Калбанов Константин Георгиевич
Вепрь 2
ГЛАВА 1
Хотя уже началась осень, солнце все еще припекает по летнему, но уже скоро зарядят дожди, погожие дни еще будут, а то как же, без бабьего лета никуда, как и без них самих. Вот так вот смотришь на лазурное небо, потом бросишь взгляд окрест и жить хорошо и жизнь хороша, сердце само начинает подпевать полевой птахе, которой вторят кузнечики. А вокруг чистый воздух, который вдыхать одно удовольствие, оно вроде как и не весна, а запахи стоят такие, что просто закачаешься. На Земле не так много уголков, где вот так вот все, как при сотворении мира, в первозданной красе, а тут сколько угодно. Вот доносится запах ели, до опушки едва ли сотня шагов, а вот пьянящий аромат нескошенного разнотравья и осенних цветов, над которыми все еще кружат дикие пчелы, старающиеся в эти последние погожие деньки увеличить зимние запасы, больших сборов уже нет, но эти трудяги рады и тому, что есть. Пахнет коростовником, тысячелистником, коровяком, льнянкой, припозднившимися ромашкой, зверобоем, чистотелом, сгоревшим порохом?..
— Иланкодж, ка джус зиурети.
Что там хрипит этот боец, Виктору не понять, все же нужно будет озаботиться изучением языка, а то резать гульдов дело конечно доброе, да вот только обидно будет, что столько крови слито в землю, а все не та. Глядя на лежащего перед ним солдата, он обдумывал вопрос о его пленении, для постижения вражьей речи. Рана в плечо конечно серьезная, а если прилетает кусок свинца весом в сорок с лишним граммов, это здоровья не прибавит и на излете, но поставить на ноги вполне реально. Вот только бесполезно это. Слов он конечно не понял, но весь вид серьезно раненного и потерявшего изрядное количество крови воя, говорил о том, что он раньше издохнет, чем покорится злодейке судьбе. Ну, раз так, значит так. Совершенно спокойно, не произнеся ни единого слова, он просто и без затей, вскрыл гульду горло, после чего обтер клинок о его мундир.
Что же, день прошел удачно. Вот еще двоих можно записать себе в актив. Жаль конечно, не драгуны, а простые солдаты, с них столько не возьмешь, опять же, к драгунам у него особый счет, но и то хлеб. Сказал бы кто, что они делают в этом месте, уж больно далеко от основного лагеря. Может разведчики? Может. Во всяком случае, двигались они вполне грамотно, а этот так и вовсе по повадкам далеко не первогодок и с охотой знаком не понаслышке. Ну да, чего теперь-то, не помогло это ему, потому как Виктор оказался и поудачливее и половчее, раз уж он стоит над трупами врагов, а не наоборот. Конечно, они могли оказаться и дезертирами, да только сомнительно, и Гульдия и Фрязия в другой стороне, а в славенских землях гульду будут не особо рады, тем паче сейчас, пока замирение не вышло. Да чего уж там, недолго осталось. Король Карл отправил уж посольство, а Миролюб, он потому и Миролюб, что при первой же возможности мир заключит.
Едва подумал о мире, как внутри все заклокотало. Вот так вот, повоевали, повоевали, покрошили людишек и скоренько на мировую, а что делать, как планы по ветру развеялись. И главное, кто их развеял, сам же Виктор и постарался, диверсант хренов, просили тебя.
Вся компания гульдами задумывалась для захвата крепости Обрежной, с прилегающими землями и единственным мостом через большую реку Турань, что позволило бы им оседлать Большой торговый тракт. К этому они стремились уже долгое время, но их упорно не пускали в "акционерное общество закрытого типа", как говорится, поезд ушел и нечего нарушать сложившееся статус-кво. Но гульды упорно не желали этого принимать.
Все складывалось самым наилучшим образом. Напасть удалось внезапно, что было скорее правилом, чем исключением. Редко кто теперь заботился о соблюдении правил чести, к чему давать противнику время, чтобы подготовить встречу, а уж в отношении славен… Без лишних трудов удалось осадить крепость, подтянуть осадную артиллерию, которая за несколько дней сумела пробить брешь в стене, и тут произошло непонятное, чудовищное событие, а чего собственно еще ждать от этих брячиславцев, не ведающих понятия чести. Им каким-то образом удалось прокрасться в лагерь маркитантов и отравить пиво. В результате этого бесчестного поступка немалая часть осаждающих погибла в одночасье. Не прошло и суток после этого, как осажденным удалось прокрасться в лагерь и взорвать пороховой погреб. Прикрываясь этим, славенский воевода Градимир повел осажденных на вылазку и сумел вывести из строя или увести в крепость все пушки.
Подрыв погреба и последующую вылазку брячиславцы признали, а вот от причастности к отравлению всячески отнекивались. Кто бы сомневался. Вот только в то, что пиво у Петериса оказалось отравленным по случайности, никто не верил, да и глупо было бы, но и прямых доказательств против славен тоже не имелось. С другой стороны, даже если бы имелись такие доказательства, что с того, здесь о Женевских конвенциях и слыхом не слыхивали, разве только могли попенять, что мол не по чести и высказать всеобщее западническое "фу-у", да и Бог с ними.
Виктору нравилось его нынешнее житье, вернее нравилось до той поры, пока его маленький тихий мирок не порушили гульды, одно из государств западников, что держали восточные княжества за отсталых и грязных дикарей. Да, он любил этот мир, он был куда честнее, чем тот который он оставил не по своей воле, даже сейчас, когда в груди зияла огромная кровоточащая рана, нескончаемой душевной боли, он продолжал любить то место, куда его занесло по непонятной прихоти Господа, а кому такое еще подвластно.
Он был рожден на Земле, где не успел достигнуть никаких особых высот, хотя глупым никогда и не был. Когда срок службы в армии подошел к концу, ему предлагали остаться, проча военную карьеру, но он отказался. А в один из дней попал в автомобильную катастрофу, по всему выходило, что он должен был погибнуть, но вопреки ожиданиям это не произошло. Почему? На этот вопрос он и сам не знал ответа, последнее что он помнил из своего прошлого это звук удара автомобилей, сминаемое железо, острая боль в правой части тела. Очнулся в лесу и при этом находился в не принадлежащем ему теле, которое покинула душа, когда человека ударило рухнувшим бревном.
Оказавшись в неизвестном мире, стоящем на уровне развития примерно конца семнадцатого века, Виктор вполне комфортно устроился в теле бывшего скомороха, именно этим пробавлялся бывший его владелец, по имени Добролюб. Однако, Волкову не блажило всю жизнь выступать на рыночных площадях, без кола и двора, прожигая молодые годы.
Так уж сложилось, что с самого начала ему пришлось убивать, убивать много и не по своей воле, во всяком случае он был вынужден так поступать защищая свою жизнь, спасибо Добролюбу, одним из занятий которого было метание ножей. Правда, это принесло кое-какие материальные блага. А еще ему посчастливилось повстречать свою любовь, которая к его огромному сожалению оказалась бесплотной, потому что полюбить ему возжелалось боярскую дочь. Вот так он и любил на расстоянии, скрывая свои чувства от всех.
Вскоре ему удалось стать владельцем постоялого двора на перекрестке торгового тракта. Вот только скучно ему было заниматься обеспечением быта заезжих путников, поэтому он вспомнил свои прошлые специальности, которые получил еще на той Земле, а именно токаря и слесаря. Не мудрствуя лукаво, он решил построить станки, аналогов которым здесь пока не было, а затем наладить производство, нужного здесь инструмента, который поможет сделать большой скачек в развитии.
В ходе этого он успел жениться, не на той, по которой сходил с ума, но семья у них получилась хорошая, родилась дочь. Перспективы вырисовывались просто великолепные, и вдруг, все это было порушено в одночасье, а в его душе появилась незаживающая рана. Особенно остро он переживал гибель дочери, малютки пары месяцев отроду, к которой успел прикипеть всем сердцем.
Сейчас по бескрайним просторам Брячиславии, где хватало как лугов и степей, так и лесов, метался уже не тот прежний Виктор или Доролюб, а самый настоящий зверь, уж во всяком случае в том, что касалось гульдов.
