16
Помощник государственного секретаря Тони Мотли хотел сыграть свою роль в никарагуанских операциях, средства на проведение которых подходили к концу. Сенатор от штата Аляска Тэд Стивенс — наставник Мотли — стоял во главе подкомитета сената по ассигнованиям. Вместо того чтобы обратиться в комитет по разведке, председателем которого был Г олдуотер (санкционирующий комитет), Мотли предложил, чтобы администрация по примеру Чарли Уилсона попыталась начать не с начала, а с конца. «Подумаешь, комитет по разведке, — утверждал Мотли, — когда администрация может иметь дело с располагающим реальной властью комитетом по ассигнованиям, который как раз и выделяет деньги». Поэтому Мотли передал Стивенсу просьбу об ассигновании еще 21 миллиона долларов для Никарагуа, объяснив, что шансы получить деньги таким путем составляют один к пяти. Стивенс согласился попытаться.
Но еще до того как был сделан первый шаг, обо всем узнал Голдуотер. «Чертова администрация является своим же злейшим врагом». Это был, по его мнению, необдуманный, неблагоразумный шаг, противоречащий принятым в сенате правилам и процедурам. Он, Голдуотер, был сторонником администрации, стоял на ее стороне, представлял ту же партию. Но… Занимавшийся в ЦРУ вопросами связи с конгрессом Клэр Джордж заявил, что это дело Тони Мотли и Белый дом тут ни при чем.
12 марта 1984 г. Голдуотер и Мойнихэн написали секретное письмо непосредственно президенту Рейгану, резко протестуя по поводу нарушения протокола сената. Копия письма была направлена Кейси. Госсекретарь Джордж Шульц принес Голдуотеру свои извинения. После этого Голдуотер вновь занял сторону администрации, и в четверг 5 апреля выступил в сенате, пытаясь добиться выделения для Кейси 21 миллиона долларов.
Было предвечернее время. Голдуотер, все еще страдавший от последствий различных операций по поводу болезни бедра, был напичкан медикаментами. Несмотря на свои 75 лет (он был на два года старше Рейгана), он по привычке рвался в бой. Защищая, как правило, линию администрации, Г олдуотер выговаривал своим коллегам за «вмешательство в усилия президента по защите национальной безопасности».
Во время выступления Г олдуотера сенатор Байден, один из постоянных критиков Кейси в комитете по разведке, за своим маленьким столиком читал секретный меморандум, подготовленный одним из штатных сотрудников комитета. Из меморандума следовало, что ЦРУ было прямо замешано в минировании никарагуанских портов. Судя по меморандуму, минирование было осуществлено «агентами ЦРУ из числа латиноамериканцев». Байден был удивлен. Он ничего не знал об этом. Возможно, он пропустил какой-то брифинг или обсуждение. Поэтому он встал и передал меморандум своему коллеге в комитете по разведке республиканцу Биллу Коэну.
Коэн читал внимательно. Из меморандума недвусмысленно вытекало, что ЦРУ планировало и осуществило постановку мин в портах Никарагуа. Это был уже не вопрос помощи или поддержки. Это были прямые военные действия ЦРУ. Минирование — это не приграничная тайная операция. Это — шаг дальше по сравнению с налетом на аэропорт в Манагуа. Минирование — это уже акт войны. Позор и грязь всей этой операции вылезли наружу.
Он подошел к Голдуотеру и передал ему меморандум.
— Барри, что это? — спросил Коэн резко. — Это правда? Почему мне не сказали?
Сбитый с толку, рассерженный Г олдуотер попросил разрешения потом продолжить свое выступление и начал читать коллегам секретный меморандум. Директор персонала комитета Голдуотера Роб Симмонс рванулся к Коэну, требуя: «Пусть он отойдет от микрофона, посадите его, пусть он прекратит чтение меморандума!»
Это были кошмарные минуты для Симмонса, когда Голдуотер или другой сенатор выходил на трибуну с важными секретными документами, давая Кейси и ЦРУ повод для сокращения потока информации в конгрессе и обвинений его в неблагонадежности.
Коэн пошел к Голдуотеру недостаточно быстро. Симмонс бросился бегом и почти вырвал меморандум из рук Г олдуотера.
Симмонс и Голдуотер смотрели друг на друга. Минирование? Почему им ничего не сказали? Уж они-то должны были об этом знать! Может, лично Голдуотеру говорил об этом Кейси? Нет, не говорил. Симмонс заявил, что это для него тоже непонятно. Ведь в последние годы они несколько раз спасали программу проведения тайных операций! Почему же их держали в неведении?
— Свяжитесь с Биллом Кейси, — сказал Г олдуотер, — и выясните, что происходит?
Из протоколов конгресса Симмонс вычеркнул часть меморандума, которую прочитал Голдуотер. Однако на следующий день репортер газеты «Уолл-стрит джорнэл» Дэвид Роджерс дал статью под таким несколько интригующим заголовком: «Американская роль в минировании никарагуанских портов якобы более значительна, чем предполагалось».
Весь следующий день Симмонс пытался дозвониться до Мак-магона.
— Я занят, — сказал Макмагон, когда Симмонс наконец соединился с ним.
— Вы знали об этом? — холодно спросил Симмонс. Макмагон уклонился от ответа, однако сказал, что Кейси на завтраке в ЦРУ информировал членов комитета о минировании.
Симмонс проверил. Г олдуотер никогда не был на завтраках у Кейси в ЦРУ.
Информация о минировании начала просачиваться в сенат. Оказалось, что в водах трех никарагуанских портов было заложено около 75 так называемых мин-хлопушек. Некоторые из них несли около 400 фунтов взрывчатого вещества С-4. Симмонс когда-то работал с С-4 и знал, что 300 фунтов достаточно для разрушительного взрыва. Несколько торговых моряков и рыбаков уже получили ранения, один человек погиб. До минирования Никарагуа получала большую часть необходимой ей нефти из Мексики и Европы. Затем СССР стал поставлять ей до 80 процентов нефти. Таким образом, пришел к заключению Симмонс, в результате минирования Никарагуа еще теснее попадала в объятия Советского Союза.
На основе своего опыта работы в оперативном управлении ЦРУ Симмонс считал, что минирование никарагуанских портов по своим последствиям будет напоминать операцию ЦРУ по вторжению из Майами на Кубу в 60-х гг. Тогда ЦРУ помогло Кастро взять под свой полный контроль ситуацию на острове.
— Знаешь, — заявил Г олдуотер Симмонсу, — я чувствую себя болваном. Я ввел в заблуждение своих коллег.
Задача комитета предотвращать такие неожиданные и опасные ситуации, и Голдуотер считал, что он не справился со своей обязанностью. По его мнению, минирование поставило в опасность международное судоходство. Подорвалось британское судно. Трудно представить, что бы случилось, если бы американское судно подорвалось на английской мине, тайно заложенной в одном из иностранных портов. Голдуотер качал головой.
