Глава 22
– Папа, мне холодно… – жалобно тянет Аами, высунувшись из возка.
Я улыбаюсь в ответ, подъезжаю поближе и выхватываю малышку из саней, сажаю ее впереди себя на Вороного, укутываю своим плащом на волчьем меху. Девочка радостно улыбается. Хитрюга! Во-первых, она уже привыкла ко мне, и я думаю, скоро станет считать меня отцом по-настоящему. Во-вторых, ей нравится ехать вместе со мной на большом и сильном коне. В санях не холодно, наоборот, даже жарко, потому что они закрыты теплым пологом и там установлена небольшая печка, отапливаемая углем или сланцем.
Но есть еще одна причина, по которой маленькая саури попросилась ко мне. Мы въехали на последний перевал, внизу расстилается громадная стройка, где копошится множество народа. Мы – это я, три всадницы, Льян, Иолика и Умия, затем двое саней, в первых находятся лекарь Долма, его жена Гуль и внучка Шурика, а во вторых – Каан, служанка моей дочери, и в них малышка отдыхает, когда устает. Полчаса назад мои воины отделились от меня и направились в свое расположение, находящееся в одной из горных долин. Женатые, которых очень немного, уже разъехались по своим домам. Так что мы прибываем очень скромно, тихо и – внезапно. Я строго-настрого запретил посылать гонцов и птиц в замок с извещением, что возвращаюсь. Хочу сделать моим женщинам приятный, или не очень, сюрприз. Так сказать, возвращается муж из командировки домой, а там… Шучу, конечно.
Пока то, что я вижу по пути, меня радует. Людей, на глаз, около тысячи. Высятся уже готовые кирпичные стены, накрытые стропилами. По ним муравьями ползают кровельщики, укладывая черепицу. День солнечный и теплый, по нашим, разумеется, меркам. Тушурцы отчаянно мерзнут, несмотря на то что Каан, к примеру, вообще напялила на себя тулуп, доху, да еще зарылась в меха, а печка просто светится от жара. Легче всех переносит холод, как ни странно, Долма. В молодости он немало попутешествовал, так что ему знакомо все: и жара и стужа. Ну а у нас сейчас самый конец зимы. Скоро начнутся метели, и, по-видимому, из-за этого все строители спешат подвести здания под крыши, закрыть их сверху, и когда подуют ветры, то работать уже внутри строений, в тепле и удобстве занимаясь внутренней отделкой…
Аами тянет меня за рукав:
– Папа, а это твой дом?
– Мой, доченька. Правда, его пока строят, но мы будем жить вон там… – показываю рукой на мой родовой замок.
Он заново отремонтирован, и свежие кирпичные стены буквально сияют на солнце, отливая коричнево-красным светом. Ого! Замечаю новое – на крыше главной башни, где расположены мои покои, появилось нечто необычное: большая, сверкающая на солнце стеклом теплица. Ооли. Точно ее работа! А на душе сразу теплеет при ее имени… И одновременно в сердце заползает тревога – примет ли она меня как своего супруга? Сможет перешагнуть через ненависть и злобу, взращиваемую кланами по отношению к людям? Будем надеяться…
Между тем рабочие нас заметили, то один, то другой на миг отрывается от своих дел и прикладывает ко лбу ладонь, прикрываясь от яркого солнца, пытаясь понять, кто пожаловал. Узнают или нет? Впрочем, если только по коню и плащу… Или…
– Ой, папа… – Аами буквально вжимается в меня, вцепившись изо всех своих силенок в мой китель под плащом: – Папа, я боюсь, боюсь!!!
Она начинает бледнеть при виде того, как вдруг вся толпа, кишащая внизу, срывается с места и ломится прямо по целине, перепрыгивая через канавы и строительные леса, нам навстречу.
– Не бойся, доченька. Не бойся. Они бегут не убивать нас, а здороваться.