— Ура-а-а!
— Слава великому князю!
— А-а-ах-а-а!
— Чего там Добролюб? — Раненный поднялся на лавке, придерживая живот и кривясь от боли.
Вообще-то в то, что он выживет не верил никто, включая и лекарку, что его пользовала, но бабка Любава оказалась знатной травницей, а потому парень активно шел на поправку удивляя всех вокруг. Горазд прислуживал на постоялом дворе Виктора, хотя и был вольным, но так уж сложилась его судьба, что когда семья родителей попала в кабалу, ему той участи удалось избежать, вот и пришлось неприкаянному податься в услужение. Впрочем, о том он ни разу не пожалел, к тому же повстречал Веселину, дочь кузнеца, которому довелось испить чашу превращения в холопа вместе со всей семьей и стать собственностью Волкова. Хозяин обещал отпустить молодых, по истечении пятилетнего срока. Не судьба.
Веселина как и мать, и ее брат, вместе с женой Виктора и его дочуркой погибли в тот день, когда на двор ворвались гульдские драгуны. Парень видел, как насиловали и издевались над женщинами, будучи прибитым к воротам, там же и пулю в живот получил. Сам Волков сумел свалить троих, после чего получил удар палашом, и потерял сознание. В память о том дне он нес на лице страшные шрамы, которые сделали его некогда привлекательное лицо безобразным.
— Да ничего особенного, — недовольно вздохнул Виктор. — Война окончилась, гульды ушли за Турань. Выходит крестьянам пора выбираться из лесных шалашей, да землянок и двигать обратно, восстанавливать дома.
— Поспеют ли? — Усомнился раненный.
— Дома-то поставят, а вот как будут выживать в зиму и не ведаю. Наверняка великий князь поможет из своих закромов.
— Эдак, раз поможет, вдругорядь приключится неурожай, а там и кабала рядышком, — недоверчиво хмыкнул Горазд, который был прекрасно знаком каково это, за долги попадать в неволю.
Не сказать, что Виктор одобрял сложившийся порядок вещей, но и поделать с этим он ничего не мог, а потому просто принял его как данность, постаравшись приспособиться, а не прошибать лбом каменную стену. Принять-то принял, но как-то по своему, по особенному. Вот вроде были у него холопы, но хозяин из него вышел непутевый, потому как на одной холопке сам оженился, остальных допустил до сердца так, что они скорее и не холопами сбыли для него, а родней, коей у него не имелось, по понятным причинам. Может у Добролюба где кто и был, да только он и сам о том не помнил, а у Виктора тут точно никого. Сначала никого не было, а теперь никого не стало, так оно бывает. Хотя, вот Горазд, тоже человек не чужой, да еще где-то есть Богдан, о котором он ничего не слышал уж пару месяцев, пожалуй и все.
— Ты вот что, Горазд. Возьми.
— Что это? — Взвешивая в руке кошель поинтересовался парень.
— Там сто рублей, стало быть, тридцать три гривны. Вот еще и грамотка тебе, мною писана, о том, что то серебро ты не украл, а получил от меня. Выкупи родителей, да братьев. Этого должно хватить. Не гляди на меня так, ничего ты мне не должен и род твой в должниках не останется. Была у меня семья большая, и вы все в той семье были, а теперь опять я один. А что до той деньги, так я и без того собирался тебе на семью выделить, просто не хотел давать за так, а чтобы с потом и кровью, потому как даренное за красивые глазки не ценится.
— Стало быть, за службу верную одариваешь, — горько улыбнулся Горазд.
— Дурак ты, если не понял. Деньги потрать на семью, а если что останется, то уж и сами разберетесь. Богдана коли повстречаешь, передай чтобы шел в Звонград, в съезжую избу, я там для него грамотку вольную оставлю, да вот передашь десять рублей.
— А как не встречу?
— Не пройдет он мимо могилы семьи, придет поклониться, а ты поблизости все одно будешь, пока на ноги не встанешь. Все. Пора мне.
Оно и рад бы Виктор остаться, тем более что война эта для него очень уж удачной вышла, потому как трофеев набрал множество, одних только боевых коней со справой, восемь голов, а это около шестисот рублей, да оружия всякого. Денег для того, чтобы восстановить подворье в прежнем виде, а то и краше, у него было вполне достаточно, еще и осталось бы, даже после оплаты оставшейся части за заказанные станки. Здесь он был в прибытке, славно повоевал. Вот только не нужно ему этого, нет ему покоя. Душа болит, сердце разрывается и кровоточит, и иного способа унять ту боль, кроме как раздаривать ее заклятыми врагам, он не видел.
Вот только головы он не терял, ярость его была холодной и расчетливой. Потому и о добыче заботу имел, потому и не все оружие определил на продажу, а весь огненный бой оставил при Горазде, продал же только лишь клинки, да шесть лошадок со справой, две оставил при себе. А еще и то серебро, что осталось у него от довоенных времен.
В Звонграде, распродав лишнее имущество, он посетил кузнечный конец и заказал дюжину ножей для метания, заказал не скупясь, из хорошей стали и не у абы какого мастера, а самого лучшего в городе. То обстоятельство, что на выполнение заказа обстоятельный мужик попросил две недели, он воспринял легко, заявив, что его вполне устроит такой срок.
Покончив с делами в Звонграде, Виктор направился в Брячиславль, где его уж дожидался заказанный им пистоль. Вот ведь. Когда заказывал, просто хотелось иметь револьвер, не столько из соображений воинственности или безопасности, сколько из-за романтических детских мечтаний о Диком Западе и простой тягой к хорошему оружию, которая присутствует у подавляющего большинства мужчин. А оно вон как обернулось и теперь это оружие нужно было ему именно для боя и убийства. Он жалел, что не заказал тогда пару пистолей. Ну да ничего, Бог даст у мастера найдется еще один, собственной конструкции, а может статься, он изготовит еще, по той схеме, что предложил странный заказчик, ведь после модернизации получится куда лучше.
Пистоли конструкции мастера Лукаса оказались в наличии, вот только была их пара и мастер ни в какую не желал ее разбивать, а Виктору уж очень не хотелось отказываться от того, который сделали по его собственному заказу, уж больно ладное и куда как более прочное и практичное получилось оружие.
Теперь револьвер имел законченную рамку, что в значительной степени увеличивало прочность. Отжав защелку, можно было отбросить барабан в сторону и извлечь его, заменив другим, снаряженным, который имел и скорозарядник, ну не знал Виктор как еще назвать ту конструкцию, которая предотвращала высыпание пороха из задней части каморы в барабане, спереди удерживала плотно подогнанная пуля. Насаживаешь барабан на ось, отсоединяешь скорозарядник, барабан в боевое положение и вуаля, готов к бою. Хотя нет, был еще один момент, необходимо было досыпать порох в емкость на кресале, так как его там хватало от силы на восемь выстрелов, или делай емкость больше, а это уже неудобно, больно массивно. Но в любом случае скорострельность получалась на порядок выше и занимало меньше времени, чем перезарядка одного обычного пистоля. В комплект входило еще два запасных барабана, а это гарантированные восемнадцать выстрелов.
Купил Волков и ту пару, что была сделана по старой конструкции мастера. Вот ведь упертый. Видит же, что по новому получается и лучше и практичнее, но нет. За деньги, он взялся внести изменения в конструкцию, но только единожды, потому как считал это блажью, а вот свое видение пистоля единственно верным. А может дело вовсе и не в этом, а в том, что то оружие было уже практически в стадии готовности, и он решил его просто доделать. Но может статься все дело и в дороговизне. Сто семьдесят рублей это уже куда как серьезная сумма. Очень мало найдется желающих выложить такие деньги за один пистоль, пусть даже и очень продвинутый, а за меньшее мастер не согласен делать столь сложную работу. Вон с Виктора изначально затребовал сто пятьдесят, но потом спохватился, понял что погорячился.
— А почему так сильно изменилась цена, уважаемый? — Но грозный вид Виктора на мастера не произвел впечатления, а если произвел, то он хорошо владеет собой, и на попятную идти оружейник не собирался ни при каком раскладе.
