V

1993 год….

Марина не очень любила детей. Точнее — совсем не любила. Ее часто раздражала их непоседливость и излишняя навязчивость. Когда ее родственница устроилась работать нянечкой в детский сад, и Марине несколько раз пришлось к ней заходить, она не могла дождаться той минуты, когда покинет это шумное место. Но девушка не могла позволить себе отказать Алешке, тем более что он не часто ее о чем-то просил. Точнее, вообще никогда. Но сегодня он встретил ее в школе и попросил присмотреть за сестрой. Их отец ушел на дежурство, Алешка, который в последнее время ходил с мрачным и задумчивым видом, не мог остаться с ней. Марина согласилась, в душе надеясь, что это действительно будет не долго. Она не очень хорошо знала Татьяну. Они виделись всего пару раз — на пляже, и когда девушка заходила к Алешке в гости. Она знала, что ребята жили с отцом. Их мать уехала из города много лет назад, встретила другого мужчину и сейчас неплохо живет с ним в столице. Когда Марина поинтересовалась у Алешки — хотелось бы ему жить с ней, он лишь нахмурился, и попросил больше никогда не затрагивать этой темы.

День выдался пасмурным, но Марине, после бесконечных уроков хотелось побыть на свежем воздухе, и ее предложение прогуляться было встречено Таней с энтузиазмом. Вопреки опасениям, Татьяна вела себя спокойно, даже робко. Она не пыталась с ней заговорить, иногда лишь оглядываясь по сторонам, словно пыталась высмотреть кого-то среди немногочисленных прохожих. Видимо, наконец, ей это удалось, и что-то буркнув Марине, она резво затрусила к парку. Вздохнув, девушка пошла следом, отчаянно стараясь не потерять темноволосую головку их виду. Она очень удивилась, когда Татьяна остановилась возле худенького мальчугана в инвалидной коляске. На вид тому было лет двенадцать, но, присмотревшись, девушка поняла, что он гораздо старше. Возможно, по возрасту, он был ближе к ней, чем к Татьяне. Увидев девочку, парень радостно улыбнулся. Эта встреча преобразила и малышку. Весело щебеча какие-то глупости, она присела на скамейку, всем своим видом излучая жизнерадостность. Понаблюдав какое-то время за ребятами, Марина, поздоровавшись, присела рядом, понимая, то их беседа может затянуться. Паренек ответил на приветствие, на мгновение, одарив девушку добрым взглядом своих невероятных темно-карих глаз. На мгновение сердце Марины сжалось, и она отвернулась, не желая демонстрировать окружающим своих чувств. Несомненно, парень был обаятельным и милым. Если бы не инвалидное кресло, подумала Марина, уже сейчас за ним бы тянулась череда разбитых сердец. Но из-за злобной насмешки судьбы он сейчас сидит в парке, совершенно один, вдалеке от мальчишеских забав, довольствуясь компанией девятилетнего ребенка. Хотя, — вынуждена была признать Марина, эта компания паренька вполне устраивала.

— Это Андрей, — запоздало спохватилась Татьяна, — а это — Марина.

Девушка снова улыбнулась пареньку, невольно поразившись его выдержки. Мало кто мог бы в течение почти получаса выдерживать неприхотливый треп ребенка, при этом искренне улыбаться и охотно отвечать на сотню нелепых вопросов.

Вскоре с неба начал накрапывать редкий дождик. И виновато попрощавшись с девушками, Андрей отправился домой.

— Давно ты с ним дружишь? — поинтересовалась Марина.

— Пару лет, — Таня подставила ладошку, ловя капли дождя, — они с Алешкой ходили в одну секцию. Недавно он попал в аварию. С ним интересно! Он столько всего знает — и про древнее оружие, и про звезды и про пауков…

— Пауков? — со смешком переспросила девушка.

— Ну да! — восторженно начала Таня, — ты знала, что Черная вдова убивает самца сразу же после спаривания, а потом съедает его?

— Теперь буду знать, — девушка невольно подивилась разносторонним интересам Татьяны.

— Врачи обещали, что он поправится, — не переставая болтать, девчушка ускорила шаг, спасаясь от начавшего учащаться дождя.

— Это хорошо, — искренне ответила Марина, и они поспешили домой.

Я с трудом разомкнула глаза и постаралась сфокусировать разбегающийся взгляд на комнате… скорее, подвале. Темном, сыром и… Холодно! Как же здесь холодно! В подвале пахло плесенью, голая тусклая лампочка под низким потолком освещала только ближнюю стену и ржавые трубы, сваленные под ней.