Спрыгиваю с Вороного, саури остается в седле, а я беру жеребца под уздцы и иду уже шагом по расчищенной и плотно укатанной дороге. Из окошек возов высовываются, любопытствуя, тушурцы и тоже пугаются и прячутся. Льян и сестренки пришпоривают своих коней, вырываясь вперед, но я вскидываю руку, и они снова выстраиваются в походный порядок. Первые люди уже почти рядом и, увидев, что это действительно я, живой и здоровый, смотрят на меня с тревогой. Где же остальные солдаты, которые уходили со мной? Но я останавливаюсь и под вопрошающими взорами произношу:
– Слово графа дель Парды – все, кто был со мной, живы и здоровы. Я отправил их в лагерь и по домам. Так что не волнуйтесь, люди. Император отпустил нас домой раньше срока за хорошую службу. Война закончилась!
Радостные крики, просто бессвязные вопли, в небо взлетают шапки, люди обнимаются, прыгают, кланяются мне. А у меня на душе удивительное спокойствие. Народ косится на моих спутников, но мимоходом. Куда более жадно рассматривают меня и девочку на моем коне. Я оборачиваюсь, снимаю Аами с седла и сажаю себе на плечи. Она хватается за мою голову, я улыбаюсь. И на ее лице появляется пока слабая улыбка. Люди замирают, и я тяну недовольного остановкой Вороного за собой. Трогаются и остальные мои спутники. Люди расступаются, давая нам дорогу. Кланяются в пояс, не по обязанности, в знак уважения. Я тоже киваю им, аккуратно, чтобы не уронить дочку. А она уже успокоилась и с любопытством смотрит вокруг своими огромными глазами…
До самых стен Парды я иду пешком, неспешно трусят кони, и вдоль всей дороги выстроились сервы, которые приветствуют меня. Новость в мгновение ока достигает замка, и, когда я подхожу к воротам, навстречу выбегает плачущая от радости матушка и бросается мне на шею, едва не уронив Аами. Девочка вскрикивает от испуга, но я успеваю подхватить ее одной рукой. Потому что второй прижимаю маму к себе. Доса Аруанн плачет навзрыд и беспорядочно целует меня в щеки, в губы, в нос, шепча:
– Атти, ты вернулся, Атти…
Позади нее застыли компаньонки, глядя на сидящую по-прежнему в седле Льян за моей спиной подозрительными глазами. По ее лицу сразу видно, что девушка не фиорийка…
Наконец мама немного успокаивается, а я осматриваюсь вокруг:
– А где Ооли? Почему она не пришла?
В мое сердце закрадывается холодок – неужели саури решила так продемонстрировать мне свое презрение? Но мама счастливо улыбается сквозь слезы:
– Она сейчас отдыхает, сынок. Не волнуйся. Просто девочка устала…
Потом смотрит на Аами, глядящую на нее круглыми глазами. Девочка произносит на саури, потому за три месяца фиорийский освоила еще очень плохо:
– Папа, ты говорил, что твоя жена такая же, как и я…
– Это твоя бабушка, доченька. А моя жена наверху. Сейчас ты с ней познакомишься. – Снимаю девчушку с плеч, ставлю перед собой. Мама с интересом смотрит на девчушку. – Ма… Ты всегда хотела, чтобы у меня появились дети. Вот… Это моя дочка. Ее зовут Аами…
Доса Аруанн приседает, заглядывая малышке в личико:
– Здравствуй.
Это слово саури знает, поэтому отвечает:
– Здравствуй. Ты – бабушка?
Мама кивает. Потом прижимает девчушку к себе, целует:
– Правильно, милая. Я – твоя бабушка. Можешь звать меня Аруанн.
Я шепотом перевожу на саурийский. Потом спохватываюсь:
– Льян, сестренки – долой с коней.
Те наконец спрыгивают на чисто выметенный камень двора, разминают затекшие ноги.
– Зовите остальных.