— Исполнить ваши требования к оружию оказалось не столь уж и просто, пришлось придумывать новые механизмы, работа стала куда более сложной. Когда вы высказали свои пожелания, то я признаться затруднился сразу оценить сложность работы. Но я все понимаю. Разговор был об одном, на деле получилось другое, поэтому я готов вернуть вам ваш задаток, а для пистоля поищу другого покупателя.
Можно и возразить, но Виктор видел, что мастер не занимается банальным разводом, просто сегодня такие расценки и все делается вручную при практически полном отсутствии необходимых станков. Что касается предварительной договоренности, так на словах оно вроде и действительно все просто, а на деле…
— Господин Лукас, я не задумываясь выложу причитающееся, если этот пистоль покажет себя хорошо на испытаниях. Мало того, сделаю еще заказ. Но предупреждаю, испытывать буду жестко.
— Насколько жестко?
— Ну, молотом бить по нему в мои планы не входит и намерено курочить его я не стану.
— Хорошо, — вздохнув согласился Лукас.
Вообще-то вскорости оружейник пожалел о своем согласии, потому что этот изверг бросал его изделие в пыль, отряхивал и стрелял, ронял с разной высоты, в том числе и на брусчатку со скачущей лошади, волок его по дороге за собой. Но слава Господу, мастер к своей работе всегда подходил серьезно и вдумчиво, а потому оружие выдержало все эти издевательства с минимумом потерь. Однажды отлетел кремень, но то не беда, потому что в следующий раз повредило кресало и курок, вмятины, царапины, отчего оружие потеряло свой нарядный вид, но покупатель только довольно цокал языком, заявив, что ремонт оплатит из своего кармана.
Когда же Виктор предложил проверить таким образом оружие изготовленное по конструкции самого Лукаса, тот категорически от этого отказался. Вот пусть покупатель оплатит пистоли, а там делает с ними, все что угодно. В душе он понимал, что подобных испытаний его образцы просто не выдержат и поломки будут куда как более серьезными. На испытания того образца он пошел потому что все же испытывал перед заказчиком чувство вины, ну и в надежде на следующий заказ. Теперь, когда пистоль уже был готов и не нужно было думать и гадать, как там и что сделать, дело должно было пойти легче, вот только поди найди на такой товар покупателя, его шестизарядники порой лежат на прилавке по году, а то и больше, что же говорить про эти.
За оружием Виктор пришел утром следующего дня. По виду Лукаса он понял, что оружейник трудился чуть не всю ночь, чтобы привести изделие в порядок. Что же это делает ему честь. Взяв в руки пистоль, Волков проверил как работает механизм, все было просто исключительно. Без претензий отсчитал названную сумму.
— Вы хотели сделать мне еще один заказ, — внимательно глядя на этого уродливого парня, который пытался скрывать свое увечье под повязанным на лицо платком, напомнил мастер.
— Хотел и сделаю. Мне нужен карабин, сделанный по такому же принципу, что и этот револьвер.
— Револьвер?
— Ну, вот этот пистоль.
— А почему револьвер.
— Не знаю, — вильнул Виктор, — просто слышал как-то, как один назвал похожее на ваш пистоль оружие револьвером.
— Хм. А звучит очень оригинально. Ре-воль-вер, — растягивая по слогам произнес Лукас, — Отлично звучит. Так и буду называть. Кстати, чуть не забыл, уж простите, вроде и не старик, но вы меня заставили поволноваться. К вашему пистолю прилагается вот это.
При этом мастер выложил на стол аккуратный ящик, очень похожий на те в которых хранились дуэльные пистолеты. Ну, насколько помнил Виктор из виденных фильмов. Внутри все было отделано черным сукном, а в устроенных ячейках находились пороховница, мерка для пороха, набор для ухода за оружием, пулелейка, запасные барабаны и приспособление для заряжания, принцип которого был один в один с тем, что использовался на самом револьвере, так как заряжать его можно было и не извлекая барабан. В общем-то ничего особенного, тоже самое, что и на первых кольтах. Самое большое отделение предназначалось для самого пистоля. Впрочем, уж где, где, а в этой изящной коробочке из ореха ему точно не лежать, не для того куплен.
— Судя по вашему виду, вы прекрасно поняли, что здесь и для чего. Тогда еще одно, мои пистоли могут давать по четыре десятка выстрелов без основательной чистки, но только если использовать порох который продается в моей лавке.
— А по подробнее нельзя?
— Вот здесь видите, в рукояти устроен пенальчик, в котором имеется ершик, достается вот так. После восемнадцати выстрелов, при откинутом барабане, вам достаточно пройтись сухим ершиком по затравочному отверстию сметая свежий нагар. Это нужно повторять после каждого отстрелянного в последующем барабана, но после четырех десятков выстрелов, уже нужна вдумчивая чистка, потому как тогда уж и кресало забьется, да и в целом оружие будет в таком состоянии, что больше будет осечек, чем выстрелов.
— Вы потому и сделали только три барабана.
— По большому счету да.
— А сколько Вам потребуется времени, чтобы сделать еще три?
— Я думаю неделя.
— Изготовьте. Сколько я должен буду?
— Пять рублей за штуку. Разумеется каждый барабан будет иметь и удерживатель, — это мастер так называл скорозарядник, а с другой стороны, как хочет так и называет, кстати, название приклеенное Виктором тоже было притянуто за уши.
— Устраивает. А что там с порохом? Вы как-то по особенному его изготавливаете?
— Не я. Я его покупаю в Гульдии, куда специально за ним езжу примерно раз в год. Обычные пистоли и мушкеты без чистки могут производить до полутора десятков выстрелов, после частичной чистки еще выстрелов восемь десять и все, начинаются сплошные осечки. То кресало не высекает искру, то порох на полке загорается, но огонь не попадает в ствол из-за нагара, тут уже нужно чистить серьезно и вдумчиво. У многозарядных пистолей, хм, револьверов, это проявляется гораздо сильнее, а вы будете иметь возможность произвести целых тридцать шесть выстрелов подряд, что с обычным порохом не получится, даже после скорой чистки. Этот порох сгорает наиболее полно и дает значительно меньше нагара, так что вы сможете произвести ваши тридцать шесть выстрелов без особых хлопот.
— Коли так, то разумеется я куплю порох у вас. Кстати, намного дороже?
— Не так чтобы сильно, но дороже, — Лукас словно извиняясь развел руки в стороны.
— Ладно. Куда же деваться.
— Насчет карабина нужно бы поговорить более конкретно, — приняв деловой вид перевел разговор оружейник.
— Вот, я набросал чертеж или скорее рисунок. Хотелось бы получить что-то очень похожее.
— Интересный подход. Такие приклады мне еще не попадались, оружие будет очень удобным. Но здесь не указано, каков будет его калибр.
— А какой калибр самый наименьший, что вы можете сделать?
— Вообще-то вы его уже видели, вот на пистоле.
— Это самое малое? А еще меньше вы сделать не можете?
— Молодой человек, не требуйте невозможного, к тому же меньшего калибра я еще не встречал, как только наткнетесь на такую новинку, непременно сообщите мне, очень любопытно как такое будет возможным.
Все понятно, существующие технологии попросту не позволяли создать нечто другое, а Виктор признаться понятия не имел, как производятся эти самые стволы. Если высверливаются, то необходимо еще создать такое сверло, а может отливаются… Здесь, насколько он знал, они ковались. Да и бог с ним, по большому счету то, что получилось у мастера Лукаса и без того, на фоне имеющегося, было прямо таки миниатюрным, калибр револьвера получился порядка двенадцати миллиметров.
— Господин Лукас, я надеюсь говорить о том, что ствол тоже должен быть нарезным и необходимо будет изготовить шесть барабанов с таким же запасом по длине, вам напоминать не надо?
— Разумеется.
