5

Поскольку Картер и Тэрнер наткнулись в Иране на айсберг, Кейси прочитал все, что только мог найти в управлении по этому вопросу. Как и многие другие, он часто задавался вопросом: о чем же думало ЦРУ? Неужели американская разведка могла допустить такой провал, о котором говорил начальник РУМО Тай? Как ЦРУ прозевало неустойчивое положение шаха, его физическое состояние, его крайнюю слабость? Одной из своих задач Кейси считал добиться того, чтобы подобного больше не произошло, ни в Иране, ни где-то еще.

ЦРУ попыталось весной 1980 г. провести операцию по вызволению заложников, которая провалилась из-за того, что посланные вертолеты потерпели аварию. Фотографии их обломков в иранской пустыне стали символом бессилия Картера. Эта операция, как предполагалось, должна была стать звездным часом заместителя ДЦР по оперативным вопросам Макмагона, поскольку он тайно переправил в Иран полдюжины агентов в качестве вспомогательной силы. Кейси сразу подумал, что этого слитттком мало. Шесть месяцев спустя после захвата заложников ЦРУ следовало бы иметь намного больше агентов в Иране. Для президента Рейгана Кейси подготовил совершенно секретный доклад с анализом неудавшейся операции, где подчеркивалось недостаточное количество агентуры. А для Тэрнера — совершенно секретное исследование в сто страниц под заголовком «Иран после смерти шаха». В нем пространно рассматривалась роль ЦРУ в иранской катастрофе.

Начиналось исследование с довольно мягких тонов: Иран представлял слишком трудную задачу, чтобы правильно решить ее, и даже хороший специалист мог легко ошибиться. Нет почти ни одного примера, когда такой лидер, как шах с огромной военной мощью и силами безопасности, был бы свергнут невооруженными мятежниками. После этого автор исследования (политолог из Колумбийского университета Роберт Джервис) переходил к критическому разбору, вернее, к разносу действий ЦРУ в Иране.

— ЦРУ не проявило готовность к быстрой реакции на внезапно изменившуюся ситуацию, аналитики завязли в повседневной рутине — резюмировании и выуживании сути телеграмм для ежедневной разведывательной сводки или ежедневного доклада президенту.

— Старший аналитик по Ирану в ЦРУ Эрнест Оуни говорил, что получил четыре или пять запросов от людей наверху, желавших ознакомиться с донесениями, но с ним самим ни разу не поговорили. В управлении даже не попытались разобраться в проблеме, а по некоторым признакам, там вроде и не знали, в какой проблеме надо разобраться. Если разведка хочет ответить на «завтрашние» вопросы, то надо уметь делать предположения, но в данном случае предположения превратились в гадания, а это уже плохо.

— Телеграммы в ЦРУ и госдепартамент содержали не намного больше фактического материала, чем газеты и телевизионные репортажи. Между тем такие издания, как французская «Монд» или английский «Экономист», в публикациях которых содержалось много предположений и критических оценок, доходили до аналитиков обычной почтой, с недельным опозданием. Их считали уже устаревшими и даже не читали. Таким образом, было мало внешних катализаторов, чтобы растрясти мыслительные способности аналитиков. Хотя не следует предполагать, что они находились на неверном пути.

— В резидентуре ЦРУ в Тегеране не существовало единого мнения о том, что происходит в Иране, однако разногласия не нашли отражения в телеграммах и донесениях.

— В официальном списке приоритетов в разведывательной работе тегеранской резидентуры на первом месте стоял Советский Союз, на втором — стремление Ирана заполучить ядерное оружие. Почти в самом конце списка упоминалась внутриполитическая обстановка. За несколько месяцев до переворота в Иране приоритетность задач стали менять, при этом было высказано только теоретическое предположение, что в стране идет политическая борьба.

— В резиденции шаха и в его телефонах не были установлены электронные подслушивающие устройства. От высокопроизводительной разведывательной техники внутри страны не поступало сколько-нибудь значительной информации. Предложение Агентства национальной безопасности создать в посольстве США оборудованный по последнему слову электроники пост подслушивания с охватом каналов связи одной трети членов иранского правительства было отвергнуто американским послом Салливаном, который считал, что он в изобилии обеспечен отличной разведывательной информацией, поскольку имел прямой доступ к шаху, а САВАК находится у нас в руках.

ЦРУ не имело своего платного агента в окружении шаха, видимо, считая такую меру слишком рискованной. ЦРУ сделало неправильный выбор в отношении той группировки оппозиции, среди которой следовало проводить сбор разведывательных данных. Оно внедрило агентов в национальный фронт — умеренную оппозицию из среднего класса, но не смогло понять, насколько слабы силы умеренных. Если бы в резидентуре это поняли, то, вполне возможно, вышли бы на клерикалов, действительно мощную оппозиционную силу.

— Оживленная внутренняя активность наблюдалась в ЦРУ, АНБ, в армейской и других военных разведывательных подразделениях, в каждом ведомстве в отдельности, но не было связи, скажем, между ЦРУ и АНБ.

— Не существовало метода для поисков альтернативного толкования или оценки получения данных. Аналитиков никто не обязывал отбирать и выстраивать в логическом порядке доказательства в пользу возможных альтернатив. В силу отсутствия соответствующей системы не предпринимались даже попытки подвергнуть сомнению выдвинутые предположения.

