили. Эти конечно не солдаты, но толпа зайцев в известной матершинной притче, которую он знал еще со школьной скамьи, льву вломила по самое не балуй. А потом, та пятерка выглядела уж больно серьезно, эти точно волчары. Из всех остальных дай бог если один переберется когда-нибудь к малому костерку, потому как они все мясо и такое право должны заслужить, набравшись опыта, ну и выжив при этом, без этого никак.

Помимо этой причины, ушел он еще и потому что увидел на той полянке не гульдов, а своих союзников. Спросите почему? Впрочем, вряд ли, ведь ответ на поверхности: Враг моего врага, мой друг. Эти парни лили воду на мельницу Виктора и сами заботились о сокращении поголовья своих соплеменников, причем ни каких-то там крестьян, хотя вряд ли этим брезговали, но в основном их внимания удосуживались именно представители благородного сословия, то есть часть тех, кто определял политику Гульдии в целом. Глядишь, какого-нибудь барона Берзеньш завалят. И пусть они об этом даже не задумываются, факт остается фактом.

Он уже достаточно отдалился от лагеря разбойников. Отец небесный, как бы не заплутать и конягу не потерять. Да он совсем уж славенином стал, даже мысленно не поминает Господа. А какая собственно разница, он придерживался того, что Бог он многолик, но един. Земля уж больно мала, для того, чтобы на ней экспериментировали сразу несколько создателей. А может это другая планета и вотчина другого Бога? Неа. Сомнительно. Уж больно все похоже. О! Вон огонек от фонаря. Все же хорошо он сделал, что приладил на седле небольшой фонарь со свечой, точно мимо прошагал бы.

Где тут переметные сумы. Гадство, как есть-то охота, чертовы работники ножа и топора, романтики, блин, с большой дороги, растравили душу, а тут тебе только копченое мясо, сыр, хлеб да вода. Нет, мясо очень даже и сыр вполне удачный, все без этой идиотской привычки западников предпочитавших слегка подпорченные продукты, мало того, почитавших это за деликатес. Болваны, да что может сравниться со свежатиной!

Ну-у, теперь и жить можно, а вот оставаться поблизости от той ватаги лучше не надо. Понятно, что темно, хоть глаз коли, но лучше уж помаленьку, но дистанцию увеличить. Так на всякий случай. Он ведь не былинный богатырь в одиночку упокоить два десятка.

А что за мысль у него мелькнула, когда он наблюдал за разбойничками? Ведь что-то дельное, а потом этот паразит заурчал, требуя свою дань. Вот теперь насытился, но опять мешает, потому как желудок потяжелел, тело заломило, требуя отдыха. Да что это за напасть, то одно то другое, никак не сосредоточиться.

Да вот же оно. Помнится, когда по осени в Звонград ездили за обновами, тогда еще все только начиналось и они с Голубой женаты не были… Та-ак, с этой мысли съезжаем, а то эвон зубы сами скрежетать начинают, и главное мыслей ноль. О чем это он? Точно. Подходил к нему один купчишка мелкий и намекал, что мол если на постоялом дворе все с умом вести, то можно значительно больше зарабатывать, ну там к примеру торговлишкой какой пробавляться, если у одних брать в треть цены и хотя бы в половину продавать другим. Очень даже можно изрядно на том заработать. Виктор тогда включил полного дурака, мол он не купец, и то дело ему нипочем не потянуть, будь иначе, то деньги у него достало бы, в торговцы податься, но вот не видит в том своих способностей, вот ей-ей не видит. Не-е, даже не уговаривай, уж больно боязно, прогорит, как пить дать прогорит.

Дурачка-то Виктор включил, да только не все так просто. Вот стало ему интересно, как прогорел бывший владелец постоялого двора, просто любопытство одолело и выяснил. Без особого труда выяснил. Одного спросил, другого послушал, причем не выходя с подворья, беседуя с проезжим людом и купцами в частности, а что, они ничуть не чужды на халяву принять лишнюю кружечку пива, опять же с Добролюбом не зазорно, чай хозяин большого подворья.

Выяснил он то, что взяли некоего купца Отряхина с товаром который принадлежал иному купцу, было там кое-что приметное и редкое, да попалось на глаза родне в Брячиславле, оказавшейся уж больно дотошной. Купчишку едва в железо не заковали, но тот начал божиться, что знать не знает, ведать не ведает, сам мол не так чтобы и богат, а потому польстился на дешевизну и купил, чтобы поправить свои дела. У кого купил? Дак у хозяина постоялого двора, прямо на подворье и купил. Пригнал порожние повозки и загрузил товар прямиком из сарая, чин-чином уплатил означенную сумму. Да если бы он знал… Да он… Да не в жисть… Да сразу бы на съезжую донес на аспида такого. Отделался вирой. Не малой, но по миру не пошел и кое-какое дело у него осталось.