Пуля Нейслера. Она имеет длину в два калибра, а потому если бы мастер делал бы барабан под обычную тут круглую, то потом не зарядить ту которую собирался использовать Виктор. Он когда-то читал о ней и о пуле Менье, а потому принцип изготовления ему был известен, вот только вводить ее раньше времени он не собирался. Здесь уже могли изготавливать нарезные стволы, и это было под силу каждому оружейнику, но распространения такое оружие не получило. Причин было несколько, это и сложность изготовления, и мешкотное заряжание, нарезные ружья отставали по скорострельности от гладкоствольных вдвое. Сейчас пулю нужно было либо вгонять в нарезы с дульного среза и прогонять через весь ствол, либо закатив пулю, потом бить деревянной киянкой по шомполу, чтобы слегка расплющить ее, заставляя сминаемый свинец охватывать нарезы, а еще сминая при этом гранулы пороха, что ухудшало его горение. Понятно, что в этом случае стрельба уже происходила не круглой пулей, а практически бесформенным кусом тяжелого металла, с очень посредственными баллистическими характеристиками. В плюсе у нарезных ружей были только меткость и дальность, но не так чтобы сильно отличные.
Пуля Нейслера решала множество проблем, уравнивая скорострельность гладкоствола и нарезняка, добавляя плюсов последнему и выводя в неоспоримые лидеры. Цилиндросферическая пуля имела гораздо лучшие характеристики чем круглая, а уж про смятый свинец лучше и вовсе помолчать. К тому же ее изготовление не составляло большого труда, нужно было только изготовить нормальную пулелейку. Конечно, пуля Минье была бы куда лучше, но она была более дорогой и сложной в изготовлении, а эта вполне выплавлялась в полевых условиях.
К тому же пулю Нейслера можно применять для обоих типов стволов, значительно увеличивая точность боя и прицельную дальность обычных мушкетов и пистолей, за счет того, что давящие пороховые газы расширяли свинец сзади подгоняя его вплотную к стенкам ствола, исключая их прорыв вокруг пули. Вот только ставить в известность относительно своих задумок Виктор никого не хотел.
Нет, у него не было мысли о государственной выгоде, просто хотелось иметь преимущество над другими, вот и все. Ну, кто может подумать, что он может прицельно поразить противника на дистанции в триста шагов, если сегодняшние образцы позволяли это сделать максимум на двести. Поэтому он просто заказал Лукасу барабан с запасом места под более длинную пулю, не объясняя причин.
Опыт обращения с этой новинкой у него уже был, как была и пулелейка, под калибр тех драгунских карабинов, которые он взял трофеями при нападении на эскорт барона Берзеньш. На пепелище он ее нашел, оплавленную и потерявшую форму, а как иначе, ведь она была изготовлена из бронзы. Правда толку от нее все одно не предвиделось, потому что среди захваченных им за время войны стволов только среди карабинов и мушкетов было три разных калибра, разнящихся на миллиметр или даже два, причем ни один из них не соответствовал тем, что были у него раньше. Пистоли были столь же многообразны, их калибры колебались от четырнадцати до двадцати миллиметров. Что делать, до стандартизации здесь было еще очень и очень далеко, а потому у каждого мастера был свой стандарт, да и то не факт. Вон Богдан как возмущался выброшенным на ветер деньгам, что уплатил Виктор за набор измерительных инструментов имперского стандарта, все-то у них тут было на глазок.
— За месяц управитесь? — Продолжал уточнять Виктор.
— Хм. Раньше вас устраивали иные сроки.
— Обстоятельства изменились.
— В принципе все отработано, немного изменятся только размеры барабанов, ведь их нужно будет делать побольше. Но нет. Два месяца. Причем после того, как я сделаю вам дополнительные барабаны. Здесь тоже шесть барабанов?
— Да. Что же, если все вопросы оговорены, то давайте ваш порох, — разведя руки подвел итог встрече Виктор.
— Сколько?
— А сколько у вас есть?
— Достаточно много.
— Это не ответ.
— Полтора бочонка.
— Давайте весь.
— Куда вам столько?
— А я его солить буду.
— Что?
— Не имеет значения.
— Нет, так я не могу. Если уж вам так нужно, то я продам целый бочонок, но початый оставлю, ведь владельцы моих пистолей берут порох только у меня. А когда приедете за карабином, то сможете докупить еще.
— Не хотите терять клиентуру. Понимаю. Давайте так.
Чтобы не терять попусту время, пока готовились дополнительные аксессуары, Виктор посетил ювелира или как их тут величали, златокузнеца и заказал ему пулелейки, для своего револьвера и еще одну для карабина, правда ставить его в известность, что именно тот делает он не стал. С другой стороны тому-то какая разница, форму ему дали, остается только изготовить то что требуется. Оно понятно, что для отливки, а вот что именно будут лить иди пойми, к тому же к оружию ювелир не имел никакого отношения, а потому никаких параллелей у него не возникло. Конечно взял изрядную плату, так и то, ить он все больше по драгоценным металлам, а тут… Но Виктору нужна была точность и аккуратность, тем более дорожка была уж хоженой, не у этого мастера, так у другого, какая собственно разница.
С пистолетами конструкции самого мастера Лукаса вариант с заменой пули не проходил, потому как его барабаны были покороче и новую пулю в них было не загнать, поэтому придется использовать обычную круглую. Ну и ничего страшного, даже с такой они давали весьма приличный бой, чему способствовал все тот же нарезной ствол. Кстати, первые кольты так же использовали круглую пулю.
Все эти дни, Виктор провел за городом, беспрерывно практикуясь в стрельбе, очень в этот момент напоминая себе стрелков из виденных им раньше вестернов, вот только ему было не до аналогий. Он не собирался вымещать свою злобу на мирных гульдах, правда, если те попадутся под горячую руку, то угрызениями совести страдать не станет. Охота же на военных было опасным предприятием, они имели дурную привычку стрелять в тех, кто посмел поднять на них руку. Так что сколько не практикуйся в стрельбе и всевозможных методах скорейшего изготовления к бою оружия, а самое главное неожиданного его применения из самых невероятных положений, все на пользу. Вон, в свое время дурачились выхватывая с положения на ремень автоматы, молодые и глупые, потом он так же выпендривался перед холопами уже здесь, а результат… В немалой степени благодаря этим телодвижениям он вышел победителем в схватке на дороге сразу с четырьмя драгунами. Так что, не лишнее это все. Нет, не лишнее.
Через пару дней была готовы заказанные пулелейки и он начал тренироваться со своим револьвером. Можно было конечно и раньше с круглой пулей, вот только не хотелось потом переучиваться, характеристики у оружия все же менялись. Револьвер, а он не мудрствуя лукаво решил назвать его кольт, так куда привычнее, стереотипы, куда же без них-то, оказался на диво точным оружием, правда пришлось немного поработать напильником стачивая целик, чтобы привести его к нормальному бою, мастер-то готовил оружие под другую пулю, эдак полегоньку, помаленьку, чтобы не переборщить, но ничего управился.
Когда наконец барабаны были готовы, Виктор устроил кольту самый настоящий экзамен, паля из него напропалую, нарабатывая навыки обращения и проверяя возможности. По возможностям вышло как и предсказывал мастер, по отработке навыков тоже получилось вполне приемлемо. Путем многократных повторений, чуть не до тошноты и боли в руках, как со снаряженными к бою так и с незаряженными барабанами, он добился того, что все эти действия дошли до автоматизма.
Вот только со стрельбой с дух рук никак не шло. Если использовать два револьвера мастера Лукаса, он их так и называл лукасы, то вполне терпимо, хотя, левая рука все одно отставала, а если в руках оказывались револьверы разных систем, то дело было совсем плохо, поэтому нужно было выбирать, либо один кольт, либо пара лукасов. И дернул же его черт, купить эти револьверы, мало что нет той прочности, так еще и в паре с кольтом не используешь, а от последнего он нипочем не откажется. Ладно, обвешается оружием как новогодняя елка, а что еще остается.
Испытал он и новые пули для карабинов, тем паче, что один из них был при нем, он теперь без оружия даже в нужник не ходил. Он заседает, думает о разумном и вечном, а револьвер рядышком в кобуре висит, снаряженный к бою. Получилось очень даже ничего, на расстоянии в триста шагов он уверенно вгонял пулю в человеческий силуэт, причем не абы куда, а в район груди. Хорошим стрелком он был и в прежней жизни, а тут на прошлые знания наложился еще и глазомер скомороха Добролюба, так что результат был и отличный. Впрочем, кто бы сомневался, ведь имелся уже опыт.