— Персонал резидентуры, по-видимому, исходил из того, что в нынешние времена религиозная оппозиция не может сформироваться в политическую оппозицию. ЦРУ и посольство не понимали или не допускали возможности того, что иранский национализм будет направлен против Соединенных Штатов, хотя к такому выводу можно было легко прийти, поближе познакомившись с настроениями клерикальных кругов, где преобладало мнение, что шах — это на 100 % инструмент с клеймом «сделано в США», направляемый Вашингтоном и ЦРУ.

— Движение по замкнутому кругу было общей чертой всех анализов. Все они начинались с утверждения того факта, что у шаха достаточно военной мощи и сил безопасности, а стало быть, он их использует, если возникнет необходимость. Далее утверждалось, что, поскольку шах не использует силу, значит, оппозиция угрозы не представляет. Этот замкнутый круг так и не смогли разорвать. Бездействие шаха воспринималось как доказательство того, что в стране все в порядке. Так и не был поставлен вопрос, а что же удерживает шаха от использования силы для сохранения власти? Частично проблема заключалась и в том, что раковое заболевание шаха осталось неизвестным ЦРУ, а он принимал лекарства, которые могли содействовать росту его нерешительности.

— В оценках и докладах использовались слова и фразы, которые разными людьми могли толковаться по-разному. Фразу «Шах предпримет решающие меры» одни понимали так, что он использует силу для подавления любого народного восстания, а другие — что он пойдет на реформы и смягчит свое деспотическое правление.

— В одном из документов ЦРУ от августа 1978 г. говорилось: «В Иране не существует ни революционной, ни даже предреволюционной ситуации». В другом документе от 22 ноября 1978 г. содержались такие выводы: шах «не парализован нерешительностью, он в общем и целом имеет правильное представление о действительности». Разведывательная оценка за этот год так и не была закончена, поскольку в Иране все разваливалось, но на одном из первых проектов документа Тэрнер написал: «Что произойдет, если Россия вторгнется в Иран?»

Иран явился подтверждением давно сформировавшегося мнения Кейси: разведка не должна работать вхолостую, необходимо прилагать все усилия, чтобы заставить политиков действовать.

Советник по национальной безопасности Бжезинский хотел, чтобы шах использовал силу для подавления уличных мятежей. Государственный секретарь Вэнс выступал против применения силы. Президент не мог на что-либо решиться. Вся загвоздка заключалась в том, что шах ничего не предпримет, пока президент США не скажет ему, что надо делать. Колеблющийся Картер, колеблющийся шах — это все, что было нужно революционерам для бурного роста и возможной победы.

Как твердо решил Кейси, аналитическому подразделению ЦРУ необходима была хорошая встряска. По некоторым головам следовало стукнуть, а некоторые вообще снести. Кейси также решил заменить Макмагона на посту заместителя по оперативным вопросам. Его осторожность при планировании и проведении операций не находила одобрения в Белом доме.

Во время одной из встреч Макмагона с Алленом и его заместителем Нэнсом, отставным адмиралом, Нэнс предложил ЦРУ провести тайную диверсионную акцию на плавучем сухом доке у берегов Эфиопии. Фотографии со спутников показывали, что в этом доке почти всегда находился один из советских эсминцев или крейсеров.

— Не пойдет, — ответил Макмагон, — это будет актом войны.

После встречи Аллен сказал Нэнсу: «Румяный слон стал цыпленком».

Кейси решил перевести Макмагона на должность начальника аналитического управления.

Хомейни часто являлся предметом разговора на совещаниях в Белом доме.

Мнения склонялись к тому, чтобы при возможности убрать его. После обсуждения этого вопроса с президентом, который, казалось, проявлял большее внимание, чем обычно, Кейси было поручено изучить вопрос о возможности проведения тайной акции по смешению Хомейни и его замене Резой Пехлеви, сыном покойного шаха. Когда Кейси изложил эту идею в Лэнгли, лица присутствующих стали мертвенно-бледными. Иран был «гадким утенком». Семейство Пехлеви — еще хуже. Никто из оперативного управления не хотел заниматься этим делом. Госдепартамент тоже воспротивился. Но Кейси слышал, что сказал президент, и понял: администрация намерена действовать. Он мог рассчитывать по крайней мере на получение президентской директивы, которая уполномочивала бы ЦРУ на проведение тайной акции по зондированию настроений различных враждебных Хомейни эмигрантских группировок иранцев, чтобы определить, какая из них (если таковая вообще найдется) сможет подняться до уровня настоящей оппозиции. Кейси представил проект такой директивы в Белый дом в качестве необходимого первого шага, и президент подписал ее.

В то время как Кейси занимался текущей разведывательной информацией и старыми подборками (он любил читать старые подборки), его внимание все больше привлекала крошечная обнищавшая сельскохозяйственная страна — Сальвадор.

Сальвадор, «спаситель» — так назвали страну испанские конкистадоры — имел 4,5 миллиона человек населения и самую маленькую в Центральной Америке территорию, аналогичную по размерам и даже по конфигурации американскому штату Массачусетс. Прилепившаяся на побережье Тихого океана, она не имела прямого морского выхода к Кубе, разве что только через Панамский канал. Однако в Сальвадоре существовал и расширялся коммунистический мятеж. Потерять этот задний двор, а Рейган называл его «передний двор», было бы непростительно.