Все тело онемело от неудобного положения, руки, сведенные назад, стали чужими, ног я не чувствовала вообще. Голова раскалывалась от боли, во рту стоял неприятный привкус. Моя щека упиралась во влажный каменный пол, и с трудом приподняв голову, я попыталась оглядеться, но тут же с тихим стоном опустила ее на пол. Даже тусклый свет причинял неимоверную боль, а запах сырости вызывал тошноту.

Полежав так несколько минут, стала постепенно приходить в себя — видимо, в этом мне помог холод и страх. Одновременно вернулось чувство беспокойства… только я не могла вспомнить — что же меня мучает… как я здесь оказалась? Сначала была гостиница, та странная фраза на открытке, звонок Пашке, его машина, а дальше… ничего не помню. Но Пашка! Он же был там, со мной, без сознания. Кто-то проник в машину, и вырубил нас обоих хлороформом. Но как? Как ему удалось сделать это незаметно для Пашки? Неужели тот ни о чем не догадывался? И где он сейчас?

Вздохнув, я сделала попытку перевернуться, но тело совсем меня не слушалось. Бессильно выругавшись, я пыталась снова и снова, стараясь размять затекшие мышцы. Постепенно чувствительность вернулась, а с нею и боль, тут же безжалостно пронзившая мое тело. Но сейчас я этому только порадовалась. Значит, скоро я смогу передвигаться, хотя, то, что я сейчас пыталась сделать, не совсем могло считаться передвижением. Скорее — рывками, ползаньем. Так, ползком на левом боку, я осторожно продвинулась вперед, к сваленным у стены трубам, в надежде найти хоть что-нибудь острое. Расстояние в три метра я преодолела минут за пять, сквозь зубы, проклиная и этот подвал, и того психа, благодаря которому здесь оказалась. Добравшись к цели, с удивлением отметила, что мне уже совсем не холодно, скорее наоборот.

Очень трудно шарить вслепую связанными сзади руками, однако, если я все же рассчитывала рано или поздно отсюда выбраться, приходилось использовать для этого любые возможности. Казалось, прошли часы, а я все еще не могла нащупать ничего, что бы могло мне помочь. Трубы были ржавыми, осколки битых камней и грязи под ними не могли бы перерезать веревку. Я была готова взвыть от отчаяния, когда, наконец, мои руки наткнулись на что-то острое в самом низу. Чтобы было удобнее я легла спиной на трубы, изо всех сил стараясь не думать о том, что со мной произойдет, стоит им сдвинуться с места. А еще очень не хотелось думать о том, что каждую секунду сюда может войти тот, кто усыпил, привез меня сюда, связал, и оставил в этом чертовом подвале.

Словно услышав мои мысли, деревянная дверь со скрипом отворилась, пропустив высокую… да нет, просто огромную фигуру неизвестного. Хотя, учитывая мое положение — лежа на полу, мое воображение могло сыграть со мной злую шутку. Неизвестный был в лыжной маске, одет во все черное. В общем, стандартный наряд бандита, не хватает лишь оружия, хотя зачем оно ему? Я же связана, да и вряд ли я сейчас способна на какие-то подвиги. Встретившись с ним взглядом, я почему-то поняла, что он улыбается. Так доволен собой? Получил, что хотел? А, собственно говоря — что он хотел?

— Удобно? — голос был хриплым и грубым, словно говоривший много курил. Слышала ли я его когда-нибудь в прошлом? Нет, не думаю. Такой голос запомнить легко. Я постаралась представить, как он может выглядеть — за сорок, если мне не изменяет зрение, глаза темные, скорее, карие, хотя сложно определить — здесь слишком темно, а его лицо скрыто.

— Что с Пашкой?

— Это все, что тебя интересует? — интонация изменилась, проскользнуло удивление.

— Нет. Еще — почему я здесь, — решила я не затягивать с выяснением того, что меня интересовало.

— Ты здесь потому, что я решил познакомится с тобой поближе. В прошлый раз нам не дали этого сделать.

— Это вы стреляли в меня?

— Зачем бы я стал стрелять в такую привлекательную барышню, — незнакомец рассмеялся. Этот смех мог бы напугать любого, я уже не говорю о себе. К тому же окружающий антураж и веревки вполне располагали к тому, что я была готова потерять над собой контроль и биться в истерике.

— Не знаю, вам виднее, — пришлось принять его правила игры, надеясь лишь на то, что все-таки рано или поздно он пожелает что-то прояснить.