Из саней появляются тушурцы. Кроме моей мамы и ее компаньонок, наши сервы, которыми уже до отказа забит двор, даже шарахаются в сторону, уж больно лица приезжих не похожи на их…
– Мама, это мои спутники. Лекарь Долма, его жена Гуль, внучка Шурика. Их нужно поселить в хорошие покои. А это – Каан, служанка Аами.
Все названные по очереди кланяются на тушурский манер, касаясь ладонью правой руки лба, груди и живота. Продолжаю:
– Вот эта девушка – Льян, внучка герцога Юга. Она у нас немного погостит, а потом поедет к своему деду. Ну а эти близняшки – сестры Тумиан. Лиэй просила позаботиться о них…
Мама все понимает с полуслова и тут же раздает приказания. Людей уводят в замок, а я, проводив их взглядом, спрашиваю:
– Ооли заболела?
Доса Аруанн машет рукой:
– Чур тебя, скажешь тоже! Она просто устала. Идем скорее! – Выхватывает у меня Аами, берет ее на руки: – Пойдем знакомиться с твоей мамой и… – обрывает фразу.
Что-то матушка темнит. Мне становится тревожно. Похоже, с моей женой что-то не так…
Быстро поднимаемся наверх, идем по устланному толстым войлоком коридору. Внутри башни очень тепло. Хм… Впрочем, саури любят это. Может, я зря боюсь и жена просто действительно устала? Мало ли что. Она тянет сейчас на себе все графство…
Чуть слышно звякает колокольчик над дверью в мои покои. Она раскрывается, и я слышу уже почти забытый голос:
– Мама, это вы?
Занавеска, прикрывающая по принятой у ушастых манере вход в спальню, откидывается, и на пороге появляется… появляется… Она смотрит на меня припухшими от сна глазами, еще не поняв, действительно ли это я или ей кажется? Моя жена изменилась. Что-то в ней не так, но я не могу понять что… Саури едва слышно вскрикивает, кусая себя за руку, а я, забыв обо всем, делаю стремительный шаг вперед и, обняв ее, подхватываю на руки, жадно целуя ее в губы. И… Ее руки обвиваются вокруг моей шеи. Ответный поцелуй жены не менее страстен, чем мой. Ооли лишь выдыхает:
– Любимый мой…
А ее глаза… Ее волшебные, огромные светлые глаза манят и дразнят меня… И вдруг я слышу тихое кряхтение, а мгновение спустя негромкий плач. Саури тут же отпускает меня, ловко выворачивается из объятий и стремительно скрывается обратно в спальне. Какого… Я влетаю следом, и… Не может быть… Как же так… Откуда?! Ведь ее невинность досталась мне! Как?! Моя жена склонилась над колыбелью, в которой машет ручками укутанный в пеленки младенец, затем вынимает малыша, поворачивается ко мне. На ее лице одновременно и смущенная, и гордая улыбка. Изменила, да еще и хвастается?! Гнев вскипает во мне, но тут я замечаю, что в этом ребенке что-то не так… Да, он закутан по грудь, но его ручки и головка свободны… Его ушки заострены. Но вот глаза… Глаза… Но они же мои!!! У саури таких глаз не бывает! Просто не бывает! А сзади раздается шепот:
– Ооли родила месяц назад. У тебя девочка, Атти.
– Девочка? Но… как… Это же…
Жена подходит ко мне, я вижу потеки молока на ее груди под тонкой рубашкой. Теперь она смущается.
– Я тоже так думала… что это невозможно… Ведь мы разные… Но ты забыл, что ты не совсем человек, супруг мой?
Нижайший меня побери! А ведь действительно… Получается, что между нами… что у меня и Ооли возможны общие дети? Значит, у нас будет нормальная, полноценная семья?! С детьми и всеми радостями жизни? Высочайший, благодарю тебя за это чудо!
Но тут моя жена замечает осторожно выглядывающую из-за платья моей мамы Аами. Ее губы сжимаются в ниточку, и она цедит:
– Ты кто?