Кейси требовал ответов: кто поддерживает левых мятежников в Сальвадоре? Кто оказывает военную помощь, политическую поддержку? Какие существуют каналы связи? Как такое вообще стало возможным под носом у США? Как все это можно остановить?

Рейган распорядился постепенно увеличить количество военных советников США в Сальвадоре с 20 до 50 в целях оказания помощи правительству. Все внимание газет сосредоточилось на этой цифре, как будто она показывала температуру воинственности новой администрации. Цифры для прессы были чем-то вроде проволоки, о которую они спотыкались, думая, что США идут к новому Вьетнаму.

Но настоящей проблемой для Кейси в Центральной Америке являлась Никарагуа и ее марксистское правительство, которое правило уже 18 месяцев. Все никарагуанские лидеры были членами сандинистской партии, названной так по имени партизанского вождя Аугусто Сандино, убитого в 1934 г. первым правительством из клана Сомосы. Никарагуа, по территории в семь раз превосходящая Сальвадор, имела стратегически важное расположение и протяженные береговые линии Карибского моря на востоке и Тихого океана на западе.

Кейси с интересом обнаружил, что уже в первые шесть месяцев пребывания сандинистов у власти президент Картер подписал совершенно секретную директиву, предписывавшую ЦРУ оказать политическую поддержку противникам сандинистов, снабдить их деньгами и другими видами помощи в целях поощрения политической оппозиции, а также передать ей полиграфическое оборудование и средства для того, чтобы сохранить в живых оппозиционную газету «Ла Пренса». Направленная на борьбу с однопартийной системой, эта операция являлась стандартной политической акцией по созданию альтернативы сандинистам, то есть сил, способных противодействовать партиям и народным движениям, которые, как можно предположить, ориентировались на Советский Союз.

Директива предписывала управлению установить связи с политическим центром, помочь оппозиции выжить, обеспечить установление контактов и дружеских отношений с новыми оппозиционными лидерами. По тайным каналам было израсходовано на эти цели несколько сотен тысяч долларов, но для Кейси представляло большее значение то, что предыдущая администрация разглядела опасность сандинизма и без лишнего шума выступила против этого движения. Противники левых теперь знали, что США на их стороне.

Кейси убедился, что ЦРУ не имело глубокого разведывательного, то есть агентурного, проникновения в ряды сандинистов. Разведслужба диктатора Анастасио Сомосы имела там агентуру, но когда Сомоса бежал из страны, досье разведки остались в Манагуа и попали в руки сандинистов. Вскоре сандинисты ликвидировали «приспешников» Сомосы, которые служили главными источниками для ЦРУ. Эта ситуация напомнила Кейси, как ЦРУ целиком и полностью положилось на САВАК в Иране.

Он все больше убеждался, что во всех странах «третьего мира» ЦРУ слишком щедро подкармливает местные разведслужбы или людей, тесно связанных с правительством и зависящих от него. Ему же были нужны «односторонние» агенты, источники, полностью оплачиваемые и контролируемые Центральным разведывательным управлением США, не зависящие от прихотей или состояния власть имущих, особенно в нестабильных регионах Латинской Америки и Африки.

Разведывательные данные говорили о тесных связях Кубы с никарагуанским правительством. Около пятисот кубинцев работало в военных и разведывательных органах Никарагуа, в главных центрах связи. Лидер Организации освобождения Палестины Ясир Арафат посетил Никарагуа. Вообще, Кейси считал, что весь коммунистический мир вел активную работу в этой стране: Советский Союз, Северная Корея, страны восточного блока.

Через два месяца после победы сандинистское руководство собралось на секретное трехдневное заседание для определения своих целей. Доклад для внутреннего пользования, семнадцать страниц в переводе, получил в ЦРУ наименование «72-часовой документ». Он изобиловал такими терминами, как «классовая борьба», «авангардная партия», «предательская буржуазия», «революционный интернационализм». Сандинисты провозглашали борьбу против «американского империализма, неистовствующего врага всех народов, борющихся за достижение полного освобождения». В документе содержалась громкая декларация о намерении сандинистов оказывать помощь «национально-освободительным» движениям в Центральной Америке.

Кейси подумал, что у них есть средства, философская основа и вера, чтобы попробовать это сделать.

В Манагуа, столице Никарагуа, посол США Лоуренс Пецулло рассматривал сандинистскую проблему как по меньшей мере контролируемую, может быть, даже поддающуюся решению дипломатическим путем. Пецулло, карьерный дипломат 55 лет, считал сандинистов кучкой ребятишек, неспособных вести дела даже в бакалейной лавочке. Действительно, большинство сандинистов были моложе 20 лет, когда начинали борьбу против Сомосы. Мужественные и стойкие, они неожиданно для них самих получили прямо в руки победу над Сомосой и власть, с которой не знали что делать. Пецулло, специалист по Латинской Америке, признавал, что склонность к марксизму существует у значительной части интеллигенции Латинской Америки. Но в общем и целом с этими людьми можно иметь дело. Конечно, время от времени США выпускали трескучие, хотя и простительные риторические залпы, особенно новый государственный секретарь. Пецулло смотрел на сандинистов как на проблему практического плана, что на дипломатическом языке, на языке Пецулло, означало политику кнута и пряника. Он упорно боролся за 75 миллионов долларов американской помощи в 19S0 г. Победа в этом деле дала ему в руки пряник. Он внимательно следил за донесениями ЦРУ. Сандинисты, по его выражению, несомненно, «проводили опыление», то есть оказывали помощь мятежникам в других странах, как, например, в Сальвадоре. Он поставил этот вопрос непосредственно перед сандинистским руководством в 1980 г. Джейм Вилок, никарагуанский министр сельского хозяйства и член правящей группы, сказал ему: «Это не ваше дело».