— Ты действительно так считаешь? — он внимательно вглядывался в мое лицо, словно стараясь там что-то отыскать. Интересно — что? Страх? Ненависть? Отчаяние? Я готова была изобразить любое чувство, если бы это помогло мне вырваться отсюда. Но, прежде всего — выяснить для чего он все это затеял. Я была уверена: тот, кто в меня стрелял и этот тип одно и то же лицо. Хотя, возможно, что интуиция на этот раз меня подвела, и теперь за нами охотятся двое сумасшедших, вместо одного.

— Да, я так считаю, — тихо ответила я, смело посмотрев ему в глаза.

— Я поражаюсь твоей выдержке, — неожиданно заявил он.

Дядя ошибается, — подумала я. Возможно, я еще просто не достаточно пришла в себя, чтобы начать кричать, плакать и умолять отпустить меня. Представив на миг эту картину, я подумала — а не этого ли он от меня ждет?

— Мне нравятся люди, готовые лицом к лицу встретить смерть. Жаль, что твой друг не из таких, — продолжал тип.

— Что вы сделали с Пашкой? — я напряглась, ожидая ответа.

— Ничего страшного. Пока. Но все еще впереди. Очень скоро я заставлю его пережить несколько очень неприятных минут. Или не пережить. Это будет зависеть от одного непредсказуемого фактора.

— Какого?

— Скоро узнаешь, — он снова засмеялся и поднялся на ноги, — ну а теперь, я оставляю тебя одну. Вынужден извиниться за отсутствие удобств. Впрочем, вряд ли у тебя будет время в полной мере это ощутить, — я не прощаюсь!

Он вышел, оставив меня ломать голову над его последними словами. Означают ли они, что я скоро умру? Или мне нужно бояться чего-то другого, что в своем больном воображении смог придумать этот ненормальный? Он так и не сказал, зачем привез нас сюда. Возможно, не скажет уже никогда. Хотя, опыт подсказывает, что такие типы стремятся выжать из жертвы максимум страха и отчаяния, постепенно нагнетая обстановку. Но может быть, у него на наш счет другие планы? Внутри похолодело от мысли, что, возможно, он уже отвел мне какую-то роль в своей игре. И все, что я собираюсь сделать, будет ему на руку.

— Надо отсюда выбираться. Любой ценой! — сдирая кожу с запястий, я пыталась перетереть веревки на руках. Дело продвигалось медленно, мои руки то и дело скользили по острому металлу, и вскоре я почувствовала, как по запястьям бежит что-то теплое. Несколько минут страшного напряжения принесли долгожданную свободу, и я едва не вскрикнула от счастья, наконец, вытащив руки из-за спины. Избавиться от веревок на ногах было не трудно, и вскоре я стояла посреди подвала, пытаясь найти что-нибудь, что поможет мне выбраться отсюда. Прежде всего — дверь. Если она закрыта на засов, это значительно усложнит мою задачу. К счастью дверь запиралась на ключ, а замок был не слишком сложным. Вероятно, тот тип больше полагался на веревку, чем на затвор.

Разумеется, первым делом я порылась в карманах, и, обнаружив их пустыми, пожалела о пропаже мобильника. Он бы значительно облегчил мне жизнь. Выйдя из подвала, я растерялась — куда теперь? Что делать? Бежать отсюда со всех ног, в надежде, что рано или поздно наткнусь на выход, или попытаться найти Пашку? Раздумывала я не долго, и, вздохнув, пошла по темному коридору, удивляясь про себя — что же это за место такое? Теперь я уже не думала, что находилась в подвале. Скорее, это напоминало старый бункер. С каждым шагом мною овладевал страх — а если за следующим поворотом я столкнусь с этим сумасшедшим? Или с кем-то еще, не менее чокнутым? Но видимо удача сегодня была на мое стороне, если в данной ситуации вообще было уместно говорить о ней. По дороге я не встретила ни души, но, когда я проходила мимо одной из комнат, до меня донесся слабый стон. Остановившись, я прислушалась, в тайне надеясь, что больше мне не придется никого искать. Стон повторился, других голосов оттуда не доносилось и я, наконец, решилась. Покопавшись с замком минут десять и отбросив сослужившую мне хорошую службу, сломавшуюся железку, я вошла в комнату.

Пашку я увидела сразу, и едва сдержалась, чтобы не заплакать. Его били — жестоко и бесчеловечно, превратив еще недавно красивое лицо в один сплошной кровоподтек. Раны на теле все еще кровоточили, несколько пальцев на правой руке были неестественно вывернуты. Он лежал на полу, не видя меня, и тихо стонал. Подойдя ближе, я с ужасом поняла, что на нем одет ошейник. Короткая цепь крепилась за кольцо, вмурованное в стену.

— Пашенька, — я проглотила слезы, боясь прикоснуться к нему, — очнись. Это я.