— Скажи Кейси, что в этом деле он остался один. Я достаточно выручал его.
На выходные Голдуотер, как обычно, уехал на ферму своего друга Куинна, расположенную на восточном побережье в Мэриленде, где он занимался разными делами: закреплял и настраивал телевизионную антенну, подводил провода к стерео динамикам. Была прекрасная весенняя погода, однако Голдуотер чувствовал себя, как будто его предали. Случившееся просто оглушило его. Очевидно, администрация и Кейси не доверяют ему.
У Голдуотера, был маленький кассетный магнитофончик, на который он регулярно надиктовывал свои заметки, идеи, письма. Нажав кнопку записи, он начал диктовать письмо Кейси:
«Дорогой Билл… Я попытаюсь наиболее понятно рассказать тебе о чувствах, которые возникли у меня, когда я узнал, что президент санкционировал минирование некоторых портов Центральной Америки. А их можно выразить одной короткой и очень простой фразой: «Меня обкакали».
Г олдуотер приказал немедленно отправить письмо Кейси.
Кейси позвонил Куинну:
— Я не понимаю, почему это его так взволновало, — сказал Кейси. — Он сильно возбужден?
Куинн напомнил Кейси, что Голдуотер может остыть так же быстро, как и возбудиться. Кейси согласился и повесил трубку. Он, Кейси, также чувствовал себя «обкаканным». Он попал в тиски между Белым домом и государственным департаментом, выступавшими за расширение операций в Никарагуа, и конгрессом, стоявшим за их свертывание.
Белый дом поставил перед Кейси вопрос: нельзя ли каким-либо образом снять деньги с других операций ЦРУ или взять из фондов, предназначенных для преподнесения подарков, взяток, и направить их в Никарагуа? Макмагон, генеральный советник Споркин, руководители оперативного управления ЦРУ твердо выступали против любых действий, идущих вразрез с мнением конгресса.
Кейси считал, что минирование портов было такой операцией, о которой можно только мечтать: результаты достигаются без какого-либо кровопролития. А создавалось такое положение, что кровь может пролиться, только это будет его, Кейси, кровь. Поступающие сообщения говорили о том, что мины делают свое дело. В главном никарагуанском порту Коринто на минах подорвалось семь судов. Другие поворачивали обратно. Штабеля тюков с хлопком в Коринто достигли высоты двухэтажного дома, ожидая судов, отважившихся войти в порт. Накапливались неотправленные кофе и сахарный тростник, два главных товара никарагуанского экспорта. Внутри Никарагуа все чаще говорили об экономической катастрофе.
В газетах широко освещался как сам факт минирования, так и его последствия. Публиковались заявления сандинистских лидеров, обвиняющих Соединенные Штаты в минировании портов. Почему же это оказалось столь неожиданным для конгресса? Кейси и его помощники обратились к записям ранее переданной комитету по разведке совершенно секретной информации. И тут Кейси нашел столь необходимую для себя, графически зафиксированную реабилитацию.
8 марта, за месяц до описываемых событий, Кейси, выступая перед комитетом по разведке в полном составе, заявил: «Закладываются магнитные мины в тихоокеанском порту Коринто, в гавани Эль Блафф на Атлантическом побережье, на нефтяном терминале Пуэрто Сандино». Через пять дней, 13 марта, Кейси повторил это сообщение, опустив только слово «магнитные», поскольку некоторые мины приводились в действие от звука проходящих над ними судов.
Это было специально подготовленное заявление. У комитета не было к Кейси никаких вопросов. Если они ничего не поняли, то это их проблема. Кейси поехал к Макфарлейну в Белый дом, где сообщение о минировании было воспринято как гром среди ясного неба, особенно Дж. Бейкером. В принципе, когда принималось решение, никто не возражал против минирования. Вопрос состоял лишь в том, почему же эту операцию не удалось сохранить в тайне.
Макфарлейн считал Кейси одним из наиболее сильных, независимых руководителей, с которыми ему приходилось координировать свои действия. У Кейси был строго очерченный круг полномочий, свой мандат, данный ему президентом Рейганом. Но иногда, особенно в обстановке маневрирования и компромиссов с конгрессом, Кейси мог создавать проблемы. Проработавший в конгрессе несколько лет, Макфарлейн считал, что Кейси поступает недальновидно и вредит себе, вступая в конфликт с комитетами по разведке, как это случилось в данной ситуации.
Кейси рассказал Макфарлейну о своих выступлениях в конгрессе 8 и 13 марта, предъявив советнику по национальной безопасности копии своих сообщений. Что он должен был еще сделать? Тирада Голдуотера была вызвана, очевидно, его усталостью, лекарствами или тем и другим. Это, кажется, убедило Макфарлейна.
Во вторник 10 апреля Кейси сделал подробное заявление перед группой сенаторов, разъяснив, как и когда он информировал о минировании комитет по разведке. Он провел сотни часов, давая показания в конгрессе.
— Как обычно, — заявил Кейси, — в любое время мы отвечаем на все вопросы комитета или его членов. А в целом минирование не такая уж важная часть тайной операции в Никарагуа. И весь этот шум неуместен.
Некоторые сенаторы критиковали операцию по минированию за то, что она не носит избирательного характера. Одна мина взорвалась под британским судном. Мы же доставляем неприятности нашему ближайшему союзнику! Другая мина поразила советский пароход. Не собирается ли Кейси развязать третью мировую войну? Как бы реагировали Соединенные Штаты, если бы американский пароход наскочил на минное поле, поставленное КГБ?
Кейси посетил комитет по разведке. Реакция некоторых его членов, особенно республиканцев, свидетельствовала о том, что они не уловили смысла его предыдущих сообщений. Когда Кейси говорил о минировании, очевидно, никто не слушал его или ничего не понял.
Сенатор Дэвид Дюренбергер, республиканец от штата Миннесота, выразил недоверие Кейси. Он истолковал его слова в том смысле, что Соединенные Штаты ни за что ни про что совершили акт войны. Все еще кипятился сенатор Коэн. «Отсутствует логика, когда Кейси говорит, что мины предназначены для нанесения незначительного ущерба. Но ведь минирование — это акт воюющей державы. Почему такой риск, не приносящий ни военных, ни стратегических выгод? Минирование — это эскалация двусмысленной, непродуманной политики. Почему не прекращается секретная война?» — недоумевал Коэн. При каких обстоятельствах тайная операция перерастает в войну?