«Слушайте, я говорю совершенно честно, — сказал Пецулло, показывая кнут, — я потратил десять месяцев на выколачивание этих проклятых денег (75 миллионов долларов. — Авт.), и если после этого такова ваша позиция, то пошли вы к черту».

Вилок начал утверждать, что Никарагуа имеет право на свою собственную внешнюю политику и что американская помощь не должна использоваться как средство шантажа.

Пецулло считал Вилока самым образованным и умным человеком в сандинистском руководстве, хотя власти у него было меньше, чем у других. Но все-таки он может довести до них смысл слов Пецулло.

«У вас есть суверенное право делать, что вы хотите, — сказал Пецулло, — а у нас есть суверенное право делать, что мы хотим, то есть ничего не делать и не давать вам денег».

Как считал Пецулло, резидентура ЦРУ твердит ему и своим в Лэнгли все время одно и то же: если что-то такое выглядит как утка и ходит как утка, то это и есть утка. Поэтому если сандинист является коммунистом, то он (или она, неважно) должен (или должна) находиться под контролем Кубы и Москвы. Первоначальные данные разведки в 1980 г. о попытках сандинистов развить за рубежом их успех были слабыми — какие-то сведения из третьих рук или вообще неточно установленных источников, без фотографий, без документальной информации. После победы Рейгана на выборах Пецулло пошел прямо к могущественному министру внутренних дел и спросил, кто помогает сальвадорским мятежникам.

— Знаете, Пецулло, — ответил министр, — вы делаете слитттком много шума из ничего. И это называется друзья.

— Черти вам друзья! — заорал Пецулло. Так начались десять изматывающих встреч и бесед, в ходе которых Пецулло, во-первых, старался вынудить сандинистов признать, что они как правительство поддерживают сальвадорских мятежников, во-вторых, довести до их сознания последствия таких действий: для новой администрации Рейгана эти действия представляют собой моральный грех, и они неизбежно ведут сандинистов в лагерь русских и кубинцев.

В середине февраля государственный секретарь Хейг вызвал Пецулло в Вашингтон для консультаций. Оставшиеся 15 миллионов долларов из суммы помощи Никарагуа были заморожены, но не отозваны обратно. Пецулло считал, что так надо и оставить. Это их единственный финансовый рычаг, а, как он полагал, его неистовые проповеди в Манагуа, по крайней мере, привлекли внимание сандинистов.

По прибытии в Вашингтон ему дали почитать документ, подготовленный для ХеИга. Документ представлял три варианта политики по отношению к сандинистам. Все три призывали прекратить им помощь, и поэтому разницы между ними, по сути, не существовало. Пецулло предложил еще один, который он назвал «нулевой вариант». Название означало, что никакие изменения не нужны, следует увеличить дипломатическое давление до максимума. Уже имеются достоверные признаки усыхания потока поставок оружия. После продолжительной дискуссии Хейг сказал: «Я беру «нулевой вариант».

Хейг взял посла с собой в Белый дом, где Пецулло убеждал Рейгана, что все еще можно иметь дело с сандинистами, что дипломатия работает. Он приободрился, когда президент высказал предположение о том, что чрезмерное вмешательство США может осложнить проблему. Рейган процитировал своего мексиканского друга, которого не назвал: «Не делайте ошибки, не старайтесь американизировать проблему Центральной Америки».

Позже Пецулло сказал Хейгу, что не надо строить иллюзий насчет основных фактов: сандинисты действительно тесно связаны с сальвадорскими мятежниками и тут ничего не изменится. Революционное духовное родство сандинистов за 15 миллионов долларов не купишь. Но США могут что-то изменить в их поведении, принять меры против помощи мятежникам оружием. «Понятно», — сказал Хейг.

— Вы потратите чертову уйму энергии, чтобы избавиться от этих ребят, — добавил Пецулло, намекая на обойденную пока молчанием альтернативу — тайную полувоенную операцию с целью свержения сандинистов. — Я лично не вижу, как это можно сделать. — И еще Пецулло сказал, что новая администрация с ее консервативной антикоммунистической основой может добиться результата, если убедит сандинистов в одном: США преисполнены твердой решимости и несгибаемой воли.

— О, да, мы это покажем, — ответил Хейг.

Хейг, прошедший школу Киссинджера и Никсона, знал, как играть наверняка. Будучи молодым армейским офицером, он наблюдал, как Америка прозябала в Корее, потом во Вьетнаме. И происходило это, по его мнению, из-за отсутствия решимости. Может быть, были плохие советники, плохие разведданные, но настоящая причина заключалась в полном безволии. Сейчас он является советником и консультантом нового президента, не искушенного во внешней политике. Некоторые вопросы и их решение приходится навязывать президенту.

Хейг смотрел за пределы Никарагуа. Он со всей страстностью утверждал, что надо перекрыть каналы экспорта оружия с Кубы. Он требовал блокады. «Доберитесь до источника, — призывал он на совещаниях в Белом доме, — только так вы можете выиграть».