Я улыбаюсь ей в ответ, потом бережно прижимаю к себе жену и ребенка на ее руках, шепчу в острое ушко, торчащее из-под перепутанных со сна волос:
– Спрашивай на родном языке, милая…
Мгновенный взгляд на меня, недоверие, потом моя саури произносит на своем наречии:
– Девочка, ты из Истинных кланов?
Аами стягивает с себя пушистую шапочку-таблетку, кланяется на тушурский манер, и я вижу, что ответа уже не надо. Уши малышки – точная копия тех, что имеет моя жена…
– Я – младшая из рода Ас Яввар ур Хейал ти Моори…
– Что?! Повтори сейчас же! Повтори! Слышишь?!
Девочка напугана, но четко произносит:
– Я – Аами Ас Яввар ур Хейал ти Моори. Младшая.
– Матерь богов…
И я замечаю, как на глазах жены появляются слезы.
– Вы знакомы?
Она с трудом сглатывает, потом выдавливает:
– Получается, что она дочка моего пропавшего без вести старшего брата…
В это время ребенок на ее руках вдруг громко плачет и начинает махать своими ручками. Все мгновенно забыто, и Ооли отталкивает меня:
– Иди мойся, баня топится всегда, Волк Парда. А я покормлю нашего ребенка…
Моя жена явно смущается моих объятий. И кажется, я прощен и помилован…
– Хорошо.
Делаю шаг назад, ведя впереди себя старшую дочку, уже старшую, но в дверях замедляю шаг и оборачиваюсь. Ооли тут же поднимает повыше вовсю чмокающую малышку, чтобы прикрыть обнаженную грудь, заливается краской, и тут я произношу:
– Я люблю тебя, жена моя.
Ее глаза расширяются больше всяких пределов, губы что-то беззвучно шепчут, потом она машет – иди, мол. Подчиняюсь, выходя в зал, где уже меня ждет улыбающаяся мама. При виде непокрытой головки Аами с ее ушками доса Аруанн облегченно вздыхает:
– Все в порядке, милая? – Затем смотрит на меня. Спустя пару минут машет рукой, спрашивает: – Тебе не говорили, что твоя улыбка напоминает гримасу блаженного?
Спохватываюсь, снова надеваю привычно спокойную маску, хотя это неимоверно тяжело.
– Ооли сама кормит нашу дочь?
Мама вздыхает:
– Не всегда. Иногда приходит кормилица. Но ухаживает за ребенком только она сама. – И спустя мгновение добавляет: – Атти, как я рада, что ты вернулся живой и здоровый и у тебя с Ооли уже родился ребенок… – Отвернувшись, смахивает слезы счастья, потом спохватывается, обращается к Аами: – Хочешь есть, маленькая?
Перевожу, но девочка отрицательно мотает головой:
– Мы с Каан покушали перед самым замком.
Доношу ее слова до матушки. Та на мгновение задумывается, потом сияет радостная, счастливая улыбка.
– А хочешь, мы пойдем в баню?
– Баня? А что это такое?
Тут и я закатываю глаза и тяну:
– Баня – это – о-о-о-о…
Мама снова спохватывается:
– Так, Атти, живо мыться с дороги. От тебя потом несет!
Смущенно улыбаюсь:
– Ма, прости, зима же. Помыться негде… Да мы все грязные…
– Лекаря отведут в баню для слуг. И его семью тоже. А благородных девушек я заберу на свою половину.
Киваю.
– А моя…
– Все на местах. Твой любимый наряд ждет тебя на месте.
– Ты у меня самая лучшая!
Радостная улыбка не сходит с лица моей матушки.