Уоллоп был одним из немногих сенаторов, вставших на сторону Кейси. Критикуя минирование как полумеру, он заявил, что оно тем не менее могло бы довести до кризиса обстановку в Никарагуа. Несколько либеральных демократов заявили, что единственный выход состоит в рассекречивании всей программы помощи «контрас». Они поддержали бы такое предложение. Это вызвало у Уоллопа улыбку. По его мнению, такое можно делать только на закрытом (секретном) заседании. Некоторые демократы открыто стали говорить, что следующим шагом администрации, очевидно, станет направление в Никарагуа американских боевых подразделений. В прессе появилось несколько сообщений о том, что подобные планы уже разрабатываются. Поэтому Кейси, Шульц, Уайнбергер и Макфарлейн подготовили совершенно необычное заявление, в котором, в частности, говорилось: «Мы заявляем со всей ответственностью, что не рассматривались и не разрабатывались планы использования американских войск для вторжения в Никарагуа или другую центральноамериканскую страну».
Но было уже слишком поздно. Сенат, охваченный антивоенными настроениями, вечером, когда за четырьмя подписями было опубликовано это заявление, «выпустил пар из кипевшего котла». Тоном, который подразумевал, что Кейси может стрелять и по своим друзьям, Голдуотер заявил, что на предыдущей неделе в первый раз за почти тридцатилетнее пребывание в сенате ему пришлось вычеркивать часть своего выступления из протоколов конгресса.
— Я вынужден признаться членам моего комитета, что не знал всех фактов этого дела, — заявил Голдуотер. — Поэтому я приношу извинения всем членам сената.
Ясно, что в этом деле администрацией были нарушены все моральные принципы. Были извлечены из глубин и выброшены на поверхность некоторые детали ее прошлых аморальных действий. Произошло резкое разделение между приемлемыми и неприемлемыми акциями. Минирование было неприемлемой. В дебатах ставился вопрос: «Можем ли мы как нация вести себя благопристойно?» Как будто минирование являлось национальным актом, проявлением характера нации.
Минирование никарагуанских портов было темным и подлым делом, подобным закладке бомбы в ресторан, постановке ловушек для невинных и ничего не подозревающих живых существ. Несогласие Голдуотера высветило масштабы этого дела. Он выступил как носитель несгибаемого здравого смысла. В частном порядке он назвал минирование «самой глупой идеей, о которой я когда-либо слышал».
Сенатор Эдвард Кеннеди внес резолюцию (необязательную для исполнения), осуждающую минирование и провозглашающую незаконность использования финансовых средств на «минирование, осуществление или поддержку минирования портов или территориальных вод Никарагуа».
Резолюция была принята 84 голосами против 12.
Кейси не верил, что такое может произойти в контролируемом республиканцами сенате. Сенат мог иметь свое мнение, но в данном случае речь шла о национальной политике, одобренной президентом и осуществляемой ЦРУ после уведомления о ней конгресса. Голосование не было простым неприятием такой политики. Это было нечто большее.
На обеде в честь президента Доминиканской Республики Рейган следующим образом высказался о голосовании в сенате:
— Если резолюция необязательна, я проживу с ней. Я думаю, что вокруг этого дела была поднята настоящая истерия. Мы не собираемся воевать.
Содержание письма Голдуотера в адрес Кейси просочилось из стен сената, было передано по радио и напечатано в прессе со всеми содержащимися в нем ругательными выражениями.
На следующий день, 11 апреля 1984 г., сенатор Лихи сидел за рюмкой спиртного с двумя своими помощниками в отведенном ему скромном офисе в здании сената. Это был маленький уютный кабинет, в котором когда-то работал Даниэль Вебстер. Лихи был доволен. По его мнению, минирование никарагуанских портов показало банкротство всего спектра тайных операций. Лихи заявил своим помощникам, что, по имеющимся у него данным, Кейси не пытался обмануть сенаторов или держать их, особенно Голдуотера, в неведении. Почему он так думает? Да потому, что Лихи, например, уже давно знал об этом. У него умер отец, и несколько недель он отсутствовал. По возвращении он попросил ЦРУ ввести его в курс последних событий, касающихся никарагуанской операции. Представитель ЦРУ ознакомил его со всеми деталями операции по минированию портов. Не может быть, чтобы, рассказав все ему, сотрудники ЦРУ что-то намеренно скрыли от Г олдуотера.
Почему же он ничего не сказал о минировании и ничего не сделал, чтобы воспрепятствовать этому?
Потому, по мнению Лихи, что минирование являлось логическим продолжением необъявленной, секретной войны. Если согласиться с необходимостью проведения тайных операций, то минирование приобретает смысл. Он не считает, что тайные операции могут заменить долгосрочную разумную внешнюю политику. Любая тайная операция связана с нестабильностью, заменами правящих режимов. Фактически, заявил Лихи, Кейси справедливо возмущен таким поведением сената. Ведь ранее конгресс соглашался со всеми операциями этой тайной войны. Почему же в данном случае он не сделал этого?
— Это акт войны, — заявил один из помощников Лихи. Лихи улыбнулся. А как, по его мнению, можно назвать действия по организации и обеспечению всем необходимым многотысячной армии «контрас»? Миром?
— Минирование стало рубежом, — заявил Лихи, — потому, что оно разделило разведывательное сообщество и нарушило двухпартийность. В прошлом редко были единогласные голосования, ведь мы являемся органом, где проходят проверку многие сомнительные идеи. А Кейси и администрации необходим комитет, который мог бы высказывать свое мнение об их идеях и планах и прямо говорить, если они неприемлемы. Комитет действует как последнее сито, и если в нем всегда наблюдается общий консенсус, то что-то нужно решительно менять.
— Я никогда не видел Кейси в такой глубокой обороне, — сказал Лихи. — Было похоже, что в комитете сидят дети, играющие в ковбоев и индейцев и в другие игры. Как будто это было дневное воскресное представление. Так работать нельзя. Мы дали возможность действовать людям, не располагая над ними контролем.
Конечным результатом, по мнению Лихи, могут быть военные действия в Центральной Америке.
Клэр Джордж видел, как рушится его двадцатисемилетняя карьера в ЦРУ. Он переходил от обороны к раскаянию. «Мы набили мозоли на заднем месте, пытаясь постоянно ставить сенат обо всем в известность, — кричал он в телефонную трубку. — Мы информировали их, информировали и еще раз информировали. Черт побери, я не знаю, что же еще мы должны были делать? А сенаторы сейчас думают: «Эти негодяи из ЦРУ!» Все это сплошная политика, и каждый законодатель определяет свою линию, исходя из последних веяний. Единственное, что мы можем сделать, так это поставить им телетайп, чтобы они читали ежедневные телеграммы».
По его мнению, некоторым сенаторам дело о минировании причинило огорчение. Другим нет. А третьи просто лгут и позируют. Если бы некоторым из них показали кинокадры, они и в этом случае не были бы удовлетворены.