Кейси выступал против, как и все остальные из высшего эшелона администрации. Миз, Бейкер, Дивер боялись, что Хейг вызовет военную лихорадку и, запугав общественность, заставит ее поверить в намерение Рейгана втянуть США в военные действия в Центральной Америке. Они хотели, чтобы в поле зрения президента на первом месте стояли внутренние проблемы — экономическая реформа и обещанная налоговая реформа. Внешнеполитический кризис или военная конфронтация, особенно с Кубой, при еще свежих воспоминаниях о кубинском ракетном кризисе и блокаде 1962 г., сильно навредят внутриполитической повестке дня.

Сейчас время умеренного курса. Кейси выступал за нечто среднее между «вообще ничего не делать» и военной акцией вроде морской блокады Кубы. Задуманная им акция и шла в этом направлении медленно, неуклонно, целенаправленно, тайно. Он составил проект директивы. Она была нацелена не на источник неприятностей — Кубу, не на промежуточный объект — Никарагуа, а, наоборот, на страну, подвергающуюся угрозе, — Сальвадор. Директива предписывала пропагандистскую, политическую и финансовую поддержку умеренных христианских демократов и военных в Сальвадоре.

4 марта президент подписал совершенно секретную директиву.

Одним из получателей помощи ЦРУ являлся пятидесятилетний гражданский инженер, получивший образование в США, Хосе Наполеон Дуарте. В досье он занесен как ценный агент ЦРУ с закодированным псевдонимом. Ценные агенты ЦРУ принадлежат к широкому спектру — от «случайных информаторов», которые могут и не знать, что дают информацию ЦРУ, до полностью «контролируемых агентов», которые получают вознаграждение и инструкции только от ЦРУ. Между этими категориями существует довольно обширный промежуток, в который и попал Дуарте. Он в течение многих лет являлся хорошим источником разведывательной информации, но был независимым человеком, никакого контроля над ним не осуществлялось. Возможно, он не знал, что давал информацию ЦРУ. Кейси предпочитал именно такой метод. Сильного лидера ЦРУ не может передвигать, как шахматную фигуру по доске. Это нереально. В настоящее время Дуарте возглавлял хунту из гражданских и военных, которая управляла Сальвадором.

Перебравшись в Лэнгли, адмирал Бобби Инмэн вселился в большой кабинет заместителя директора центральной разведки на седьмом этаже, рядом с кабинетом самого ДЦР. Оба кабинета окнами выходили на заросшую пышной зеленью местность, живописный уголок штата Вирджиния. Из окон были видны одни деревья, создавая впечатление, что штаб-квартира ЦРУ расположена в центре огромного леса.

Утром того дня, 10 марта, Инмэна встревожил заголовок на первой странице газеты «Нью-Йорк тайме»: «Разведывательные группировки стремятся получить полномочия на сбор сведений о гражданах США».

В статье сообщалось о предполагаемом распоряжении правительства, которое отменит ограничения, наложенные на ЦРУ в области шпионажа и контршпионажа в Соединенных Штатах. Кто-то добрался до содержания документа, предлагающего пересмотреть прежнее распоряжение. Проект документа на 16 страницах был составлен в ЦРУ, Инмэн только накануне ознакомился с ним. Он считал документ катастрофическим по своему смыслу, написанным в приступе страха, что ЦРУ не располагает достаточной властью и силой.

«Крестным отцом» его был Кейси. Уже в первые дни новой администрации он засадил юристов ЦРУ за разработку этого документа. В нем предлагалось аннулировать ограничения, наложенные на ЦРУ Фордом и Картером. Министерство юстиции лишалось права рассматривать планы тайных операций. Это означало, что ЦРУ, по сути дела, наделялось полномочиями осуществлять тайные операции в США. Отменялся также запрет на проведение электронного наблюдения и негласных обысков помещений.

Инмэн сразу понял, что загнать этого джинна обратно в бутылку будет нелегко. Активисты движения за гражданские права начнут свои атаки, а это даст сторонникам твердой линии в администрации больше оснований отстаивать свои предложения.

К своему огорчению, Инмэн обнаружил визу Кейси на проекте, а это означало, что он его прочел и одобрил. Как подозревал Инмэн. Кейси не читал документ или не вдумался в его содержание. Директор еще раньше выражал неудовольствие по поводу того, что в старом распоряжении при характеристике Центрального разведывательного управления использовались такие унижающие его репутацию прилагательные, как «нелегальная», «тайная». Он хотел видеть слова с позитивным значением. Инмэн решил действовать так, как будто бы проект зашел слишком далеко совсем в другую сторону. Он знал, что если что-либо подобное будет утверждено, то подаст в отставку.

Только эффектное, открытое изложение позиции ЦРУ пгред общественностью могло задушить проект в его колыбели. Кейси находился на Дальнем Востоке, и Инмэн исполнял обязанности ДЦР. В этом качестве он, ни с кем не консультируясь, пригласил прессу в штаб-квартиру в Лэнгли на официальную протокольную пресс-конференцию, что было редкостью.

Появившись перед корреспондентами в военной форме, Инмэн назвал документ «первоначальным проектом», который никакого другого значения, кроме первой попытки, не имеет. «Насколько мне известно, — сказал он, — намерений следовать и дальше этой линии не существует».

