Глава двадцать пятая
Алек стоял коленями на земле, не ощущая ни грязи на своих руках, ни холодного ветра на лице, ни даже собственного тела. Он онемел, преклонив колени у могилы своего брата. Он рыдал, не переставая, рядом с курганами земли, его руки огрубели после ночи непрерывного копания, когда он лично хоронил брата.
Сейчас Алек ничего не чувствовал, кроме пустоты, склонив колени возле своей семьи, члены которой были живы еще несколько дней назад. Теперь же они все были мертвы. Это казалось нереальным. Перед ним находился брат, ради которого он принес в жертву свою жизнь, ради которого он вызвался добровольцем в Пламя. Но Алек не чувствовал себя героем. Наоборот, его переполняло чувство вины. Он не мог не думать о том, что все это случилось по его вине.
Пандезия ворвалась в его деревню лишь по одной причине – они жаждали мести. Алек опозорил их, когда сбежал из Пламени, и они пришли сюда для того, чтобы передать послание всем тем, кто осмелился бросить им вызов. Алек осознал, что если бы он никогда не сбегал, то его семья сегодня была бы жива. По иронии судьбы, он пожертвовал своей жизнью ради брата, но все закончилось тем, что Эштона убили вместо него. Алек больше всего на свете хотел быть с ними под землей, мертвым и похороненным вместе с семьей, которую он любил.
Алек почувствовал сильную руку на своем плече и, подняв голову, увидев, что над ним стоит Марко. На его лице были написаны грусть и сострадание. Кроме того, это также было лицо силы, лицо, молча побуждающее его двигаться дальше.
«Друг мой», – наконец, произнес Марко нерешительным и глубоким голосом. – «Я понимаю твое горе… Нет, на самом деле, я его не понимаю. Я никогда никого не терял так, как ты. Но я знаю, каково это – ничего не иметь. Чувствовать, что у тебя ничего нет, когда у тебя отбирают тех, кого ты любишь».
Марко вздохнул.
«Но я также знаю, что жизнь продолжается, хочешь ты того или нет. Это течение реки, которую ты не можешь остановить. Ты не можешь вечно стоять здесь на коленях. Ты не можешь упасть и умереть. Ты должен идти дальше. Жизнь требует, чтобы ты двигался дальше».
Алек вытер слезы, испытывая стыд за то, что плакал на глазах у своего друга, когда медленно осознал его присутствие.
«Я не знаю, смогу ли», – сказал он.
«Чтобы хотеть жить, у тебя должна быть причина, цель», – ответил Марко. – «Воля. Разве ты не можешь найти причину? Цель? Нет ни одной причины, чтобы жить?»
Алек пытался думать, но его мысли были размыты, голова кружилась. Он постарался сконцентрироваться, но ему было сложно думать о чем-то одном.
Алек посмотрел на землю, на которую рассвет отбрасывал красные тени, и у него перед глазами промелькнула вся жизнь. Его переполняли воспоминания об их детстве с Эштоном, когда они играли вместе; о том, как он бил по стали в кузнице отца; о готовке матери; о счастливых временах в его деревне, когда казалось, что они будут жить здесь вечно. Жизнь была идеальна и казалось, что такой она будет всегда. Пока не вторглась Пандезия.
От это последней мысли что-то постепенно начало выкристаллизовываться в его голове. Алек начал вспоминать последние слова Эштона, вспомнил взгляд в его глазах, прикосновение руки брата, сжавшей его запястье.
«Отомсти за меня».
Это было нечто большее, чем слова. Это был приказ. Жизненный приговор. Взгляд в глазах брата в тот момент, свирепость, которую он никогда раньше не видел, все еще преследовали Алека. Это было так не похоже на Эштона, который никогда не потворствовал жестокости или мести. Тем не менее, в момент своей смерти он этого хотел больше, чем кто-то чего-то хотел на памяти Алека.
Пока слова Эштона снова и снова звучали в голове Алека, словно колокольный звон, Алек начал слышать их как заклинание. Они разожгли огонь, который побежал по его венам. Алек отвел взгляд от могил, от своей деревни и посмотрел на горизонт, в сторону Пандезии.
Они заставили его подняться.
Алек смотрел на горизонт красными от слез глазами и на смену его грусти постепенно пришел гнев. Стоять было приятно: это позволило жару гнева пульсировать в нем до тех пор, пока он не прошел даже к кончикам пальцев. Это был гнев, рожденный целью, желанием убивать, потребностью в возмездии.
Алек повернулся и посмотрел на Марко, почувствовав, как его мускулы, которые он многие годы развивал, стуча по наковальне, налились. Он понял, что у него на самом деле кое-что осталось в этом мире. У него есть сила, знание оружия и желание воспользоваться и тем, и другим.
«У меня на самом деле есть причина», – наконец, ответил Алек. – «Есть кое-что, ради чего я должен жить».
Марко вопросительно посмотрел на него.
«Смерть», – продолжал Алек. – «Я должен найти пандезианцев, которые убили мою семью, и заставить их вкусить ту же смерть».
Произнеся эти слова, Алек почувствовал, как убедительно это прозвучало. Ощущение было приятным. Словно он говорил изнутри самого себя.
Марко кивнул в ответ. Он казался удовлетворенным.
«Это веская причина», – ответил Марко. – «Отличная причина для того, чтобы жить. Она даже лучше той причины, что есть у меня. Теперь у тебя есть дело, друг мой. Это больше, чем есть у большинства людей в жизни. Считай это подарком».
Марко похлопал Алека по плечу.
«Ты не один», – сказал он. – «Есть и другие, которые тоже жаждут мести. Те, кто жаждет сбросить ярмо Пандезии. Я их знаю. Это мои друзья. Они родом из моего города – из города Ур».
Марко выразительно посмотрел на Алека.
«Если ты хочешь отомстить огромной армии, тебе понадобится помощь», – продолжал он. – «Я тоже жажду мести, и эти люди могут помочь нам».
Алек почувствовал, как внутри него растет решимость.
«Пандезианцы повсюду», – сказал Марко. – «Если останешься здесь, они схватят тебя и отправят обратно к Пламени. Мы должны добраться до Ура, и побыстрее».
Когда Марко договорил, его слова звучали в голове Алека. Алек был готов к первому дню своей оставшейся жизни – жизни возмездия. Он должен сделать для Эштона то, что не смог сделать для себя.
«Я готов», – ответил Алек.
Они оба развернулись и пошли прочь из деревни, отправившись в долгое путешествие по равнинам на юго-запад, спинами к солнцу. Они двигались навстречу смерти, полные желания отомстить, в город Ур.