…Парился я долго. Грязь сходила с меня просто пластами. Сначала я лежал на полке, пока пот не потек с меня ручьями. Потом намылился и по распаренной коже долго скреб себя жесткой мочалкой из конского волоса, смывая ороговевшую, отмершую кожу. А ведь старался держать чистоту изо всех сил… Потом плюхнулся в бассейн остывать… Из-за перегородки доносится шум, плеск, девичьи визги. Правда, кто пищит, не разобрать. Но, судя по всему, там весело… Вылезаю из воды, тщательно вытираю тело. Как же приятно надеть чистое белье на скрипящую от мытья кожу! Просто неземное блаженство! Поднимаюсь наверх, в беседку, стол ломится от свежей выпечки, парят чайники с настоями и наттой. И – вот приятный сюрприз, упаковки настоящего земного чая и банка кофе. Значит, Ооли добралась до содержимого контейнеров… Плюхаюсь на любимый диван, мягко прогибающийся под моей тяжестью, наливаю себе большую чашку ароматного мокко, и, зажмурив от наслаждения глаза, делаю первый глоток. Вкус просто волшебный! Напиток ласкает небо, щекочет ноздри…
Откусываю кусочек мягкой булочки – сказка! Мука нежная, ароматная! Как же мне всего этого не хватало!
– Папа!
Двери из женской половины открываются, и в комнатку врывается Аами с улыбкой до ушей! На ней небольшой, по размеру, легкий сарафанчик, она пахнет чистотой и свежестью. Мгновенно забирается ко мне на диван, пристраивается рядом, глядя на непривычное изобилие сладостей на столе. Тут есть даже земные конфеты! Осторожно тянется к красивым фантикам, берет одну штучку.
– Можно?
Я улыбаюсь:
– Все, что пожелаешь, милая! Ешь сколько угодно! Что тебе налить?
Она произносит какое-то тушурское слово, но я не понимаю. Впрочем, насколько я знаю, саури обожают земной кофе. Поэтому быстро делаю чашку напитка для малышки, кладу на блюдце конфеты, пастилу, булочки, ставлю перед ней:
– Угощайся. А где бабушка?
– Она сейфяс придет… – произносит Аами с набитым ртом. Жмурится от удовольствия, выдыхает: – Как вкусно!
Двери распахиваются, и появляется целая кавалькада. Впереди – моя мама. Она в полюбившемся ей земном наряде, найденном все в тех же контейнерах, легком коротком пушистом халатике. Следом наперсницы, в точно таких же халатах, только другого цвета, вталкивают в комнату упирающихся сестер-близняшек и Льян. На тех тоже только легкие, похоже из хлопка, банные одеяния. Для троицы это… это… Да еще явиться в таком виде перед мужчиной! Словом, чувствую, как в их головках начинают шевелиться нехорошие мысли в мой адрес. Не подаю вида. Наконец все рассаживаются, к моему огорчению, мама садится со своими компаньонками, оставляя место рядом со мной свободным. Неужели… И верно – дверь распахивается, и в комнате появляется Ооли. Чистенькая и умытая.
– А дочь? – спрашиваю, но она лишь улыбается, вместо нее отвечает мама:
– Ради твоего возвращения, сынок…
Ооли вдруг на что-то указывает мне глазами. Слежу за ее взглядом – аптечка? Обычная земная аптечка? И вдруг меня пробивает жаркая волна желания. Если бы мы были одни, я бы точно не выдержал… Придется потерпеть… Саури понимает, что я сообразил, в чем дело, и на мгновение высовывает язычок, дразнясь. Шутливо грожу ей пальцем, и она тут же прыгает ко мне, только с другого бока, чтобы не сгонять Аами. Ввинчивается мне под мышку, кладет свою еще влажную головку мне на грудь, счастливо вздыхает и закрывает на мгновение глаза. Ее ладошка скользит мне под рубашку, укладывается на боку, слегка щекоча. Я, не обращая ни на кого внимания, целую ее в пушистую макушку, прижимаю к себе.
– Атти, кто приехал с тобой? – отвлекает меня вопросом мама.