В Белом доме советник по национальной безопасности Аллен пришел в бешенство. Однако Миз, когда Аллен доложил ему обо всем, вроде бы согласился с Инмэном. По его словам, администрация не намерена вовлекать ЦРУ в дела внутреннего шпионажа. Инмэн пришел к выводу, что Миз — союзник.

По возвращении Кейси упрекнул Инмэна за то, что тот че позвонил ему о пресс-конференции. Как считал Кейси, Инмэн слитттком серьезно воспринял раздутые прессой опасения насчет шпионажа ЦРУ за американцами. У него самого нет никакого желания заниматься подобными делами. За иностранцами и то не успевают шпионить.

Несколькими днями позже Кейси пригласил Пецулло, который опять находился в Вашингтоне, на беседу о сандинистах. Пецулло только что узнал, что помощь США сандинистам будет полностью прекращена, и был этим недоволен. В это свое пребывание в госдепартаменте он безуспешно ратовал за сохранение помощи, говорил, что США отказываются от всех своих карт в этой игре, что захлопнутая дверь может привести к катастрофе. Кейси хотел просто услышать его оценки, никто другой не знал сандинистов и Латинскую Америку лучше Пецулло.

В штаб-квартире ЦРУ Пецулло приветствовали Макмагон, все еще заместитель директора по оперативным вопросам, Нестор Санчес, старший эксперт ЦРУ по Латинской Америке, и дипломатический сотрудник посольства США в Манагуа, который возглавлял там резидентуру ЦРУ.

Санчес предупредил Пецулло, что директор Кейси редко тратит больше 15 минут на подобные встречи, так что излагать мысли надо просто и кратко. Иначе директор становится нетерпеливым, беспокойным. В конце концов, он может просто прекратить беседу.

Первый вопрос Кейси гласил:

— Что такое сандинисты и можно ли с ними иметь дело?

— Да, на наш нажим они реагируют, — сообщил Пецулло. — Но это скользкие люди. Сандинистское руководство нестабильно, в нем много противоречий и даже интриг, которые можно использовать.

— Если бы вы были Кастро, кого бы вы поддерживали в правящей группировке?

— Братьев Ортега, — ответил Пецулло, имея в виду Даниэля Ортега и его брата Умберто Ортега, министра обороны.

— Чего хотят сандинисты? — пожелал знать Кейси.

— В первую очередь, нормальных отношений с США. Доказательство тому — то, что произошло с поставками оружия в Сальвадор.

— Они перекрыли этот канал, не так ли? — спросил Кейси.

— Именно, — ответил Пецулло. — С тех пор как закрыт главный аэродром, который они использовали для этих целей, ничего не прошло по никарагуанскому каналу. Экипажи с самолетов сняты, пилоты из Коста-Рики отправлены обратно. Кубинский координатор всей сети уехал. Единственная оговорка: одна из радиостанций этой сети, по-видимому, продолжает работать, так что вполне возможно, что создан где-то еще один канал, но это пока не обнаружено.

Макмагон, Санчес и резидент подтвердили все сказанное на основании показаний нескольких перебежчиков.

Это разбирательство, похожее на судебное, надоело Пецулло. Он сказал, что можно говорить только о том, что знаешь. Ведь все доклады ЦРУ тоже подтверждают, что никакого движения ни по суше, ни по воздуху, ни по морю не наблюдается. Все, и Кейси тоже, согласились с ним.

— Однако, — сказал далее Пецулло, — я не хочу обманывать вас. Сандинисты всегда будут сердцем и душой с сальвадорскими мятежниками, на стороне которых все их симпатии. Они будут с ними общаться, предоставлять безопасные гавани, брать к себе раненых и больных, разрешать им транзит через Никарагуа на Кубу и обратно. Но что касается поставок оружия, то мы будет держать их за руку. Пока держим нашу цену, — добавил он.

— Однако, — сказал Кейси, — в стране вьют гнезда Советы, кубинцы и т. д. Вот что меня беспокоит.

— Нам надо сохранять спокойствие, — ответил Пецулло. — Делать свое дело и не поддаваться риторике ни с нашей стороны, ни с их.

— Насколько прочен контроль сандинистов в стране? — спросил Кейси.

— Он размывается, — ответил Пецулло, добавив, что имеет в виду не революцию, а некоторых лидеров, их респектабельность, популярность, — Вы совершите большую ошибку, если подумаете, что революция непопулярна, революция очень популярна, эти люди с головой ушли в революцию. Эпоха Сомосы была эпохой унижения человеческого достоинства, и если кто-нибудь, особенно США, ругают революцию, то сандинисты воспринимают это как защиту прошлого, времен Сомосы. Поэтому они выступают против любой контрреволюции. Притом они все солдаты, но против них так часто в течение стольких лет применялось оружие, что сейчас они хотят сами иметь его как можно больше — танков, артиллерии. Тогда они чувствуют себя увереннее. Они стремятся к концентрации власти. Кубинцы убедили их, что это единственная возможность сохранить революцию.

— Может быть, вышибить этих ребят из седла? — спросил Кейси. Поддержит ли Пецулло тайную акцию по свержению сандинистов?

— Если вы пойдете по этому пути, — сказал Пецулло, повторяя то, что он говорил Хейгу, — вам придется вложить в это дело намного больше, чем вы думаете. Сандинисты — лучшие бойцы во всей Центральной Америке.