Можно сказать, что обычная такая история. Ну, не совсем обычная, но все же. Можно. Если позабыть о том, что купчишка обратившийся с туманным предложением к Виктору, прозывался Лисом по фамилии Отряхин. Интересно? Вот и Волкову стало интересно, но не настолько, чтобы согласиться на заманчивое предложение. Мелькнула было мысль, подловить гада, но только и того, что мелькнула. Уж больно пронырлив купчишка, наверняка сам в сношение с татями не вступал, скорее всего, кого из холопов к этому делу привлек, так что устрой ему западню, начнет делать круглые глаза, мол знать не знаю, ведать не ведаю, а единственную ниточку оборвет. Как говорится — нет человека, нет проблем. С другой стороны есть те, кто за то жалование получает, вот пусть свой хлеб и отрабатывают, а у него иное занятие.

— Крепость-то отстроили? — Световид наконец выпустил из объятий сына.

Отец небесный и что только он пережил, когда узнал, что сын, наследник, пребывал на волосок от смерти. Пока Обережная и Звонград были в осаде, то все произошедшее там оставалось ему неведомым, переживал за сына, не без того, да только и предположить не мог, что гульды сумеют в такой короткий срок подвести осадные пушки и мортиры, тем более в армии под градом были только малые, полевые. Да и забот тогда было в достатке иных, ворога тут собралось около тридцати тысяч, а может и поболе, а на нем ответственность за град, да земли окрест, что подвергались разору.

И вдруг ни с того, ни с сего, армия покатилась обратно, а вслед и великий князь с войском. Ополчение-то Световид присоединил к армии, а сам возглавив тысячу посадской конницы начал прочесывать местность, в поисках припоздавшего ворога, да почуявших кровь лихих, что почитай уж не таясь начали трепать округу. Забот хватало, а потому о том, что от главного штурма крепость отделяла самая малость и все висело на волоске узнал, когда та опасность уж миновала. А коли опасности нет, сын жив и здоров, то чего уж нестись на границу сломя голову, нужно все приводить в порядок, опять же зима не за горами, а люди почитай в открытом поле остались. Смолины всю историю рода из поколения в поколение служили княжеству, служили крепко не щадя живота своего и не ему начинать с небрежения долгом.

Но вот наконец сынок, отрада и надежа, те два обормота никак не желают браться за ум, прибыл в отчий дом и предстал пред глазами главы рода. Ан нет, не главы, только отца. Эвон глава, вошел хмурый и грозный, а глаза на мокром месте, но непрошеная слеза утерта перед тем как войти в горницу, а они и не дураки что-либо замечать.

— Здрав будь, дедушка.

— И тебе поздорову Градимирушка. Слышал, слышал, чести родовой не уронил, все пушки у ворога уволок и крепость отстоял, хотя и малость самая от разгрома отделяла и людишек у тебя было всемеро меньше. Предки с небес сейчас с гордостью взирают на кровиночку.

— Не велика моя заслуга, дедушка, то люди у нас такие боевитые, про слабину не помнящие. Кстати, батюшка, о слабине. Что там с помощником моим решилось.

— Ты про Малагина? — Скривился Световид, словно крутой закваски хватанул с излишком.

— Иного у меня не было.

— Ну дак и не будет. Крепость-то на кого оставил?

— На сотенного голову, дельный вой, да и я не на долго. Вот крепость подлатали, вырвался на пару деньков, а потом обратно. Но ты не ответил.

— Ты ведь знаешь, что род Малагинский крепок и в чести у Мирлюба.

— То я ведаю, как и то, что они первые и пока единственные взялись строить большие корабли, чтобы пересечь океан, да только род это одно, а паршивая овца его портящая иное.

— Все одно к одному. В воинских начальниках ему не хаживать, твою грамотку без внимания великий князь не оставил, но к ответу никто его призывать не стал.

— Ну хоть так, не то как подумаю до чего может такой начальник довести, коий хорохорится и грозится, а как ворог к стенам подступает, так полны порты накладывает. Но ить он может и в иные начальники выбиться.

— Тут мы с тобой государю не указ.

— И кого на его место пришлют?

— Уж должен выехать, затягивать не станет. Да ты его знаешь, даже биться вместях приходилось. Сын Бажена боярина Вяткина, товарища моего старинного.

— Боян! Славный вой, и храбр и с головушкой в дружбе.

— Скажешь тоже вой, ему только двадцать.

— И что с того? Он в семнадцать ворогу не кланялся, командовал прожженными вояками, а и тех от стыда краснеть заставлял да погонял в атаку, а при нужде, так и за порты оттягивал назад. Возраст тут не главное.