— Эй, парень!
Виктор разом обернулся изготавливаясь к бою. Хорошо хоть с дурру не пальнул, а то было бы весело. Примерно шагах в шестидесяти стоял солдат, как и положено в зеленом мундире, с красными отворотами, и треуголке. Стоит с карабином в руках, направленным в его сторону, нет он не целится, чтобы уж совсем не провоцировать, но как видно готов к любому повороту событий. Судя по отворотам и галунам это драгун, у пехоты они серые.
Понятно. Стражники несут службу по обеспечению законности в городах, а вот на дорогах и просторах страны этим все больше занимаются армейцы или бояре, посредством своих боевых холопов. Но тут земли государственные, а у великого князя боевых холопов отродясь не водилось, на то у него раньше была дружина, а теперь регулярная армия. Ну, как регулярная, так пока в зачаточном состоянии, переходное такое положение от дружины, во всяком случае, подавляющее большинство конницы, посадская, а пехоты стрельцы.
Либо донес кто, что здесь, у реки, частенько кто-то палит из огнестрела, или сами услышали звуки выстрелов и поехали проверить. Однако как бы то ни было, Виктор так же направил оружие в сторону солдата, и как и он не стал брать его на прицел, как бы говоря, что готов постоять за себя.
— Чего тебе, служивый?
— Ты бы карабин-то положил бы на землю.
— Коли хочешь поговорить, то я готов, а вот оружие не положу. Да ты не серчай, служивый, почем мне знать, что ты не тать, честный мундир на себя надевший. Тем паче, я так думаю, что тут вас ну никак не меньше пяти и остальные меня сейчас выцеливают.
— Умен. Но ствол от меня отверни.
— Дак и ты не целься. И парням скажи пусть выходят, мне все одно со столькими не справиться.
— Ребята, выходим.
А ничего так, грамотно обложили. Да будь Виктор даже верной рукой, это тот, что друг индейцев, нипочем их не положить. Впрочем, это если изображать из себя стойкого оловянного солдатика, чем здесь грешат очень даже многие, он таких предрассудков был лишен начисто, нравится ком-то изображать из себя ростовую мишень, милости просим, вот только ответной любезности от Волкова нипочем не дождетесь. Ему конечно по голове прилетало уже не раз, но все же удалось не заболеть на этот столь важный в человеческом организме орган.
— И что дальше служивый? — Видя что его перестали держать на прицеле, Виктор спустил курок на предохранительный взвод и забросил ремень на плечо.
— Да-а, задал ты нам задачку. Нет, чтобы татем оказаться, сейчас как положено стрельнули бы и вся недолга, а теперь разбираться надо.
— Ага, да еще и в начале патрулирования.
— А ты почем знаешь, что в начале?
— Утро, и от града не долече, так чего тут думать-то.
— И то, верно. Ладно, садись на свою конягу и поехали на съезжую, пусть там разбираются кто ты есть, — вообще-то назвать боевого коня, конягой драгуну не пристало, ну да Бог с ним.
— А чего вы всполошились, донес кто? — Когда они уже неспешно пылили по дороге, спросил Виктор.
— Не. То мы выстрелы услыхали. Ты прости меня мил человек, коли обижу, но личико у тебя распанахано любо дорого, вот так взглянешь, и сразу казнь на лобном месте мерещится.
— Гадаешь не тать ли я часом?
— Было поначалу, пока вплотную не подошел. С ожогом не понятно, но сабельный удар от работы заплечных дел мастера я отличу.
— С ожогом тоже все просто. Я владел постоялым двором на полпути от Звонграда до Обережной. Места знакомые? Вижу, что знакомые. Так вот когда гульды пришли, мое подворье и пожгли, а семью извели.
— Ладно, чего время-то терять. Дорогу-то знаешь? — Ни с того, ни с сего, вдруг произнес капрал.
— Это куда?
— А куда те надо. В общем, не маленький, сам разберешься, а нам службу справлять надо. Бывай.
Старший патруля осадил коня, развернулся и порысил в противоположную сторону, взмахом велев остальным двигать за ним. Драгуны молча выполнили приказ, правда на лицах застыло недоумение.
— Ворон, а что это было? — Не выдержав спросил капрала, один из солдат, по виду отслуживший ничуть не меньше его самого.
— Ить мы же вместе были в гостях у Крюкова, когда он с войны возвернулся и застолье открыл.
— Знамо дело вместях. Славно погуляли, — довольно улыбнулся драгун.
— А помнишь, что он сказывал про осаду крепости? Помнишь как он поминал о трактирщике, который устроил гульдам кровавую баню.
— Дак, что-то такое припоминаю. Больно много выпито было.
— Стало быть, про то, что того трактирщика поуродовали до звериного обличия ты не помнишь.
— А вот про какого-то урода с пожженным лицом, помню.
— Ну, слава тебе Отец небесный, хоть что-то помнишь.
— Погоди, так ты думаешь…
— А чего тут думать, сабельный удар ты сам видел и то, что рана та не застарелая видно даже нашему молодняку и на ожоге кожа еще розовая. Да и тать иначе себя вести станет. Так что все одно к одному.
Опять златые церковные купала, опять над землей плывет малиновый звон, какого во всей Брячиславии нипочем не услышишь, даже столица уступит в этом Звонграду. Кто знает, может мастера были особенно искусными, а может место это особо располагало к благозвучию церковных звонниц, да только нигде более не слышится эта мелодия так, как в этом месте. Люди доходившие до столицы Сальджукской империи, откуда пошла новая вера, утверждали, что и та уступит первенство по сути небольшому славенскому граду. Ну, это правда смотря с чем сравнивать, как с империей, так да, а как со славенскими княжествами, так и не малый вовсе получается, а нечто среднее.
Виктор и сам не понял, в какой момент Звонград для него стал родным. Вот подъехал к нему и словно воздух изменился, даже себя поедом грызть позабыл, а уж с чувством вины, за погибших на постоялом дворе он и спать ложился и рассвет встречал, потому как когда бы не лег, просыпался еще затемно. Но вот здесь на время отпустило, впрочем, как только звон оборвался, так и черные мысли вернулись. Слишком долго он отсутствовал, за это время можно было гульдам пустить кровушку и не раз. Но ничего, чай не прохлаждался, готовился к предстоящему.
Оно можно было и не заворачивать в град, да только решил отчего-то побывать в таверне где раньше Голуба обреталась, где они впервые встретились. Виктор и не думал, что она успела для него стать чем-то большим, чем просто матерью его дочери, ведь в сердце всегда жила молодая и разбитная Смеяна, но вот странное дело, после случившегося жену он вспоминал часто, не чаще чем дочь, но все же, а вот боярышню, раз два и обчелся. Даже сейчас вспомнил как-то вскользь. Может права людская молва, с глаз долой из сердца вон. А как же Голуба? Дак и тут молва в сторонке не осталась, имея не ценим, потерявши плачем. Нет, все же никакие постулаты, даже веры, не сравнятся с молвой народной, потому как все это вымучено и выстрадано, и цена за то уплачена не малая, жизни человеческие, а может это все же от Бога, ведь кто отмеряет нам чашу страданий…
Так, стоп. Страдалец. Чего сопли развел, словно бразильском сериале. В монахи, грехи замаливать один черт не пойдешь, эвон оружием обзавелся, так просто, ради веселья. Ты мстить собрался, а раз так, то нечего из себя разыгрывать рыцаря печального образа или ярого поборника веры, коя учит прощать врагов своих. Так что же, в трактир не ехать? А вот в трактир нужно, хотя бы потому что снеди у тебя нет никакой, все вышло.