Беседа длилась около часа.

Пецулло вышел из кабинета Кейси вместе с людьми из оперативного управления. Магмагон встречей удовлетворился. Он был рад, что Кейси проявил такой интерес. У Макмагона душа не лежала к тайным акциям любого рода. Некоторые из аргументов, которые выдвигал Пецулло, использовались и им самим.

Пецулло подумал, что Кейси — великолепный слушатель и это, в общем, резонно. Но он знал, что сырая разведывательная информация могла создавать неверное представление, хотя оно и выглядело на бумаге весомо. Кейси явно озабочен присутствием кубинцев в Никарагуа, а это, естественно, означает, что ЦРУ, АНБ и военные разведслужбы были проинструктированы или, как говорят, «озадачены» в плане сбора как можно большего количества информации. Такое массовое «озадачивайие» часто подталкивало аналитиков к тому, чтобы нарисовать наихудшую картину. Для них 500 кубинцев — колоссальная цифра. После Ирана никто не хотел прозевать следующую катастрофу. Но цифры далеко не всегда отражали эффективность политики.

Пецулло вернулся в Манагуа, а в Вашингтоне объявили о прекращении американской помощи Никарагуа. Хотя госдеп приветствовал перекрытие потока оружия в Сальвадор и указывал, что «нет четких доказательств переброски оружия через Никарагуа за последние несколько недель», решение Вашингтона вызвало бурную волну враждебности к США. Сандинистские газеты назвали решение «экономической агрессией янки», а телевидение вещало: «Конечной целью поджигателей войны является уничтожение народной власти в нашей стране».

Пецулло отлично понимал, что администрация лишила саму себя всех рычагов полезного влияния и сделала его пребывание здесь почти бессмысленным. Посол не имел никакого голоса в этой стране.

После двух месяцев и десяти дней президентства Рейгана ранил выстрелом из пистолета некто Джон Хинкли. Пулю, застрявшую в одном дюйме от сердца, извлекли хирурги. «Милая, я забыл пригнуться, — сказал он Нэнси, а от докторов, над которыми он все время подсмеивался, потребовал: — Скажите мне, что вы все республиканцы». Такая демонстрация мужества и оптимизма заслужила всеобщее признание. Когда Рейган 11 апреля покинул госпиталь после двухнедельного пребывания, кинооператорам разрешили подойти почти вплотную, чтобы зафиксировать почти чудодейственное выздоровление 70-летнего президента. Хотя и со слегка похудевшим лицом, он выглядел бодрым в своем красном шерстяном свитере. Он стоял, обнявшись с Нэнси, подняв высоко другую руку, как девять месяцев назад на трибуне, когда принял приглашение республиканской партии выставить свою кандидатуру на пост президента. Знаменитая улыбка осталась в сохранности, как и президентство.

Ближайшие советники Рейгана скоро узнали, что это был лишь актерский номер. На следующее утро президент выполз, прихрамывая, из своей спальни в соседнюю комнату резиденции на втором этаже. Он передвигался медленно, неуверенными шагами старого человека. Выглядел бледным и несобранным. Те, кто наблюдал эту картину, просто испугались. Он дохромал до своего кресла в желтом Овальном кабинете, хотел сесть, но вместо этого тяжело рухнул в кресло.

Рейган сказал несколько слов хриплым шепотом и замолчал, чтобы перевести дыхание. Одной паузы оказалось мало, и он потянулся за ингалятором кислородной подушки. Когда он втягивал в себя кислород, кабинет наполнялся свистящим звуком.

Рейган мог сконцентрироваться только на несколько минут, затем увядал умственно и физически, его раненое легкое почти постоянно нуждалось в ингаляторе. В последующие дни он мог сохранять работоспособность и внимание в течение приблизительно одного часа. Миз, Бейкер, Дивер и другие, кто имел доступ к президенту, были не на шутку встревожены. Президентство Рейгана только начиналось, а сейчас временами казалось, что наступает конец Рейгана, по крайней мере, того Рейгана, которого они знали. Время от времени его охватывала боль, и вообще он, по-видимому, все время ощущал какой-то дискомфорт. Его энергичный, уверенный голос звучал теперь болезненно, слова получались скрипучими и нерешительными. Его помощники начали подумывать над возможностью того, что дело идет к правлению президента-инвалида. Что все это может вылиться в ситуацию, аналогичную той, в которой оказался Вудро Вильсон, но только в конце своего правления, когда возникло регентское президентство и все его помощники были сведены, а может быть, возвышены до группы советников при г-же Вильсон.

Старшие помощники стремились сохранить в тайне это ужасное состояние Рейгана и их собственную неуверенность, по крайней мере до получения более ясного прогноза. Тем, кто, как Кейси, отвечали за разведку или соблюдение законности, напомнили об уязвимости президентства, о необходимости принять все меры безопасности для защиты страны и ее государственных институтов. Непрочность обстановки в мире ощущалась достаточно ясно. Руководящие сотрудники Белого дома понимали это лучше, чем раненый президент.