Его плечи напряглись, по телу пробежала судорога. Похоже, он меня слышал, но до конца не осознавал, кто рядом с ним.

— Очнись, Пашка! Нам нужно бежать отсюда! Ну же, я не могу это сделать одна!

Мужчина простонал, и с трудом оторвал голову от пола. Мутный взгляд говорил о том, что он вряд ли находится в полном сознании.

Тем временем я шарила взглядом по комнате, пытаясь отыскать хоть что-нибудь, что помогло бы мне снять с него этот чертов ошейник. Уже на грани отчаяния я заметила какой-то тонкий предмет, валяющийся у дальней стены. Быстренько схватив его, тут же отметила, что он может подойти. Но как мне открыть этот замок, не потревожив Пашку?

Я подошла ближе, и попыталась слегка его приподнять. От боли закусив губу, он изо всех сил старался мне помочь. Усадив его и прислонив спиной к стене, я приступила к работе. Минут через пятнадцать надежда окончательно меня покинула. Замки на дверях были старыми, а ошейник совсем новый, словно купленный именно для этого случая. Значит, от мысли его снять придется отказаться.

Пашкины губы внезапно шевельнулись. И он что-то тихо произнес. Чтобы расслышать, я нагнулась почти к самому его лицу:

— Уходи, — едва слышно шепнул он, — брось меня.

— Размечтался, — буркнула я, отчаянно пытаясь сообразить — что же делать.

— Он вернется, и ты станешь следующей. Уходи, прошу тебя, — его голос стал громче, словно тревога за меня придала ему силы.

— Даже не думай об этом, — грубовато сказала я, не сводя взгляда с металлического кольца. А что если не удасться? Есть только один способ проверить.

Я схватила металлический прут, лежавший рядом с Пашкой, только теперь осознав, что он весь измазан кровью. Кровью Пашки… Сглотнув, я ухватила его двумя руками, и изо всех сиз ударила им в стену. Прут скользнул по кирпичу, чуть не выпав из скользкой от крови руки.

— Не мучай себя! Просто уходи, — снова раздался его голос, — беги за помощью.

Как же! И он, и я прекрасно понимали, что когда придет помощь, если придет вообще, он вполне может быть уже мертв. От мысли что вскоре я могу лишиться друга, я с остервенением принялась бить по стене, вызывая дикий грохот и сноп искр. Я не боялась привлечь шумом этого психа. Напротив — я его ждала. Пусть только попробует явиться сюда. Я тут же раскрою ему череп. В тот момент я абсолютно не думала о том, что наша встреча может закончиться как-то иначе, не в мою пользу. Слишком много злости было во мне. Злости, бессильной ярости и желания спасти друга. Я не поверила глазам, когда в кирпиче появилась первая трещина, и уже через полчаса я смогла пробить небольшую дыру вокруг кольца. Теперь нужно только расшатать, и у нас, наконец, появится шанс отсюда выбраться.

Наверное, мне все-таки везло в тот день, а может быть кто-то там, наверху, хранил меня для еще худшей доли. С трудом приподняв Пашу, я заставила его опереться на меня и, схватив в руку все тот же прут, вышла из комнаты. Теперь я почти не прислушивалась к звукам, справедливо полагая, что чему быть, того не миновать. Лишь старалась идти ровно и не позволить Пашке упасть. Раненый с трудом волоча ноги, отталкивался рукой от стен, чтобы облегчить мне нелегкую задачу.

Казалось, что я брожу по этим коридорам несколько часов, на самом деле прошло не больше десяти минут, когда я, наконец, почувствовала свежий воздух и морозный ветер. Значит, мы почти выбрались. Ключевое слово — почти.

Я задыхалась и валилась с ног от усталости, но на отдых времени не было. Что бы там ни задумал этот тип, он не может быть здесь круглосуточно. Он же где-то живет, с кем-то общается. У него может быть вполне обычная жизнь за пределами этого места. И возможно, что сегодня он уже сюда не вернется, и не обнаружит наш побег.

Свобода встретила нас, ветром, мрачным небом, затянутыми тучами, и снегом. Но мое счастье нельзя было передать словами. Пытаясь увести Пашку как можно дальше отсюда, я почти тащила его на себе. Казалось, что мое хриплое дыхание способен услышать кто угодно за десятки километров отсюда. Не останавливаясь, мы двигались вперед, пока я, наконец, не свалилась от бессилия, успев прислонить Пашку к дереву. Едва стоя на ногах, тот съехал по стволу, и опустился вслед за мной на промерзшую, покрытую снегом землю.

— Дальше иди одна, — он прикрыл глаза, зачерпнул ладонью снег и растер его по лицу, — я выберусь сам.