— Вот и учи парня, потому как сдается мне, прочат его тебе на смену. Да не гляди ты так на меня, моих козней в том нет, да и когда он будет готов принять ту крепость, года два минует, не меньше. А потом, ты что же считаешь, что у Миролюба дум по тебе никаких нет, так всю жизнь и продержит в Обережной? По мне так хорошо бы, все под боком, даже не смотря на прошлую осаду, а куда тебя великий князь забросит волю его выполняючи, даже и не ведаю.

— Ничего, батюшка мы ить род служивый, — сразу же приободрился теми словами Градимир. Ну, не хотелось ему пока садиться в вотчине, молод еще. Впрочем, это с какой стороны глянуть, уж четвертый десяток начал разменивать. — Батюшка, я проезжал мимо постоялого двора у Приютного… Твоей заботой?

— А ты думаешь, не ведаю, что уж второй раз Добролюб твою жизнь спасает?

— В третий, — глядя в упор на отца, поправил Градимир, — не надо батюшка. Все понимаю. Не скажу, что со всем согласен, но понимаю и… Спасибо за заботу. По началу как прознал… А потом… Кто знает, на что я буду способен за своих деток.

— Ну, так и забыли про то. Твоего греха нет, а я отвечу перед Отцом небесным, коли на этом свете никто цену не спросит.

— И еще, батюшка. Добролюба не вини. Не гоже так-то за службу верную награждать. Хотел он того или нет, но все одно к одному приходит.

— Не буду.

— Слово боярина Смолина молви.

— Ты думаешь, что говоришь-то!? За безродного скомороха просишь слова боярского!

— Я тебе то слово даю внучок, — вмешался старческий скрипучий голос Радмира, — и не за себя, а за род наш, — голос зазвенел сталью, чего уж давно не случалось со стариком.

Лучше бы и не надо, потому как он тут же зашелся кашлем, да таким, что отпрыски заволновались. Но обошлось, быстро отпустило. Градимир бросил быстрый взгляд на отца и понял, что Добролюб от расправы был недалек, но дед своей волей пресек все думы на корню.

— Иди внучок, женка-то ждет, чай тоже места себе все это время не находит, — когда дверь за внуком закрылась, Радмир бросил строгий взгляд на Световида и проскрипел, сил уж на крепкий голос не осталось, — Порушишь слово, проклятье от меня на твою голову, даже из могилы. Все ли понял?

— Батюшка…

— Крепко тот скоморох повязан с родом нашим. Он и не хочет, а судьба толкает, она мух ловит, так сами подталкиваем.

— Рассказывай, что прознала, — Смеяна вцепилась в руку служанки и повела в дальнюю горницу.

Лучше бы в сад, да только дождик зарядил, под открытым небом или в беседке не так чтобы и уютно. Батюшку конечно давно не видела и переживала за него сильно, но с ним ведь все хорошо. Сам он ничего сказывать не станет, а что да как там было знать страсть как хочется. Они тут только слухами пробавлялись, один невероятнее другого, а с батюшкой вернулись боевые холопы, неотлучно с ним все время проведшие, вот кто все доподлинно знал. Только невместно боярышне с расспросами, любопытства полными, подходить к холопу. А вот холопка прислужница, это уж совсем иное.

Один из боевых холопов все время оказывал Птахе знаки внимания, да чего уж, вздыхал по ней, практически не таясь. Вот ведь и на поле брани побывал и воем считался не из последних, но перед этой девушкой откровенно робел. Она же только изводила двадцати двух летнего парня. Вот и теперь без труда сумела вызнать все, что ей было нужно и упорхнула, оставив недоумевающего парня одного.

— Все как есть прознала. Помнишь ли, боярышня, того скомороха, что нас тут на заднем дворе развлекал?

— Как же. Мы когда с дедушкой в Обережную ездили, ну когда в меня чуть стрела не попала, он уж хозяином на постоялом дворе был, — ага и гордости в голосок подпустила, а то как же, ить смертушка сторонкой прошла, когда она бросилась батюшку спасать.

— Вот-вот, он самый. Так вот он в прошлую осень оженился на холопке своей, полюбилась она ему, вот он ей вольную дал и под венец повел. Коли ты там была, то должна была наверное ее видеть, Голубой звалась.

— Была такая, мне прислуживала, ничего так, красивая, — показалось или тень на лике младом мелькнула, а в голоске что-то на недовольство похожее. Да ну. Конечно показалось, с чего бы это ей недовольной быть.

— Так вот, к лету у них дите народилось, дочка. Сказывают Добролюб, ну скоморох тот, души в ней и женке не чаял. А тут война. Налетели вои гульдские да пожгли то подворье, всю его семью и холопов смерти лютой придали. Сам он едва живой остался, пришел в себя, а ни подворья, ни семьи-то и нет. Самого изуродовали так, что от лика только маска звериная осталась и сказывают в самом в нем от горя случившегося, зверь лютый проснулся. И пошел он мстить за семью свою, за любовь загубленную…

— Так таки и любовь.