Джордж, конечно, был в трудном положении, но, успокоившись, он понял, что тайная война, минирование — все это чрезвычайно важные проблемы. «Учитывая особенности данного момента, вопрос вызывает большие эмоции. А мы якобы пытались замолчать его. Это создает большой деморализующий эффект».
Он считал Г олдуотера порядочным человеком, преданным сторонником ЦРУ. Заявления Голдуотера о своем неудовлетворении имеют большой вес. Когда Голдуотер сказал, что «его обкакали», он увлек за собой весь сенат.
Джорджа спросили, как же Кейси перенес критику. (В тот день директор ЦРУ присутствовал на семейных похоронах.)
— Стойко, — заявил Джордж и добавил восхищенно: — У него завидная сила духа.
В течение девяти месяцев пребывания на посту начальника службы ЦРУ по связи с конгрессом в целях поддержания постоянного контакта Джордж один раз в месяц приглашал в ресторан на ленч директора персонала комитета Г олдуотера Роба Симмонса. Джордж обращался с конгрессом как с правительством иностранной державы, в которой он был аккредитован для решения шпионских дел. Симмонс как-то сказал Джорджу:
— Я не считаю тебя своим оперативным руководителем и надеюсь, что и ты в отношении меня будешь вести себя подобным же образом.
— Конечно, — ответил Джордж.
Симмонс заявил, что двух «длинных» заявлений недостаточно для того, чтобы покончить с делом о минировании никарагуанских портов. Комитету по разведке необходимо иметь полную информацию о всех важных деталях случившегося. У Джорджа ответа не было, и на этом их контакт прекратился.
На следующий день я прибыл в ЦРУ, чтобы получить инструктаж относительно своей поездки в Ливию. Ранее министр иностранных дел Ливии обещал устроить мне интервью с Каддафи. Я был очень удивлен, увидев в числе присутствовавших на брифинге высокопоставленного сотрудника оперативного управления невозмутимого, неулыбающегося, хорошо одетого господина. Суть его высказываний сводилась к следующему: все в большей степени Каддафи чувствует себя в опасности и пытается внедрить своих людей во все заграничные антикаддафовские группы. Каддафи — человек больших фантазий, лидер без должной опоры. Он все время в движении, ночует в разных местах, считая, что ЦРУ намеревается убить его.
Я не спросил, действительно ли ЦРУ пытается это сделать. Но, если судить по манере поведения, то сотрудник ЦРУ отвергал этот вопрос еще до того, как я задал его. «Каддафи пытается вырваться из психологических тисков», — заявил он. Подобно Кастро, он непримирим, обращается со своими врагами на арабский манер. Соединенным Штатам дает понять, что хотел бы вступить в переговоры.
Мнение ЦРУ в отношении Каддафи было двояким: он считался вероломным и в то же время слабым. Например, заявил сотрудник ЦРУ, телохранителями у Каддафи являются женщины, поскольку убийца-араб вряд ли будет стрелять в женщину. Умно придумано. Вызывает проблемы интерпретация Каддафи ислама, его «иррегулярный фундаментализма накладывает отпечаток на отношения Ливии с Ираном и шиитским миром. Хомейни отклонил предложение встретиться с Каддафи, этим «экстраординарным снобом».
Сотрудник ЦРУ заявил, что отношения Каддафи с Советским Союзом носят чисто практический характер. Между ними нет какого-либо официального или секретного соглашения. Каддафи много у них покупает, больше, чем на миллиард долларов в год, покупает в избытке военную технику, чтобы не обращаться за запасными частями.
А что вы скажете о сообщениях о том, что Каддафи снабжает оружием Никарагуа?
Это «третий всемирный клуб поставщиков оружия», — ответил офицер. Поставки вооружений в Никарагуа незначительны, только стрелковое оружие. Он заявил, экономика Ливии носит примитивный характер и ей трудно нанести ущерб. Поэтому экономические санкции почти бесполезны.
— Какие вопросы мне задать Каддафи? — спросил я.
С бесстрастным, ничего не выражающим лицом сотрудник ЦРУ предложил, чтобы я задал Каддафи такой вопрос: «Мне кажется, что вы напичканы таблетками от бессонницы, выглядите как наркоман. Трудно засыпаете по ночам?»
В этих словах звучало социальное и интеллектуальное презрение к Каддафи, тенденция сделать из него объект насмешек. Сотрудник ЦРУ указал, что с двадцатилетнего возраста у Каддафи наблюдается заболевание системы дыхания и вообще у него не очень крепкое здоровье. Каддафи, по его словам, переутомлен, перевозбужден, способен сделать многое или ничего и в его последних речах были упоминания о болезни.
Я получил ценную информацию. Выступление чиновника довольно взвешенное и осторожное. У меня создалось впечатление, что этот мастер тайных операций внушал мне определенные нужные ему мысли. Возможно он немного переборщил, изображая Каддафи почти ненормальным человеком. Когда я прокручивал в уме весь разговор и просматривал свои записи, я пришел к выводу, что меня вряд ли «специально напичкивали» информацией. Но я не мог отделаться от впечатления, что предложенный для Каддафи вопрос преследовал другие цели.
Когда поздно вечером я уходил из здания ЦРУ, один из старших помощников Кейси, занимавшийся никарагуанской операцией, отозвал меня в сторону и предложил поговорить. Мы прошли в кабинет на седьмом этаже, дверь которого была закрыта. «Это будет бэкграунд», — заявил он, плюхаясь в кресло. Я знал значение этого слова — я могу использовать эту информацию, если не буду называть имя и место его работы.
Он прямо сказал, что никарагуанская операция подходит к концу. Оперативное управление только что получило информацию о том, что деньги заканчиваются на следующей неделе, возможно, даже в это воскресенье. Через три дня. Из полученных две недели тому назад отчетов следовало, что из 24 миллионов уже израсходовано 22. Осталось 2 миллиона. Естественно, приведенный в ярость конгресс вряд ли выделит запрошенный 21 миллион. Он громко рассмеялся, вспоминая голосование в сенате по поводу минирования никарагуанских портов — 84 к 12. Отметил, что палата представителей, очевидно, сделает то же самое (через несколько часов палата проголосовала так: 281 голос — «за», «против»— 111). Поэтому, заявил сотрудник ЦРУ, предпринимаются меры, чтобы начать болезненный процесс «выхода из боя», свертывать операцию ЦРУ.
— Кейси, — продолжал сотрудник ЦРУ, — изучает возможность обращения к дружественной стране с просьбой помочь «контрас» деньгами, пока мы не разрешим проблему их финансирования.
— Вы сказали, что США почти начали процесс вывода своих сил?
— О, да, — ответил сотрудник, — однако Кейси считает, что мы в конце концов получим деньги, когда уляжется шум по поводу минирования. Но, — энергично сказал он, — здесь в разведке только директор думает подобным образом.