Кислый запах выпивки, квашеной капусты и давно немытых тел завсегдатаев, дело к вечеру, так что подтягиваются страдальцы, несут заработанные за день копейки, как заработаны, то вопрос иной. Кто-то находит какой приработок, кому-то улыбнулся Авось и удалось облегчить какого ротозея, от коего этот капризный старинный бог отвернулся, кто-то надавил на жалость, и люди поделились с увечным или обездоленным, не имеет значения, здесь они все честно платят, потому как все то серебро куда-то нужно девать, а по большому, все ради вот таких посиделок и делается. Ить тут можно не только набить брюхо вполне вкусной едой, но еще и отдохнуть телом, коему кроме выпивки потребно еще кое-что, например, баба. Все это тут найдется. Кстати, покойная жена Виктора как раз отсюда и была и занималась тут тем самым непотребством… Ну, да не о том речь.
В нос ударил знакомый запах наваристых щей. Как в этом месте умудрялись переплетаться все эти запахи, а главное как в забегаловке уровня наливаек из мира Виктора, умудрялись готовить вкусные блюда, для него было загадкой. Но факт оставался фактом, если тебя не отпугивал не презентабельный вид заведения, то ты имел все шансы поесть по настоящему вкусно и не дорого, блюда простые, не мудреные, но сытные.
— Ты чего?
— Иди за другой стол, кому сказано. Давай, давай и не оглядывайся мне.
Виктор по старой привычке бросил взгляд туда, где обычно сиживал, а потому стал свидетелем того, как трактирщик, выпроваживает оттуда завсегдатая, которого Волков помнил еще по прежним временам. Не иначе как ждет кого-то важного для него человека, просто так он бы не стал никого двигать.
— Добролюб. Проходи, — обмахивая стол полотенцем не первой свежести, позвал трактищик.
О как! Это его что ли так встречают? А как это его узнали-то, коли он и сам глядючи в свое отражение себя не опознает? Хм, однако. Виктор не стал отнекиваться, тем паче хотелось ему занять именно этот стол. Вот опустился на скамью и непроизвольно бросил взгляд в зал, всматриваясь в девичьи фигуры подавальщиц, а потом что-то сильно кольнуло в груди и он сразу сник. Не будет этого. Ничего уже не будет. Нет ее.
Молодая девка быстро семенит ножками и несет в руках большой поднос, на котором щи, каша щедро вздобренная мясом, запотевший кувшин с квасом. Все как всегда, это хозяин заведения, едва рассмотрев его в дверях упредил холопку, а сам пошел организовывать место, потому как только он и Голуба знали о его вкусах. Ан нет, эту он тоже помнит, как звать никогда не интересовался, но она и тогда здесь обслуживала клиентов, Виктор частенько наблюдал, как девушки тайком шушукались.
Подавальщица сноровисто расставила на столе снедь и удалилась. Трактирщик задержался на мгновение, но затем кивнув своим мыслям пожелал приятного аппетита и тоже пошел по своим делам. Время сейчас бойкое, скоро яблоку будет упасть негде, так что забот у него хватает. А кухня здесь ничуть не изменилась, по прежнему все вкусно, так что и о горестях позабыл. Был у него грешок, любил вкусно поесть, может от того, что мамка несмотря на малый достаток в семье всегда хорошо готовила и могла устроить праздничный стол из простых продуктов ежедневной потребительской корзины, такое вот модное появилось словечко в России на рубеже двадцатого и двадцать первого веков.
Когда с ужином было покончено и он лениво цедил вторую кружку кваса, к нему вновь подошел хозяин трактира, здесь правда у таких заведений было и второе название, кружало, но то так к слову.
— Как тебе Добролюб?
— Спасибо, все как всегда.
— Вот и славно.
Хм. А вот такого не водилось, трактирщик без лишних слов устроился напротив него и как-то потупился. А вот и подружка Голубы с малым подносом, на нем, бутыль в каких обычно хлебное вино хранят, а так почитай та же водка, да три чарки. Поставила все на стол и сама присела, когда хозяин кивнул.
— Ты не обессудь, Добролюб, да разное сказывают. Мы вас с Голубой в последний раз по осени видели, когда вы в град за покупками приезжали. Ты это, если что, так гони нас, мы поймем.
— Да чего ты жмешься как баба, нормально сказывай, — вроде и с толикой грубости постарался ответить, а у самого ком в горле стоит и виден тот ком любому, кто слышит его дрогнувший голос.
— Правда ли, что оженились, вы и дите у вас было, и в войну ты всех потерял?
Сам спрашивает, а сам понимает, что не нужно ему уж ничего слышать, потому как и так все яснее ясного, ответ аршинными буквами написан на почерневшем лице, мокрыми дорожками слез и дрогнувшими губами. А еще страшно становится от того зрелища, что собой представляет некогда красивое лицо. Зверь, как есть зверь, страдающий, злобный, кроткий и свирепый, не описать словами, все то, что увидели присевшие напротив мужчина в годах и молодая девушка.
— Все правда. И женой она мне была, и матерью дитя нашего, и смерть приняла лютую вместе с дочуркой и домочадцами нашими.
— Царствие им небесное.
Когда только успел разлить водку по чаркам. Здесь так же как и на земле, горькой поминали усопших, вот только выставлять чарку с краюхой черного хлеба было не принято, как и проливать на землю или хлеб капли напитка, дань усопшим, ну да не все должно быть одинаково, а по идее, так и вовсе удивительно, что столько общего. Выпили не чокаясь. Видать, этот торговец плотью все же к своим девкам не как к мясу относится, хотя и выгоды своей не теряет, но по своему любит и заботится. Все говорит за это, стоит только вспомнить тот гардероб, который Голуба с собой отсюда унесла, далеко не каждая вольная может себе позволить столько, сколько его холопки. А еще вот сейчас, ведь с чистым сердцем подошел и девке позволил присесть, мало что она холопка.
Виктор глянул в глаза девушке и тут же вскинулся, словно шерсть на загривке встала дыбом. А вот жалеть его не надо! Жалеть нужно тех, кого он еще повстречает и цену спросит! А он спросит!!! Ясно почувствовав изменившееся настроение, девушка тут же засуетилась, сноровисто собрала посуду, оставив только кувшин с недопитым квасом и кружку, после чего мышкой скользнула в сторону. Вот только была и нет. Но трактирщик остался.
— Не серчай Добролюб. Голуба была мне холопкой, да только ни к кому из них я плохо не относился и не безразлично мне, что с ними станется.
— То ты прости. Злоба моя не к вам относится.
— То понятно. Тут недавно объявился кузнец Богдан, что был твоим обельным холопом, сказывает, что на съезжей получил от тебя грамоту и что теперь вольный.
— Объявился, стало быть?
— Объявился. Да только не тот ныне Богдан. От прежнего, ничегошеньки не осталось.
— Что так-то?
— Пьет безбожно. Напьется и валится под стол. Продерет глаза, и снова пьет. Смотрю на него и диву даюсь, ить помню еще по прежним временам, мастер на загляденье, а так опустился, даже воля ему не в радость. Сейчас на заднем дворе спит, но скоро уж проснется.
— Горе у человека. Он всю свою семью потерял.
— А у тебя радость?
— Я иное, — тяжко вздохнул Виктор, — он свое горе в вине топит, а я в ярости.
— Слышал я как ты гульдам задал, что они почитай сразу от стен Звонграда покатились обратно. Даже великого князя с войском дожидаться не стали, а тот не заворачивая в град, сразу следом двинул. Наше ополчение и гарнизон тут же к нему присоединились. Народ баит, что ты в одного почитай ту войну прикончил.
— Не знаю, что там молва мне приписывает, сдается мне, слишком много, но сделанное только начало. Если не пойду и дальше гульдов резать, то тоже как Богдан стану пить, а мне того не надо, потому как тогда я себя вконец потеряю.
— Дак, замирение вышло.
— А мне какая печаль. Я им ничего не простил. Великий князь мир подписывал, так он пусть и бьется с ними в десна, а мне то противно.
— Эвон, Богдан проснулся.
Меняя тему трактирщик кивнул в сторону двери в которой появился Богдан, узнать которого было мудрено. Помятый, исхудавший, с всклокоченной бородой и гривой нечесаных и немытых волос, в грязной изодранной одежде. Даже бомжи из родного мира Виктора, на его фоне выглядели куда как более пристойно. Равнодушно наблюдать за тем, как человек которого ты уважал, опускается в помойку Волков не мог.