— А как же иначе-то. Нешто можно просто так извести столько народу. Гульды уж пролом в стене сделали и готовились на утро штурму учинить, а Добролюб, прокрался в лагерь ихний да потравил прорву народу. Наутро все уж в чистое приоделись, чтобы смертушку принять, а к ним выходит скоморох и весть несет, что гульды сегодня воевать не станут. Поговорил он о чем-то с твоим батюшкой, о чем, никто не ведает, да только после того разговора воевода, начал готовить людей к бою. Следующей ночью, Добролюба за стены отправили, а под утро у гульдов в лагере пороховой погреб взорвался. Батюшка твой сразу стрельцов в бой повел, крестьяне посадские и окрестные в сторонке не остались, во след за сотнями пошли и как те гульдов отбросили, увели пушки в крепость, а что не смогли порушили. Вот тогда-то конец войне считай и случился, потому как сил у ворога взять Обережную более не оставалось.

— И все это Добролюб?

— Ага. Да только сказывают, он и по сей день покою не знает, все за ладу свою мстит.

— Вот же заладила, любовь, лада, — да что это с боярышней, она ить страсть как любит романы западников про такое читать, и славенские сказания, что в книги уложены все уж перечитала, и пересказами разными заслушивается, а тут фырчит как котенок недовольный.

— Точно тебе сказываю Смеяна. Муж коли любит все учинить сможет. Вот хош я скажу Свистухе, чтобы залез на крышу терема и спрыгнул, сделает, — убежденно проговорила Птаха.

— Ой ли?

— Спрыгнет, вот скажу, что за него пойду, прямо сейчас побежит.

— И думать не смей. Расшибется муж, а тебе только хиханьки, — заволновалась Смеяна, забота о холопах у нее уж в кровь вошла, а парень служил верно и исправно. Про его же безответную любовь всем было ведомо.

— Да какие уж тут хиханьки, коли слово держать надо будет.

— Вот скажу матушке, повелит тебе и так за него пойти.

— Так я ведь это только для примеру, — не на шутку разволновалась девица. Парень он конечно пригожий и ликом весь благообразный и муж не из последних, да только не лежала к нему душа, что тут поделаешь.

— Ладно, пошутила я. Но и ты, так больше не шути. Ишь удумала над мужем изгаляться. Иди уж.

Девка вышла оставив боярышню одну, а на ту хандра напала. Спроси отчего, так и не объяснит. Нет, что испортило ей настроение она понимала, рассказ о поруганной любви скомороха и то, что он за то люто мстил гульдам. Вот только кто бы объяснил какая ей с того печаль? Ну да, видела она как он на нее взирал, льстило это сердечку девичьему. И там на постоялом дворе она специально до последнего лик не открывала, а потом буквально наслаждалась, произведенным эффектом. И еще больше ликовало сердечко, когда она смертушки избежала, а он про то прознал. Вид у него был тогда такой… Такой… Ну, прямо как в тех романах рыцарских, прямо как в рассказе Птахи, словно он весь мир готов за нее извести. Понимала она, что он никто против нее и надежды ему никакой нет, и сама о том вроде не думала, сладостно на душе, что вот так на нее взирают и ладно. Так чего же сейчас-то?

До конца дня она сама не своя ходила и все на подворье в толк никак взять не могли, что с вечно веселой и смешливой боярышней приключилось. А что тут скажешь, коли она и сама ничегошеньки не понимала. Однако пришло утро, солнышко разогнало тучи на небе и на душе у девицы посветлело, а лик озарился озорной улыбкой. Миновала хнадра, ну и слава Отцу небесному, не то уж думы появились, не приболела ли красавица.

К обеду еще одно событие приключилось, на двор въехали три всадника. Какой-то молодой боярич в сопровождении двух боевых холопов заявился с поклоном к Световиду от батюшки своего боярина Вяткина, да с грамоткой к осадному воеводе Градимиру из приказной избы, чегож грамотку до крепости держать, коли воевода здесь оказался.

Дружба, дружбой, служба, службой, но как только этот парень взглянул на Смеяну, так и позабыл как дышать. И взгляд тот не прошел сторонкой, был замечен девой, и не осталось больше и тени в душе от прошлого ненастья, снова сердечко екнуло, а глазки сами из под опущенных ресниц на младого воя косятся, а тот и ликом и статью пригож. Чует девичий взгляд, а от того, грудь колесом сама выгибается, будь хвост, так непременно распушил бы похлеще павлина, рука сама своей волей живет и картинно на изукрашенную рукоять сабельки ложится. И все-то молодым кажется, что та игра только между ними происходит, никому неведомая и никем не понятая. Посматривают на те потуги старшие, да прячут улыбки, кто в бороду, кто в край платка. Ой, что то будет.