— К какой же стране он собирается обратиться?
— К Саудовской Аравии, но окончательное решение еще не принято.
Я отметил это в своих заметках. Сотрудник ЦРУ не сомневался, что я предам данную информацию гласности. Я терялся в догадках, был ли это пробный шар, или же мне рассказали об этом в надежде, что моя публикация исключит возможность обращения к саудовцам за помощью.
Сотрудник ЦРУ поведал мне о том, что именно Кейси стоит за секретной войной и минированием никарагуанских портов.
— Все это сварганил директор, — заявил он категорически. Я нацарапал в своих заметках слово «дистанцироваться». Устами этого сотрудника была сделана попытка отделить ЦРУ от Кейси, его секретной войны и тому подобного.
— Была значительная оппозиция этой идее, — заявил он. — Джон Макмагон с самого начала считал ее глупой и непродуманной.
Слухи об этом ходили и раньше, но я был удивлен, что мне сказали об этом прямо. У меня возникло несколько вопросов. Сотрудник ЦРУ так посмотрел на меня, как будто я спрашивал, на чьей стороне был Авраам Линкольн в Гражданскую войну.
— Джон знал, что к этому все придет, что операция не получит поддержки общественности и конгресса и нам придется отступить.
Он начал говорить о государственном департаменте, который недавно выступил с заявлением, в котором назвал минирование «самообороной».
— К сожалению, это заявление «сплошной блеф», — сказал он презрительно. — Суть дела в том, что события вновь показали, что правая рука администрации не знает, что делает левая. Ничего подобного не случилось, если бы идея была проработана с юристами ЦРУ.
— Операция, — продолжал он угрюмо, — оказалась сплошным банкротством. — Хотя целью было нанесение удара по экономике Никарагуа, она не остановила поток оружия в Сальвадор. После Гренады он уменьшился, но сейчас снова вырос и является максимальным.
— Но, — заявил я, — мы все считаем, что главной целью было свержение сандинистов.
Он засмеялся, и все громче и громче.
— Это смешно, такого шанса у нас вообще не было. Простая арифметика подтверждает это, — заявил он. — Преобладание четыре к одному. У сандинистов армия и полиция насчитывают 75 тысяч. А Совет национальной безопасности США установил для «контрас» потолок в 18 тысяч человек, которым ЦРУ может оказывать помощь. Максимальное число «контрас», которые участвовали в операциях, составляло 15 тысяч. Но успехов почти не было. А теперь конец операции.
Я сделал несколько телефонных звонков, чтобы выяснить, правильно ли тут изложена общая ситуация. Ведь в ней нашла отражение точка зрения профессионалов ЦРУ. Я беседовал с представителем ЦРУ Джорджем Лаудером относительно позиции Макмагона по никарагуанской операции. Лаудер заявил, что об отрицательном отношении Макмагона к действиям ЦРУ в Никарагуа хорошо известно как в разведке, так и в конгрессе. Однако Лаудер добавил, что, какие бы личные мнения ни высказывал Макмагон, официально он не выступал против текущих операций ЦРУ.
На следующее утро эта история нашла освещение на первых полосах газеты под большим, на три колонки, заголовком: «У ЦРУ кончаются деньги на проведение тайной операции».
Когда утром я пришел в свой офис, позвонил Лаудер. Я был уверен, что Кейси не понравится, что он изображен в качестве главного «архитектора» операции. В моей статье говорилось, что «информированный источник» (имелся в виду заместитель Кейси) заявил: «Все это заварил Кейси». Ледяным голосом Лаудер заявил, что по указанию Макмагона он подготовил краткое заявление, которое будет направлено во все ведущие органы массовой информации.
— Макмагона? — переспросил я.
Лаудер начал читать: «Я хотел бы опровергнуть ссылки на мою точку зрения по поводу нашей деятельности в Никарагуа, которые появились 13 апреля в передовой статье газеты «Вашингтон пост». Хотя директор ЦРУ Кейси поощряет обсуждение всех наших идей в области разведывательной деятельности, у нас единое мнение относительно нашей работы, в том числе и по никарагуанским сандинистам. Эту точку зрения разделяют и другие руководители ЦРУ».
— И что же, вы полагаете, я должен делать с этим заявлением? — спросил я.
— Не знаю, — ответил Лаудер, — ваше дело, — и повесил трубку. Заявление Макмагона было напечатано в газете на следующий день под одной из статей о минировании, а таких публикаций появлялось каждый день не менее трех-четырех.
В самом ЦРУ имелись искушенные в подобных делах силы, которые действовали против Кейси. Беседовавшие накануне со мной руководящие работники ЦРУ владели искусством ведения пропаганды: закладывай семена сомнений, увлажняй их, позволяй им взойти, а при необходимости подрежь. Мне были даны основные положения «некролога» по никарагуанской операции. Макмагон, обладающий здравым смыслом, всегда был настроен против минирования, видел возможный провал этой операции. В то же время он хотел зафиксировать в заявлении лояльность своему шефу. Макмагон не хотел попадать впросак при любом развитии событий. Если операция провалится, а именно к этому идет дело, он и его союзники могли бы сослаться на свою первоначальную оценку этого дела, на его зафиксированное сомнение. Если же она принесет успех, можно упомянуть об одном из его редких публичных заявлений, в котором он встал на сторону Кейси.
В государственном департаменте Мотли со смехом читал заявление Макмагона. Почти год занимаясь в рабочем порядке по указанию администрации тайной операцией в Никарагуа, Мотли пришел к глубоко циничной точке зрения о внутреннем маневрировании в ЦРУ. Макмагон был наиболее способным, беспримерным в этом отношении бюрократом. Тем, кто хорошо знал Макмагона, было известно, что он борется против большего, чем Никарагуа. Он сражается против права ЦРУ осуществлять полувоенные операции, которые пытается восстановить Кейси. Макмагон пришел к мнению, что дни, когда у ЦРУ были собственные диверсионные отряды, ушли в прошлое. К немногим исключениям в этом плане относился Афганистан. Макмагон не уставал повторять: ЦРУ должно красть секреты и анализировать информацию. Все!