Как ни странно, первой отвечает Ооли:
– Аами моя родственница. Десять лет назад корабль моего старшего брата пропал в этих местах. Поиски не дали никакого результата. Мы думали, их затянула черная дыра, но… – Она ласково гладит прижавшуюся ко мне с другой стороны старшую дочь: – Вот… племянница… Как ты только нашел ее, Атти?
Порывисто приподнимает головку, быстро, легко целует, и я замираю от счастья… Но тут же спохватываюсь. Надо же представлять девчонок…
– Это – Льян Реко… – показываю на реску. Та склоняет голову, уцепившись за ткань одеяния на груди возле шеи. – Дочь императора Реко. Одна из многих…
Все вздыхают от удивления, включая сестренок, с которыми та сдружилась по-настоящему.
– Словом, она добровольно отказалась от своего титула и уехала из империи. Ее дед, как я уже говорил, герцог Юга. И думаю, прежде чем отправлять девушку к нему, надо бы сначала написать ему письмо…
Льян кивает. Все верно. Зимой особо не напутешествуешься. А ну как герцог решит не признавать внучку? Из Реко ведь она сбежала тайно… Да еще надо будет срочно выдавать замуж, чтобы не было последствий… И дипломатических, и других…
– Это – младшие дочери маркиза дель Тумиана, Умия и Иолика, мама, досы…
На лицо матушки наползает тень.
– Ты виделся с Лиэй дель Тумиан?
– Я люблю Ооли, мама…
Саури при этих словах счастливо улыбается. Она действительно рада моему приезду! И я не ощущаю ни малейшей фальши в ее поведении. Из-за ребенка? Наверное… Она же любит девочку, которую родила, и часть этой любви достается и мне, как второму родителю…
– Тогда…
– Я виноват перед ними, хотя и отчасти, потому и согласился на просьбу досы Лиэй дель Хааре забрать ее сестер в Фиори и выдать их здесь замуж. Более того… – Предупреждая все вопросы, чуть повышаю голос: – Я дам им достойное приданое. Вопрос решен.
Тишина. Потом Маура решается спросить:
– А наши воины, сьере граф?
– Вам что, никто ничего не сказал?! – Мои брови лезут вверх от удивления.
Все мотают головой. Ну дела…
– Триста воинов Парды ушли выполнять приказ Совета. Триста вернулись домой. Всего Фиори потеряло павшими тысячу четыреста человек… И… герцога Востока, Урма дель Саура…
Тишина. Потом Маура снова задает вопрос:
– Кто остальные люди, приехавшие с вами, сьере граф?
– Старик – лекарь. Его зовут Долма. Вся его семья погибла при захвате его родного города ресцами, а мы заставили его лечить наших раненых. Постепенно нашли общий язык, и когда наша служба империи закончилась, то я предложил ему уехать с собой, потому что оставаться дома ему было нельзя после службы нам.
– Но у него такая молодая жена…
Киваю в ответ.
– Она была рабыней, захваченной в плен. Приставили служанкой к лекарю. Чтобы освободить ее, Долма женился на ней. Гуль очень добрая. Ну а девочка – внучка лекаря. Единственная из его семьи, оставшаяся в живых, кроме него…
– Хм… Остается одна женщина…
– Каан, – четко произносит Аами.
Киваю:
– Она – служанка дочери. Не мне же, мужчине, ухаживать за девочкой?
– И что ты собираешься с ней делать?
Пожимаю плечами:
– Я предложил ей выбор: либо она возвращается на родину, в Тушур, либо остается здесь продолжать воспитывать Аами…
Мама вздыхает:
– Война… Будь проклят тот, кто придумал ее!
Я набираю в грудь больше воздуха, собираясь признаться в том, что весной Парда подвергнется нападению… Точнее, я сам начну войну, но Ооли, словно прочитав мои мысли, успевает закрыть мне рот своей ладошкой, внимательно смотрит мне в глаза, и словно слышу то, что она желает мне сказать: «Хотя бы сегодня, муж мой, пусть твоя мама будет счастлива…»