— За что же он пьет-то? — Судя по виду, приработком он себя не утруждает, просто некогда, коли ты не успев продрать глаза снова накачиваешься до потери сознания, то какая уж тут работа. Так что вопрос был вполне уместным.
— Он как в первый день надрался, его местные прохиндеи хотели обчистить, но я не дал. Сам выгреб все, а серебра при нем оказалось изрядно. На следующий день хотел отдать, а он говорит, мол пусть у тебя будут, потому как я все едино потеряю. Мол, пои меня и корми, пока не закончится деньга, а как выйдет, гони взашей. Да только не ест он почитай, только и знает что пьет, так что пока на выпивку хватает.
— Выходит оказал я ему медвежью услугу.
— А ты-то тут каким боком?
— Оставил у Горазда для него весть о вольной на съезжей и велел передать десять рублей серебра, да при нем должно было быть сколько-то, ить на полгода снаряжал в чужие края.
— А-а, ну тогда понятно.
Виктор хотел было подняться, но трактирщик его остановил и сам направившись к Богдану указал на столик, выслушал его, кивнул в знак того, что понял и направился к стойке. Кузнец же, а ныне просто пропойца, двинулся к Волкову.
— Ты что ли хотел меня видеть? — Голос злой, какой бывает с глубокого похмелья, когда душа просит выпить, а кто-то задает глупые вопросы и непременно хочет получить на них ответы.
— Здравствуй Богдан.
— Откуда меня знаешь?
— Люди посторонние меня все же узнают, хотя и лик и голос изменились, а ты как погляжу, признать не желаешь.
— Добролюб???
— Он самый, — невесело ухмыльнулся Виктор и Богдан непроизвольно отшатнулся, словно в звериный оскал только что заглянул. Но очень быстро пришел в себя, потому как не зверь это, а человек, мало того, тот кто повинен в гибели его близких.
— Стало быть, живой, — сквозь зубы выдавил он. — Ты живой, Горазд живой, а мои в землю сырую легли. Так что ли получается?
— Ты слюной-то не брызгай. В чем хочешь меня и Горазда обвинить? В том, что я жену и дочку потерял, а он своими глазами видел как над его невестой изгалялись, а потом вместе со всеми лютой смерти предали? Или хочешь, чтобы я тебя пожалел и виниться перед тобой начал? Дак не будет того.
— А ты чего на меня кричишь? Я нынче тебе не холоп.
— Знаю. Сам вольную писал, так что не трудись. Коли во всем винишь меня и слушать ничего не хочешь, а жалости только просишь, то иди своей дорогой, у тебя еще рубля три осталось, прображничаешь, а потом под забором подохнешь. Вот Млада на небесах возрадуется тому как ты тризну по ней справлял и с распростертыми объятиями встретит. Впрочем, это вряд ли, потому как она через мученическую смерть в рай попала, а ты доведя себя до кончины прямиком отправишься в ад. Так, говорить будем? Тогда садись, а нет, проваливай.
Богдан сел на лавку как подрубленный, ноги сами подогнулись, крепко сделанная лавка жалобно скрипнула от внезапно навалившейся тяжести. Оно, Богдан сейчас вроде и исхудал против прежнего почитай вдвое, да только весу в нем было изрядно, потому как костяк крупный. Сел, облокотился о стол и залился слезами, без рыданий, молча, только плечи порой подрагивали.
— Ты прости меня, Добролюб, сам не ведаю, что творю. Развеж я не вижу, что и Горазда с того света едва вынули, и тебе досталось так, что врагу не пожелаешь. Да только душа разрывается. Когда детишек малых хоронили, она тоже стонала, да та боль ничто, как эта, когда всех, а Млада ведь тяжелая была.
— Знаю.
— И как мне быть, Добролюб? Что делать?
— То решать тебе, а только жалеть себя любимого не дело.
— А что же, к наковальне становиться?
— А хоть бы и так. Я вот для себя решил, что буду резать гульдов, покуда сил моих хватит.
— И я с тобой, — вдруг спохватился Богдан, — стрелять я обученный, так что одного двоих спроважу на тот свет, а там и помереть можно.
— А не нужен ты мне в бою с таким настроением, потому как я жить хочу долго, очень долго, и так чтобы гульдам каждый день моей жизни в горесть был. Вот как я хочу жить, а не по дурному смерть принять.
— Ну, так, значит так.
— Не пойдет, Богдан. Не держи обиду, но не боец ты.
— Так что же мне тогда остается? Пить? Или самому податься в Гульдию?
— Не так мыслишь.
— А как надо? Ты подскажи.
— Я хочу ватагу сбить и докучать гульдам, но то дело простое, а вот обеспечить ту ватагу всем потребным для боя, это вопрос куда как серьезный. Вот где ты мне понадобишься, как никто другой.
— Стало быть, к наковальне?
— Можно и так сказать. Будешь ковать нам оружие и всякое снаряжение.
— Я ить не оружейных дел мастер.
— Не беда. Не боги горшки обжигали, научишься. А уж тем оружием мы постараемся кровушку аспидам пустить так, что озеро запрудить можно будет.
В этот момент к столу подошла давешняя подавальщица и поставила перед Богданом кувшин с вином и кружку, после чего удалилась. Кузнец с вожделением посмотрел на кувшин и уже потянулся к нему, когда вновь заговорил Виктор.
— Если мучит жажда, у меня еще квас остался, попей. Коли возьмешь вино, разговору не было. Я готов помочь, подсказать, поддержать, но сопли утирать не стану и жалости от меня не жди.
Богдан с нескрываемой злобой посмотрел на Виктора, вот кто объяснит, отчего у пьяных и тем более у похмельных, так резко меняется настроение, то он кроткий как ягненок и ласковый как кошененок, а то взъярится как тигра рогатая. Волков спокойно выдержал этот взгляд, кузнец все так же зло глядя на бывшего хозяина схватил кувшин и разом опрокинул себе в глотку. Правда, длилось это не долго, потому как квасу там оставалось на пару глотков, то скорее не для утоления жажды, а для обозначения позиции. Вот и ладно. Пусть лучше злится на Виктора, а не топит свое горе в вине, а помощь Богдана ой как понадобится, были у Виктора кое-какие задумки.
Этого не могло быть, но было. Постоялый двор от которого не осталось и следа взирал на своего хозяина новенькими постройками, все еще светлых бревен. Прежний был тоже не такой чтобы и старый, но дерево уж успело потемнеть, только ворота прежние с подпалинами от бушевавшего тут пожарища и отметинами от гвоздей коими был прибит Горазд. Все было один в один, даже мастерские на заднем дворе с фермами под ветряки. Как такое возможно?
Когда они уже приблизились вплотную к воротам, навстречу им вышел Горазд. Идет тяжко, сильно опираясь на клюку, но держится сам, на своих ногах.
— Здрав будь, Добролюб.
— И тебе скорейшего выздоровления. А что тут происходит? Никак воевода кому отдал землю под постоялый двор?
— А кому он его может отдать. Твой то двор.
— А за какие деньги?.. Кто?..
— Лес полковой воевода выделил, а строили селяне. Сначала твое подворье восстановили, а только потом за село принялись. Староста попросил людей, так что всем миром навалились.
— Да как, так-то? Вот-вот дожди зарядят, не поспеют свои дома поднять.
— Людей сюда силком никто не тянул, знать ведают, что делают.
По всему выходит, что селяне считали себя виноватыми в том, что стряслось здесь. Ведь не понадейся староста на то, что гонец принесший весть о войне заедет на постоялый двор, обязательно известил бы обитателей подворья о навалившейся беде, а тогда и горя того не случилось бы, лишь подворье и пожгли бы. Но Виктор простил старосту, потому как злого умысла у него не было.
Виктор все еще не решался проехать на подворье, когда к Горазду подбежал мальчишка лет четырнадцати, хотя наделе тому было только двенадцать, но больно уж вымахал малец, обещая стать чудо богатырем. Приблизившись к Горазду он начал прилаживать к тому свое плечо, недовольно бурча.