В день, когда исполнился месяц со времени покушения, 30 марта 1981 г., положение дел в столице выглядело очень запутанным, показывая слабость людей и правительственных систем. Когда представителю Белого дома Спиксу во время прямой телепередачи задали вопрос, кто сейчас, сию минуту руководит правительством, тот пробормотал: «Я не могу ответить на этот вопрос в настоящее время». Хейг, который наблюдал за этой не внушающей доверия передачей у телевизора в Ситуационной комнате Белого дома, вышел к телекамерам и заявил: «На данный момент я осуществляю контроль здесь, в Белом доме», чем допустил нарушение в конституционной цепи замещения президента, поместив себя после вице-президента, которого в тот день не было в Вашингтоне.

В госпитале дежурный офицер при президенте, который носил с собой коды и приказы президента для запуска ракет с ядерным оружием в случае войны, вел бесплодную борьбу с ФБР. Забрав с собой личные вещи и одежду президента как возможные доказательства в ходе расследования покушения, сотрудники ФБР унесли и его личную карточку с секретным кодом, который подтверждал подлинность президентских приказов о нанесении ядерного удара в чрезвычайных обстоятельствах. Официальные лица утверждали, что контроль над ядерными силами США не утерян, но упомянутая путаница указывала на слабость в системе управления ядерным оружием, которая характеризовалась как абсолютно надежная. Состояние президента еще больше усилило чувство потери ориентации в правительстве.

Однако голос Рейгана постепенно обретал свое прежнее звучание, временами казалось, что он на пути к выздоровлению. Очень помогли десять дней отдыха в резиденции Белого дома; и 21 апреля он выступил по радио в поддержку своего плана снижения расходов и налогов. На следующий день он дал интервью и выглядел неплохо. Но это его состояние не создавало впечатления устойчивости, и его помощники все еще были озабочены.

В субботу 25 апреля чета Рейганов уехала на выходные дни в Кэмп-Дэвид, штата Мэриленд. Весенние дни, проведенные в этом уединенном месте в горах, казалось, совершили чудо. Президент вернулся в Вашингтон, как будто совершил скачок к своему прежнему состоянию. Но все, кто знал о совсем недавнем прошлом, были начеку.

Кейси сразу понял, что непредвиденной частью его работы стала защита президента. Каждое донесение любой разведслужбы Кейси направлял на расследование. Сотрудники оперативного управления и аналитики часто отвечали, что многие сообщения не следует принимать всерьез. Сообщалось, например, что два парня в баре где-нибудь в Танзании сказали, будто бы они хотят застрелить Рейгана. «Создать группу по расследованию», — приказывал Кейси.

Он дал указание провести доскональную проверку Джона Хинкли по всем досье ЦРУ. Она не дала никаких результатов. Кейси приказал перепроверить все заново, включая архивы. Опять ничего.

В это время его внимание привлек большой обзорный материал в «Нью-Йорк тайме мэгэзин» от 1 марта под заголовком «Терроризм: следы международной сети». Автором была Клэйр Стерлинг, та самая, чья книга «Сеть террора» так заинтересовала в свое время Хейга. Материал и представлял собой сокращенный вариант книги, а начинался он цитатой из громогласного заявления Хейга о советском участии в международном терроризме. Правда, Стерлинг с сожалением отмечала, что, как заявили эксперты ЦРУ, обвинение Хейга является «не чем иным, как старой песней приверженца «холодной войны» и что никаких доказательств его утверждений нет. Кейси тем не менее запустил самую тщательную проверку с целью поисков данных, которые подтверждали бы повествование Стерлинг.

Перерыв все материалы ЦРУ, сотрудники смогли обнаружить одно не подтвержденное нигде больше упоминание о том, что один член итальянской террористической организации «Красные бригады» посетил однажды какой-то лагерь в Южном Йемене. Результат опять равнялся нулю.

Сотрудники оперативного управления утверждали, что метод Стерлинг при изыскании и использовании фактического материала является абсурдным, а ее суждения основывались на слабой, а иногда ошибочной аргументации, как в свое время вердикты Маккарти о «коммунистических связях».

Кейси поручил изучить вопрос о международном терроризме бывшему президенту университета Джонса Гопкинса Линкольну Гордону, который теперь был одним из трех членов главной группы при ЦРУ по сбору и анализу неразведывательных данных из профессиональных и академических трудов с целью их использования в оценках ЦРУ.

27 мая, на оснований выводов специалистов ЦРУ и заключения Гордона, была составлена секретная оценка, направленная в Белый дом и ряд ведомств, в которой содержался вывод о том, что Советский Союз не имеет никакого отношения, в том числе и скрытого, к международному терроризму.

Кстати, в ходе своих изысканий Гордон обнаружил любопытную вещь, не лишенную иронического звучания. Дело в том, что Клэйр Стерлинг отчасти черпала свою информацию из серии статей о «Красных бригадах», появившейся в итальянской прессе. Эта серия явилась результатом тайной пропагандистской акции ЦРУ. Повторное проигрывание такой информации в США (сотрудники оперативного управления называли это «обратный удар») было кошмаром для ЦРУ, особенно если эта информация привлекала внимание или подвергалась сомнению.

Однако оценка ЦРУ с ее главным выводом так и осталась секретной, нигде не опубликованной. А американская общественность по-прежнему пребывала под впечатлением заявления Хейга о советской поддержке терроризма.

Гордон задал себе вопрос, что же подумают об этом в Советском Союзе? Как они после этого будут подходить к другим публичным заявлениям США? Чего стоит правдивость, если таковая еще существует?