По мнению Мотли, Макмагон ведет себя нелояльно. Но ведь именно Макмагон всегда поддерживал Кейси, нередко через несколько часов после его выступлений, осторожно и своеобразно обостряя высказывания директора, всегда с хорошо продуманной уклончивостью. Трудно найти хотя бы одно предложение или фразу из заявлений Магмагона, в которых он противоречил бы своему боссу. Он знал, как подать противоположную точку зрения, как будто речь шла о каких-то абстрактных вещах: «Критики говорят…» Но нередко воздействие заявлений Макмагона и его точка зрения проявлялись по-другому. «Джон, я сбит с толку, — однажды сказал Мотли Макмагону. — Директор говорил совершенно о другом». Временами Мотли был убежден, что Макмагон зашел слишком далеко и будет уволен. Но этого не происходило. Наконец Мотли пришел к выводу, что Макмагон лучше, чем кто-либо другой, «вычислил» Кейси, понял, что Кейси необходимо, чтобы кто-нибудь давил на него. Но это объясняло далеко не все, и Мотли недоумевал, нет ли у Макмагона на Кейси чего-либо серьезного. Однажды в шутку Мотли сказал: «Очевидно, Магмагон поймал Кейси за каким-то неприличным занятием».
Когда Макмагон услышал об этом, он взорвался неконтролируемым смехом, и его обвисшее лицо стало свекольно-красным. Казалось, что он сейчас взмоет над оранжевыми креслами своего кабинета на седьмом этаже, разобьет большое фигурное стекло окна и вылетит через балкон на виргинские просторы. Сама сверхмерность его реакции была прекрасным отвлекающим маневром, поскольку он мог не комментировать сказанное. Он прекратил смех, не сказав ничего.
В его альма-матер, колледже Холи Кросс, Макмагона называли «Улыбающийся Джек» и «Наседка», и, судя по записям в его дневнике, он был незаменимым человеком в любых веселых ситуациях. Его громкий смех слышен был после каждого анекдота. Ржание его можно было различить даже в темном переполненном кинотеатре. На старшем курсе он написал работу «Эмоциональный конфликт четырех трагических героинь Шекспира». Человек тайн, конфликтов и саркастического ума, он хорошо научился подыгрывать Кейси.
Кейси не считал, что Макмагон нелоялен ему. «Я не верю этому», — твердо заявил он, когда ему задали вопрос о возможной нелояльности Макмагона или расхождении во взглядах.
Мотли наконец понял, в чем дело: ЦРУ переживает кризис, связанный с поиском своего места, закреплением своей роли в международных делах. Занимаются ли его люди грязными делами? Да, но они служат президенту и директору ЦРУ. Борются ли они с русскими всеми силами, в любой точке земного шара? Конечно. Следят ли они за всем миром? Пытаются. Являются ли они интеллектуалами, прекрасными аналитиками, мастерами слова, подготавливающими прекрасные «документы», которые поражают тех немногих, имеющих допуск на ознакомление с ними? Выполняют ли они распоряжения Кейси? Или распоряжения учреждения, представителем которого является Макмагон?
Мотли пришел к выводу, что на эти вопросы нет исчерпывающих ответов. Кроме того, исходя из реальных условий, содержание ответов не было бы неизменным. Поэтому ЦРУ работает в обстановке, полной противоречий.
Если положение в ЦРУ не стабилизируется, может наступить нервный срыв. Как это случилось в 70-х гг. И как может произойти снова. Половина сотрудников ЦРУ, запыхавшись, следует за Кейси, выполняя его каждое желание. В их число входит Дью Клэридж. Другая половина, кажется, застопорила свое движение — и это касается прежде всего Джона Макмагона, — обдумывая вопрос: «Что же будет после шторма, вызванного Кейси?»
В пятницу 13 апреля Голдуотер отправился в поездку по странам Ближнего Востока. В его отсутствие Мойннхэн стал выполнять функции председателя сенатского комитета по разведке и должен был заниматься вопросом минирования никарагуанских портов. О минировании Мойнихэн с ужасом узнал из газеты «Уолл-стрит джорнэл», поскольку в тот вечер не присутствовал на заседании сената. Он позвонил Клэру Джорджу.
— Клэр, что вы натворили? — спросил он. — Что вы делаете с нами?
— Корабль, который поставил мины, — ответил Джордж, — сейчас, когда мы ведем этот разговор, проходит через Панамский канал. Больше мин ставиться не будет, — пообещал он.
Но этого было недостаточно. Мойнихэн с удовольствием воспринял то, что Г олдуотер направил свое ругательное письмо Кейси и тем самым выразил твердую позицию конгресса, выступившего с осуждением минирования. Кейси и Макмагон должны были позднее в этот день прийти к Мойнихэну, чтобы обсудить с ним все дело. Возможно, этот разговор внесет ясность в обстановку.
Когда Кейси и Макмагон вошли в кабинет Мойнихэна, он встретил их с улыбкой, приобняв Кейси.
Мойнихэн, кажется, готов был все простить, поскольку у Кейси был полуизвиняющийся тон. Но Мойнихэн читал передовую статью в газете «Вашингтон тайме», в которой излагалось заявление, сделанное советником по национальной безопасности Макфарлейном в военно-морской академии: «Все важные подробности… были сообщены… комитетам по разведке в соответствии с законом». Мойнихэн принимал участие в разработке закона по надзору за деятельностью разведки от 1980 г., в соответствии с которым комитеты должны «полностью и своевременно быть информированы о деятельности разведки».
Как раз этого и не было. Представленная комитету информация состояла из двадцати семи слов, ее изложение заняло всего около десяти секунд из часа и восемнадцати минут, в течение которых выступал в сенате представитель ЦРУ. Мойнихэн считал, что занятая ЦРУ позиция выражает полное несогласие с письмом Голдуотера. В тот день в интервью ведущему телекомментатору компании Эй-би-си Дэвиду Бринкли (эта передача должна была пойти в воскресенье 15 апреля) Мойнихэн сказал: «Сенатор Голдуотер более чем определенно высказал свою точку зрения по этому вопросу, однако и спустя пять дней ЦРУ все еще оспаривает ее. Поэтому свое решение я сейчас могу высказать единственным доступным мне путем, я заявляю о своем уходе в отставку с поста заместителя председателя комитета по разведке сената США».
Сенатор Дюренбергер ринулся к Кейси, заявляя, что «на шкале с делениями от нуля до десяти у Кейси фактор доверия поднимается только до отметки «два». Журнал «Тайм» пошел даже дальше. От имени комитета в нем было сказано: «Нет смысла нам встречаться с Биллом Кейси. Никто из нас не верит ему. Его бесцеремонная, надменная манера обращения с нами отвернула от него весь комитет».
Президента Рейгана скандал не коснулся. В выходной день он появился на официальном ежегодном обеде, который давался в вашингтонском отеле «Хилтон» в честь аккредитованных в Белом доме корреспондентов.
— Идут разговоры о каком-то нарушении связи Белого дома с конгрессом. Почему никто не рассказал мне об этом? — Смех. — Хорошо, я знаю, как поступить. Я введу правило, чтобы, начиная с сегодняшнего дня, каждый из присутствующих здесь сообщал мне обо всем случившемся, будил меня независимо от времени, прерывал даже заседания кабинета. — Смех.