— Что же ты за джентльмен, Пашка, — с кривой улыбкой вдавила я, — хочешь бросить девушку в лесу, совсем одну.

— Одна ты доберешься быстрее. А меня он здесь уже не найдет.

— Конечно. Не найдет, — я проследила взглядом дорожку в снегу, что мы проделали бредя по лесу, — еще немного, и можно будет передохнуть! Слышишь?

Повернувшись к нему, я поняла, что он снова потерял сознание. Черт! Только не сейчас.

Набросив свою куртку на его голые плечи, я с ужасом подумала о предстоящем пути. У меня не хватит сил дотащить его до дороги. К тому же, вполне вероятно, что он не доживет. Я думала, взвешивала, пытаясь убедить себя, переломать, но все мысли сводились к одному — я не смогу просто оставить его здесь. Значит, другого выхода у меня нет.

Почти плача от бессилия и злости, я взвалила Пашку на себя и медленно двинулась вперед, стараясь не думать о том, что будет, если я сейчас упаду. Кровь, продолжая сочиться из порезанных запястий, смешиваясь с кровью Пашки, капала на свежий снег. Этот след нельзя спутать ни с чем. Возможно, что наше исчезновение уже обнаружено, и этот сумасшедший скоро нас догонит. А если мы заблудились, и вместо того, чтобы идти к дороге, сейчас двигаемся вглубь леса, облегчая преследователю работу? Этот путь был самым долгим в моей жизни. Казалось, что время растянулось, стараясь отдалить нас от вожделенной цели. Наконец, в деревьях появился просвет.

— Спасены! Слышишь, Пашка! Мы это сделали! — зашептала я на ухо другу. Он лишь слабо что-то промычал, но попытался собрать остатки силы, чтобы помочь мне быстрее выбраться из леса.

Был поздний вечер, почти ночь, а значит встретить на дороге автомобиль, тем более заставить водителя остановиться было затруднительно. Оставив Пашку возле дерева, постаравшись укутать его свое курткой, я направилась к дороге. Никогда еще расстояние не казалось мне таким непреодолимым. Издалека заслышав шум двигателя, остаток пути проделала почти ползком, и выпрямилась, только выбравшись на дорогу, преграждая автомобилю путь. Меня ослепил яркий свет фар, раздался визг тормозов, автомобиль занесло, и он остановился в нескольких сантиметрах от меня. Из салона показался довольно рассерженный мужчина, без стеснения сообщивший, что он обо мне думает.

— Пожалуйста, помогите, — с трудом разлепив сведенные судорогой губы, сказала я.

Он замер на полуслове, и подошел ближе, удивленно всматриваясь в мое лицо:

— Что с тобой? — видя, что я дрожу, он набросил на меня свою куртку.

— Там, в лесу, — я стала оседать на дорогу, но мужчина, не растерявшись, тут же подхватил меня на руки и отнес в салон, — пожалуйста, помогите ему. Он умирает.

Я почувствовала, что плачу. Понимала, что, скорее всего, сейчас потеряю сознание, и если мне не удасться убедить незнакомца помочь, буду чувствовать себя убийцей Пашки.

Я слышала, как мужчина прикрыл дверь. На несколько минут воцарилась тишина, и я поняла, что совершенно одна в автомобиле. Сознание возвращалось ко мне урывками, и вскоре я уже не могла отличить, где реальность, а где галлюцинация, порожденная больным воображением. В салоне стало холодно и я почувствовала, что больше не одна — на заднее сидение был водворен человек. Пашка! Слава богу! Затем водитель опустился рядом со мной, и автомобиль сорвался с места.

— Как ты? — голос мужчины звучал глухо, словно издалека. Я с трудом приоткрыла глаза и в первый раз толком взглянула на него.

— Это вы? — с удивлением узнав своего попутчика. Последний раз мы виделись на автобусной остановке, где он помог мне с чемоданом.

— Я, — ответил он, и добавил, — твоему другу надо в больницу. Что с вами произошло?

— Мы… — я задумалась всерьез, вспоминая слова Мишки о том, что ни в коем случае в это дело нельзя вмешивать милицию. А если придется? Как я смогу объяснить то, что произошло? — Мы заблудились.

— Я вижу, — кивнул мужчина, — а своего друга ты обычно выгуливаешь на поводке, так? У него на шее ошейник и толстая цепь. А еще на нем нет живого места, а у тебя порезы на руках и следы от веревок. Не хотел бы я так заблудиться.

— Мне нужно позвонить, — выдавила я.

— Не стесняйся, — он бросил на мои колени мобильник, и я задумалась, вспоминая Мишкин номер