— Куда убег-то? Сказала же мамка, чтобы один не хаживал. Тебе что, а мне холку намылят.
— Это кто такой заботливый-то?
От этой сцены у Виктора даже тепло по сердцу растеклось. А жизнь-то идет своим чередом. Люди влюбляются друг в друга, заботятся о друг друге, это только у него все черным черно, а мир все так же полон разнообразных красок. Вот только он отчего-то перестал те цвета различать, только мельком, вот как сейчас.
— Братишка мой.
— Это средний, что ли?
— Не, это младший, Мишка, — озарился улыбкой Горазд. Давно она не играла на его лице. Вот с того самого дня, Виктор ее и не наблюдал. — Он у нас с младенчества в здоровяках ходит, потому и в честь Михайлы Потапыча прозывается. Старшие сейчас по хозяйству управляются.
У Горазда было три брата, средние двое, как говорил парень, хотя и в один день родились, совсем были не похожи, выходит, двойняшки, тем было по четырнадцать и младший, ему должно было только исполниться двенадцать. Однако, если и те такие же переростки. Хотя, может и нет, вон сам Горазд, не больно-то старше своих лет выглядит.
— Выходит, выкупил своих?
— Благослави тебя Отец небесный, как есть выкупил, да еще деньга осталась, вот прикупил на подворье твое пару коровенок, лошадку, да еще чего, по хозяйству.
— Я же сказал, то деньги твои.
— Помню. Да только не заработал я столько, — упрямо сжал губы парень, — и без того долг большой.
— Повторяю, то деньги твои, а стало быть и животина и все, что ты прикупил. Но я готов выкупить у тебя, то что тебе будет не нужно.
— Ты, вот что Добролюб… Мы добро помним, но и обязанными быть не любим. Тебе тут на подворье помощники все едино нужны, вот мы и решили… Если ты не против.
— Я? Да ни за что. Но по серебру будет так как я сказал.
Подворье восстановили один к одному. Впрочем, в этом нет ничего удивительного, селяне не раз и не два бывали здесь, все видели, все примечали, что осталось скрытым от их взора подсказал Горазд. Вот только лучше бы они не старались так рьяно, потому как Богдана тут же накрыло да так тяжко, что он уплелся в новую кузню, в которой от старой оставался только горн и разревелся навзрыд. А и то. Эвон постоялый двор уничтожили под корень, а пришли люди приложили руки и стоит краше прежнего, а жизни людские не вернуть.
Прошли и к пруду, на берегу которого возвышался ладно сделанный косой крест, над общей могилой семьи Богдана и Виктора. Тут дюжий кузнец вновь не выдержал разрыдавшись навзрыд и упав в ноги Волкову. И чего он набросился на него там, в трактире, чего им делить, ить вот они, под одной горкой и боль у них одна на двоих. Взгляд скользнул в сторону и наткнулся на Горазда, стоящего немного в стороне с влажными дорожками на щеках. Не на двоих выходит, на троих. И за что, ты так-то Отец небесный?
Потом прошли в дом, где матушка Горазда, баба моложавая, едва за тридцать накрыла на стол, чтобы поподчивать вернувшихся. Хозяйка оказалась добрая. Все прибрано, все на своих местах, чисто и чинно. Виктор присмотрелся к женщине. А ведь красивая и статная баба и не скажешь что четверых родила. Да, вроде четверых, насколько помнил Виктор из рассказов Горазда их семью смерть детей обошла стороной. Звать Беляной, как есть беляна, натуральная блондинка, не иначе как в роду была северная кровь.
— А где же глава, если правильно помню, Груздь? — Когда обед уж подходил к концу, вдруг встрепенулся Виктор.
— Занедужил он, — вздохнула Беляна, — уж хворого привезли. Тут Гораздушка приглашал бабушку травницу, так она сказывает, что не желец, хворь не заразная, но поедом его съедает. Может до холодов и не дотянет.
Вот ведь, сподобил Отец небесный, уйти от одной беды, а другая следом идет. Права все же народная молва, горе и радость две сестры и без них никуда. Вроде и радоваться надо, эвон сын из неволи вызволил, а с другой стороны и сам любимую потерял и отца вот-вот потеряет. Не знала Беляна Веселину, но искренне оплакивала, потому как сердце материнское не могло смотреть на то, как мается сын, кровиночка родная.
— Добролюб, вопрос имею.
— Имеешь, спрашивай, — подбодрил Горазда, Виктор.
— Гляжу я на тебя, и вижу, не в радость тебе то, что подворье вновь на прежнем месте. Вижу, ничего ты не простил и не позабыл. Что делать думаешь?
— Думаю на гульдскую сторонку сходить, да посчитаться. Богдан, здесь останется, будет оружие готовить, есть у меня задумки, да самому заниматься некогда. Так что будем вместе ворога бить, я там, а он отсюда пособлять.
— Я с тобой.
— И этот туда же. Не боец ведь.
— То не беда. Даром что ли Гораздом прозвали, я быстро учусь, эвон и стрелять у меня почитай как у тебя выходило и ножи метал я лучше Ждана покойника, так что обузой не буду.
— Отец у тебя хворый, так что ты за голову семьи.
— Семья не пропадет, эвон все при деле. И то, что хворый не беда, поправляюсь уже. Сразу конечно не получится, потому как обузой буду, но чуть погодя очень даже.
— Поправляйся, а там видно будет.
— Богдан, возьмешь моих братьев к себе в ученики.
— Эка ты раскомандовался, — хмыкнул уже пришедший в себя, хотя и все еще хмурящийся кузнец, — ить на подворье хозяин есть, а тут хозяйство немалое. Скоро купцы пойдут, опять же ямских коней уж поставили, да своя живность, за всем догляд нужен.
— То мелочи, — вступился Виктор, — за хозяйством присмотрят, Горазд один успевал поворачиваться, а тут трое, так-что час днем, да час вечером, а остатнее время с тобой, если согласишься. Как управятся, Горазд?
— Мои браты ни в чем мне не попустят.
— А как же с домом, ведь даже наши бабы втроем поворачивались, а тут она одна? — Неуверенно все еще пытался возразить Орехин, при этом прекрасно понимая, что в мастерских ему одному не управиться, элементарно нужно, чтобы кто-то придержал, подал, пособил.
— К селянам обратимся, им приработок ой как нужен, так что помощниц найдем.
— А платить ты станешь, — вновь остудил Горазда Богдан, отчего парень не на шутку стушевался, а и то, сыпет словно его подворье.
— Платить буду я. Решено. Скажешь матери, чтобы сама подобрала себе помощниц. Кстати, а как там в селе-то все обошлось?
— Дак, как ты и думал, только князь выделил лишь лес, а продуктами помощь выказал боярин Смолин. А им куда деваться.
— Ну, часть-то в уплату за мое подворье пошло.
— Как бы не так. Отказались крестьяне от платы, за так ставили подворье. Оно может и не стали бы такую глупость городить, да ить не поняли сразу, что все строится за счет боярина, в благодарность тебе за Обережную, потому как сынок ему все как есть поведал.
— Выходит не князь решил вольное село под себя пригнуть, а воевода батюшка.
— Выходит, что так, да только хрен редьки не слаще. Следующей осенью им нечем будет подать платить, будут бить челом просить отсрочки, да только все одно, через два года всем селом в закупы уйдут, а там затянется петля. Мне за своих почитай вдвое пришлось переплачивать, а ведь и полного года не прошло.
— Так, стало быть так. На все воля божья. Ну, чего ты на меня глядишь? Понимаю, что жаль тебе селян, потому как куда приведет их эта дорожка известно, да только меня то не касаемо.
А и действительно, он что здесь должен устроить борьбу за права человека? Разберутся как-нибудь сами со своей жизнью, а у него своих забот полон рот. Но сначала нужно будет Беляну с Богданом отправить в град, чтобы закупились всем необходимым, она по хозяйству, а он, пусть начинает оснащать кузницу и мастерские, если пойдет так как задумал Виктор то гульды волком взвоют, но для того потребуется ему крепкий тыл.