В официальных документах президента зафиксировано, что еще двадцать шесть раз присутствовавшие откликались на слова Рейгана смехом.
Но президент не говорил о минировании никарагуанских портов.
Кейси дал пространное интервью журналу «Ю. С. Ньюс энд Уорлд Рипорт», в котором сказал: «Я думаю, что в конечном счете людей меньше беспокоят сообщения о минировании, чем опасность создания волны эмигрантов в США, если вся Центральная Америка или ее часть подпадет под советско-кубинское господство».
В конце недели в качестве своеобразной отвлекающей операции ЦРУ обнародовало данные о советско-кубинской угрозе: на Кубе находится до 10 тысяч советских граждан и только 100 в Никарагуа. Но в дополнение к этому около 10 тысяч кубинцев.
Представители ЦРУ и РУМО заседали несколько раз по шесть часов, чтобы выработать надежные цифровые оценки, однако так и не пришли к единому мнению. Но цифры не помогли скрыть проблему, равно как и заявление ЦРУ, в котором говорилось: «Вопрос о минировании никарагуанских портов 11 раз обсуждался с членами и сотрудниками комитетов по разведке и с другими сотрудниками конгресса».
Симмонс официально «выпорол» Клэра Джорджа, заявив, что представитель ЦРУ по связи с конгрессом «имеет тот же настрой, что и Кейси. Это совпадение взглядов — прелюдия к несчастью».
Макмагон понял, что вопрос выходит из-под контроля, ставит в затруднительное положение Кейси и ЦРУ. Г олдуотер на Ближнем Востоке, а Мойнихэн в Вашингтоне настроены очень агрессивно. Макмагон позвонил Симмонсу. Будучи администратором, Макмагон в принципе знал, что это большой пользы не принесет. Возможно, Симмонс взбешен, поскольку чувствует, что его оставили в дураках. Конечно, ЦРУ должно было его информировать, но и он сам должен был попытаться что-то узнать. По своей работе в ЦРУ Симмонс должен был знать, что хорошая информация, даже та, на получение которой он имел право, не подается на серебряном подносе. Симмонсу нужно было самому проявить немножко инициативы.
— Здравствуй, Роб, — сказал Макмагон.
— Привет, Джон, — ответил Симмонс.
— Не кажется ли тебе, — сказал Макмагон, — что нам нужно убавить звук. Дело приносит вред всем. Почему бы тебе не поработать в своей области, а мне — в своей. Все мы должны чем-то пожертвовать. — Смысл высказывания Макмагона состоял в том, что у них сумасшедшие боссы и что именно они должны держать корабль на плаву — оставаться до конца хорошими капитанами.
Симмонс ответил, что Голдуотер подвергается нападкам, в прессу продвигаются фальшивые и дезинформационные заявления, и в данных обстоятельствах его задача — внести полную ясность. Кейси и Клэр Джордж не информировали их. Пятилетняя работа Голдуо-тера в комитете по разведке поставлена под угрозу. Он пытался создать новый образ ЦРУ, защитить его, получать для разведки деньги, навести мосты. Пять лет благородных усилий сведены на нет этим идиотским нарушением контакта. «Барри и я чувствуем себя, как будто находимся в мусорной яме, и весь наш подход, основанный на вере и доверии, подвергается тяжелому испытанию», — сказал Симмонс.
Макмагон ответил, что ему все это очень понятно. «Куски необходимо собрать вместе», — он говорил ободряюще.
— Ты снял тяжесть с моей души, — наконец сдался Симмонс. — Хорошо, давай снизим риторику.
В Белом доме и в Совете национальной безопасности появилось беспокойство по поводу того, что Кейси отравил благоприятную обстановку в конгрессе, затруднил маневрирование администрации в вопросах разведывательной и внешнеполитической деятельности. Не отказываясь от агрессивной политики в Центральной Америке, Белый дом стремился ограничить дебаты, предотвратить обсуждение действий Кейси, тайных операций ЦРУ.
Кейси рассматривал тайные операции в Никарагуа как войну нервов. Важно, чтобы ЦРУ не давало возможности сандннистам подняться: давление, нападки, диверсии, бей их со всех сторон, на всех фронтах.
Кейси боялся, что случившееся с конгрессом недоразумение вызовет колебания в Белом доме. В Капитолии заседают представители избирателей страны, и это Кейси никогда не упускал из виду. Белый дом давал Кейси разные, иногда прямо противоположные сигналы. Нередко было трудно определить, что же хочет президент: «нет» — посылке американских войск и в то же время «да» — тайным операциям. Как при перетягивании каната, положение постоянно менялось. С одной стороны, Джим Бейкер выступал за проявление осторожности в год выборов. С другой, из Совета национальной безопасности, от Макфарлейна появлялись все новые идеи. Они были нацелены на блокирование Никарагуа. Полное блокирование потребует почти половины американского флота для перекрытия всех морских путей в Никарагуа. Такие предложения Кейси серьезно не воспринимал. Но он не мог и полностью игнорировать их. Трудно предугадать, как будет действовать президент. Как это произошло, например, в случае с Гренадой.
Пассивное отношение Рейгана к принятию решений породило много проблем. Для Кейси позиция Рональда Рейгана не была загадкой, но он не знал, какие решения будет принимать президент. «Да», — скажет он. Затем «хорошо» и далее «нет». «Да», «хорошо», «нет» вошло в поговорку. Было много и других вариантов, начиная с «нет», переход к «да», а затем к полной нерешительности. Джим Бейкер наглухо закрыл от мира процесс принятия решений Рейганом. Кейси, конечно, имел вес. Он мог получить у Рейгана частный прием в его резиденции в Белом доме. И Кейси примерно дважды в год пользовался этим. Президент всегда настроен дружественно: сплошное внимание и поддакивание. Однако в конце встречи или несколько позднее Бейкер или Макфарлейн задают один и тот же вопрос: «А что думает Джордж (Шульц) или Кэп (Уайнбергер)?» Именно так, а затем неизбежно начинаются качели: «да», «хорошо», «нет».
Рейган ни официально, ни неофициально не ведет заседаний Совета национальной безопасности, ни заседаний еще более важной Группы планирования по вопросам национальной безопасности. Обычно это делает Макфарлейн. Рейгану дают изложенную на одной страничке повестку дня, краткое содержание выступлений каждого присутствующего, регламент.
Большая часть времени тратится на обсуждение сообщений о складывающейся обстановке. Нередко принятые решения рассылаются за подписью Макфарлейна (вместо президента).
Бейкер и его помощник Дорман ведут ежедневный учет телефонных разговоров и бесед по защищенным линиям. Секретная служба учитывает передвижения президента, ведут свои журналы даже распорядители Белого дома. Имеется журнал на субботу и воскресенье, делаются записи об официальных звонках, завтраках и обедах супруги Рейгана Нэнси. Некоторая деятельность Нэнси нередко попадает в орбиту прессы. Краткая беседа с президентом после обычного приветствия или мимолетное «хеллоу» могут расцениваться собеседником как знак особого расположения. Поэтому Дорман или Бейкер повсюду следуют за президентом, чтобы ничего не ускользнуло от их внимания. Президента, очевидно, устраивает эта система, и никто ее не нарушает.
Разоблачение минирования никарагуанских портов потребовало от Белого дома принятия каких-то решений. У Кейси имелись сообщения, свидетельствующие о том, что в Сальвадор переправлялись тонны военных материалов и некоторые из них шли из Никарагуа. Располагая такими разведывательными сообщениями, Кейси доказывал в Белом доме, что левые могут организовать в Сальвадоре крупномасштабное осеннее наступление. Он сравнивал вероятность таких событий со знаменитым наступлением «Тэт» во Вьетнаме в 1968 г. Кейси использовал сильные выражения, однако в год проведения выборов необходимо было проявлять осторожность.
Мотли полагался на разведывательные данные, но они были разрозненными, неубедительными.
— Чтобы улеглись споры, нужно всего лишь тридцатисекунд-ное сообщение об этом деле в программе новостей, — заявил он Кейси. Однако такого выступления не последовало.
После ряда проведенных в Белом доме совещаний и обсуждений до Кейси было доведено совершенно четкое решение президента: до ноябрьских выборов ЦРУ проводит «лишь сдерживающие действия» в рамках программы тайных операций. Если, как ожидается, Рейган будет переизбран, администрация снимет все запреты, найдет способы получить деньги для «контрас», добьется превосходства сил и доведет дело до победы.
Для Кейси «сдерживающие действия» означали также необходимость наведения мостов с конгрессом. Сюда входили унизительные личные хождения по офисам сенаторов.
Свой первый визит Кейси нанес сенатору Ричарду Лугару, республиканцу от штата Индиана, члену сенатского комитета по разведке и председателю республиканского комитета по проведению избирательной кампании в сенат. По мнению Лугара, ЦРУ попало в неприглядную ситуацию. Кейси заявил, что он всегда старался информировать всех членов комитета, однако признал, что его краткое сообщение о минировании никарагуанских портов, очевидно, было недостаточным.
Кейси хотел добиться, чтобы Мойнихэн отменил свое решение об отставке. Этот сенатор в основном придерживался жесткого внешнеполитического курса и был полезен для ЦРУ. Избрание более либерального, настроенного против ЦРУ демократа, такого, как, например. Лихи, на пост заместителя председателя сенатского комитета по разведке, было бы совершенно неприемлемым для разведывательного сообщества.
Кейси посетил Мойнихэна в его офисе в здании сената. Сидя в кожаном кресле у камина в кабинете Мойнихэна, Кейси смиренно каялся.
Он недвусмысленно заявил, что его задача — информировать комитет в той степени, которую сенаторы сочтут нужной. Если они неудовлетворены, то какими бы искренними и добросовестными ни были его усилия, он не выполнил своей задачи. Косвенно Кейси выразил мысль о том, что своими действиями он нарушил юридические требования о своевременном уведомлении конгресса. «Я глубоко сожалею об этом», — заявил Кейси. И от себя лично он попросил Мойнихэна остаться на посту заместителя председателя комитета по разведке.
Мойнихэн был тронут. Кейси казался ему искренним. Какой сложный человек, как много в нем различных характеров. Такие извинения невозможно отвергнуть. Мойнихэн согласился снять свою отставку.
Последним актом раскаяния Кейси было его собственноручно написанное покаянное письмо Голдуотеру.
В четверг 24 апреля Кейси, не дрогнув, встретился с комитетом в полном составе. Атмосфера была напряженной, поскольку ряд членов комитета считал, что до сих пор Кейси говорил лишь о том, что случившееся больше не повторится.
Однако Кейси быстро сместил акценты и признал, что информирование комитета было недостаточно полным.
Он хотел бы информировать комитет подробнее. У ЦРУ не было намерений что-то прятать, как об этом говорили некоторые сенаторы и конгрессмены.
Задали вопрос относительно самого минирования:
— Было ли оно незаконным?
— Нет, не было, — ответил Кейси.
Это прорвало сдерживающееся до сих пор негодование. Почти все сенаторы обрушились на Кейси, задавая ему вопросы о законности, здравом смысле, практичности, добропорядочности и компетентности. Подорвались ли на минах суда наших друзей англичан и французов? Почему администрация заранее заявила, что не будет выполнять решение Международного суда по поводу законности минирования, насмехаясь над законом перед лицом всего мира? Не является ли минирование государственным терроризмом? Усилятся ли после минирования обвинения Соединенных Штатов со стороны международного сообщества?
Кейси сказал: «Я искренне извиняюсь».
Джейк Гарн, республиканец от штата Юта, был вне себя от гнева. Он считал, что смысл высказывания Кейси ясен, оно равносильно обещанию в будущем информировать комитет должным образом. ЦРУ всегда отвечало на все его вопросы, даже если ему приходилось за ответами идти в Лэнгли.
— Вы все негодяи, — орал он. — Все вы негодяи, весь конгресс, все пятьсот тридцать пять его членов!
Члены комитета встали, включая Мойнихэна, который хотел предотвратить дальнейшую свару. «Улыбайся, — заявил он, — когда называешь меня негодяем!»
Позднее Гарн извинился перед Голдуотером за нарушение хода заседания комитета.
После заседания, в подготовленном для печати заявлении было указано: «Кейси согласился, что комитет «не был в должное время достаточно полно информирован о минировании никарагуанских портов и о нападении на них торпедных катеров». Комитет и Кейси согласились выработать новые процедуры, которые бы исключали повторение подобных случаев в будущем.
На заседании консультативного комитета по внешней разведке Кейси предложил образовать подкомитет по расследованию дела о минировании. Главный вопрос, который должен был быть изучен: «Как это просочилось в прессу».
— Вы мастер диверсий, — заявил член комитета Эдвард Беннет Уильямс. — Вас поймали с дымящимся пистолетом в руках, а вы кричите «держи вора!».
Кейси рассмеялся. Расследование по поводу утечки не проводилось.
Позднее, когда Макфарлейн был вызван в сенат, Мойнихэн довел до него свою точку зрения, что комитет не был полностью и в должное время информирован о минировании.
— В таком случае то, что мне говорили, было неискренним или кто-то намеренно лгал, — ответил Макфарлейн.
На закрытом заседании комитета Макфарлейн подвел итоги инциденту с минированием:
— Вы должны смотреть в будущее и, основываясь на опыте прошлого, сделать все, чтобы не повторять тех же ошибок, если придется столкнуться с подобной ситуацией.
